Страница:
Уходя, он сказал то же самое боа-констриктору.
В коридоре они встретили мать Фатимы.
– Босс, милый! – она поцеловала Харшоу и похлопала по животу. – Я вижу, вас голодом не морили.
– Пожаловаться не могу. Видел твою дочурку, Мириам: не ребенок, а ангел.
– Хорошенькая, правда? Продадим ее в Рио.
– Разве в Йемене спрос не больше?
– Вонючка говорит, что нет. – Мириам положила ладонь Харшоу себе на живот. – Слышите? Мы с Вонючкой сделали мальчика – с девчонкой некогда было возиться.
– Мириам, – наставительно сказала Патриция, – так нельзя говорить.
– Прости, Пэтти. О твоем ребенке я так не буду говорить. Тетушка Пэтти у нас благородная леди, а я – нет.
– Точно: ты хулиганка. Если будешь продавать Фатиму, я куплю ее за двойную цену.
– Все предложения тетушке Пэтти: я ничего не решаю, меня иногда пускают посмотреть.
– Я бы на твоем месте ее не продавал – вдруг самой пригодится. Ну-ка, дай взглянуть тебе в глаза… похоже.
– Не похоже, а точно. И Майк говорит, что у нас мальчик.
– Откуда он знает? Я еще не уверен, что ты беременна.
– Она беременна, Джабл, – вступилась Патриция.
– Вы все такой же скептик, босс, – благодушно заявила Мириам. – Мы еще сами не подозревали, что сделали мальчика, а Майк вник и позвонил. Вонючка взял отпуск в университете. И вот мы здесь.
– Чем занимаетесь?
– Работаем, как лошади. С моим мужем дурака не поваляешь, как с вами: он просто рабовладелец.
– Что же вы делаете?
– Составляют словарь марсианского языка, – сообщила Патриция.
– Марсианско-английский? Это нелегко.
– Что вы! – Мириам почти испугалась. – Это просто невозможно! Мы составляем марсианско-марсианский словарь. Такого словаря не существует: марсианам он не нужен. Я выполняю черную работу – печатаю. Майк с Вонючкой – в основном Вонючка – разработали алфавит из восьмидесяти одной буквы. Мы адаптировали ай-би-эмовскую клавиатуру, заняли оба регистра. Босс, я уже не гожусь вам в секретари: разучилась печатать по-английски. Но я вас все равно люблю. Если вы позовете Ближнюю, надеюсь вам пригодиться. Я по-прежнему готовлю и, говорят, у меня есть и другие таланты…
– Я буду диктовать по-марсиански.
– А что, у вас получится. Возьмите пару уроков у Майка – и вперед. Правда, Пэтти?
– Верно, брат мой, – подтвердила Патриция.
В гостиной к ним подошел Кэкстон и отвел Харшоу в сторону.
– Вы, видимо, занимаете большую часть этажа? – спросил Харшоу.
– Да, весь этаж, включая холл, где ходить небезопасно. Тебя предупредили?
– Обязательно.
– Пока нам больше не нужно, но, возможно, скоро станет тесно: народу прибавляется.
– Бен, вы слишком явно скрываетесь. Вас выдаст прислуга отеля.
– Она сюда не заходит. Отель – наша собственность.
– Тем хуже.
– Пока мистер Дуглас не получает зарплату у шефа местной полиции, нам ничего не грозит. Майк владеет отелем через целую цепочку подставных лиц. Дуглас в его дела особенно не суется, а когда я передал колонку Осу Килгаллену, он даже ко мне подобрел. Владельцем числится один из наших людей. Он снял этаж на сезон. Управляющий ничего не спрашивает, ему дорога работа. Так что вполне тихое место. А Майк скоро решит, куда нам направиться.
– Похоже, он предвидел такой поворот событий.
– Несомненно. Две недели назад он распустил гнездо с птенцами. Разослал семьи с детьми в другие города, где намеревается основать новые Гнезда. Оставил только Мириам, потому что она ему нужна. Когда пришли по наши души, нас было не более десятка.
– Но вы чудом остались в живых и потеряли все имущество.
– Самое важное мы сохранили. Материалы для словаря целы. Майк еще захватил кое-какие тряпки и деньги.
– Как ему это удалось? Мне казалось, он сидел в тюрьме.
– Тело сидело, вернее, лежало в трансе, а дух был с нами.
– Не вникаю.
– Это невозможно объяснить: нужно видеть самому. Майк вселился в тело Джилл, хотя мы все были вместе. Когда произошел взрыв, Майк перенес нас сюда, потом вернулся и подобрал кое-какие вещи.
Джабл нахмурился. Кэкстон с досадой спросил:
– Ты не знаешь, что такое телепортация? Что тебя смущает? Не ты ли открывал мне глаза на чудо? Но это не чудо, как не чудо – радио, телефон или компьютер.
– Ты вникаешь, как работает компьютер?
– Нет, конечно.
– Я тоже. Но я бы вник, если бы изучил электронику. Это сложно, но ничего сверхъестественного здесь нет.
– В телепортации нет ничего ни сверхъестественного, ни сверхсложного. Сложно только ей научиться.
– Бен, ты умеешь телепортировать вещи?
– Меня этому в детском саду не учили. Меня взяли в Гнездо из уважения: я ведь первозванный. А по квалификации – на уровне Четвертого Круга. Едва могу контролировать свое собственное тело. Только Пэтти практикует телепортацию, и то я не уверен, что она делает это без помощи Майка. Майк говорит, что она может обойтись без него, но Пэтти излишне скромна и не способна освободиться от зависимости. Знаешь, Джабл, я недавно вник: нам не нужен именно Майк. Ты мог бы быть Человеком с Марса. Или я. Майк – человек, первым научившийся разжигать огонь. Когда он показал остальным, как это делается, каждый – у кого хватило ума не обжечься, стал пользоваться огнем. Ты понимаешь меня?
– Да, вникаю.
– Майк – наш Прометей, не больше. Он постоянно это подчеркивает. Твердит всем вокруг: «Ты есть Бог». Всякое мыслящее существо – Бог. А Майк – человек. Он, безусловно, во многом выше остальных: мелкий человечишко, обучившись марсианским штучкам, объявил бы себя богом всех богов. Майк выше этого искушения: Прометей и только.
Джабл медленно произнес:
– Прометей дорого заплатил за то, что принес людям огонь.
– Майк тоже дорого платит. Он работает по двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, пытаясь научить нас играть с огнем и не обжигаться. Джилл и Пэтти, как могут, стараются его разгрузить, дать ему отдохнуть хотя бы одну ночь в неделю. – Бен улыбнулся. – Но Майка нельзя остановить. В таком городе полно игорных заведений, чуть ли не подпольных, потому что законы в этом отношении здесь суровые. Майк стал проводить свободную ночь в игорных домах, непременно выигрывая. Его пытались обжулить, побить, убить – в результате он приобрел репутацию самого везучего человека в городе, и люди стали толпами валить в Храм. Его пытались не пускать в заведения – и раскаялись. Рулетки не крутились, кости не катились. В конце концов они смирились и вежливо приглашали Майка приходить еще. Так что не только фостериты нас не любят. Городская мафия с ними заодно. Думаю, поджог – ее рук дело. Фостериты не сработали бы так профессионально.
