Хатсон Шон. Язычник

   Донна скользнула за руль «вольво» и еще раз бросила взгляд на развалины. Какие черные дела творились в этом домике, когда он еще стоял целый и невредимый? Она представила себе, как благородно он выглядел в свое время. Тем обиднее, что в нем свила себе гнездо такая гнусная организация.
   Она завела двигатель и развернула машину, в последний раз поглядев на руины в зеркало заднего вида.
   Внутри машины было много теплее. И чем дальше от руин она отъезжала, тем больше согревалась.
   Или, может, это ей только кажется?
   Донна включила вентилятор отопления и поехала в Дублин. Она была уверена, что на этой пустынной дороге нет ни одной машины, но на всякий случай все же заглянула в зеркало.
   Она так и не поняла, откуда вывернулся черный «ауди».
   Хотя возле дороги виднелись многочисленные следы шин, она нигде не видела этого «ауди», который теперь ехал за ней.
   «Ауди» набирал скорость. И все приближался.
   Донна нахмурилась и прибавила газа, умудряясь одновременно смотреть и вперед, через лобовое стекло, и назад, в зеркало.
   «Ауди» продолжал настигать ее.
   Она обернулась через плечо, чтобы увидеть лицо водителя, предупредить его об опасности столкновения. Но у «ауди» было тонированное лобовое стекло, к тому же ярко сверкавшее под солнцем, и она ничего не увидела.
   «Ауди» был всего в нескольких ярдах от нее, и Донна решила притормозить и пропустить его.
   В этот миг «ауди» врезался в нее.

