Ханин Александр. Рота, подъем!

   – Куда везешь?
   – На танковые…
   – Поворачивай.
   – Куда? Мне надо…
   – Поворачивай. Приказ генерала Иваненко. Срочно надо закончить спецобъект. Я отвечаю.
   На третьей машине меня поймал полковник со значками строителя в петлицах.
   – Сержант, это ты бетон воруешь?
   – Никак нет, товарищ полковник. Я выполняю поставленную задачу.
   – Но не за счет моего бетона.
   – Он не Ваш, а армейский.
   – Ты что, вообще, строишь?
   – Каптерки танкового батальона.
   Полковник стал быстро перебирать бумаги.
   – Тебя вообще нет в калькуляции. Вы делаете своими силами?
   – Товарищ полковник, своими я буду еще год делать, а у меня бетон стынет.
   – Ты какую пропорцию делаешь?
   – Три к одному.
   – Три песка к одному цемента?
   – Так точно.
   – Это же под танковые боксы. Теперь твой бетон танком не сдвинешь. Это какой перерасход получается… Сколько тебе еще бетона надо?
   – Три машины.
   – Не дам. Бери одну.
   – Одну до обеда и одну после.
   – Блин, нет тебя в разнарядке.
   – Взять две после обеда?
   – Бери две сейчас и, чтобы я тебя больше не видел. Ноль вручную выльете.
   – Есть, товарищ полковник, – гаркнул я, и повернул грузовик к площадке.
   – Две, включая эту. Понял?
   Солдаты уже во всю равняли бетон, слитый из машины, раскидывая его во все стороны лопатами, заполняя полости, бросая в серую жижу камни и арматуру.
   – А нам за это не попадет? – швыряя большой камень, спросил
   Прохоров.
   – У нас уже есть официальное разрешение. Еще одна машина наша.
   Потом еще три-четыре ванны очень жидкого бетона и мы на "нуле".
   К вечеру мы закончили фундамент для каптерок и вернулись в часть выяснить, какие наши дальнейшие планы. Тараман был в роте.
   – Ты не ушел еще домой?
   – Ротный подал документы после обеда, а кэпа не было. Только утром отдадут. Вся ночь еще впереди. Оторвусь по полной.
   Грек ушел в город. Поглядев ему в след, я даже немного пожалел, что не согласился на предложение ротного, но мысль тут же сменилась другой, что еще пара дней ничего не изменит. Ночью я проснулся оттого, что кто-то тряс меня за плечо. Лицо командира роты было белым, как простыня.
   – Вставай, и в ленинскую комнату. Ты мне нужен. И Прохорова подними.
   Я посмотрел на часы. Стрелки показывали начало четвертого утра.
   "Ротный дурака валять не будет, не Гера", – подумал я и натянул штаны. В ленинской комнате, стоял Тараман с застегнутыми на руках наручниками. Рядом стояли два автоматчика. За столом сидел военный прокурор. Я несколько раз встречал этого тихого, спокойного человека, хорошо знающего законы. Однажды, когда я должен был отнести Малькову в общежитие документы, я остановился у телевизора в холле на этаже, чтобы посмотреть новости. Там я, задев тему в новостях, и разговорился с сидящим в кресле молодым мужчиной, и через две минуты мы с ним вспоминали уголовный кодекс. Молодой человек представился военным прокурором и похвалил меня за знание законов. Я ответил ему тем же, признавшись, что мне очень понравилось разговаривать со специалистом своего дела. И вот теперь этот человек сидел и быстро что-то писал, не смотря в мою сторону.
   Чуть поодаль тихо переговаривались командир роты и замполит батальона. Замполит развел руки в стороны, показывая, что нам и так все должно было быть понятно.
   – В какой одежде Вы были? – задал вопрос прокурор.
   – В футболке и тренировочных штанах, – тихо ответил грек.
   – Пойдемте, покажете, какие.
   – Товарищ прокурор, Вы пишите акт изъятия? – спросил я.
