Хайнлайн Роберт Энсон. Чужак в чужой стране (Stranger in a Strange Land)

   – Знаю. Только на таблетки больше миллиарда.
   – Ах да, вы врач…
   – Любитель.
   – Представляете, что станет с промышленностью, выпускающей контрацептивы, а заодно и с моралистами, когда зачатие будет происходить лишь по желанию женщины, когда она будет защищена от венерических заболеваний, когда она сможет искать любви с откровенностью, о которой не мечтала и Клеопатра? Когда мужчина, намерившийся ее изнасиловать, исчезнет с лица земли в мгновение ока? Женщина освободится от вины и страха, но станет неуязвимой. Не только на фармацевтической промышленности, еще на очень многом будет поставлен крест.
   – Я это не совсем понимаю. Меня подобные проблемы мало волнуют.
   – Не отомрет лишь институт семьи.
   – В самом деле?
   – Да. Он укрепится, оздоровится. Семья станет источником наслаждения и потому будет нерушимой. Видите вон ту брюнетку?
   – Да, я уже имел возможность ею восхититься.
   – Она знает, что красива и обязана своей красотой новой жизни. Это моя жена. Еще год назад мы с ней грызлись, как собаки. Она была ревнива, а я невнимателен. Семья держалась только на детях и на ее сильном характере. Я знал, что по-хорошему она меня не отпустит, и считал себя уже слишком старым для того, чтобы заводить новую семью. Я погуливал – у преподавателей много соблазнов и есть кое-какие возможности, – а Рут молча страдала. Иногда и не молча… А потом мы соединились, – Сэм просиял. – Я влюбился в свою жену! Она теперь для меня женщина номер один.
   Сэм говорил негромко, и слова тонули в общем гуле. Его жена сидела далеко. Однако в ответ на последнюю фразу мужа она повернула голову и сказала:
   – Он преувеличивает, Джабл. Я где-то на шестом месте.
   – Не подслушивай, моя красавица, – нежно одернул ее Сэм, – у нас мужской разговор. Переключи внимание на Ларри! – И запустил в нее булочкой.
   Она остановила булочку в верхней точке траектории и вернула назад.
   – Так и быть, займусь Ларри. Этот грубиян никогда не дает договорить.
   Я довольна шестым местом. Ведь раньше я не попадала и в первую двадцатку. – Дело в том, что мы стали единомышленниками, – продолжал Сэм. – Мы сблизились друг с другом, сближаясь с другими. Теперь мы все друг другу партнеры. И обмен партнерами перестал быть болезненным. Каждый понимает, что он не теряет ничего, а обретает все. Отношения «разошедшихся» супругов могут стать еще теплее, чем были в супружестве. Больше того, партнеры – не обязательно мужчина и женщина. Взять хотя бы Джилл и Дон: работают, как дуэт акробатов. – Я думал, что они – жены Майка.
   – Не более, чем другие женщины, и не более, чем жены других мужчин. С большим правом женой Майка можно назвать лишь Пэтти, хотя и она, и Майк так заняты, что не успевают вступить в физический контакт, а ограничиваются лишь духовным.
   – Зря ты так думаешь, Сэм, – сказала Пэтти, сидевшая еще дальше, чем Рут.
   – Единственным недостатком наших отношений является то, что человеку не дают спокойно посплетничать, – посетовал Сэм.
   Тут в него полетели разные предметы. Сэм, не делая ни одного движения, отбил все, кроме тарелки спагетти, которая шлепнулась ему прямо в лицо. Джабл заметил, что ее метнула Доркас.
   Несколько секунд Сэм был похож на жертву кораблекрушения, потом все следы катастрофы исчезли, даже капля соуса, упавшая на рубашку Харшоу.
   – Тони, не давай ей больше. Пусть ходит голодная, в следующий раз не будет расшвыривать.
   – Ладно, не последние, – ответил Тони. – А тебе к лицу спагетти, Сэм. Как соус?
