Страница:
– Товарищ сержант, товарищ сержант, вставайте, вставайте, Вас ротный зовет.
– Нах… испарился нах…
– Товарищ сержант… ротный.
Я посмотрел на часы. Стрелки показывали без десяти минут три.
– Ты офигел, солдат? Отвали.
– Ротный зовет.
– Какой на фиг ротный? Пошел в… – и я отвернулся от солдата к стенке.
Я успел уже уснуть, когда меня резко подняли, отчего сон мгновенно улетучился. Передо мной стоял Самсонов с повязкой дежурного. От него шел перегар, который чувствовался за метр. Я посмотрел на Самсонова и вспомнил, как однажды Шнетько послал дневального разбудить меня, когда я был начинающим дежурным по роте и спал в отведенное мне время. Я не просто послал дневального, я посоветовал ему послать и Шнетько. В следующее мгновение Коля выдернул меня из нательной рубахи, порвав ее одним рывком прямо на мне.
– Ты кого нах послал, душара? Ты меня нах послал? – брызгал он прямо мне в лицо слюной. – Ты забыл, кто я? Ты дежурный, а у тебя срач в сортире!
Никакого срача не было. Да и желания наезжать у замстаршины тогда не было, но невыполнение армейской негласной субординации требовало немедленного действия. Коля хотел выцыганить случайно попавшие мне в руки погоны без букв "СА". Это были крайне редкие, старшинские погоны.
– Нафига тебе такие? А я старшину получил.
– И что? – не понимал я.
– Давай махнемся.
– А вдруг я тоже стану старшиной?
– Ты себе найдешь потом. А я тебе три… нет, пять пар обычных погон дам.
Погоны я дал. Через несколько дней Шнетько получил документы об увольнении и клеил разные полоски на погоны, придумывая окончательный вариант к кителю, на котором уже красовались аксельбанты.
– Какой шеврон лучше? Я сделал два. Один с красным кантом, голубым бархатом и танком в середине. А второй…
– Коль. Тебе ведь на дембель два дня тому назад документы дали. А ты тут сидишь… я бы уже домой сбежал, в чем есть. Какая разница, какого цвета кант или…
– Ты не понимаешь. Ты откуда? Из Ленинграда. Сколько тебе от вокзала до дома?
– Минут двадцать, если на метро и пешком, а на такси минут десять…
– Воооот. А я из деревни под Минском. Я в городе выйду – в деревне уже знать будут: старшина едет. Всей деревней встречать выйдут. Понимать надо.
Самсонов поднял меня куда нежнее, чем Шнетько, но все равно достаточно резко.
– Самсон, чо за фигня?
– Ротный в канцелярии. Пошли, – сухо проговорил Самсонов, и я, надев тапочки, как был в трусах побрел ничего не понимая в канцелярию роты.
В комнате горел свет и перед ротным стояли все сержанты роты.
– Пришел? – посмотрел на меня очень внимательно старлей и резко приблизился: – Дыхни!
– Чего? Рехнулся?
– Дыхни!!!
– Ааааа… – выдохнул я воздух ротному в лицо.
– Трезвый, – удивился старлей. – Свободен.
– Ну, точно рехнулся, – повернулся я и пошел обратно к койке. И только дойдя до постели, я сообразил, что не просто так все сержанты стоят в канцелярии.
– Дневальный, – негромко позвал я. – Колись, что случилось.
Только быстро и отчетливо.
История оказалась следующей.
Во время пьянки сержантского состава в каптерке, ротный вернулся в роту. Дневальный отлучился с "тумбочки" в туалет, и никто в расположении не знал о том, что командир роты заперся в канцелярии и чем-то там занимается. Самсонов забыл сбегать на поверку к дежурному по полку и явился только после того, как дежурный прислал кого-то из сержантов другой роты. Пока Самсонов ходил в штаб полка, сержанты решили повеселиться. Кто-то вспомнил, что в ленинской комнате, под полом, если приподнять одну из досок, есть запас боеприпасов и взрывпакетов, долго собираемый прошлыми призывами. Каждый рассчитывал увезти с собой и ни у кого не получалось. Андрейчик напомнил всем об этом потайном складе и пацаны дружно решили, что пора повеселиться, то есть бросить пару взрывпакетов из окна на плац между казармами. Ротный, услышав громкие голоса и непонятный шум, вышел и застукал Андрейчика в ленинской комнате в момент, когда последний, стоя на коленях, шарил под полом. Ребята разговаривали так громко, что на появление командира роты никто не отреагировал.
– А что тут делаем? Чего не спим? – оттолкнул ротный Денискина и увидел стоящего раком Андрейчика. – Что у тебя, там? Доставай.
Андрейчик, поняв, что это "полный залет". Медленно встал, потянулся, поднял ногу в сапоге над приоткрытой доской и, ударив по ней каблуком сказал:
– А там, товарищ старший лейтенант, копец!
Пока дневальный, выполняя приказ командира роты, вытаскивал заполненные боевыми патронами пулеметные ленты, гранаты, взрывпакеты и прочую амуницию, в роте появился Гранов, таща за шиворот пьяного
Самсонова, от которого шли желтые испарения перегара. Гранов действительно должен был обладать недюжинной силой, чтобы справиться с таким кабаном. Самсонов был торжественно передан из рук дежурного по полку командиру роты, который и потребовал привести всех остальных сержантов.
– Ясно. Иди, – отпустил я солдата. – Утро вечера мудренее. Завтра опять "в поле", а послезавтра смотр… может быть, и пронесет.
На смотр все солдаты получили новую форму. Рота выглядела как с иголочки. Дивизия стояла на большом плацу, и тысячи глаз смотрели на генерал-майора, который возвышался на трибуне. Рядом с ним возвышался командир дивизии, а командовал смотром знакомый мне начальник штаба дивизии подполковник Дюжин.
– Товарищ генерал-майор, – голос Дюжина можно было слышать без микрофона, – личный состав гвардейской, краснознаменной учебно-танковой дивизии для прохождения смотра построен.
Выправка подполковника никак не указывала, что начальником штаба дивизии Дюжин стал, продолжив службу после двух лет в танковых войсках, куда его послали после лесотехнического института.
– Дивизия, равняйсь! Смирно! К торжественному маршу. На одного линейного дистанции. Первая рота прямо, остальные напра-во!
Шагооооом арш!!
Первое место на смотре заняла восьмая рота почти полностью укомплектованная из среднеазиатов. Их никак не могли научить маршировать, вытягивая ногу, и тогда кто-то из взводных предложил всем, но обязательно всем, идти, поднимая колено, как в иракской армии. Рота шла не по уставу, но очень синхронно, чем и заслужила благостное отношение начальства.
Сдав форму и облачившись снова в обычные хэбэшки, сержанты под руководством старшины распределяли солдат по нарядам на следующий день.
