Страница:
Письма была завернуты в небольшие выкидные ножи, которые посыльные оставляли себе. Большие или очень красиво сделанные ножи пацаны меняли на пачки чая, которые очень ценились уголовниками. Я никогда в таких мероприятиях не участвовал. От зоны веяло чем-то потусторонним, жутким. Веяло злом и гнилью, грубостью и колючей проволокой. Когда я видел проволоку на заборе части, я не воспринимал ее той границей, которую я видел в металлических рядах зоны строгого режима. И не то, что попадать, но даже приближаться к трем рядам колючей проволоки, за которыми виднелись страшного вида бараки, мне никогда не хотелось, хотя в России, как говорится, от сумы и от тюрьмы не зарекайся. Машина бежала по дороге. В решетку за дверью, отделяющей меня от наряда, я не видел даже кусочка неба.
Только трое солдат тихо переговаривались между собой, покачиваясь на лавке, изредка исподлобья посматривая на меня. Я понимал, что никто меня тут держать не будет, но поджилки все-таки сжимались. Машина остановилась.
– Вылезай, – крикнул прапорщик. – А то могу упаковать.
– Спасибо, – крикнул я, выпрыгивая из машины. – Я как-нибудь сам.
Высадили меня прямо около ворот танкового полка.
– Эй, солдат, – окрикнул я проходящего мимо бойца явно кавказского происхождения, – ты не видел, где тут новые каптерки строят? Мне оттуда воина забрать надо.
– Пойдешь прямо, потом направо. У тебя закурить есть?
– Не курю и тебе не советую.
– А сам откуда?
– Из пехоты.
– У вас, я слышал, гоняют по-страшному. Ты сам…
– Слушай, а у вас все солдаты к сержантам на "ты" обращаются?
– А как еще надо? – оторопел солдат. – Ах, да. Я слышал, что у вас там сержантам выкают. Нэ, у нас сержанты очки драют.
– Чего? – пришла моя очередь удивляться.
– А кто будет чистить? Я? Мне нельзя. Я – чеченец. И все чеченцы.
Три роты. А русскому можно, а кто русский? Сержант. Вот пусть и чистит, – и он заулыбался, показывая два золотых вставных зуба.
– А офицеры?
– А что офицеры? Они жить хотят. Вмешиваться не будут. Нас много.
Кто рискнет, того… – и он провел большим пальцем по горлу.
– Ну, ну. Так говоришь: прямо и направо?
Магомедова я нашел довольно быстро. Азербайджанец был рад оставить танковую часть, и к обеду мы вернулись в мотострелковый полк.
– Взвод! Равняйсь! Смирно! Товарищи солдаты. Я покидаю наш полк…
– Ууууууу…
– Разговорчики в строю. Не знаю, каким я был командиром, хорошим или плохим, но у вас теперь будет новый заместитель командира взвода
– сержант Зарубеев. Сержант Зарубеев проходил, как и вы, курс в первой роте и прибыл к нам по обмену сержантского состава с высших курсов "Выстрел". Сержант Зарубеев является специалистом третьего класса и кандидатом в мастера спорта по боксу. Так что прошу любить и жаловать. Давай, Серега. Тебе слово.
– Значит так, духи, – чуть наклонившись, Зарубеев опустил длинные накаченные руки так, что они, раскачиваясь, почти касались пола, – если будете меня слушаться, то… будете живы. А если нет, чурки, то хана вам всем. Лучше сами вешайтесь.
Я не стал вмешиваться и слушал, улыбаясь, Зарубеева. В мыслях я уже был в пути.
– О чем задумался, Ханин? – ротный как всегда незаметно оказался передо мной. – Старших по званию разучился приветствовать?
– Виноват, товарищ старший лейтенант, задумался.
– Солдат думать не должен. Ему по должности думать не положено.
Солдат должен выполнять приказы. Или, как говорит майор Егерин, плох солдат, который стоит и тем более сидит. Солдат хорош, когда он бежит или хотя бы идет строевым шагом.
– Да, я пока вроде бы сержант, – посмотрел я на свои погоны. – Но я готов Вас обрадовать, товарищ старший лейтенант. Я передаю взвод сержанту Зарубееву и покидаю Вас. Не плачьте и помните обо мне.
– А почему я об этом нифига ни знаю? – спросил ротный.
– Замполит полка разрешил мне уехать в "линейку", выполнять свой священный воинский долг. Начштаба не против. Документы будут через час, – соврал я, понимая, что ротный не пойдет выяснять к старшим офицерам. И, скорее всего, будет рад избавиться от непослушного сержанта.
– Кто еще?
– Андрейчик и двое молодых сержантов из второй роты.
– Ну и хрен с вами. Мне легче будет.
– Все всегда с нами, товарищ старший лейтенант. Чужого нам не надо, но и свое не отдадим.
– Ты что ли его меняешь? – не обращая уже на меня внимания, ротный повернулся к стоящему рядом, Зарубееву.
– Ага.
– Не "ага", а "так точно". Пошли в канцелярию, побеседуем.
Я подмигнул приятелю, который пошел за ротным, и повернулся к взводу.
– Все, воины, вольно. Можете расслабиться. Во всяком случае до получения по головам от Зарубеева. А у него рука тяжелая. Свободны.
Разойдись!
Вечером в роте появился лейтенант Алиев.
– Как дела во вверенном мне взводе?
– Нормально, я уезжаю завтра-послезавтра. Вон новый замок стоит.
Сергей Зарубеев. Нормальный пацан.
– А меня в партию не приняли, – не слишком уныло сказал Алиев. -
Не проскочил. Ну и фиг с ними. Или с ней?
Я пожал плечами.
– Значит, в другой раз прокатит, – уверенно сказал взводный.- Ты знаешь, что меня в другой части хотели уже командиром роты назначить? Я был И.О. А потом сюда перевели. Я думал командиром роты и переведут, в учебке же командир роты – майорская должность. А мне сказали: сначала взводным побудь…
Я развел руки в стороны. Говорить в такой ситуации не требовалось.
– Зато теперь буду больше времени с личным составом, – обрадовался Алиев.- А ты давай, не тушуйся. Будешь проезжать мимо, заезжай. И телефон мне свой в Ленинграде оставь, я буду – тоже заскочу чайку попить.
Я оставил ему свой телефон и адрес, как оставил всем своим друзьям в части, и пошел гулять. Дело до меня уже не было никому.
Андрейчик тоже сдал взвод, и мы, якобы ожидая переоформления документов, гуляли в офицерском городке и даже в Коврове третий день, когда нарвались на ротного.
– Вы будете так до дембеля шляться? Мне вас с довольствия снять надо. Чтоб завтра уже вашего духа тут не было.
