Хайнлайн Роберт Энсон. Достаточно времени любви, или жизни Лазаруса Лонга

   Он быстро разделил бумажные деньги на две пачки: до 1916 года и после - потом, не пересчитывая, сунул одну пачку в карман, оторвал страничку от каталога Монтгомери, лежавшего в ящичке, завернул в нее бесполезные деньги и бросил в дыру. Потом достал из того же потайного кармана монеты, проверил даты их чеканки.
   Большинство из них оказались тоже негодными и последовали за бумажными деньгами. Целую секунду Лазарус восхищался идеальной копией никелевой монетки с бизоном - такая прекрасная вещь - и по крайней мере на две секунды задумался над массивной золотой двадцатидолларовой монетой. Золото всегда золото; цена его не уменьшится, если расплавить или расплющить монету, забив предварительно дату. А что, если он не успеет вовремя сделать это, а очередной коп окажется менее дружелюбным, чем этот? Короче, золотой тоже отправился вниз.
   Лазарус почувствовал облегчение. Здесь распространение поддельных денег считалось серьезным преступлением и могло стоить ему долгих лет тюремного заключения. А недостаток денег - вещь поправимая. Поначалу Лазарус даже не хотел брать с собой деньги, а потом взял небольшую сумму на несколько дней, пока он оглядится, сориентируется, привыкнет к обычаям, как-то начнет зарабатывать на жизнь. Нечего было даже и думать о том, чтобы прихватить с собой денег лет на десять.
   Нынешнее путешествие во времени - дело простое, можно сказать, развлечение. Хорошая практика перед настоящим путешествием, Англия времен Елизаветы - вот его истинная цель.
   Он пересчитал деньги... 3 доллара 87 центов. Неплохо.
   - А я уже решил, что ты там утонул, - сказал кузнец. - Ну как, легче?
   - Гораздо легче. Спасибо.
   - Не за что. Дикон Эймс говорит, что ты механик.
   - Я умею обращаться с инструментами.
   - А в кузнице работал?
   - Да.
   - Ну-ка, покажи руки.
   Лазарус выставил ладони.
   - Горожанин, - сказал кузнец.
   Лазарус промолчал.
   - А может, ты отдыхал несколько лет?
   - Может быть. Еще раз спасибо.
   - Подожди. Плачу тридцать центов в час. И будешь делать то, что скажу, а нет - я тебя уволю прямо через час.
   - О'кей.
   - Разбираешься в автомобилях?
   - Немного.
   - Глянь-ка, может, сумеешь отремонтировать Жестяную Лиззи. - Кузнец кивнул в дальний угол мастерской.
   Лазарус оглядел фордик, который уже заметил там раньше. Черепаховая спинка машины была снята, вместо нее приспособили деревянный ящик, чтобы сделать из автомобиля пикап. На колесах оставила след дорожная грязь, но они оказались в прекрасном состоянии. Лазарус поднял переднее сиденье, промерил бензин мерной линейкой, которую обнаружил там же, - его оказалось полбака. Потом проверил и долил воду, воспользовавшись насосом, найденным в мастерской. Затем открыл капот и принялся разглядывать двигатель.
   Проводок от катушки магнето был отсоединен. Лазарус вновь соединил его.
   Проверив ручной тормоз, Лазарус решил, что он не слишком надежен, что-то подложил под колеса и только потом включил зажигание и открыл заслонку.
   Осторожно взялся за ручку, крутанул... еще раз.
   Мотор загрохотал: маленькая машина затряслась. Лазарус бросился на сиденье водителя, передвинул регулятор зажигания на три деления и вернул заслонку на место.
   Кузнец смотрел на него.
   - Ну хорошо, выключи и покажи мне, как управляешься с молотом.
   Об отсоединенном проводе они не стали говорить.
