Страница:
– Доброе утро, Уэс, – мягко сказал мистер Кику.
– Что это такое? – спросил Робинс, протягивая заместителю министра газету «Кэпитал Таймс». – Ты это уже видел?
– Нет, – мистер Кику раскрыл газету.
– Двадцать три года работаю в прессе, и вдруг… вдруг меня кто-то обошел как раз по моей теме.
Мистер Кику прочитал:
Кику просмотрел все это, девяносто процентов тут же выбрасывая из головы, включая гневный вопль «Лиги сохранения Земли для людей» и редакционную статью «Мы стоим на распутье». Здесь же было длинное интервью с миссис Маргатройд, но он просто пожалел времени на то, чтобы узнать, на чьей стороне Пиджи-Виджи.
– Ну и как вам это? – спросил Робинс. – А где вы прячете свои сигареты?
– Похоже на то, что напрасно перевели бумагу, – согласился Кику. – Они в подлокотнике кресла для посетителей.
– И что нам с этим теперь делать? Меня, например, это захватило врасплох. И почему меня никогда ни о чем не предупреждают?
– Минуточку, – мистер Кику склонился над своим столом. – Служба безопасности? О'Нейл, выставьте дополнительные полицейские посты вокруг приземлившегося корабля хроший.
– Мы уже сделали это, шеф. Но почему такой приказ не был отдан раньше?
– Да, это хороший вопрос. Какое бы количество охранников вы уже ни выделили, прибавьте еще. Не должно быть никаких волнений, и не должно произойти никаких инцидентов. Внедрите в толпу столько специалистов по снижению напряжения людских масс, сколько сможете найти. Попробуйте еще одолжить их в других ведомствах. Затем уделите особое внимание этим объединениям психов… Я имею в виду Лиги, зараженные ксенофобией. У вас пока не было никаких неприятностей?
– Пока ничего такого, с чем мы не смогли бы справиться. Я ничего не могу гарантировать и все еще надеюсь, что кто-то обязательно отдаст приказ…
– В этом не сомневайтесь. Поддерживайте со мной связь. – Кику повернулся к Робинсу. – Так ты не знаешь, откуда взялось это интервью?
– Разве по мне похоже, что это так? Он отправлялся на званый обед в место столь же высокой репутации, как публичный дом. Я согласовал с ним ту речь, которую для него подготовил, чтобы он произнес ее там, дал ему отпечатанный текст, а копии раздал всем ребятам из прессы и выдал советы, как эту речь обыграть. Все были довольны. Сегодня утром я проснулся, чувствуя себя так, словно я девяностолетний старик, а к тому моменту, когда сел за кофе, ощущал себя так, словно мне уже сто пятьдесят. У тебя нет на примете кандидата на мою должность? Давно мечтаю стать бродягой, блуждающим по берегу моря.
– Что ж, мне кажется, это неплохая идея. Но только позволь сообщить кое-какие факты, чтобы ты полностью представил себе ситуацию. Ничто, касающееся этого дела, не должно было просочиться в печать, пока оно каким-либо образом не закончится. Но теперь… – и он быстро обрисовал новый кризис в отношениях с хрошиями.
Робинс кивнул.
– Понятно. И Номер Первый дернул за коврик, на котором ты стоял. Ну и ну, ничего себе соратничек.
– Пожалуй, думаю, нам нужно с ним увидеться. Он на месте?
– Да. Я ждал только тебя. Мне подержать его, пока ты будешь бить, или наоборот?
– На твое усмотрение. Что ж, приступим?
Министр был у себя, их впустили, и Макклюр встал, чтобы предложить им кресла. Они сели, и Робинс ожидал, что начнет говорить Кику, но тот молчал. Лицо его было бесстрастным, как у резной фигуры из черного дерева.
Макклюр беспокойно заерзал в кресле.
– Так что, Генри? У меня сегодня утром много дел… встреча с Генеральным секретарем…
– Мне казалось, что вы собирались провести инструктаж, господин министр.
– Какой инструктаж?
– Вы не читали утренние газеты, сэр?
– Ну… читал.
– Поскольку сменился политический курс, помощник министра и я хотели бы, чтобы нас проинструктировали относительно этого нового курса.
– Нового курса?
– Нашего нового курса в отношениях с хрошиями, господин министр. Или, может быть, газеты пишут неправду?
– Что? Нет, я не могу сказать, что они пишут неправду. Конечно, они несколько преувеличивают, но никаких изменений в политике нет. Я просто рассказал людям то, что они имеют право знать.
– Люди имеют право знать, – мистер Кику сплел пальцы в замок. – О да. При общественном строе, основанном на свободном согласии свободных людей, народ всегда имеет право знать. Старый бюрократ, вроде меня, часто забывает это основополагающее правило. Спасибо, что мне о нем напомнили. – Он замолчал, и некоторое время его мысли, казалось, витали в космическом пространстве. Затем добавил: – Полагаю, необходимо срочно исправить эту ошибку и рассказать людям обо всем.