– Хочешь ко мне в караул? – проходя мимо меня, спросил Салюткин.
– Я дежурным по кухне вместе с Денискиным иду.
– Это же прапорщицкая должность? А что старшина?
– Я за него…
– Зря. Поверь, что зря.
– Не судьба, товарищ лейтенант. В следующий раз.
– Следующего может и не быть, – намекнул непонятно на что лейтенант и отошел.
Утром в роте проводились политзанятия. Командиры взводов и замполит читали написанные сержантами или кем-то из грамотных солдат, конспекты, а сержанты сидели в канцелярии командира роты с тетрадками в ожидании такой же тягомотины.
– Сегодня политзанятий не будет, – начал ротный.
– Можно идти поспать, товарищ старший лейтенант? – невинно спросил Бугаев.
– Нет. Можно послушать. Я сказал, что я вас всех оттрахаю? Так вот, слушайте.
Дальше ротный зачитал пофамильный список сержантского состава роты, по которому выходило, что часть будет разжалована, часть снята с должностей, а кто-то будет отправлен в другие части. Причины были разные, от распухших яиц солдата моего взвода (за что я должен был быть отправлен под трибунал) до пьянки, которая произошла два дня тому назад.
– Я вас всех в Теплый Стан отправлю. Маршировать, – картавил ротный. – Иванцов. Ты почему начштаба дивизии послал?
– Я не посылал. Я же не знал, что это начштаба дивизии.
– Ты в званиях не разбираешься?
– Я на перекладине подтягивался, а кто-то мне сзади по жопе треснул, ну я и сказал…
– Что ты ему сказал?
– Чтобы не трогал меня…
– Ты сказала "отвянь, урод!". Ты это начштабу сказал.
– А если он действительно урод? – тихо пытался возразить Иванцов.
– Вот я тебя и разжалую сразу на два звания…
Иванцов носил погоны младшего сержанта, но был переведен к нам всего несколько дней тому назад, и звание еще не значилось в его документах.
– На два? Так я сразу в гражданские иду. На дембель, товарищ старший лейтенант?
– Рот закрой. Я всех "опущу". Самсонов, Андрейчик, Денискин и
Ханин пойдут в дисбат.
– А я за что? – ошалело смотрел я на ротного, хотя минуту назад слышал бред про распухшие солдатские яйца.
– За неуставные взаимоотношения. Солдат напишет, что я ему скажу.
Понял?
– Командира роты в штаб, – раздался крик дневального через всю казарму.
– Сидите, думайте, что делать пока я в штаб схожу. Потом будете мне объяснительные писать.
Ротный вышел, и мы тут же загалдели. В случайно образовавшейся секундной тишине раздался громкий голос Бугаева.
– Ханин, ты же еврей. Вот и давай, подтверждай национальное умение.
– Какое еще умение?
– Как выкручиваться, блин. Давай, думай. Не зря же ты законы учил.
Думал я не долго. Как будто кто-то сверху передал мне готовый пакет решений и, когда ротный вернулся, я сидел довольный и улыбающийся. Мне нравилась пришедшая очень четко сформулированная мысль, и я ждал момента ее реализации.
– Ну, что? – начал ротный. – Подумали? Теперь пишите объяснительные. Всех посажу на хрен.
– Ага, – тихо, как бы невзначай, сказал я. – Жаль, сидеть придется в соседних камерах.
– Почему это в соседних? – удивился командир роты.
– В одну не посадят, Вы же офицер, а мы – сержанты. Значит, только в соседних.
– Ханин, это ты на что намекаешь?
У Дрянькина был случай, когда он вместе с другими взводными воровал лес и был пойман лесником. Дрянькин тогда всех сдал и все, кроме него, получили взыскания, а взводный смог даже подняться и стать командиром роты. Знали об этом все вплоть до комбата, который однажды поправил посыльного, разыскивающего Дрянькина.
– Запомни, солдат, фамилия командира третьей роты не Друнин и не
Гранкин, а Дрянькин – от слова "дрянь"… чем сам и является…
Солдат тогда поспешно ретировался. А комбат не мог повлиять на решение начальника штаба дивизии, рекомендовавшего Дрянькина командиру полка на должность ротного.
– Я не на что не намекаю, товарищ старший лейтенант, – делая огромные глаза, ответил я. – Вы Самсонова, Андрейчика, Денискина и других за что в дизбат сажать собрались?
– За хищение боеприпасов и пьянство.
– А где факт хищения? Бравые сержанты обнаружили незаконное хранение оружия и передали его из рук в руки комроты.
– Я сам взял у них…
– А Вы, товарищ старший лейтенант, куда дели боеприпасы?
– В сейф положил, куда же еще?
– И сейчас они в сейфе?
– Конечно, а куда…
– Ну, я поверить не могу, что офицер советской армии, гвардии старший лейтенант, командир учебной роты не знает, что найденные боеприпасы должны быть переданы в течение двадцати четырех часов начальнику первого отдела полка. А товарищ старший лейтенант решил утаить боеприпасы.
– Да я не успел…
– Вы не оправдывайтесь передо мной-то, товарищ старший лейтенант.
Это Вы особисту объяснять будете, как Вы решили утаить часть боеприпасов и оставить их в своем неопечатанном сейфе на время выхода роты. Больше того, боеприпасы провалялись там, когда личный состав был на учениях. А все ли боеприпасы были учтены?
– Да, я забрал их у пьяных…
– Во! Товарищ старший лейтенант. У пьяных!
– Да. У меня и свидетель есть – дежурный по полку…
– У меня тоже есть свидетели, что командир третьей роты, старший лейтенант Дрянькин получил взятку от солдата моего взвода курсанта
Алиева…
– Какую еще взятку? – вскакивая со стула, крикнул ротный.
– Вкусную, товарищ старший лейтенант. А с чего ребят напились? Мы же Алиева тормознули, и часть продуктов изъяли, в том числе вино – водочные изделия. Но не все, не все. Как коньячок-то, как?
Вкусненький? А балычок? Мы и дыньку Вам оставили, чтобы витаминчики были.
– Я не брал взятку…
– А почему тогда Алиев получил увольнительную на ночь? К нему жена приехала? Невеста? Или, может быть, я его рекомендовал, как классного бойца? Нет, солдат принес портфельчик… Вы его домой отнесли, товарищ старший лейтенант? Ну и правильно, а из того, что мы оттуда вынули ребята и выпили. Так сказать, с помощью и при попустительстве молодого командира роты… Ну, а про "яйца бойца" я спокоен – у меня масса свидетелей, что я солдата не бил. А за конфликт с гражданским солдат получил два наряда вне очереди. Уже отпахал.
Ротный сидел, выпучив глаза, и тяжело дышал.
– Товарищ старший лейтенант, политзанятия окончены? Разрешите идти?