   – Акт, акт. Вот товарищ ваш решил напоследок повеселиться.
   – Вы должны сначала записать нас, как свидетелей.
   – Молодец, грамотный. Ротный уже дал ваши данные, все записано.
   Пойдем все в каптерку.
   Через полчаса Стефанова отправили на гауптвахту в сопровождении автоматчиков, ротный ушел из казармы, а замполит рассказал, что старшина, о половых успехах которого знала уже вся округа, решил оприходовать еще одну, решившую остаться невинной до свадьбы, девушку. Ротный был перепуган не на шутку.
   – Представляешь, – рассказывал он, – она у него в рот брала, а так видишь ли не давала. Так ему мало показалось, и он решил в последний день успеть. Или месячные у нее, или он ей нос разбил, но когда ее подруга пришла, та была вся в крови. А этот идиот уже в часть прибежал, в койку лег. Подруга уговорила ту, вторую, мол, пойдем, командирам его скажем, он испугается, и хоть денег на этом заработаем, а на КПП стали названивать в роту. А КПП, сам знаешь, прозрачное. Тут прокурор возвращался, на велике. В гражданке был. Он их расспрашивать стал, что мол, да как. Они ему: "А Вы кто?". Он сказал, что сам офицер, и к себе в кабинет. Там расколол их по полной форме и взял заявление от пострадавшей. Вот такие пироги.
   Теперь из-за этого Казановы не только звездочки – головы полетят. И что со Стефановым будет, совсем не известно.
   – Статья сто семнадцать УК РСФСР. Изнасилование. Часть первая. От трех до семи.
   – Ты откуда знаешь?
   – Из Уголовного кодекса. Пойду-ка я спать, товарищ старший лейтенант.
   – Иди. Мне все равно дежурить.
   Я лег и никак не мог уснуть. Я не мог понять, зачем человеку, который через сутки мог быть дома, и ни одна девушка ему не отказала бы, решил добиться своего с какой-то местной проституткой. Зачем нужно добиваться своего именно таким, жестоким способом, который может перевернуть всю твою жизнь? Как после такого он будет чувствовать себя человеком? И неужели он не понимает, что в тюрьме насильников совсем не жалуют, а даже наоборот? Не поверю я, что до такого армия доводит. Это уже человек сам решает, как себя вести.
   Оставаться человеком или стать вдруг жуткой, страшной сволочью.
   Продрав с трудом глаза около семи часов утра, я толкнул в соседнюю койку ногой.
   – Абдусаматов, подъем.
   – Иди нафиг, сержант.
   – Подъем, солдат.
   – Я не солдат. Я матрос.
   – Какой ты матрос, мотострелок?
   – Солдаты служат два года. А у меня третий год пошел. Я матрос.
   – Вставай, матрос. Коечку застилаем. Кучкаров, подъем.
   Абдусматов сел на кровати, свесил ноги и посмотрел на свои тапочки.
   – Почему я, дембель советской армии, должен сам за себя застилать койку?
   – Хаким, что ты от меня хочешь? Вон, дедов припаши. Во взводе из восьми человек – пять дембелей, три деда. Ты кого припахать хочешь?
   Геру? Он сейчас придет… а ему до дембеля еще пилить и пилить.
   – Точно. Он же дух советской армии. Давай его заставим?
   – Заставь, родной, кого хочешь, заставь хоть Папу Римского.
   Только к завтраку, чтобы койка была как у дембеля.
   Весь день в роте только и было разговоров, что про Стефанова.
   Каждый предполагал, чем это может закончиться и сколько ему дадут.