Глава 45

   Толчок бросил Донну вперед, но привязной ремень удержал ее от удара в стекло.
   Оглянувшись, она увидела, что «ауди» подает назад
   — Что ты делаешь, сукин сын! — крикнула она невидимому водителю, когда черная машина ударила ее еще раз, разбив задний фонарь. Она только услышала, как затрещало стекло при столкновении.
   «Ауди» опять откатился на несколько ярдов. Но на этот раз Донна успела нажать на акселератор, и «вольво» стремительно выехал обратно на дорогу, выбрасывая из-под задних колес грязь и камни. Взглянув в зеркало заднего вида, она убедилась, что «ауди» продолжает ее преследовать.
   Донна изо всех сил жала на педаль газа, пытаясь увеличить расстояние между собой и маньяком в «ауди», но, кто бы ни был этот маньяк, он висел у нее на хвосте.
   Дорога была недостаточно широка для двух машин. Чтобы поравняться с ней, «ауди» выехал на поросшую травой обочину. Его задние колеса буквально взрывали влажную землю, грязь стояла за ним сплошной стеной; вода из многочисленных луж обдавала борта обеих машин.
   «Ауди» ударил в бок «вольво», и Дойне пришлось напрячь все свои силы, чтобы не потерять управление. Она еще раз попыталась разглядеть водителя, но ничего не увидела через затемненное стекло. Она резко повернула руль и в свою очередь ударила «ауди». Его стало заносить, и он притормозил.
   Разогнав машину, Донна увидела впереди перекресток.
   Она мысленно помолилась, чтобы проскочить его без помех.
   «Вольво» пересек перекресток со скоростью шестьдесят миль.
   «Ауди» последовал за ним.
   Донна почувствовала, что ее блузка пропитывается потом и что на лбу у нее тоже выступили крупные капли. Ее волосы спутались сзади. Она крепче сжала руль, глядя то в зеркало заднего вида, то вперед и стараясь найти поворот, где она могла бы сбросить преследующий ее «ауди».
   Через две сотни ярдов дорога разветвлялась, Донна чуточку нагнулась вперед, стараясь набрать максимальную скорость.
   «Ауди» вновь врезался в нее, едва не столкнув «вольво» с дороги, но она сумела выровнять машину и погнала ее вперед. Она действовала не размышляя, повинуясь лишь инстинкту самосохранения.
   Опять послышался треск стекла.
   Развилка была уже совсем близко.
   Куда повернуть — направо или налево?
   Она выбрала левую дорогу.
   «Ауди» слегка занесло на мокром асфальте, потому что водитель не сбавил скорости. Эта секундная передышка дала Донне возможность оторваться от него; она так сильно жала на акселератор, что боялась, как бы ее нога не провалилась в пол.
   Дорога стала отлого подниматься вверх, к вершине небольшого холма. Спидометр показывал семьдесят миль. Перевалив через вершину, «вольво» совершил длинный прыжок по воздуху, приземлившись с такой силой, что, казалось, у нее хрустнули все кости. Она сморщилась от боли, особенно резкой в позвоночнике.
   «Ауди» повторил ее прыжок, потеряв один колпак с колеса.
   Крепко схватив рычаг переключения передач, Донна резко затормозила.
   «Вольво» прошел юзом ярдов пятьдесят, постепенно замедляя ход.
   На миг остановившись, Донна включила заднюю передачу.
   — На, получай, ублюдок! — крикнула она, нажимая на педаль газа. «Вольво» рванулся назад, и Донна крепко сжала руль, зная, что этот маневр может остановить «ауди» или убить обоих водителей. Предсказать исход было невозможно.
   Последовало мощное столкновение.
   В результате удара у «ауди» была сломана решетка капота и разбиты обе передние фары. Пострадал и «вольво». Донна закрыла на миг глаза — она ударилась грудью о рулевую колонку и чуть не задохнулась. Но она включила первую передачу и проехала пятнадцать — двадцать ярдов. Затем, с громким скрежетом врубив заднюю передачу, вновь наехала на теперь уже неподвижный «ауди», оттолкнув его еще на несколько ярдов назад. Дорога была усыпана стеклом, хрустевшим под колесами. Над капотом «ауди» поднимался пар, охлаждающая жидкость хлестала, словно кровь из раны. Когда черная машина попыталась тронуться, Донна услышала какой-то лязг. Ее водитель дал задний ход, таща за собой полуотвалившийся бампер, который через несколько футов оторвался совсем.
   Донна нанесла еще один удар по черному «ауди», переключила передачу и уехала.
   «Ауди» пытался за ней следовать, но не мог набрать прежней скорости. Донна наблюдала за ним в зеркало, радуясь, что победа осталась за ней. Она что-то с вызовом выкрикнула, на глаза у нее навернулись слезы — слезы ужаса и облегчения. Все ее тело было в поту; пот поблескивал на ногах, просачивался на сиденье. Теперь она думала только о том, чтобы быстрее вернуться в гостиницу. Вернуться в гостиницу и вызвать полицию.
   Взглянув в последний раз в зеркало, она увидела, что «ауди» свернул на боковую дорогу, прекратив преследование.
   Тяжело дыша от волнения, она поехала дальше.