– Идите. Нет. Стоп. Все взвода идут на гору Пологая заниматься тактическими занятиями по плану. Всем сообщить мне местонахождение взводов. Лично приду проверять, чем вы там занимаетесь. Лично.
– Ну, ты даешь, – хлопнул меня по плечу Бугаев, когда мы вышли из ротной канцелярии. – Я так и не понял, чем ты его "достал"… Но ротный струхнул… Сильно…
– Пилоточку новую подкинешь? Будем в расчете, – пошутил я и пошел строить взвод.
Картошка с грибами
– Нах… испарился нах…
– Товарищ сержант… ротный.
Я посмотрел на часы. Стрелки показывали без десяти минут три.
– Ты офигел, солдат? Отвали.
– Ротный зовет.
– Какой на фиг ротный? Пошел в… – и я отвернулся от солдата к стенке.
Я успел уже уснуть, когда меня резко подняли, отчего сон мгновенно улетучился. Передо мной стоял Самсонов с повязкой дежурного. От него шел перегар, который чувствовался за метр. Я посмотрел на Самсонова и вспомнил, как однажды Шнетько послал дневального разбудить меня, когда я был начинающим дежурным по роте и спал в отведенное мне время. Я не просто послал дневального, я посоветовал ему послать и Шнетько. В следующее мгновение Коля выдернул меня из нательной рубахи, порвав ее одним рывком прямо на мне.
– Ты кого нах послал, душара? Ты меня нах послал? – брызгал он прямо мне в лицо слюной. – Ты забыл, кто я? Ты дежурный, а у тебя срач в сортире!
Никакого срача не было. Да и желания наезжать у замстаршины тогда не было, но невыполнение армейской негласной субординации требовало немедленного действия. Коля хотел выцыганить случайно попавшие мне в руки погоны без букв "СА". Это были крайне редкие, старшинские погоны.
– Нафига тебе такие? А я старшину получил.
– И что? – не понимал я.
– Давай махнемся.
– А вдруг я тоже стану старшиной?
– Ты себе найдешь потом. А я тебе три… нет, пять пар обычных погон дам.
Погоны я дал. Через несколько дней Шнетько получил документы об увольнении и клеил разные полоски на погоны, придумывая окончательный вариант к кителю, на котором уже красовались аксельбанты.
– Какой шеврон лучше? Я сделал два. Один с красным кантом, голубым бархатом и танком в середине. А второй…
– Коль. Тебе ведь на дембель два дня тому назад документы дали. А ты тут сидишь… я бы уже домой сбежал, в чем есть. Какая разница, какого цвета кант или…
– Ты не понимаешь. Ты откуда? Из Ленинграда. Сколько тебе от вокзала до дома?
– Минут двадцать, если на метро и пешком, а на такси минут десять…
– Воооот. А я из деревни под Минском. Я в городе выйду – в деревне уже знать будут: старшина едет. Всей деревней встречать выйдут. Понимать надо.
Самсонов поднял меня куда нежнее, чем Шнетько, но все равно достаточно резко.
– Самсон, чо за фигня?
– Ротный в канцелярии. Пошли, – сухо проговорил Самсонов, и я, надев тапочки, как был в трусах побрел ничего не понимая в канцелярию роты.
В комнате горел свет и перед ротным стояли все сержанты роты.
– Пришел? – посмотрел на меня очень внимательно старлей и резко приблизился: – Дыхни!
– Чего? Рехнулся?
– Дыхни!!!
– Ааааа… – выдохнул я воздух ротному в лицо.
– Трезвый, – удивился старлей. – Свободен.
– Ну, точно рехнулся, – повернулся я и пошел обратно к койке. И только дойдя до постели, я сообразил, что не просто так все сержанты стоят в канцелярии.
– Дневальный, – негромко позвал я. – Колись, что случилось.
Только быстро и отчетливо.
История оказалась следующей.
Во время пьянки сержантского состава в каптерке, ротный вернулся в роту. Дневальный отлучился с "тумбочки" в туалет, и никто в расположении не знал о том, что командир роты заперся в канцелярии и чем-то там занимается. Самсонов забыл сбегать на поверку к дежурному по полку и явился только после того, как дежурный прислал кого-то из сержантов другой роты. Пока Самсонов ходил в штаб полка, сержанты решили повеселиться. Кто-то вспомнил, что в ленинской комнате, под полом, если приподнять одну из досок, есть запас боеприпасов и взрывпакетов, долго собираемый прошлыми призывами. Каждый рассчитывал увезти с собой и ни у кого не получалось. Андрейчик напомнил всем об этом потайном складе и пацаны дружно решили, что пора повеселиться, то есть бросить пару взрывпакетов из окна на плац между казармами. Ротный, услышав громкие голоса и непонятный шум, вышел и застукал Андрейчика в ленинской комнате в момент, когда последний, стоя на коленях, шарил под полом. Ребята разговаривали так громко, что на появление командира роты никто не отреагировал.
– А что тут делаем? Чего не спим? – оттолкнул ротный Денискина и увидел стоящего раком Андрейчика. – Что у тебя, там? Доставай.
Андрейчик, поняв, что это "полный залет". Медленно встал, потянулся, поднял ногу в сапоге над приоткрытой доской и, ударив по ней каблуком сказал:
– А там, товарищ старший лейтенант, копец!
Пока дневальный, выполняя приказ командира роты, вытаскивал заполненные боевыми патронами пулеметные ленты, гранаты, взрывпакеты и прочую амуницию, в роте появился Гранов, таща за шиворот пьяного
Самсонова, от которого шли желтые испарения перегара. Гранов действительно должен был обладать недюжинной силой, чтобы справиться с таким кабаном. Самсонов был торжественно передан из рук дежурного по полку командиру роты, который и потребовал привести всех остальных сержантов.
– Ясно. Иди, – отпустил я солдата. – Утро вечера мудренее. Завтра опять "в поле", а послезавтра смотр… может быть, и пронесет.
На смотр все солдаты получили новую форму. Рота выглядела как с иголочки. Дивизия стояла на большом плацу, и тысячи глаз смотрели на генерал-майора, который возвышался на трибуне. Рядом с ним возвышался командир дивизии, а командовал смотром знакомый мне начальник штаба дивизии подполковник Дюжин.
– Товарищ генерал-майор, – голос Дюжина можно было слышать без микрофона, – личный состав гвардейской, краснознаменной учебно-танковой дивизии для прохождения смотра построен.
Выправка подполковника никак не указывала, что начальником штаба дивизии Дюжин стал, продолжив службу после двух лет в танковых войсках, куда его послали после лесотехнического института.
– Дивизия, равняйсь! Смирно! К торжественному маршу. На одного линейного дистанции. Первая рота прямо, остальные напра-во!
Шагооооом арш!!
