Хатсон Шон. Язычник

   Пластинки были вытащены из своих конвертов, смяты и сломаны. Видеомагнитофон лежал у противоположной стены; судя по его состоянию, его швырнули туда с большой силой. Однако штекер еще оставался в гнезде. Расколочена была и стереосистема, проигрыватель вырван и отброшен. Коробки с видео-и аудиокассетами, даже книги были разодраны. Трудно было сделать шаг, чтобы не наступить на что-нибудь.
   Сердце Меркуриадиса билось с бешеной скоростью, голова кружилась. Внимательно присмотревшись, он убедился, что из квартиры ничего не унесено.
   Целью взломщиков, по всей видимости, был просто разгром, а не грабеж.
   Почувствовав, что его разгоряченные щеки овевает струя прохладного воздуха, он заметил, что дверь спальни приоткрыта.
   Медленно-медленно он подошел к двери и протиснулся внутрь. Нащупал выключатель, но, когда он щелкнул им, свет не зажегся. Подняв глаза, он увидел, что и лампочка разбита.
   Пуховое одеяло и подушки были разорваны. Те из дверец гардероба, что не были сорваны с петель, были открыты, вся одежда была распорота, снята с вешалок и брошена в центр кровати. Обрамленное фото Мела Гибсона было скинуто со стены и растоптано, сама фотография — выдернута, рамка — разбита. Ящики все вытащены, их содержимое вывалено на пол.
   Давящая боль в груди все усиливалась, тело прошибал холодный пот, дышать стало трудно.
   Сделав несколько глубоких вдохов, он наконец понял, откуда тянет прохладным воздухом.
   Единственное подъемное окно было вырвано из рамы; по ободранной краске хорошо было видно, где именно взломщик — или взломщики — проник в квартиру.
   Покачнувшись, Меркуриадис подошел к окну.
   Легкий стук закрываемой двери заставил его быстро обернуться.
   Из тьмы вынырнула человеческая тень, она подошла так близко, что Меркуриадис ощущал на щеке ее дыхание.
   Безумно выпученными глазами смотрел он на приближающуюся тень.
   Сердце в его груди едва не разрывалось от нестерпимого страха.
   В глазах лопнули сосудики, и все, что он различал во тьме, окрасилось в красный цвет.
   В следующий миг он рухнул навзничь на кровать.
   Тень остановилась над ним. В эти последние минуты своей жизни Меркуриадис увидел ее — даже в самых жутких кошмарах не снилось ему ничего подобного. И это зрелище не только лишило его рассудка, но и убило.
   Тень направилась к окну и перелезла через подоконник, растворившись в окружающем мраке.
   Меркуриадис ощутил, как невыносимая боль стремительно распространяется от его груди к шее и челюстям, а также по его левой руке.
   Он с ужасом почувствовал, как на него нисходит мгла, но после того, что он видел, ожидавшее его забытье представлялось ему желанным.
   В квартире опять воцарилась мертвая тишина.

Глава 23

   Мартин Коннелли отхлебнул белого вина и выглянул из окна ресторана. Он, как обычно, сидел за столиком справа от входа. Меню лежало возле его локтя, и подошедший официант спросил, готов ли он сделать заказ. Коннелли ответил, что он ждет гостя. Официант кивнул и перешел к соседнему столику.
   Коннелли посмотрел на часы. Час пятнадцать. Его гость, а вернее гостья, где-то задерживается.
   Ее телефонный звонок был для него полной неожиданностью. В этот день он добирался до своей конторы несколько дольше обычного и прибыл туда около десяти часов утра. Выслушав все записанное на автоответчик, он ответил на те звонки, которые счел важными, решив, что все остальные звонившие могут позвонить еще раз. Затем он сел читать начатую им накануне незаказанную рукопись. В отличие от большинства таких рукописей в этой просматривался явный талант автора, и Коннелли уже подумывал, не пригласить ли его для беседы.