   Когда кузнец Том Хейнмец сделал перерыв, чтобы перекусить, Лазарус сходил за два квартала в магазин, который заметил по пути сюда, купил кварту цельного молока первого сорта - 5 центов, 3 цента залог за бутылку. Поглядел на буханку хлеба стоимостью в никель, потом решил взять побольше - за дайм; ведь завтракать сегодня ему не пришлось. Потом он вернулся в кузницу и, с большим наслаждением поглощая свой ленч, стал выслушивать рассуждения мистера Хейнмеца.
   Тот оказался прогрессивным республиканцем, но в этот раз вынужден был изменить симпатиям, поскольку мистер Уилсон удержал страну от войны.
   - Сомневаюсь, что он сделал бы еще что-то хорошее; такой дороговизны еще не было... к тому же Британии симпатизирует. Но уж дурень Хьюз наверняка втравил бы нас в европейскую войну. Не из кого выбирать. Я вот голосовал бы за Ла Фолетта. Но у них не хватило здравого смысла выдвинуть его. Германия победит, он это знает, а мы как дураки таскаем из костра каштаны для Англии.
   Скорбно кивая, Лазарус соглашался.
   Хейнмец велел Теду прийти на следующее утро - в семь. Но уже перед закатом, разбогатев на три доллара, набив желудок сосисками, сыром и крекерами, Лазарус оказался за городской чертой, на дороге, ведущей на запад. Городишко был не так уж плох, кузница тоже, однако Лазарус пустился в путешествия не для того, чтобы проторчать десять лет в захудалом городишке, зарабатывая тридцать центов в час. Ему хотелось побродить, уловить аромат времени.
   К тому же Хейнмец был слишком уж назойлив. Осмотр ладоней - чтобы выяснить, давно ли он вышел из тюрьмы, - Лазаруса не смутил, отсоединенный проводок тоже, от вопроса о происхождении своего акцента Лазарус отделался общими фразами, но кузнец принялся гвоздить его вопросами: где на индейской территории жил он ребенком, когда именно родители его прибыли сюда из Канады? В более крупном городе к человеку проявляют гораздо меньший интерес; кроме того, там нетрудно подыскать способ заработать больше тридцати центов в час, не прибегая к краже.
   Он шел уже больше часа, как вдруг увидел автомобилиста: старый деревенский доктор сражался со спущенной шиной на своем "максвелле". Лазарус зажег масляный фонарь и велел врачу светить, а сам заклеил камеру, поставил на место шину, накачал колесо и отказался от вознаграждения.
   - Рэд, а ты умеешь управлять этой бензиновой телегой? - спросил доктор Чеддок.
   Лазарус сознался, что умеет.
   - Сынок, раз уж ты все равно идешь на запад, не согласишься ли ты отвезти меня в Ламар? Потом выспишься на кушетке в моей гостиной, а после завтрака получишь полдоллара за беспокойство.
   - Согласен, док. Только поберегите свои деньги - я не нищий.
   - Ерунда. Поговорим обо всем утром. Сегодня я ужасно измотался, потому что встал еще до рассвета. Раньше я просто намотал бы на кнут поводья и дремал бы себе, пока кобыла бредет домой. Но эти штуковины невозможно глупы.
   После завтрака, состоявшего из яичницы с ветчиной, жареной картошки, пирожков с сорго и деревенским маслом, арбузного повидла, варенья из клубники, сметаны, которую приходилось намазывать на хлеб, и невероятного количества кофе, сестра доктора, она же экономка, старая дева, продолжала пичкать Лазаруса: "Ведь того, что вы съели, сэр, и птичке на день не хватит..." Короче, он вновь тронулся в путь, став на доллар богаче и приняв божеский вид, а слюна, вакса и собственный локоть заметно улучшили состояние его обуви. Мисс Нетта настояла на том, чтобы он взял кое-что из старой одежды. "Берите, Родерик, все равно отдадим Армии спасения. И возьмите этот галстук; док уже не носит его. Я всегда говорю: если ищешь работу, надо выглядеть поопрятнее. Уверяю вас, я даже не открою дверь мужчине, если на нем нет галстука".