Первое место на смотре заняла восьмая рота почти полностью укомплектованная из среднеазиатов. Их никак не могли научить маршировать, вытягивая ногу, и тогда кто-то из взводных предложил всем, но обязательно всем, идти, поднимая колено, как в иракской армии. Рота шла не по уставу, но очень синхронно, чем и заслужила благостное отношение начальства.
Сдав форму и облачившись снова в обычные хэбэшки, сержанты под руководством старшины распределяли солдат по нарядам на следующий день.
– Хочешь ко мне в караул? – проходя мимо меня, спросил Салюткин.
– Я дежурным по кухне вместе с Денискиным иду.
– Это же прапорщицкая должность? А что старшина?
– Я за него…
– Зря. Поверь, что зря.
– Не судьба, товарищ лейтенант. В следующий раз.
– Следующего может и не быть, – намекнул непонятно на что лейтенант и отошел.
Утром в роте проводились политзанятия. Командиры взводов и замполит читали написанные сержантами или кем-то из грамотных солдат, конспекты, а сержанты сидели в канцелярии командира роты с тетрадками в ожидании такой же тягомотины.
– Сегодня политзанятий не будет, – начал ротный.
– Можно идти поспать, товарищ старший лейтенант? – невинно спросил Бугаев.
– Нет. Можно послушать. Я сказал, что я вас всех оттрахаю? Так вот, слушайте.
Дальше ротный зачитал пофамильный список сержантского состава роты, по которому выходило, что часть будет разжалована, часть снята с должностей, а кто-то будет отправлен в другие части. Причины были разные, от распухших яиц солдата моего взвода (за что я должен был быть отправлен под трибунал) до пьянки, которая произошла два дня тому назад.
– Я вас всех в Теплый Стан отправлю. Маршировать, – картавил ротный. – Иванцов. Ты почему начштаба дивизии послал?
– Я не посылал. Я же не знал, что это начштаба дивизии.
– Ты в званиях не разбираешься?
– Я на перекладине подтягивался, а кто-то мне сзади по жопе треснул, ну я и сказал…
– Что ты ему сказал?
– Чтобы не трогал меня…
– Ты сказала "отвянь, урод!". Ты это начштабу сказал.
– А если он действительно урод? – тихо пытался возразить Иванцов.
– Вот я тебя и разжалую сразу на два звания…
Иванцов носил погоны младшего сержанта, но был переведен к нам всего несколько дней тому назад, и звание еще не значилось в его документах.
– На два? Так я сразу в гражданские иду. На дембель, товарищ старший лейтенант?
– Рот закрой. Я всех "опущу". Самсонов, Андрейчик, Денискин и
Ханин пойдут в дисбат.
– А я за что? – ошалело смотрел я на ротного, хотя минуту назад слышал бред про распухшие солдатские яйца.
– За неуставные взаимоотношения. Солдат напишет, что я ему скажу.
Понял?
– Командира роты в штаб, – раздался крик дневального через всю казарму.
– Сидите, думайте, что делать пока я в штаб схожу. Потом будете мне объяснительные писать.
Ротный вышел, и мы тут же загалдели. В случайно образовавшейся секундной тишине раздался громкий голос Бугаева.
– Ханин, ты же еврей. Вот и давай, подтверждай национальное умение.
– Какое еще умение?
– Как выкручиваться, блин. Давай, думай. Не зря же ты законы учил.
Думал я не долго. Как будто кто-то сверху передал мне готовый пакет решений и, когда ротный вернулся, я сидел довольный и улыбающийся. Мне нравилась пришедшая очень четко сформулированная мысль, и я ждал момента ее реализации.
– Ну, что? – начал ротный. – Подумали? Теперь пишите объяснительные. Всех посажу на хрен.
– Ага, – тихо, как бы невзначай, сказал я. – Жаль, сидеть придется в соседних камерах.
– Почему это в соседних? – удивился командир роты.
– В одну не посадят, Вы же офицер, а мы – сержанты. Значит, только в соседних.
– Ханин, это ты на что намекаешь?
У Дрянькина был случай, когда он вместе с другими взводными воровал лес и был пойман лесником. Дрянькин тогда всех сдал и все, кроме него, получили взыскания, а взводный смог даже подняться и стать командиром роты. Знали об этом все вплоть до комбата, который однажды поправил посыльного, разыскивающего Дрянькина.
– Запомни, солдат, фамилия командира третьей роты не Друнин и не
Гранкин, а Дрянькин – от слова "дрянь"… чем сам и является…
Солдат тогда поспешно ретировался. А комбат не мог повлиять на решение начальника штаба дивизии, рекомендовавшего Дрянькина командиру полка на должность ротного.
– Я не на что не намекаю, товарищ старший лейтенант, – делая огромные глаза, ответил я. – Вы Самсонова, Андрейчика, Денискина и других за что в дизбат сажать собрались?
– За хищение боеприпасов и пьянство.
– А где факт хищения? Бравые сержанты обнаружили незаконное хранение оружия и передали его из рук в руки комроты.
– Я сам взял у них…
– А Вы, товарищ старший лейтенант, куда дели боеприпасы?
– В сейф положил, куда же еще?
– И сейчас они в сейфе?
– Конечно, а куда…
– Ну, я поверить не могу, что офицер советской армии, гвардии старший лейтенант, командир учебной роты не знает, что найденные боеприпасы должны быть переданы в течение двадцати четырех часов начальнику первого отдела полка. А товарищ старший лейтенант решил утаить боеприпасы.
– Да я не успел…
– Вы не оправдывайтесь передо мной-то, товарищ старший лейтенант.
Это Вы особисту объяснять будете, как Вы решили утаить часть боеприпасов и оставить их в своем неопечатанном сейфе на время выхода роты. Больше того, боеприпасы провалялись там, когда личный состав был на учениях. А все ли боеприпасы были учтены?
– Да, я забрал их у пьяных…
– Во! Товарищ старший лейтенант. У пьяных!
– Да. У меня и свидетель есть – дежурный по полку…
– У меня тоже есть свидетели, что командир третьей роты, старший лейтенант Дрянькин получил взятку от солдата моего взвода курсанта
Алиева…
– Какую еще взятку? – вскакивая со стула, крикнул ротный.
– Вкусную, товарищ старший лейтенант. А с чего ребят напились? Мы же Алиева тормознули, и часть продуктов изъяли, в том числе вино – водочные изделия. Но не все, не все. Как коньячок-то, как?
Вкусненький? А балычок? Мы и дыньку Вам оставили, чтобы витаминчики были.
– Я не брал взятку…
– А почему тогда Алиев получил увольнительную на ночь? К нему жена приехала? Невеста? Или, может быть, я его рекомендовал, как классного бойца? Нет, солдат принес портфельчик… Вы его домой отнесли, товарищ старший лейтенант? Ну и правильно, а из того, что мы оттуда вынули ребята и выпили. Так сказать, с помощью и при попустительстве молодого командира роты… Ну, а про "яйца бойца" я спокоен – у меня масса свидетелей, что я солдата не бил. А за конфликт с гражданским солдат получил два наряда вне очереди. Уже отпахал.
