Страница:
– У нас частный разговор. Семейный.
– О, у вас уже семья?
– Подонок, я тебе сказал: отстань.
Репортер осклабился и ушел. Харшоу наклонился к уху Джилл и произнес:
– Он жив и здоров. – Бен?
– Кто же еще? Скоро будет здесь.
– Ах, Джабл! – Джилл заплакала.
Харшоу обнял ее за плечи.
– Перестань. Иди в дом и не выходи, пока не успокоишься.
– Хорошо, босс.
– Поплачь в подушку, потом умоешься.
Харшоу вышел к бассейну и провозгласил:
– Всем молчать! У меня важное сообщение. С вами было весело, большое спасибо! А теперь – все по домам!
– Док! Мистер Харшоу! Один вопрос!…
– Бросьте его в воду. Я – старый человек, мне нужен отдых. Моей семье тоже. Дюк, закрывай бутылки. Девочки, убирайте со стола.
Поднялась возня, кто-то ворчал, кого-то урезонивали. Через десять минут во дворе никого не было.
А еще через полчаса привезли Кэкстона. Пока Харшоу ставил подпись и печать в сопроводительном документе, Джилл бросилась к Бену на шею и разрыдалась.
Харшоу посмотрел на Кэкстона:
– Бен, я слышал ты целую неделю кутил.
Бен выругался, продолжая гладить Джилл по спине:
– Я пьян, но чем угодно поклянусь: капли в рот не брал.
– Что же случилось?
– Я не знаю. Не знаю, черт подери!
Харшоу промыл Бену желудок, сделал уколы, нейтрализующие алкоголь и барбитураты, велел вымыть, побрить и одеть. Потом Бена познакомили с Человеком с Марса и накормили, попутно посвящая в ход событий.
Бен ничего не соображал. Для него прошедшая неделя выпала из жизни.
Он потерял сознание в Вашингтоне, а пришел в себя в Мексике.
– Я понимаю, что случилось. Меня напичкали наркотиками и бросили в какой-то чулан… а потом вытащили. Но я ничего не докажу. В Мексике найдется какая-нибудь деревня, жители которой подробно расскажут, как этот гринго буянил, напившись в баре. И я ничего не смогу сделать.
– Ну и не делай, – посоветовал Джабл. – Расслабься и отдыхай.
– Черта с два! Я этого…
– Тихо, тихо! Скажи спасибо, что ты еще жив. А «этот» уже согласен с дорогой душой делать то, что мы от него хотим.
– Расскажи подробнее. Мне кажется…
– Мне кажется, что тебе пора спать. Растворишь в стакане молока пилюлю доктора Харшоу для подпольных пьяниц, выпьешь – и в постель. Вскоре Кэкстон захрапел. Джабл отправился к себе в спальню и по дороге встретил Энн. От удивления его брови поползли вверх:
– Ты до сих пор не спишь? Уже утро.
– И не буду: не хочу проспать день. Ложитесь, босс.
– Сию минуту. Объясни мне, пожалуйста, что ты чувствовала, когда целовалась с Майком.
Энн задумалась, потом кокетливо улыбнулась:
– А вы сами попробуйте.
– Я уже стар и не собираюсь менять привычки. Но мне интересно все, что касается Майка. Есть что-нибудь особенное в его поцелуе?
Энн кивнула:
– Да. Он весь выкладывается.
– Ах ты, крыса! Я тоже выкладываюсь, то есть выкладывался, когда был моложе.
Энн покачала головой:
– Нет. Мне приходилось целоваться с мастерами этого дела. Они не могли вложить в поцелуй всего себя. Как бы они ни отдавались поцелую, часть их существа была занята чем-то еще. Кто-то боялся опоздать на последний автобус, кто-то хотел со мной переспать, кто-то любовался красотой своего поцелуя. Они думали о работе, о деньгах, о том, что их увидит мой муж, папа, соседи. Майк не умеет целоваться, но когда он целует, он не занят ничем другим. В это время ты заменяешь ему Вселенную, а мгновение поцелуя становится вечностью, потому что у Майка нет планов, он никуда не спешит. Он просто целует тебя. Это даже страшновато. – Энн передернула плечами.
– Гм…
– Не хмыкайте, старый ловелас! Вы ничего не понимаете!
– Увы, и пожалуй, уже не пойму. Спокойной ночи. Кстати, я велел Майку запереть на ночь дверь.
– Собака на сене!
– Не торопи события. Он и так слишком быстро все усваивает.
Глава 18
Глава 19
– О, у вас уже семья?
– Подонок, я тебе сказал: отстань.
Репортер осклабился и ушел. Харшоу наклонился к уху Джилл и произнес:
– Он жив и здоров. – Бен?
– Кто же еще? Скоро будет здесь.
– Ах, Джабл! – Джилл заплакала.
Харшоу обнял ее за плечи.
– Перестань. Иди в дом и не выходи, пока не успокоишься.
– Хорошо, босс.
– Поплачь в подушку, потом умоешься.
Харшоу вышел к бассейну и провозгласил:
– Всем молчать! У меня важное сообщение. С вами было весело, большое спасибо! А теперь – все по домам!
– Док! Мистер Харшоу! Один вопрос!…
– Бросьте его в воду. Я – старый человек, мне нужен отдых. Моей семье тоже. Дюк, закрывай бутылки. Девочки, убирайте со стола.
Поднялась возня, кто-то ворчал, кого-то урезонивали. Через десять минут во дворе никого не было.
А еще через полчаса привезли Кэкстона. Пока Харшоу ставил подпись и печать в сопроводительном документе, Джилл бросилась к Бену на шею и разрыдалась.
Харшоу посмотрел на Кэкстона:
– Бен, я слышал ты целую неделю кутил.
Бен выругался, продолжая гладить Джилл по спине:
– Я пьян, но чем угодно поклянусь: капли в рот не брал.
– Что же случилось?
– Я не знаю. Не знаю, черт подери!
Харшоу промыл Бену желудок, сделал уколы, нейтрализующие алкоголь и барбитураты, велел вымыть, побрить и одеть. Потом Бена познакомили с Человеком с Марса и накормили, попутно посвящая в ход событий.
Бен ничего не соображал. Для него прошедшая неделя выпала из жизни.
Он потерял сознание в Вашингтоне, а пришел в себя в Мексике.
– Я понимаю, что случилось. Меня напичкали наркотиками и бросили в какой-то чулан… а потом вытащили. Но я ничего не докажу. В Мексике найдется какая-нибудь деревня, жители которой подробно расскажут, как этот гринго буянил, напившись в баре. И я ничего не смогу сделать.