   Разговоры о бывшем старшине внезапно закончились с прибытием в часть солдат-афганцев. Солдаты и сержанты, облаченные в парадную форму, украшенную не только значками, но и боевыми наградами, сидели на бордюре плаца и, молча, курили. Подходить к ним было несколько стыдно. Независимо от того, как и где проходила наша служба, несмотря на регулярные стрельбы и учения, несмотря на марш-броски и караулы, никто из нас не прошел и тысячной доли того, что легло на плечи этих ребят. Мы стояли поодаль, обсуждая начавшийся несколько дней тому назад вывод советских войск из Афганистана и причины, по которым часть солдат привезли к нам в Солнечногорск. Я смотрел на них, и мне казалось, что они там служили за меня, закрывая там меня своими спинами и получая раны. Немного постояв, я отошел от сослуживцев и подошел к сидящим.
   – Мужики, если что нужно… помощь там или подсказать что, где – только скажите. И сами поможем, и воинов организуем.
   Чернявый парнишка с медалями "За отвагу" и "70 лет Вооружённых
   Сил СССР" посмотрел на меня снизу вверх и ответил за всех:
   – Спасибо, зёма, ничего не надо. Мы ненадолго.
   К ужину всех солдат, исполнявших интернациональный долг, отправили из части. Как мы дружно предположили – уволили в запас.
   Перед отбоем в казарму вернулся командир роты. Понимая, что я следующий после Стефанова на увольнение в запас, а место освободилось, и совсем не обязательно ожидать еще два дня, я пошел вслед за командиром в канцелярию роты.
   – Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться?
   – Чего тебе? – ротный явно был не в духе, и причина тому имелась самая существенная.
   – Мы аккорд закончили. Если место освободилось, то, может быть, я получу документы вместо Стефанова?
   – Не будет никаких документов. Никому не будет.
   – Как не будет? А отправка?
   – Отправка была вчера и сегодня утром.
   – Еще два дня ждать?
   – Не знаю я, сколько ждать. Я тебе, дураку, говорил, вали? А ты?
   Сам виноват. Иди отсюда.
   Уходить я не собирался и попробовал с другой стороны.
   – Есть проблемы с аккордом?
   – Есть проблемы с Рейганом.
   – С Рейганом?
   – Да, с его приездом. Час тому назад пришел приказ из генштаба временно приостановить увольнение в запас тех, кто может оказаться в
   Москве на время нахождения там президента США Рональда Рейгана.
   Чтобы военной формы в столице практически не было.
   – Так Рейган же в Москву только через шесть дней прилетает.
   – А вдруг ты останешься в Москве на него посмотреть? В общем, не задавай глупых вопросов. До второго июня никто из части не увольняется.
   – Товарищ старший лейтенант, мне не надо в Москву. Я электричкой до Клина доеду, а там уже на поезде в Ленинград. Вы меня, если хотите, сами на эту электричку посадите.
   – Ладно, я спрошу в штабе, вдруг разрешат.
   Утром я получил приказ от командира роты сдать объект "как положено" и вернулся на "стройку века". Через полчаса к площадке подкатил УАЗик командира части.
   – Так. Что у вас тут? Где каптерки? Ханин, я не наблюдаю каптерок. Бетон вижу. Неровно лежит…
   – "Ноль", товарищ подполковник. Проверено специалистами. С учетом того, что каптерки вообще не находятся в калькуляции, мы справились с поставленной задачей вовремя и на пять баллов.
   Полковник-строитель, который руководит тут всеми работами, аккорд принял.
   – Вот когда тут каптерки стоять будут, тогда и домой пойдете.
   – Каптерки, товарищ полковник, будут вновь призванные достраивать на свой дембель. Материалов нет, объем работ на три месяца человек на десять.
   – Вот и будешь три месяца класть. Я имею право в случае необходимости задержать увольнение личного состава на срок до трех месяцев.
   – В таком случае, мне дешевле выйдет три месяца загорать, чем работать.
   – Твой выбор, – подполковник развернулся и полез в УАЗик.
   – Нечестно, товарищ подполковник.
   – Это ты мне про честь говорить будешь? Вперед, работать.
   И командирский УАЗик укатил.
   – Зря ты отношения с кэпом портишь перед дембелем, – сказал
   Прохоров, когда машина отъехала далеко.
   – Уже нет "перед", уже дембель. Нам все равно тут всем почти две недели куковать.