   Тарелка Доркас отправилась на кухню и вернулась уже наполненной. – Вкусный, – признался Сэм. – Я съел то, что попало в рот. Что ты туда добавил?
   – Кровь полисмена, – ответил Тони.
   Никто не засмеялся. Сначала Харшоу подумал, что шутка получилась неудачной, но потом вспомнил, что его братья часто улыбаются, но редко смеются, а полисмен, по марсианским понятиям, ничем не хуже другой еды. И все-таки это была шутка: у соуса был не свиной привкус, а говяжий.
   Харшоу решил сменить тему.
   – Больше всего в нашей религии мне нравится…
   – В религии? – удивился Сэм.
   – Назовем это церковью, если хотите.
   – Да, – согласился Сэм, – наше гнездо выполняет все функции церкви, а наши убеждения совпадают с положениями многих религий. Я перебиваю, потому что хочу полной ясности. Раньше я был убежденный атеист, теперь проповедник, но не могу однозначно сказать, кто я по убеждениям.
   – Вы говорили, что вы иудей.
   – Да, из древнего левитского рода; решил для разнообразия стать атеистом. А Саул и Рут – истинно верующие евреи, можете поговорить с Саулом и убедиться в непоколебимости его веры. Рут также осталась приверженцем иудаизма. Здесь она активистка, потому что думает, в отличие от меня, не головой, а чревом.
   – Мне нравится ваша дисциплина, – продолжил Джабл. – Вера, в которой я был воспитан, не требовала от человека каких-либо знаний. Веруй, исповедуйся, и будешь спасен. Можешь оставаться последним дураком, не способным сосчитать собственных овец, но будешь избранником Божиим с полной гарантией вечного блаженства только потому, что обращен в веру. Можешь даже не читать Библию, хватит того, что ты обращен. У вас же мне нравится то, что вы не признаете такого обращения.
   – Верно.
   – Вы принимаете лишь тех, кто хочет постичь вашу дисциплину и готов для этого работать.
   – Иначе нельзя, – пояснил Сэм. – Нашу Истину нельзя познать, не думая по-марсиански и не соблюдая марсианскую дисциплину. Думая и поступая по-земному, не сможешь жить без войны, не ублажишь как следует жену – и не поймешь себя самого. Счастье живет по тем же законам, что и человек. Этого не объяснишь по-английски. Наши слова либо двусмысленны, либо пусты. Марсианские слова – четкие инструкции всему живому. Я не говорил, что у меня был рак, когда я пришел сюда?
   – Нет.
   – Я этого сам не знал. Майк обнаружил и послал меня на рентген. Его диагноз подтвердился, и мы приступили к лечению верой. Произошло чудо, которое медицина называет «спонтанной ремиссией». А по-марсиански это слышится как «мне хорошо».
   Джабл кивнул.
   – Бывает, что рак проходит, а врачи не знают, почему.
   – Я знаю, почему прошел мой. К тому времени я уже мог потихоньку управлять своим организмом. С помощью Майка я изгнал свой рак. Теперь я смог бы сделать это самостоятельно. Хотите, остановлю сердце?
   – Спасибо, не нужно. Я видел, как это делает Майк. Мой уважаемый коллега Нельсон не сидел бы с вами за одним столом, если бы то, о чем вы говорите, было результатом веры. Это волевое управление. Я вникаю.
   – Простите… Майк предупреждал.
   – Ну, он несколько преувеличил.
   Сэм покачал головой.
   – Я беседовал с вами специально, чтобы проверить его оценку, и вижу, что она верна. Вы действительно во все вникаете. Я представляю, в какие глубины Истины вы проникли бы, если бы знали язык.
   – Я ничего не достиг бы: я старый человек, израсходовавший все свои возможности.
   – Позвольте с вами не согласиться. Всем первозванным, чтобы чего-то добиться, пришлось изучать язык. Тех, кто оставался с нами, мы обучали интенсивным методом, вводя в транс и накачивая информацией. А вам это не нужно. Разве что вы захотите убрать с лица спагетти, не пользуясь полотенцем, но я вникаю, что вас такие детали не интересуют.