– Ну и не делай, – посоветовал Джабл. – Расслабься и отдыхай.
– Черта с два! Я этого…
– Тихо, тихо! Скажи спасибо, что ты еще жив. А «этот» уже согласен с дорогой душой делать то, что мы от него хотим.
– Расскажи подробнее. Мне кажется…
– Мне кажется, что тебе пора спать. Растворишь в стакане молока пилюлю доктора Харшоу для подпольных пьяниц, выпьешь – и в постель. Вскоре Кэкстон захрапел. Джабл отправился к себе в спальню и по дороге встретил Энн. От удивления его брови поползли вверх:
– Ты до сих пор не спишь? Уже утро.
– И не буду: не хочу проспать день. Ложитесь, босс.
– Сию минуту. Объясни мне, пожалуйста, что ты чувствовала, когда целовалась с Майком.
Энн задумалась, потом кокетливо улыбнулась:
– А вы сами попробуйте.
– Я уже стар и не собираюсь менять привычки. Но мне интересно все, что касается Майка. Есть что-нибудь особенное в его поцелуе?
Энн кивнула:
– Да. Он весь выкладывается.
– Ах ты, крыса! Я тоже выкладываюсь, то есть выкладывался, когда был моложе.
Энн покачала головой:
– Нет. Мне приходилось целоваться с мастерами этого дела. Они не могли вложить в поцелуй всего себя. Как бы они ни отдавались поцелую, часть их существа была занята чем-то еще. Кто-то боялся опоздать на последний автобус, кто-то хотел со мной переспать, кто-то любовался красотой своего поцелуя. Они думали о работе, о деньгах, о том, что их увидит мой муж, папа, соседи. Майк не умеет целоваться, но когда он целует, он не занят ничем другим. В это время ты заменяешь ему Вселенную, а мгновение поцелуя становится вечностью, потому что у Майка нет планов, он никуда не спешит. Он просто целует тебя. Это даже страшновато. – Энн передернула плечами.
– Гм…
– Не хмыкайте, старый ловелас! Вы ничего не понимаете!
– Увы, и пожалуй, уже не пойму. Спокойной ночи. Кстати, я велел Майку запереть на ночь дверь.
– Собака на сене!
– Не торопи события. Он и так слишком быстро все усваивает.
Глава 18
Переговоры отложили на сутки. У Кэкстона появилась возможность отдохнуть, выслушать, что произошло за неделю, и «сблизиться» с Человеком с Марса: Майк вник, что Бен и Джилл – братья, и посоветовавшись с Джилл, торжественно поднес Бену стакан воды.
Джилл проинструктировала Кэкстона, как вести себя с Майком, и Бену стало не по себе. Ему не давали покоя тесные отношения между Майком и Джилл. Холостяцкие убеждения Бена сильно поколебались за последнюю неделю; как только они с Джилл остались наедине, он снова сделал предложение. Джилл отвела взгляд:
– Бен, давай поговорим об этом в другое время.
– В чем дело? У меня есть работа, я здоров… буду здоров, когда поправлюсь, а пока из меня не выветрились эти «правдоподобные» наркотики, я испытываю потребность в откровенном разговоре. Я тебя люблю, хочу на тебе жениться и по вечерам растирать твои бедные усталые ножки. Может, я слишком стар? Или ты решила выйти за кого-то другого?
– Ни то, ни другое. Бен, милый, я люблю тебя, но сейчас не могу говорить о замужестве. У меня есть… некоторые обязанности.
Она так и не смягчилась.
Бен в конце концов понял, что Смит ему не соперник: он – пациент Джилл, а человек, который хочет жениться на сестре милосердия, должен смириться с тем, что она навсегда останется сестрой и матерью своих пациентов. С другой стороны, если бы Джиллиан не была прирожденной сестрой милосердия, Бен и не полюбил бы ее. Дело было не в восьмерке, которую при ходьбе описывал ее тугой зад, и не в пышных формах: он не инфантильный самец, выбирающий самку по величине молочных желез. Бен любил ее сущность. Черт возьми, нельзя же ревновать к каждому пациенту! Майк хороший парень, честный и чистый, Джилл сказала правду. А он, Бен, что может дать Джилл? Замужем за газетчиком – не то что у Христа за пазухой. Он неделями не ночует дома. Не всякая это стерпит, а Джилл стерпит.
Придя к такому выводу, Бен с легким сердцем принял из рук Майка воду. Джабл использовал этот день для составления планов на будущее.
– Когда ко мне заявились Джиллиан и Майк, я сказал, что палец о палец не ударю ради, так называемых, прав парня. Теперь я передумал. Нельзя позволить правительству завладеть его наследством.
– Особенно такому правительству!
– Да никакому. Следующее будет не лучше. Ты недооцениваешь Джо Дугласа.
– Он дешевый политик.
– И к тому же некомпетентный, это я утверждаю с точностью до шести знаков. Но это не мешает ему быть неплохим управляющим мира, лучшим, чем мы заслуживаем. Я бы с удовольствием сыграл с ним в покер. Он бы не жульничал и с приятной улыбкой оплачивал проигрыши. Дуглас – довольно честный малый.
– Провалиться мне на этом месте, если я понимаю, о чем ты говоришь.
Ты сам сказал, что Дуглас чуть не убил меня. Ты почти наизнанку вывернулся, выручая меня. Я до конца жизни останусь твоим должником. Как же я могу забыть, как он меня топил? И в том, что я жив, его заслуги нет. – И все-таки забудь.
– Черта с два!
– Ну и дурак! Ты ничего не докажешь. И не нужно становиться моим должником. Не позволю возложить такое бремя на мои старые плечи. Я это сделал не для тебя.
– Как так?
– Я это сделал для девочки, которая собиралась бить в колокола и кричать, что ты пропал. Она пришла под мой кров с просьбой о помощи, и мне пришлось заменить ей отца. Она рвалась в бой, как тигрица; как я мог выпустить ее, наивную, против такой человекорезки, как наше правительство? Но ты-то закоренелый грешник и циник, ты должен знать, как работает эта мясорубка. Если бы никто, кроме меня, не видел, как тебя туда затягивает, я не стал бы бороться с твоей кармой.
– А, с чем там бороться! Может, ее и нет у меня.
– Спорный вопрос. Крайности сходятся. В любом случае, не в моих правилах будить человека, спящего в сточной канаве. Делать добро – все равно, что лечить гемофилию: лечение заключается в том, чтобы не дать человеку истечь кровью… и позволить ему наплодить новых гемофиликов. – Их можно стерилизовать.
