Хайнлайн Роберт Энсон. Чужак в чужой стране (Stranger in a Strange Land)

   – Я пытаюсь быть объективным.
   – Тогда не уподобься ортодоксам. Бери пример с Энн.
   – Я не Энн. Я обалдел во время службы. Какая уж там объективность!
   Майк долго показывал всякие штуки: левитацию и еще что-то в том же духе. Пэтти велела мне сидеть на месте, а сама ушла. Она сказала, что Майк объявил, чтобы все, кто не чувствует себя готовыми вступить в следующий круг, ушли. Я сказал: «Может, мне лучше уйти? – «Нет, что ты! Ты уже в Девятом Круге. Сиди, я скоро приду».
   Кажется, никто не вышел. Это была группа намеченных к повышению. Зажегся свет, и рядом с Майком появилась Джилл. Она была настоящая. Она увидела меня и улыбнулась… Когда актер смотрит прямо в камеру, зрителю кажется, что, где бы он ни сидел, актер смотрит ему прямо в глаза. Если Майк отладил все до таких мелочей, то он не промах… Джилл была одета в диковинный костюм. Майк начал говорить, кое-что по-английски. Что-то о Матери всего сущего… и стал называть Джилл разными именами, и с каждым новым именем ее костюм менялся.
 

***

 
   Бен встрепенулся, увидев Джилл. Ни освещение, ни расстояние не могли его обмануть: это была именно Джилл. Она посмотрела на него и улыбнулась. Он вполуха слушал, что говорил Майк, а сам думал, что же представляет собой пространство, которое он все время принимал за аппарат стереовидения. У него возникло желание подняться на сцену и дотронуться до Джилл рукой, но он не решился сорвать Майку сеанс. И вдруг:
   – Кибела!
   Костюм Джилл изменился.
   – Изида!
   Снова изменение костюма.
   – Фриг!… Ге!… Дьявол!… Иштар!… Марьям!… Праматерь Ева!… Матерь Божья!… Любящая и Любимая, Вечная Жизнь!
   Кэкстон дальше не слушал. Джилл превратилась в Праматерь Еву, облаченную лишь в свое величие. Вот она стоит у древа, а по нему ползет змий.
   Джилл улыбнулась, погладила змия по голове, обернулась к зрителям и раскрыла объятия. И зрители устремились в сад Эдема.
   Вернулась Пэтти и тронула Бена за плечо.
   – Пойдем, милый.
   Кэкстону хотелось остаться, насладиться видением Джилл-Евы, войти вместе со всеми в сад Эдема, но он встал и вышел. Оглянувшись, Бен увидел, как Майк обнимает подошедшую к нему зрительницу, и повернулся к Патриции, чтобы не отстать от нее. Поэтому он уже не видел, как одежда кандидатки исчезла, а Майк поцеловал женщину; не видел он и того, как Джилл поцеловала кандидата, одежда которого тоже исчезла.
   – Мы прогуляемся, чтобы они успели вернуться в Храм, – объяснила Пэтти. – Можно было, конечно, поговорить с Майком и в аудитории, но лучше не мешать ему работать.
   – Куда мы идем?
   – На сцену, за боа, а потом в Гнездо. Я думаю, тебе не стоит смотреть на посвящение. Марсианского ты не знаешь и ничего не поймешь.
   – Я хочу поговорить с Джилл.
   – Она обещала заглянуть в Гнездо после службы. Пойдем.
   Патриция открыла какую-то дверь, и Бен оказался в райском саду. Навстречу им поднял голову змий.
   – Радость моя! – сказала Патриция. – Вот и я, твоя мамочка. – Она сняла боа с дерева и уложила в корзину. – Дюк принес его сюда, а я устроила на дереве и рассказала, как себя вести. Тебе повезло, Бен: посвящение в Восьмой Круг не часто случается.
   Бен взял в руки боа и обнаружил, что четырнадцатифутовая змея – тяжелая штука. Корзина была сшита стальными скобами.
   – Поставь ее на пол, – сказала Патриция на верхнем этаже.
   Она разделась и повесила на себя змею.
   – Девочка любит обниматься с мамой, а сегодня она это заслужила. У меня скоро урок, но минут пять можно побаловаться. Змей нельзя разочаровывать, они обижаются, как дети.
   Они подошли ко входу в Гнездо. Бен снял туфли и помог Патриции разуться. В гнезде Бен разделся до плавок и подумывал о том, чтобы снять и их. Он начал понимать, что ходить в Гнезде одетым так же неудобно и неприлично, как явиться в бутсах на танцы. Окон нет, на двери висит памятка, в комнатах тепло, как в живых внутренностях, да и Патриция приглашала раздеться. То, что она сама ходит голая, Бен отнес на счет возможных странностей в поведении татуированных женщин, но, войдя в гостиную, он увидел мужчину, на котором было на одну змею и на много картин меньше, чем на Патриции. «Ты есть Бог», – приветствовал их мужчина и пошел в сторону «Гнездышек» и ванных комнат. На кушетке осталась лежать голая женщина.
   Кэкстон знал, что во многих семьях заведено ходить по дому нагишом. А здесь и была семья – все друг другу братья. Но он никак не решался снять фиговый листок: если войдет кто-то одетый, ему будет стыдно. Надо же: еще не разучился краснеть!
 