   Донна Уорд позвонила в половине одиннадцатого.
   Не согласится ли он пообедать с ней?
   Коннелли тотчас изъявил согласие и сказал, что закажет столик на час дня. Остаток утра он размышлял, что ей могло понадобиться от него, ибо по телефону она не сказала ничего конкретного. Литературный агент был доволен, что они встретятся за обедом, а не в его конторе, что придало бы их встрече официальный характер. Улыбнувшись, он поднес к губам рюмку с вином.
   Он увидел, как возле ресторана остановилось такси и из него вышла Донна. Пока она расплачивалась с водителем, он внимательно ее разглядывал.
   На ней был черный шелковый жакет, надетый поверх белой блузки, короткая черная юбка и черные замшевые туфли на высоких каблуках, подчеркивавшие стройность ее ног. Ветерок трепал ее светлые волосы, и, когда она вошла в ресторан, Коннелли почувствовал, что сердце у него учащенно забилось. У входа ее встретил официант, но она тут же заметила литературного агента, подошла к его столику, поцеловала в щеку и села.
   — Извини, что опоздала, — сказала она, коснувшись рукой волос и положив сумку рядом с собой. — На улицах сплошные пробки, мне пришлось припарковать машину на Голден-сквер и взять такси.
   Коннелли махнул рукой, отклоняя ее извинения. Как и накануне, она казалась усталой, но одета была безупречно, на лицо искусно наложена косметика. Учитывая все обстоятельства, она выглядела просто замечательно.
   Это он ей и сказал.
   — Спасибо. — Она улыбнулась и заказала минеральной воды у стоявшего рядом официанта.
   — Надеюсь, тебе тут нравится, — сказал он.
   Донна бегло оглядела ресторан. Стены были увешаны шелковыми жокейскими курточками, кепи и хлыстами. Все остальное пространство занимали картины скачек и фото знаменитых жокеев. Под потолком, точно лопасти вертолетов, вращались большие вентиляторы.
   — Обычно я приглашаю сюда клиентов, — сказал он. — Но ведь у нас не деловая встреча, Донна?
   Она подняла брови.
   — В какой-то степени — да.
   — А я-то думал, что ты просто хочешь повидаться со мной. — Он улыбнулся и, пожалуй, чересчур внимательно заглянул ей в глаза. — Как ты справляешься? — спросил он.
   — Благодаря Джули все уже организовано. Просто не представляю себе, что бы я делала без нее. — Она вздохнула. — Я с ужасом жду похорон, Мартин. Отчасти мне хочется, чтобы все было кончено, отчасти хочется, чтобы завтрашний день никогда не наступал.
   — Могу тебя понять. Я уже говорил, что готов прийти к тебе на помощь по первому же твоему слову.
   — Поэтому я и здесь, — сказала она.
   Подошел официант с минеральной водой, и они сделали заказ. Донна устроилась поудобнее и бросила взгляд на Коннелли.
   — Много ли Крис рассказывал тебе о книгах, которые он писал, Мартин? Много ли ты знал о них?
   — Очень мало, пока не получал уже законченную рукопись. Ты знаешь, что Крис очень не любил говорить о своей работе. Даже после того, как он заканчивал писать книгу, стоило большого труда выведать хоть какие-то подробности о ней. Издатели всегда просили, чтобы он совершал рекламные поездки, давал интервью и все прочее, но он решительно отказался рекламировать по крайней мере две свои книги.
   — Стало быть, он никогда не говорил с тобой о своих замыслах? Ты не имел ни малейшего представления, о чем он пишет или предполагает написать?
   — Кое о чем, хотя и в общих чертах, он все же говорил. Набрасывал контур сюжета, высказывал кое-какие идеи. Не более того.
   — А его изыскания? Много ли ты знал о них?
   — Только то, что слышал от него.