– Какое право я имею на это? Я не Бог. Но мы уклоняемся от темы. Дуглас не приказывал тебя убить.
– Кто сказал?
– Я, непогрешимый Джабл Харшоу. В нашей стране убийство никогда не было государственной политикой. Если шериф избивает заключенного до смерти, шерифу чаще всего нездоровится. Убийство замалчивают в том случае, если это сделать легче, чем возбудить дело.
– Я сейчас перечислю тебе десяток сокрытых убийств. Джабл нетерпеливо отмахнулся:
– Я тебе сказал, что это – исключения из правил. Неугодных убивали и будут убивать. Но это не возводится в ранг государственной политики, и лишь поэтому ты жив. Тебя тихо сцапали и так же тихо прикончили бы, если бы не босс, который не любит грубой работы. Если бы он только узнал, что они забавляются подобными штучками, они поплатились бы работой, если не головой.
Харшоу остановился передохнуть.
– Эти вышибалы – всего лишь мелкие сошки в чьих-то руках; это тебе не легионеры Цезаря. А кто наш Цезарь? Адвокатишка Джо, который не понимает, что наша страна уже не прежняя свободная нация, а сатрап, правящий разноязыкими народами. Дуглас, которого тошнит при виде крови. И ты хочешь его свергнуть, а вместо него посадить человека из другой страны, где жизнь гражданина не стоит и цента, а убийство так же привычно, как насморк? Давай, свергай, только после этого не ходи в одиночку по темным переулкам. Кэкстон молчал.
– Как я уже говорил, Особая Служба – это инструмент. Всегда и везде найдутся люди, которые за хорошие деньги будут делать грязную работу. Представь, насколько грязной она станет, если ты отберешь у Дугласа его несчастное большинство?
– Джабл, ты хочешь сказать, что я не должен критиковать администрацию?
– Что ты? Разумная критика полезна. Но прежде чем свергать правителя, нужно хорошо подумать, кто может прийти ему на смену. Демократия – слабая система правления; единственное, что можно сказать в ее пользу – она раз в пять сильнее других систем. Самым главным недостатком демократии является то, что лидеры выражают настроения масс, толпы, но в этом суть системы. Посмотри на Дугласа: невежественный, глуповатый, самодовольный – типичный американец чуть выше среднего уровня. Сравни его с человеком, который может сменить его на посту.
– Почти никакой разницы.
– Ошибаешься! Есть разница! Это разница между понятиями «плохой» и «хуже», а она больше, чем разница между понятиями «хороший» и «лучше».
– Что же мне делать?
– Ничего, – ответил Харшоу. – Я сделаю все сам. Надеюсь, ты не станешь клевать Джо Дугласа за решение, которое он примет под моим руководством. Его стоит даже похвалить за государственную мудрость… – Прекрати! Меня сейчас стошнит!
– Подставь шляпу. Я рассказываю тебе, что собираюсь делать. Чтобы проехаться верхом на тигре, нужно держать его за уши.
– Не надувайся, как индюк, а приступай, наконец, к делу.
– А ты не капризничай и выслушай меня до конца. Майк имел несчастье оказаться наследником состояния, о котором не мечтал и Крез. Кроме того, в соответствии с одним из самых абсурдных в нашей истории судебных решений, он имеет право на осуществление политической власти над целой планетой. Я не хочу делать Майка принцем. Я не считаю также, что унаследованное богатство принадлежит ему: Майк его не создавал. А даже если бы и нажил… Идея собственности не так уж очевидна и естественна.
– Что-что?
– Отношения собственности – это мистические отношения, сложные абстракция, которую наши законники усложнили еще больше. Я не представлял всей сложности проблемы, пока не познакомился с позицией марсиан. У них нет права собственности… даже на собственные тела.
– Погоди, Джабл. У животных – и то есть собственность. А марсиане не животные. Они цивилизованные существа, имеющие свою культуру и строящие города.
– Ну да. Лисы роют норы, птицы вьют гнезда. Никто не понимает «мое-твое» лучше, чем цепная собака… У марсиан нет никакой другой собственности, кроме коллективной собственности миллионов и миллиардов Старших Братьев на всю планету.
– Слушай, Джабл, кто такие эти Старшие Братья?
– Тебе нужна официальная версия?
– Нет, твое мнение.
– Мне кажется, они существуют только в мозгу Майка, как результат набожной болтовни и суеверий, которые парню вдолбили в мозги в таком далеком детстве, что он теперь считает их реальностью.
– Джилл говорила о них достаточно серьезно.
– В присутствии Майка я тоже буду говорить о них серьезно. Обычная вежливость. Одна моя добрая знакомая верит в астрологию. Я не позволю себе обидеть ее, высказав все, что я думаю о ее увлечении. Способность человека верить в невероятное – например, в то, что дети должны быть лучше родителей – вряд ли отомрет. Вера – это леность ума, но вера Майка в Старших Братьев не более иррациональна, чем убеждение в том, что молитвой можно вызвать дождь.
– Знаешь, Джабл, я тоже верю в бессмертие души, однако категорически против того, чтобы меня посещало привидение моего деда. У него был несносный характер.
– У моего деда характер был не лучше, и я, кстати, этот характер от него унаследовал. Но это вовсе не значит, что можно лишить гражданина его неотъемлемого права на собственность только потому, что он умер. Очевидно поэтому в округе, где я родился, очень уважали усопших предков и всегда выделяли большие деньги на содержание кладбища. У Майка не может быть собственности на Марсе, потому что там все принадлежит Старшим Братьям. И я не смогу ему объяснить, что он является собственником акций Лунар Энтерпрайзез, Лайл-Драйв и недвижимости. Их первоначальных владельцев нет в живых – тем хуже: они стали Старшими Братьями, и Майк никогда не помыслит претендовать на их собственность.
– Выходит, он неправоспособен?
– Вот именно. Майку не нужна собственность еще и потому, что он не понимает ее сути. Даже собственную зубную щетку он вряд ли считает своей. И если ты ее заберешь, он решит, что так велели Старшие Братья. – Джабл развел руками. – В части, касающейся отношений собственности, Майк неправоспособен, и нам не стоит добиваться признания его правомочий, так как неизвестно, кого назначат опекуном.
– Очень даже известно: Дугласа или кого-то из его марионеток.
– Ой ли? Ты знаешь, кто заседает в Верховном Суде? Они могут назначить какого-нибудь Саввонавонга, Нади или Кима.
– И то верно.
– И в этом случае Майк не доживет до старости или будет заперт на какой-нибудь закрытой даче, откуда сбежать не так легко, как из Бетесды.