Поставленные в тупик вопросом о довольствии, мы оформили все документы в строевой части и вчетвером выехали в Москву на пересыльный пункт.
– Какой мудак так документы оформляет? – орал майор с петлицами артиллериста, стоя в коридоре пересылки. – Какой, я вас спрашиваю?
Кто вас послал сюда, блин? Вы мне тут на хрен не нужны. Валите обратно в свою часть, и пусть они отправляют вас напрямую туда, куда должны отправить. Я вас никуда переправлять не буду.
Возвращаться не хотелось, но вопрос упирался только в документы, и я не стал спорить дальше:
– Товарищ майор, вы нам поставьте, что мы прибыли и…
– Вали отсюда. К вечеру ты будешь уже в части. Ничего тебе ставить не надо. Обойдешься. Патруль тебя не тронет. Если что – сошлетесь на меня.
В его словах была логика, и обойти ее не получалось.
– Есть, – махнул я рукой к фуражке. – Разрешите идти?
– Пошли нах отсюда, – уже более миролюбиво сказал майор и скрылся за дверью с табличкой "Дежурный".
– У меня в Москве тетка, – сказал Андрейчик, когда мы отошли от здания пересыльного пункта. – Давайте я позвоню, и к ней заедем. Она такие блины печет… пальчики оближешь.
– Нарвемся на патруль – нам хана, – предупредил я.
– Мы чего? Бегать разучились? Вперед.
И мы поехали к тетке Андрейчика, оглядываясь по сторонам, чтобы не бегать, как молодые солдаты, с рюкзаками на спинах.
Бегать нам все-таки пришлось. Когда до дома обозначенной тетки нам оставалось только перейти широкую улицу, из подземного перехода появился патруль в военно-морской форме. Расстояние между нами составляло не больше пятидесяти метров, но было достаточным, чтобы не отдавать честь и как можно быстрее ретироваться.
– Атас, патруль.
Не задумываясь о том, что у нас есть шанс почти официально отмазаться, мы ломанулись прямо через перила на другую сторону улицы, несясь между двигающимися машинами по шести полосам асфальта.
Патруль побежал за нами. Но куда там. Ботинки после тяжелых кирзовых сапог чувствовались на ногах как тапочки, да и бегали в пехотинцы куда больше, чем моряки. С каждой секундой разрыв между нами увеличивался и, когда мы забежали за угол дома, у нас уже был запас времени оглядеться.
– В ту парадную, – показал рукой Андрейчик, и мы влетели, толкая друг друга в грязный, заплеванный подъезд, имеющий специфический запах мочи, не переводящийся в подъездах городов России независимо от их месторасположения в стране. – На третий этаж.
Через пару минут мы, побросав вещевые мешки при входе в квартиру, сидели в гостиной перед телевизором и ждали первую партию блинов, которые тетка Андрейчика напекла к нашему приезду сразу после телефонного звонка. Блины с вареньем, со сметаной, с медом. Русские блины, конечно, обязательно должны иметь в виде наполнителя красную икру, но нас устраивал и советский, вышеописанный вариант. Исконно русская еда, рекламируемая на Масленицу, наполняла наши уставшие от пшенки и капусты желудки. Мы уплетали все с такой быстротой, что тетка не успевала печь. Когда мы наелись, и Андрейчик отошел на кухню поговорить с родственницей, мы дружно под монотонный голос, идущий из динамиков телевизора "Рекорд", задремали в креслах, решив, что все равно надо переждать, пока патруль уйдет и не будет нас дожидаться во дворе.
Продрав глаза и поблагодарив тетку за гостеприимство, мы отправились дальше по намеченному маршруту в Ковров, откуда нам так и не получилось уехать. До города мы добрались без проблем. А от патруля в Коврове убегать было проще, чем в Москве. Мы знали все дворы и узкие проходы, да и патруль не сильно стремился нас догнать, увидев, что мы перескочили через ближайший забор. К ужину мы успели вовремя. Несмотря на то, что нас должны были снять с довольствия, наряд накрыл нам отдельный стол, и мы в очередной раз за прошедшие часы вспомнили с благодарностью "теткины" блины. Сразу после ужина мы оказались в роте.
– Вернулись? – удивился ротный. – А у меня места уже заняты.
Ложитесь все в пятом взводе, у стены. И чтобы завтра я вас тут уже не видел.
Протрепавшись до двенадцати ночи в каптерке и рассказав друзьям про свои приключения, мы разошлись по выделенным койкам. Часа через два я проснулся. Проснулся не потягиваясь, а мгновенно, как бывает только в критических ситуациях. Не шевелясь, я открыл глаза и поведя ими в стороны огляделся. Раджаев стоял в проходе между соседними койками и тихо вытаскивал кошелек из кармана молодого сержанта, ездящего вместе со мной в Москву. Я старался раскрыть глаза пошире и увидеть происходящее в свете уличного фонаря, не двигаясь, чтобы не спугнуть Раджаева. Когда вор начал отходить от табуретки, на которой лежала форма, я резко встал на кровати, сделал прыжок и, оттолкнувшись от спинки кровати, ударил йоко-тоби-гири таджика в плечо, потому что удар в голову мог принести мне больше неприятностей, чем ему. Раджаев отлетел на середину расположения, упал и тут же вскочил, озираясь. Я сделал резкий шаг вперед и, подпрыгнув, ударил его еще раз йоко-мая-гири в грудь. Раджаев, широко раскинув руки, отлетел к койкам соседнего взвода и со стоном упал на табуретки.
– Встань, сука! – рявкнул я.
Солдаты начали просыпаться. Кто-то встал с койки, кто-то поднялся, чтобы было лучше видно, кто-то приподнялся на локте.
– Ты ворюга!!
– Не я. Я не браль.
– Врешь! Я сам видел!! Своими глазами! – я повернулся к младшему сержанту, который тер глаза. – На пол посмотри. Твой кошелек?
– Мой. Откуда он?
– Я не браль. Я не браль, – закрывая голову руками в ожидании очередного удара, ныл Раджаев. – Я шель туалет. Видель кошелек.
Хотель поднять и сержант дать.
– Твоя койка на три ряда ближе к туалету. Ты чего звиздишь тут, урюк? Дежурный по роте. Тебе "тумбочка-дневальный" до утра. Штык-нож не давать. В туалет не отпускать. Роте отбой. Спать, сынки. Отбой, я сказал!! Утром разберемся.
Утром, в начале восьмого, меня разбудил ротный.
– Ты точно в дизель захотел. Ты решил напоследок солдату рожу набить? Это за "яйца"?