– Хм? Что вы имеете виду?
– Как что? Вообще все, господин министр, а именно, рассказать о том, как в результате нашей некомпетентности и неуважения прав других существ, и сейчас, и в прошлом, мы похитили члена цивилизованной расы, и как только благодаря слепой случайности этот представитель иной расы остался в живых. И как в результате этих действий нашей планете сейчас угрожает уничтожение – ибо, как уверяет нас в высшей степени разумное существо с дружественной планеты, я имею в виду доктора Фтаемла, эти хрошии действительно способны уничтожить нашу планету. И уж совершенно необходимо рассказать, что не далее как вчера мы собирались отдать приказ о нападении на этих разумных инопланетян – но просто-напросто не решились на это и предпочли переговоры, поскольку не имеем сведений об их возможностях по сравнению с нашими. И только выслушав отрезвляющее мнение доктора Фтаемла, мы склонились к переговорам. Да, пожалуй, нам следует сообщить людям обо всем этом.
Макклюр застыл с открытым ртом. Его глаза тоже были широко раскрыты.
– Боже мой, Генри! Что вы хотите сделать? Ведь это же приведет к беспорядкам!
– Сэр, я уже принял контрмеры, чтобы предотвратить беспорядки. Ксенофобия обладает тем свойством, что способна в любой момент вспыхнуть пожаром, и это, – он жестом указал на газету, – оказывает как раз такое зажигательное действие на некоторых ксенофобов. Но пусть это вас не беспокоит. Мы, бюрократы, приобретаем со временем склонность к покровительству… Ведь гораздо проще сначала совершить что-то, что кажется вам наилучшим в данный момент, а уж потом сообщить обо всем народу… Например, взорвать корабль высоко в небе или еще что-нибудь в этом роде. Господин министр, вы, конечно, принимали во внимание, что кабинет, членом которого вы являетесь, отвечает не только перед Северо-Американским Союзом, но также и перед людьми всей Земли и всеми равноправными членами Федерации как на Земле, так и на других планетах.
– Какое это здесь имеет значение? Мы – ведущее государство!
– Кого вы имеете в виду, говоря «мы»? Конечно, не мою маленькую страну. Я вот думаю, как решился бы этот вопрос в случае голосования в Совете? Может быть, Совет предпочел бы выдать одного малозначительного гражданина Северной Америки, а не рисковать межзвездной войной? И еще интересно, как к этому отнесется Марс?
Министр встал и начал беспокойно расшагивать по кабинету. Кабинет был большой, значительно больше, чем у мистера Кику. Он остановился в его дальнем конце и стал рассматривать Башню Трех Планет и здание Конгресса Цивилизаций, тогда как Кику спокойно сидел на своем месте. Уэс Робинс развалился в кресле, вытянув перед собой свои тощие ноги, и при этом подравнивал ногти карманным ножичком. Ногти его, длинные и черные, безусловно нуждались в том, чтобы им уделили внимание.
Макклюр резко повернулся к Кику.
– Послушайте, Генри, вы переиначиваете смысл моих слов. Но я не позволю, чтобы мной помыкали.
– Помыкали, господин министр?
– Да, помыкали. Конечно, вы изложили дело своим хитроумным слогом, вкладывая в каждое слово двойной смысл. Но я ведь тоже не вчера родился. Вам прекрасно известно, что если мы сообщим прессе все эти малозначительные подробности, всю ту чушь, которой пичкал вас этот доктор Фатимел, или как там его зовут, этот раргилианский монстр… Когда вы говорите о том, что сообщите прессе, что мы якобы струсили при угрозе нападения, это выглядит так, будто вы мне угрожаете. Если вы дадите им эти сведения, то в Совете разразится буря, эхо которой долетит до Плутона. Разные правительства начнут слать своим представителям специальные инструкции, и может случиться так, что блок представителей Земли окажется в меньшинстве. Это будет настоящей катастрофой, еще более усугубленной тем, что только закончилась довольно сложная трехсторонняя конференция. Да, именно так и нужно определить эту возможность – катастрофа. – Макклюр остановился и с трудом перевел дыхание. – Нет, это вам так не пройдет. Вы уволены. Вы меня поняли? Уволены, и я постараюсь добиться, чтобы вас уволили по соответствующей такому поведению причине, если не получится – переведу вас в список сотрудников, уходящих на пенсию, или использую еще какой-нибудь формальный предлог, но в любом случае с вами покончено. Я освобождаю вас от ваших обязанностей. Можете идти домой.
– Превосходно, господин министр, – сказал Кику спокойным тоном и направился к двери кабинета.
В наступившей тишине внезапно прозвучал громкий щелчок. Уэс Робинс закрыл свой нож и встал.
– Подождите, Генри. Мак…
Макклюр повернулся и посмотрел на него.