– Что же ты собираешься делать?
– Отказаться от его номинального наследства. Оно слишком опасно.
– Ты можешь отказаться от таких денег?
– Не могу. Но отказ от наследства изменит соотношение сил. Любая претензия на наследство вызовет проверку правоспособности Майка. Нам же выгоднее заставить тигра бежать, если мы уже схватили его за уши. Сейчас я изложу тебе план наших действий. Твоя задача – изо всех сил придираться к нему и находить слабые места в его политической части. Юридическую часть я отработаю сам. Нам необходимо…
Джилл проинструктировала Кэкстона, как вести себя с Майком, и Бену стало не по себе. Ему не давали покоя тесные отношения между Майком и Джилл. Холостяцкие убеждения Бена сильно поколебались за последнюю неделю; как только они с Джилл остались наедине, он снова сделал предложение. Джилл отвела взгляд:
– Бен, давай поговорим об этом в другое время.
– В чем дело? У меня есть работа, я здоров… буду здоров, когда поправлюсь, а пока из меня не выветрились эти «правдоподобные» наркотики, я испытываю потребность в откровенном разговоре. Я тебя люблю, хочу на тебе жениться и по вечерам растирать твои бедные усталые ножки. Может, я слишком стар? Или ты решила выйти за кого-то другого?
– Ни то, ни другое. Бен, милый, я люблю тебя, но сейчас не могу говорить о замужестве. У меня есть… некоторые обязанности.
Она так и не смягчилась.
Бен в конце концов понял, что Смит ему не соперник: он – пациент Джилл, а человек, который хочет жениться на сестре милосердия, должен смириться с тем, что она навсегда останется сестрой и матерью своих пациентов. С другой стороны, если бы Джиллиан не была прирожденной сестрой милосердия, Бен и не полюбил бы ее. Дело было не в восьмерке, которую при ходьбе описывал ее тугой зад, и не в пышных формах: он не инфантильный самец, выбирающий самку по величине молочных желез. Бен любил ее сущность. Черт возьми, нельзя же ревновать к каждому пациенту! Майк хороший парень, честный и чистый, Джилл сказала правду. А он, Бен, что может дать Джилл? Замужем за газетчиком – не то что у Христа за пазухой. Он неделями не ночует дома. Не всякая это стерпит, а Джилл стерпит.
Придя к такому выводу, Бен с легким сердцем принял из рук Майка воду. Джабл использовал этот день для составления планов на будущее.
– Когда ко мне заявились Джиллиан и Майк, я сказал, что палец о палец не ударю ради, так называемых, прав парня. Теперь я передумал. Нельзя позволить правительству завладеть его наследством.
– Особенно такому правительству!
– Да никакому. Следующее будет не лучше. Ты недооцениваешь Джо Дугласа.
– Он дешевый политик.
– И к тому же некомпетентный, это я утверждаю с точностью до шести знаков. Но это не мешает ему быть неплохим управляющим мира, лучшим, чем мы заслуживаем. Я бы с удовольствием сыграл с ним в покер. Он бы не жульничал и с приятной улыбкой оплачивал проигрыши. Дуглас – довольно честный малый.
– Провалиться мне на этом месте, если я понимаю, о чем ты говоришь.
Ты сам сказал, что Дуглас чуть не убил меня. Ты почти наизнанку вывернулся, выручая меня. Я до конца жизни останусь твоим должником. Как же я могу забыть, как он меня топил? И в том, что я жив, его заслуги нет. – И все-таки забудь.
– Черта с два!
– Ну и дурак! Ты ничего не докажешь. И не нужно становиться моим должником. Не позволю возложить такое бремя на мои старые плечи. Я это сделал не для тебя.
– Как так?
– Я это сделал для девочки, которая собиралась бить в колокола и кричать, что ты пропал. Она пришла под мой кров с просьбой о помощи, и мне пришлось заменить ей отца. Она рвалась в бой, как тигрица; как я мог выпустить ее, наивную, против такой человекорезки, как наше правительство? Но ты-то закоренелый грешник и циник, ты должен знать, как работает эта мясорубка. Если бы никто, кроме меня, не видел, как тебя туда затягивает, я не стал бы бороться с твоей кармой.
– А, с чем там бороться! Может, ее и нет у меня.
– Спорный вопрос. Крайности сходятся. В любом случае, не в моих правилах будить человека, спящего в сточной канаве. Делать добро – все равно, что лечить гемофилию: лечение заключается в том, чтобы не дать человеку истечь кровью… и позволить ему наплодить новых гемофиликов. – Их можно стерилизовать.
– Какое право я имею на это? Я не Бог. Но мы уклоняемся от темы. Дуглас не приказывал тебя убить.
– Кто сказал?
– Я, непогрешимый Джабл Харшоу. В нашей стране убийство никогда не было государственной политикой. Если шериф избивает заключенного до смерти, шерифу чаще всего нездоровится. Убийство замалчивают в том случае, если это сделать легче, чем возбудить дело.
– Я сейчас перечислю тебе десяток сокрытых убийств. Джабл нетерпеливо отмахнулся:
– Я тебе сказал, что это – исключения из правил. Неугодных убивали и будут убивать. Но это не возводится в ранг государственной политики, и лишь поэтому ты жив. Тебя тихо сцапали и так же тихо прикончили бы, если бы не босс, который не любит грубой работы. Если бы он только узнал, что они забавляются подобными штучками, они поплатились бы работой, если не головой.
Харшоу остановился передохнуть.
– Эти вышибалы – всего лишь мелкие сошки в чьих-то руках; это тебе не легионеры Цезаря. А кто наш Цезарь? Адвокатишка Джо, который не понимает, что наша страна уже не прежняя свободная нация, а сатрап, правящий разноязыкими народами. Дуглас, которого тошнит при виде крови. И ты хочешь его свергнуть, а вместо него посадить человека из другой страны, где жизнь гражданина не стоит и цента, а убийство так же привычно, как насморк? Давай, свергай, только после этого не ходи в одиночку по темным переулкам. Кэкстон молчал.
– Как я уже говорил, Особая Служба – это инструмент. Всегда и везде найдутся люди, которые за хорошие деньги будут делать грязную работу. Представь, насколько грязной она станет, если ты отберешь у Дугласа его несчастное большинство?
– Джабл, ты хочешь сказать, что я не должен критиковать администрацию?