Глава 46

   Донна скользнула глубоко в ванну, и вода ласково заплескалась вокруг ее шеи.
   Она выудила кусок фланели, выжала его и положила на лицо. Сейчас она дышала медленно и ровно, не слыша своего дыхания, слыша только, как капает вода из одного крана. Пар затуманил зеркала в ванной, сконденсировавшись, лежал, словно роса, на плитках. Когда похожие на слезы капли сливались вместе, они сбегали вниз тонкими струйками.
   Донна сняла фланель с лица и положила ее на край ванны. Она чувствовала себя как выжатый лимон.
   Она сама не знала, как ей удалось вернуться в «Шелбурн». Ее ноги как будто сковывал ледяной холод. Она с трудом нажимала на педали.
   Оставив изуродованную машину снаружи, она, пошатываясь, вошла в гостиницу, ощущая на себе осуждающие взгляды проживающих там людей. Едва оказавшись в своем номере, она позвонила администратору и попросила его вызвать полицию. Затем она заказала себе бренди и выпила залпом всю порцию.
   Донна сидела на краю кровати, когда прибыли двое рослых полицейских. Когда она рассказывала о том, что с ней случилось, один из них смотрел на нее как на сумасшедшую. Вполне естественно, подумала Донна с улыбкой. Ее рассказ вполне мог бы исходить из уст безумного человека. Все это было сплошным безумством. Кому могло понадобиться столкнуть ее машину с дороги?
   Но ведь пытались-то не столкнуть ее с дороги, а убить. Тут и сомневаться нечего. Надо смотреть правде в лицо. Кто бы ни сидел за рулем «ауди», он старался убить ее, это совершенно ясно. Но почему?
   Сперва эта история с Махоуни, затем «ауди». Что, черт побери, происходит?
   Полицейские долго извинялись за этот инцидент, как будто они были лично ответственны; особенно рассыпались они в извинениях, когда признались ей, что, не зная номера (который она не смогла запомнить), им будет очень трудно найти автомобиль, не говоря уже о водителе. Донна с понимающим видом кивала, озабоченная теперь лишь одним — чтобы они как можно скорее ушли.
   Оставшись одна, она тотчас же разделась донага и приняла ванну, чтобы смыть пот и успокоиться после перенесенного потрясения.
   Когда она обдумывала то, что случилось, ее мозг работал с быстротой компьютера.
   Теперь она была убеждена, что ее муж работал над книгой о клубе Адского Пекла и...
   И что?
   Да ничего больше. Дальше шли только догадки и предположения.
   Возможно, он открыл какую-то современную организацию наподобие клуба Адского Пекла.
   Возможно также, что они убили его (хотя английская полиция и уверяет, будто это просто несчастный случай).
   Гордон Махоуни за одну ночь превратился из человека любезного и обходительного в самого откровенного грубияна. Почему?
   Кто-то хотел ее убить сегодня утром. Почему?
   Кто-то забрался к ней в дом, видимо, желая что-то там найти. Почему?
   Одни вопросы. И никаких ответов.
   Донна закрыла глаза.
   Твердо она знала лишь одно — что у ее мужа был роман со Сьюзан Риган. Любопытно, какую роль играла эта женщина в происходивших событиях? Была ли она во всех этих местах вместе с Крисом? Делился ли он с ней сведениями, которые утаивал от своей собственной жены?
   Донна стиснула зубы под струей воды. Измена мужа продолжала ее угнетать, и самое для нее мучительное заключалось в том, что она никогда уже не сможет расспросить своего мужа о его измене.
   Это вызывало у нее не столько даже боль, сколько гнев.
   Умерев, он тем самым избавился от заслуженного возмездия. И он, и эта женщина. Их стерли с лица земли, прежде чем она смогла излить на них свою ярость. Вот с этим-то она никак не могла смириться.
   Донна села, споласкивая лицо водой и глядя на себя в затуманенное зеркало, которое искажало ее отражение. Затем она вылезла из ванны, надела халат и вышла в гостиную. Сняв трубку, она позвонила администратору и попросила сообщить ей номер Дублинской национальной галереи.
   Может, если она опять поговорит с Махоуни, расскажет ему о том, что случилось сегодня утром у домика в Маунтпелье, он сможет что-нибудь ей объяснить.
   Узнав номер, она поблагодарила администратора и стала набирать номер, тщательно вычитывая цифры из своего блокнота.
   На другом конце провода послышался чей-то голос.
   — Могу я поговорить с Гордоном Махоуни? — сказала она. Ее попросили подождать минутку.
   Донна поднесла трубку к другому уху, машинально чертя что-то в своем блокноте.
   Другой голос сообщил ей, что час назад Махоуни ушел домой.
   — Не скажете ли вы мне его домашний номер?
   Узнав номер телефона, она набрала его.
   Услышала гудки,
   Подождала.
   Наконец трубку сняли.
   — Гордона Махоуни, пожалуйста.
   Последовало молчание.
   — Алло.
   По-прежнему молчание.
   — Гордон, это Донна Уорд.
   Она услышала щелчок, трубку опустили.
   — Гад, — тихо выругалась она и набрала тот же номер.
   На этот раз никто не снял трубку. Слышались лишь бесконечные гудки.