***

 
   – Что бы ты сделал на моем месте, Джабл?
   Харшоу поднял брови:
   – Чего ты хочешь? Майк волен организовывать свой семейный быт на нудистский манер. Человеческое тело бывает красивым и отвратительным, но это ничего не значит.
   – Черт возьми, как приятно судить обо всем с высоты Олимпа! Что-то я не разу не видел, как ты бегаешь в компании без штанов. – Ты тоже ходишь в штанах, но я уверен, что не из скромности. Просто-напросто боишься показаться смешным! Это древний невроз с длинным псевдогреческим названием.
   – Неправда! Я просто не знал, как лучше поступить!
   – Вот именно, сэр, неправда. Вы знали, как следует поступить. Но вы боялись при этом выглядеть глупо или подозревали, что сработает мужской рефлекс. Мне кажется, что у Майка есть причины именно таким образом устраивать свой быт. Он ничего не делает просто так.
   – Это правда. Джилл мне объяснила.
 

***

 
   Бен стоял в прихожей, держась за плавки и все еще не решаясь их снять. Вдруг кто-то обнял его за талию.
   – Бен, милый! Как здорово!
   Джилл бросилась в его объятия, прижалась жадным теплым ртом к его губам, и Бен не пожалел, что разделся. Джилл уже не была Праматерью Евой, на ней был наряд жрицы, но Бен радостно сознавал, что держит в руках живую, теплую женщину.
   – Господи, – сказала она, отрываясь от его губ, – как я по тебе скучала! Ты есть Бог!
   – Ты есть Бог, – уступил он. – Джилл, ты еще никогда не была такой красивой!
   – Положение обязывает, – согласилась она. – Знаешь, как было приятно, когда ты смотрел на меня в финале!
   – В финале?
   – Джилл имеет в виду конец службы, – вмешалась Пэтти, – когда она изображала Мать всего сущего. Это цирковой термин. Ну, пока, я побежала.
   – Пэтти, ты забыла, что мы не спешим?
   – Я не спешу, а бегу. Сейчас уложу мою девочку спать – и в класс. Поцелуемся на прощание?
   Бен поймал себя на том, что целует Патрицию. На змей он старался не обращать внимания. Потом Патриция поцеловала Джилл.
   – Пока! – И неторопливо удалилась.
   – Она прелесть, правда, Бен?
   – Правда, хотя вначале она меня смутила.
   – Понимаю. Пэтти всех ошеломляет, потому что никогда не сомневается, а сразу делает то, что считает правильным. Этим она похожа на Майка. Она лучше нас всех постигла его науку, ей бы быть верховной жрицей, но татуировки мешают выполнению некоторых обязанностей. Отвлекают. А она не хочет их снимать.
   – Снять столько татуировок? Она может умереть!…
   – Нет, милый. Майк способен сделать это без ножа и без боли. Но она считает их частью себя. Садись. Дон принесет ужин. Мне нужно поесть, пока ты здесь, а то после не успею. Тебе понравилось у нас? Дон говорит, ты был на общей службе.
   – Был.
   – Ну как?
   – Майк сумел бы продать змеям ботинки.
   – Бен, тебя что-то беспокоит?
   – Нет.
   – Ладно, поговорим об этом через недельку-другую.
   – Я к тому времени уеду.
   – У тебя уже не осталось материала?
   – Есть на три дня. Но мне все равно нужно ехать.
   – А я думала, ты погостишь. Ну, ладно, позвонишь, когда захочешь приехать.