– Да? В чем дело? Что еще у вас? И не называйте меня Маком, у нас официальный разговор. Я все еще, между прочим, министр. Вы только что имели возможность убедиться в этом.
– Да, вы все еще министр – но останетесь им в течение двух часов, не более.
– Что? Не смешите меня, Уэс. Я вынужден буду уволить и вас, если вы будете разговаривать в таком тоне. Мистер Кику, вы можете идти.
– Останьтесь, Генри. И хватит нести всякую чушь, Мак. Вы не можете меня подстрелить, меня здесь уже десять минут как нет. Мак, вы что, полный идиот? Вспомните, я знаю вас еще с тех пор, когда вы были молодым сенатором, мечтающим, чтобы о нем дали хотя бы две строчки в колонке для мелких новостей. Тогда вы мне нравились. Создавалось впечатление, что у вас есть некое шестое чувство, столь редко встречающееся у людей вашей профессий. А сейчас вы готовы выбросить меня на свалку. Должен сказать, вы перестали мне нравиться. Но поведайте мне, ради былых времен, почему вы так желаете сами перерезать себе горло?
– Что? Уж только не мое горло! Я не такой глупец, чтобы позволить какому-то своему подчиненному перерезать мне горло. Мне уже доводилось наблюдать подобное. Но Кику не на того напал.
Робинс медленно покачал головой.
– Нет, Мак, видно, вы и впрямь твердо решили причинить себе вред. Может, вы собирались вырезать Генри язык, прежде чем до него доберутся репортеры? Вот, пожалуйста, можете воспользоваться моим ножиком.
– Что? – Макклюр выглядел весьма удивленным. Затем повернулся и резко бросил. – Кику, вам запрещается говорить с представителями прессы. Это приказ.
Робинс откусил заусениц, выплюнул и сказал:
– Как?.. Ради всего святого, вы же не можете одновременно уволить его и запретить ему говорить.
– Но это внутренние дела нашего министерства.
– Черт бы побрал внутренние дела министерства. Может быть, вам и удастся добиться, чтобы ему не выплатили положенное в соответствии с контрактом денежное вознаграждение из-за нарушения подписки о неразглашении тайн. Но неужели вы надеетесь, что это заставит его молчать? Генри – человек бесстрашный, сейчас у него уже нет никаких надежд и иллюзий, и вам не удастся его запугать. Интервью, которое он даст репортерам, принесет вам еще больше вреда, если вы объявите эти сведения секретными и будете пытаться заткнуть ему рот.
– Можно ли мне что-то сказать? – спросил человек, вокруг которого бушевала эта буря.
– Да, пожалуйста, Кику.
– Благодарю вас, господин министр. У меня нет намерения сообщать представителям прессы о разных неприятных аспектах этого дела. Я просто хотел показать с помощью небольшого преувеличения, что правило держать широкие массы информированными может, как и всякое другое правило, привести к катастрофе, если его применять безрассудно. Полагаю, вы не проявили в своем интервью сдержанности, сэр. Я надеялся, что мне удастся удержать вас от подобной несдержанности в будущем, в то время как мы будем искать возможность исправить совершенную ошибку.
Макклюр с недоумением посмотрел на него.
– Что вы имеете в виду, Генри?
– Я всегда имею в виду именно то, что говорю, сэр. Это экономит время.
Макклюр повернулся к Робинсу.
– Вы видите, Уэс? Мы просто ошибались. Генри – вполне достойный человек, даже при некоторых наших расхождениям во взглядах. Возможно, я проявил некоторую поспешность, поскольку действительно подумал, что вы мне угрожаете. Давайте забудем обо всем, что мы тут наговорили, о моих словах насчет вашего увольнения, и продолжим нашу работу. Ну?
– Нет, сэр.
– Что? Ну не надо быть таким мелочным. Я просто был рассержен, задет за живое, и в результате этого совершил ошибку. Приношу свои извинение. В конце концов, нужно принимать во внимание, что мы все работаем на благо народа.
Робинс издал неодобрительный звук. Мистер Кику мягко ответил:
– Нет, господин министр, так не пойдет. Если вы меня хотя бы один раз уволили, то я уже больше не могу с уверенностью работать под вашим началом. А дипломат всегда должен действовать уверенно, потому что зачастую это его единственное оружие.
– М-м… Пожалуй, с этим можно согласиться. Я очень извиняюсь. Я в самом деле прошу прощения…
– Верю вам, сэр. Но могу ли я сделать последнее неофициальное заявление?
– Да, конечно, Генри.
– На мое место хорошо подойдет Кампф, пока требуется выполнять обычную работу, во всяком случае на то время, пока вы будете подыскивать себе новых сотрудников.
– Да? Если вы считаете его подходящим человеком для этого, то наверняка он таким и является. Но, Генри… Мы поручим ему эту работу только временно – я надеюсь, что вы передумаете. Можем даже назвать это отпуском по болезни или чем-нибудь в этом роде.