   Лазарус принял пожертвования, сознавая, что она права, ведь если бы не он, доктор Чеддок провел бы скверную ночь на дороге в автомобиле и сестра его беспокоилась бы. К тому же в большой расход он их не ввел. Мисс Нетти увязала его старую одежду в аккуратный узелок; Лазарус поблагодарил ее и обещал прислать открытку из Канзас-Сити. Узелок он забросил в первые же придорожные кусты без сожаления, потому что эту одежду можно было носить до бесконечности, несмотря на то что выглядела она поношенной. Правда, покрой оказался немного старомоден. Впрочем, он и не собирался носить ее дольше, чем нужно. К тому же щеголи пешком по дороге не ходят, о чем мисс Нетти, вероятно, не знала.
   Обнаружив железную дорогу, Лазарус не стал разыскивать вокзал, а вышел на северную окраину городка и стал ждать. Мимо него на юг пришел пассажирский поезд, за ним грузовой, наконец около 10 часов утра на север двинулся товарняк. Пока состав медленно набирал скорость, Лазарус забрался в вагон. Он не стал прятаться и позволил тормозному кондуктору облегчить свой карман на доллар - копию доллара. Настоящие деньги были припрятаны в надежном месте.
   Кондуктор предупредил его, что на ближайшей остановке может появиться контролер и больше доллара ему давать не надо, а на вокзале в Канзас-Сити полно пинкертонов, и если ему нужно... в город, то на перроне появляться не стоит: "Эти красавцы не только доллар отберут, а еще и отделают". Лазарус поблагодарил его и подумал, не спросить ли, куда идет поезд, но решил, что это неважно.
   Проведя долгий жаркий день в пустом вагоне, Лазарус соскочил, когда поезд миновал Своуп-Парк. Усталый, грязный, он пожалел, что пожадничал и не купил билет. И тут же отбросил эти мысли, вспомнив, что пребывание в городе без денег грозило штрафом в тридцать долларов или тюремным заключением на тридцать дней, - в большом городе и тарифы другие. А у него было всего шесть долларов, правда, в основном настоящих.
   Своуп-Парк показался ему знакомым. Лазарус быстро пересек его и вышел к остановке автобуса. Здесь он купил за пятачок тройное мороженое и с удовольствием съел его, чувствуя, как в душе воцаряется покой. Потом потратил еще пять центов на поездку в автобусе и наконец очутился в Канзас-Сити, Лазарус наслаждался каждой минутой, ему хотелось, чтобы это ощущение длилось как можно дольше. Город был таким тихим, чистым и тенистым, таким трогательно провинциальным.
   Лазарус вспомнил, как уже посещал свой родной город. Только в каком же это было столетии? Где-то в начале Диаспоры, решил он. Тогда горожанин, решившийся выйти в грязные ущелья улиц, надевал похожий на парик стальной шлем, пуленепробиваемые жилет и штаны, защитные очки, перчатки с медными нашлепками на костяшках, прихватывал и запрещенное оружие. Но все равно на улицах появлялись редко; все старались держаться поближе к остановкам и выходили из транспорта только там, где дежурила полиция, особенно после темноты.
   Но здесь и сейчас оружие разрешено, но его никто не носил.
   Лазарус вышел из автобуса в Мак-Джи и, спросив дорогу у полисмена, отыскал Ассоциацию христианской молодежи. Там, уплатив полдоллара, он получил ключ от небольшой комнатушки, полотенце и кусок мыла.
   Понежившись под душем, Лазарус возвращался к себе и в коридоре на столе увидел телефонные аппараты Белла и Хоума. Рядом стояла табличка: "Местный разговор 5 центов. Платить клерку". Лазарус попросил телефонную книгу и в системе Белла обнаружил: "Чепмен, Боулз и Финнеган, адвокаты, юристы", в здании Р.А.Лонга. Да это то, что надо. Он поискал еще и нашел адрес Артура Дж.Чепмена, адвоката, проживающего в Пасео.
