Страница:
- Ничего. Она только хотела кое в чем убедиться. Да, кстати, где эта бумажка? Можно показать ей?
- Безусловно, сэр.
Айра Джонсон вернулся через несколько минут и возвратил Лазарусу его доказательство.
- Она сейчас спустится. - Старик вздохнул. - Тед, я горжусь тобой. Утром ты меня расстроил, и я был неправ. Мне очень жаль, я приношу тебе свои извинения.
- Не могу их принять: вам не в чем каяться, сэр. Это я поторопился; болтал что-то невразумительное. Давайте обо всем позабудем. Пожмем друг другу руки.
- А? Да, конечно. Мррф!
Они торжественно пожали друг другу руки.
(А дедуся-то, пожалуй, до сих пор способен удержать на вытянутой руке наковальню. Эк стиснул пальцы.)
- Мистер Джонсон, не могли бы вы кое-что для меня сделать? Остались кое-какие дела, на которые у меня не хватает времени.
- Что? Безусловно!
- В первую очередь это. - Лазарус протянул деду замотанный сигарный ящик.
Мистер Джонсон взял его и удивленно поднял брови.
- Тяжелый.
- Я вычистил свой сейф. Здесь золотые монеты. Заберу их, когда война кончится. Если же нет - отдадите Вуди, когда ему исполнится двадцать один год.
- Что? Да ну, сынок, все будет в порядке.
- Я надеюсь. Но если я свалюсь с трапа и сломаю свою дурацкую шею? Могу ли я на вас рассчитывать?
- Безусловно.
- Благодарю вас, сэр. А это я хочу отдать Вуди прямо сейчас. Мои шахматы. Я не могу их взять с собой. Правда, я мог бы подарить их вам, однако не сомневаюсь, что вы тут же придумаете какую-нибудь причину для отказа. А Вуди не станет этого делать.
- Мррф! Очень хорошо, сэр.
- А вот это вам... Но это не совсем то, чем может показаться на первый взгляд. - И Лазарус протянул деду расписку на продажу ландо.
Мистер Джонсон прочитал ее.
- Если ты хочешь подарить мне свой автомобиль, сперва подумай, как следует.
- Покупка, сэр, осуществляется номинально. Просто мне хотелось оставить автомобиль именно вам. Брайан сможет водить его; он уже сейчас неплохой шофер. Да вы и сами сможете ездить. Даже миссис Смит сумеет научиться, а когда лейтенант Смит вернется домой, то, возможно, и он обнаружит, что автомобиль - вещь удобная. Однако ежели меня пошлют учиться куда-нибудь в ближние края и у меня будет время, чтобы навещать вас - пока меня не отослали за море, - я бы хотел иметь возможность пользоваться автомобилем.
- Зачем же тогда ты суешь мне под нос этот акт? Конечно, автомобиль может стоять в нашем амбаре. Конечно, Брайан - оба Брайана - охотно будут водить его, возможно, и я попробую. Но бумажки мне ни к чему.
- Наверное, я должен пояснить свои мотивы. Предположим, я окажусь... ну, скажем, в Нью-Джерси - и захочу продать машину. Тогда я покупаю за пенни почтовую карточку - и вам все будет легко сделать, потому что у вас есть эта бумажка. - Лазарус помолчал и добавил: - Конечно, если я все-таки свалюсь с той самой лестницы, машина останется в полном вашем распоряжении. И если вам она будет не нужна, отдайте ее Брайану-младшему. Или кому захотите. Мистер Джонсон, вы ведь знаете, что у меня нет родных, так что не возражайте.
Не успел дедуся ответить, как вошла миссис Смит, одетая в самое лучшее платье. Она радостно улыбалась, однако Лазарус заметил, что лицо ее было заплакано. Она протянула ему руку.
- Мистер Бронсон! Мы гордимся вами!
Все: голос, аромат тела, прикосновение, гордое достоинство - разом ухнуло Лазарусу под дых. И его выдержка испарилась. (Морин, любимая, хорошо, что я уезжаю. Так будет лучше для тебя, для меня и для всех нас. Я сделал это, чтобы ты гордилась мною. Но сейчас чаша моя переполнилась... Пожалуйста, предложи мне сесть, прежде чем дедуся заметит, что с моими брюками, как раз пониже жилета, творится что-то неладное.)
- Благодарю вас, миссис Смит. Я забежал поблагодарить вас и попрощаться. Пожелать доброй ночи, потому что нас отправляют завтра утром.
- Ну что вы! Прошу, садитесь! Выпейте кофе, дети тоже захотят попрощаться с вами.
Час спустя он все еще сидел у Смитов и был счастлив. Можно сказать, испытывал абсолютное счастье. Коробку конфет он преподнес Кэролл, и ее сразу открыли. Лазарус выпил кофе с густыми сливками и сахаром и съел увесистый ломоть домашнего шоколадного пирога. Ему предложили еще кусок, он согласился, признавшись, что не ел с самого утра, - и был вынужден упрашивать Морин не хлопотать, поскольку та тут же вознамерилась приготовить для него что-нибудь существенное. Удалось добиться компромисса - и Кэролл отправилась на кухню делать ему сандвичи.
- Я сегодня забегался, - объяснил Лазарус. - У меня даже не было времени поесть. Вы заставили меня изменить планы, мистер Джонсон.
- Неужели, Тед? Каким образом?
- Кажется, я говорил вам, что 1 июля намеревался отправиться по делам в Сан-Франциско. Но конгресс объявил войну, и я решил немедленно предпринять это путешествие, чтобы поскорей уладить дела, а затем поступить на службу. Когда мы встретились, я как раз собрался ехать и уже уложил вещи. Но вы дали мне понять, что кайзер не будет ждать, пока я улажу личные дела. Поэтому я немедленно отправился на призывной пункт. Лазарус старательно изображал простака. - Саквояж: с моими вещами - в машине, он мне не потребуется.
Айра Джонсон расстроился.
- Я не хотел торопить тебя, Тед. Ничего бы не случилось, если бы ты потратил несколько дней на улаживание своих дел: армию за два дня не соберешь. Я-то помню, как это пытались сделать в девяносто восьмом. Мррф! А может, мне съездить? В качестве твоего агента. Посмотреть, как и что. Кажется, у меня не слишком много дел.
- Нет-нет! Миллион благодарностей, сэр! Просто я вовремя не сориентировался. Рассуждал, как в мирное время, и совсем забыл о войне. Но вы наставили меня на путь истинный. И я отправил ночью письмо моему брокеру в Фриско, сообщил ему о своих намерениях, потом письменно назначил его своим поверенным, заверил бумагу у нотариуса, сходил на почту и отослал. Все уже сделано, я обо всем успел позаботиться. - Лазарус с таким наслаждением импровизировал, что почти верил себе сам. - А потом я пошел в город и записался в армию. Но саквояж... Не забросите ли вы его на чердак? Не брать же его с собой - солдату не положено иметь саквояж. Только несколько предметов туалета.