   – Не думаю, чтобы мне захотелось.
   – Захочется, вот увидишь. У нас не совсем церковь.
   – Да, Пэтти что-то такое говорила.
   – По внешним признакам наша организация – церковь. Но мы не стараемся показать людям путь к Богу. Мы не пытаемся спасать души: душу нельзя спасти, потому что нельзя погубить. Мы не стараемся обратить людей в нашу веру: то, что мы им предлагаем – не вера, а правда, и это можно проверить. Мы даем им правду, насущную, как хлеб. Мы показываем им способ жизни, при котором война, голод, насилие становятся такими же бессмысленными, как одежда в нашем Гнезде. Но для этого они должны выучить марсианский. Мы ищем людей, способных верить тому, что они видят, готовых упорно работать: ведь изучение языка – это серьезная работа. Нашу правду нельзя выразить английскими словами, как Бетховеновскую Пятую. – Она улыбнулась. – Майк не спешит. Перед ним проходят тысячи людей, а он отбирает единицы. Некоторые остаются в Гнезде, и он учит их дальше. Когда-нибудь мы выучимся настолько, что сможем организовать собственные Гнезда… Но это еще впереди, мы ведь только учимся. Правда, дорогая?
   Бен поднял глаза и увидел вторую верховную жрицу – Дон, с подносом в руках. Она была одета, как Патриция, только без татуировок.
   – Угощайся, брат Бен. Ты есть Бог, – улыбнулась Дон.
   – Ты есть Бог. Спасибо.
   Она поцеловала его, расставила тарелки и принялась за еду. Бен пожалел, что она села рядом: ему хотелось полюбоваться ее божественными формами со стороны.
   – Еще рано, Джилл, – говорила тем временем Дон, – но ожидание скоро исполнится.
   – Видишь, Бен, – заговорила Джилл, – я сделала перерыв, чтобы поесть, а Майк уже три дня не ест и не сядет есть, пока не освободится. Потом наестся на неделю вперед и снова будет работать. В отличие от нас он не устает.
   – Я тоже не устала, Джилл. Хочешь, я заменю тебя, а ты посидишь с Беном? Давай сюда форму.
   – Сумасшедшая! Сколько ты не отдыхала? Кстати, надо сказать Пэтти, пусть закажет еще двенадцать дюжин облачений. Майк почти все израсходовал. – Уже заказали.
   – Почему мне не сказали? Мое уже тесновато, – она повела плечами, и у Бена захватило дух. – Поправляемся…
   – Есть немножко.
   – Это хорошо. Мы были суховаты. Смотри, Бен, у нас с Дон одинаковые фигуры: рост, объем груди, талии, бедер. И цвет кожи. Мы были с самого начала похожи, а Майк сделал нас почти близнецами. Дорогая, встань, пусть Бен посмотрит.
   Дон отставила тарелку и приняла позу, в которой Джилл представляла Праматерь Еву. Джилл сказала с полным ртом:
   – Видишь, Бен, это я.
   – Не совсем, – улыбнулась Дон.
   – Да, я почти жалею, что у нас не одинаковые лица. Хотя лица становятся похожими, потому что мы делаем одинаковую работу. Знаешь, как удобно иметь близнеца? Дон может купить платье, а оно и мне подойдет…
   – Я думал, что тебе уже не нужны платья, – медленно сказал Бен.
   – Что ты! Не ходить же нам на танцы в этом, – удивилась Джилл.