– Я его не бил, а задерживал. Наручников у меня только не было, а то к койке бы приковал. А упал он сам. Вор он. А вор, – я вспомнил известную фразу и изменил тембр голоса, – "должен сидеть в тюрьме".
И как вор был пойман на месте преступления. Так что ему еще мало "по яйцам".
– А солдат говорит…
– У меня свидетелей полроты. А этот чурка будет много говорить, я ему сейчас рога посшибаю, – вскочил я с кровати.
– Отставить дедовщину! – поднял голос старлей.
– Что произошло? – к нам подбегал вошедший в роту Алиев. – Ты зачем его так?
– Как так?
– У него фингал под глазом.
– Не было у него фингала. Небось, сам о тумбочку приложился, чтобы меня подставить. В "душу" он у меня получил. Потом я его "на тумбочку" поставил.
– Сань, ты не врешь.
– Тельман, – я перешел на ты, обращаясь к взводному, который уже и не был моим командиром, – ты видел, чтобы я хоть один раз кого обманул? Я тебе зуб даю. Ребят спросил. Ну, нахрен мне трогать солдата, когда я УЖЕ не в полку? Ты лучше у того спроси, у кого кошелек этот урюк украл.
– Я не краль, – успел выкрикнуть Раджаев.
– Чего? – я, делая страшные глаза, вскочил с кровати на холодные доски пола, но Алиев меня успел перехватить.
– Я сам с ним разберусь. Раджаев, иди за мной.
Минут через пять, подойдя к сушилке, дверь в которую охранял солдат, я услышал:
– Ты воровал?
– Не я.
Гулкий удар, по-видимому, в грудь был ответом на неправильный ответ.
– Ты?
– Нэ…
Опять удар.
– Отойди, – оттолкнул я солдата.
Тельман стоял в боксерской позе и был готов стукнуть снова.
– Так ты или кто?
– Я только подняль.
Опять серия ударов.
– Не убей его, а то из-за чурки…
– Такие не умирают, – и Алиев снова ударил солдата в грудь.- Я его, суку, буду долго метелить. Я на нем все, что накопилось…
– Ну, ну…
Я вышел из "сушилки" и направился в строевую часть переоформлять документы. Через пару часов, уже не прощаясь, а смеясь, что скоро вновь вернемся, мы вчетвером, закинув за спины так и не разобранные вещевые мешки с солдатскими пожитками, вышли за ворота гвардейской краснознаменной учебно-танковой дивизии. В очередной раз проехав уже известными маршрутами Ковров-Владамир, Владимир-Москва мы через несколько часов были остановлены привокзальным патрулем, не позволившим нам вновь попасть в столицу и погулять еще денек.
Старший патруля в сопровождении курсантов военного училища, проводив по перрону, посадил нас на электричку, идущую в город
Солнечногороск, где мне предстояло служить все оставшееся дни.
Высшие Курсы "Выстрел"
Только трое солдат тихо переговаривались между собой, покачиваясь на лавке, изредка исподлобья посматривая на меня. Я понимал, что никто меня тут держать не будет, но поджилки все-таки сжимались. Машина остановилась.
– Вылезай, – крикнул прапорщик. – А то могу упаковать.
– Спасибо, – крикнул я, выпрыгивая из машины. – Я как-нибудь сам.
Высадили меня прямо около ворот танкового полка.
– Эй, солдат, – окрикнул я проходящего мимо бойца явно кавказского происхождения, – ты не видел, где тут новые каптерки строят? Мне оттуда воина забрать надо.
– Пойдешь прямо, потом направо. У тебя закурить есть?
– Не курю и тебе не советую.
– А сам откуда?
– Из пехоты.
– У вас, я слышал, гоняют по-страшному. Ты сам…
– Слушай, а у вас все солдаты к сержантам на "ты" обращаются?
– А как еще надо? – оторопел солдат. – Ах, да. Я слышал, что у вас там сержантам выкают. Нэ, у нас сержанты очки драют.
– Чего? – пришла моя очередь удивляться.
– А кто будет чистить? Я? Мне нельзя. Я – чеченец. И все чеченцы.
Три роты. А русскому можно, а кто русский? Сержант. Вот пусть и чистит, – и он заулыбался, показывая два золотых вставных зуба.
– А офицеры?
– А что офицеры? Они жить хотят. Вмешиваться не будут. Нас много.
Кто рискнет, того… – и он провел большим пальцем по горлу.
– Ну, ну. Так говоришь: прямо и направо?
Магомедова я нашел довольно быстро. Азербайджанец был рад оставить танковую часть, и к обеду мы вернулись в мотострелковый полк.
– Взвод! Равняйсь! Смирно! Товарищи солдаты. Я покидаю наш полк…
– Ууууууу…
– Разговорчики в строю. Не знаю, каким я был командиром, хорошим или плохим, но у вас теперь будет новый заместитель командира взвода
– сержант Зарубеев. Сержант Зарубеев проходил, как и вы, курс в первой роте и прибыл к нам по обмену сержантского состава с высших курсов "Выстрел". Сержант Зарубеев является специалистом третьего класса и кандидатом в мастера спорта по боксу. Так что прошу любить и жаловать. Давай, Серега. Тебе слово.
– Значит так, духи, – чуть наклонившись, Зарубеев опустил длинные накаченные руки так, что они, раскачиваясь, почти касались пола, – если будете меня слушаться, то… будете живы. А если нет, чурки, то хана вам всем. Лучше сами вешайтесь.
Я не стал вмешиваться и слушал, улыбаясь, Зарубеева. В мыслях я уже был в пути.
– О чем задумался, Ханин? – ротный как всегда незаметно оказался передо мной. – Старших по званию разучился приветствовать?
– Виноват, товарищ старший лейтенант, задумался.
– Солдат думать не должен. Ему по должности думать не положено.
Солдат должен выполнять приказы. Или, как говорит майор Егерин, плох солдат, который стоит и тем более сидит. Солдат хорош, когда он бежит или хотя бы идет строевым шагом.
– Да, я пока вроде бы сержант, – посмотрел я на свои погоны. – Но я готов Вас обрадовать, товарищ старший лейтенант. Я передаю взвод сержанту Зарубееву и покидаю Вас. Не плачьте и помните обо мне.
– А почему я об этом нифига ни знаю? – спросил ротный.
– Замполит полка разрешил мне уехать в "линейку", выполнять свой священный воинский долг. Начштаба не против. Документы будут через час, – соврал я, понимая, что ротный не пойдет выяснять к старшим офицерам. И, скорее всего, будет рад избавиться от непослушного сержанта.
– Кто еще?
– Андрейчик и двое молодых сержантов из второй роты.
– Ну и хрен с вами. Мне легче будет.