- Я позабочусь о нем, мистер Бронсон! - сказал Брайан-младший. Пусть стоит в моей комнате!
- Нашей комнате, - поправил Джордж. - Мы позаботимся о нем.
- Хорошо, мальчики. Тед! Потеря саквояжа разобьет тебе сердце?
- Конечно, нет, мистер Джонсон. Но почему?
- Возьми его с собой. А дома сложи заново. Сейчас там у тебя белые рубашки, жесткие воротнички... Все это тебе не понадобится. Бери простые рубахи, если есть. Еще пару хорошо разношенных ботинок, в которых удобно маршировать, и носки - все, сколько есть. Исподнее. По собственному печальному опыту могу предположить, что они не сразу отыщут для всех мундиры. Суета, знаешь ли, и все такое прочее. И может быть, тебе придется месяц или более служить в том, что захватишь с собой.
- По-моему, - серьезно сказала миссис Смит, - отец прав, мистер Бронсон. Мистер Смит - лейтенант Смит, мой муж - тоже говорил нечто подобное перед отъездом. Он не стал дожидаться телеграммы - а она пришла через несколько часов после того, как он уехал, - потому что решил, что поначалу все будет вверх ногами. - Губы ее дрогнули. - Впрочем, он выразился более резко.
- Дочка, не знаю, что говорил Брайан, но вполне можно было выразиться и покрепче. Теду уже повезет, если он хотя бы вовремя получит свои бобы. Всякого, кто способен отличить правую ногу от левой, немедленно выделят и произведут в капралы. И никто даже не побеспокоится, как он одет. Тед, тебе придется позаботиться о себе самому, поэтому возьми с собой одежду, в которой можно работать на ферме. И ботинки должны быть удобными, чтобы не сбить ноги на первой же миле. Ммм... Тед, ты знаешь фокус с кремом? Так делают, когда знают, что ботинки не придется снимать неделю или больше.
- Нет, сэр, - ответил Лазарус. (Дедуся, ты научил меня этой штуке точнее, еще научишь. Здорово получается, я навсегда запомнил ее.)
- Ноги должны быть чистыми и сухими. Намажь всю ступню и между пальцами кремом. Или вазелином, самое лучшее карболовым. Не жалей, накладывай густым слоем. А потом надевай носки: если есть - чистые, но и грязные сойдут. Только не забудь про них! Даже не думай надевать ботинки на босу ногу! Когда встанешь, поначалу покажется, что ты влез в бочонок с жидким мылом. Но твои ступни отблагодарят тебя за это, и грибок между пальцами не заведется. Заботься о ногах, Тед, - и не забывай вовремя ходить по нужде.
- Отец!
- Дочь, я говорю с солдатом - рассказываю о том, что может спасти ему жизнь. Если тебе кажется, что детям этого слушать не следует, пусть идут спать.
- Да, пора, - согласилась Морин. - Надо хоть самых младших уложить.
- А я не пойду в постель!
- Вуди, делай, что велит мать, и не спорь - или я согну кочергу о твою попу. И ты будешь меня слушаться, пока не вернется твой папа.
- Я не уйду, пока не уйдет рядовой Бронсон. Пала мне разрешил.
- Мррф! Логическую несостоятельность твоих слов можно доказать только дубинкой: другого языка ты не поймешь, Морин, начинай с младших: пусть попрощаются и отправляются в постель. А пока они укладываются, я провожу Теда на остановку.
- Но я хотел отвезти дядю Теда домой!
Лазарус решил, что настало время вступить в разговор.
- Брайан, благодарю тебя. Но не стоит лишний раз волновать маму. Автобус довезет меня почти до дома. А завтра мне придется забыть про уличный транспорт - буду ходить пешком.
- Правильно, - согласился дедуся. - Маршировать будет. Сено-солома! Выше голову, смотри веселей! Тед, отец назначил Брайана сержантом гвардии до своего возвращения. Брайан должен отвечать за внутреннюю безопасность дома.
- Значит, он не имеет права оставить пост, чтобы отвезти домой рядового. Не так ли?
- Тем более в присутствии офицера гвардии, то есть меня, и дежурного офицера - моей дочери. Кстати, пока младшие целуют тебя на прощание, пойду найду парочку моих армейских рубашек; полагаю, они тебе подойдут. Если ты не брезгуешь поношенными вещами.
- Что вы, сэр, я буду носить их с радостью и гордостью!
Миссис Смит поднялась.
- У меня тоже кое-что есть для мистера... рядового Бронсона. Нэнси, ты не принесешь сюда Этель? А ты, Кэролл, приведи Ричарда.
- Но рядовой Бронсон еще не съел свой сандвич!
- Прошу прощения, мисс Кэролл, - сказал Лазарус. - Я так разволновался, что не могу есть. Не завернете ли вы мне его с собой? Я съем его, как только вернусь домой, чтобы покрепче уснуть.
- Давай так и сделаем, Кэролл, - решила мать. - Брайан, приведи сюда Ричарда.
Лазарус распрощался со всеми в обратном порядке, начиная с самых младших. Он подержал на руках Этель, улыбавшуюся ему младенческой улыбкой, поцеловал ее в макушку и передал Нэнси. Та отнесла девочку наверх и быстро вернулась. Чтобы поцеловать Ричарда, Лазарусу пришлось опуститься на одно колено. Ребенок явно не понимал, что происходит, но осознавал важность момента: он крепко обнял Лазаруса и, целуя, обслюнявил ему щеку.
Потом его поцеловал Вуди - в первый и последний раз, - но Лазаруса больше не смущало прикосновение к самому себе. Этот малыш не был им; он был просто маленьким человечком, о котором у Лазаруса сохранились смутные воспоминания. Он больше не испытывал желания придушить мальчишку - во всяком случае оно возникало не слишком часто.
- А эти шахматные фигурки действительно из слоновой кости? - шепотом спросил Вуди.
- Из самой настоящей. Слоновая кость и черное дерево, как на клавишах пианино твоей мамы.
- Гы, вот это здорово! Когда ты вернешься, дядя рядовой Бронсон, я буду разрешать тебе играть ими в любое время.
- И я обыграю тебя. Договорились?
- Вот еще! Ну, пока. Смотри - не бери фальшивых монеток.
Маленькая Мэри поцеловала его со слезами в глазах и выбежала из комнаты.
Джордж поцеловал Лазаруса в щеку, пробормотал: - Будьте осторожны, дядя Тед, - и тоже вышел.
Брайан-младший сказал:
- Я позабочусь о вашем автомобиле... Он будет блестеть так же, как у вас. - Немного помедлил, клюнул Лазаруса в щеку и вышел, уводя Ричарда.
Кэролл принесла сандвич, аккуратно завернутый в вощеную бумагу и перевязанный лентой. Лазарус поблагодарил ее и сунул сверток в карман пальто. Она положила ему руки на плечи, приподнялась на носки и шепнула:
- Там внутри записка для вас! - Потом поцеловала его в щеку и быстро удалилась.