Тем временем в комнату входили люди, подходили друг к другу, здоровались, беседовали. Джабл заметил, что все настроены одинаково: спокойны, расслаблены, но в то же время собраны и сосредоточены. Никто ничем не озабочен, никто не торопится, но все действия целенаправлены и целесообразны. Джаблу даже показалось, что их движения до мелочей продуманы квалифицированным хореографом.
Это напряжение, спокойное, здоровое и непрерывно нарастающее, вдруг что-то напомнило Харшоу. Хирургическая операция, которую проводит мастер? Нет, не то… Вот оно: запуск космической ракеты. В молодости Харшоу пришлось наблюдать космодром в последние минуты перед стартом – те же приглушенные голоса, внешне разобщенная, но тем не менее хорошо скоординированная деятельность, то же ожидание события. Эти люди ждут, пока исполнится ожидание. Но что дальше? Отчего они так счастливы? Все, что они с таким трудом создавали, уничтожено, а они радуются, как дети перед Рождеством.
Харшоу заметил, что нагота, так покоробившая Бена во время его первого визита в Гнездо, здесь не практикуется, хотя обстановка достаточно интимная. И когда появился обнаженный человек, Джабл не сразу обратил на него внимание: он проникся семейной атмосферой, в которой безразлично – кто одет, а кто раздет. Поначалу Харшоу обратил внимание даже не на голое тело, а на густую черную гриву. Ее обладательница с кем-то поговорила, послав Бену воздушный поцелуй, одарила Харшоу взглядом царицы и вышла. Только тогда Джабл понял, что она была одета лишь в королевское величие… и что она далеко не оригинальна в выборе наряда.
Бен проследил за его взглядом.
– Это Рут. Они с мужем были в Новом Свете, подготавливали почву для нового Гнезда. Хорошо, что вернулись. Теперь вся семья в сборе.
– Какая шевелюра! Жаль, что она так быстро ушла.
– Что же ты ее не задержал? Она заглянула специально, чтобы посмотреть на тебя. Ты не заметил, что тебя не особенно беспокоят?
– В самом деле, – Харшоу вдруг стало ясно, что его принимают радушно, но скорее с кошачьей вежливостью, чем с собачьим дружелюбием.
– Все ужасно рады, что ты приехал, но они тебя боятся.
– Боятся?
– Я тебе это еще в прошлом году говорил. Майк сделал из тебя живую легенду. Он сказал, что ты единственный человек, способный «вникнуть полностью» в Истину, не зная марсианского. Все думают, что ты читаешь мысли не хуже Майка.
– Какая ерунда! Надеюсь, ты их разубедил?
– Вправе ли я развеять легенду? И в силах ли? Они едва ли не думают, что на завтрак ты ешь младенцев, а когда рычишь, земля дрожит. Любой из них был бы в восторге, если бы ты заговорил с ним. Навязываться же не решаются. Знают, что даже Майк встает по стойке «смирно», когда ты говоришь.
Джабл заклеймил столь позорное заблуждение коротким словом.
– Безусловно, – согласился Бен. – Но Майк тоже человек, а человеку свойственно заблуждаться. Тебе придется смириться с чином святого.
– Ага, старая знакомая! Джилл! Джилл, иди сюда, дорогая!
– Меня зовут Дон, – женщина нерешительно приблизилась, – но все равно спасибо.
Она подошла еще ближе, и Харшоу показалось, что она собирается его поцеловать. Но она опустилась на колено, и приложила губы к его руке. – Мы приветствуем тебя, отец Джабл, и рады разделить с тобой воду. Харшоу отдернул руку.
– Ради Бога, деточка, встань с колен и сядь рядом со мной.
– Хорошо, отец.
– Называй меня просто Джабл и скажи всем, что я не люблю, когда со мной обращаются, как с прокаженным. Хотелось бы думать, что я попал в лоно своей семьи.
– Так оно и есть… Джабл.
– Значит, называйте меня по имени и считайте братом: ни больше, ни меньше. Первый же, кто обратится ко мне почтительно, останется после уроков без обеда. Вникла?
– Хорошо, Джабл, – согласилась она. – Я уже всем сказала.
– Дон, очевидно, сообщила Пэтти, – пояснил Бен, – а Пэтти передает другим, тем, кому можно передать мысли, а они расскажут двоечникам, вроде меня, словами.
– Почти угадал, – подтвердила Дон, – только я говорила с Джилл, а не с Пэтти: Пэтти вышла куда-то по поручению Майка. Джабл, ты смотрел стерео? Передавали интересные новости.
– Не смотрел.
– Ты имеешь в виду побег из тюрьмы, Дон?
– Да, Бен.
– Джабл об этом не знает. Майк не просто разобрал свою камеру и ушел.
Он разнес в щепки все тюрьмы в округе и разоружил всю полицию. С одной стороны, для того, чтобы они недельку-другую поработали, а с другой – потому что не любит, когда человека сажают под замок. Он считает это величайшим злом.
– Майк деликатный человек, – согласился Харшоу. – Он никого не стал бы запирать.
Бен покачал головой.
– Майка можно обвинить в чем угодно, кроме деликатности. Он может убить человека без тени сомнения. Но он крайний анархист и считает, что запирать человека нельзя. Его кредо: полная свобода и полная ответственность за свои поступки. Ты есть Бог. – В чем же вы усмотрели противоречие, сэр? Иногда бывает действительно необходимо убить человека. А запереть его – значит, совершить преступление против его суверенитета, а также, и своей личности. – Майк прав. Ты действительно вникаешь в жизнь по-марсиански. Я так не могу. Я только учусь. Ну, и что они делают, Дон?
– Носятся, как ошпаренные. Мэр попросил помощи у Президента и у Федерации – обещали оказать и не обманули. Прилетели машины с войсками. Солдаты выходят из машин и вдруг оказываются голые, а машины исчезают.
– Теперь понятно, почему он так долго не возвращается. Ему нужно было сосредоточить все внимание, чтобы уследить за таким множеством объектов. Если войска не перестанут прибывать, боюсь, Майк навечно останется в трансе.
Дон с сомнением проговорила:
– Мне так не кажется, Бен. Я бы с таким количеством объектов никогда не справилась, а Майк справится и при этом еще сумеет ехать на велосипеде вниз головой.
– Н-не знаю. Мне иногда становится страшно с вами, чудотворцами. Пойду посмотрю стерео. А ты развлеки папу Джабла, он любит маленьких девочек.
Кэкстон пошел прочь, за ним полетела пачка сигарет и вскочила в карман.