   – Почему? Можно было бы попробовать, чтобы знать, каково это.
   Тем временем почти все вышли из-за стола. За спиной Сэма встала Рут. – Вы собираетесь сидеть здесь до утра? Может, вас убрать вместе с объедками?
   – Пора подниматься, Джабл. Я послушный муж. – Сэм поцеловал жену.
   Они задержались у стереовизора.
   – Что нового? – поинтересовался Сэм.
   – Прокурор округа сказал, что все бедствия – наших рук дело, но признался, что не знает, как мы это делаем.
   – Бедняга! Укусил палку, которой его ударили, а теперь у него болят зубы.
   Сэм и Джабл отыскали пустую комнату.
   – Я говорил, – Сэм вернулся к прерванной беседе, – что мы неминуемо столкнемся с более серьезными неприятностями, чем те, которые мы уже пережили. Нам предстоит немало поработать, чтобы общественное мнение примирилось с нами. Но Майк не торопится. Мы основали Вселенскую церковь – ее закрыли. Мы переберемся в другое место и организуем Церковь Единой веры. Закроют – опять переберемся и откроем Церковь Великой Пирамиды. Сразу же прибегут жирные разряженные дамы. Многие из них вскоре похудеют и сбросят наряды. Когда мы увидим, что местная адвокатская коллегия, медицинское общество или полиция собираются схватить нас за хвост и там – поедем куда-нибудь еще и организуем Общество Братьев-баптистов. Везде будут оставаться наши последователи. Майк начинал два года назад с тремя помощницами. Теперь у нас большое Гнездо и еще больше сочувствующих, которых мы сможем привлечь в нужный момент. Когда-нибудь мы станем настолько сильными, что нас перестанут преследовать.
   – Да, Иисус начинал с двенадцатью учениками, и в конце концов его учение победило.
   – О, это наш мальчик, – Сэм расцвел. – Спасибо, что вспомнили его: он украшение нашей нации. Мы все этим гордимся, хотя не все об этом говорим. Он, между прочим, тоже не рассчитывал закончить дело за три дня. Он создал организацию и расширял ее. И Майк проявляет терпение – это органическая часть нашей дисциплины, мы уже не воспринимаем терпение как смирение. Просто мы никуда не торопимся.
   – Весьма разумная позиция.
   – Это не позиция. Это почти рефлекс… Джабл, вы, кажется, устали. Может, сбросите усталость или приляжете отдохнуть? Если не уснете, вас всю ночь будут развлекать разговорами. Мы почти не спим.
   Джабл зевнул.
   – Нет, я лучше посижу в ванне и завалюсь спать. А с братьями поговорю завтра и в другие дни.
   – Действительно, куда спешить? – согласился Сэм.
   Джабл нашел свою комнату, там тотчас же очутилась Пэтти. Она включила в ванной воду, раскрыла постель, не касаясь ее руками, поставила на столик напитки, приготовила один коктейль и отнесла его в ванну. Джабл не просил ее уйти, и вскоре она вошла в ванну, готовая к демонстрации картин. Джабл знал, что заставляет людей полностью покрывать свое тело татуировкой, и сейчас чувствовал: если не рассмотреть картины, Пэтти обидится.
   Харшоу не испытывал раздражения, которое ощутил Бен, впервые увидав Пэтти; он разделся и с гордостью обнаружил, что не стесняется, хотя уже давно ни перед кем не обнажался. Пэтти тоже не смутилась, подошла к ванне и проверила, достаточно ли воды и не холодная ли она.
   Затем принялась рассказывать, в какой последовательности следует рассматривать картины и что означает каждая из них. Джабл произносил слова, которые полагается произносить искусствоведу во время знакомства с произведением искусства. Татуировка была шикарная! Его приятельница-японка рядом с Пэтти показалась бы дешевой куклой.
   – Рисунки немного сместились, – посетовала Пэтти. – Вот, взгляни на сцену рождения. Задняя стена прогнулась, а кровать стала похожа на хирургический стол. С тех пор, как Джордж покинул этот мир, меня не касалась ничья игла. Значит, Джордж сам пожелал изменить картину.