   Ждать до завтра? Не стоит, ведь Джастин сообщил ему пароль. Лазарус подал никелевую монетку клерку и протянул руку к телефону Белла.
   - Номер, пожалуйста!
   - Центральная, Атуотер-один-два-два-четыре.
   - Алло! Это дом мистера Артура Дж.Чепмена, адвоката?
   - Я слушаю.
   - Мистер Айра Говард сказал, что я могу обратиться к вам, советник.
   - Интересно. Кто вы?
   - Жизнь коротка...
   - Но годы длинны, - ответил адвокат.
   - Пока не наступили злые дни.
   - Очень хорошо. Что я могу сделать для вас, сэр? У вас какие-нибудь проблемы?
   - Нет, сэр. Не могли бы вы взять у меня конвертик и передать его секретарю Фонда?
   - Да. Вы можете привезти его в мой офис?
   - Завтра утром, сэр?
   - Примерно в полдесятого. В девять я должен быть в суде.
   - Благодарю вас, сэр, я приду. Спокойной ночи.
   - Рад буду встретиться с вами. Спокойной ночи.
   Рядом стоял письменный стол, вновь призывающий обратиться к услугам клерка; над ним висел лист бумаги с укоризненной надписью: "А ты писал матери на этой неделе?". Лазарус попросил лист бумаги, конверт, честно сознавшись, что намеревается написать домой. Клерк подал ему бумагу.
   - Приятно слышать, мистер Дженкинс. Вы уверены, что одного листа вам хватит?
   - Если нет, я попрошу у вас еще один. Благодарю.
   Позавтракав (кофе и пончики, пять центов), Лазарус отыскал на Гранд-Авеню магазин, где истратил пятнадцать центов на пять конвертов, потом вернулся в ассоциацию и подготовил послание. Конверт он вручил мистеру Чепмену лично в руки, не обращая внимания на явное неодобрение его секретарши.
   На конверте было написано: "Секретарю Фонда Айры Говарда".
   В нем лежал другой конверт с надписью: "Секретарю ассоциации Семейств Говарда в 2100 году от Рождества Христова".
   На третьем конверте значилось: "Прошу хранить в архивах Семейств тысячу лет. Рекомендуется инертная атмосфера".
   На четвертом: "Вскрыть главному архивариусу в 4291 григорианском году".
   И наконец на пятом: "Вручить по требованию Лазарусу Лонгу или любому члену его Семьи, проживающей в колонии на Тертиусе". В этот конверт Лазарус вложил конверт, который ему дали в Ассоциации христианской молодежи, а в нем находилась записка, которую Лазарус написал предыдущей ночью. На конверте были перечислены имена всех членов Семейства, проживающих в Доброй Пристани. Ляпис Лазулия и Лорелея Ли возглавляли список.
   "4 августа 1916 г. григ.
   Дорогие мои!
   Я ошибся: прибыл два дня назад - и на три года раньше срока! Но я по-прежнему хочу, чтобы вы подобрали меня точно через десять лет после высадки возле кратера, а именно 2 августа 1926 года по григорианскому календарю.
   И, пожалуйста, убедите Дору, что она ни в чем не виновата. Ошибся или я, или Энди, а может быть, инструменты, которыми мы располагали, оказались недостаточно точными. Если Дора хочет перекалиброваться (а ей необязательно это делать, поскольку до встречи остается ровно десять земных лет), скажите ей, чтобы узнала у Афины даты затмения Солнца Луной. Я еще не имел возможности уточнить их, поскольку только что добрался до Канзас-Сити.
   Все в порядке. Я нахожусь в добром здравии, у меня достаточно денег, и я чувствую себя в безопасности. Я напишу еще не раз и побольше, и письма будут заклеены понадежнее, но пока у меня нет времени, чтобы соблюсти все почтовые требования Джастина.