   Донна недоверчиво покачала головой:
   — Ведь ты же был его литературным агентом, Мартин. Трудно себе представить, чтобы ты ничего не знал о том, что он пишет, какие изыскания проводит. Так ничего и не знал? — Она с вызовом поглядела на него.
   — Знал только то, что слышал от него, — повторил Коннелли. — Помнится, мы уже разговаривали на эту тему, Донна. Я не могу сказать ничего другого.
   Принесли закуску. Донна нанизала на вилку кусочек авокадо.
   — Говорил ли он тебе что-нибудь о своей новой книге? — спросила она.
   — Да пойми же ты, Бога ради, — раздраженно сказал Коннелли, — он ничего мне не говорил. Сколько раз можно повторять?!
   — Ты организовывал некоторые его интервью. Или и этого ты не помнишь, Мартин? — загадочно улыбнулась Донна.
   — В чем твоя проблема, Донна? — пробурчал он, стараясь не выдать закипающего в нем гнева. — Что ты хочешь, чтобы я тебе сказал?
   — Правду.
   — Я не знаю правды. Ты спрашиваешь, над чем работал Крис в последнее время. Я не знаю. Но мой ответ тебя не удовлетворяет. Почему ты упомянула о его интервью?
   Порывшись в своей сумочке, Донна достала оттуда дневник Уорда, открыла его и положила на стол так, чтобы и Коннелли мог его видеть.
   — "25 октября, — прочитала она вслух. — Интервью в Оксфорде". — Она перевернула несколько страниц. — «16 ноября. Интервью в Эдинбурге». — Она посмотрела на Коннелли. — В тот раз он отсутствовал три дня. А вот еще запись: «Лондон, 2 декабря». Его не было дома два дня. — Она перелистала еще несколько страниц. — «6 января. Дублин».
   Коннелли покачал головой.
   — Разве не ты организовывал эти. интервью, Мартин? — спросила она. — Или никаких интервью и не было? Просто он был с ней? Ты знал об этом? Кто ездил с ним в эти рекламные туры? Какой-нибудь представитель от издательства? Из рекламного отдела? Или она?
   — Я не знаю, о чем ты говоришь, Донна, — устало произнес Коннелли. — Ни о чем ты говоришь, ни о ком ты говоришь.
   — Я говорю о Сьюзан Риган. Любовнице моего мужа. Сопровождала ли она его в этих поездках?
   — Не знаю, честное слово, не знаю. Поверь, я ничего не скрываю.
   — А что означает вот это? — Она показала на другие записи в дневнике. Около каждого интервью в Лондоне, Оксфорде, Дублине и Эдинбурге стоял инициал «Д.». — Что может означать это «Д.»? Может, это ее ласковое прозвище? Коннелли только покачал головой.
   — Не имею представления, что все это значит, — сказал он. — Я не организовывал этих интервью, если это были интервью.
   — Но ты хоть знал, что он побывал во всех этих местах? — упорно допытывалась она. — Я думала, что вы с Крисом всегда извещали друг друга о своих поездках — на случай, если у одного из вас возникнет срочная необходимость связаться с другим.
   — К сожалению, я не могу тебе помочь, Донна. Я не' помню, упоминал ли Крис об этих поездках, или нет.
   Донна вновь полезла в свою сумку и на этот раз вытащила фото, где был изображен Крис с пятью незнакомыми людьми.
   — Кто они, Мартин? — спросила она.
   Коннелли ничего не ответил.
   — Ты никого из них не узнаешь? — упорствовала Донна.
   Он скользнул взглядом по фото.
   — Где ты их взяла? — спросил он.
   — Нашла в кабинете Криса, — ответила она, благоразумно умолчав о том, что нашла идентичный комплект в квартире Сьюзан Риган. — Я хочу знать, кто они, и непременно это выясню.
   — Каким образом?
   Она прочитала одну из последующих записей:
   ДУБЛИНСКАЯ НАЦИОНАЛЬНАЯ ГАЛЕРЕЯ.