Ее сменила Нэнси.
- Записка от нас обеих, - сказала она. - Мы каждый вечер будем молиться за вас и за папу. - Она взглянула на мать, потом обняла Лазаруса и поцеловала в губы. - Не говорю "до свидания". Пока. - И выскочила из комнаты быстрее, чем сестра, подняв голову и всеми движениями напоминая мать.
Миссис Смит поднялась.
- Отец? - И она замолчала.
- Нет.
- Тогда отвернись.
- Мррф! Ладно. - И мистер Джонсон уставился на картинки на стене.
Шурша юбками, миссис Смит подошла к Лазарусу и протянула маленькую книжку.
- Это вам.
Это, было карманное издание Нового Завета; она держала его открытым в самом начале. Лазарус взял книжку и прочитал немного выцветшую надпись: "Морин Джонсон. Великая пятница 1882 года. За превосходную успеваемость". Ниже ясным четким почерком было написано:
"Рядовому Теодору Бронсону.
Будь верен себе и стране.
Морин Дж.Смит.
6 апреля 1917 года".
Лазарус сглотнул.
- Это сокровище я буду всегда носить с собой, миссис Смит.
- Не миссис Смит, Теодор, а Морин. - И она протянула руки.
Лазарус опустил книжицу в нагрудный карман, обнял Морин и прикоснулся к ее губам.
Сначала поцелуй ее был целомудренным. Но вдруг она чуть слышно простонала, прижалась к Лазарусу всем телом, открыла рот и страстно впилась в его губы. Лазарус на миг растерялся: этот поцелуй обещал все, что она могла дать.
Прошла целая вечность. Наконец Морин шепнула:
- Теодор... береги себя. Возвращайся.
DA CAPO: VI
Лагерь Фанстон, Канзас
Дорогие близнецы и семья!
Хочу вас удивить. Встречайте теперь капрала Теда Бронсона, исполняющего обязанности сержанта, смиреннейшего из мастеров муштры во всей национальной армии Соединенных Штатов. Нет, мои контуры не перепутались. Просто я на короткое время забыл основной принцип игры в прятки. Помните? Иглу легче всего спрятать в коробке с иголками. Значит, чтобы избежать ужасов войны, проще всего вступить в армию. Даю пояснения, ведь никто из вас никогда не видал войны или армии.
По глупости я намеревался спасаться от войны в Южной Америке. Но там я ни за что не сошел бы за местного жителя, как бы складно я ни научился разговаривать по-испански. Кроме того, там полным-полно германских шпионов, которые, естественно, сочли бы меня американским шпионом, а потому вполне могли бы устроить какую-нибудь пакость - и каюк старичине-молодчине, благослови Господь его невинную душу. К тому же у тамошних девиц дивные жгучие глаза, подозрительные дуэньи... и отцы, обожающие без всякой причины палить в гринго. Нездоровая привычка. Нездоровое место.
Но если бы я остался в Соединенных Штатах и пытался уклониться от армии... Один неосторожный шаг - и я оказался бы за холодными каменными стенами, на хлебе и воде. Да еще меня заставляли бы дробить камни. Непривлекательная перспектива.
Но в военное время армии отдают все лучшее - а на легкую угрозу здоровью, происходящую от стрельбы, можно не обращать внимания. Ее легко избежать.
Как? Эра тотальной войны еще не наступила, и существует множество мест, где трус (то есть я) может избежать любых оскорблений действием со стороны незнакомцев. В эти времена схлопотать пулю может не всякий. Гибнет же еще меньше, но я не намерен допускать подобного риска. В настоящем "здесь и сейчас" военные действия осуществляются в определенных районах, к тому же в армии столько должностей, что служить можно и не на передовой, а там, где человек в форме - всего лишь привилегированное гражданское лицо.
Я попал на такую службу и скорее всего не покину ее до конца войны. Нужно же кому-нибудь учить этих отважных и бестолковых сельских парней, делать из них нечто похожее на солдат. А умелый инструктор в армии ценится, и офицеры не желают с ним расставаться.
Итак, исполнившись воинского пыла, я узнал, что мне не придется воевать. Я буду учить маршировать, стрелять, обращаться с оружием, со штыком, вести поединок без оружия, обучать их полевой гигиене, всему, что угодно.
Мои удивительные познания в военных вопросах вызывают здесь удивление, поскольку военного опыта у меня нет (не могу же я признаться, что дедуся научил меня стрелять через пять лет после окончания этой войны, а потом - еще через пять лет - я учился обращаться с подобным оружием, будучи кадетом, и что все последующие столетия мне время от времени приходилось этим заниматься).
Здесь уже поговаривают, что я служил солдатом во Французском иностранном легионе - этот корпус одного из наших союзников состоит из головорезов и воров, беглых преступников, знаменитых отчаянной драчливостью, - дезертировал, записался в американскую армию под другим именем. Мне приходится возражать; я хмурюсь, когда кто-нибудь проявляет излишнюю прыть, однако изредка "по ошибке" салютую на французский манер ладонью вперед, но немедленно поправляюсь. И все уверены, что я оттуда. Мои познания во французском во многом обусловили мой перевод из исполняющего обязанности капрала в капралы и представление в сержанты. В лагере находятся французские и британские офицеры и сержанты, обучающие нас окопной войне. Все французы разговаривают по-английски, но их английский канзасские и миссурийские плуг-жокеи понимают с трудом. Тут в качестве посредника в дело вступает ленивый Лазарус. Так что из французского сержанта и меня получается один хороший инструктор.
Я-то был бы хорош и без этого француза - если б мог учить всему, что знаю. Но я учу рекрутов тому, что положено. Методы рукопашного боя остаются неизменными во все времена, меняется лишь название, но главное правило постоянно: начни драку первым, дерись быстро и самым бесчестным способом.
Возьмем штыковой бой. Штык - это нож, прикрепленный к стволу ружья, обе части образуют подобие римского пилума, использовавшегося две тысячи лет назад и с тех пор не изменившегося. Казалось, следовало ожидать, что искусство штыкового боя в 1917 году достигнет совершенства. Однако это не так. Согласно здешним уставам, штык предназначен для защиты, а не нападения. А ведь быстрый штыковой контрвыпад может изумить противника, никогда не слышавшего о подобном. Существуют и другие приемы... В XXVI столетии по григорианскому календарю была - или будет - война, в которой владение штыком станет искусством... (Против своего желания я принял в ней участие.) Как-то утром на плацу я на пари доказал, что способен справиться сперва с сержантом-инструктором регулярной армии США, потом с британцем, а потом с французом.
Получил ли я разрешение преподавать то, что продемонстрировал? Нет. А точнее: нет, нет и нет, черт побори! Умение мое не соответствует уставу, и излишняя прыть едва не стоила мне должности. Поэтому я вернулся к преподаванию в соответствии с догмами "священных" уставов и наставлений.
