Хайнлайн Роберт Энсон. Достаточно времени любви, или жизни Лазаруса Лонга

   А в ломбарде
   Есть лавка, есть лавка,
   Где моя сестричка продаст конфеты.
   А ты любишь конфеты, Дора?
   - О, да! Мама говорит, что они дорогие.
   - На следующий год, Дора, они будут не такими дорогими. Сахарной свеклы посадили побольше. А теперь открой рот, закрой глаза и увидишь, что получишь. - Гиббонс покопался в кармане куртки. - Извини, Дора, сюрприз придется отложить: последнюю конфету получил Бак. Он тоже их любит.
   - В самом деле?
   - Да, и я научу тебя, как угощать его, чтобы случайно не лишиться пальца. Но конфеты ему не очень полезны, и Бак получает их лишь изредка, в качестве особого поощрения. За то, что вел себя хорошо. О'кей, Бак?
   - О-гы!.. Пос!
   Школа миссис Мейбери как раз закрывалась, когда Гиббонс остановил Бака перед дверью. Когда он опустил Дору на землю, оказалось, что девочка очень устала, и он взял ее на руки.
   - Подожди-ка здесь. Бак.
   Любопытствующие школьники расступились и пропустили гостей.
   - Добрый вечер, миссис Мейбери.
   Гиббонс забрел сюда почти инстинктивно. Хозяйка школы была седовласой вдовой, лет пятидесяти или старше, которая пережила двоих мужей и теперь мечтала о третьем, предпочитая целиком полагаться па себя, чем жить с кем-нибудь из дочерей, невесток или приемных дочерей. Она была из тех, кто разделял энтузиазм Гиббонса в отношении к жизненным удовольствиям, но была столь же осторожна, как и он сам. Гиббонс считал ее разумной во всех отношениях и видел бы в ней превосходный объект для женитьбы, если бы не тот неприятный факт, что жили они в различном времени.
   Конечно, он не позволял ей догадаться об этом. Оба они прибыли с первым кораблем. Он не говорил о своей принадлежности к числу говардианцев и о том, что недавно прошел реювенализацию на Секундусе. Гиббоне решил, что будет выглядеть (косметически) лет на тридцать пять или около того. И с тех пор тщательно старался старить себя каждый год; для Элен Мейбери он был ровесником, она дарила ему дружбу и время от времени разделяла с ним общее удовольствие, не пытаясь завладеть им. Он весьма уважал ее.
   - Добрый вечер, мистер Гиббонс. Это же Дора! Дорогая, где ты была? Что случилось?.. Неужели это синяк? - Приглядевшись повнимательней, она заметила, что ребенок весь в саже. Она выпрямилась. - Похоже, просто грязь. Рада видеть ее. Я уже беспокоилась сегодня утром, когда Дора не пришла как обычно с детьми Паркинсонов. У Марджи Брендон уже подходил срок... наверное, ты знал?
   - Слыхал краем уха. Где можно оставить Дору на несколько минут? Нам надо переговорить с глазу на глаз.
   Глаза миссис Мейбери слегка расширились.
   - Вот кушетка... нет, положи ее на мою постель.
   Она привела гостей в свою комнату и ничего не сказала по поводу того, что ее белое покрывало запачкается. После того, как Гиббонс заверил Дору, что они выйдут буквально на несколько секунд, взрослые вернулись в классную комнату.
   Гиббонс объяснил, что случилось.
   - Дора не знает, что ее родители погибли. Элен... по-моему, не стоит говорить ей об этом.
   Миссис Мейбери подумала.
   - Эрнст, а ты уверен, что они оба погибли? Бад мог заметить пожар, если работал на собственном поле, но иногда он работает у мистера Паркинсона.
   - Элен, я видел не женскую руку. Разве что у Марджи Брендон на тыльной стороне кисти росли густые черные волосы.
   - Нет-нет, это наверняка был Бад. - Она вздохнула. - Значит, девочка осиротела. Бедная маленькая Дора! Такой хороший ребенок. Такой смышленый.