   И под ней:
   ДЖЕЙМС УОРСДЕЙЛ.
   Вторая запись была датирована неделей позже.
   — Я поеду в Дублин! — с вызовом объявила она.
   — На кой черт?
   — Чтобы точно выяснить, над чем же работал Крис. И еще чтобы выяснить, кто эти люди. — Она постучала пальчиком по фото. — Я думаю, здесь есть какая-то взаимосвязь. Я также думаю, что здесь есть и какая-то связь с его смертью. Все это я и хочу выяснить, чего бы это мне ни стоило.
   До самого конца обеда они почти ничего больше не говорили. Даже не выпив кофе, Донна уложила в сумку фото и дневник, простилась с литературным агентом и, выйдя наружу, задержала проезжавшее мимо такси.
   Коннелли быстро заплатил по счету, выбежал вслед за ней на улицу и громко ее позвал.
   Видя его приближение, Донна нерешительно остановилась.
   — Когда ты уезжаешь в Дублин? — спросил он.
   — Через пять дней, — ответила она. — А что?
   Коннелли пожал плечами и смущенно улыбнулся.
   — Я мог бы составить тебе компанию, — предложил он. — Я несколько раз бывал там. И мог бы помочь.
   Донна обозрела его с некоторым пренебрежением.
   — Справлюсь сама, — небрежно бросила она, садясь в машину.
   Коннелли проводил такси долгим взглядом.

Глава 24

   Джули Крэг узнала о предполагаемой поездке Донны в Дублин не столько с изумлением, сколько с усталой покорностью.
   Обе женщины лежали в постели и тихо разговаривали под неумолчный аккомпанемент будильника. Распластавшись на спине, глядя на потолок, Джули молча слушала рассказ сестры о ее встрече с Коннелли. Она с трудом подавляла желание сказать Донне, как ей опостылела эта тема. Та просто зациклилась на Сьюзан Риган.
   — Прилично ли уезжать так скоро после похорон? — спросила она.
   — Чем быстрее я разберусь со всей этой историей, тем лучше, — ответила Донна.
   — А если ты не сможешь разобраться с этой, как ты выражаешься, историей? Если не получишь ответа на свои вопросы?
   Донна промолчала.
   — Неужели всю свою жизнь ты так и будешь терзаться этими сомнениями? Да это же просто какое-то наваждение. Забудь об этом.
   — Тебе-то, может, легко забыть, — в раздражении сказала Донна.
   — Но я не забываю, — ответила младшая сестра. — Пойми же, ты стала совсем как одержимая.
   — Может быть. Я должна приучить себя жить с этими сомнениями. Точно так же, как должна приучить себя жить без Криса. — Донна вытерла слезинку. — Я буду поступать по-своему, Джули. Так уж я устроена.
   Наступило долгое молчание, прерванное наконец Джули.
   — Если тебе нужна моя помощь, если ты хочешь, чтобы я поехала с тобой в Ирландию или куда-нибудь еще, ты знаешь, что я готова, — мягко сказала она.
   Донна кивнула.
   Струившееся в окно тусклое мерцание освещало ее лицо, и Джули видела поблескивавшие на нем слезы. Она протянула руку, смахнула их и погладила лицо сестры.
   Донна схватила ее руку и поцеловала.
   Джули стала приглаживать мягкие пряди ее светлых волос.
   — Все уже готово для завтрашнего дня, — спокойно сказала она. — Заказаны машины и цветы, все. — Она продолжала гладить сестру. — Представители фирмы будут здесь еще до того, как мы выедем; когда похороны закончатся, еда будет уже на столах. Я предупредила их, чтобы они устроили все просто, без излишеств.
   — Колбаски на палочках? — прошептала Донна со слабой улыбкой.
   Джули тоже улыбнулась, ее первоначальное раздражение сменилось чувством беспомощности. Она видела страдание в глазах сестры, чувствовала его в ее словах, но ничем не могла облегчить. Могла только беспомощно наблюдать за сестрой. Видя, что ее глаза смыкаются, она продолжала гладить ее волосы.