   – Мы ходим танцевать, чтобы не засыпать… Садись, доедай, Бен уже насмотрелся. Бен, в той группе, которую ты видел, есть замечательный танцор, а в городе полно ночных клубов. Мы с Дон одно время не давали ему спать по ночам, и бедняга едва не засыпал на уроках. Но теперь ему и не нужно спать: он в Восьмом Круге. А почему ты решил, что нам не нужны платья?
   – Потому, – Бен поведал ей о своих мучениях.
   Джилл сделала круглые глаза, засмеялась, но одернула себя.
   – Понимаю. Милый, я осталась в облачении, потому что мне сейчас снова выступать. Если бы я догадалась, что это тебя смущает, то, конечно, сняла бы. Мы уже привыкли друг к другу и не смущаемся; одеваемся и раздеваемся по необходимости. Если не хочешь, можешь не снимать плавки или наоборот, сними, если хочешь.
   – Гм…
   – Только не сердись, – Джилл улыбнулась, и на ее щеках появились ямочки. – Я вспоминаю, как Майк пошел на пляж. Помнишь, Дон?
   – До конца жизни не забуду!
   – Бен, ты же знаешь, что такое Майк. Мне приходилось его всему учить.
   Он никак не мог понять, зачем людям одежда, пока не обнаружил, что мы страдаем от холода, сырости и жары. На Марсе не стыдятся наготы. Только недавно он стал воспринимать одежду как украшение – когда мы стали проводить костюмированные представления. Раньше Майк делал все, что я велю, не задумываясь. Теперь он хочет все понимать. Мы учимся быть людьми с самого детства, а он не имел такой возможности. До сих пор в его воспитании есть пробелы. Он часто поступает так, как у людей не принято. Мы все его учим; все, кроме Пэтти, которая считает, что Майк во всем прав. Он так до конца не вник, что такое одежда. Он считает ее помехой в сближении людей, барьером на пути любви. Майк лишь недавно понял, что барьер иногда нужен – с чужими. А до тех пор он одевался только тогда, когда я его об этом просила. Однажды у меня не получилось. Мы тогда приехали в Байя Калифорниа и встретили – уже во второй раз – Дон. Мы с Майком остановились в отеле, и ему так хотелось вникнуть в океан, что утром, когда я еще спала, он встал и отправился к морю. Бедный Майк! На берегу он разделся и пошел в воду. Поднялся скандал, мне пришлось выручать его из полиции.
   На лице Джилл вдруг появилось отсутствующее выражение.
   – Майк зовет. Поцелуй меня на прощание, Бен. Утром увидимся.
   – Ты уходишь на всю ночь?
   – Наверное. Попалась большая группа. – Джилл приподнялась, потянула к себе Бена и оказалась в его объятиях.
   – А ты кое-чему научился, – пробормотала она.
   – Что ты! Я был верен тебе, по-своему.
   – Ну, да. По-своему и я была тебе верна. Я не упрекаю, а констатирую, что Доркас наконец-то научила тебя целоваться.
   – Ох, эти женщины…
   – Поцелуй меня еще, урок подождет. Я постараюсь быть Доркас.
   – Оставайся лучше сама собой.
   – Конечно, останусь, но Майк говорит, что Доркас целуется лучше всех – глубоко вникает в поцелуй.
   – Довольно болтать.
   Джилл умолкла, а потом вздохнула:
   – Ну, мне пора. Дон, позаботься о Нем. – Обязательно.
   – Как следует позаботься!
   – Конечно.
   – Бен, будь умницей и делай, что скажет Дон. – Джилл не спеша ушла.
   Дон протянула к Бену руки.
 