   Целую всех. Потом напишу побольше. Вечно любящий вас старичина-молодчина
   P.S. Надеюсь, что будет мальчик и девочка. Вот забавно!"
   DA CAPO: II. КОНЕЦ ЭРЫ
   25 сентября 1916 г. григ.
   Дорогие Лаз и Лор!
   Это второе письмо, которые я попытаюсь отослать с помощью тех почтовых средств, которые предложил Джастин. Я пользуюсь услугами трех юридических фирм и Национального банка Чейза. Временная капсула будет направлена с инструкциями доктору Гордону Харди через В. У. Смита и абонементный ящик (ненадежный тип этот Смит; он наверняка вскроет его и тем самым уничтожит). Если я сумею отослать это письмо в архивы еще до Диаспоры, оно будет вручено вам в 4291 году в соответствии с той схемой, которую мы разработали.
   Вероятно, вы получите сразу не одну дюжину писем. Они составят отчет о прожитых мною 10 годах. В воспоминаниях могут оказаться пробелы (какие-то письма могут потеряться). В этом случае я (после того, как вы подберете меня) продиктую недостающее Афине и таким образом удовлетворю Джастина и Галахада, которые требуют полного отчета. Но я буду рад, если до вас дойдет хотя бы одно письмо. Скажите Афине, чтобы она поработала над временной капсулой, чтобы отложенную почту можно было получать из более ранних столетий; следует обеспечить ее надежность.
   Я буду пользоваться большим количеством адресов плюс тот, который я придумал. Письма, вложенные в несколько конвертов, буду посылать исполнительному компьютеру на Секундусе в 2000 год Диаспоры. Их вскроет и прочитает компьютер, а человеческие руки не должны прикасаться к ним, и уже программа распорядится, чтобы сообщение было сохранено и передано руководителю колонии на Тертиусе на следующий день после нашего отлета.
   Я не верю в парадоксы. Либо Минерва получила это послание еще до вашего рождения и поместила в архив, который потом передала Афине, а Айра получил его и уже передал вам обеим, или же этого не случилось вообще. Никаких аномалий, никаких парадоксов - либо полный успех, либо полная неудача. Идею эту я почерпнул из того факта, что исполнительный компьютер вскрывает, прочитывает и отвечает на бесконечное количество писем и сообщений, не передавая их содержание исполняющему обязанности председателя или кому-то вообще, если в этом нет необходимости. Главное: я писал об этом в моем первом письме и буду повторять в каждом последующем. Я ошибся при калибровке и прибыл за три года до срока. Дора не виновата. Убедительно прошу объяснить ей это. Приободрите ее. Несмотря на ее мальчишескую грубость, она очень чувствительна и ранима. Если бы я сумел предоставить ей более точные данные, она привезла бы меня сюда с точностью до секунды, в этом сомневаться не приходится.
   Базовая дата и место рандеву остаются прежними: через 10 земных лет после высадки возле кратера в Аризоне. Моя ошибка изменяет григорианскую дату рандеву на 2 августа 1926 года, тем не менее до нее осталось 10 земных лет, как я и запланировал.
   Дора, конечно, захочет найти ошибку в тех данных, которые я ей передал. Привожу временные метки, на которые она может положиться: даты полных затмений Луны Солнцем, наблюдавшихся на Земле между 2 августа 1916 и 2 августа 1926 г.
   8 июня 1918 г. 10 сентября 1923 г.
   29 мая 1919 г. 24 января 1925 г.
   21 сентября 1922 г. 14 января 1926 г.
   Если Дора захочет еще похлопотать, то может затребовать у Афины все данные о Солнечной системе в древности, которые ей могут потребоваться; великая библиотека Нового Рима набита подобными материалами. Однако все действительно необходимое содержится в самой Доре, в ее собственном нутре.
   Напоминание:
   1. Подберите меня через 10 земных лет после высадки.