– Нет, – холодно ответил мистер Кику и вновь повернулся к двери своего кабинета.
Но прежде, чем он успел открыть ее, Робинс громко произнес:
– Успокойтесь, вы, оба. Мы еще не все закончили. – Он повернулся к Макклюру. – Вы правильно сказали, что Генри – человек порядочный, но при этом кое-что забыли.
– Да? И что?
– Я таковым не являюсь, – и он продолжил: – Генри никогда не поступит неспортивно. Что же касается меня, то я вырос в простой обстановке, и меня этические проблемы не беспокоят. Я собираюсь созвать газетчиков и сообщить им все сведения. Я расскажу им, где зарыта собака и кто наложил эту кучу.
Мистер Макклюр со злостью сказал:
– Если вы только дадите это запрещенное мной интервью, то никогда больше не получите работы в государственных учреждениях.
– Не угрожайте мне, вы, переспелый арбуз. Я не карьерист, а так, просто погулять вышел. Пропев свою песенку, я снова вернусь к составлению колонок рубрики «Столица сверху донизу», знакомя широкую читающую публику с фактами из жизни суперменов.
Макклюр уставился на него.
– У вас совершенно отсутствует чувство лояльности.
– Да? Из ваших уст, Мак, это звучит особо цинично. А по отношению к чему лояльны вы, если, конечно, не считать вашей политический карьеры?
Мистер Кику мягко перебил его:
– Это не совсем справедливо, Уэс. Министр был абсолютно тверд в вопросе о том, что мальчик Стюарт не должен быть выдан ради получения выгод.
Робинс кивнул.
– Хорошо. Мак, этого мы у вас не отнимаем. Но вы были готовы принести в жертву сорок лет службы Генри только ради того, чтобы спасти свое безобразное лицо. Не говоря уж о том, что наболтали, не проконсультировавшись со мной, всяких глупостей журналистам только ради того, чтобы ваш рассказ попал на первые страницы газет. Мак, больше всего газетчики ненавидят людей, стремящихся к тому, чтобы о них кричали газетные заголовки. Есть что-то патологически отвратительное в человеке, который стремится видеть свое имя в заголовках газет. Я уже не смогу переделать вас и не хочу этим заниматься, но можете не сомневаться, что скоро увидите свое имя в газетах, набранное крупным шрифтом – но это будет в последней раз. Если, конечно…
– Что вы хотите сказать этим «если»?
– Если мы не соберем обратно Шалтая-Болтая.
– Да? Каким же образом? Послушайте, Уэс, я готов сделать все – в пределах разумного.
– Еще бы! Конечно, вы согласны, – Робинс ухмыльнулся. – Это совершенно ясно. Вы готовы пожертвовать головой Генри, готовы свалить всю вину за вчерашнее интервью на него. Он, видите ли, дал вам плохой совет, теперь его нет, и снова все просто превосходно.
Мистер Кику кивнул.
– Именно так я себе это и представлял. Я согласен пойти вам навстречу, но только в том случае, если мой совет, как завершить это дело с хрошиями, будет принят.
– Да не глядите так уныло, Мак, – проворчал Робинс. – Ведь это естественное решение вопроса, и, безусловно, этот план сработает – потому что Генри лоялен по отношению к нечто большему, чем лишь он сам. Конечно, это не совсем то, что хотели сделать вы…
– Но если Генри выразил такое пожелание, то в высших интересах…
– Поберегите это для более подходящего случая. Мы не будем жертвовать головой Генри, а лучше пожертвуем вашей.
Их взгляды встретились. Наконец Макклюр сказал:
– Если это и есть ваш план, Робинс, то забудьте о нем и выкатывайтесь отсюда. Вы хотите драки со мной – вы ее получите. Первое, о чем сообщат завтрашние газеты, будет мое заявление о том, что я вынужден был уволить вас обоих за неспособность выполнять работу и за нелояльность.
Робинс нагловато усмехнулся.
– Надеюсь, вы сделаете именно так, и уж тогда я посмеюсь. Хотите знать, во что это выльется?
– Ну, давайте.
– Вы можете сделать это лучше или хуже, но в любом случае вы – конченый человек. А теперь помолчите и послушайте, что я вам скажу. Вы конченый человек, Мак. Я не ученый-ксенолог, но даже я вижу, что цивилизации, входящие в Союз, не могут позволить себе держать на этом посту человека, подобного вам, с провинциальным подходом к очень тонким отношениям с негуманоидными расами. Поэтому вы – человек конченый. Вопрос стоит так: хотите ли вы, чтобы все это закончилось для вас как можно хуже, или будете стараться, чтобы все сошло более или менее благополучно и вы могли спокойно отойти в область истории.
Макклюр сверкнул на него глазами, но не перебивал.