Ротный сидел, выпучив глаза, и тяжело дышал.
– Товарищ старший лейтенант, политзанятия окончены? Разрешите идти?
– Идите. Нет. Стоп. Все взвода идут на гору Пологая заниматься тактическими занятиями по плану. Всем сообщить мне местонахождение взводов. Лично приду проверять, чем вы там занимаетесь. Лично.
– Ну, ты даешь, – хлопнул меня по плечу Бугаев, когда мы вышли из ротной канцелярии. – Я так и не понял, чем ты его "достал"… Но ротный струхнул… Сильно…
– Пилоточку новую подкинешь? Будем в расчете, – пошутил я и пошел строить взвод.
Картошка с грибами
Через полчаса мы поднимались на небольшой холм за пределами части, который назывался в дивизии не иначе, как "Гора Пологая".
Середина августа – самая что ни на есть грибная пора. Взвод шел впереди, а я с Тарасенко чуть сзади.
– Смотри, Руслан, – показал я рукой. – Грибы. Подберезовик. А вон красный.
Руслан срезал грибы складным ножом.
– Хороший. Вот набрать бы и зажарить…
– Павлины, говоришь? – вспомнил я фразу из известного фильма. -
Ха… У нас вечером наряд по столовой, почему бы и не поджарить?
Взвод!! Стой!
Солдаты остановились.
– Воины, у нас по плану тактические учения. Что это значит?
Значит, мы ползаем, лазаем, падаем и бегаем с противогазами и без оных. Но есть другое рацпредложение. Посмотрите сюда. У меня в руках создание природы – гриб. Очень полезный и питательный продукт.
Вместо тактических учений каждый приносит мне полную пилотку подобных созданий, и мы отдыхаем. Или хотим все-таки учения по плану?
Лазать и ползать никто не хотел, и через десять минут начали появляться первые грибники. Часть солдат, умеющих отличить поганку от сыроежки, я посадил перебирать и чистить грибы, а сам достал очередной номер журнала "Юность".
– Товарыш сержанть, товарыш сержанть, – оторвал меня от чтения улыбающийся казах.
– Чего тебе, Корысымов?
– Я грыбы принос, хороший принос, красивый, – и солдат согнулся, показывая мне содержимое пилотки.
Пилотка, у которой были вывернуты стороны, чтобы могло больше поместиться, была набита красивыми, шикарными на вид мухоморами.
– Красыво, да? – улыбался Корысымов.
– Молодец, солдат. Жаль только, что их есть нельзя.
– Зачэм нэльза? Почему?
– Съесть, конечно, можно. Но скорее всего только один раз. Не съедобные они. Можно, зема, отравиться и умереть. Ты же не хочешь умереть?
– Нэт.
– Вот и я не хочу. Но ты молодец. Грибы красивые. Задание выполнил.
– А куда?..
– Выбрось. Выбрось и отдыхай. Свободен.
– А может быть его по новой послать? – спросил Тарасенко.
– Зачем? Расположение предмета в пространстве определяется тремя координатами. Он поставленную задачу выполнил. Не буду же я проводить лекцию о съедобных и не съедобных грибах на территории российской федерации. Ну, сколько у нас там?
– Полбака, – показал Руслан на бачок для воды, захваченный нами с собой.
– Ну и нормально. Водой залейте. Имран. "Фишку" справа, "фишку" слева. Все отдыхать, но не расползаться, – и я снова уткнулся в журнал.
Через четверть часа я поднял голову. "Фишки", в задачи которых было наблюдать, не приближается ли кто бы то ни был к нам, не просто сидели, а лежали на земле, уставив взгляды на острые верхушки елей, а взвод расползся в радиусе сотни метров.
– Взвод, строиться.
Нехотя бойцы поднимались и выстраивались в две шеренги.
– Ребята, я же попросил, не расползаться. Не можете в пределах десяти метров? Будем бегать.
– Можем, – выкрикнул кто-то из строя.
– А если можете, то не подставляйте ни меня, ни себя. Вольно.
Имран, выстави снова "фишки" и, чтобы муху не пропустили.
Не знаю, как насчет мух, но голову я поднял, еще не увидев, но уже почувствовав взгляд ротного на себе. Старший лейтенант был уже в нескольких метрах от меня, и я явно не успевал убрать журнал в полевую сумку. Оглядев площадку я понял, что врать будет сложно.
Солдаты опять расползлись на десятки метров, а некоторые даже закимарили на свежем воздухе под теплыми лучами солнца.
– Товарищ гвардии старший лейтенант, – поднялся я, – личный состав третьего взвода третьей роты отдыхает в перерыве между занятиями. Заместитель командира взвода гвардии старший сержант Ханин.
– Ханин, а почему Вы не носите лычку старшего сержанта?
– А получается как е в рейтор.
– Кто?
– Шутка.
– Дошутитесь. Взвод, строится. Рядовой Раджубов, чем занимался взвод?
Раджубов молчал.
– Рядовой Корысымов, что Вы изучали на последнем занятии?
Корысымов смотрел большими глазами на командира и молчал.
– Товарищ старший лейтенант, у них проблема с русским языком…
– Да ни фига ты не занимался. Волынку валял. Магомедов, займитесь с взводом отработкой нормативов "газы". Ханин, отойдите со мной.
Мы отошли в сторону от солдат, напяливающих на себя противогазы.
– Вот, – протянул мне ротный небольшой листок.
– Что это?
– Я отправил посылку, которую мне оставил, я повторяю, оставил, пока я спал, курсант Алиев.
– Куда Вы ее отправили?
– Его родителям по домашнему адресу…
– Ну и зря.
– Почему зря?
– Балык, колбаса, дыня испортятся. Лучше бы сами съели или солдатам отдали. Они таких деликатесов долго еще не увидят. Жалко продукты.
– Не важно. Я не хочу, чтобы обо мне думали, что я бесчестный человек…
– Товарищ старший лейтенант, а разве Вам так важно, что о Вас думают солдаты?
– Да! Мне важно! Я офицер! Я… А вот Вы, Ханин, бесчестный человек. Так и знайте. И я выгоню Вас из части…
– Можно прямо сейчас, товарищ старший лейтенант. Я так по дому соскучился…
– Нет, я выкину Вас. Оттрахаю по самые гланды и выкину. Запомните это. Я такое не прощаю.
И ротный, повернувшись, пиная шишки и камешки, пошел, не оборачиваясь, к выходу из леса.
– Прощать еще надо научиться, – тихо сказал я вслух удаляющемуся ротному. – Уметь прощать не каждому дано.