   – А партии отправки?
   – Нет больше партий. Есть ожидание дня отъезда товарища Рейгана после дружественной встречи с Михал Сергеичем. Этот приезд кэпа, чтобы нам скучно не было. Считай как знак внимания. Пойдем на озеро искупаемся. Все равно больше делать нечего.
   – А если поймают?
   – Все равно всех до конца июня уволят. Или… вали все на меня.
   Скажи, что старшОй приказал.
   Каждый день мы возвращались в полк ночевать. Приезжали или перед самым ужином, или перед отбоем. Дни тянулись ужасно долго. Такое было ощущение, что день специально затягивается. Даже поспать днем не получалось. Не шел сон. Не шел, как и мысли. Мы занимались тем, что гадали, когда же нас отпустят. За это время из каптерки старшины исчезла часть вещей, и я решил, что стоит найти брюки хотя бы моей длины, пусть и на три размера больше. Выбрав парадные брюки поприличнее, я нашел в офицерском городке пошивочную и, договорившись с портным за три рубля, попросил ушить. К вечеру на примерке я поразился умению профессионала сделать из армейского обмундирования что-то очень приличное и спрятал одежду у почтальона в комнатке. На третий день пустого ожидания ко мне подошел Кучкаров.
   – Я тебе "чепок" обещал? Пошли. Я слово держу.
   – Пошли.
   Мы вышли из казармы и направились к солдатской чайной. По дороге к нам присоединились Абдусаматов и Сандыбеков. Узбеки говорили между собой быстро на своем языке, да я и не вслушивался, чтобы угадывать, о чем речь.
   – Выбирай, что хочешь, – сказал Кучкаров, когда мы вошли в "чепок".
   – А сам, что будешь?
   – Мы не хотим, – ответил Абдусаматов.
   – А ты бери все, что хочешь, – подтвердил Сандыбеков. – Мы же обещали "чепок".
   – А вы тут при чем? Мы с Кучкаровым шли.
   – Сержант, тебе мы обещали "чепок"? Обещали. Вот и выбирай. Мы свое слово держим.
   Я расхохотался так, что обернулись все стоящие и сидящие в чайной. Полная продавщица постаралась выглянуть повыше из-за стойки, чтобы разглядеть, что же происходит. Я хохотал, вытирая текущие слезы. Азиаты выполнили то, что обещали. Но привели не каждый сам, по-отдельности, а все вместе, одновременно, чтобы дешевле получилось.
   – Чтобы три узбека да так сделали еврея. Хаджа Насреддин отдыхает. Молодцы ребята. Молодцы.
   Узбеки даже не улыбнулись.
   – Ты набирать будешь?
   Это было действительно здорово. Спорить я больше не стали и ел под пристальными взглядами азиатов, которые после долгих уговоров согласились ко мне присоединиться. Я смотрел в их лица, узкоглазые глаза и вспоминала, как не то на следующий вечер после не произошедшего мордобоя, не то днем позже я стоял с уже ставшими мне родными Кучкаровым и Абдусаматовам в наряде по роте. Вдруг узбеки куда-то пропали. Нашел я их в ленинской комнате вместе с поваром-земляком из Ташкента, в руках у которого дымилась большая кастрюля с пловом.
   – Отдыхаем?
   – Никого же нет, сержант. А тут земляк плов приготовил.
   Узбекский, самый настоящий. Ему приправы прислали, рис. Ну, а мясо мы на кухне… Ты угощайся. Это вкусно.
   Узбеки стали набирать плов руками, быстро скомкивая шарики из горячего яства. Я попытался тоже собирать такие шарики, но отсутствие навыка сказывалось. Тогда я вышел быстро из помещения и вернулся через несколько секунд с ложкой в руках. Дело сразу пошло куда быстрее. Узбеки переглянулись и последовали моему примеру. Плов очень быстро кончился, но оставил приятные воспоминания на долгое время.