– Что ты? Разумная критика полезна. Но прежде чем свергать правителя, нужно хорошо подумать, кто может прийти ему на смену. Демократия – слабая система правления; единственное, что можно сказать в ее пользу – она раз в пять сильнее других систем. Самым главным недостатком демократии является то, что лидеры выражают настроения масс, толпы, но в этом суть системы. Посмотри на Дугласа: невежественный, глуповатый, самодовольный – типичный американец чуть выше среднего уровня. Сравни его с человеком, который может сменить его на посту.
– Почти никакой разницы.
– Ошибаешься! Есть разница! Это разница между понятиями «плохой» и «хуже», а она больше, чем разница между понятиями «хороший» и «лучше».
– Что же мне делать?
– Ничего, – ответил Харшоу. – Я сделаю все сам. Надеюсь, ты не станешь клевать Джо Дугласа за решение, которое он примет под моим руководством. Его стоит даже похвалить за государственную мудрость… – Прекрати! Меня сейчас стошнит!
– Подставь шляпу. Я рассказываю тебе, что собираюсь делать. Чтобы проехаться верхом на тигре, нужно держать его за уши.
– Не надувайся, как индюк, а приступай, наконец, к делу.
– А ты не капризничай и выслушай меня до конца. Майк имел несчастье оказаться наследником состояния, о котором не мечтал и Крез. Кроме того, в соответствии с одним из самых абсурдных в нашей истории судебных решений, он имеет право на осуществление политической власти над целой планетой. Я не хочу делать Майка принцем. Я не считаю также, что унаследованное богатство принадлежит ему: Майк его не создавал. А даже если бы и нажил… Идея собственности не так уж очевидна и естественна.
– Что-что?
– Отношения собственности – это мистические отношения, сложные абстракция, которую наши законники усложнили еще больше. Я не представлял всей сложности проблемы, пока не познакомился с позицией марсиан. У них нет права собственности… даже на собственные тела.
– Погоди, Джабл. У животных – и то есть собственность. А марсиане не животные. Они цивилизованные существа, имеющие свою культуру и строящие города.
– Ну да. Лисы роют норы, птицы вьют гнезда. Никто не понимает «мое-твое» лучше, чем цепная собака… У марсиан нет никакой другой собственности, кроме коллективной собственности миллионов и миллиардов Старших Братьев на всю планету.
– Слушай, Джабл, кто такие эти Старшие Братья?
– Тебе нужна официальная версия?
– Нет, твое мнение.
– Мне кажется, они существуют только в мозгу Майка, как результат набожной болтовни и суеверий, которые парню вдолбили в мозги в таком далеком детстве, что он теперь считает их реальностью.
– Джилл говорила о них достаточно серьезно.
– В присутствии Майка я тоже буду говорить о них серьезно. Обычная вежливость. Одна моя добрая знакомая верит в астрологию. Я не позволю себе обидеть ее, высказав все, что я думаю о ее увлечении. Способность человека верить в невероятное – например, в то, что дети должны быть лучше родителей – вряд ли отомрет. Вера – это леность ума, но вера Майка в Старших Братьев не более иррациональна, чем убеждение в том, что молитвой можно вызвать дождь.
– Знаешь, Джабл, я тоже верю в бессмертие души, однако категорически против того, чтобы меня посещало привидение моего деда. У него был несносный характер.
– У моего деда характер был не лучше, и я, кстати, этот характер от него унаследовал. Но это вовсе не значит, что можно лишить гражданина его неотъемлемого права на собственность только потому, что он умер. Очевидно поэтому в округе, где я родился, очень уважали усопших предков и всегда выделяли большие деньги на содержание кладбища. У Майка не может быть собственности на Марсе, потому что там все принадлежит Старшим Братьям. И я не смогу ему объяснить, что он является собственником акций Лунар Энтерпрайзез, Лайл-Драйв и недвижимости. Их первоначальных владельцев нет в живых – тем хуже: они стали Старшими Братьями, и Майк никогда не помыслит претендовать на их собственность.
– Выходит, он неправоспособен?
– Вот именно. Майку не нужна собственность еще и потому, что он не понимает ее сути. Даже собственную зубную щетку он вряд ли считает своей. И если ты ее заберешь, он решит, что так велели Старшие Братья. – Джабл развел руками. – В части, касающейся отношений собственности, Майк неправоспособен, и нам не стоит добиваться признания его правомочий, так как неизвестно, кого назначат опекуном.
– Очень даже известно: Дугласа или кого-то из его марионеток.
– Ой ли? Ты знаешь, кто заседает в Верховном Суде? Они могут назначить какого-нибудь Саввонавонга, Нади или Кима.
– И то верно.
– И в этом случае Майк не доживет до старости или будет заперт на какой-нибудь закрытой даче, откуда сбежать не так легко, как из Бетесды.
– Что же ты собираешься делать?
– Отказаться от его номинального наследства. Оно слишком опасно.
– Ты можешь отказаться от таких денег?
– Не могу. Но отказ от наследства изменит соотношение сил. Любая претензия на наследство вызовет проверку правоспособности Майка. Нам же выгоднее заставить тигра бежать, если мы уже схватили его за уши. Сейчас я изложу тебе план наших действий. Твоя задача – изо всех сил придираться к нему и находить слабые места в его политической части. Юридическую часть я отработаю сам. Нам необходимо…
Глава 19
На следующее утро дипломатическая делегация Марса отправилась во Дворец Министров. Первому в истории Марса претенденту на марсианский престол Майку Смиту не было дела до цели поездки: он наслаждался самой поездкой. Он сидел между Джилл и Доркас в положенном по протоколу дипломатическом аэроавтобусе, слушал болтовню девушек и обозревал окрестности. Сидение было рассчитано на двоих; сидя втроем, они очаровательно сближались. Майк обнимал девушек за плечи, смотрел по сторонам, слушал и был счастлив больше, чем во время купания.
Смит впервые видел материальное воплощение земной цивилизации. Сходя с «Чемпиона», он был еще не в состоянии что-либо увидеть; из окна такси по дороге из Бетесды он тоже почти ничего не успел рассмотреть и ни во что не смог вникнуть. В последующие десять дней его мир был ограничен забором, внутри которого находились дом Харшоу, бассейн, розы, трава, деревья.