– Если вы вынудите меня рассказать газетчикам то, что я знаю, то случится одна из следующих возможностей: либо Генеральный секретарь бросит вас, что называется, на съедение волкам, либо он решит поддержать вас, рискуя получить вотум недоверия Совета – а именно это, скорее всего, и случится. Марсианский Союз Наций с радостью возглавит борьбу. Венера последует за ними, а затем и другие колонии и присоединившиеся ксенокультуры тоже примкнут к ним. В конце концов большинство земных наций выступит с требованием, чтобы Северо-Американский Союз отозвал данного индивидуума, чтобы предотвратить распад Федерации.
Стоит вам толкнуть первую костяшку домино, все остальные повалятся следом за ней, и вы окажетесь погребенным под этой кучей. После этого вас уже никуда не назначат, даже в собачники. Лучший же вариант выглядит так: выходите в отставку – но официально об этом не сообщается в течение, допустим, пары недель. Генри, как ты считаешь, пары недель будет достаточно?
– Думаю, да, – мрачно подтвердил мистер Кику.
– За это время вы не делаете ничего, даже носа не вытираете, без разрешения Генри. И не произносите публично ни одного слова, пока я не дам на это согласия. А затем вы уходите в отставку в полном расцвете славы после блистательного завершения дела с хрошиями, которое и подведет итог вашей карьеры. Может быть, удастся найти какую-то возможность дать вам повышение, чтобы вы получили формально еще более высокую должность, для солидности… если, конечно, будете вести себя хорошо. Ну как, Генри?
Мистер Кику согласно кивнул.
Макклюр перевел взгляд с лица Кику, хранившего бесстрастное выражение, на лицо Робинса, на котором было написано презрение.
– Да, вы хорошо все это продумали, вы, двое, – сказал он с горечью. – Ну а если я сейчас пошлю вас обоих к черту?
Робинс зевнул.
– В конце концов, это не будет иметь никакого значения, поверьте мне. После того как падет кабинет, новый Генеральный секретарь призовет Генри из его отставки. На ваше место будет поставлен более надежный человек. А Генри постарается успешно завершить это дело с хрошиями. Возможно, просто потратит дня на три больше. Конечно, обелить вас – довольно трудная задача, но мы постараемся обойтись с вами по возможности наиболее гуманно. Верно, Генри?
– Да, думаю, так будет лучше. Грязное белье не нужно вывешивать публично, лучше держать его в закрытом шкафу.
Макклюр пожевал губу.
– Мне нужно подумать.
– Хорошо, я подожду, пока вы будете думать. Генри, почему бы тебе ни вернуться к своим делам? Боюсь, твой стол сейчас разукрашен разноцветными огнями, как рождественская елка.
– Превосходно.
Мистер Кику вышел из комнаты.
Его стол выглядел как праздничная иллюминация: три красных огонька то зажигались, то гасли, а дюжина желтых горели не мигая. Он в момент разделался с несколькими неотложными делами, менее важные отложил в сторону и начал работать с бумагами, скопившимися в корзине для входящих бумаг, подписывая их без малейших раздумий о том, является ли его подпись еще действительной или же нет.
Он как раз подписывал распоряжение не выдавать визу одному известному лектору, поскольку в последний раз, когда этот идиот выезжал с Земли, он где-то вошел в храм и начал фотографировать, – когда вошел Робинс и бросил ему на стол бумагу.
– Вот его заявление об отставке. Думаю, следует сейчас же обратиться к Генеральному секретарю.
Мистер Кику взял бумагу.
– Да, я так и сделаю.
– Мне просто не хотелось, чтобы ты присутствовал при том, как я, фигурально выражаясь, выворачиваю ему руки. Для человека труднее сказать «да», когда при этом есть лишний свидетель. Ты понимаешь?
– Да, понимаю.
– Мне пришлось напомнить ему о тех временах, когда я брал у него интервью насчет конвенции с Кондором.
– Очень жаль, что пришлось это сделать.
– Ну, чего теперь лить слезы. Что слишком, то уж слишком. А сейчас я собираюсь написать речь, которую ему предстоит произнести перед Советом. После этого соберу всех газетчиков, с которыми он разговаривал прошлым вечером, и попрошу их, ради блага нашей любимой старушки планеты, взять соответствующий тон в тех газетных статьях, которые последуют за интервью. Конечно, это им не очень понравится…
– Полагаю, да.
– Но они пойдут нам навстречу, так как все человеческие существа должны держаться вместе в случае опасности: ведь противостоят нам превосходящие силы.
– Да, я такого же мнения. Спасибо, Уэс.
– Да пожалуйста. Но одну вещь я ему так и не сообщил.
– Да?
– Я не стал обращать его внимание на то, что имя мальчика – Джон Томас Стюарт, и не стоило надеяться, что Марсианский Союз Наций отнесется равнодушно к этому факту. Кроме того, Совет ведь мог и оставить Мака на его месте, и в итоге мы могли оказаться в такой ситуации, когда эти хрошии сделали бы именно то, что, как они утверждают, способны сделать.