   - Элен, ты можешь позаботиться о ней несколько дней?
   - Что ты говоришь, Эрнст! Это почти оскорбление. Я буду заботиться о Доре столько, сколько потребуется.
   - Извини, не хотел обидеть тебя. По-моему, долго ждать не придется; ее быстро удочерят. А ты тем временем запиши расходы, потом сосчитаем, во что обойдутся еда и кров.
   - Эрнст, трат не предвидится. Тратиться придется разве что на еду, а она ест, как птичка. Я могу потратить такие крохи на малышку Марджори Брендон.
   - Да? А я попробую подыскать для нее семью. Скажем, Лимеров или кого-нибудь еще.
   - Эрнст!
   - Элен, не топорщи перышки. Последнее, что сделал ее отец перед смертью: отдал свое дитя мне. И не будь дурой, ведь я до последнего пенни знаю, сколько тебе удалось сберечь, учитывая то, что плату за обучение ты чаще берешь едой, а не деньгами. Весь вопрос в наличных. Лимеры с радостью возьмут ее, найдется и еще несколько желающих. Но я не оставлю здесь Дору, если ты не поумнеешь.
   Миссис Мейбери помрачнела - а потом вдруг улыбнулась и помолодела на несколько лет.
   - Эрнст, ты грубиян. И сукин сын. И еще то, о чем говорят только в постели. Ну хорошо, пусть будут кров и пропитание.
   - И обучение. Плюс все дополнительные расходы. Скажем, счета от доктора.
   - Трижды сукин сын. Ты всегда платишь за все, так ведь? Мне ли тебя не знать. - Она посмотрела на открытые окна. - Ну-ка, отойди в сторонку, и мы завершим сделку поцелуем. Сукин сын.
   Они отошли в угол, где никто не мог их видеть, и она отпустила Эрнсту сочный поцелуй, который наверняка удивил бы соседей.
   - Элен...
   Она губами коснулась его губ.
   - Сегодня скажу вам - нет, мистер Гиббонс. Придется заняться малышкой.
   - Я хотел только попросить не купать ее, пока я не приведу дока Краусмейера, чтобы он обследовал девочку. Так-то она ничего... но возможно все что угодно, от сломанных ребер до сотрясения мозга. О, конечно, можешь раздеть ее и обтереть губкой, от этого ничего не случится, да и доку будет легче ее осмотреть.
   - Да, дорогой. Только убери свои блудливые руки с моего зада, чтобы я могла взяться за дело. Итак, ты идешь за доктором.
   - Сию секунду, миссис Мейбери.
   - Пока, мистер Гиббонс. Оревуар.
   Гиббонс велел Баку подождать и направился в "Уолдорф", где, как и рассчитывал, обнаружил доктора Краусмейера - в баре. Врач оторвал взгляд от стакана.
   - Эрнст! Что там случилось с домом Харперов?
   - Ну а что ты слышал об этом? Бросай свое пойло и бери саквояж. Срочно.
   - Ну-ну! Я еще не встречал случаев настолько срочных, чтобы человеку нельзя было прикончить выпивку. Тут забегал Клайд Лимер и угостил всех нас, в том числе и меня - и ты хочешь, чтобы я оставил даровое питье? Он сказал, что дом Харперов сгорел и все семейство Брендонов погибло. Говорит, что он пытался спасти их, но опоздал.
   Гиббонс подумал, что было бы неплохо, если бы нынче же ночью с Клайдом Лимером и доком Краусмейером случился несчастный случай со смертельным исходом. Однако, черт побери, если Клайд - не потеря, то в случае гибели дока за дело придется браться самому Гиббонсу, а в его дипломах значится вовсе не это имя. К тому же в трезвом состоянии док был хорошим врачом. Но ты сам виноват в этом, сынок: двадцать лет назад ты беседовал с ним и выдал ему субсидию. Что ж, тогда он видел блестящего молодого врача, а пьяницу не заметил.