Впрочем, книжица, которой пользуются в Платтсбурге, где служит мой отец и ваш предок, вовсе не дурна. В ней делается упор на агрессивность в штыковом бою, и это неплохо, ибо штык - жуткое оружие в руках человека, который готов пользоваться им и убивать. Но мне не удастся научить своих ребят другим приемам. И мне не хотелось бы видеть этих розовощеких и храбрых мальчишек в бою с каким-нибудь наемником из XXVI столетия, у которого одна цель - остаться в живых даже ценой жизни противника.
Эти мальчишки способны выиграть войну, более того - они выиграют ее и уже сделали это, если смотреть из того времени, в котором вы находитесь. Но многие из них погибнут. И смерть их будет бессмысленной.
Я люблю этих ребят. Все они молоды, ретивы и рвутся в бой, желая доказать, что один американец стоит шести немцев. (Неверно. Хорошо, если один американец одолеет одного немца. Ведь немцы - опытные вояки, и об их благородстве в бою говорить не приходится. И этим зеленым юнцам придется биться и умирать, пока немцы не сдадутся.)
А они так молоды! Лаз к Лор, большинство ребят моложе вас, а некоторые из них даже гораздо моложе. Не знаю, многие ли прибавили себе лет, но иные даже еще не бреются. Иногда по ночам слышны рыдания: кто-то плачет, тоскуя по маме. Но на следующий день он проявит прежнее рвение и усердие. О дезертирах нечего говорить; мальчишки просто рвутся в бой.
Я пытаюсь забыть, что эта война бесполезна.
Это вопрос перспективы. Однажды, когда Минерва еще исполняла обязанности компьютера, она доказала мне, что все "здесь и сейчас" эквивалентны, а настоящим можно считать лишь то "здесь и сейчас", в котором ты пребываешь. Мое настоящее "здесь и сейчас" (где я бы и был по сию пору, если бы не дикие гуси) - дома на Тертиусе, а несчастные щенята этого "здесь и сейчас" давно погибли, и черви пожрали их; и эта война и се жуткий исход сделались древней историей, не имеющей ко мне никакого отношения.
Но я тем не менее здесь, и все происходит именно сейчас, мне трудно усомниться в этом. Мне теперь трудно писать и отправлять письма. Джастин, ты просил подробных отчетов прямо с места событий, чтобы знать обо всем, что я делаю, и добавить тем самым новые сказки к тому набору басен, который ты издаешь. Фоторедукция и гравировка теперь мне недоступны. Иногда мне позволяют ненадолго покидать лагерь, но дня хватает лишь для того, чтобы добраться до ближайшего крупного города. Топики (это около ста шестидесяти километров туда и обратно), но увольнение всегда дают по воскресеньям, когда никто не работает, поэтому у меня не было возможности прибегнуть к услугам лаборатории в Топике, даже если она оснащена необходимым мне оборудованием, в чем я глубоко сомневаюсь. Я мог бы оставлять письма в абонементном ящике, поскольку неважно, когда они попадут в отложенную почту - но по воскресеньям банки тоже закрыты. Поэтому я могу позволить себе лишь рукописное письмо, но не слишком длинное и объемистое, поскольку заполучить конверт тоже трудно; остается лишь надеяться, что бумага и чернила не слишком попортятся за столько столетий.
Я начал писать дневник, где избегаю упоминаний о Тертиусе и всем прочем (иначе подобная рукопись могла бы обеспечить мне место в сумасшедшем доме), но он представляет собой лишь перечень событий. Закончив, я переправлю его дедусе Айре Джонсону, который сохранит тетрадку, а когда война закончится и я обрету необходимый досуг и уединение, напишу к нему нечто вроде развернутого комментария, который ты требуешь, а также смогу миниатюризировать и стабилизировать длинное послание. Странные проблемы терзают историографа, предпринявшего путешествие во времени. Один лишь велтоновский мелкозернистый кубик позволил бы записать все, что я могу сказать за целых десять лет. Впрочем, я не смог бы им воспользоваться: технология еще не разработана.
Кстати... Иштар, ты действительно вложила мне в брюхо записывающее устройство? Это очень мило с твоей стороны, моя дорогая, но иногда ты проявляешь излишнюю изобретательность... В животе действительно что-то есть. Меня этот предмет не беспокоит, но врач, обследовавший меня на призывном пункте, заметил его сразу. Он не стал разбираться что к чему, но мне пришлось провести собственные исследования. Прощупав живот, я действительно обнаружил имплант. Наверно, это один из тех искусственных органов, о которых вы, реювенализаторы, не любите рассказывать своим "деткам"; и я подозреваю, что обнаружу там всего лишь велтоновский кубик с подсоединенным к нему "ухом" и десятилетним энергозапасом. Размеры как раз совпадают.
Что же ты не спросила меня, дорогая, прежде чем совать мне в пузо микрофон? Совершенно неверно, что па вежливую просьбу я всегда отвечаю "нет"; эту ложь распространяют Лаз и Лор. Ну уж в крайнем случае Джастин мог бы обратиться ко мне через Тамару; ей никто отказать не может. Но Джастин мне за это еще заплатит; ему придется десять лет выслушивать урчание моих кишок.
Однако Афина отфильтрует всякие посторонние шумы и предоставит ему датированную и индексированную распечатку. Это несправедливо, не говоря уж о том, что нарушается мое право на уединение. Афина, разве я тебе чем-нибудь насолил? Дорогуша, заставь Джастина заплатить за эту выходку.
С тех пор как я поступил в армию, я еще не видел никого из моей первой семьи. Но как только мне дадут отпуск, съезжу в Канзас-Сити. Мой нынешний статус героя предоставляет мне некоторые привилегии, которыми штатский молодой холостяк располагать не может: в военное время мораль дает слабину, и я сумею провести с семьей какое-то время. Они очень добры ко мне: я получаю почти каждый день письмо, а пирог или печенье еженедельно. Угощением приходится делиться, и это очень жаль. А письма я читаю и перечитываю.
Мне хотелось бы так же просто получать письма и от моей семьи на Тертиусе. Повторяю основное сообщение: встреча назначена на 2 августа 1926 года, через 10 земных лет после высадки. Последняя цифра 6, а не 9.
С любовью капрал Тед Бронсон
(старичина-молодчина)
Дорогой мистер Джонсон!
Приветствую вас и всю вашу семью - Нэнси, Кэролл, Брайана, Джорджа, Мэри, Вуди, Дикки, кроху Этель и миссис Смит. Не могу передать, как растрогали вы меня тем, что приняли сиротку в семейство Смитов, тем более что и капитан Смит согласен с этим. Для меня все вы стали моей семьей с той счастливой и печальной ночи, когда провожали меня на войну, нагрузив подарками, добрыми пожеланиями, а также практическими советами; тогдашние слезы я не смел показать никому. Миссис Смит сообщила мне, что ее муж-капитан согласился принять меня в семью - ну что ж, слезы вновь на моих глазах, а военный человек не должен обнаруживать подобную слабость.