– Это Бен сделал или ты? – спросил Джабл.
– Бен. Он все время забывает сигареты, и они гоняются за ним по всему Гнезду.
– Ишь ты, а скромничал!
– Бен постигает истину гораздо быстрее, чем ему кажется. Он святой человек.
– Хм… Дон, ты не та ли Дон Ардент, которую я видел у фостеритов?
– О, ты не забыл? – у нее был такой вид, будто Джабл угостил ее конфетой.
– Конечно, нет. Но ты переменилась. Стала гораздо красивее.
– Действительно, стала. Ты даже принял меня за Джиллиан, которая, кстати, еще красивее.
– Где она? Я думал, она первая выбежит меня встречать.
– Она работает, – Дон помолчала. – Я позвала ее, она скоро придет, а я сменю ее, если ты позволишь.
– Беги, девочка.
Не успела она выйти, как к Джаблу подсел доктор Махмуд.
– Как тебе не стыдно! – напустился на него Харшоу. – Не предупредил, что приезжаешь, и внучку мне представляла змея!
– Джабл, вы непростительно торопитесь!
– Сэр, когда человек… – тут кто-то, подойдя сзади, закрыл Харшоу ладонями глаза.
– Угадай, кто, – прозвучал голос.
– Вельзевул!
– Холодно!
– Леди Макбет.
– Теплее. Даю третью, последнюю попытку.
– Джиллиан, перестань шалить и сядь рядом со мной.
– Слушаюсь, отец.
– А отцом меня можно называть только дома, в Поконосе. Так вот, сэр, я остановился на том, что когда человек доживает до моих лет, он неминуемо начинает торопиться. Для него каждый рассвет – подарок судьбы, ведь за ним может не последовать закат.
– Джабл, вы, кажется, думаете, что если вы перестанете поставлять миру рассказы, земля перестанет вращаться?
– Разумеется, сэр.
Подошла Мириам, втиснулась между мужем и Харшоу.
– Я ведь мог умереть и больше не увидеть твоей гадкой физиономии, а также более приемлемого лица моей бывшей секретарши…
– Босс, не напрашивайтесь на шлепок! – прошептала Мириам ему на ухо.
– Я исключительно красива и имею этому божественное подтверждение.
– Более того, из-за вашего нежелания отправить мне открытку я мог бы не увидеть мою водяную внучку. В этом случае мой призрак преследовал бы вас всю жизнь.
– Вот и посмотрели бы на Мики, как она втирает себе в волосы тертую морковь. Отвратительное зрелище.
– Я говорил образно.
– А я буквально. Мики настоящий поросенок.
– Кстати, босс, – вмешалась Джилл, – почему вы считаете, что говорили образно?
– Потому что «призрак» – это понятие, которое я использую исключительно в качестве метафоры.
– Это реальность, – настаивала Джилл.
– Возможно, но я предпочитаю во плоти наслаждаться видом маленьких девочек.
– Джабл, вам еще не пора умирать, – сказал Махмуд, – Майк вник в вас и предсказал вам долгую жизнь.
– Я уже положил себе предел из трех цифр. – А что это за цифры? – с невинным видом поинтересовалась Мириам. Уж не Мафусаиловы ли годы?
– Бесстыдница!
– Мой муж говорит, что все женщины бесстыдницы, поэтому их вообще не стоит слушать.
– Он правильно говорит. Как только мои часы покажут три цифры, я дематериализуюсь: по-марсиански или по-земному – как получится. Этого вы у меня не отнимете. Восхождение на небеса – величайшее событие в жизни человека.
– Насчет этого вы правы, босс, – медленно сказала Джилл, – но не ждите свершения события скоро. Ваше ожидание еще не исполнилось. Элли на прошлой неделе составляла для вас гороскоп.
– Гороскоп? Какой кошмар! Кто такая Элли? Как она посмела? Подать ее сюда, я отправлю ее в бюро по найму, путь дадут ей работу, если ей делать нечего.
– Боюсь, что из этого ничего не выйдет, Джабл, – вступил Махмуд, она работает над нашим словарем. А зовут ее мадам Александра Везан.
– Бекки? – обрадовался Джабл. – И она с нами?
– Да, только мы называем ее Элли, потому что у нас есть еще одна Бекки. Не смейтесь над ее гороскопами, Джабл: ей дано видеть.
– Чепуха! Ты сам знаешь, Вонючка, что астрология – ерунда на постном масле.
– Разумеется. Сама Элли это тоже признает. Большинство астрологов – шарлатаны. Но Элли занимается гороскопами еще активнее, чем раньше, с применением марсианской астрономии. Таким образом она вникает в жизнь. Все равно куда смотреть – в воду, в хрустальный шар или в куриные внутренности. Главное – видеть. А она видит.
– Что это значит?
– Это значит, что она может осмыслить не только то, что ее окружает непосредственно, а охватить гораздо большую область Вселенной. Майка этому научили марсиане, Элли – талантливая самоучка. Ей можно простить глупое орудие труда – астрологию. Четки тоже глупая вещь, но иногда помогает, – он достал из кармана четки и принялся перебирать. – Если человек переворачивает кепку козырьком назад и выигрывает в покер – пусть переворачивает, лишь бы деньги шли. Харшоу поглядел на четки и спросил: – Ты до сих пор правоверный? Или примкнул к церкви Майка!
– И то, и другое, – сказал Махмуд, отложив четки.
– Вонючка, это несовместимые мировоззрения.
– Это верно лишь на первый взгляд. Можно сказать, что я принял религию Марьям, а она – мою. Но, Джабл, брат мой, я остался рабом Божиим, подвластным его воле, и вместе с тем говорю: «Ты есть Бог. Все, что мыслит и чувствует, есть Бог». Пророк никогда не утверждал, что он последний из пророков, и сказал все, что только можно было. Покоряться воле Бога – не значит быть роботом, неспособным сделать выбор, а, значит, и согрешить. Покорность может подразумевать – непременно подразумевает ответственность за то, что ты несешь в мир. Мы можем превратить мир в райский сад, но можем и разрушить, – он улыбнулся. – Бог может все, кроме одного: он не может уйти от себя, отказаться от своей тотальной ответственности и должен вечно покоряться своей воле. И моей, и вашей, и Майка…
Джабл вздохнул:
– Утомила меня твоя теология. Где Бекки? Двадцать лет ее не видел, соскучился…
– Еще увидите, но чуть позже. Она занята: диктует. Я сейчас объясню. Каждый день я вхожу в мысленный контакт с Майком. Это занимает несколько секунд, но по насыщенности информацией равно восьмичасовому рабочему дню. Все, что я узнаю от него, я диктую на магнитофон. Потом люди, обученные марсианской фонетике, транскрибируют это. Затем Марьям печатает, а мы с Майком, (чаще я, Майку некогда) проверяем. Майк знает, что мы с Марьям собираемся домой. Он готовит нам домашнее задание на несколько лет вперед. Уже готовы ленты с лекциями, которые мы перенесем на бумагу, когда закончим словарь. Очевидно, нам с Марьям скоро захочется домой, потому что Майк стал передавать словарь ускоренным методом. В восьми комнатах стоят магнитофоны и работают одновременно и почти беспрерывно. Майк вводит Джилл, меня, Марьям, Элли, некоторых других по очереди в транс, передает часть словаря, а мы сразу же надиктовываем на магнитофон. Кому попало эту работу поручить нельзя. Нужно, чтобы человек имел хорошее произношение, великолепную память и способность входить в контакт. У Сэма есть все, кроме произношения. Он умудряется говорить по-марсиански с еврейским акцентом. Так вот, Элли сейчас диктует. Для того, чтобы ничего не забыть, она должна находиться в состоянии, близком к трансу. Если ее прервать, она выйдет из этого состояния и все забудет.