* * *

   К тому времени, когда она выписалась из «Шелбурна», уже смеркалось, быстро приближалась ночь. Оставив за собой багровый след, солнце опустилось за горизонт.
   Такси отвезло ее в аэропорт. Когда самолет поднялся в воздух, было уже совсем темно.
   Пока самолет набирал высоту, Донна сидела с закрытыми глазами. Меньше чем через час она должна быть в Эдинбурге.

Глава 47

   Пистолет уперся в его щеку с такой силой, что едва не разорвал кожу.
   Это пробудило его, но когда Мартин Коннелли попытался сесть, холодное дуло вновь уложило его на кровать — сопротивляться было невозможно.
   В темноте, все еще полупроснувшийся, он не мог ясно различить фигуры, стоявшие вокруг его кровати.
   И ощущал только смертельный холод, исходивший от дула пистолета.
   На какой-то миг он подумал, что ему снится кошмар, но кошмар был наяву.
   Коннелли близоруко заморгал, пытаясь разглядеть, что, собственно, происходит. Когда он увидел лицо одного из окружавших его людей, того, что держал пистолет, у него зашевелились волоски на шее и на руках.
   — Вставай, — прошипел Питер Фаррелл, отступая назад. Он продолжал целиться в голову Коннелли, все время держа
   пистолет в нескольких дюймах от его лица. Мартину казалось, будто дуло расширяется, превращаясь у него на глазах в широкий черный тоннель.
   — Иди, — приказал Фаррелл, схватив Коннелли за одну руку и таща его в сторону двери.
   Его сообщник схватил домашний халат, лежавший в изножье кровати, и швырнул его Коннелли. Тот посмотрел на Фаррелла, как бы испрашивая позволения надеть его, прикрыть свою наготу, хотя в этот момент ему было не до приличий. Однако он надел халат и прошел на лестничную площадку. Фаррелл следовал за ним по пятам с пистолетом в руке.
   — Я уже вам говорил, что ничего не знаю, — спокойно, но надтреснутым голосом произнес Коннелли. Во рту у него было так сухо, будто кто-то набил ему рот песком.
   Фаррелл схватил его за волосы, дернул голову назад и приставил пистолет к виску.
   — Я не поверил тебе тогда и сейчас не верю. Отвечай, мать твою, — прошипел он.
   — Ради Бога...
   Его с такой силой ударили по спине, что он чуть не свалился с лестницы.
   И свалился бы, если бы не успел вцепиться в перила. На дрожащих ногах он спустился с лестницы.
   Фаррелл и его компаньон последовали за ним.
   — Ты разговаривал с этой женщиной? — спросил Фаррелл.
   — С какой женщиной?
   — Со вдовой Уорда, с кем же еще.
   — Почему я должен был с ней разговаривать?
   Фаррелл ударил ногой Коннелли по самому низу спины; тот повалился ничком и покатился вниз по лестнице. Ударился о стену и прокатился последние несколько ступенек.
   Фаррелл тут же схватил его, поднял на ноги и сунул пистолет ему под челюсть.
   — Так ты разговаривал с ней? — повторил он.
   — Нет, — сказал Коннелли, превозмогая сильную боль от падения. — Послушайте, клянусь вам, я ничего не знаю.
   Фаррелл толкнул литературного агента так, что его голова с глухим стуком ударилась о стену. На какой-то миг Коннелли подумал, что он сейчас вырубится, но тяжелая пощечина привела его в себя. Фаррелл схватил его за плечо и поволок к закрытой двери, ведущей в холл.
   — Что вы делаете? — спросил Коннелли, осознав, куда его тащат.
   — Иди, — рявкнул Фаррелл.
   Коннелли ткнулся в дверь, но ее тут же открыл изнутри третий их сообщник.
   Литературного агента впихнули внутрь.
   Все четверо стояли в комнате, и Фаррелл снова наставил пистолет на голову Коннелли.
   — Что это за дурацкие шутки? — робко промямлил он.
   — Это не шутки, — ответил Фаррелл и потащил его через комнату.
   Кухня была большая, воздух здесь теплый и сухой.
   Коннелли не знал, давно ли включена электрическая плита, но одна из конфорок была раскалена почти добела.