Кику кивнул:
– Я тоже думал об этом. Но мне показалось, что напоминать обо всем этом было не вполне своевременно.
– Ты прав. Во многих случаях человеку лучше держать рот закрытым… Чему улыбаешься?
– Я просто подумал, – объяснил мистер Кику, – очень хорошо, что хрошии не читают наших газет.
14. «Судьба? Это чепуха!»
– Что это такое? – спросил Робинс, протягивая заместителю министра газету «Кэпитал Таймс». – Ты это уже видел?
– Нет, – мистер Кику раскрыл газету.
– Двадцать три года работаю в прессе, и вдруг… вдруг меня кто-то обошел как раз по моей теме.
Мистер Кику прочитал:
Кику быстро просмотрел сообщение и увидел свой ответ хрошиям, в искаженном виде приписанный министру Макклюру, причем совершенно не упоминалось о возможности мирного решения проблемы. Еще одна статья, более развернуто обсуждавшая эту тему, дополнительно сообщала, что начальник Генерального штаба выступил с заявлением, что Земля и все планеты Федерации могут быть уверены, что им нечего бояться зарвавшихся пришельцев. Сенатор от Южной Азии потребовал, чтобы ему сообщили о принятых мерах…«ВТОРГШИЕСЯ ИЗ КОСМОСА ПРИШЕЛЬЦЫ
УГРОЖАЮТ НАМ!
Они требуют заложников!
Столичный округ, 12 сентября с. г.
Министр инопланетных дел Макклюр сообщил, что в порту столицы высадились инопланетные пришельцы, называемые «хрошии». Они, угрожая войной, требуют, чтобы Федерация…»
Кику просмотрел все это, девяносто процентов тут же выбрасывая из головы, включая гневный вопль «Лиги сохранения Земли для людей» и редакционную статью «Мы стоим на распутье». Здесь же было длинное интервью с миссис Маргатройд, но он просто пожалел времени на то, чтобы узнать, на чьей стороне Пиджи-Виджи.
– Ну и как вам это? – спросил Робинс. – А где вы прячете свои сигареты?
– Похоже на то, что напрасно перевели бумагу, – согласился Кику. – Они в подлокотнике кресла для посетителей.
– И что нам с этим теперь делать? Меня, например, это захватило врасплох. И почему меня никогда ни о чем не предупреждают?
– Минуточку, – мистер Кику склонился над своим столом. – Служба безопасности? О'Нейл, выставьте дополнительные полицейские посты вокруг приземлившегося корабля хроший.
– Мы уже сделали это, шеф. Но почему такой приказ не был отдан раньше?
– Да, это хороший вопрос. Какое бы количество охранников вы уже ни выделили, прибавьте еще. Не должно быть никаких волнений, и не должно произойти никаких инцидентов. Внедрите в толпу столько специалистов по снижению напряжения людских масс, сколько сможете найти. Попробуйте еще одолжить их в других ведомствах. Затем уделите особое внимание этим объединениям психов… Я имею в виду Лиги, зараженные ксенофобией. У вас пока не было никаких неприятностей?
– Пока ничего такого, с чем мы не смогли бы справиться. Я ничего не могу гарантировать и все еще надеюсь, что кто-то обязательно отдаст приказ…
– В этом не сомневайтесь. Поддерживайте со мной связь. – Кику повернулся к Робинсу. – Так ты не знаешь, откуда взялось это интервью?
– Разве по мне похоже, что это так? Он отправлялся на званый обед в место столь же высокой репутации, как публичный дом. Я согласовал с ним ту речь, которую для него подготовил, чтобы он произнес ее там, дал ему отпечатанный текст, а копии раздал всем ребятам из прессы и выдал советы, как эту речь обыграть. Все были довольны. Сегодня утром я проснулся, чувствуя себя так, словно я девяностолетний старик, а к тому моменту, когда сел за кофе, ощущал себя так, словно мне уже сто пятьдесят. У тебя нет на примете кандидата на мою должность? Давно мечтаю стать бродягой, блуждающим по берегу моря.
– Что ж, мне кажется, это неплохая идея. Но только позволь сообщить кое-какие факты, чтобы ты полностью представил себе ситуацию. Ничто, касающееся этого дела, не должно было просочиться в печать, пока оно каким-либо образом не закончится. Но теперь… – и он быстро обрисовал новый кризис в отношениях с хрошиями.
Робинс кивнул.
– Понятно. И Номер Первый дернул за коврик, на котором ты стоял. Ну и ну, ничего себе соратничек.
– Пожалуй, думаю, нам нужно с ним увидеться. Он на месте?
– Да. Я ждал только тебя. Мне подержать его, пока ты будешь бить, или наоборот?
– На твое усмотрение. Что ж, приступим?
Министр был у себя, их впустили, и Макклюр встал, чтобы предложить им кресла. Они сели, и Робинс ожидал, что начнет говорить Кику, но тот молчал. Лицо его было бесстрастным, как у резной фигуры из черного дерева.