- Безусловно, сэр.
Айра Джонсон вернулся через несколько минут и возвратил Лазарусу его доказательство.
- Она сейчас спустится. - Старик вздохнул. - Тед, я горжусь тобой. Утром ты меня расстроил, и я был неправ. Мне очень жаль, я приношу тебе свои извинения.
- Не могу их принять: вам не в чем каяться, сэр. Это я поторопился; болтал что-то невразумительное. Давайте обо всем позабудем. Пожмем друг другу руки.
- А? Да, конечно. Мррф!
Они торжественно пожали друг другу руки.
(А дедуся-то, пожалуй, до сих пор способен удержать на вытянутой руке наковальню. Эк стиснул пальцы.)
- Мистер Джонсон, не могли бы вы кое-что для меня сделать? Остались кое-какие дела, на которые у меня не хватает времени.
- Что? Безусловно!
- В первую очередь это. - Лазарус протянул деду замотанный сигарный ящик.
Мистер Джонсон взял его и удивленно поднял брови.
- Тяжелый.
- Я вычистил свой сейф. Здесь золотые монеты. Заберу их, когда война кончится. Если же нет - отдадите Вуди, когда ему исполнится двадцать один год.
- Что? Да ну, сынок, все будет в порядке.
- Я надеюсь. Но если я свалюсь с трапа и сломаю свою дурацкую шею? Могу ли я на вас рассчитывать?
- Безусловно.
- Благодарю вас, сэр. А это я хочу отдать Вуди прямо сейчас. Мои шахматы. Я не могу их взять с собой. Правда, я мог бы подарить их вам, однако не сомневаюсь, что вы тут же придумаете какую-нибудь причину для отказа. А Вуди не станет этого делать.
- Мррф! Очень хорошо, сэр.
- А вот это вам... Но это не совсем то, чем может показаться на первый взгляд. - И Лазарус протянул деду расписку на продажу ландо.
Мистер Джонсон прочитал ее.
- Если ты хочешь подарить мне свой автомобиль, сперва подумай, как следует.
- Покупка, сэр, осуществляется номинально. Просто мне хотелось оставить автомобиль именно вам. Брайан сможет водить его; он уже сейчас неплохой шофер. Да вы и сами сможете ездить. Даже миссис Смит сумеет научиться, а когда лейтенант Смит вернется домой, то, возможно, и он обнаружит, что автомобиль - вещь удобная. Однако ежели меня пошлют учиться куда-нибудь в ближние края и у меня будет время, чтобы навещать вас - пока меня не отослали за море, - я бы хотел иметь возможность пользоваться автомобилем.
- Зачем же тогда ты суешь мне под нос этот акт? Конечно, автомобиль может стоять в нашем амбаре. Конечно, Брайан - оба Брайана - охотно будут водить его, возможно, и я попробую. Но бумажки мне ни к чему.
- Наверное, я должен пояснить свои мотивы. Предположим, я окажусь... ну, скажем, в Нью-Джерси - и захочу продать машину. Тогда я покупаю за пенни почтовую карточку - и вам все будет легко сделать, потому что у вас есть эта бумажка. - Лазарус помолчал и добавил: - Конечно, если я все-таки свалюсь с той самой лестницы, машина останется в полном вашем распоряжении. И если вам она будет не нужна, отдайте ее Брайану-младшему. Или кому захотите. Мистер Джонсон, вы ведь знаете, что у меня нет родных, так что не возражайте.
Не успел дедуся ответить, как вошла миссис Смит, одетая в самое лучшее платье. Она радостно улыбалась, однако Лазарус заметил, что лицо ее было заплакано. Она протянула ему руку.
- Мистер Бронсон! Мы гордимся вами!
Все: голос, аромат тела, прикосновение, гордое достоинство - разом ухнуло Лазарусу под дых. И его выдержка испарилась. (Морин, любимая, хорошо, что я уезжаю. Так будет лучше для тебя, для меня и для всех нас. Я сделал это, чтобы ты гордилась мною. Но сейчас чаша моя переполнилась... Пожалуйста, предложи мне сесть, прежде чем дедуся заметит, что с моими брюками, как раз пониже жилета, творится что-то неладное.)
- Благодарю вас, миссис Смит. Я забежал поблагодарить вас и попрощаться. Пожелать доброй ночи, потому что нас отправляют завтра утром.
- Ну что вы! Прошу, садитесь! Выпейте кофе, дети тоже захотят попрощаться с вами.
Час спустя он все еще сидел у Смитов и был счастлив. Можно сказать, испытывал абсолютное счастье. Коробку конфет он преподнес Кэролл, и ее сразу открыли. Лазарус выпил кофе с густыми сливками и сахаром и съел увесистый ломоть домашнего шоколадного пирога. Ему предложили еще кусок, он согласился, признавшись, что не ел с самого утра, - и был вынужден упрашивать Морин не хлопотать, поскольку та тут же вознамерилась приготовить для него что-нибудь существенное. Удалось добиться компромисса - и Кэролл отправилась на кухню делать ему сандвичи.
- Я сегодня забегался, - объяснил Лазарус. - У меня даже не было времени поесть. Вы заставили меня изменить планы, мистер Джонсон.
- Неужели, Тед? Каким образом?
- Кажется, я говорил вам, что 1 июля намеревался отправиться по делам в Сан-Франциско. Но конгресс объявил войну, и я решил немедленно предпринять это путешествие, чтобы поскорей уладить дела, а затем поступить на службу. Когда мы встретились, я как раз собрался ехать и уже уложил вещи. Но вы дали мне понять, что кайзер не будет ждать, пока я улажу личные дела. Поэтому я немедленно отправился на призывной пункт. Лазарус старательно изображал простака. - Саквояж: с моими вещами - в машине, он мне не потребуется.
Айра Джонсон расстроился.
- Я не хотел торопить тебя, Тед. Ничего бы не случилось, если бы ты потратил несколько дней на улаживание своих дел: армию за два дня не соберешь. Я-то помню, как это пытались сделать в девяносто восьмом. Мррф! А может, мне съездить? В качестве твоего агента. Посмотреть, как и что. Кажется, у меня не слишком много дел.
- Нет-нет! Миллион благодарностей, сэр! Просто я вовремя не сориентировался. Рассуждал, как в мирное время, и совсем забыл о войне. Но вы наставили меня на путь истинный. И я отправил ночью письмо моему брокеру в Фриско, сообщил ему о своих намерениях, потом письменно назначил его своим поверенным, заверил бумагу у нотариуса, сходил на почту и отослал. Все уже сделано, я обо всем успел позаботиться. - Лазарус с таким наслаждением импровизировал, что почти верил себе сам. - А потом я пошел в город и записался в армию. Но саквояж... Не забросите ли вы его на чердак? Не брать же его с собой - солдату не положено иметь саквояж. Только несколько предметов туалета.