Глава 48

   — Нет! — выкрикнул Коннелли, увидев разогретые конфорки и почувствовав их жар.
   Фаррелл сделал шаг вперед и шарахнул его по лбу рукояткой тяжелого пистолета.
   Литературный агент рухнул на пол, по его лицу потекла обильная струя крови. Перевернувшись, он застонал, и Фаррелл кивнул одному из своих сообщников.
   — Успокой его! — сказал он.
   Тот вытащил из кармана что-то похожее на длинную ленту. Обмотал ее вокруг подбородка Коннелли, одновременно закрыв ему рот, и поставил его на ноги. Затем к ним подошел третий и поднял его правую руку так, что она повисла в воздухе. Фаррелл по-прежнему не отводил от него пистолета.
   — Я буду задавать свои вопросы только по одному разу, — сказал он, сверля глазами литературного агента — Так что слушай внимательно. Когда я буду задавать вопрос, рот тебе будут открывать. Если ты позовешь на помощь, я тебя пристрелю. Понял?
   Коннелли кивнул, ощутив сильную боль в голове. Кровь заливала один его глаз, и он моргал, пытаясь как-то очистить его.
   От плиты исходил сильный жар, и на его лице крупными каплями стоял пот.
   — Где книга? — спросил Фаррелл.
   Ленту сняли со рта.
   — Не знаю, — ответил Коннелли, и его глаза наполнились слезами ужаса. — Не...
   Рот вновь замотали.
   Фаррелл кивнул.
   Его сообщник, который держал руку Коннелли, прижал ее к самой большой конфорке.
   Невыносимо мучительная боль распространилась сперва по руке, а затем и по всему телу. Вскрик Коннелли был приглушен лентой, он прозвучал не громче, чем всхлип ребенка в запертой комнате.
   Кухню наполнил запах горящей плоти.
   Когда наконец руку отдернули, часть плоти с нее прилипла к раскаленной конфорке. Небольшие кусочки кожи сморщились и поджарились, над конфоркой поднялись струйки дыма.
   Чтобы Коннелли не потерял сознания, его все время били по лицу; боль от этих ударов не шла ни в какое сравнение с той дикой болью, которую он ощущал в обожженной руке, но все же не давала ему провалиться в забытье. На руке тотчас же вздулись волдыри, некоторые в форме конфорки. У него было такое чувство, будто кто-то обжег его руку паяльной лампой.
   — Где эта чертова книга? — проревел Фаррелл, придвигаясь ближе. — Что с ней сделал Уорд?
   — Не знаю, — прорыдал Коннелли; на его лице слезы смешивались с кровью и потом. На халате темнело большое пятно, а по ноге струилась — уже не сдерживаемая — моча.
   — Говори! — требовал Фаррелл, злобно выкатив глаза.
   — Он никогда не рассказывал мне о своей работе. Клянусь жизнью, я не знаю, где его книга. — Его безумно выпученные глаза походили на наполненные кровью шарики пинг-понга; казалось, они вот-вот лопнут. — Я ничего не знаю о книге, не знаю даже, начал ли он ее писать.
   Фаррелл был явно озадачен, но только кивнул своим сообщникам.
   Ленту водворили на место, прервав мольбы Коннелли о пощаде. Когда он почувствовал, что руку вновь подносят к накаленным конфоркам, из его горла вырвался приглушенный крик.
   Три дюйма.
   Казалось, лучше умереть, чем выносить опять эту пытку.
   Два дюйма.