Макклюр беспокойно заерзал в кресле.
– Так что, Генри? У меня сегодня утром много дел… встреча с Генеральным секретарем…
– Мне казалось, что вы собирались провести инструктаж, господин министр.
– Какой инструктаж?
– Вы не читали утренние газеты, сэр?
– Ну… читал.
– Поскольку сменился политический курс, помощник министра и я хотели бы, чтобы нас проинструктировали относительно этого нового курса.
– Нового курса?
– Нашего нового курса в отношениях с хрошиями, господин министр. Или, может быть, газеты пишут неправду?
– Что? Нет, я не могу сказать, что они пишут неправду. Конечно, они несколько преувеличивают, но никаких изменений в политике нет. Я просто рассказал людям то, что они имеют право знать.
– Люди имеют право знать, – мистер Кику сплел пальцы в замок. – О да. При общественном строе, основанном на свободном согласии свободных людей, народ всегда имеет право знать. Старый бюрократ, вроде меня, часто забывает это основополагающее правило. Спасибо, что мне о нем напомнили. – Он замолчал, и некоторое время его мысли, казалось, витали в космическом пространстве. Затем добавил: – Полагаю, необходимо срочно исправить эту ошибку и рассказать людям обо всем.
– Хм? Что вы имеете виду?
– Как что? Вообще все, господин министр, а именно, рассказать о том, как в результате нашей некомпетентности и неуважения прав других существ, и сейчас, и в прошлом, мы похитили члена цивилизованной расы, и как только благодаря слепой случайности этот представитель иной расы остался в живых. И как в результате этих действий нашей планете сейчас угрожает уничтожение – ибо, как уверяет нас в высшей степени разумное существо с дружественной планеты, я имею в виду доктора Фтаемла, эти хрошии действительно способны уничтожить нашу планету. И уж совершенно необходимо рассказать, что не далее как вчера мы собирались отдать приказ о нападении на этих разумных инопланетян – но просто-напросто не решились на это и предпочли переговоры, поскольку не имеем сведений об их возможностях по сравнению с нашими. И только выслушав отрезвляющее мнение доктора Фтаемла, мы склонились к переговорам. Да, пожалуй, нам следует сообщить людям обо всем этом.
Макклюр застыл с открытым ртом. Его глаза тоже были широко раскрыты.
– Боже мой, Генри! Что вы хотите сделать? Ведь это же приведет к беспорядкам!
– Сэр, я уже принял контрмеры, чтобы предотвратить беспорядки. Ксенофобия обладает тем свойством, что способна в любой момент вспыхнуть пожаром, и это, – он жестом указал на газету, – оказывает как раз такое зажигательное действие на некоторых ксенофобов. Но пусть это вас не беспокоит. Мы, бюрократы, приобретаем со временем склонность к покровительству… Ведь гораздо проще сначала совершить что-то, что кажется вам наилучшим в данный момент, а уж потом сообщить обо всем народу… Например, взорвать корабль высоко в небе или еще что-нибудь в этом роде. Господин министр, вы, конечно, принимали во внимание, что кабинет, членом которого вы являетесь, отвечает не только перед Северо-Американским Союзом, но также и перед людьми всей Земли и всеми равноправными членами Федерации как на Земле, так и на других планетах.
– Какое это здесь имеет значение? Мы – ведущее государство!
– Кого вы имеете в виду, говоря «мы»? Конечно, не мою маленькую страну. Я вот думаю, как решился бы этот вопрос в случае голосования в Совете? Может быть, Совет предпочел бы выдать одного малозначительного гражданина Северной Америки, а не рисковать межзвездной войной? И еще интересно, как к этому отнесется Марс?
Министр встал и начал беспокойно расшагивать по кабинету. Кабинет был большой, значительно больше, чем у мистера Кику. Он остановился в его дальнем конце и стал рассматривать Башню Трех Планет и здание Конгресса Цивилизаций, тогда как Кику спокойно сидел на своем месте. Уэс Робинс развалился в кресле, вытянув перед собой свои тощие ноги, и при этом подравнивал ногти карманным ножичком. Ногти его, длинные и черные, безусловно нуждались в том, чтобы им уделили внимание.
Макклюр резко повернулся к Кику.
– Послушайте, Генри, вы переиначиваете смысл моих слов. Но я не позволю, чтобы мной помыкали.
– Помыкали, господин министр?