– Я понял, – кивнул Джабл, – хотя мне трудновато представить Бекки в роли адепта марсианской веры. Правда, когда-то она была отличной ясновидящей. Такие мысли читала – зрители только ахали! Вонючка, если для работы нужны покой и уединение, почему бы тебе не приехать ко мне? Я пристроил новое крыло, места хватит.
– Может быть, приедем. Мы еще в ожидании.
– Милый, – оживилась Мириам, – я с удовольствием поеду, если Майк выставит нас из Гнезда.
– Ты хочешь сказать, что когда мы вникнем, придет пора оставить Гнездо?
– Это одно и то же.
– Ты говоришь правильно, моя дорогая… А когда нам дадут поесть? Я испытываю в этом до смешного немарсианскую потребность. Что-то Пэтти запаздывает…
– Ты от нее слишком многого хочешь; она не может одновременно работать над словарем, быть всем нянькой, бегать по поручениям Майка и подавать тебе еду, как только ты проголодаешься. Джабл, Вонючка никогда не станет проповедником: он раб своего желудка.
– Я от него мало отличаюсь.
– А вы, женщины, могли бы Пэтти помочь, – сказал Махмуд.
– Это запрещенный прием. Ты отлично знаешь, что мы стараемся помогать, но нам ничего не дают делать. Тони в кухню вообще никого не пускает. – Мириам встала. – Джабл, пойдем, разведаем, что там на обед. Тони будет польщен вашим визитом.
Харшоу последовал за ней. Тони сначала скривился, но, увидев, кого привела Мириам, радушно заулыбался и стал показывать свою лабораторию, предавая анафеме негодяев, уничтоживших вместе с гнездом его кухню. Тем временем ложка, без видимой посторонней помощи, размешивала соус. Сесть во главе стола Харшоу отказался. Почетное место осталось свободным. Джабл никак не мог отделаться от чувства, что туда сел Майк, и все его видят, а он Харшоу, нет. Напротив Джабла оказался доктор Нельсон. Джабл удивился бы больше, если бы Нельсона здесь не было.
– Привет, Джабл! У нас общая вода.
– Глубокой воды! За доктора здесь?
Нельсон покачал головой:
– За студента.
– Что выучил?
– Что медицина никому не нужна.
– Я мог вам это сказать еще двадцать лет назад, если бы вы спросили.
Вана видели?
– Он должен быть сегодня ночью или завтра утром. Только прилетел.
– Он здесь часто бывает? – спросил Джабл.
– Не очень, ему некогда. Учится заочно.
– Рад буду его повидать, больше года не встречались.
Нельсон переключил свое внимание на Доркас, сидевшую справа от него, Харшоу тоже заговорил с соседом справа. В воздухе висело еще более плотное ожидание, чем раньше. Внешне же все было совершенно спокойно – обычный семейный обед.
Пошел по кругу стакан воды. Когда дошла очередь до Харшоу, он сделал глоток и передал стакан соседке слева, от благоговения потерявшей дар речи.
– Прими от меня воду!
Она еле вымолвила:
– Спасибо, оте… Джабл.
Больше он ничего от нее не добился.
Стакан, завершая круг, оказался на свободном месте во главе стола. В нем оставалось еще немного воды. Стакан поднялся, опрокинулся, вода исчезла, а стакан опустился на скатерть. Джабл решил, что стакан был выпит в его честь. Почему же церемония не сопровождалась приличествующей случаю вакханалией? Из-за осадного положения или из-за почтения к нему, Харшоу? Джабл склонился в пользу второго предположения и почувствовал досаду. С одной стороны, он был рад, что ему не пришлось отказываться от приглашения, которое в его годы он был не в силах принять, а с другой… Ребята, сегодня на каток не пойдем, развлечем бабушку, поиграем с ней в домино… Нет, лучше на каток, и переломать ноги, чем признать, что годен только для домино.
От этих размышлений Харшоу отвлек сосед справа, которого звали Сэм.
– Мы потерпели лишь кажущееся поражение, – говорил он. – На самом деле мы продвигаемся вперед. Конечно, у нас будут неприятности: никакое общество никому не позволит безнаказанно подрывать его устои. А мы отвергаем все его институты – от собственности до брака.
– Вы отвергаете собственность?
– Да, в том виде, в котором она существует. В настоящий момент Майкл бросил вызов лишь кучке жуликов. А что будет, когда в стране появятся тысячи, десятки и сотни тысяч людей, которых не смогут остановить замки и стены, которым только самодисциплина сможет приказать не брать чужого? Поверьте, наша самодисциплина будет сильнее всяких законов. Но никакой банкир этого не поймет, пока не повторит наш тернистый путь… и не перестанет быть банкиром. Что станет с рынком, когда всем будет заранее известно, как станут двигаться товары?
– Сами вы это знаете?
– Мне это безразлично. Но мой двоюродный брат Саул – вон тот, здоровенный – вместе с Элли пытается в это вникнуть. Майк призывает их к осторожности, не позволяет кого-либо сильно разорять, советует хранить деньги на нескольких счетах… Человек, владеющий нашей дисциплиной, сделает деньги на чем угодно и гораздо успешнее, чем непосвященный. Деньги и собственность не исчезнут, Майк говорит, что это полезные вещи, но они будут действовать по новым правилам. Тот, кто не приспособится к этим правилам – разорится. Что станет с «Лунар Энтерпрайзез», когда люди смогут добираться до Луны способом телепортации?
– Мне продавать акции или покупать?
– Спросите Саула. Он может разорить корпорацию, а может не трогать еще лет двести. А как учителя станут справляться с детьми, которые будут знать больше, чем они? Что делать врачам, если люди перестанут болеть? Что станет с текстильной и швейной промышленностью, когда люди перестанут одеваться? А во что превратится сельское хозяйство, когда мы сможем приказать сорнякам не расти, а урожай будет убираться сам собой? Все изменится до неузнаваемости. Теперь о семье. Вы знаете, сколько денег наша страна тратит ежегодно на противозачаточные средства?