   — Спи, — шепнула она, — тебе надо отдохнуть.
   — Помнишь; когда мы были еще детьми, ты всегда меня гладила, — тихо и медленно выговаривая каждое слово, сказала Донна. — И я сразу же засыпала.
   — Помню, — сказала Джули. — Точно так же и ты убаюкивала меня.
   — Старшая сестра заботится о младшей сестренке, — произнесла Донна с закрытыми глазами.
   Прежде чем сон окончательно одолел ее, она еле слышно сказала:
   — Мне так недостает его, Джули.
   Ее дыхание стало тихим и ровным.
   Она уснула.
   Джули перестала гладить ее и вновь перекатилась на спину. Она лежала, поглядывая в полутьме на фото Криса и Донны, стоявшее на прикроватной тумбочке.
   Заснула она очень не скоро.

Глава 25

   Вынув свой костюм из гардероба, Мартин Коннелли повесил его на одну из ручек.
   Он смахнул пушинку с рукава и тщательно осмотрел весь костюм. Он не надевал его больше двух лет, с последних похорон.
   Литературный агент заметил пару складок на одном из рукавов пиджака и пожалел, что не отдал его своей домохозяйке для глажки. «Невелика беда, — подумал он, — складки разгладятся, когда я надену костюм». Он достал белую рубашку, нашел в гардеробе черный галстуки аккуратно повесил его на плечо пиджака. Убедившись, что все готово к завтрашнему дню, он прошел в гостиную и налил себе вина.
   Он сидел перед телевизором и прибором дистанционного управления переключал каналы, не находя ничего сколько-нибудь интересного. Он хотел было включить видеомагнитофон, но тут же передумал.
   Под телевизором лежали две видеокассеты, которые дал ему Кристофер Уорд. Он сделал мысленную заметку о том, чтобы их вернуть. Вот кстати и подходящий повод, чтобы зайти к Донне.
   Как-нибудь, без предварительного звонка, он заглянет к ней в дом. Хотя и сомнительно, чтобы она ему обрадовалась после этого злосчастного обеда. Он пожалел о своем предложении сопровождать ее в Дублин.
   Тебе не следовало торопиться.
   И все же сейчас самое подходящее время, чтобы с ней поговорить, лучшего не будет. Она очень уязвима, нуждается в доброте и заботе. Когда она оправится от испытанного потрясения, завоевать ее чувства будет значительно труднее.
   Коннелли допил вино и налил себе еще, затем стал катать рюмку между ладонями.
   Рюмка была из набора, купленного еще Кэти.
   Его Душу захлестнул поток воспоминаний.
   Они" прожили вместе десять месяцев и оба были счастливы, хотя их счастье отнюдь не было идиллическим. Она только еще начинала карьеру фотомодели, подписала договор с агентством, и у нее стало много работы. Сначала он был очень рад, ужасно гордился тем, что его подруга стала модной моделью.
   Но когда она стала сниматься обнаженной, его отношение к ее работе изменилось. Кэти никогда не стыдилась своего тела, и, когда ведущий мужской журнал предложил поместить ее фотографию на полный разворот, она не упустила своего шанса. Заплатили ей хорошо, и к тому же открылись другие возможности. Ее стали часто приглашать за границу. В конце концов они почти перестали видеться, и все это время Коннелли терзали сомнения. Воображение рисовало ему его подругу и ее фотографа на каком-нибудь Карибском пляже. Он несколько раз спрашивал ее, не спала ли она со своим фотографом. Дальше все пошло обычным путем. Не понимая, что его подругу интересовала лишь ее карьера, Коннелли в конце концов отравил их совместную жизнь своей ревностью. Однажды, когда он упрекал ее в бесконечных разъездах, она напомнила ему, что он сам часто обедает или ужинает со своими клиентками, издательницами или журналистками. Коннелли, однако, возразил, что это совершенно другое дело. Ведь женщины, с которыми он общается, не сидят в ресторане голыми.