   - Кстати, раз уж вы упомянула об этом, док, я видел, как Клайд спешил к дому Харперов. И если он говорит, что не успел их спасти, то я охотно подтвержу его слова. Однако погибла не вся семья: их маленькая дочка Дора уцелела.
   - Да, конечно, Клайд так и сказал. Он сказал, что не сумел спасти лишь ее родителей.
   - Это верно. Вот я и хочу, чтобы ты осмотрел эту маленькую девочку. На теле у нее множество ссадин и синяков, не исключены переломы и внутренние повреждения, а также отравление дымом и, безусловно, сильный эмоциональный шок. Это очень серьезно в таком нежном возрасте. Она сейчас у миссис Мейбери. - Гиббонс помолчал и негромко добавил: - Я полагаю, вам в самом деле следует поспешить, доктор. Как вы считаете?
   Доктор Краусмейер уныло поглядел на напиток, а потом выпрямился и сказал:
   - Хозяин, будьте добры, спрячьте этот стакан под прилавок - я вернусь. - И он подобрал свою сумку.
   Ничего плохого доктор Краусмейер не обнаружил, но дал девочке успокоительное. Гиббонс подождал, пока Дора уснет, а затем отправился подыскивать временное жилье для своего нового скакуна. Он направился к братьям Джонс: "Породистые мулы. Покупаем, продаем, сдаем в пользование, проводим аукционы. Качественные производители". Их дело было заложено в его банке.
   Минерва, я не планировал этого; все случилось само собой. Я ждал, что Дору удочерят, несколько дней, потом несколько недель и т.д. Первопроходцы относятся к детям иначе, чем городской народ. Те, кто не любит детей, не становятся первопроходцами. Как только их дети выходят из младенческого возраста, они начинают приносить доход. В заселяемых краях дети - это помощники. Конечно, я не собирался брать на себя воспитание эфемера, даже не думал, что мне придется заняться этим. Зачем? Необходимости не было никакой. Я уже начал приводить в порядок дела и намеревался покинуть планету в самое ближайшее время, как только явится сын мой Заккур.
   Зак тогда был моим партнером, наши отношения с ним основывались на взаимном доверии; он был молод - всего полтора века, - смышлен и упорен. Это был сын от Филлис Бриггс-Сперлинг - моей предпоследней в ту пору жены. Прекрасной женщиной была эта Филлис и превосходным математиком. Мы с ней сделали семерых детей, и каждый из них вышел умнее меня. Она была замужем несколько раз - я был у нее четвертым мужем. [Пятым. Четвертым был Джеймс-Метью Либби. (Дж.Ф.45-й)] И, насколько я помню, первой из женщин получила памятную медаль Айры Говарда за сотню отпрысков, зарегистрированных в анналах Семей. На это у нее ушло меньше двух столетий. Впрочем, Филлис была девицей простой, ей бы только карандаш, да бумагу, да время, чтобы посидеть за геометрией.
   Но я отвлекся от темы. Чтобы извлекать выгоду из переселенческого дела, нужны как минимум подходящий корабль и два партнера, умеющие пилотировать его, а также способные сагитировать эмигрантов и возглавить их, а не бросать на произвол судьбы корабль, набитый людьми, как это часто случалось в начале Диаспоры.
   Мы с Заком делали все, как надо, и по очереди исполняли обязанности космопроходца и лидера новой планеты. Партнер, который оставался после очередного отлета корабля, должен был быть самым настоящим первопроходцем; тут не сплутуешь и одними указаниями не отделаешься. Не обязательно быть политическим главой колонии; я предпочитал избегать подобного бремени, чтобы поменьше тратить времени на трепотню. Важно одно: надо быть среди уцелевших, оказаться человеком, который может заставить планету прокормить себя, и на собственном примере показать остальным, как надо это делать, а уж потом давать советы, если без них нельзя обойтись.