   Я смотрел на азиатов и знал, что несмотря на всю свою хитрость, они всегда будут рады накормить, напоить и уложить на мягких коврах, открыто демонстрируя восточное гостеприимство и уважение.

Подопытные кролики

   Президент Рейган уже приехал в Москву и вел переговоры с
   Горбачевым, о чем нам ежедневно сообщал диктор новостей. Май был на исходе. Мы откровенно бездельничали на стройплощадке, ежедневно загорая и купаясь. От этого безделья казалось, что стрелки часов остановились. Нет ничего хуже пустого ожидания. Прервал наше времяпровождение командир третьей роты, пророчившийся на должность комбата, приехавший на место постройки будущих каптерок.
   – Стены не кладете? – начал он, издалека осмотрев остов.
   – Мы же не каменщики, товарищ капитан.
   – Тоже верно. На дембель хочется?
   – Издеваетесь, товарищ капитан? Мы аккорд закончили, а нас так обломали.
   – Еще дня четыре и начнут увольнять. Но тут будет зависеть от вас, кто первый, кто последний. Есть вариант легкого дембельского аккорда.
   – Легкого в армии не бывает. Какие варианты?
   – Вариант один. К нам из Ленинграда приехали медики-специалисты, проверяют способность солдат к ведению стрельб при определенных условиях. Все мероприятие до пятнадцатого числа, но как только отстреляетесь – свободны.
   – На чем стреляем? На БМП?
   – На тренажерах. Три дня тренируетесь, потом они вам дают препараты и домой.
   – Препараты?
   – Ничего страшного. Если ядерная атака, то ты себе ампулу воткнуть должен? Вот тоже самое. Беспокоится нечего.
   – Чего-то не верю я, товарищ капитан. Надуют.
   – Не надуют, начштаба слово дал, что, как только – сразу домой.
   – Ладно, я согласен.
   – Надо еще несколько человек. Лучше наводчиков-операторов.
   После завтрака дневальный сказал, что меня ждут на КПП. Я был удивлен и обрадован приездом Доцейко и Зарубеева одновременно, оба были в гражданской форме.
   – Олег, ты армию закосил?
   – Я в отпуске, вот с Серегой решили к тебе заглянуть. Как ты тут?
   – Дембеля жду. Аккорд намечается. А ты в первых рядах, как воин-герой? – спросил я Зарубеева.
   – Я в твой роте не ужился. Всего полгода пробыл, съездил одному чурке по кумполу, и меня отправили под Тулу. Я и там одному… в общем, меня четвертого апреля уволили в запас, чтобы я еще кого не урыл.
   – Четвертого апреля? Серый, да это дата увольнения только внуков министра обороны да стройбатчиков. Залетчики всегда последними уходят. Уже конец мая, а уволили меньше двух десятков…
   – А там командир полка умный оказался. Зачем ему неприятности?
   Солдат в части лишний день – к неприятностям. А тебя когда?
   – Еще четыре дня и, думаю, что буду дома. Олег у тебя еще сколько отпуск? В Москве меня встретишь?
   – Только два дня. Потом в Ковров. Но я могу договориться на вокзале…
   – Не надо. Ты моим позвони в Питер, скажи, что я максимум через пять дней дома буду.
   – Лады.
   Зарубеев погулял еще пару часов по части, а я пошел побродить с
   Олегом в город. Патрули нам не встречались, и я отправив друга на железнодорожную станцию вернулся в часть.
   В тот же день после обеда два с половиной десятка человек стояли перед главным учебным корпусом курсов "Выстрел". Расхаживая перед строем, начальник штаба полка распинался двум полковниками-медиками о том, каких орлов он предоставляет им для проверок.
   – Почти все "дембеля", отличники боевой и политической. Вот этот сержант, Ваш земляк, будет у них старшим, пока не подойдет лейтенант
   Мальков. Вы им объясните, что к чему. А вам, товарищи солдаты, сержанты, я обещаю, что как только все закончится, все, кому положено по сроку службы, уйдут домой. Вот так, значит. Слово офицера даю.