   Не прошло даже и года, как она оставила его. Однажды вечером, вернувшись домой, он увидел, что она уехала, захватив с собой все свои вещи.
   Это было почти два года назад. С тех пор он не получал от нее никаких вестей. Только видел в некоторых малоформатных газетах ее фото — она очень хорошо смотрелась рядом с рок-звездами и различными представителями артистического племени. Со времени их разрыва они так и не виделись. Все это время он жил холостяком.
   Дважды в неделю приходила служанка, чтобы убрать квартиру и постирать все что нужно. Все остальные дни, если не работал, он проводил в полном одиночестве.
   Допив вино, Коннелли поставил рюмку и направился в спальню, глядя на черный костюм, висящий на гардеробе.
   «Что сейчас делает Донна?» — мелькнула у него неожиданная мысль.
   Был уже первый час ночи.
   Наверно, она в постели.
   В постели.
   Коннелли представил ее лежащей под одеялом. Картина была приятная.
   Он криво усмехнулся.
   Этот обед явно не удался, он не должен был давать волю своим чувствам.
   Ну ничего, будут еще другие возможности.
   Время еще не упущено.

Глава 26

   На дереве около могильной ямы весело пела птица. Все время, пока священник читал заупокойную молитву, перепархивая с ветки на ветку, птица продолжала петь, радуясь голубому небу и теплому дню.
   Донна слышала ее звонкую песню, но не могла разобрать слова священника. Его молитва звучала для нее совершенно бессмысленно, как если бы он читал ее на иностранном языке. Она слышала только пение одинокой птицы и плач женщины.
   Плачущей женщиной была она сама.
   Поддерживаемая Джули, она стояла на краю могильной ямы, а вокруг нее толпились люди, пришедшие проститься с Кристофером Уордом. Все одетые в черное, на фоне зеленой кладбищенской травы они, казалось, таили в себе какую-то угрозу. В этом мирном обрамлении они никак не совмещались и с ярким сверканием цветов у могилы.
   Легкий ветерок шелестел целлофаном, в который были завернуты цветы.
   Глядя в могильную яму, на уже установленный в ней гроб, Донна с предельной ясностью сознавала всю непоправимость случившегося. Когда на крышку гроба насыплют шесть футов земли, она навсегда простится со своим мужем. И не останется ничего, кроме мраморной мемориальной доски с надписью:
   КРИСТОФЕР УОРД,
   МОЙ ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ МУЖ,
   СПИ,
   ПОКА МЫ НЕ ВОССОЕДИНИМСЯ С ТОБОЙ
   Неужели это и есть итог тридцати пяти прожитых лет, подумала Донна.
   Люди вокруг могилы стояли в несколько рядов; одни с опущенными головами, другие смотрели по сторонам, тогда как священник продолжал свою молитву.
   Тут же, позади, стояла колонна машин, которые привезли их из церкви.
   Донна с трудом вспоминала, что происходило в церкви, да и вообще в это утро. Двигалась она как автомат, не сознавая, что делает и говорит или что говорят ей самой.
   Джули как могла утешала ее, но и на нее эта торжественная церемония действовала угнетающе. По ее щекам катились слезы. Еще когда они были в церкви, она смотрела на стоящий на постаменте, весь усыпанный цветами гроб и вся содрогалась при мысли, что в этом гробу лежит ее зять.
   Она ехала вместе с Донной в самой первой машине, всего в нескольких футах от катафалка, ни единым словом не обращаясь к водителю. Молчала и ее сестра.
   Выйдя из машины, они подошли к разверстой могиле, готовой поглотить гроб с телом Кристофера Уорда.