   Первый рейс не приносит дохода. Капитан выгружает пассажиров и отправляется назад за новыми эмигрантами; вывозить с планеты, как правило, нечего. Расходы оплачиваются эмигрантами; выгоду можно получить, если оставшийся на планете партнер распродает привезенный кораблем груз: мулов, оборудование, свиней, яйца. Поначалу в кредит. Сразу же выясняется, что этот партнер должен глядеть во все глаза и держать ухо востро, поскольку обычно бедствующие мигранты сразу же понимают, почему этот тип процветает, а потому испытывают потребность его линчевать.
   Минерва, шесть раз я возглавлял колонистов и никогда не пахал свое поле, не имея оружия под рукой: опасаться собственной породы приходилось больше, чем любого кровожадного зверя.
   Но тогда на Новых Началах подобные беды уже остались позади. Первые колонисты сделали свое дело, хотя лишь чудом пережили ту жуткую первую зиму... Элен Мейбери была не единственной вдовой, которая искала себе вдовца... Увы, мы с Энди Либби не предугадали всех особенностей климатического цикла. Звезду как всегда звали солнцем - но, если хочешь, проверь в каталоге, поищи в собственной памяти. Оказалось, что солнце Новых Начал принадлежит к числу переменных, слабеньких, едва отличавшихся от старого солнца, но для климатических фокусов энергии у него хватало: когда мы прибыли, то угодили в самое ненастье. Впрочем, те, кто пережил ту зиму, могли вынести все, что угодно, и второй волне поселенцев было уже гораздо легче.
   Я продал свою ферму эмигрантам из второй волны и все внимание уделил банковскому делу и торговле, чтобы "Энди Джи" было что везти домой. Когда Зак высадит поселенцев третьей волны, мне бы хотелось уехать вместе с грузом. Куда-нибудь... куда угодно. А что, как и где, мы должны были решить после встречи с Заком. А пока я скучал, мечтал о том, как наконец заброшу все дела на этой планете, - и обнаружил в этой сироте интересное развлечение.
   Надо сказать, что Дора была ребенком, который родился взрослым. Конечно, она была наивной, как подобает маленькому ребенку, но вместе с тем весьма разумной и восторженно относящейся к учебе. В ней не было даже следа посредственности, Минерва, ее простодушные разговоры казались мне куда интереснее, чем разговоры взрослых, всегда тривиальные и редко отличающиеся новизной.
   Элен Мейбери тоже заинтересовалась Дорой, и оба мы неожиданно для себя оказались в роли родителей.
   Мы посовещались друг с другом и избавили девочку от присутствия на похоронах. С чем прощаться? С обугленными костями, среди которых были косточки не рожденного еще младенца? На отпевание мы ее тоже не пустили. Через несколько недель, когда Дора как будто пришла в себя, и после того как у меня нашлось время поставить могильный камень и выбить на нем подпись, я взял ее с собой на кладбище - посмотреть. Она умела читать: прочла имена и даты жизни своих родителей и единственную дату для младенца.
   Скорбно так поглядела, а потом проговорила:
   - Значит, мама и папа никогда не вернутся. Да?
   - Да, Дора.
   - Выходит, ребята в школе правду говорили. А я надеялась.
   - Я знаю, дорогая. Тетя Элен сказала мне об этом. И я подумал, что тебе лучше все увидеть своими глазами.
   Она посмотрела на надгробие и серьезно сказала:
   - Вижу... я все поняла. Спасибо тебе, дядя Гибби.
   Она не плакала, поэтому у меня не было причин брать ее на руки и утешать. Я не смог ничего придумать.
   - Ну что ж, пойдем, дорогая?
   - Да.
   Мы приехали на Баке, которого я оставил у подножия холма: неписаное правило запрещало ездить на мулах и прирученных прыгунах среди могил. Я спросил, не взять ли ее на руки или, может быть, на закорки. Дора решила идти сама. Спустившись до половины склона, она остановилась.
   - Дядя Гибби?
   - Да, Дора.
   - Давай не будем рассказывать Баку об этом.
   - Хорошо, Дора.
   - А то он будем плакать.
   - Мы не скажем ему, Дора.