В коридоре они встретили мать Фатимы.
– Босс, милый! – она поцеловала Харшоу и похлопала по животу. – Я вижу, вас голодом не морили.
– Пожаловаться не могу. Видел твою дочурку, Мириам: не ребенок, а ангел.
– Хорошенькая, правда? Продадим ее в Рио.
– Разве в Йемене спрос не больше?
– Вонючка говорит, что нет. – Мириам положила ладонь Харшоу себе на живот. – Слышите? Мы с Вонючкой сделали мальчика – с девчонкой некогда было возиться.
– Мириам, – наставительно сказала Патриция, – так нельзя говорить.
– Прости, Пэтти. О твоем ребенке я так не буду говорить. Тетушка Пэтти у нас благородная леди, а я – нет.
– Точно: ты хулиганка. Если будешь продавать Фатиму, я куплю ее за двойную цену.
– Все предложения тетушке Пэтти: я ничего не решаю, меня иногда пускают посмотреть.
– Я бы на твоем месте ее не продавал – вдруг самой пригодится. Ну-ка, дай взглянуть тебе в глаза… похоже.
– Не похоже, а точно. И Майк говорит, что у нас мальчик.
– Откуда он знает? Я еще не уверен, что ты беременна.
– Она беременна, Джабл, – вступилась Патриция.
– Вы все такой же скептик, босс, – благодушно заявила Мириам. – Мы еще сами не подозревали, что сделали мальчика, а Майк вник и позвонил. Вонючка взял отпуск в университете. И вот мы здесь.
– Чем занимаетесь?
– Работаем, как лошади. С моим мужем дурака не поваляешь, как с вами: он просто рабовладелец.
– Что же вы делаете?
– Составляют словарь марсианского языка, – сообщила Патриция.
– Марсианско-английский? Это нелегко.
– Что вы! – Мириам почти испугалась. – Это просто невозможно! Мы составляем марсианско-марсианский словарь. Такого словаря не существует: марсианам он не нужен. Я выполняю черную работу – печатаю. Майк с Вонючкой – в основном Вонючка – разработали алфавит из восьмидесяти одной буквы. Мы адаптировали ай-би-эмовскую клавиатуру, заняли оба регистра. Босс, я уже не гожусь вам в секретари: разучилась печатать по-английски. Но я вас все равно люблю. Если вы позовете Ближнюю, надеюсь вам пригодиться. Я по-прежнему готовлю и, говорят, у меня есть и другие таланты…
– Я буду диктовать по-марсиански.
– А что, у вас получится. Возьмите пару уроков у Майка – и вперед. Правда, Пэтти?
– Верно, брат мой, – подтвердила Патриция.
В гостиной к ним подошел Кэкстон и отвел Харшоу в сторону.
– Вы, видимо, занимаете большую часть этажа? – спросил Харшоу.
– Да, весь этаж, включая холл, где ходить небезопасно. Тебя предупредили?
– Обязательно.
– Пока нам больше не нужно, но, возможно, скоро станет тесно: народу прибавляется.
– Бен, вы слишком явно скрываетесь. Вас выдаст прислуга отеля.
– Она сюда не заходит. Отель – наша собственность.
– Тем хуже.
– Пока мистер Дуглас не получает зарплату у шефа местной полиции, нам ничего не грозит. Майк владеет отелем через целую цепочку подставных лиц. Дуглас в его дела особенно не суется, а когда я передал колонку Осу Килгаллену, он даже ко мне подобрел. Владельцем числится один из наших людей. Он снял этаж на сезон. Управляющий ничего не спрашивает, ему дорога работа. Так что вполне тихое место. А Майк скоро решит, куда нам направиться.
– Похоже, он предвидел такой поворот событий.
– Несомненно. Две недели назад он распустил гнездо с птенцами. Разослал семьи с детьми в другие города, где намеревается основать новые Гнезда. Оставил только Мириам, потому что она ему нужна. Когда пришли по наши души, нас было не более десятка.
– Но вы чудом остались в живых и потеряли все имущество.
– Самое важное мы сохранили. Материалы для словаря целы. Майк еще захватил кое-какие тряпки и деньги.
– Как ему это удалось? Мне казалось, он сидел в тюрьме.
– Тело сидело, вернее, лежало в трансе, а дух был с нами.
– Не вникаю.
– Это невозможно объяснить: нужно видеть самому. Майк вселился в тело Джилл, хотя мы все были вместе. Когда произошел взрыв, Майк перенес нас сюда, потом вернулся и подобрал кое-какие вещи.
Джабл нахмурился. Кэкстон с досадой спросил:
– Ты не знаешь, что такое телепортация? Что тебя смущает? Не ты ли открывал мне глаза на чудо? Но это не чудо, как не чудо – радио, телефон или компьютер.
– Ты вникаешь, как работает компьютер?
– Нет, конечно.
– Я тоже. Но я бы вник, если бы изучил электронику. Это сложно, но ничего сверхъестественного здесь нет.
– В телепортации нет ничего ни сверхъестественного, ни сверхсложного. Сложно только ей научиться.
– Бен, ты умеешь телепортировать вещи?
– Меня этому в детском саду не учили. Меня взяли в Гнездо из уважения: я ведь первозванный. А по квалификации – на уровне Четвертого Круга. Едва могу контролировать свое собственное тело. Только Пэтти практикует телепортацию, и то я не уверен, что она делает это без помощи Майка. Майк говорит, что она может обойтись без него, но Пэтти излишне скромна и не способна освободиться от зависимости. Знаешь, Джабл, я недавно вник: нам не нужен именно Майк. Ты мог бы быть Человеком с Марса. Или я. Майк – человек, первым научившийся разжигать огонь. Когда он показал остальным, как это делается, каждый – у кого хватило ума не обжечься, стал пользоваться огнем. Ты понимаешь меня?
– Да, вникаю.
– Майк – наш Прометей, не больше. Он постоянно это подчеркивает. Твердит всем вокруг: «Ты есть Бог». Всякое мыслящее существо – Бог. А Майк – человек. Он, безусловно, во многом выше остальных: мелкий человечишко, обучившись марсианским штучкам, объявил бы себя богом всех богов. Майк выше этого искушения: Прометей и только.
Джабл медленно произнес:
– Прометей дорого заплатил за то, что принес людям огонь.
– Майк тоже дорого платит. Он работает по двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, пытаясь научить нас играть с огнем и не обжигаться. Джилл и Пэтти, как могут, стараются его разгрузить, дать ему отдохнуть хотя бы одну ночь в неделю. – Бен улыбнулся. – Но Майка нельзя остановить. В таком городе полно игорных заведений, чуть ли не подпольных, потому что законы в этом отношении здесь суровые. Майк стал проводить свободную ночь в игорных домах, непременно выигрывая. Его пытались обжулить, побить, убить – в результате он приобрел репутацию самого везучего человека в городе, и люди стали толпами валить в Храм. Его пытались не пускать в заведения – и раскаялись. Рулетки не крутились, кости не катились. В конце концов они смирились и вежливо приглашали Майка приходить еще. Так что не только фостериты нас не любят. Городская мафия с ними заодно. Думаю, поджог – ее рук дело. Фостериты не сработали бы так профессионально.