   Джабл подумал, что Пэтти, хоть и не совсем нормальная, но очень милая. Ему даже больше нравились ненормальные люди, чем люди с абсолютно здоровой психикой. А Пэтти достаточно здорова для того, чтобы вести хозяйство: вот, не забыла же отправить в шкаф брошенную им одежду. Неплохая штука эта марсианская дисциплина, если не обязательно быть совсем нормальной, чтоб ею овладеть.
   Он почувствовал момент, когда ей надоело показывать картины, и попросил передать от него привет внучкам и боа-констриктору.
   – Я бы и сам пожелал им спокойной ночи, да что-то устал.
   – А мне уже скоро пора приниматься за словарь, – Пэтти поцеловала его. – Передам девочкам.
   – Всем троим!
   – Конечно. А моей девочке ты понравился. Она вникла, что ты любишь змей.
   – Спокойной ночи. У нас общая вода.
   – Ты есть Бог, Джабл.
   Она вышла.
   Джабл погрузился в ванну и с удивлением обнаружил, что усталость прошла, ломота в костях исчезла. Пэтти подействовала, как лекарство. Она – воплощение Счастья. Затем Харшоу подумал, что ему лень меняться, легче закончить жизнь таким, как он есть: старым, вредным и капризным.
   Он намылился, смыл мыло и решил побриться, чтобы не делать этого утром. Потом запер дверь, выключил верхний свет и улегся. Поискал какую-нибудь книгу, ничего не нашел, обругал себя за пристрастие к чтению, глотнул коктейль, выключил нижний свет и отвернулся к стене. Общение с Пэтти вдохнуло в него силы и бодрость. Он еще не спал, когда пришла Дон.
   – Кто здесь? – окликнул Харшоу.
   – Это я, Дон.
   – Как ты вошла, я ведь запер дверь? Марш отсюда. Эй! Вылезай из моей кровати! Брысь!
   – Сейчас уйду, но сначала я тебе что-то скажу.
   – Ну-ну.
   – Я уже давно тебя люблю. Почти так же давно, как Джилл.
   – Перестань городить чепуху и убирайся отсюда.
   – Сию минуту, – согласилась Дон, – я только расскажу тебе одну вещь о женщинах.
   – Завтра я тебя с удовольствием выслушаю.
   – Нет, сейчас!
   – Ладно, говори, только не подвигайся ближе.
   – Джабл, мой любимый брат! Мужчины обращают большое внимание на то, как выглядят женщины. Поэтому женщины изо всех сил стараются быть красивыми, и в этом всеобщее счастье. Когда-то я зарабатывала стриптизом. Я видела, что мужчины радуются, глядя на меня, и сама радовалась своей возможности дать им то, что нужно. Но женщины – не мужчины, им все равно, как мужчина выглядит; их больше волнует, что у него внутри. Женщину интересует не богатство мужчины, а будет ли он добр к ее детям или добр ли он сам по себе? Так вот, я ищу в тебе не ту красоту, которую ты ищешь во мне. Ты прекрасен, Джабл!
   – Ради Бога!
   – Ты прав. Ты есть Бог, и я есть Бог. Ты нужен мне. Я предлагаю тебе воду. Давай разделим ее и сблизимся!
   – Слушай, девочка, если я правильно тебя понял…
   – Ты правильно понял: давай разделим все, что у нас есть – наши тела и души.
   – Дорогая, у тебя есть, чем делиться, а я свое давно раздал и не помню когда. Мне очень жаль, поверь. Пожалуйста, оставь старика в покое и дай ему поспать.
   – Ты заснешь, когда этому придет время. Я могу поделиться с тобой силой, но я вижу, что в этом нет необходимости.
   – («Черт возьми, и в самом деле нет!») Нет, дорогая. Спасибо.
   Она встала на колени и склонилась к нему.
   – Джилл сказала, что если ты станешь упираться, я должна заплакать. Я сейчас заплачу, и ты волей-неволей разделишь со мной воду.