***

 
   Джабл хитро прищурил один глаз.
   – Как ты поступил, скромник?
   – У меня не было выбора, и я смирился с неизбежным.

Глава 32

   – Джабл, я бы не рассказывал, что было у нас с Дон, но я хочу объяснить причину своей тревоги. Дюк, Джилл, Дон и другие стали жертвами Майка, его очарования. Он нахал, трюкач, но он неотразим. Дон тоже по-своему неотразима: к утру она убедила меня, что все так и надо.
 

***

 
   Бен Кэкстон проснулся и не сразу сообразил, где находится. Было темно, он лежал на чем-то мягком, но не на кровати. Бен стал перебирать события прошедшей ночи. Последнее, что он вспомнил: лежит на мягком полу самого Внутреннего Храма и шепчется с Дон. Она привела его туда, они вошли в бассейн, в общую воду, и сблизились.
   Бен пошарил вокруг: пусто.
   – Дон!
   – Я здесь.
   – Я подумал, ты ушла.
   – Не хотела тебя будить. – Она была уже одета в форму жрицы. – Джилл еще не вернулась: группа попалась большая.
   Эти слова напомнили Бену то, что он слышал вчера и что ему очень не понравилось, но с чем он согласился, уступив ее ласкам. Он ничего не понимал, кроме того, что Джилл занята: выполняет обязанности верховной жрицы, священный долг, который Дон вчера хотела взять на себя. Бену следовало бы огорчиться, что Джилл на это не согласилась, но он не чувствовал огорчения.
   – Дон, не уходи. – Он вскочил на ноги и обнял ее.
   – Я иду работать, – она прижалась к нему.
   – Что, сию минуту?
   – О, так сильно мы никогда не спешим.
   Между ними уже не было одежды. Бен оказался не в силах любопытствовать, куда она делась.
   Время летело незаметно…
   …Он окончательно проснулся, встал на ноги; в «Гнездышке» зажегся свет. Самочувствие было отличное. Бен потянулся и принялся искать плавки. Затем попытался вспомнить, где их оставил, но не помнил даже, как снимал. Когда он входил в бассейн, их уже не было. Наверное, остались у бассейна…
   Бен отправился в ванную, умылся, побрился и пошел во Внутренний Храм. Плавок там тоже не оказалось, и он отправился в прихожую, решив, что кто-то отнес их туда и повесил вместе с остальной одеждой. Но на полпути плюнул и решил, что здесь они ему нужны не больше, чем собаке пятая нога. Вчера они с Дон пили, но сегодня этого не чувствовалось. Да и вчера алкоголь не оказывал обычного действия. Наверное, поэтому Бен и перебрал. Что за женщина эта Дон! Даже не обиделась, когда он назвал ее Джилл, а наоборот, ей стало приятно.
   Гостиная пустовала, и не у кого было спросить, который час. Бен никуда не торопился, но ему хотелось есть. Он пошел в кухню. Там сидел мужчина.
   – Привет, Бен! – Дюк? Привет! – Рад тебя видеть. – Дюк сжал Бена в медвежьих объятиях. – Ты есть Бог. На яичницу согласен?
   – Ты есть Бог. За повара здесь?
   – Бывает. Когда больше не на кого свалить. Готовят все понемножку, главный – Тони. Майк иногда пытается, но все портит. – Дюк уже разбивал яйца.
   – Давай я. – Бен пристроился рядом. – А ты следи за кофе и тостами. У вас есть соевая приправа?
   – Да, Пэтти специально для тебя купила.
   – Дюк, чем ты здесь занимаешься?
   – Изучаю марсианский, когда-нибудь начну преподавать… За техникой слежу.
   – Тут, наверное, целая бригада техников нужна?
   – Как ни странно, не нужна. Когда забилась канализация, Майк только глянул, и все прошло. Кроме сантехники, мы пользуемся кухонными приспособлениями, но они не такие сложные, как были у Джабла.
   – А освещение?
   – Тоже ничего особенного. А по моей главной должности и вообще делать нечего. Я – пожарный инспектор. Ну, еще санитарный инспектор и сторож. Мы не пропускаем чужих в Гнездо. На общую службу – пожалуйста, а сюда – ни-ни, разве что с личного разрешения Майка.
   Они выложили еду на тарелки и сели к столу.
   – Останешься у нас, Бен?
   – Нет, не могу.
   – Да ладно… Я тоже сначала приехал в гости, а потом месяц мучился, пока решился сказать Джаблу, что ухожу. Ты тоже вернешься. Знаешь что? Не принимай никаких решений до вечера.