Тем временем в комнату входили люди, подходили друг к другу, здоровались, беседовали. Джабл заметил, что все настроены одинаково: спокойны, расслаблены, но в то же время собраны и сосредоточены. Никто ничем не озабочен, никто не торопится, но все действия целенаправлены и целесообразны. Джаблу даже показалось, что их движения до мелочей продуманы квалифицированным хореографом.
Это напряжение, спокойное, здоровое и непрерывно нарастающее, вдруг что-то напомнило Харшоу. Хирургическая операция, которую проводит мастер? Нет, не то… Вот оно: запуск космической ракеты. В молодости Харшоу пришлось наблюдать космодром в последние минуты перед стартом – те же приглушенные голоса, внешне разобщенная, но тем не менее хорошо скоординированная деятельность, то же ожидание события. Эти люди ждут, пока исполнится ожидание. Но что дальше? Отчего они так счастливы? Все, что они с таким трудом создавали, уничтожено, а они радуются, как дети перед Рождеством.
Харшоу заметил, что нагота, так покоробившая Бена во время его первого визита в Гнездо, здесь не практикуется, хотя обстановка достаточно интимная. И когда появился обнаженный человек, Джабл не сразу обратил на него внимание: он проникся семейной атмосферой, в которой безразлично – кто одет, а кто раздет. Поначалу Харшоу обратил внимание даже не на голое тело, а на густую черную гриву. Ее обладательница с кем-то поговорила, послав Бену воздушный поцелуй, одарила Харшоу взглядом царицы и вышла. Только тогда Джабл понял, что она была одета лишь в королевское величие… и что она далеко не оригинальна в выборе наряда.
Бен проследил за его взглядом.
– Это Рут. Они с мужем были в Новом Свете, подготавливали почву для нового Гнезда. Хорошо, что вернулись. Теперь вся семья в сборе.
– Какая шевелюра! Жаль, что она так быстро ушла.
– Что же ты ее не задержал? Она заглянула специально, чтобы посмотреть на тебя. Ты не заметил, что тебя не особенно беспокоят?
– В самом деле, – Харшоу вдруг стало ясно, что его принимают радушно, но скорее с кошачьей вежливостью, чем с собачьим дружелюбием.
– Все ужасно рады, что ты приехал, но они тебя боятся.
– Боятся?
– Я тебе это еще в прошлом году говорил. Майк сделал из тебя живую легенду. Он сказал, что ты единственный человек, способный «вникнуть полностью» в Истину, не зная марсианского. Все думают, что ты читаешь мысли не хуже Майка.
– Какая ерунда! Надеюсь, ты их разубедил?
– Вправе ли я развеять легенду? И в силах ли? Они едва ли не думают, что на завтрак ты ешь младенцев, а когда рычишь, земля дрожит. Любой из них был бы в восторге, если бы ты заговорил с ним. Навязываться же не решаются. Знают, что даже Майк встает по стойке «смирно», когда ты говоришь.
Джабл заклеймил столь позорное заблуждение коротким словом.
– Безусловно, – согласился Бен. – Но Майк тоже человек, а человеку свойственно заблуждаться. Тебе придется смириться с чином святого.
– Ага, старая знакомая! Джилл! Джилл, иди сюда, дорогая!
– Меня зовут Дон, – женщина нерешительно приблизилась, – но все равно спасибо.
Она подошла еще ближе, и Харшоу показалось, что она собирается его поцеловать. Но она опустилась на колено, и приложила губы к его руке. – Мы приветствуем тебя, отец Джабл, и рады разделить с тобой воду. Харшоу отдернул руку.
– Ради Бога, деточка, встань с колен и сядь рядом со мной.
– Хорошо, отец.
– Называй меня просто Джабл и скажи всем, что я не люблю, когда со мной обращаются, как с прокаженным. Хотелось бы думать, что я попал в лоно своей семьи.
– Так оно и есть… Джабл.
– Значит, называйте меня по имени и считайте братом: ни больше, ни меньше. Первый же, кто обратится ко мне почтительно, останется после уроков без обеда. Вникла?
– Хорошо, Джабл, – согласилась она. – Я уже всем сказала.
– Дон, очевидно, сообщила Пэтти, – пояснил Бен, – а Пэтти передает другим, тем, кому можно передать мысли, а они расскажут двоечникам, вроде меня, словами.
– Почти угадал, – подтвердила Дон, – только я говорила с Джилл, а не с Пэтти: Пэтти вышла куда-то по поручению Майка. Джабл, ты смотрел стерео? Передавали интересные новости.
– Не смотрел.
– Ты имеешь в виду побег из тюрьмы, Дон?
– Да, Бен.
– Джабл об этом не знает. Майк не просто разобрал свою камеру и ушел.
Он разнес в щепки все тюрьмы в округе и разоружил всю полицию. С одной стороны, для того, чтобы они недельку-другую поработали, а с другой – потому что не любит, когда человека сажают под замок. Он считает это величайшим злом.
– Майк деликатный человек, – согласился Харшоу. – Он никого не стал бы запирать.
Бен покачал головой.
– Майка можно обвинить в чем угодно, кроме деликатности. Он может убить человека без тени сомнения. Но он крайний анархист и считает, что запирать человека нельзя. Его кредо: полная свобода и полная ответственность за свои поступки. Ты есть Бог. – В чем же вы усмотрели противоречие, сэр? Иногда бывает действительно необходимо убить человека. А запереть его – значит, совершить преступление против его суверенитета, а также, и своей личности. – Майк прав. Ты действительно вникаешь в жизнь по-марсиански. Я так не могу. Я только учусь. Ну, и что они делают, Дон?
– Носятся, как ошпаренные. Мэр попросил помощи у Президента и у Федерации – обещали оказать и не обманули. Прилетели машины с войсками. Солдаты выходят из машин и вдруг оказываются голые, а машины исчезают.
– Теперь понятно, почему он так долго не возвращается. Ему нужно было сосредоточить все внимание, чтобы уследить за таким множеством объектов. Если войска не перестанут прибывать, боюсь, Майк навечно останется в трансе.
Дон с сомнением проговорила:
– Мне так не кажется, Бен. Я бы с таким количеством объектов никогда не справилась, а Майк справится и при этом еще сумеет ехать на велосипеде вниз головой.
– Н-не знаю. Мне иногда становится страшно с вами, чудотворцами. Пойду посмотрю стерео. А ты развлеки папу Джабла, он любит маленьких девочек.
Кэкстон пошел прочь, за ним полетела пачка сигарет и вскочила в карман.