За эти десять дней Майк немного освоился и уже узнавал окна. Он понял, что прозрачные стены сделаны специально для того, чтобы сквозь них смотреть. Сейчас он догадался, что нагромождения диковинных предметов – это города. Девушки помогли ему сориентироваться по движущейся карте, приветливо поблескивавшей на специальном пульте. Майк лишь недавно узнал, что люди тоже пользуются картами; тогда ему впервые захотелось домой. Та, первая карта, была неподвижной и мертвой по сравнению с картами, которые Майк видел дома, но тем не менее она ему понравилась. Пусть она была несовершенной по форме, но сама идея карты была марсианской. Они пролетели почти двести миль, и каждый дюйм этого пути Майк пытался впитать и полюбить. Он был поражен величиной человеческих городов и их кипучей жизнью, совершенно непохожей на жизнь его народа. Майк удивился, что города не вымирают. Разве под силу кому-нибудь, кроме Старших Братьев, созерцать такие массы событий и вникать в такие толщи настроений? Дома ему приходилось бывать в брошенных городах; эти города потрясали душу Майка, но учителя очень скоро запретили ему подобные посещения, так как вникли, что он еще не созрел для таких эмоций.
Задав несколько вопросов Джилл и Доркас, Майк определил возраст города, в который они прилетели: чуть больше нескольких земных столетий. Земные единицы измерения времени не имели для Майка физического смысла, поэтому он перевел возраст города в марсианские единицы измерения и получил сто восемь марсианских лет.
Невероятно! Судя по размерам и количеству жителей этот город давно пора оставить, иначе он умрет, не выдержав напряжения мыслей и эмоций жителей. А по возрасту он всего лишь яйцо!
Майк подумал, что обязательно вернется в Вашингтон через сто лет; тогда люди уже должны уйти из города. Он будет бродить по его пустынным улицам, вслушиваться и вникать в его бесконечную красоту и боль. И если к тому времени он станет достаточно взрослым и сильным, то растворится в этом городе, сольется с ним.
Водитель повернул на восток, и Майк увидел море. Джилл сказала, что это вода. Доркас уточнила, что это Атлантический океан, и показала на карте береговую линию. Еще дома Майку рассказывали о том, что на третьей от Солнца планете очень много воды, планета почти вся покрыта влагой жизни, а народ, живущий там, относится к своему богатству чрезвычайно небрежно. На Марсе же даже церемония братания обходилась без воды: вода была символом бытия, прекрасным и чаще всего недоступным.
Сейчас Майк понял, что знать теоретически и узреть воочию – не одно и то же. При виде Атлантического океана он преисполнился благоговейным ужасом, и Джилл пришлось приструнить его:
– Майк! Возьми себя в руки!
Майк подавил волнение и попытался подсчитать, сколько в океане воды, но запутался в цифрах.
Когда они приземлились, Джабл напомнил:
– Девочки, вы не забыли о своих обязанностях? Вы должны окружить Майка, вовремя наступать каблуками на слишком ретивые ноги и локтями отталкивать слишком ретивые животы. Энн, тебя это тоже касается, хоть ты и Свидетель. Может быть, скажешь, что Свидетель не имеет права топтаться по ногам в толпе?
– Босс, вокруг Свидетеля никто не толпится, но я все же надела туфли на высокой шпильке, а вес у меня от природы внушительный.
– О'кей. Дюк, пусть Ларри поскорее за нами возвращается.
– Понял, босс. Не волнуйтесь.
– Я имею право волноваться, когда захочу. Пойдемте.
Харшоу, за ним Кэкстон, затем Майк в окружении женщин вышли из автобуса, который сразу же поднялся в воздух. На посадочной площадке, несмотря на многочисленных встречающих, царил порядок. Навстречу делегации поспешил человек.
– Вы доктор Харшоу? – вежливо осведомился он. – Я – Том Брэдли, старший адъютант Генерального Секретаря. Вас приглашают в апартаменты мистера Дугласа. Он хочет побеседовать с вами до начала официальных переговоров. – Нет.
– Вы не поняли, – удивленно заморгал Брэдли. – Вас приглашает сам Генеральный Секретарь. Он сказал, что вы можете взять с собой мистера Смита, Человека с Марса.
– Нет. Мы идем прямо в конференц-зал. Пусть нас проводят. А я вам дам поручение. Мириам, письмо!
– Но, доктор Харшоу…
– Я сказал: нет. Будьте добры, отнесите это Генеральному Секретарю и сейчас же доставьте мне ответ. – Харшоу расписался на конверте, который подала ему Мириам, поверх подписи поставил отпечаток большого пальца и вручил конверт Брэдли. – Передайте Генеральному Секретарю, что я прошу его прочитать письмо немедленно – пока не начались переговоры.
– Генеральный Секретарь желает…
– Генеральный Секретарь желает прочитать мое письмо. Молодой человек, я провидец. Я обещаю вам, что вы потеряете место, если сейчас не поторопитесь.
– Джим, проводи, – сказал Брэдли, унося письмо.
Джабл вздохнул. Над этим письмом пришлось попотеть. Они с Энн написали чуть ли не десяток черновиков. Харшоу хотел, чтобы переговоры завершились подписанием честного соглашения и давал возможность Дугласу спокойно обдумать и взвесить все «за» и «против».
В молодом человеке, которому было велено их проводить, Джабл сразу распознал великого мастера держать нос по ветру; такие мастера есть в свите любого правителя. Молодой человек с улыбкой представился:
– Меня зовут Джим Сэнфорт. Я выполняю обязанности пресс-секретаря при мистере Дугласе. Во время переговоров я буду сопровождать вас – устраивать пресс-конференции и все такое прочее. Вынужден вас огорчить: мы еще не готовы к переговорам; в самую последнюю минуту мы решили перенести их в более просторное помещение. Я думаю…
– Я думаю, что нам следует пройти именно в это помещение.
– Доктор, вы меня не поняли. Там сейчас устанавливают аппаратуру, тянут провода, там полно репортеров. – Очень хорошо. Мы с ними поговорим. – Но это невозможно! Я получил распоряжение…
– Юноша, можете его с таким же успехом забыть. Мы прибыли сюда с единственной целью – участвовать в открытых переговорах. Если вы к ним еще не подготовились, мы поговорим с представителями прессы в конференц-зале. – Позвольте…
– Не держите Человека с Марса на ветру. – Харшоу повысил голос. Есть здесь кто-нибудь, у кого хватило бы ума проводить нас?
– Пойдемте, доктор, – сдался Сэнфорт.
В конференц-зале кишмя кишели репортеры и технический персонал, но в центре уже стоял большой овальный стол, вокруг которого были расставлены стулья и столы поменьше. Майка сразу же заметили; попытки Сэнфорта сдержать толпу были тщетными. Тут кстати пришлись женщины: они благополучно эскортировали Майка к столу. Джабл усадил его за стол, по обе стороны от него расположились Доркас и Джилл, а за спиной Беспристрастный Свидетель и Мириам. Харшоу не стал отгораживаться от объективов и избегать вопросов. Он заранее предупредил Майка, что люди будут делать странные вещи, но их за это не нужно разворачивать перпендикулярно, пока Джилл не даст такого распоряжения.