   – А что вечером?
   – Дон тебе не говорила?
   – По-моему, нет.
   – Об этом только и разговоры. Вечером мы проведем в твою честь церемонию разделения воды. Ты ведь из первозванных, то есть из тех, кто стал Майку братом, не зная марсианского языка. Сейчас люди не допускаются к церемонии с водой, пока не вступят в Восьмой Круг. К тому времени они начинают думать по-марсиански, а некоторые знают марсианский лучше, чем я сейчас. Не то чтобы было запрещено пить воду с тем, кто ниже Восьмого… у нас нет запретов. Я могу пойти в бар, пристать к девочке, выпить с ней воды, переспать и привести в Храм, но я этого не сделаю. Мне не захочется. Бен, можно нескромный вопрос? Ты спал со случайными женщинами?
   – Бывало…
   – С сегодняшнего дня ты не должен спать с той, кто не приходится тебе братом по воде.
   – Гм!
   – Через год отчитаешься… Иногда Майк допускает к воде людей из нижних кругов, если считает, что они готовы. Одну пару он взял из Третьего Круга. Сэма и Рут.
   – Я их не знаю.
   – Еще познакомишься. Майк единственный, кто может безошибочно узнать брата. Иногда Дон и Пэт замечают кого-нибудь – но, конечно, не в Третьем Круге! – И всегда советуются с Майком. В Восьмом Круге можно пить воду и сближаться. Из Восьмого люди переходят в Девятый Круг, а оттуда – к нам, в Гнездо. Когда в Гнезде принимают нового человека, происходит торжественная церемония приобщения к воде. Собирается все Гнездо. Ты автоматически считаешься членом Гнезда, но официально тебя еще не принимали. Сегодня вечером состоится церемония приема. Мне устроили такую же. Бен, ты бы знал, как это здорово!
   – Я не представляю, что это такое.
   – Ты когда-нибудь был на попойке, куда в конце концов приходится вызывать полицию, а потом кто-нибудь из участников обязательно разводится? – Ну, был.
   – По сравнению с нашей церемонией это – воскресная школа. Ты был женат?
   – Нет.
   – После церемонии можешь считать, что был. – Дюк задумался. – Я был женат. Сначала мне нравилось, потом стало тошно. А здесь мне приятно. Не просто физически приятно тискаться с девками – я их люблю, они мои братья. Взять Пэтти: она нам, как мать. Человек никогда не вырастает из того возраста, в котором ему нужна мать. Пэт напоминает мне Джабла. Кстати, его здесь не хватает…
   – Кто кого хватает? – спросил низкий женский голос.
   – Тебя еще никто не хватает, левантинская блудница, – обернулся на голос Дюк. – Иди сюда и поцелуй нашего брата Бена.
   – Я стала праведницей еще до того, как меня успели уличить в распутстве, – сказала женщина, неторопливо приближаясь.
   Она с большим знанием дела поцеловала Бена.
   – Ты есть Бог, брат.
   – Ты есть Бог. У нас общая вода.
   – Глубокой тебе воды.
   Дюка она целовала долго, а он тем временем похлопывал ее по основательному фундаменту. Она была маленького роста, полная, смуглая, с тяжелой гривой иссиня-черных волос.
   – Дюк, ты видел последний номер «Журнала для женщин»? – Она завладела его вилкой и подцепила кусок яичницы. – Вкусная, небось, не ты готовил?
   – Бен. А зачем мне «Журнал для женщин»?
   – Бен, зажарь еще штук шесть. Там есть статья, которую нужно показать Пэтти.
   – Сейчас, – сказал Бен.
   – Не увлекайся! Оставь мне хоть кусочек, иначе я не смогу выполнять мужскую работу.
   – Тихо, тихо, Дюк! Вода разделенная есть вода преумноженная. Не обращай на него внимания, Бен, он всегда ворчит, если ему не дать тройную порцию еды и двойную порцию женщин. – Она сунула Дюку в рот кусок яичницы. – Ну, не плачь, я приготовлю тебе второй завтрак. Или уже третий?
   – Ты и первый-то у меня отняла! Рут, я как раз рассказывал Бену, как вы с Сэмом прыгнули в Девятый. Он стесняется быть героем вечернего праздника.
   Рут подобрала последний кусочек с тарелки Дюка, слезла с его колен и отошла к плите.