– Все всегда с нами, товарищ старший лейтенант. Чужого нам не надо, но и свое не отдадим.
– Ты что ли его меняешь? – не обращая уже на меня внимания, ротный повернулся к стоящему рядом, Зарубееву.
– Ага.
– Не "ага", а "так точно". Пошли в канцелярию, побеседуем.
Я подмигнул приятелю, который пошел за ротным, и повернулся к взводу.
– Все, воины, вольно. Можете расслабиться. Во всяком случае до получения по головам от Зарубеева. А у него рука тяжелая. Свободны.
Разойдись!
Вечером в роте появился лейтенант Алиев.
– Как дела во вверенном мне взводе?
– Нормально, я уезжаю завтра-послезавтра. Вон новый замок стоит.
Сергей Зарубеев. Нормальный пацан.
– А меня в партию не приняли, – не слишком уныло сказал Алиев. -
Не проскочил. Ну и фиг с ними. Или с ней?
Я пожал плечами.
– Значит, в другой раз прокатит, – уверенно сказал взводный.- Ты знаешь, что меня в другой части хотели уже командиром роты назначить? Я был И.О. А потом сюда перевели. Я думал командиром роты и переведут, в учебке же командир роты – майорская должность. А мне сказали: сначала взводным побудь…
Я развел руки в стороны. Говорить в такой ситуации не требовалось.
– Зато теперь буду больше времени с личным составом, – обрадовался Алиев.- А ты давай, не тушуйся. Будешь проезжать мимо, заезжай. И телефон мне свой в Ленинграде оставь, я буду – тоже заскочу чайку попить.
Я оставил ему свой телефон и адрес, как оставил всем своим друзьям в части, и пошел гулять. Дело до меня уже не было никому.
Андрейчик тоже сдал взвод, и мы, якобы ожидая переоформления документов, гуляли в офицерском городке и даже в Коврове третий день, когда нарвались на ротного.
– Вы будете так до дембеля шляться? Мне вас с довольствия снять надо. Чтоб завтра уже вашего духа тут не было.
Поставленные в тупик вопросом о довольствии, мы оформили все документы в строевой части и вчетвером выехали в Москву на пересыльный пункт.
– Какой мудак так документы оформляет? – орал майор с петлицами артиллериста, стоя в коридоре пересылки. – Какой, я вас спрашиваю?
Кто вас послал сюда, блин? Вы мне тут на хрен не нужны. Валите обратно в свою часть, и пусть они отправляют вас напрямую туда, куда должны отправить. Я вас никуда переправлять не буду.
Возвращаться не хотелось, но вопрос упирался только в документы, и я не стал спорить дальше:
– Товарищ майор, вы нам поставьте, что мы прибыли и…
– Вали отсюда. К вечеру ты будешь уже в части. Ничего тебе ставить не надо. Обойдешься. Патруль тебя не тронет. Если что – сошлетесь на меня.
В его словах была логика, и обойти ее не получалось.
– Есть, – махнул я рукой к фуражке. – Разрешите идти?
– Пошли нах отсюда, – уже более миролюбиво сказал майор и скрылся за дверью с табличкой "Дежурный".
– У меня в Москве тетка, – сказал Андрейчик, когда мы отошли от здания пересыльного пункта. – Давайте я позвоню, и к ней заедем. Она такие блины печет… пальчики оближешь.
– Нарвемся на патруль – нам хана, – предупредил я.
– Мы чего? Бегать разучились? Вперед.
И мы поехали к тетке Андрейчика, оглядываясь по сторонам, чтобы не бегать, как молодые солдаты, с рюкзаками на спинах.
Бегать нам все-таки пришлось. Когда до дома обозначенной тетки нам оставалось только перейти широкую улицу, из подземного перехода появился патруль в военно-морской форме. Расстояние между нами составляло не больше пятидесяти метров, но было достаточным, чтобы не отдавать честь и как можно быстрее ретироваться.
– Атас, патруль.
Не задумываясь о том, что у нас есть шанс почти официально отмазаться, мы ломанулись прямо через перила на другую сторону улицы, несясь между двигающимися машинами по шести полосам асфальта.
Патруль побежал за нами. Но куда там. Ботинки после тяжелых кирзовых сапог чувствовались на ногах как тапочки, да и бегали в пехотинцы куда больше, чем моряки. С каждой секундой разрыв между нами увеличивался и, когда мы забежали за угол дома, у нас уже был запас времени оглядеться.
– В ту парадную, – показал рукой Андрейчик, и мы влетели, толкая друг друга в грязный, заплеванный подъезд, имеющий специфический запах мочи, не переводящийся в подъездах городов России независимо от их месторасположения в стране. – На третий этаж.
Через пару минут мы, побросав вещевые мешки при входе в квартиру, сидели в гостиной перед телевизором и ждали первую партию блинов, которые тетка Андрейчика напекла к нашему приезду сразу после телефонного звонка. Блины с вареньем, со сметаной, с медом. Русские блины, конечно, обязательно должны иметь в виде наполнителя красную икру, но нас устраивал и советский, вышеописанный вариант. Исконно русская еда, рекламируемая на Масленицу, наполняла наши уставшие от пшенки и капусты желудки. Мы уплетали все с такой быстротой, что тетка не успевала печь. Когда мы наелись, и Андрейчик отошел на кухню поговорить с родственницей, мы дружно под монотонный голос, идущий из динамиков телевизора "Рекорд", задремали в креслах, решив, что все равно надо переждать, пока патруль уйдет и не будет нас дожидаться во дворе.
Продрав глаза и поблагодарив тетку за гостеприимство, мы отправились дальше по намеченному маршруту в Ковров, откуда нам так и не получилось уехать. До города мы добрались без проблем. А от патруля в Коврове убегать было проще, чем в Москве. Мы знали все дворы и узкие проходы, да и патруль не сильно стремился нас догнать, увидев, что мы перескочили через ближайший забор. К ужину мы успели вовремя. Несмотря на то, что нас должны были снять с довольствия, наряд накрыл нам отдельный стол, и мы в очередной раз за прошедшие часы вспомнили с благодарностью "теткины" блины. Сразу после ужина мы оказались в роте.
– Вернулись? – удивился ротный. – А у меня места уже заняты.
Ложитесь все в пятом взводе, у стены. И чтобы завтра я вас тут уже не видел.