   Больше она ничего не сказала, пока мы не вернулись в школу миссис Мейбери. А потом была очень тихой две недели и не вспоминала при мне о родителях. Я думаю - при других тоже. Она никогда не просилась на кладбище, хотя мы ездили верхом почти каждый день и часто неподалеку от могильного холма,
   С опозданием на два земных года прибыл "Энди Джи", и капитан Зак, мой сын от Филлис, прилетел на челноке, чтобы договориться о высадке третьей волны эмигрантов. Мы выпили, я сказал, что остаюсь еще на один заход, и объяснил почему. Он смотрел на меня во все глаза.
   - Лазарус, ты свихнулся.
   - Не называй меня Лазарусом, - негромко попросил я. - Это имя пользуется слишком большой известностью.
   - Ну хорошо. Впрочем, здесь никого нет, кроме нашей хозяйки, миссис Мейбери, - так ты ее назвал? Но она вышла в кухню. Видишь ли, э... Гиббонс, я подумываю, не слетать ли парочку раз на Секундус. Это выгодно. Учитывая нынешнее состояние дел, вкладывать капитал на Секундусе теперь безопаснее, чем на Земле.
   Я согласился, что он, безусловно, прав.
   - Да, - сказал он, - но в таком случае я вернусь сюда не раньше, чем через десять стандартных лет, а возможно, на путешествие уйдет и больше. О, конечно, я тебе подчинюсь - ведь ты старший партнер. Но ты будешь понапрасну тратить мои деньги, да и свои тоже. Видишь ли. Лаз... Эрнст, если ты считаешь, что должен позаботиться о ребенке - хотя я не вижу для этого никаких оснований, - поедем все вместе. Девочку можно отдать в школу на Земле, если дать расписку в том, что она покинет планету. Возможно, она захочет поселиться на Секундусе - впрочем, я не знаю, каковы там сейчас иммиграционные правила, я уже давно там не бывал.
   Я покачал головой.
   - Что такое десять лет? Тьфу. Зак, я хочу увидеть, как вырастет этот ребенок, как встанет на ноги. Надеюсь выдать ее замуж, но это уже ее дело. Я не хочу лишать ее корней: одно подобное потрясение она уже передоила, незачем подвергать ребенка новому.
   - Ну как хочешь. Значит, мне вернуться через десять лет? Этого хватит?
   - Более или менее, но не торопись. В первую очередь позаботься о наших доходах. Если затратишь на это больше времени, в следующий раз загрузишься здесь чем-нибудь получше, чем продукты и текстиль.
   - В наше время выгоднее всего привозить на Землю продукты питания. Но скоро придется торговать, минуя Землю, напрямую прямо между колониями.
   - Неужели дела так плохи?
   - Очень плохи. Они не желают учиться. А что за неприятности у тебя с банком? Может, продемонстрировать силу, пока "Энди Джи" крутится наверху?
   Я покачал головой.
   - Благодарю, капитан, но так дела не делаются, иначе мне придется отправиться вместе с тобой. К силе следует прибегать, лишь когда не остается ничего другого и овчинка стоит выделки. А я собираюсь остаться.
   Дела собственного банка Эрнста Гиббонса не беспокоили. Он никогда не позволял себя тревожить по вопросам менее важным, чем вопросы жизни и смерти, а все прочие дела, большие и малые, решал по мере их поступления и наслаждался жизнью. И воспитанием Доры. Заполучив Дору и Бака - или это они заполучили его? - он выбросил дикарские удила, которыми пользовался Лимер, сохранив металлические части, и велел седельщику братьев Джонс переделать уздечку и недоуздок. Сделал ему заказ и на седло, сам набросал чертеж и обещал заплатить больше, если тот сделает быстро. Шорник покачал головой, разглядывая набросок, но тем не менее седло соорудил.