Смиту было не по себе в такой суматохе, но Джилл взяла его ладонь в свою, и ему стало легче.
Харшоу было на руку, что его снимают – чем больше, тем лучше. Что же касается вопросов, то Джабл их не боялся. За неделю общения с Майком он понял, что без квалифицированной помощи ни один репортер не вытащит из Майка ни одного толкового слова. Репортеры не были готовы к тому, что Майк понимает все буквально и отвечает только на вопросы, заданные в явной форме, поэтому они ничего от него не услышали, кроме «не знаю» и «прошу прощения»…
Корреспондент агентства Рейтер предчувствовал драку за наследство и решил первым проверить правоспособность Майка. Он спросил:
– Мистер Смит, что вы знаете о законах наследования?
Майк до сих пор не мог вникнуть в человеческие идеи о собственности, а особенно – в законы завещания и наследования. Он знал за собой такую слабость, поэтому обратился к книге, которую прочел в библиотеке Джабла. Майк стал подробно пересказывать трактат о наследовании и завещаниях, страницу за страницей, с точностью до запятой, совершенно бесстрастным голосом. Корреспондент разинул рот. В зале воцарилась гробовая тишина. Джабл не останавливал Майка, пока тот не сообщил всем присутствующим, что такое вдовья часть наследства и пожизненные права вдовца на имущество жены, а также как трактовать кровное и единоутробное родство и наследование равными долями.
Наконец Харшоу сказал:
– Достаточно, Майк.
– Это еще не все, – удивленно взглянул на него Майк.
– Позже закончишь. У кого-нибудь есть другие вопросы?
Вылез корреспондент «Лондон Санди Пейпер»:
– Мистер Смит, мы слышали, вам нравятся девушки. Вы когда-нибудь целовались с девушкой?
– Да.
– Вам понравилось?
– Да.
– А что именно вам понравилось?
Майк объяснил:
– Целовать девушек очень приятно. Это как карты: попробуешь – не остановишься.
Загремели аплодисменты, и Майк испугался. Однако он увидел, что Доркас и Джилл не боятся, а изо всех сил стараются сдержать то шумное проявление удовольствия, которому он так и не научился. Майк преодолел страх и стал ждать, пока шум стихнет.
От дальнейших вопросов Майка избавило появление в толпе знакомого лица.
– Брат мой доктор Махмуд! – воскликнул Майк и от волнения перешел на марсианский.
Махмуд, переводчик с «Чемпиона», помахал Майку рукой, улыбнулся и поспешил к нему, говоря что-то по-марсиански. Они продолжали изъясняться на непонятном окружающим языке; Майк – стремительно, Махмуд – медленно. Слушателям казалось, что носорог бодает металлический забор.
Смит впервые видел материальное воплощение земной цивилизации. Сходя с «Чемпиона», он был еще не в состоянии что-либо увидеть; из окна такси по дороге из Бетесды он тоже почти ничего не успел рассмотреть и ни во что не смог вникнуть. В последующие десять дней его мир был ограничен забором, внутри которого находились дом Харшоу, бассейн, розы, трава, деревья.
За эти десять дней Майк немного освоился и уже узнавал окна. Он понял, что прозрачные стены сделаны специально для того, чтобы сквозь них смотреть. Сейчас он догадался, что нагромождения диковинных предметов – это города. Девушки помогли ему сориентироваться по движущейся карте, приветливо поблескивавшей на специальном пульте. Майк лишь недавно узнал, что люди тоже пользуются картами; тогда ему впервые захотелось домой. Та, первая карта, была неподвижной и мертвой по сравнению с картами, которые Майк видел дома, но тем не менее она ему понравилась. Пусть она была несовершенной по форме, но сама идея карты была марсианской. Они пролетели почти двести миль, и каждый дюйм этого пути Майк пытался впитать и полюбить. Он был поражен величиной человеческих городов и их кипучей жизнью, совершенно непохожей на жизнь его народа. Майк удивился, что города не вымирают. Разве под силу кому-нибудь, кроме Старших Братьев, созерцать такие массы событий и вникать в такие толщи настроений? Дома ему приходилось бывать в брошенных городах; эти города потрясали душу Майка, но учителя очень скоро запретили ему подобные посещения, так как вникли, что он еще не созрел для таких эмоций.
Задав несколько вопросов Джилл и Доркас, Майк определил возраст города, в который они прилетели: чуть больше нескольких земных столетий. Земные единицы измерения времени не имели для Майка физического смысла, поэтому он перевел возраст города в марсианские единицы измерения и получил сто восемь марсианских лет.
Невероятно! Судя по размерам и количеству жителей этот город давно пора оставить, иначе он умрет, не выдержав напряжения мыслей и эмоций жителей. А по возрасту он всего лишь яйцо!
Майк подумал, что обязательно вернется в Вашингтон через сто лет; тогда люди уже должны уйти из города. Он будет бродить по его пустынным улицам, вслушиваться и вникать в его бесконечную красоту и боль. И если к тому времени он станет достаточно взрослым и сильным, то растворится в этом городе, сольется с ним.
Водитель повернул на восток, и Майк увидел море. Джилл сказала, что это вода. Доркас уточнила, что это Атлантический океан, и показала на карте береговую линию. Еще дома Майку рассказывали о том, что на третьей от Солнца планете очень много воды, планета почти вся покрыта влагой жизни, а народ, живущий там, относится к своему богатству чрезвычайно небрежно. На Марсе же даже церемония братания обходилась без воды: вода была символом бытия, прекрасным и чаще всего недоступным.
Сейчас Майк понял, что знать теоретически и узреть воочию – не одно и то же. При виде Атлантического океана он преисполнился благоговейным ужасом, и Джилл пришлось приструнить его:
– Майк! Возьми себя в руки!
Майк подавил волнение и попытался подсчитать, сколько в океане воды, но запутался в цифрах.
Когда они приземлились, Джабл напомнил:
– Девочки, вы не забыли о своих обязанностях? Вы должны окружить Майка, вовремя наступать каблуками на слишком ретивые ноги и локтями отталкивать слишком ретивые животы. Энн, тебя это тоже касается, хоть ты и Свидетель. Может быть, скажешь, что Свидетель не имеет права топтаться по ногам в толпе?
– Босс, вокруг Свидетеля никто не толпится, но я все же надела туфли на высокой шпильке, а вес у меня от природы внушительный.