Протрепавшись до двенадцати ночи в каптерке и рассказав друзьям про свои приключения, мы разошлись по выделенным койкам. Часа через два я проснулся. Проснулся не потягиваясь, а мгновенно, как бывает только в критических ситуациях. Не шевелясь, я открыл глаза и поведя ими в стороны огляделся. Раджаев стоял в проходе между соседними койками и тихо вытаскивал кошелек из кармана молодого сержанта, ездящего вместе со мной в Москву. Я старался раскрыть глаза пошире и увидеть происходящее в свете уличного фонаря, не двигаясь, чтобы не спугнуть Раджаева. Когда вор начал отходить от табуретки, на которой лежала форма, я резко встал на кровати, сделал прыжок и, оттолкнувшись от спинки кровати, ударил йоко-тоби-гири таджика в плечо, потому что удар в голову мог принести мне больше неприятностей, чем ему. Раджаев отлетел на середину расположения, упал и тут же вскочил, озираясь. Я сделал резкий шаг вперед и, подпрыгнув, ударил его еще раз йоко-мая-гири в грудь. Раджаев, широко раскинув руки, отлетел к койкам соседнего взвода и со стоном упал на табуретки.
– Встань, сука! – рявкнул я.
Солдаты начали просыпаться. Кто-то встал с койки, кто-то поднялся, чтобы было лучше видно, кто-то приподнялся на локте.
– Ты ворюга!!
– Не я. Я не браль.
– Врешь! Я сам видел!! Своими глазами! – я повернулся к младшему сержанту, который тер глаза. – На пол посмотри. Твой кошелек?
– Мой. Откуда он?
– Я не браль. Я не браль, – закрывая голову руками в ожидании очередного удара, ныл Раджаев. – Я шель туалет. Видель кошелек.
Хотель поднять и сержант дать.
– Твоя койка на три ряда ближе к туалету. Ты чего звиздишь тут, урюк? Дежурный по роте. Тебе "тумбочка-дневальный" до утра. Штык-нож не давать. В туалет не отпускать. Роте отбой. Спать, сынки. Отбой, я сказал!! Утром разберемся.
Утром, в начале восьмого, меня разбудил ротный.
– Ты точно в дизель захотел. Ты решил напоследок солдату рожу набить? Это за "яйца"?
– Я его не бил, а задерживал. Наручников у меня только не было, а то к койке бы приковал. А упал он сам. Вор он. А вор, – я вспомнил известную фразу и изменил тембр голоса, – "должен сидеть в тюрьме".
И как вор был пойман на месте преступления. Так что ему еще мало "по яйцам".
– А солдат говорит…
– У меня свидетелей полроты. А этот чурка будет много говорить, я ему сейчас рога посшибаю, – вскочил я с кровати.
– Отставить дедовщину! – поднял голос старлей.
– Что произошло? – к нам подбегал вошедший в роту Алиев. – Ты зачем его так?
– Как так?
– У него фингал под глазом.
– Не было у него фингала. Небось, сам о тумбочку приложился, чтобы меня подставить. В "душу" он у меня получил. Потом я его "на тумбочку" поставил.
– Сань, ты не врешь.
– Тельман, – я перешел на ты, обращаясь к взводному, который уже и не был моим командиром, – ты видел, чтобы я хоть один раз кого обманул? Я тебе зуб даю. Ребят спросил. Ну, нахрен мне трогать солдата, когда я УЖЕ не в полку? Ты лучше у того спроси, у кого кошелек этот урюк украл.
– Я не краль, – успел выкрикнуть Раджаев.
– Чего? – я, делая страшные глаза, вскочил с кровати на холодные доски пола, но Алиев меня успел перехватить.
– Я сам с ним разберусь. Раджаев, иди за мной.
Минут через пять, подойдя к сушилке, дверь в которую охранял солдат, я услышал:
– Ты воровал?
– Не я.
Гулкий удар, по-видимому, в грудь был ответом на неправильный ответ.
– Ты?
– Нэ…
Опять удар.
– Отойди, – оттолкнул я солдата.
Тельман стоял в боксерской позе и был готов стукнуть снова.
– Так ты или кто?
– Я только подняль.
Опять серия ударов.
– Не убей его, а то из-за чурки…
– Такие не умирают, – и Алиев снова ударил солдата в грудь.- Я его, суку, буду долго метелить. Я на нем все, что накопилось…
– Ну, ну…
Я вышел из "сушилки" и направился в строевую часть переоформлять документы. Через пару часов, уже не прощаясь, а смеясь, что скоро вновь вернемся, мы вчетвером, закинув за спины так и не разобранные вещевые мешки с солдатскими пожитками, вышли за ворота гвардейской краснознаменной учебно-танковой дивизии. В очередной раз проехав уже известными маршрутами Ковров-Владамир, Владимир-Москва мы через несколько часов были остановлены привокзальным патрулем, не позволившим нам вновь попасть в столицу и погулять еще денек.
Старший патруля в сопровождении курсантов военного училища, проводив по перрону, посадил нас на электричку, идущую в город
Солнечногороск, где мне предстояло служить все оставшееся дни.
Высшие Курсы "Выстрел"
– Зёма, где курсы "Выстрел"? – спросил я солдата, стоящего у ворот со стандартной выпуклой красной звездой и держащего в руках свежий выпуск армейской газеты.
– Тут. Но тебе курсы или полк?
– А какая разница? Это не одно и тоже?
– На курсах учатся офицеры, это налево. А полк обеспечения учебного процесса – прямо и направо.
– Ясненько. Что пишут?
– Приказ.
– Когда?
– Сегодня. Читаю, 27-е сентября 1987 года. Приказ министра обороны СССР…
От этих слов у меня не прибавилось ощущений, что я стал "дедом", но слышать приказ было приятно. Это было скорее новое положение внеуставной армейской иерархии. Состояние, принятое традициями, хотя в голове больше звучал оставшийся, а не пройденный срок службы. Я понимал, что пройденное уже ушло, а вот что мне предстояло – оставалось загадкой.
– И еще: с сего дня добавили пайку масла до двадцати грамм.
– Смотри не объешься, когда деды отдавать будут, – засмеялся я. -
Бывай, служивый.
Так как на офицеров мы явно не тянули, то направились по указанному дежурным маршруту в полк. Нас поразил порядок, который вроде бы никто не поддерживал. Аккуратные домики, магазин, дорожка с убранным тротуаром. Небольшой парк и указатели. Мы прошли мимо одноэтажного, имевшего высокие стеклянные витрины кафе с красивым названием "Погребок", в котором сидели офицеры, женщины и дети.
Солдат на нашем пути попадалось немного, но офицеры разных званий были повсюду. Такого количества офицерского состава в одном месте за время срочной службы мне еще не встречалось. Чтобы не поднимать все время руку в приветствии, мы надели вещевые мешки на правое плечо и поддерживали ремень рукой. Казарм оказалось всего две. Два четырехэтажных здания из серого с полосами красного кирпича между этажами располагались так, что окна одной казармы смотрели в окна другой. Из окон обеих казарм был хорошо виден прямоугольный, размеченный для обязательных занятий по отработке движения строем и по одному плац. Со стороны дороги плац отделяли несколько голубых елей росших на узкой полосе земли.