   Полковники, рассказав, что они проводят специальный правительственный эксперимент, изученный в военно-медицинской академии имени Кирова в Ленинграде, рассадили нас по разным тренажерам и запустили программу. В детстве я очень любил играть в автоматах в "Морской бой". Стоя на небольшой подставке, я прижимался всем лицом к резиновой оболочке "перископа", крепко держа в руках ручки с блестящими металлическими кнопками посредине. Нажал на кнопку, и зеленая ракета полетела в направлении корабля
   "противника". Я так натренировался, что не пропускал ни одного корабля. За весь срок службы в армии я не мог и предположить, что перед увольнением в запас мне придется вернуться к тем детским годам. Тренажерный аппарат отличался от игрового только тем, что ручки были не в стороны, а являлись частью основного комплекса, как на БМП, да картинка на экране вместо цветной была черно-белой. Все остальное было как в детстве. Большой палец правой руки – выстрел, левой – пулемет. Нажал, и пунктирная линия, пересекая черное поле, стремится в сторону эмулятора мишени. Через день мы все знали, когда появится на экране танк, а когда мишени противника, и с готовностью поворачивали триплексы тренажеров в нужном направлении, ожидая мишень и выполняя "норматив" на твердые пять баллов. Третий день прошел в скучной обстановке. Все уже наигрались и, обсуждая и ругая
   Президента США, уже покинувшего столицу СССР, ждали следующего дня.
   И вот он наступил. Я привел солдат и сержантов к учебному комплексу, мы вошли, и улыбающийся полковник провел инструктаж.
   – Сначала мы измерим всем вам температуру, давление и дадим по таблеточке. Не бойтесь, ничего страшного с вами не произойдет.
   Подождать надо будет полчасика. За это время мы попросим вас по очереди пройти тест на компьютере, отвечая на простые вопросы. А затем будете стрелять.
   Ничего сложного в сказанном полковником не было, и через полчаса мы дружно положили мишени на тренажерах, как делали это три дня до этого.
   – А теперь, солдатики, мы дадим вам немного водички. Это витаминная водичка, не бойтесь. Мы все пьем, ждем еще полчасика и опять стреляем.
   – Я не буду пить, – сказал мне тихо Абдусаматов. – Нам говорили только про порошок или таблетку. А тут еще что-то.
   – Хаким, кончай дурить. Уже все закончилось. Еще немного и домой.
   – Я выплюну в горшок с цветком, – ответил солдат и отошел.
   Полковники оказались умнее, чем предполагал узбек. Давая каждому солдату глоток жидкости, они тут же протягивали стакан с водой, которым требовалось запить. Стакан тут же возвращался обратно внимательным офицерам.
   Минут через десять началось головокружение. Солдаты сидели на деревянных стульях, облокотившись на прохладные стены.
   – Живы, воины? Давайте постреляем.
   Уперев голову, чтобы не упала, в резинку триплекса, я отстрелял всю серию, точно свалив мишени. Стрелять было уже тяжелее. По лбу начал стекать легкий пот, затекая в глаза. Но я знал – надо отстрелять. Надо!
   – Молодец, сержант, – услышал я сзади голос Малькова. – Тебе за такую стрельбу дополнительный компот положен.
   Шутить не хотелось.
   – Скорей бы закончить и домой.
   – Чуть погодя. Давай всех к медикам.
   Собирать солдат было сложно. Кто-то начал кряхтеть, что-то пытался уснуть. Я поднимал дембелей и случайно примкнувших к ним патриотов и отправлял к полковникам.
   – Сейчас мы сделаем вам по маленькому укольчику, и все, закончили, – радостно сообщил полковник.
   Азиаты загудели как пчелиный улей.
   – В чем проблемы? – насупил брови полковник. – Сержант, пошли, поговорим на улицу. Всем три минуты отдыхать. Из комнаты не выходить.
   Около двери полковник закурил и вплотную приблизился ко мне.