Пока солдаты учили уставы, готовясь к наряду, взводные без дела шлялись по расположению, стараясь скоротать время разговорами с сержантами или друг с другом. Салюткин и командир четвертого взвода, его сокурсник, Воронов стояли на плацу. Через плац явно из штаба полка в сторону казармы быстрым шагом направлялся Назарчук. В правой руке он держал папки и журналы, с которыми ходил к начальнику штаба полка. В прямые обязанности писаря штаба батальона входило не только выполнять распоряжения своего прямого руководства, но и вышестоящего командования, которое требовало докладывать непосредственно ему о выполнении поставленных важных с его, начальственной точки зрения, задач.
– Солдатик, стоять, – остановил его Салюткин, подняв голову в огромной фуражке. – Ты почему мне честь не отдал? Мне, офицеру?!
– У меня рука занята…
– И крючок расстегнут. Ремень подтяни, сержантик.
Понимая, что спорить со скучающим взводным, который еще и имел зуб на писаря, бессмысленно, Андрей, прижав папки одной рукой к груди, начал другой приподнимать ремень. Салюткин схватил его за ремень.
– Ремень ослаблен? Солобон, ты сколько прослужил? Где уважение к старшим по званию, должности, возрасту и сроку службы?
– Про возраст стоило бы помолчать, – тихо проговорил писарь. – Я уже баб трахал, когда ты еще под стол пешком ходил.
– Чегооооооооооооооооо? – Салюткин схватил дипломированного специалиста за воротник.
– Товарищ лейтенант, это неуставные взаимоотношения. Руки уберите. Руки, я сказал, уберите.
– Ты кому сказал, падла? Ты…
– Товарищ лейтенант, мне надо идти. Мне начштаба поручил срочную…
– Мне пофиг. Ты понял? Мне пофиг, что он тебе поручил. Перед тобой стоит твой непосредственный командир. Непосредственный. А ты его приветствовать не научился. Тебя Егерин не спасет. Я твой командир. Я! Захочу – сгною, чмо…
– Сам, чмо.
– Ты кому это сказал?
Ударить, стоя на плацу перед окнами трех четырехэтажных казарм,
Салюткин не решался, но отступать от своего не хотел.
Препирательство между не подчиняющимся писарем и взводными продолжалось на усладу двум полкам минут двадцать и не остановилось даже, когда к спорщикам подкатил, выскочивший из-за угла УАЗик начштаба.
– Назарчук, ты сделал, что я сказал? Давай, скорей, – протянул руку из открытой двери майор Егоркин.
– Никак нет, не сделал.
– Как не сделал? Я же к комдиву еду! Я тебе пять минут дал. Пять, а не двадцать пять!! Ты чем занимался?..
– Меня остановил лейтенант Салюткин и решил, что его приказы по застегиванию крючка куда важнее приказов…
– Салюткин, твою мать! – рявнул майор. – Ты что себе позволяешь?
– Да, я… Нет… Товарищ майор…
– Рот закройте, лейтенант. У вас у обоих во взводах срач, бардак и дедовщина. Вам мало? Так вы решили к моему писарю прицепиться? У него образования на вас обоих хватит. Если еще раз кто-то Назарчука тронет… Бегом к личному составу. Бегом, я сказал!!
И лейтенанты, придерживая на ходу фуражки, бросились в казарму как нашкодившие мальчишки.
В шесть часов все наряды частей дивизии стояли на большом плацу.
Проходил ежедневный развод нарядов. Проверяющий полковник из штаба дивизии ходил вдоль рядов и время от времени задавал кому-то из солдат вопрос по уставу или действиям.
– Солдат, кругом! Почему у тебя сапоги сзади не почищены? Крема нет? Какая рота? Бегом за старшиной. Всем стоять!
Через пять минут солдат бежал в обратном направлении, дыша в спину старшине по плацу.
– Товарищ полковник…
– Прапорщик, у вас гуталина в роте нет? За чем Вы смотрите? Если сапоги не начищены, значит, солдат устава не знает. Где ротный? Ко мне его. Не надо солдата посылать. Сам! И начальника штаба батальона. И командира батальона. И начальника штаба полка. Всех.
Бегом.
– Сейчас всех отымеет, – прокомментировал кто-то из солдат.
– Без мыла и вазелина.
Офицеры шли один за другим по узкой дорожке.
– Я тут долго торчать должен? – рявкнул полковник. – Бегом.
И офицеры, соблюдая субординацию, побежали бодрой рысцой по выложенной красным и белым кирпичом дорожке. Первым бежал майор
Егерин, за ним командир батальона, тучный начштаба батальона, командир роты и замыкал строй прапорщик. Выглядело это очень смешно.
"Старшие офицеры", – как говорил сам Егерин, – "бегать не должны, ибо в военное время это вызывает панику, а в мирное – смех".
– Вот так всю жизнь. Двадцать пять лет или дольше гоняют их все, кто звездочкой или должность старше. Это не жизнь.
Полковник не стеснялся в выражения.
– Вы чем тут занимаетесь? Что за бардак? Солдат простого вопроса не понимает. А на этого дневального посмотрите. Дежурный, почему дневальный не стрижен? На ушах висит. Чему вы его учите? Я вас спрашиваю! Молчать, когда я молчу. Вам никто не позволял там, когда я тут. Вы еще хотите, что-то сказать?
Ответы проверяющему и впрямь были не нужны. Прооравшись для проформы минут пять, полковник распустил наряды, и мы вернулись в казармы.
В восемь часов наряд по столовой стоял переодетый в замасленные, грязные, вонючие, уже не отстирывающиеся хэбэ.
– Наряд, – Денискин стоял перед солдатами, уперев руки в бока. -
Сегодня у нас должен быть крутой наряд. Если будет где срач – устрою самолично. К приемке наряда приступить.
– Мы грибов насобирали, надо будет поджарить попозже, – сказал я.
– Сегодня футбольный матч в девять. Давай, я уйду на матч – ты ведь справишься сами. А утром я буду в столовой один. Лады?
– Нет проблем. Я все равно не люблю футбол, а ты у нас фанат.
Магомедов, Эльмурзаев, Арсанов, ко мне! – позвал я двух здоровых чеченов и Имрама. – Вы оба поступаете в личное распоряжение
Магомедова. Вы не убираете, вы не моете и не таскаете мешки, вы его личные телохранители.
Чечены сразу стали выпячивать грудь вперед.
– Его приказы – это мои приказы. Его слово – это мое слово. Что он сказал, то должно быть выполнено. Но он роста маленького, могут и послать. Вот вы и будете помогать ему объяснять мирными языком всем тем, у кого появились проблемы со слухом, как надо выполнять приказы. Уяснили?
– Так точно, – хором ответили солдаты.