– Эй, воин, где штаб полка? – окликнул я стоящего с метлой солдата, облаченного в промасленную хэбешку.
– Прямо, мимо "чепка" и по дорожке направо, – крикнул солдат. -
Свеженькие с учебки?
– С учебки, с учебки.
– Ну, вешайтесь, – засмеялся солдат и пошел дальше.
– Надо бы значки снять, – тихо сказал Андрейчик. – Хрен его знает, как обернется.
В его словах был здравый смысл. Часть была не гвардейская и специфические значки, плюс знаки отличников и специалистов могли вызвать конфликт между нашей небольшой группой и местными дедами, ставшими в одночасье полугражданскими. Мы согласились с товарищем и переложили легкие кусочки крашеного металла в карманы пиджаков, оставив только комсомольские значки.
– По тебе все равно видно, кто ты и сколько за спиной, – сказал
Андрейчик, показывая пальцем на мой маленький, не совсем обычный для армии комсомольский значок. – У всех большой и на закрутке.
– Не страшно. Все равно придется объясняться, что мы не "духи с учебки". А это у них "чепок"?
Мимо этого заведения пройти было невозможно. Одноэтажное здание, внешне напоминающее кафе в офицерском городке, мимо которого мы проходили, отличалось только меньшими размерами. Потянув на себя стеклянную дверь, мы зашли внутрь и оторопели. Такого выбора никто из нас не видел даже на гражданке. Если стойку "чепка" ковровской дивизии украшали бутылки "Дюшеса", однообразные тульские пряники с намеком на варенье и карамельки, то солдатская чайная курсов
"Выстрел" была настоящим Клондайком для солдат срочной службы. Тут были и маленькие бутерброды с различными колбасами и сортами буженины, и пять-шесть разнообразных пирожных, и лимонады всех видов, какие только можно было себе представить. Конечно, прилавок украшали и масса разных конфет, но самое главное, что над всей этой вереницей возвышались бутылки напитка "Байкал" и только что появившаяся в Москве "Фанта". Я пожирал глазами все эти яства, не зная, что же мне больше всего сейчас хочется заказать. И только немного успокоившись от этого изобилия, я обратил внимание на цены.
Тут было чем удивиться еще больше. Это были не баснословные цены ресторана высшей категории "Метрополь" в Питере и даже не цены широкоизвестного своими пирожными и тортами кафе "Север" на Невском.
Цифры на бумажках были ниже ведомственных цен столовой МВД напротив
Гостиного двора, где я неоднократно обедал вместе с оперативниками и друзьями из спецгруппы ОКОД.
– Вот это крутизна, – присвистнул один из новоявленных "черепов".
– Я о таком даже не слышал.
– Простите, – обратился другой к скучающей продавщице. – А все это можно купить?
– Можно, но не все нужно. Вот эти бутерброды вчерашние, лучше с бужениной возьмите, мальчики.
Мы уже проголодались, и радостно принялись уплетать купленные бутерброды и пирожные, запивая их "Фантой".
– Кайф, – похлопал себя по животу Андрейчик. – Надо было сюда раньше линять.
– Будто бы тебя тут ждали. Да и на пятнадцать рублей не сильно наешься в месяц.
– Это у тебя пятнадцать, а у меня двенадцать, я командир отделения, а не "замок".
– Будешь "замком", куда тебе деться.
– Ханин, вот ты мне объясни. Ты же еврей. Говорят, что "хохол без лычки – не хохол", а тебе эти лычки зачем?
– Ну, не снимать же их? И сам видишь, – в очередной раз зацепил я тему скромности или лености, – лычку старшего я так и не пришил еще.
Хотя, наверное, надо будет тут исправить положение. Сразу вопросы о сроке службы отпадут. Буду старший еврейтор.
– Сейчас все равно не успеешь. Пошли в штаб.
Штаб полка не сильно отличался от уже известных мне ранее.
Типичное серое двухэтажное здание с небольшим козырьком, под которым стоял старлей и ругал солдата с красной повязкой на руке.
– Я тебе что сказал убрать? Я тебе сказал территорию убрать. А ты чем занимаешься? А ты ерундой маешься.
Солдат молчал, тер под большим носом рукавом грязной рубахи и глупо улыбался.
– Байсаров, чего ты лыбишься? Ну, чего ты лыбишься, как девка на
Привозе? Наводи порядок, нефиг мне тут лыбиться.
Старлей говорил спокойно и даже как-то дружелюбно.
– Вы из учебки, бойцы?
– Так точно, товарищ старший лейтенант, – поднял я руку к фуражке. – Прибыли из учебки по обмену…
– Опытом? – рассмеялся собственной шутке старлей. – Или вы взамен уехавших москвичей?
– Так точно.
– И это правильно. Нам грамотные бойцы нужны. Проходите в строевую часть.
В строевой сидел младший сержант и печатал что-то на старенькой машинке. Двигая каретку, он высовывал язык, и все время непонятно для чего слюнявил палец. От ударов по машинке дрожала не только вставленная туда бумага, но и сама машинка и даже стол, на который она была поставлена.
– Вам чего?- очень внимательно посмотрел он на нас, давая понять, что мы отрываем его от очень важного и несомненно срочного занятия.
– Вот, – протянул я ему документы.
– Ага. Ясно. Секунду, – отрывисто проговорил солдат и снял эбонитовую трубку старого черного телефона. – Товарищ майор, тут четыре сержанта… Из учебки… Не знаю… Я не спрашивал… Ладно.
Он повесил трубку.
– Сейчас, Машков спустится.
Майор Машков – невысокого роста плотный мужчина, вошел в строевую часть буквально через минуту. Я отметил про себя, что все планки этого офицера получены за выслугу лет или являются юбилейными и поднял руку к фуражке:
– Товарищ майор…
– Вольно, вольно. Пополнение – это хорошо. Пополнение – это даже замечательно. Да еще два сержанта. Отличники, наверное. Только я не ждал пополнения. Чего это вас раньше прислали?
– Мы по обмену, – прервал я его радость.
– Как по обмену? Вместо москвичей? Ты хочешь сказать…
– Так точно, товарищ майор. Меня сменил сержант Зарубеев…
– Ясно, – почесал затылок майор и, скорчив рожу, посмотрел на писаря. – Оформи его во вторую роту первого батальона.
– В качестве кого?