   – Сержант, ты же понимаешь, что это государственный проект особой важности, ты же наш человек, питерский, не мне тебе объяснять всю важность научных экспериментов. Армия, да что армия – страна ждет результатов. Давай, убеди солдат. Тебе проще, ты к ним ближе, и я вижу – они тебе верят. Выручай, за мной не заржавеет.
   Что могло не заржаветь за полковником, мне было неинтересно, патриотические фразы офицера на меня действовали куда сильнее. А к этим фразам меня ожидал следующий день. День получения документов.
   День окончания срока службы. Я строил в планах, как я получу бумаги и первой электричкой уеду в Москву, а оттуда домой.
   – Ребята, – начал я, когда вернулся. – Обломав эксперимент, мы обломаем себя. Мы взялись, а, значит, должны держать свое мужское слово. Нам начштаба дал слово. Слово офицера. И мы ему поверили. Так неужели мы нарушим свое? Несколько дней тому назад мы видели на плацу афганцев – эти парни прошли больше, чем мы, и не испугались.
   Или тут есть чмо, которое обкакается от детского укольчика в плечо?
   – Это не в зад? – уточнил один из солдат.
   – Нет, нет, – подхватил инициативу врач. – В плечо вот такую маленькую штучку и все.
   И он продемонстрировал маленький, миллилитров на пять прозрачный одноразовый пакетик и тоненькой иглой на конце.
   – А пистолета, как для прививок, у вас нету?
   – К сожалению. Но это идея. В другой раз такой и возьмем.
   Молодец. Вставай первым.
   После уколов надо было переждать еще полчаса, но реакция началась намного раньше. К общей слабости и тошноте подошла настоящая рвота.
   Подготовленные медики раздали полиэтиленовые пакеты. Пот лил градом, хотя в помещении не было жарко. Солдаты с трудом сидели на стульях, безостановочно прижимая пакеты к лицам для выплескивания туда очередной порции рвоты. Я подошел к Малькову.
   – Товарищ лейтенант, когда стреляем? Я свалюсь.
   Мальков бодро подскочил к медикам.
   – Товарищ полковник, пора, пора. Полчаса уже прошло.
   – Уже? Ну, давайте, давайте.
   Мне сменили пакет и, с трудом встав со стула, я поплелся на качающихся, ватных ногах к тренажеру. Буквально рухнув на кресло, я уперся лбом о резинку и прошептал:
   – К бою готов.
   Довести серию до конца я не смог. Живот, который до начало сессии только болел, начало крутить с такой силой, что мочи держать в себе остатки завтрака, еще не выброшенного рвотой, я не мог.
   – Мне на очко надо…
   Ноги слушались совсем плохо. С трудом встав с кресла и оттолкнувшись от него рукой, качаясь, я добрел до туалета и услышал рвотные позывы, которые неслись со всех сторон. Практически в каждой кабинке сидел солдат. В советской армии, даже в учебном корпусе для офицеров, кабинки туалета не оборудованы унитазами. Металлическое отверстие, именуемое "очком", это финальное завершение мысли (или, вернее, ее отсутствия) армейского дизайнера, не предоставляет возможности для длительного сидения, но встать с корточек самостоятельно я уже не мог. Пот со лба лил так, что казалось, будто я нахожусь под душем. Совершенно пустой желудок изрыгал желтую с добавками зеленого желчь, анус не закрывался, изрыгая все нечистоты.
   Полная очистка организма, которую обещали медики, шла по утвержденному плану. Эксперимент над кроликами в виде военнослужащих удался. В таком состоянии воевать было невозможно. Но я не думал о том, что будет с тем, кто примет подобный препарат во время боя. Я пытался сообразить, как мне встать. Ноги не слушались, руки с трудом держали полный рвоты пакет, но голова соображала с абсолютной ясностью. Я никогда не думал, что человек может лицезреть свое полное ничтожество. Видеть, осознавать и понимать, что он не в силах что-то изменить.