   2. Я оказался здесь за три года до срока по собственной вине, а не из-за ошибки Доры.
   3. Я прекрасно себя чувствую, здоров, в безопасности, вполне управляюсь с делами, скучаю о моих дорогих и всем передаю привет.
   А теперь о жутких и таинственных приключениях путешественника во времени. Начнем с того, что их нельзя назвать жуткими и таинственными. Я старался не привлекать ничьего внимания, то есть вел себя как мышь на кошачьей выставке. Если туземцы раскрашивают свои пупки голубой глиной, то и я мажу себе пузо тем же. И соглашаюсь с мнением каждого, кто со мной разговаривает; посещаю его церковь, смиренно признаваясь в том, что последнее время пропускаю службы: слушаю, а не говорю (конечно, вам в это трудно поверить) и никогда не возражаю, если меня пытаются ограбить, даже не пытаюсь убить обидчика или хотя бы сломать ему руку; я молча отдаю ему все, что у меня есть. Я непременно должен оказаться на краю того самого кратера в Аризоне через 10 лет и не могу позволить, чтобы что-нибудь мне помешало. Я прибыл сюда не для того, чтобы преобразить мир; мне просто захотелось вновь посетить свое собственное детство.
   Все оказалось легче, чем я ожидал. Поначалу некоторое беспокойство причинял мне акцент. Но я внимательно слушал и вновь научился разговаривать отрывисто, как и подобает уроженцу кукурузного пояса. Удивительно, как быстро возвращается память. Могу по опыту подтвердить, что права теория, утверждающая, что воспоминания детства остаются навсегда, хотя порой "забываются" до тех пор, пока их вновь что-либо не вызовет. Я покинул этот город, будучи моложе вас обеих, и с тех пор побывал больше чем на двух сотнях планет. И большинство из них я забыл. Однако этот город я помню прекрасно.
   Кое-что здесь переменилось, но в противоположную сторону на энтропийной оси; я вижу свой родной город таким, каким он был в мои четыре земных года. И сейчас этот малыш живет где-то неподалеку. Я держусь подальше от тех мест и ни разу не пытался увидеть мою первую семью. Мысль о ней несколько смущает меня. О, конечно, я навещу их, прежде чем отправиться путешествовать по стране; нечего опасаться, что они меня узнают. Это невозможно! Я выгляжу молодо и, надо думать, похож на себя молодого. Но здесь еще не знают, каким станет этот четырехлетка, когда вырастет. Я не пытаюсь говорить правду - это опасно. Даже если расскажу все как есть, мне никто не поверит - потому что здесь никто не верит даже в космические полеты, не говоря уж о путешествиях во времени, - и тогда меня могут арестовать как сумасшедшего - термин не научный, им обозначается личность, воспринимающая мир не так, как принято.
   Канзас-Сити, 1916 год. Вы высадили меня на лугу; я перелез через забор и пешком дошел до ближайшего города. Никто нас не заметил. (Скажите Доре, что она сработала ловко, словно карманник.) Городок оказался симпатичным, люди в нем дружелюбные. Я провел там день, чтобы сориентироваться, а потом перебрался в более крупный город, сделал там то же самое, раздобыл другую одежду и стал похож уже не на фермера, а на горожанина.
   Дорогие мои, вы не носите одежды, если она вам не нужна, кроме праздников, и просто не поверите, насколько в этом "здесь и сейчас" общественный статус зависит от одежды. Гораздо больше, чем в Новом Риме. Здесь можно только взглянуть на человека и по его платью определить возраст, пол, социальный статус, материальное состояние, возможный род занятий, примерный уровень образованности и многое другое. Эти люди купаются одетыми! Я не шучу, спросите у Афины. Дорогие мои, они даже спят в одежде!