- Я позабочусь о нем, мистер Бронсон! - сказал Брайан-младший. Пусть стоит в моей комнате!
- Нашей комнате, - поправил Джордж. - Мы позаботимся о нем.
- Хорошо, мальчики. Тед! Потеря саквояжа разобьет тебе сердце?
- Конечно, нет, мистер Джонсон. Но почему?
- Возьми его с собой. А дома сложи заново. Сейчас там у тебя белые рубашки, жесткие воротнички... Все это тебе не понадобится. Бери простые рубахи, если есть. Еще пару хорошо разношенных ботинок, в которых удобно маршировать, и носки - все, сколько есть. Исподнее. По собственному печальному опыту могу предположить, что они не сразу отыщут для всех мундиры. Суета, знаешь ли, и все такое прочее. И может быть, тебе придется месяц или более служить в том, что захватишь с собой.
- По-моему, - серьезно сказала миссис Смит, - отец прав, мистер Бронсон. Мистер Смит - лейтенант Смит, мой муж - тоже говорил нечто подобное перед отъездом. Он не стал дожидаться телеграммы - а она пришла через несколько часов после того, как он уехал, - потому что решил, что поначалу все будет вверх ногами. - Губы ее дрогнули. - Впрочем, он выразился более резко.
- Дочка, не знаю, что говорил Брайан, но вполне можно было выразиться и покрепче. Теду уже повезет, если он хотя бы вовремя получит свои бобы. Всякого, кто способен отличить правую ногу от левой, немедленно выделят и произведут в капралы. И никто даже не побеспокоится, как он одет. Тед, тебе придется позаботиться о себе самому, поэтому возьми с собой одежду, в которой можно работать на ферме. И ботинки должны быть удобными, чтобы не сбить ноги на первой же миле. Ммм... Тед, ты знаешь фокус с кремом? Так делают, когда знают, что ботинки не придется снимать неделю или больше.
- Нет, сэр, - ответил Лазарус. (Дедуся, ты научил меня этой штуке точнее, еще научишь. Здорово получается, я навсегда запомнил ее.)
- Ноги должны быть чистыми и сухими. Намажь всю ступню и между пальцами кремом. Или вазелином, самое лучшее карболовым. Не жалей, накладывай густым слоем. А потом надевай носки: если есть - чистые, но и грязные сойдут. Только не забудь про них! Даже не думай надевать ботинки на босу ногу! Когда встанешь, поначалу покажется, что ты влез в бочонок с жидким мылом. Но твои ступни отблагодарят тебя за это, и грибок между пальцами не заведется. Заботься о ногах, Тед, - и не забывай вовремя ходить по нужде.
- Отец!
- Дочь, я говорю с солдатом - рассказываю о том, что может спасти ему жизнь. Если тебе кажется, что детям этого слушать не следует, пусть идут спать.
- Да, пора, - согласилась Морин. - Надо хоть самых младших уложить.
- А я не пойду в постель!
- Вуди, делай, что велит мать, и не спорь - или я согну кочергу о твою попу. И ты будешь меня слушаться, пока не вернется твой папа.
- Я не уйду, пока не уйдет рядовой Бронсон. Пала мне разрешил.
- Мррф! Логическую несостоятельность твоих слов можно доказать только дубинкой: другого языка ты не поймешь, Морин, начинай с младших: пусть попрощаются и отправляются в постель. А пока они укладываются, я провожу Теда на остановку.
- Но я хотел отвезти дядю Теда домой!
Лазарус решил, что настало время вступить в разговор.
- Брайан, благодарю тебя. Но не стоит лишний раз волновать маму. Автобус довезет меня почти до дома. А завтра мне придется забыть про уличный транспорт - буду ходить пешком.
- Правильно, - согласился дедуся. - Маршировать будет. Сено-солома! Выше голову, смотри веселей! Тед, отец назначил Брайана сержантом гвардии до своего возвращения. Брайан должен отвечать за внутреннюю безопасность дома.
- Значит, он не имеет права оставить пост, чтобы отвезти домой рядового. Не так ли?
- Тем более в присутствии офицера гвардии, то есть меня, и дежурного офицера - моей дочери. Кстати, пока младшие целуют тебя на прощание, пойду найду парочку моих армейских рубашек; полагаю, они тебе подойдут. Если ты не брезгуешь поношенными вещами.
- Что вы, сэр, я буду носить их с радостью и гордостью!
Миссис Смит поднялась.
- У меня тоже кое-что есть для мистера... рядового Бронсона. Нэнси, ты не принесешь сюда Этель? А ты, Кэролл, приведи Ричарда.
- Но рядовой Бронсон еще не съел свой сандвич!
- Прошу прощения, мисс Кэролл, - сказал Лазарус. - Я так разволновался, что не могу есть. Не завернете ли вы мне его с собой? Я съем его, как только вернусь домой, чтобы покрепче уснуть.
- Давай так и сделаем, Кэролл, - решила мать. - Брайан, приведи сюда Ричарда.
Лазарус распрощался со всеми в обратном порядке, начиная с самых младших. Он подержал на руках Этель, улыбавшуюся ему младенческой улыбкой, поцеловал ее в макушку и передал Нэнси. Та отнесла девочку наверх и быстро вернулась. Чтобы поцеловать Ричарда, Лазарусу пришлось опуститься на одно колено. Ребенок явно не понимал, что происходит, но осознавал важность момента: он крепко обнял Лазаруса и, целуя, обслюнявил ему щеку.
Потом его поцеловал Вуди - в первый и последний раз, - но Лазаруса больше не смущало прикосновение к самому себе. Этот малыш не был им; он был просто маленьким человечком, о котором у Лазаруса сохранились смутные воспоминания. Он больше не испытывал желания придушить мальчишку - во всяком случае оно возникало не слишком часто.
- А эти шахматные фигурки действительно из слоновой кости? - шепотом спросил Вуди.
- Из самой настоящей. Слоновая кость и черное дерево, как на клавишах пианино твоей мамы.
- Гы, вот это здорово! Когда ты вернешься, дядя рядовой Бронсон, я буду разрешать тебе играть ими в любое время.
- И я обыграю тебя. Договорились?
- Вот еще! Ну, пока. Смотри - не бери фальшивых монеток.
Маленькая Мэри поцеловала его со слезами в глазах и выбежала из комнаты.
Джордж поцеловал Лазаруса в щеку, пробормотал: - Будьте осторожны, дядя Тед, - и тоже вышел.
Брайан-младший сказал:
- Я позабочусь о вашем автомобиле... Он будет блестеть так же, как у вас. - Немного помедлил, клюнул Лазаруса в щеку и вышел, уводя Ричарда.
Кэролл принесла сандвич, аккуратно завернутый в вощеную бумагу и перевязанный лентой. Лазарус поблагодарил ее и сунул сверток в карман пальто. Она положила ему руки на плечи, приподнялась на носки и шепнула:
- Там внутри записка для вас! - Потом поцеловала его в щеку и быстро удалилась.