   После этого Гиббонс разъезжал с девочкой на Баке в седле, рассчитанном на двоих: его седло находилось на обычном месте, а перед ним располагалось небольшое седельце с крохотными стременами... как раз на том месте, где у обычного седла бывает лука. В передней части седла была обшитая кожей дужка, за которую мог держаться ребенок. Гиббонс также снабдил свое усовершенствованное седло двумя подпругами - так было удобнее мулу и спокойнее всадникам на крутом склоне. Так они проездили несколько лет, обычно тратя на прогулку час или более после школы, долго беседовали втроем или пели все вместе, причем Бак громко фальшивил, но всегда отбивал копытом правильный ритм. Гиббонс вел, а Дора подпевала. Часто пели о ломбарде - эту песенку Дора считала своей и понемногу добавляла к ней новые куплеты, в том числе и о конюшне Бака, что возле школы.
   Дора росла и превратилась в высокую, стройную девушку. Маленькое переднее седельце сделалось ей мало. После двух неудачных попыток Гиббонс купил кобылу: одну Бак отверг, потому что она показалась ему бестолковой он так и сказал: "луповата", - а другую, потому что она пожелала воспользоваться преимуществами, предоставляемыми недоуздкам, и попыталась удрать.
   Гиббонс позволил Баку выбрать третью. Советы давала Дора, а Гиббонс молчал. Так у Бака появилась подруга, а Гиббонсу пришлось делать пристройку к конюшне. Пока еще Бак жил в платном стойле и был рад тому, что дома его ждала Бьюла. Петь она не научилась и разговаривала немного. Гиббонс подозревал, что кобыла попросту опасается открывать рот в присутствии Бака, потому что она всегда охотно разговаривала или по крайней мере отвечала хозяину, когда он ездил верхом один. К его удивлению, ездить ему пришлось на Бьюле, а Дора разъезжала на жеребце, и стремена большого седла пришлось укорачивать.
   Но вскоре их пришлось снова удлинять - Дора росла и становилась юной женщиной. Бьюла родила жеребенка; Гиббонс оставил кобылку себе, Дора назвала ее Бетти и всячески занималась дитятей. Поначалу кобылка брела за всеми под пустым седлом, потом Дора научила ее возить всадника. Настало время, когда ежедневные прогулки совершались уже вшестером, поездки часто заканчивались пикниками; миссис Мейбери ездила на Баке, самом крепком, а самая легкая, Дора, - на Бетти. Гиббонс же обычно садился на Бьюлу. Это лето было для Гиббонса одним из самых счастливых. Они с Элен ездили рядом на взрослых мулах, а Дора на нетерпеливой кобылке скакала впереди, затем возвращалась, и длинные каштановые волосы девушки развевались на ветру.
   Однажды Гиббонс спросил:
   - Элен, а мальчики уже начинают крутиться возле нее?
   - Ах ты, старый жеребец, ни о чем другом думать не можешь?
   - Ну что ты, дорогуша, просто я хочу знать.
   - Конечно, мальчики обращают на нее внимание, Эрнст. А она на них. Но пока твое беспокойство излишне. Она девочка разборчивая и товар второго сорта не выберет.
   На следующее лето эти счастливые семейные выезды не возобновились: миссис Мейбери вдруг почувствовала возраст и теперь влезть на мула и спуститься с него могла только с чьей-либо помощью.
   Когда пошли слухи о его монополии в банковском деле, Гиббонсу хватило времени, чтобы подготовиться к разговору. Коммерческий банк Новых Начал был временным учреждением; они с Заккуром всегда учреждали подобный банк в той колонии, которую заселяли. Чтобы колония росла, необходимы деньги: бартером пользоваться неудобно.
   Поэтому Гиббонс не удивился, когда его пригласили на встречу с депутацией горожан, намеревавшихся обсудить именно этот вопрос; подобное рано или поздно случалось повсюду. В тот вечер, причесывая свою шевелюру и добавляя к ней седины, как и к вандейковской бородке клинышком, он готовился к столкновению и освежал в памяти уже слышанные в прошлом идеи: как заставить воду течь в гору, как остановить солнце и что одно яйцо можно считать за два. Чем-то его порадуют сегодня, может быть, чем-нибудь новеньким? Он надеялся на это.