– Кого? Заместителем командира взвода. Вместо Зарубеева. И остальных проверь вместо кого… куда.
Нас распределили совершенно в разные подразделения части.
Андрейчик попал в роту разведки, которая находилась в соседнем корпусе. Машков пожелал нам дальнейших радостей в службе, и мы направились по дороже, идущей мимо солдатской столовой и полкового клуба в казармы.
Я стоял около тумбочки дневального и ждал командира роты, которому обязан был доложить о прибытии и вступлении в должность.
Вещевой мешок с личным барахлом валялся на полу у стены. Каждый входящий в расположение натыкался на меня, разглядывая мою внешность так, как будто я был манекеном, облаченным в армейскую форму.
– Новенький? С учебки? В какую роту, "душара"? Откуда родом, зёма? – сыпались вопросы. – Тут тебе не учебка. Тут "выкать" не будут, даже если ты сержант и отличник. Тут сразу в "пятак" схлопочешь. Понял, земеля?
Я старался не реагировать на провокационные вопросы, бросая взгляд поверх голов вопрошающих, которым, как мне казалось, должен был смотреть дед советской армии.
Дверь открылась и вслед за чумазыми солдатами, явно похожими на механиков, ввалился огромного роста узбек в черном комбинезоне танкиста. В узбеке чувствовалась сила и уверенность. Весь его вид говорил о том, что он отслужил положенные ему два года и готов продолжать жить той же жизнью столько, сколько понадобиться.
Механики загалдели, увидев меня, но тут же замолчали, как только узбек открыл рот:
– Сколько прослужил? – показывая всем своим видом, что он действительно старший среди всей этой братии, спросил он.
– Сегодня приказ о полутора.
– Дед?
– Дед.
Перепроверяя ответ, узбек переспросил:
– Домой когда?
– Весной, надеюсь.
– Это сержант из учебки, – вдруг влез солдат, физиономия которого был мне знакома. – Он в нашей роте был сержантом и… писарем.
Только я в другом взводе был.
– Цыц, – остановил его узбек и протянул мне руку. – Так ты отделением командовал?
– И отделением тоже. Замок, плюс и.о. старшины роты.
– Или ты все же писарь?
– И это было поначалу…
– В общем так. Ты тут никого не бойся. И если вдруг кто из моих чурок слышать не будет, ты не тушуйся и сразу мне говори, я порядок наведу и слух им поправлю.
С этими словами он повернулся к механикам, которые, слыша слова старшего, жались друг к другу и, как Балу волчатам, размахнувшись, треснул рукавом всех разом по носам.
– Тут. Но тебе курсы или полк?
– А какая разница? Это не одно и тоже?
– На курсах учатся офицеры, это налево. А полк обеспечения учебного процесса – прямо и направо.
– Ясненько. Что пишут?
– Приказ.
– Когда?
– Сегодня. Читаю, 27-е сентября 1987 года. Приказ министра обороны СССР…
От этих слов у меня не прибавилось ощущений, что я стал "дедом", но слышать приказ было приятно. Это было скорее новое положение внеуставной армейской иерархии. Состояние, принятое традициями, хотя в голове больше звучал оставшийся, а не пройденный срок службы. Я понимал, что пройденное уже ушло, а вот что мне предстояло – оставалось загадкой.
– И еще: с сего дня добавили пайку масла до двадцати грамм.
– Смотри не объешься, когда деды отдавать будут, – засмеялся я. -
Бывай, служивый.
Так как на офицеров мы явно не тянули, то направились по указанному дежурным маршруту в полк. Нас поразил порядок, который вроде бы никто не поддерживал. Аккуратные домики, магазин, дорожка с убранным тротуаром. Небольшой парк и указатели. Мы прошли мимо одноэтажного, имевшего высокие стеклянные витрины кафе с красивым названием "Погребок", в котором сидели офицеры, женщины и дети.
Солдат на нашем пути попадалось немного, но офицеры разных званий были повсюду. Такого количества офицерского состава в одном месте за время срочной службы мне еще не встречалось. Чтобы не поднимать все время руку в приветствии, мы надели вещевые мешки на правое плечо и поддерживали ремень рукой. Казарм оказалось всего две. Два четырехэтажных здания из серого с полосами красного кирпича между этажами располагались так, что окна одной казармы смотрели в окна другой. Из окон обеих казарм был хорошо виден прямоугольный, размеченный для обязательных занятий по отработке движения строем и по одному плац. Со стороны дороги плац отделяли несколько голубых елей росших на узкой полосе земли.
– Эй, воин, где штаб полка? – окликнул я стоящего с метлой солдата, облаченного в промасленную хэбешку.
– Прямо, мимо "чепка" и по дорожке направо, – крикнул солдат. -
Свеженькие с учебки?
– С учебки, с учебки.
– Ну, вешайтесь, – засмеялся солдат и пошел дальше.
– Надо бы значки снять, – тихо сказал Андрейчик. – Хрен его знает, как обернется.
В его словах был здравый смысл. Часть была не гвардейская и специфические значки, плюс знаки отличников и специалистов могли вызвать конфликт между нашей небольшой группой и местными дедами, ставшими в одночасье полугражданскими. Мы согласились с товарищем и переложили легкие кусочки крашеного металла в карманы пиджаков, оставив только комсомольские значки.
– По тебе все равно видно, кто ты и сколько за спиной, – сказал
Андрейчик, показывая пальцем на мой маленький, не совсем обычный для армии комсомольский значок. – У всех большой и на закрутке.
– Не страшно. Все равно придется объясняться, что мы не "духи с учебки". А это у них "чепок"?
Мимо этого заведения пройти было невозможно. Одноэтажное здание, внешне напоминающее кафе в офицерском городке, мимо которого мы проходили, отличалось только меньшими размерами. Потянув на себя стеклянную дверь, мы зашли внутрь и оторопели. Такого выбора никто из нас не видел даже на гражданке. Если стойку "чепка" ковровской дивизии украшали бутылки "Дюшеса", однообразные тульские пряники с намеком на варенье и карамельки, то солдатская чайная курсов
"Выстрел" была настоящим Клондайком для солдат срочной службы. Тут были и маленькие бутерброды с различными колбасами и сортами буженины, и пять-шесть разнообразных пирожных, и лимонады всех видов, какие только можно было себе представить. Конечно, прилавок украшали и масса разных конфет, но самое главное, что над всей этой вереницей возвышались бутылки напитка "Байкал" и только что появившаяся в Москве "Фанта". Я пожирал глазами все эти яства, не зная, что же мне больше всего сейчас хочется заказать. И только немного успокоившись от этого изобилия, я обратил внимание на цены.