   По железной дороге я переехал в Канзас-Сити. Попросите Афину показать вам снимки, сохранившиеся с тех времен. Здешнее общество является прототехническим; оно как раз начинает переходить от мускульной силы человека и животных к генерируемой энергии. Здесь ее получают, сжигая естественное топливо или используя силу ветра и падающей воды. Известная часть энергии питает примитивные электрические машины. А поезд, в котором я ехал, двигался за счет сгорания угля, производящего расширяющийся пар.
   Атомная энергия не известна даже в теории. О ней подумывают лишь мечтатели; даже к Санта-Клаусу здесь относятся серьезно. Что же касается способа, которым передвигается Дора, так никто не имеет даже малейшего представления о том, что можно передвигаться, отталкиваясь от ткани пространства-времени.
   (Тут я могу и ошибаться. Многочисленные рассказы об НЛО и странных гостях с неба существовали на Земле во все века; так что я наверняка не первый путешественник во времени, а может, тысячный или даже миллионный, однако гости эти столь же опасаются обеспокоить диких туземцев, как и я.)
   Прибыв в Канзас-Сити, я остановился в религиозном хилтоне. Если вы получили мое первое письмо, на бумаге была эмблема этого заведения.
   (Надеюсь, что эта записка окажется последней, которую пришлось доверить чернилам и бумаге. Я потратил уйму времени, чтобы фотографическим способом уменьшить ее и выгравировать. Технология и материалы уже доступны в этом "здесь и сейчас", однако весьма примитивны, и я пытаюсь пользоваться иными методами.)
   В качестве временного пристанища религиозный хилтон вполне меня устраивает. Он дешев, а я еще не успел раздобыть достаточного количества местных денег. Здесь чище и спокойнее по сравнению с коммерческими гостиницами, а цена та же. Гостиница расположена возле делового района. И предлагает лишь то, в чем я теперь нуждаюсь, не более: мой здешний образ жизни можно назвать монашеским.
   Да-да, монашеским. Не удивляйтесь, мои любимые. Я намереваюсь жить монахом все десять лет, мечтая о моих дорогих, которые так от меня далеко.
   Почему? Местные нравы запрещают любое соединение мужчины и женщины, за исключением разрешенного государством моногамного брака, который влечет за собой бесконечные юридические, экономические и социальные последствия.
   Законы созданы для того, чтобы их нарушать. Так и происходит. Через три квартала от монашеского хилтона начинается улица Красных Фонарей место незаконного промысла проституток. Берут они недорого. Нет-нет, я слишком ленив, чтобы тащиться в такую даль; просто я успел переговорить с некоторыми из женщин, поскольку днем они бродят по улицам, предлагая свои услуги мужчинам. Дорогие мои, здесь этих женщин не считают артистками, гордыми своим великим призванием. О нет, дорогие мои! Забитые, убогие, они стыдятся своей профессии и находятся у самого подножья социальной пирамиды; многие из них - пожалуй, большая часть - порабощены мужчинами, отбирающими их скромный заработок.
   Не думаю, что в Канзас-Сити могла бы жить Тамара или хотя бы псевдо-Тамара. Вне улицы Красных Фонарей встречаются молодые красивые женщины, которые и берут больше, и попасть к ним сложнее, но статус их также невысок. Тут нет счастливых гордых художниц. Они не искушают; трудно даже придумать, с каким отвращением относится к ним здесь закон и обычай.
   Дамам, с которыми я разговаривал, пришлось заплатить; для них время деньги.
   Но есть и женщины, не занимающиеся такой работой.
   По прежним жизням я знаю, что и среди одиноких и замужних женщин (подобная дихотомия проявляется здесь куда резче, чем на Тертиусе или даже на Секундусе) многие охотно пойдут на нелицензированное соитие ради забавы, в поисках приключений и даже по любви или по другим причинам. Таким образом, здесь доступны - пусть и не постоянно - множество женщин и даже некоторые мужчины, хотя последних преследуют особенно рьяно.
   Я уверен в себе и не одобряю местных "моральных" норм, но я все-таки отвечу "нет". Почему?