   Гиббонс выщипывал волосы из якобы отступающей назад шевелюры. Черт, с каждым годом стареть все трудней и трудней. А затем надел свой походный килт... юбка не только впечатляла, но и позволяла лучше укрыть оружие и быстро достать его. Он почти не сомневался, что не успел досадить никому настолько, чтобы обиженный решил взяться за оружие, однако когда-то - один только раз - он проявил неоправданный оптимизм и с тех пор решил придерживаться верного пессимистического подхода. Потом он кое-что спрятал, запер, установил кое-какие устройства из тех, что Заккур доставил с последним рейсом, - их не продавали в фактории "Доллар ребром", - открыл дверь, запер ее снаружи и пошел своим обычным путем, через бар, где сообщил бармену, что вернется через несколько минут.
   Через три часа Гиббонс сумел выяснить одно: никто из собравшихся не смог придумать нового способа снизить курс валюты, все их предложения он слышал по меньшей мере пять сотен лет назад, а скорее всего тысячу, и каждое уходило корнями в глубокую историю. В самом начале собрания он попросил председателя дать указания писарю записывать каждый вопрос, чтобы ответить сразу: он любил рассматривать дела в целом - и ему это позволили.
   Наконец председатель собрания Джим "герцог" Уорвик проговорил:
   - Стало быть, так, Эрни. Мы хотим национализировать, - надеюсь, я не ошибся в слове - коммерческий банк Новых Начал. Ты не относишься к числу выборных, однако, как все понимают, являешься заинтересованным лицом - и мы хотим услышать твое мнение. У тебя есть возражения против нашего предложения?
   - Нет, Джим, валяй дальше.
   - Что? Боюсь, я не понял тебя?
   - У меня нет никаких возражений против национализации банка. Если это все, давайте разойдемся и отправимся спать.
   Кто-то среди собравшихся выкрикнул:
   - Эй, я задал вопрос и хочу, чтобы на него ответили: что будет с деньгами из Нового Питтсбурга?
   - А я о процентах! Процент дело скверное - так в Библии говорится!
   - Так как, Эрни? Ты же обещал ответить на вопросы.
   - Да, я обещал. Но если вы национализируете мой банк, лучше задавать вопросы вашему государственному казначею - или как вы его там захотите назвать? Новому главе банка. Кстати, кто он? Следовало бы посадить его в президиум.
   Уорвик стукнул молотком и сказал:
   - Так далеко мы еще не зашли, Эрни. В настоящее время совет из выборных образует финансовый комитет, раз мы намереваемся продолжать это дело.
   - Что ж, продолжайте, я умолкаю.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Именно то, что сказал: я пас. Человеку не нравится, когда соседи недолюбливают его. Жителям поселка не нравится, что я делаю, иначе это собрание никогда бы не состоялось. Поэтому я кончаю с делом. Банк закрыт и завтра не откроется. Он закрыт насовсем, и я не буду больше его президентом. Поэтому я спросил вас: кто будет вашим казначеем? Как и всем остальным, мне бы хотелось узнать: что у нас впредь будет деньгами и чего они будут стоить?
   Наступила мертвая тишина. Но вскоре председателю пришлось основательно постучать молотком, да и сержанту нашлось дело - зал взорвался криками: "Что будет с моим кредитом на семена?", "Ты должен мне деньги!", "Я продал Хенку Бродски мула под расписку - что я получу?", "Ты не имеешь права обращаться с нами подобным образом!"
   Гиббонс спокойно сидел, стараясь, чтобы никто не заметил, как он напряжен. Наконец Уорвик заставил всех успокоиться. А потом проговорил, вытирая пот со лба:
   - Эрни, я полагаю, ты должен предоставить какие-то объяснения.
   - Безусловно, мистер председатель. Ликвидацию будем проводить в соответствии с вашими распоряжениями. Вклады будут выплачены теми банкнотами, в которых были внесены. Что же касается долгов перед банком ну не знаю, все зависит от политики, которой решит придерживаться совет. Да, кстати - кажется, я банкрот. Но уточнить детали смогу лишь после того, как вы мне объясните, что все это значит и каким образом вы собираетесь национализировать мой банк.