Тут было чем удивиться еще больше. Это были не баснословные цены ресторана высшей категории "Метрополь" в Питере и даже не цены широкоизвестного своими пирожными и тортами кафе "Север" на Невском.
Цифры на бумажках были ниже ведомственных цен столовой МВД напротив
Гостиного двора, где я неоднократно обедал вместе с оперативниками и друзьями из спецгруппы ОКОД.
– Вот это крутизна, – присвистнул один из новоявленных "черепов".
– Я о таком даже не слышал.
– Простите, – обратился другой к скучающей продавщице. – А все это можно купить?
– Можно, но не все нужно. Вот эти бутерброды вчерашние, лучше с бужениной возьмите, мальчики.
Мы уже проголодались, и радостно принялись уплетать купленные бутерброды и пирожные, запивая их "Фантой".
– Кайф, – похлопал себя по животу Андрейчик. – Надо было сюда раньше линять.
– Будто бы тебя тут ждали. Да и на пятнадцать рублей не сильно наешься в месяц.
– Это у тебя пятнадцать, а у меня двенадцать, я командир отделения, а не "замок".
– Будешь "замком", куда тебе деться.
– Ханин, вот ты мне объясни. Ты же еврей. Говорят, что "хохол без лычки – не хохол", а тебе эти лычки зачем?
– Ну, не снимать же их? И сам видишь, – в очередной раз зацепил я тему скромности или лености, – лычку старшего я так и не пришил еще.
Хотя, наверное, надо будет тут исправить положение. Сразу вопросы о сроке службы отпадут. Буду старший еврейтор.
– Сейчас все равно не успеешь. Пошли в штаб.
Штаб полка не сильно отличался от уже известных мне ранее.
Типичное серое двухэтажное здание с небольшим козырьком, под которым стоял старлей и ругал солдата с красной повязкой на руке.
– Я тебе что сказал убрать? Я тебе сказал территорию убрать. А ты чем занимаешься? А ты ерундой маешься.
Солдат молчал, тер под большим носом рукавом грязной рубахи и глупо улыбался.
– Байсаров, чего ты лыбишься? Ну, чего ты лыбишься, как девка на
Привозе? Наводи порядок, нефиг мне тут лыбиться.
Старлей говорил спокойно и даже как-то дружелюбно.
– Вы из учебки, бойцы?
– Так точно, товарищ старший лейтенант, – поднял я руку к фуражке. – Прибыли из учебки по обмену…
– Опытом? – рассмеялся собственной шутке старлей. – Или вы взамен уехавших москвичей?
– Так точно.
– И это правильно. Нам грамотные бойцы нужны. Проходите в строевую часть.
В строевой сидел младший сержант и печатал что-то на старенькой машинке. Двигая каретку, он высовывал язык, и все время непонятно для чего слюнявил палец. От ударов по машинке дрожала не только вставленная туда бумага, но и сама машинка и даже стол, на который она была поставлена.
– Вам чего?- очень внимательно посмотрел он на нас, давая понять, что мы отрываем его от очень важного и несомненно срочного занятия.
– Вот, – протянул я ему документы.
– Ага. Ясно. Секунду, – отрывисто проговорил солдат и снял эбонитовую трубку старого черного телефона. – Товарищ майор, тут четыре сержанта… Из учебки… Не знаю… Я не спрашивал… Ладно.
Он повесил трубку.
– Сейчас, Машков спустится.
Майор Машков – невысокого роста плотный мужчина, вошел в строевую часть буквально через минуту. Я отметил про себя, что все планки этого офицера получены за выслугу лет или являются юбилейными и поднял руку к фуражке:
– Товарищ майор…
– Вольно, вольно. Пополнение – это хорошо. Пополнение – это даже замечательно. Да еще два сержанта. Отличники, наверное. Только я не ждал пополнения. Чего это вас раньше прислали?
– Мы по обмену, – прервал я его радость.
– Как по обмену? Вместо москвичей? Ты хочешь сказать…
– Так точно, товарищ майор. Меня сменил сержант Зарубеев…
– Ясно, – почесал затылок майор и, скорчив рожу, посмотрел на писаря. – Оформи его во вторую роту первого батальона.
– В качестве кого?
– Кого? Заместителем командира взвода. Вместо Зарубеева. И остальных проверь вместо кого… куда.
Нас распределили совершенно в разные подразделения части.
Андрейчик попал в роту разведки, которая находилась в соседнем корпусе. Машков пожелал нам дальнейших радостей в службе, и мы направились по дороже, идущей мимо солдатской столовой и полкового клуба в казармы.
Я стоял около тумбочки дневального и ждал командира роты, которому обязан был доложить о прибытии и вступлении в должность.
Вещевой мешок с личным барахлом валялся на полу у стены. Каждый входящий в расположение натыкался на меня, разглядывая мою внешность так, как будто я был манекеном, облаченным в армейскую форму.
– Новенький? С учебки? В какую роту, "душара"? Откуда родом, зёма? – сыпались вопросы. – Тут тебе не учебка. Тут "выкать" не будут, даже если ты сержант и отличник. Тут сразу в "пятак" схлопочешь. Понял, земеля?
Я старался не реагировать на провокационные вопросы, бросая взгляд поверх голов вопрошающих, которым, как мне казалось, должен был смотреть дед советской армии.
Дверь открылась и вслед за чумазыми солдатами, явно похожими на механиков, ввалился огромного роста узбек в черном комбинезоне танкиста. В узбеке чувствовалась сила и уверенность. Весь его вид говорил о том, что он отслужил положенные ему два года и готов продолжать жить той же жизнью столько, сколько понадобиться.
Механики загалдели, увидев меня, но тут же замолчали, как только узбек открыл рот:
– Сколько прослужил? – показывая всем своим видом, что он действительно старший среди всей этой братии, спросил он.
– Сегодня приказ о полутора.
– Дед?
– Дед.
Перепроверяя ответ, узбек переспросил:
– Домой когда?
– Весной, надеюсь.
– Это сержант из учебки, – вдруг влез солдат, физиономия которого был мне знакома. – Он в нашей роте был сержантом и… писарем.
Только я в другом взводе был.
– Цыц, – остановил его узбек и протянул мне руку. – Так ты отделением командовал?
– И отделением тоже. Замок, плюс и.о. старшины роты.
– Или ты все же писарь?
– И это было поначалу…
– В общем так. Ты тут никого не бойся. И если вдруг кто из моих чурок слышать не будет, ты не тушуйся и сразу мне говори, я порядок наведу и слух им поправлю.
С этими словами он повернулся к механикам, которые, слыша слова старшего, жались друг к другу и, как Балу волчатам, размахнувшись, треснул рукавом всех разом по носам.