   – Ох, уж эта Джилл! Бить ее некому!
   – Начинаю плакать.
   Она не произнесла ни звука, но на грудь Харшоу вдруг шлепнулась одна теплая капля, вторая, и еще, и еще…
   Джабл выругался, обнял ее и смирился с неизбежным.

Глава 36

   Харшоу проснулся в отличном настроении и обнаружил, что давно не чувствовал себя так хорошо. Уже много лет по утрам он уговаривал себя, что завтра будет легче.
   Он поймал себя на том, что насвистывает песенку, одернул себя, потом забылся и опять засвистел. Подошел к зеркалу, скорчил гримасу.
   – У-у, старый козел, вот сейчас за тобой пришлют скорую!
   Заметил на груди седой волосок, вырвал. Остальные, такие же седые, вырывать не стал и пошел одеваться.
   За дверью своей комнаты Харшоу увидел Джилл.
   Ждет, негодница, в этом доме никто нигде не оказывается случайно, здесь все закономерно…
   Джилл бросилась ему на шею.
   – Джабл, мы тебя так любим! Ты есть Бог!
   Он поцеловал ее так же тепло, как и она его, понимая, что поступить иначе было бы лицемерием, и заметил, что поцелуй Джилл чем-то неуловимо отличается от поцелуя Дон.
   – Ах ты, Мессалина, – сказал он наконец, отстраняя Джилл, – как подставила меня!
   – Джабл, дорогой, ты был просто великолепен!
   – Гм… откуда ты знала, что я могу?
   Она посмотрела на него невинными глазами.
   – Я это знала еще тогда, когда мы с Майком жили в Поконосе. Он, находясь в трансе, иногда заглядывал к тебе спросить о чем-нибудь…
   – Но я всегда спал один!
   – Я не отрицаю, но Майк потом задавал мне вопросы…
   – Хватит! Все равно, нечестно было меня подставлять!
   – Не притворяйся, тебе понравилось. Нужно же было нам сблизиться с тобой и принять тебя в гнездо. Мы любим тебя и хотим, чтобы ты был с нами. А ты такой скромный, мы и решили тебя не обижать. И ты, кажется, не обиделся.
   – Что значит это «мы»?
   – Ты не понял? Это была церемония посвящения. Мы все, все Гнездо, вникли в тебя через Дон. Майк ради этого вышел из транса.
   – Ага, Майк проснулся, – Джабл поскорее сменил тему. – Вот почему ты так сияешь!
   – Не только. Мы действительно радуемся, когда Майк возвращается, но он никогда не уходит совсем. Джабл, ты, видно, не полностью вник в наш способ разделения воды. Но ожидание исполнится, и ты поймешь. Майк тоже не сразу понял, зачем люди сближаются. Он решил: чтобы ускорить процесс размножения, как это делается на Марсе.
   – Ну да, дети – главная цель сближения. Что делает мое поведение, по меньшей мере, глупым, потому что мне в моем возрасте дети ни к чему.
   – Дети – одна из задач, но не главная. Дети придают смысл будущему.
   Но ребенок зарождается в женщине три, четыре, ну, десять раз за всю жизнь – за те тысячи раз, когда она делится собой. Поделиться собой – вот главная цель того, что мы делаем так часто, но делали бы редко, если бы главной целью было размножение. Майк понял это, потому что на Марсе сближение и размножение – совершенно отдельные процессы. Как я счастлива, что я не марсианка, а человек и женщина!
   Харшоу пристально посмотрел на нее.
   – Девочка, ты беременна?
   – Да, Джабл. Я вникла, что ожидание окончилось и я могу родить ребенка. Большинству женщин в Гнезде не нужно было ждать, а мы с Дон были заняты. Когда же сожгли храм, я поняла, что предстоит долгое ожидание, прежде чем Майк построит новый, и я решила, что в этом промежутке могу, не торопясь, построить ребенка.
   Из всей этой болтовни Джабл вычленил центральный факт. Вернее, не факт, а предположение, которое выглядело вполне вероятным.