   Коннелли был одним из тех, кто нес гроб. Сейчас он стоял с другой стороны могилы, сцепив внизу пальцы рук и склонив голову Около него стояли издатель Криса, их сотрудники, друзья и родственники. Тут были даже читатели его книг, пришедшие отдать последнюю дань своему любимому автору.
   Донна чувствовала, что у нее подкашиваются ноги; она боялась упасть.
   Упасть в могильную яму?
   Но она из последних сил превозмогала свою слабость. Джули поддерживала ее за талию, близость сестры была утешением и для нее самой.
   Донна испытывала то же самое ужасное чувство, что и в тот вечер, когда ей сказали, что муж попал в автомобильную аварию. Глядя в могилу, она ощущала такую же непреодолимую боль, что и в тот день, когда коронер сдернул зеленое покрывало в морге больницы. Давно ли это было? Четыре дня назад? Или больше? Со дня его смерти время,, казалось, утратило всякое значение. Может, и сама жизнь тоже утратила всякое значение9
   Закончив заупокойную молитву, священник сделал шаг назад, показав жестом, чтобы Донна подошла к могиле.
   Ей стоило величайшего труда сделать эти несколько шагов — ноги едва держали ее. Тихо всхлипывая, рядом с Джули Донна все же прошла этот короткий путь. Они обе заглянули в могилу, затем Донна, опустив Голову, отошла.
   Ветер овевал ее благоуханием цветов, таким густым, что ей едва не сделалось дурно. Снова зашуршал целлофан, над кладбищенской травой пролетел лепесток алой розы и, достигнув могилы, плавно опустился на крышку гроба.
   Стараясь совладать со своими чувствами, Джули увела Донну. За ними последовали и все собравшиеся.
   Птица, которая пела на дереве, взмыла высоко в голубое небо.
   Словно душа, возносящаяся в горние выси.

Глава 27

   Донна стояла возле машины, комкая в руке носовой платок. Священник сказал ей несколько утешительных слов, но она почти их не слышала. Только иногда улыбалась, признательная за сочувствие, но стремясь как можно скорее покинуть это место.
   Джули, стоявшая подле нее, стряхнула светлый волосок с ее жакета. При этом она ласково коснулась ее затылка.
   Сказав все, что хотел, священник отошел. Вместо него стали подходить другие люди, выражая ей свое соболезнование. Среди них было много незнакомых. Донна была в состоянии, похожем на шоковое, она как будто онемела. Все в ней перегорело. "Ее словно стеклянные глаза в красных обводах смотрели пустым взглядом. Впечатление было такое, точно она наглоталась наркотиков.
   Машины одна за другой стали выезжать с кладбища, направляясь к ее дому, где должны были состояться поминки. Какое архаичное слово «поминки», внезапно подумала Донна. При одной мысли о том, что сейчас ее дом наполнится людьми, Донне стало нехорошо. Ах, если бы только ее оставили в покое, наедине с ее горем и болью. Чтобы ничто не мешало ей упиваться своими страданиями. А присутствие всех этих людей помешает ей целиком погрузиться в свое отчаяние.
   Прежде чем рассесться по машинам, друзья и родственники выражали ей свое сочувствие. А она только благодарно кивала, не в силах проронить ни слова.
   Наконец Джули, вытирая слезы с лица, потянула Донну за руку и усадила ее в машину.
   Мартин Коннелли подошел с распростертыми руками, и Донна оказалась в его объятиях. И сама она крепко обняла его и спрятала голову у него на груди. В этом было что-то утешительное.
   Только Джули увидела едва заметную улыбку на его губах, когда он ласково произнес:
   — Все будет хорошо. Только не держи в себе свое горе.
   Донна захлебывалась слезами.
   Ощутив на себе испытующий взгляд Джули, Коннелли повернулся в ее сторону, их взгляды на несколько мгновений встретились, после чего, в легком замешательстве, Коннелли погладил щеку Донны, и она слегка отстранилась от него.
   — Встретимся у тебя дома, — сказал он и пошел искать свой автомобиль.