– Имрам. Порядок на втором этаже. Посуда, столы, пол. Сам все знаешь. Если что – не стесняйся – я тут, на первом сижу.
Сидя за столом, я дочитал "Сто дней до приказа", отложил журнал, потянулся и позвал Арсанова – крепкого солдата, который, чувствуя большую ответственность, ходил между этажами столовой, залезая во всевозможные подсобные помещения, выгоняя оттуда прячущихся лентяев.
– На кухне капусту режут. Пусть мне кочерыжек начистят.
Арсанов ушел и вернулся с полной миской чистых, свежих кочерыжек.
Середина августа – самая что ни на есть грибная пора. Взвод шел впереди, а я с Тарасенко чуть сзади.
– Смотри, Руслан, – показал я рукой. – Грибы. Подберезовик. А вон красный.
Руслан срезал грибы складным ножом.
– Хороший. Вот набрать бы и зажарить…
– Павлины, говоришь? – вспомнил я фразу из известного фильма. -
Ха… У нас вечером наряд по столовой, почему бы и не поджарить?
Взвод!! Стой!
Солдаты остановились.
– Воины, у нас по плану тактические учения. Что это значит?
Значит, мы ползаем, лазаем, падаем и бегаем с противогазами и без оных. Но есть другое рацпредложение. Посмотрите сюда. У меня в руках создание природы – гриб. Очень полезный и питательный продукт.
Вместо тактических учений каждый приносит мне полную пилотку подобных созданий, и мы отдыхаем. Или хотим все-таки учения по плану?
Лазать и ползать никто не хотел, и через десять минут начали появляться первые грибники. Часть солдат, умеющих отличить поганку от сыроежки, я посадил перебирать и чистить грибы, а сам достал очередной номер журнала "Юность".
– Товарыш сержанть, товарыш сержанть, – оторвал меня от чтения улыбающийся казах.
– Чего тебе, Корысымов?
– Я грыбы принос, хороший принос, красивый, – и солдат согнулся, показывая мне содержимое пилотки.
Пилотка, у которой были вывернуты стороны, чтобы могло больше поместиться, была набита красивыми, шикарными на вид мухоморами.
– Красыво, да? – улыбался Корысымов.
– Молодец, солдат. Жаль только, что их есть нельзя.
– Зачэм нэльза? Почему?
– Съесть, конечно, можно. Но скорее всего только один раз. Не съедобные они. Можно, зема, отравиться и умереть. Ты же не хочешь умереть?
– Нэт.
– Вот и я не хочу. Но ты молодец. Грибы красивые. Задание выполнил.
– А куда?..
– Выбрось. Выбрось и отдыхай. Свободен.
– А может быть его по новой послать? – спросил Тарасенко.
– Зачем? Расположение предмета в пространстве определяется тремя координатами. Он поставленную задачу выполнил. Не буду же я проводить лекцию о съедобных и не съедобных грибах на территории российской федерации. Ну, сколько у нас там?
– Полбака, – показал Руслан на бачок для воды, захваченный нами с собой.
– Ну и нормально. Водой залейте. Имран. "Фишку" справа, "фишку" слева. Все отдыхать, но не расползаться, – и я снова уткнулся в журнал.
Через четверть часа я поднял голову. "Фишки", в задачи которых было наблюдать, не приближается ли кто бы то ни был к нам, не просто сидели, а лежали на земле, уставив взгляды на острые верхушки елей, а взвод расползся в радиусе сотни метров.
– Взвод, строиться.
Нехотя бойцы поднимались и выстраивались в две шеренги.
– Ребята, я же попросил, не расползаться. Не можете в пределах десяти метров? Будем бегать.
– Можем, – выкрикнул кто-то из строя.
– А если можете, то не подставляйте ни меня, ни себя. Вольно.
Имран, выстави снова "фишки" и, чтобы муху не пропустили.
Не знаю, как насчет мух, но голову я поднял, еще не увидев, но уже почувствовав взгляд ротного на себе. Старший лейтенант был уже в нескольких метрах от меня, и я явно не успевал убрать журнал в полевую сумку. Оглядев площадку я понял, что врать будет сложно.
Солдаты опять расползлись на десятки метров, а некоторые даже закимарили на свежем воздухе под теплыми лучами солнца.
– Товарищ гвардии старший лейтенант, – поднялся я, – личный состав третьего взвода третьей роты отдыхает в перерыве между занятиями. Заместитель командира взвода гвардии старший сержант Ханин.
– Ханин, а почему Вы не носите лычку старшего сержанта?
– А получается как е в рейтор.
– Кто?
– Шутка.
– Дошутитесь. Взвод, строится. Рядовой Раджубов, чем занимался взвод?
Раджубов молчал.
– Рядовой Корысымов, что Вы изучали на последнем занятии?
Корысымов смотрел большими глазами на командира и молчал.
– Товарищ старший лейтенант, у них проблема с русским языком…
– Да ни фига ты не занимался. Волынку валял. Магомедов, займитесь с взводом отработкой нормативов "газы". Ханин, отойдите со мной.
Мы отошли в сторону от солдат, напяливающих на себя противогазы.
– Вот, – протянул мне ротный небольшой листок.
– Что это?
– Я отправил посылку, которую мне оставил, я повторяю, оставил, пока я спал, курсант Алиев.
– Куда Вы ее отправили?
– Его родителям по домашнему адресу…
– Ну и зря.
– Почему зря?
– Балык, колбаса, дыня испортятся. Лучше бы сами съели или солдатам отдали. Они таких деликатесов долго еще не увидят. Жалко продукты.
– Не важно. Я не хочу, чтобы обо мне думали, что я бесчестный человек…
– Товарищ старший лейтенант, а разве Вам так важно, что о Вас думают солдаты?
– Да! Мне важно! Я офицер! Я… А вот Вы, Ханин, бесчестный человек. Так и знайте. И я выгоню Вас из части…
– Можно прямо сейчас, товарищ старший лейтенант. Я так по дому соскучился…
– Нет, я выкину Вас. Оттрахаю по самые гланды и выкину. Запомните это. Я такое не прощаю.
И ротный, повернувшись, пиная шишки и камешки, пошел, не оборачиваясь, к выходу из леса.
– Прощать еще надо научиться, – тихо сказал я вслух удаляющемуся ротному. – Уметь прощать не каждому дано.
Пока солдаты учили уставы, готовясь к наряду, взводные без дела шлялись по расположению, стараясь скоротать время разговорами с сержантами или друг с другом. Салюткин и командир четвертого взвода, его сокурсник, Воронов стояли на плацу. Через плац явно из штаба полка в сторону казармы быстрым шагом направлялся Назарчук. В правой руке он держал папки и журналы, с которыми ходил к начальнику штаба полка. В прямые обязанности писаря штаба батальона входило не только выполнять распоряжения своего прямого руководства, но и вышестоящего командования, которое требовало докладывать непосредственно ему о выполнении поставленных важных с его, начальственной точки зрения, задач.