– Это Бен сделал или ты? – спросил Джабл.
– Бен. Он все время забывает сигареты, и они гоняются за ним по всему Гнезду.
– Ишь ты, а скромничал!
– Бен постигает истину гораздо быстрее, чем ему кажется. Он святой человек.
– Хм… Дон, ты не та ли Дон Ардент, которую я видел у фостеритов?
– О, ты не забыл? – у нее был такой вид, будто Джабл угостил ее конфетой.
– Конечно, нет. Но ты переменилась. Стала гораздо красивее.
– Действительно, стала. Ты даже принял меня за Джиллиан, которая, кстати, еще красивее.
– Где она? Я думал, она первая выбежит меня встречать.
– Она работает, – Дон помолчала. – Я позвала ее, она скоро придет, а я сменю ее, если ты позволишь.
– Беги, девочка.
Не успела она выйти, как к Джаблу подсел доктор Махмуд.
– Как тебе не стыдно! – напустился на него Харшоу. – Не предупредил, что приезжаешь, и внучку мне представляла змея!
– Джабл, вы непростительно торопитесь!
– Сэр, когда человек… – тут кто-то, подойдя сзади, закрыл Харшоу ладонями глаза.
– Угадай, кто, – прозвучал голос.
– Вельзевул!
– Холодно!
– Леди Макбет.
– Теплее. Даю третью, последнюю попытку.
– Джиллиан, перестань шалить и сядь рядом со мной.
– Слушаюсь, отец.
– А отцом меня можно называть только дома, в Поконосе. Так вот, сэр, я остановился на том, что когда человек доживает до моих лет, он неминуемо начинает торопиться. Для него каждый рассвет – подарок судьбы, ведь за ним может не последовать закат.
– Джабл, вы, кажется, думаете, что если вы перестанете поставлять миру рассказы, земля перестанет вращаться?
– Разумеется, сэр.
Подошла Мириам, втиснулась между мужем и Харшоу.
– Я ведь мог умереть и больше не увидеть твоей гадкой физиономии, а также более приемлемого лица моей бывшей секретарши…
– Босс, не напрашивайтесь на шлепок! – прошептала Мириам ему на ухо.
– Я исключительно красива и имею этому божественное подтверждение.
– Более того, из-за вашего нежелания отправить мне открытку я мог бы не увидеть мою водяную внучку. В этом случае мой призрак преследовал бы вас всю жизнь.
– Вот и посмотрели бы на Мики, как она втирает себе в волосы тертую морковь. Отвратительное зрелище.
– Я говорил образно.
– А я буквально. Мики настоящий поросенок.
– Кстати, босс, – вмешалась Джилл, – почему вы считаете, что говорили образно?
– Потому что «призрак» – это понятие, которое я использую исключительно в качестве метафоры.
– Это реальность, – настаивала Джилл.
– Возможно, но я предпочитаю во плоти наслаждаться видом маленьких девочек.
– Джабл, вам еще не пора умирать, – сказал Махмуд, – Майк вник в вас и предсказал вам долгую жизнь.
– Я уже положил себе предел из трех цифр. – А что это за цифры? – с невинным видом поинтересовалась Мириам. Уж не Мафусаиловы ли годы?
– Бесстыдница!
– Мой муж говорит, что все женщины бесстыдницы, поэтому их вообще не стоит слушать.
– Он правильно говорит. Как только мои часы покажут три цифры, я дематериализуюсь: по-марсиански или по-земному – как получится. Этого вы у меня не отнимете. Восхождение на небеса – величайшее событие в жизни человека.
– Насчет этого вы правы, босс, – медленно сказала Джилл, – но не ждите свершения события скоро. Ваше ожидание еще не исполнилось. Элли на прошлой неделе составляла для вас гороскоп.
– Гороскоп? Какой кошмар! Кто такая Элли? Как она посмела? Подать ее сюда, я отправлю ее в бюро по найму, путь дадут ей работу, если ей делать нечего.
– Боюсь, что из этого ничего не выйдет, Джабл, – вступил Махмуд, она работает над нашим словарем. А зовут ее мадам Александра Везан.
– Бекки? – обрадовался Джабл. – И она с нами?
– Да, только мы называем ее Элли, потому что у нас есть еще одна Бекки. Не смейтесь над ее гороскопами, Джабл: ей дано видеть.
– Чепуха! Ты сам знаешь, Вонючка, что астрология – ерунда на постном масле.
– Разумеется. Сама Элли это тоже признает. Большинство астрологов – шарлатаны. Но Элли занимается гороскопами еще активнее, чем раньше, с применением марсианской астрономии. Таким образом она вникает в жизнь. Все равно куда смотреть – в воду, в хрустальный шар или в куриные внутренности. Главное – видеть. А она видит.
– Что это значит?
– Это значит, что она может осмыслить не только то, что ее окружает непосредственно, а охватить гораздо большую область Вселенной. Майка этому научили марсиане, Элли – талантливая самоучка. Ей можно простить глупое орудие труда – астрологию. Четки тоже глупая вещь, но иногда помогает, – он достал из кармана четки и принялся перебирать. – Если человек переворачивает кепку козырьком назад и выигрывает в покер – пусть переворачивает, лишь бы деньги шли. Харшоу поглядел на четки и спросил: – Ты до сих пор правоверный? Или примкнул к церкви Майка!
– И то, и другое, – сказал Махмуд, отложив четки.
– Вонючка, это несовместимые мировоззрения.
– Это верно лишь на первый взгляд. Можно сказать, что я принял религию Марьям, а она – мою. Но, Джабл, брат мой, я остался рабом Божиим, подвластным его воле, и вместе с тем говорю: «Ты есть Бог. Все, что мыслит и чувствует, есть Бог». Пророк никогда не утверждал, что он последний из пророков, и сказал все, что только можно было. Покоряться воле Бога – не значит быть роботом, неспособным сделать выбор, а, значит, и согрешить. Покорность может подразумевать – непременно подразумевает ответственность за то, что ты несешь в мир. Мы можем превратить мир в райский сад, но можем и разрушить, – он улыбнулся. – Бог может все, кроме одного: он не может уйти от себя, отказаться от своей тотальной ответственности и должен вечно покоряться своей воле. И моей, и вашей, и Майка…
Джабл вздохнул:
– Утомила меня твоя теология. Где Бекки? Двадцать лет ее не видел, соскучился…
– Еще увидите, но чуть позже. Она занята: диктует. Я сейчас объясню. Каждый день я вхожу в мысленный контакт с Майком. Это занимает несколько секунд, но по насыщенности информацией равно восьмичасовому рабочему дню. Все, что я узнаю от него, я диктую на магнитофон. Потом люди, обученные марсианской фонетике, транскрибируют это. Затем Марьям печатает, а мы с Майком, (чаще я, Майку некогда) проверяем. Майк знает, что мы с Марьям собираемся домой. Он готовит нам домашнее задание на несколько лет вперед. Уже готовы ленты с лекциями, которые мы перенесем на бумагу, когда закончим словарь. Очевидно, нам с Марьям скоро захочется домой, потому что Майк стал передавать словарь ускоренным методом. В восьми комнатах стоят магнитофоны и работают одновременно и почти беспрерывно. Майк вводит Джилл, меня, Марьям, Элли, некоторых других по очереди в транс, передает часть словаря, а мы сразу же надиктовываем на магнитофон. Кому попало эту работу поручить нельзя. Нужно, чтобы человек имел хорошее произношение, великолепную память и способность входить в контакт. У Сэма есть все, кроме произношения. Он умудряется говорить по-марсиански с еврейским акцентом. Так вот, Элли сейчас диктует. Для того, чтобы ничего не забыть, она должна находиться в состоянии, близком к трансу. Если ее прервать, она выйдет из этого состояния и все забудет.