Ее сменила Нэнси.
- Записка от нас обеих, - сказала она. - Мы каждый вечер будем молиться за вас и за папу. - Она взглянула на мать, потом обняла Лазаруса и поцеловала в губы. - Не говорю "до свидания". Пока. - И выскочила из комнаты быстрее, чем сестра, подняв голову и всеми движениями напоминая мать.
Миссис Смит поднялась.
- Отец? - И она замолчала.
- Нет.
- Тогда отвернись.
- Мррф! Ладно. - И мистер Джонсон уставился на картинки на стене.
Шурша юбками, миссис Смит подошла к Лазарусу и протянула маленькую книжку.
- Это вам.
Это, было карманное издание Нового Завета; она держала его открытым в самом начале. Лазарус взял книжку и прочитал немного выцветшую надпись: "Морин Джонсон. Великая пятница 1882 года. За превосходную успеваемость". Ниже ясным четким почерком было написано:
"Рядовому Теодору Бронсону.
Будь верен себе и стране.
Морин Дж.Смит.
6 апреля 1917 года".
Лазарус сглотнул.
- Это сокровище я буду всегда носить с собой, миссис Смит.
- Не миссис Смит, Теодор, а Морин. - И она протянула руки.
Лазарус опустил книжицу в нагрудный карман, обнял Морин и прикоснулся к ее губам.
Сначала поцелуй ее был целомудренным. Но вдруг она чуть слышно простонала, прижалась к Лазарусу всем телом, открыла рот и страстно впилась в его губы. Лазарус на миг растерялся: этот поцелуй обещал все, что она могла дать.
Прошла целая вечность. Наконец Морин шепнула:
- Теодор... береги себя. Возвращайся.
DA CAPO: VI
Лагерь Фанстон, Канзас
Дорогие близнецы и семья!
Хочу вас удивить. Встречайте теперь капрала Теда Бронсона, исполняющего обязанности сержанта, смиреннейшего из мастеров муштры во всей национальной армии Соединенных Штатов. Нет, мои контуры не перепутались. Просто я на короткое время забыл основной принцип игры в прятки. Помните? Иглу легче всего спрятать в коробке с иголками. Значит, чтобы избежать ужасов войны, проще всего вступить в армию. Даю пояснения, ведь никто из вас никогда не видал войны или армии.
По глупости я намеревался спасаться от войны в Южной Америке. Но там я ни за что не сошел бы за местного жителя, как бы складно я ни научился разговаривать по-испански. Кроме того, там полным-полно германских шпионов, которые, естественно, сочли бы меня американским шпионом, а потому вполне могли бы устроить какую-нибудь пакость - и каюк старичине-молодчине, благослови Господь его невинную душу. К тому же у тамошних девиц дивные жгучие глаза, подозрительные дуэньи... и отцы, обожающие без всякой причины палить в гринго. Нездоровая привычка. Нездоровое место.
Но если бы я остался в Соединенных Штатах и пытался уклониться от армии... Один неосторожный шаг - и я оказался бы за холодными каменными стенами, на хлебе и воде. Да еще меня заставляли бы дробить камни. Непривлекательная перспектива.
Но в военное время армии отдают все лучшее - а на легкую угрозу здоровью, происходящую от стрельбы, можно не обращать внимания. Ее легко избежать.
Как? Эра тотальной войны еще не наступила, и существует множество мест, где трус (то есть я) может избежать любых оскорблений действием со стороны незнакомцев. В эти времена схлопотать пулю может не всякий. Гибнет же еще меньше, но я не намерен допускать подобного риска. В настоящем "здесь и сейчас" военные действия осуществляются в определенных районах, к тому же в армии столько должностей, что служить можно и не на передовой, а там, где человек в форме - всего лишь привилегированное гражданское лицо.
Я попал на такую службу и скорее всего не покину ее до конца войны. Нужно же кому-нибудь учить этих отважных и бестолковых сельских парней, делать из них нечто похожее на солдат. А умелый инструктор в армии ценится, и офицеры не желают с ним расставаться.
Итак, исполнившись воинского пыла, я узнал, что мне не придется воевать. Я буду учить маршировать, стрелять, обращаться с оружием, со штыком, вести поединок без оружия, обучать их полевой гигиене, всему, что угодно.
Мои удивительные познания в военных вопросах вызывают здесь удивление, поскольку военного опыта у меня нет (не могу же я признаться, что дедуся научил меня стрелять через пять лет после окончания этой войны, а потом - еще через пять лет - я учился обращаться с подобным оружием, будучи кадетом, и что все последующие столетия мне время от времени приходилось этим заниматься).
Здесь уже поговаривают, что я служил солдатом во Французском иностранном легионе - этот корпус одного из наших союзников состоит из головорезов и воров, беглых преступников, знаменитых отчаянной драчливостью, - дезертировал, записался в американскую армию под другим именем. Мне приходится возражать; я хмурюсь, когда кто-нибудь проявляет излишнюю прыть, однако изредка "по ошибке" салютую на французский манер ладонью вперед, но немедленно поправляюсь. И все уверены, что я оттуда. Мои познания во французском во многом обусловили мой перевод из исполняющего обязанности капрала в капралы и представление в сержанты. В лагере находятся французские и британские офицеры и сержанты, обучающие нас окопной войне. Все французы разговаривают по-английски, но их английский канзасские и миссурийские плуг-жокеи понимают с трудом. Тут в качестве посредника в дело вступает ленивый Лазарус. Так что из французского сержанта и меня получается один хороший инструктор.
Я-то был бы хорош и без этого француза - если б мог учить всему, что знаю. Но я учу рекрутов тому, что положено. Методы рукопашного боя остаются неизменными во все времена, меняется лишь название, но главное правило постоянно: начни драку первым, дерись быстро и самым бесчестным способом.
Возьмем штыковой бой. Штык - это нож, прикрепленный к стволу ружья, обе части образуют подобие римского пилума, использовавшегося две тысячи лет назад и с тех пор не изменившегося. Казалось, следовало ожидать, что искусство штыкового боя в 1917 году достигнет совершенства. Однако это не так. Согласно здешним уставам, штык предназначен для защиты, а не нападения. А ведь быстрый штыковой контрвыпад может изумить противника, никогда не слышавшего о подобном. Существуют и другие приемы... В XXVI столетии по григорианскому календарю была - или будет - война, в которой владение штыком станет искусством... (Против своего желания я принял в ней участие.) Как-то утром на плацу я на пари доказал, что способен справиться сперва с сержантом-инструктором регулярной армии США, потом с британцем, а потом с французом.
Получил ли я разрешение преподавать то, что продемонстрировал? Нет. А точнее: нет, нет и нет, черт побори! Умение мое не соответствует уставу, и излишняя прыть едва не стоила мне должности. Поэтому я вернулся к преподаванию в соответствии с догмами "священных" уставов и наставлений.