   Сообщник Фаррелла с неимоверной силой тащил руку Коннелли.
   Один дюйм.
   — Где книга? — в который уже раз спросил Фаррелл.
   Когда руку опять притиснули к конфорке, Коннелли задергался в таких ужасающих конвульсиях, что едва не сбил с ног державшего его палача, но тот все же удержался от падения, а второй палач нажал сверху на руку.
   Вздувшиеся уже волдыри прорвались, из них потекла светлая жидкость, и конфорка зашипела, как разозленная змея. Вся рука приобрела темно-багровый цвет, казалось, сама плоть раскалилась. У близкого к беспамятству Коннелли было такое чувство, будто вся его кровь кипит, а кости расплавляются от нестерпимого жара. Боль захлестнула его такой могучей волной, что он лишился наконец сознания.
   Но блаженное забытье было не для него; один из палачей бил его, другой обливал водой и изо всех сил Дергал за волосы, чтобы привести в чувство.
   Очнувшись, он почувствовал пронзительную боль в висевшей как плеть руке. Ладонь и большая часть кисти были обожжены дочерна, лишь местами проглядывала алая плоть. И снова в нос ему бил тошнотворный сладковатый запах горелого мяса. Когда его голова откинулась, его снова ухватили за волосы.
   — Это твой последний шанс, — решительно сказал Фаррелл. — Где книга?
   — Прекратите, ну прекратите, пожалуйста, — рыдая взахлеб, взмолился Коннелли. — Да не знаю же я ни черта. О Боже!
   Его резко дернули за волосы, так что голова его откинулась назад.
   — Да не писал Уорд никакой чертовой книги. Клянусь Богом!
   Фаррелл оттолкнул своего сообщника и схватил литературного агента за горло, почти оторвав его от пола, глядя в его выпученные глаза.
   — Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что он не писал этой книги?
   — Он только готовился ее написать.
   — Он украл у нас книгу.
   — Что украл? — в полной растерянности пролепетал Коннелли.
   — Повторяю, он украл у нас книгу.
   — Я не знаю, о чем идет речь.
   — Врешь, — прокричал Фаррелл. И потащил за голову Коннелли к плите, намереваясь прижать его лицо к раскаленной конфорке. От нее несло запахом его собственной обгорелой плоти, и он даже видел черные полоски кожи, прилипшие к металлу.
   — Уорд украл у нас книгу, — сказал Фаррелл. — Где он ее спрятал?
   От конфорки исходил нестерпимый жар. Коннелли прилагал все свои силы, сколько их было, чтобы оттолкнуться от плиты, но Фаррелл был дьявольски силен и, преодолевая сопротивление, приближал его лицо к конфорке. Еще два дюйма — и лицо окажется прижатым к раскаленному металлу.
   — Скажи мне, где он ее спрятал, — настаивал Фаррелл.
   Один дюйм.
   — Он не знает, — наблюдая, как борется литературный агент, со слабой улыбкой сказал один из палачей.
   Коннелли продолжал как мог сопротивляться, но это было бесполезно. Жар лишал его последних сил; он чувствовал, как этот жар выжигает ему глаз.
   Но все было уже кончено.
   Фаррелл внезапно оттащил его от плиты и ударил кулаком так, что он перелетел через кухню, стукнулся головой о штукатурку и упал вперед.
   — Поднимите его, — сказал Фаррелл и кивком указал на дверь. — Мы заберем его с собой.