   – Не переживай, Дюк, сейчас мы что-нибудь для тебя сообразим. А пока держи свой кофе. Бен, не волнуйся. Я тоже волновалась, но теперь вижу, что зря. Майкл никогда не ошибается. Ты наш, иначе тебя бы здесь не было. Ты останешься с нами?
   – Сразу не могу. Сковорода нагрелась?
   – Да, выливай. Вернешься потом и останешься навсегда. А мы с Сэмом и правда прыгнули. У меня, примерной жены, сначала даже закружилась голова. В моем возрасте тяжело менять привычки.
   – В каком таком возрасте?
   – Бен, дисциплина хороша тем, что подтягивая душу, она подтягивает и тело. В этом мы сходимся с «христианской наукой». Видел в ванной хоть одну склянку с лекарством?
   – Н-нет.
   – То-то. Сколько человек тебя поцеловали?
   – Несколько.
   – А я во время службы целую больше, чем несколько, но не принесла в Гнездо даже насморка. А раньше я то и дело болела и жаловалась. Здесь, в Гнезде, я помолодела лет на тридцать, похудела на двадцать фунтов, мне больше не на что жаловаться. Проповедуя, я сижу в позе лотоса, но я помню время, когда мне трудно было наклониться.
   Все произошло совершенно случайно. Сэм по профессии – преподаватель восточных языков. Ему захотелось выучить марсианский, и он стал ходить сюда. Сэм интересовался только языком, ни на что больше не обращая внимания. Я ходила с ним, чтобы не отпускать его от себя: ревновала. Сэм учился легко, а я зубрила изо всех сил, чтобы не отстать. Так мы добрались до Третьего Круга, и тут – бах! – произошло чудо: мы начали думать по-марсиански. Совсем чуть-чуть, но Майк почувствовал и однажды попросил нас остаться после урока и вместе с Джиллиан приобщил нас к воде. Там я обнаружила, что представляю собой то, что презирала в других женщинах: я стала ненавидеть мужа за то, что он это позволил сделать со мной и сделал сам. Все это я думала по-английски, а самые ужасные мысли по-еврейски. Я плакала, пилила Сэма и… не могла дождаться нового сближения.
   Потом стало легче, но нельзя сказать, что совсем легко. Нас как можно быстрее провели по всем кругам. Майк знал, что нам нужна помощь, и хотел поскорее взять под защиту Гнезда. Когда пришло время посвящения в Гнездо, я все еще не могла себя полностью контролировать. Мне хотелось в Гнездо, но я не была уверена, что смогу слиться с семью чужими людьми. Мне было страшно, я умоляла Сэма вернуться домой и больше не ходить к Майку…
   И вот мы вошли во Внутренний Храм, в лицо мне ударил прожектор, наша одежда исчезла. Братья сидели в бассейне и звали нас по-марсиански. Я пошла на их зов, шагнула в воду, и до сих пор из нее не вышла. И не собираюсь. Не волнуйся, Бен: ты научишься и языку, и дисциплине, любящие братья помогут тебе во всем. Прыгай в воду, не колеблясь: я первая тебе подставлю руки. Передай это Дюку и скажи ему, что он обжора. А это – тебе. Влезет, еще как влезет! Поцелуй меня, и я пойду. У Рут еще много работы. Бен выполнил все распоряжения и отправился искать Джилл. Она спала в гостиной на кушетке. Бен сел рядом и, глядя на нее, наслаждался. Ему пришло в голову, что Джилл и Дон даже больше похожи одна на другую, чем это кажется им самим. Пропорции, цвет кожи – все совпадало точь-в-точь. Бен отвлекся, чтобы отрезать кусок яичницы, а когда снова посмотрел на Джилл, она уже проснулась и улыбалась.
   – Ты есть Бог, милый. Как вкусно пахнет!
   – Ты очень красивая. Прости, не хотел тебя будить. – Бен пересел и следующий кусок яичницы отдал Джилл. – Мы вместе с Рут готовили.
   – Хорошо получилось. Ты меня не разбудил: я на минутку прилегла, пока ты выйдешь. Всю ночь не спала.
   – Совсем?
   – Совсем. И не капельки не хочу. А поесть не отказалась бы. Понял намек?
   Бен понял и стал кормить ее, как ребенка.
   – А ты спал?
   – Да.
   – А Дон?
   – Два часа.
   – Ей больше и не нужно. Два часа нам теперь дают столько же, сколько раньше – восемь. Я знала, что вам будет хорошо вдвоем, но боялась, что она не выспится.
   – Мы действительно чудесно провели время, но я был несколько удивлен, когда ты мне ее подсунула.