– Солдатик, стоять, – остановил его Салюткин, подняв голову в огромной фуражке. – Ты почему мне честь не отдал? Мне, офицеру?!
– У меня рука занята…
– И крючок расстегнут. Ремень подтяни, сержантик.
Понимая, что спорить со скучающим взводным, который еще и имел зуб на писаря, бессмысленно, Андрей, прижав папки одной рукой к груди, начал другой приподнимать ремень. Салюткин схватил его за ремень.
– Ремень ослаблен? Солобон, ты сколько прослужил? Где уважение к старшим по званию, должности, возрасту и сроку службы?
– Про возраст стоило бы помолчать, – тихо проговорил писарь. – Я уже баб трахал, когда ты еще под стол пешком ходил.
– Чегооооооооооооооооо? – Салюткин схватил дипломированного специалиста за воротник.
– Товарищ лейтенант, это неуставные взаимоотношения. Руки уберите. Руки, я сказал, уберите.
– Ты кому сказал, падла? Ты…
– Товарищ лейтенант, мне надо идти. Мне начштаба поручил срочную…
– Мне пофиг. Ты понял? Мне пофиг, что он тебе поручил. Перед тобой стоит твой непосредственный командир. Непосредственный. А ты его приветствовать не научился. Тебя Егерин не спасет. Я твой командир. Я! Захочу – сгною, чмо…
– Сам, чмо.
– Ты кому это сказал?
Ударить, стоя на плацу перед окнами трех четырехэтажных казарм,
Салюткин не решался, но отступать от своего не хотел.
Препирательство между не подчиняющимся писарем и взводными продолжалось на усладу двум полкам минут двадцать и не остановилось даже, когда к спорщикам подкатил, выскочивший из-за угла УАЗик начштаба.
– Назарчук, ты сделал, что я сказал? Давай, скорей, – протянул руку из открытой двери майор Егоркин.
– Никак нет, не сделал.
– Как не сделал? Я же к комдиву еду! Я тебе пять минут дал. Пять, а не двадцать пять!! Ты чем занимался?..
– Меня остановил лейтенант Салюткин и решил, что его приказы по застегиванию крючка куда важнее приказов…
– Салюткин, твою мать! – рявнул майор. – Ты что себе позволяешь?
– Да, я… Нет… Товарищ майор…
– Рот закройте, лейтенант. У вас у обоих во взводах срач, бардак и дедовщина. Вам мало? Так вы решили к моему писарю прицепиться? У него образования на вас обоих хватит. Если еще раз кто-то Назарчука тронет… Бегом к личному составу. Бегом, я сказал!!
И лейтенанты, придерживая на ходу фуражки, бросились в казарму как нашкодившие мальчишки.
В шесть часов все наряды частей дивизии стояли на большом плацу.
Проходил ежедневный развод нарядов. Проверяющий полковник из штаба дивизии ходил вдоль рядов и время от времени задавал кому-то из солдат вопрос по уставу или действиям.
– Солдат, кругом! Почему у тебя сапоги сзади не почищены? Крема нет? Какая рота? Бегом за старшиной. Всем стоять!
Через пять минут солдат бежал в обратном направлении, дыша в спину старшине по плацу.
– Товарищ полковник…
– Прапорщик, у вас гуталина в роте нет? За чем Вы смотрите? Если сапоги не начищены, значит, солдат устава не знает. Где ротный? Ко мне его. Не надо солдата посылать. Сам! И начальника штаба батальона. И командира батальона. И начальника штаба полка. Всех.
Бегом.
– Сейчас всех отымеет, – прокомментировал кто-то из солдат.
– Без мыла и вазелина.
Офицеры шли один за другим по узкой дорожке.
– Я тут долго торчать должен? – рявкнул полковник. – Бегом.
И офицеры, соблюдая субординацию, побежали бодрой рысцой по выложенной красным и белым кирпичом дорожке. Первым бежал майор
Егерин, за ним командир батальона, тучный начштаба батальона, командир роты и замыкал строй прапорщик. Выглядело это очень смешно.
"Старшие офицеры", – как говорил сам Егерин, – "бегать не должны, ибо в военное время это вызывает панику, а в мирное – смех".
– Вот так всю жизнь. Двадцать пять лет или дольше гоняют их все, кто звездочкой или должность старше. Это не жизнь.
Полковник не стеснялся в выражения.
– Вы чем тут занимаетесь? Что за бардак? Солдат простого вопроса не понимает. А на этого дневального посмотрите. Дежурный, почему дневальный не стрижен? На ушах висит. Чему вы его учите? Я вас спрашиваю! Молчать, когда я молчу. Вам никто не позволял там, когда я тут. Вы еще хотите, что-то сказать?
Ответы проверяющему и впрямь были не нужны. Прооравшись для проформы минут пять, полковник распустил наряды, и мы вернулись в казармы.
В восемь часов наряд по столовой стоял переодетый в замасленные, грязные, вонючие, уже не отстирывающиеся хэбэ.
– Наряд, – Денискин стоял перед солдатами, уперев руки в бока. -
Сегодня у нас должен быть крутой наряд. Если будет где срач – устрою самолично. К приемке наряда приступить.
– Мы грибов насобирали, надо будет поджарить попозже, – сказал я.
– Сегодня футбольный матч в девять. Давай, я уйду на матч – ты ведь справишься сами. А утром я буду в столовой один. Лады?
– Нет проблем. Я все равно не люблю футбол, а ты у нас фанат.
Магомедов, Эльмурзаев, Арсанов, ко мне! – позвал я двух здоровых чеченов и Имрама. – Вы оба поступаете в личное распоряжение
Магомедова. Вы не убираете, вы не моете и не таскаете мешки, вы его личные телохранители.
Чечены сразу стали выпячивать грудь вперед.
– Его приказы – это мои приказы. Его слово – это мое слово. Что он сказал, то должно быть выполнено. Но он роста маленького, могут и послать. Вот вы и будете помогать ему объяснять мирными языком всем тем, у кого появились проблемы со слухом, как надо выполнять приказы. Уяснили?
– Так точно, – хором ответили солдаты.
– Имрам. Порядок на втором этаже. Посуда, столы, пол. Сам все знаешь. Если что – не стесняйся – я тут, на первом сижу.
Сидя за столом, я дочитал "Сто дней до приказа", отложил журнал, потянулся и позвал Арсанова – крепкого солдата, который, чувствуя большую ответственность, ходил между этажами столовой, залезая во всевозможные подсобные помещения, выгоняя оттуда прячущихся лентяев.
– На кухне капусту режут. Пусть мне кочерыжек начистят.
Арсанов ушел и вернулся с полной миской чистых, свежих кочерыжек.