Глава 49

   Сперва он думал, что они ослепили его.
   Мартин Коннелли был уверен, что его глаза открыты, но ничего не видел. Лишь через несколько секунд, когда его мысли немного прояснились, он понял, что ему завязали глаза. Повязка была закручена так туго, что врезалась ему в виски. Но это неприятное ощущение было несравнимо с той болью, которая разливалась жидким огнем по всем его жилам. Голова гудела, как барабан, от ударов и ушибов, нестерпимо болевшая рука, казалось, распухла до гигантских размеров.
   Коннелли попробовал согнуть пальцы рук и ног, и боль тут же усилилась; он ощутил странное чувство невесомости.
   Плечи и шея подвергались чудовищному давлению. Как если бы...
   Он и в самом деле висел в воздухе, болтаясь, как никому не нужная, заброшенная марионетка. Он не имел никакого понятия, где он и как высоко подвешен. Может, в двух-трех дюймах, а может, в нескольких сотнях футов от земли. Он вдруг ощутил цепенящий холод. Когда ветер обдал своим холодным дуновением его потное тело, он понял, что с него сняли всю одежду.
   Мартин Коннелли висел обнаженный в воздухе, привязанный за кисти двумя грубыми, обдирающими кожу пеньковыми веревками.
   Помогите.
   В ноздри ему по-прежнему ударял сильный зловонный запах, похожий на запах протухшего мяса. Может, эти спятившие гады подвесили его на бойне. Его ум начал лихорадочно перебирать все возможности. Если они подвесили его на бойне, то вполне могут использовать большой мясницкий нож. Или острые вертелы.
   Пытаясь высвободить руки полуживой Коннелли извивался, беспомощно болтая ногами. То, что лодыжки не были привязаны, навело его на мысль, что он висит выше, чем ему хотелось бы. Поэтому, даже если ему удастся освободиться, он просто-напросто разобьется. Литературный агент перестал барахтаться и повис неподвижно, ощущая острую боль в ободранных кистях и еще более острую — в покрытой огромными волдырями и ожогами пульсирующей ладони.
   Кругом было тихо, он слышал только свое тяжелое шумное дыхание.
   Из его рта вырвался невольный стон, полный муки и отчаяния.
   — Где книга, мистер Коннелли?
   Голос прозвучал совсем рядом, где-то внизу справа.
   Он повернул голову, но повязка на глазах помешала ему кого-либо увидеть.
   — Где она?
   Уже другой голос. На этот раз внизу слева.
   Этот голос походил на первый. Такой же медленный, отчетливый выговор. Слегка гнусавый. Впечатление было такое, будто у говорившего весь рот забит мокротой.
   — Книга.
   Коннелли пронзил внезапный страх, он ощутил странное, необъяснимое замешательство. Боль на мгновение куда-то отступила, но едва он пошевелил правой рукой, она возвратилась с удвоенной, утроенной силой.
   — Вы знаете, что Кристофер Уорд похитил ее у нас, — произнес первый голос. Коннелли почувствовал, что зловонный запах становится сильнее, приближается. Вот он уже совсем близко, он ощущает на своем бедре чье-то дыхание.
   На бедре.
   Стало быть, если стоящий рядом с ним человек не какой-нибудь гигант, он висит не выше шести футов от земли. Слабое, но утешение.
   — Мы хотим знать, что Уорд сделал с книгой. Хотим получить ее обратно, — произнес второй голос.
   — Она нам очень нужна, — сказал первый голос. Коннелли прочистил горло.
   — Клянусь вам, я не знаю, о какой книге вы говорите, — сказал он. — Я знал, что Уорд хотел написать книгу, но он даже к ней не приступил. Только собирал материал.
   — Нас не интересует книга, которую он собирался написать, — рассерженно проговорил первый голос. — Мы хотим только вернуть себе то, что принадлежит нам по праву.
   — Он украл ее и где-то спрятал. Мы должны знать, где именно, чтобы забрать ее, — добавил другой голос.
   — Расскажите мне об этой книге, — с большим трудом собираясь с мыслями, сказал Коннелли. Может, если будет говорить, он еще как-то выпутается из всей этой истории. — Тогда, возможно, я мог бы вам помочь.
   — Он не знает, — сказал первый голос.