   У Джилл была масса возможностей. Вырастет живот – надо будет забрать ее к себе. Дисциплина – хорошо, а медицина лучше. Он скорее перессорится со всем Гнездом, чем позволит, чтобы с Джилл случилась эклампсия или еще что-нибудь. Тут он подумал, что у Дон тоже было много возможностей, но решил об этом не говорить.
   – А где Дон? Где Майк? Почему так тихо и пусто?
   Было на самом деле тихо и пусто, но счастливое ожидание продолжало витать в воздухе, все усиливаясь. Казалось, после церемонии посвящения атмосфера должна разрядиться, но не тут-то было. Ему вдруг вспомнилось, что что-то подобное произошло с ним в детстве, в цирке. Кто-то крикнул: «Слоны!». Все встали, а он был маленьким, и ничего не видел, пока все не успокоились и не сели. И сейчас ему казалось: будь он чуть-чуть выше, можно было бы глянуть поверх голов и увидеть слона… но вокруг не было толпы.
   – Дон велела мне поцеловать тебя от ее имени. Она занята в ближайшие три часа. Майк тоже ушел в транс.
   – Жаль.
   – Не огорчайся, он скоро вернется. Он старается поскорее закончить работу и устроить в честь твоего приезда праздник. Дюк вчера мотался по городу, искал скоростные магнитофоны, а сегодня мы засадили всех говорящих за словарь, так что скоро Майк освободится для светской жизни. Я как раз закончила очередной сеанс и заглянула к тебе пожелать доброго утра, а Дон заступила на смену. Первый поцелуй был от меня, а этот – от Дон, – она обвила его шею руками и жадно приникла к его губам. – Боже! Как мы долго ждали! Ну, пока!
   В столовой Харшоу встретил Дюка. Тот оторвался от еды, чтобы приветствовать Джабла, и вновь принялся жевать. Было похоже, что он ночь не спал; и в самом деле – он не спал не ночь, а две. На звук его голоса оглянулась Бекки Вези.
   – Привет, старый сатир! – она схватила Харшоу за ухо, усадила и прошептала: – Я все знаю, но почему ты не пришел меня утешить, когда Профессор умер?
   Громко она добавила:
   – Сейчас мы сообразим тебе чего-нибудь поесть, а ты тем временем расскажешь, что задумал.
   – Минутку, Бекки! – Джабл обошел стол. – Привет, капитан. Хорошо слетали?
   – Нормально. Вы, кажется, не знакомы с миссис ван Тромп? Дорогая, это основатель церкви, неповторимый и единственный доктор Джабл Харшоу. Двое таких, как он – это уже слишком.
   Жена капитана была высокой женщиной с некрасивым лицом и спокойными, привыкшими к ожиданию глазами. Она поднялась с места и поцеловала Харшоу. – Ты есть Бог!
   – Уф-ф! – Харшоу едва отдышался. – Ты есть Бог!
   Да, у этой женщины даже Джилл может поучиться. Как это Энн сказала? «Вкладывает душу в поцелуй».
   – Ван, я знал, что встречу вас здесь.
   – Должен же человек, который по три раза в год летает на Марс, знать язык местного населения?
   – Чтобы спросить, который час и как пройти в аптеку?
   – Не только, – ван Тромп протянул руку, на ладонь вспорхнул тост. – Приятного аппетита!
   – Спасибо.
   – Джабл, суп готов! – позвала мадам Александра Везан.
   Харшоу сел на свое место, Бекки подвинула к нему тарелку, примостилась рядом и похлопала его по колену.
   – Ты вчера неплохо поработал, дружище!
   – Ступай к своим гороскопам, женщина!
   – Кстати, о гороскопах. Мне нужна точная дата твоего рождения.
   – Я ее не знаю. Меня рожали три дня: вытаскивали частями.
   Бекки сказала грубое слово.
   – Подумаешь, сама выясню.
   – Не выйдет: мэрия со всеми документами сгорела, когда мне было три года.