– О'кей. Дюк, пусть Ларри поскорее за нами возвращается.
– Понял, босс. Не волнуйтесь.
– Я имею право волноваться, когда захочу. Пойдемте.
Харшоу, за ним Кэкстон, затем Майк в окружении женщин вышли из автобуса, который сразу же поднялся в воздух. На посадочной площадке, несмотря на многочисленных встречающих, царил порядок. Навстречу делегации поспешил человек.
– Вы доктор Харшоу? – вежливо осведомился он. – Я – Том Брэдли, старший адъютант Генерального Секретаря. Вас приглашают в апартаменты мистера Дугласа. Он хочет побеседовать с вами до начала официальных переговоров. – Нет.
– Вы не поняли, – удивленно заморгал Брэдли. – Вас приглашает сам Генеральный Секретарь. Он сказал, что вы можете взять с собой мистера Смита, Человека с Марса.
– Нет. Мы идем прямо в конференц-зал. Пусть нас проводят. А я вам дам поручение. Мириам, письмо!
– Но, доктор Харшоу…
– Я сказал: нет. Будьте добры, отнесите это Генеральному Секретарю и сейчас же доставьте мне ответ. – Харшоу расписался на конверте, который подала ему Мириам, поверх подписи поставил отпечаток большого пальца и вручил конверт Брэдли. – Передайте Генеральному Секретарю, что я прошу его прочитать письмо немедленно – пока не начались переговоры.
– Генеральный Секретарь желает…
– Генеральный Секретарь желает прочитать мое письмо. Молодой человек, я провидец. Я обещаю вам, что вы потеряете место, если сейчас не поторопитесь.
– Джим, проводи, – сказал Брэдли, унося письмо.
Джабл вздохнул. Над этим письмом пришлось попотеть. Они с Энн написали чуть ли не десяток черновиков. Харшоу хотел, чтобы переговоры завершились подписанием честного соглашения и давал возможность Дугласу спокойно обдумать и взвесить все «за» и «против».
В молодом человеке, которому было велено их проводить, Джабл сразу распознал великого мастера держать нос по ветру; такие мастера есть в свите любого правителя. Молодой человек с улыбкой представился:
– Меня зовут Джим Сэнфорт. Я выполняю обязанности пресс-секретаря при мистере Дугласе. Во время переговоров я буду сопровождать вас – устраивать пресс-конференции и все такое прочее. Вынужден вас огорчить: мы еще не готовы к переговорам; в самую последнюю минуту мы решили перенести их в более просторное помещение. Я думаю…
– Я думаю, что нам следует пройти именно в это помещение.
– Доктор, вы меня не поняли. Там сейчас устанавливают аппаратуру, тянут провода, там полно репортеров. – Очень хорошо. Мы с ними поговорим. – Но это невозможно! Я получил распоряжение…
– Юноша, можете его с таким же успехом забыть. Мы прибыли сюда с единственной целью – участвовать в открытых переговорах. Если вы к ним еще не подготовились, мы поговорим с представителями прессы в конференц-зале. – Позвольте…
– Не держите Человека с Марса на ветру. – Харшоу повысил голос. Есть здесь кто-нибудь, у кого хватило бы ума проводить нас?
– Пойдемте, доктор, – сдался Сэнфорт.
В конференц-зале кишмя кишели репортеры и технический персонал, но в центре уже стоял большой овальный стол, вокруг которого были расставлены стулья и столы поменьше. Майка сразу же заметили; попытки Сэнфорта сдержать толпу были тщетными. Тут кстати пришлись женщины: они благополучно эскортировали Майка к столу. Джабл усадил его за стол, по обе стороны от него расположились Доркас и Джилл, а за спиной Беспристрастный Свидетель и Мириам. Харшоу не стал отгораживаться от объективов и избегать вопросов. Он заранее предупредил Майка, что люди будут делать странные вещи, но их за это не нужно разворачивать перпендикулярно, пока Джилл не даст такого распоряжения.
Смиту было не по себе в такой суматохе, но Джилл взяла его ладонь в свою, и ему стало легче.
Харшоу было на руку, что его снимают – чем больше, тем лучше. Что же касается вопросов, то Джабл их не боялся. За неделю общения с Майком он понял, что без квалифицированной помощи ни один репортер не вытащит из Майка ни одного толкового слова. Репортеры не были готовы к тому, что Майк понимает все буквально и отвечает только на вопросы, заданные в явной форме, поэтому они ничего от него не услышали, кроме «не знаю» и «прошу прощения»…
Корреспондент агентства Рейтер предчувствовал драку за наследство и решил первым проверить правоспособность Майка. Он спросил:
– Мистер Смит, что вы знаете о законах наследования?
Майк до сих пор не мог вникнуть в человеческие идеи о собственности, а особенно – в законы завещания и наследования. Он знал за собой такую слабость, поэтому обратился к книге, которую прочел в библиотеке Джабла. Майк стал подробно пересказывать трактат о наследовании и завещаниях, страницу за страницей, с точностью до запятой, совершенно бесстрастным голосом. Корреспондент разинул рот. В зале воцарилась гробовая тишина. Джабл не останавливал Майка, пока тот не сообщил всем присутствующим, что такое вдовья часть наследства и пожизненные права вдовца на имущество жены, а также как трактовать кровное и единоутробное родство и наследование равными долями.
Наконец Харшоу сказал:
– Достаточно, Майк.
– Это еще не все, – удивленно взглянул на него Майк.
– Позже закончишь. У кого-нибудь есть другие вопросы?
Вылез корреспондент «Лондон Санди Пейпер»:
– Мистер Смит, мы слышали, вам нравятся девушки. Вы когда-нибудь целовались с девушкой?
– Да.
– Вам понравилось?
– Да.
– А что именно вам понравилось?
Майк объяснил:
– Целовать девушек очень приятно. Это как карты: попробуешь – не остановишься.
Загремели аплодисменты, и Майк испугался. Однако он увидел, что Доркас и Джилл не боятся, а изо всех сил стараются сдержать то шумное проявление удовольствия, которому он так и не научился. Майк преодолел страх и стал ждать, пока шум стихнет.
От дальнейших вопросов Майка избавило появление в толпе знакомого лица.
– Брат мой доктор Махмуд! – воскликнул Майк и от волнения перешел на марсианский.
Махмуд, переводчик с «Чемпиона», помахал Майку рукой, улыбнулся и поспешил к нему, говоря что-то по-марсиански. Они продолжали изъясняться на непонятном окружающим языке; Майк – стремительно, Махмуд – медленно. Слушателям казалось, что носорог бодает металлический забор.