Впрочем, книжица, которой пользуются в Платтсбурге, где служит мой отец и ваш предок, вовсе не дурна. В ней делается упор на агрессивность в штыковом бою, и это неплохо, ибо штык - жуткое оружие в руках человека, который готов пользоваться им и убивать. Но мне не удастся научить своих ребят другим приемам. И мне не хотелось бы видеть этих розовощеких и храбрых мальчишек в бою с каким-нибудь наемником из XXVI столетия, у которого одна цель - остаться в живых даже ценой жизни противника.
Эти мальчишки способны выиграть войну, более того - они выиграют ее и уже сделали это, если смотреть из того времени, в котором вы находитесь. Но многие из них погибнут. И смерть их будет бессмысленной.
Я люблю этих ребят. Все они молоды, ретивы и рвутся в бой, желая доказать, что один американец стоит шести немцев. (Неверно. Хорошо, если один американец одолеет одного немца. Ведь немцы - опытные вояки, и об их благородстве в бою говорить не приходится. И этим зеленым юнцам придется биться и умирать, пока немцы не сдадутся.)
А они так молоды! Лаз к Лор, большинство ребят моложе вас, а некоторые из них даже гораздо моложе. Не знаю, многие ли прибавили себе лет, но иные даже еще не бреются. Иногда по ночам слышны рыдания: кто-то плачет, тоскуя по маме. Но на следующий день он проявит прежнее рвение и усердие. О дезертирах нечего говорить; мальчишки просто рвутся в бой.
Я пытаюсь забыть, что эта война бесполезна.
Это вопрос перспективы. Однажды, когда Минерва еще исполняла обязанности компьютера, она доказала мне, что все "здесь и сейчас" эквивалентны, а настоящим можно считать лишь то "здесь и сейчас", в котором ты пребываешь. Мое настоящее "здесь и сейчас" (где я бы и был по сию пору, если бы не дикие гуси) - дома на Тертиусе, а несчастные щенята этого "здесь и сейчас" давно погибли, и черви пожрали их; и эта война и се жуткий исход сделались древней историей, не имеющей ко мне никакого отношения.
Но я тем не менее здесь, и все происходит именно сейчас, мне трудно усомниться в этом. Мне теперь трудно писать и отправлять письма. Джастин, ты просил подробных отчетов прямо с места событий, чтобы знать обо всем, что я делаю, и добавить тем самым новые сказки к тому набору басен, который ты издаешь. Фоторедукция и гравировка теперь мне недоступны. Иногда мне позволяют ненадолго покидать лагерь, но дня хватает лишь для того, чтобы добраться до ближайшего крупного города. Топики (это около ста шестидесяти километров туда и обратно), но увольнение всегда дают по воскресеньям, когда никто не работает, поэтому у меня не было возможности прибегнуть к услугам лаборатории в Топике, даже если она оснащена необходимым мне оборудованием, в чем я глубоко сомневаюсь. Я мог бы оставлять письма в абонементном ящике, поскольку неважно, когда они попадут в отложенную почту - но по воскресеньям банки тоже закрыты. Поэтому я могу позволить себе лишь рукописное письмо, но не слишком длинное и объемистое, поскольку заполучить конверт тоже трудно; остается лишь надеяться, что бумага и чернила не слишком попортятся за столько столетий.
Я начал писать дневник, где избегаю упоминаний о Тертиусе и всем прочем (иначе подобная рукопись могла бы обеспечить мне место в сумасшедшем доме), но он представляет собой лишь перечень событий. Закончив, я переправлю его дедусе Айре Джонсону, который сохранит тетрадку, а когда война закончится и я обрету необходимый досуг и уединение, напишу к нему нечто вроде развернутого комментария, который ты требуешь, а также смогу миниатюризировать и стабилизировать длинное послание. Странные проблемы терзают историографа, предпринявшего путешествие во времени. Один лишь велтоновский мелкозернистый кубик позволил бы записать все, что я могу сказать за целых десять лет. Впрочем, я не смог бы им воспользоваться: технология еще не разработана.
Кстати... Иштар, ты действительно вложила мне в брюхо записывающее устройство? Это очень мило с твоей стороны, моя дорогая, но иногда ты проявляешь излишнюю изобретательность... В животе действительно что-то есть. Меня этот предмет не беспокоит, но врач, обследовавший меня на призывном пункте, заметил его сразу. Он не стал разбираться что к чему, но мне пришлось провести собственные исследования. Прощупав живот, я действительно обнаружил имплант. Наверно, это один из тех искусственных органов, о которых вы, реювенализаторы, не любите рассказывать своим "деткам"; и я подозреваю, что обнаружу там всего лишь велтоновский кубик с подсоединенным к нему "ухом" и десятилетним энергозапасом. Размеры как раз совпадают.
Что же ты не спросила меня, дорогая, прежде чем совать мне в пузо микрофон? Совершенно неверно, что па вежливую просьбу я всегда отвечаю "нет"; эту ложь распространяют Лаз и Лор. Ну уж в крайнем случае Джастин мог бы обратиться ко мне через Тамару; ей никто отказать не может. Но Джастин мне за это еще заплатит; ему придется десять лет выслушивать урчание моих кишок.
Однако Афина отфильтрует всякие посторонние шумы и предоставит ему датированную и индексированную распечатку. Это несправедливо, не говоря уж о том, что нарушается мое право на уединение. Афина, разве я тебе чем-нибудь насолил? Дорогуша, заставь Джастина заплатить за эту выходку.
С тех пор как я поступил в армию, я еще не видел никого из моей первой семьи. Но как только мне дадут отпуск, съезжу в Канзас-Сити. Мой нынешний статус героя предоставляет мне некоторые привилегии, которыми штатский молодой холостяк располагать не может: в военное время мораль дает слабину, и я сумею провести с семьей какое-то время. Они очень добры ко мне: я получаю почти каждый день письмо, а пирог или печенье еженедельно. Угощением приходится делиться, и это очень жаль. А письма я читаю и перечитываю.
Мне хотелось бы так же просто получать письма и от моей семьи на Тертиусе. Повторяю основное сообщение: встреча назначена на 2 августа 1926 года, через 10 земных лет после высадки. Последняя цифра 6, а не 9.
С любовью капрал Тед Бронсон
(старичина-молодчина)
Дорогой мистер Джонсон!
Приветствую вас и всю вашу семью - Нэнси, Кэролл, Брайана, Джорджа, Мэри, Вуди, Дикки, кроху Этель и миссис Смит. Не могу передать, как растрогали вы меня тем, что приняли сиротку в семейство Смитов, тем более что и капитан Смит согласен с этим. Для меня все вы стали моей семьей с той счастливой и печальной ночи, когда провожали меня на войну, нагрузив подарками, добрыми пожеланиями, а также практическими советами; тогдашние слезы я не смел показать никому. Миссис Смит сообщила мне, что ее муж-капитан согласился принять меня в семью - ну что ж, слезы вновь на моих глазах, а военный человек не должен обнаруживать подобную слабость.