   – Спорим, выясню?
   – Не дразни: рассержусь и отшлепаю. Благо, ты еще не старая.
   – Правда? Хорошо выгляжу?
   – Немного раздобрела, но вполне прилично. Волосы подкрасила?
   – Нет, почти год не крашусь. Оставайся с нами, и твоя лысина зарастет.
   – Бекки, я не хочу молодеть. Так трудно было заработать старость, что жаль с нею расставаться. Не отвлекай меня всякими глупостями, дай поесть. – Слушаюсь, сэр. Старый сатир!
   Выходя из кухни, Джабл столкнулся с Человеком с Марса.
   – Отец! Джабл! – Майк обнял его и поцеловал.
   Джабл осторожно высвободился.
   – Будь мужчиной, сынок. Садись завтракать, а я с тобой посижу.
   – Я пришел не за завтраком, а за тобой. Нужно поговорить.
   – Пойдем.
   Они отправились в гостиную; Майк, как ребенок, тащил Джабла за руку.
   Он поставил Харшоу стул, а сам расположился рядом на кушетке. Окна гостиной выходили на посадочную площадку, на которую Тим вчера привез Харшоу. Джаблу мешал свет, и он решил отвернуться от окна. Стул повернулся сам. Какая экономия труда и денег, подумал Харшоу. И все же он не привык, чтобы дистанционное управление предметами осуществлялось без посредства проводов или радиоволн, и ему было немного не по себе, как во времена его детства добропорядочным лошадям становилось не по себе при виде автомобиля.
   Дюк принес бренди.
   – Спасибо, Каннибал, – сказал Майк. – Ты наш новый дворецкий?
   – Приходится, Монстр. Ты сам засадил всех за микрофоны.
   – Ничего, скоро все освободятся, будешь опять бездельничать. Работа закончена. Шабаш.
   – Как? Ты выдал весь язык? Дай посмотрю, сколько у тебя конденсаторов перегорело?
   – Что! Конечно, не весь: только то, что я знал. Через сто-двести лет какой-нибудь дотошный Вонючка полетит на Марс за добавкой. Но я неплохо поработал – в какие-нибудь четыре-пять часов уложил шесть недель. Хорошо, – Майк зевнул и потянулся. – Когда заканчиваешь работу, всегда хорошо. Можно немножко побездельничать.
   – Да ты через полчаса опять во что-нибудь впряжешься. Босс, это марсианское чудовище не может ни минуты посидеть без дела. Он впервые за два месяца отдыхает. Приезжайте чаще, вы на него хорошо влияете.
   – Никогда в жизни ни на кого не влиял и влиять не собираюсь.
   – Перестань врать, Каннибал, и уходи.
   – Ничего себе врать! Я стал таким честным, что друзья не узнают.
   Дюк ушел. Майк поднял стакан.
   – У нас общая вода, отец.
   – Глубокой воды тебе, сын.
   – Ты есть Бог. – Майк, от других я это еще так-сяк выслушиваю. Но ты-то можешь не обзывать меня богом. Я ведь знал тебя, когда ты был еще яйцом.
   – О'кей, Джабл.
   – Так-то лучше. А с каких пор ты стал пить натощак? Испортишь желудок и никогда не станешь таким счастливым старым пьяницей, как я.
   – Я пью ради соблюдения ритуала. Спиртное не оказывает действия, если только я ему не позволю. Однажды напился допьяна. Странное состояние. Нехорошее. Временная дематериализация. Я могу с меньшими потерями добиться того же результата, если уйду в транс.
   – Вполне разумно.
   – Мы очень мало расходуем на спиртное, да и на все остальное. Гнездо обходилось нам гораздо дешевле, чем тебе твой дом. Мы тратили деньги только на строительство, а потом не знали, куда их девать. Нам очень немногое нужно.
   – Зачем же вы собирали пожертвования?
   – О, толпа не доверяет бесплатным мероприятиям.
   – Я это давно знаю, а ты как додумался?
   – Научился на собственных ошибках. Сначала я проповедовал бесплатно.