– Я понял, – кивнул Джабл, – хотя мне трудновато представить Бекки в роли адепта марсианской веры. Правда, когда-то она была отличной ясновидящей. Такие мысли читала – зрители только ахали! Вонючка, если для работы нужны покой и уединение, почему бы тебе не приехать ко мне? Я пристроил новое крыло, места хватит.
– Может быть, приедем. Мы еще в ожидании.
– Милый, – оживилась Мириам, – я с удовольствием поеду, если Майк выставит нас из Гнезда.
– Ты хочешь сказать, что когда мы вникнем, придет пора оставить Гнездо?
– Это одно и то же.
– Ты говоришь правильно, моя дорогая… А когда нам дадут поесть? Я испытываю в этом до смешного немарсианскую потребность. Что-то Пэтти запаздывает…
– Ты от нее слишком многого хочешь; она не может одновременно работать над словарем, быть всем нянькой, бегать по поручениям Майка и подавать тебе еду, как только ты проголодаешься. Джабл, Вонючка никогда не станет проповедником: он раб своего желудка.
– Я от него мало отличаюсь.
– А вы, женщины, могли бы Пэтти помочь, – сказал Махмуд.
– Это запрещенный прием. Ты отлично знаешь, что мы стараемся помогать, но нам ничего не дают делать. Тони в кухню вообще никого не пускает. – Мириам встала. – Джабл, пойдем, разведаем, что там на обед. Тони будет польщен вашим визитом.
Харшоу последовал за ней. Тони сначала скривился, но, увидев, кого привела Мириам, радушно заулыбался и стал показывать свою лабораторию, предавая анафеме негодяев, уничтоживших вместе с гнездом его кухню. Тем временем ложка, без видимой посторонней помощи, размешивала соус. Сесть во главе стола Харшоу отказался. Почетное место осталось свободным. Джабл никак не мог отделаться от чувства, что туда сел Майк, и все его видят, а он Харшоу, нет. Напротив Джабла оказался доктор Нельсон. Джабл удивился бы больше, если бы Нельсона здесь не было.
– Привет, Джабл! У нас общая вода.
– Глубокой воды! За доктора здесь?
Нельсон покачал головой:
– За студента.
– Что выучил?
– Что медицина никому не нужна.
– Я мог вам это сказать еще двадцать лет назад, если бы вы спросили.
Вана видели?
– Он должен быть сегодня ночью или завтра утром. Только прилетел.
– Он здесь часто бывает? – спросил Джабл.
– Не очень, ему некогда. Учится заочно.
– Рад буду его повидать, больше года не встречались.
Нельсон переключил свое внимание на Доркас, сидевшую справа от него, Харшоу тоже заговорил с соседом справа. В воздухе висело еще более плотное ожидание, чем раньше. Внешне же все было совершенно спокойно – обычный семейный обед.
Пошел по кругу стакан воды. Когда дошла очередь до Харшоу, он сделал глоток и передал стакан соседке слева, от благоговения потерявшей дар речи.
– Прими от меня воду!
Она еле вымолвила:
– Спасибо, оте… Джабл.
Больше он ничего от нее не добился.
Стакан, завершая круг, оказался на свободном месте во главе стола. В нем оставалось еще немного воды. Стакан поднялся, опрокинулся, вода исчезла, а стакан опустился на скатерть. Джабл решил, что стакан был выпит в его честь. Почему же церемония не сопровождалась приличествующей случаю вакханалией? Из-за осадного положения или из-за почтения к нему, Харшоу? Джабл склонился в пользу второго предположения и почувствовал досаду. С одной стороны, он был рад, что ему не пришлось отказываться от приглашения, которое в его годы он был не в силах принять, а с другой… Ребята, сегодня на каток не пойдем, развлечем бабушку, поиграем с ней в домино… Нет, лучше на каток, и переломать ноги, чем признать, что годен только для домино.
От этих размышлений Харшоу отвлек сосед справа, которого звали Сэм.
– Мы потерпели лишь кажущееся поражение, – говорил он. – На самом деле мы продвигаемся вперед. Конечно, у нас будут неприятности: никакое общество никому не позволит безнаказанно подрывать его устои. А мы отвергаем все его институты – от собственности до брака.
– Вы отвергаете собственность?
– Да, в том виде, в котором она существует. В настоящий момент Майкл бросил вызов лишь кучке жуликов. А что будет, когда в стране появятся тысячи, десятки и сотни тысяч людей, которых не смогут остановить замки и стены, которым только самодисциплина сможет приказать не брать чужого? Поверьте, наша самодисциплина будет сильнее всяких законов. Но никакой банкир этого не поймет, пока не повторит наш тернистый путь… и не перестанет быть банкиром. Что станет с рынком, когда всем будет заранее известно, как станут двигаться товары?
– Сами вы это знаете?
– Мне это безразлично. Но мой двоюродный брат Саул – вон тот, здоровенный – вместе с Элли пытается в это вникнуть. Майк призывает их к осторожности, не позволяет кого-либо сильно разорять, советует хранить деньги на нескольких счетах… Человек, владеющий нашей дисциплиной, сделает деньги на чем угодно и гораздо успешнее, чем непосвященный. Деньги и собственность не исчезнут, Майк говорит, что это полезные вещи, но они будут действовать по новым правилам. Тот, кто не приспособится к этим правилам – разорится. Что станет с «Лунар Энтерпрайзез», когда люди смогут добираться до Луны способом телепортации?
– Мне продавать акции или покупать?
– Спросите Саула. Он может разорить корпорацию, а может не трогать еще лет двести. А как учителя станут справляться с детьми, которые будут знать больше, чем они? Что делать врачам, если люди перестанут болеть? Что станет с текстильной и швейной промышленностью, когда люди перестанут одеваться? А во что превратится сельское хозяйство, когда мы сможем приказать сорнякам не расти, а урожай будет убираться сам собой? Все изменится до неузнаваемости. Теперь о семье. Вы знаете, сколько денег наша страна тратит ежегодно на противозачаточные средства?