– Да, помыкали. Конечно, вы изложили дело своим хитроумным слогом, вкладывая в каждое слово двойной смысл. Но я ведь тоже не вчера родился. Вам прекрасно известно, что если мы сообщим прессе все эти малозначительные подробности, всю ту чушь, которой пичкал вас этот доктор Фатимел, или как там его зовут, этот раргилианский монстр… Когда вы говорите о том, что сообщите прессе, что мы якобы струсили при угрозе нападения, это выглядит так, будто вы мне угрожаете. Если вы дадите им эти сведения, то в Совете разразится буря, эхо которой долетит до Плутона. Разные правительства начнут слать своим представителям специальные инструкции, и может случиться так, что блок представителей Земли окажется в меньшинстве. Это будет настоящей катастрофой, еще более усугубленной тем, что только закончилась довольно сложная трехсторонняя конференция. Да, именно так и нужно определить эту возможность – катастрофа. – Макклюр остановился и с трудом перевел дыхание. – Нет, это вам так не пройдет. Вы уволены. Вы меня поняли? Уволены, и я постараюсь добиться, чтобы вас уволили по соответствующей такому поведению причине, если не получится – переведу вас в список сотрудников, уходящих на пенсию, или использую еще какой-нибудь формальный предлог, но в любом случае с вами покончено. Я освобождаю вас от ваших обязанностей. Можете идти домой.
– Превосходно, господин министр, – сказал Кику спокойным тоном и направился к двери кабинета.
В наступившей тишине внезапно прозвучал громкий щелчок. Уэс Робинс закрыл свой нож и встал.
– Подождите, Генри. Мак…
Макклюр повернулся и посмотрел на него.
– Да? В чем дело? Что еще у вас? И не называйте меня Маком, у нас официальный разговор. Я все еще, между прочим, министр. Вы только что имели возможность убедиться в этом.
– Да, вы все еще министр – но останетесь им в течение двух часов, не более.
– Что? Не смешите меня, Уэс. Я вынужден буду уволить и вас, если вы будете разговаривать в таком тоне. Мистер Кику, вы можете идти.
– Останьтесь, Генри. И хватит нести всякую чушь, Мак. Вы не можете меня подстрелить, меня здесь уже десять минут как нет. Мак, вы что, полный идиот? Вспомните, я знаю вас еще с тех пор, когда вы были молодым сенатором, мечтающим, чтобы о нем дали хотя бы две строчки в колонке для мелких новостей. Тогда вы мне нравились. Создавалось впечатление, что у вас есть некое шестое чувство, столь редко встречающееся у людей вашей профессий. А сейчас вы готовы выбросить меня на свалку. Должен сказать, вы перестали мне нравиться. Но поведайте мне, ради былых времен, почему вы так желаете сами перерезать себе горло?
– Что? Уж только не мое горло! Я не такой глупец, чтобы позволить какому-то своему подчиненному перерезать мне горло. Мне уже доводилось наблюдать подобное. Но Кику не на того напал.
Робинс медленно покачал головой.
– Нет, Мак, видно, вы и впрямь твердо решили причинить себе вред. Может, вы собирались вырезать Генри язык, прежде чем до него доберутся репортеры? Вот, пожалуйста, можете воспользоваться моим ножиком.
– Что? – Макклюр выглядел весьма удивленным. Затем повернулся и резко бросил. – Кику, вам запрещается говорить с представителями прессы. Это приказ.
Робинс откусил заусениц, выплюнул и сказал:
– Как?.. Ради всего святого, вы же не можете одновременно уволить его и запретить ему говорить.
– Но это внутренние дела нашего министерства.
– Черт бы побрал внутренние дела министерства. Может быть, вам и удастся добиться, чтобы ему не выплатили положенное в соответствии с контрактом денежное вознаграждение из-за нарушения подписки о неразглашении тайн. Но неужели вы надеетесь, что это заставит его молчать? Генри – человек бесстрашный, сейчас у него уже нет никаких надежд и иллюзий, и вам не удастся его запугать. Интервью, которое он даст репортерам, принесет вам еще больше вреда, если вы объявите эти сведения секретными и будете пытаться заткнуть ему рот.
– Можно ли мне что-то сказать? – спросил человек, вокруг которого бушевала эта буря.
– Да, пожалуйста, Кику.
– Благодарю вас, господин министр. У меня нет намерения сообщать представителям прессы о разных неприятных аспектах этого дела. Я просто хотел показать с помощью небольшого преувеличения, что правило держать широкие массы информированными может, как и всякое другое правило, привести к катастрофе, если его применять безрассудно. Полагаю, вы не проявили в своем интервью сдержанности, сэр. Я надеялся, что мне удастся удержать вас от подобной несдержанности в будущем, в то время как мы будем искать возможность исправить совершенную ошибку.
Макклюр с недоумением посмотрел на него.
– Что вы имеете в виду, Генри?
– Я всегда имею в виду именно то, что говорю, сэр. Это экономит время.
Макклюр повернулся к Робинсу.
– Вы видите, Уэс? Мы просто ошибались. Генри – вполне достойный человек, даже при некоторых наших расхождениям во взглядах. Возможно, я проявил некоторую поспешность, поскольку действительно подумал, что вы мне угрожаете. Давайте забудем обо всем, что мы тут наговорили, о моих словах насчет вашего увольнения, и продолжим нашу работу. Ну?
– Нет, сэр.
– Что? Ну не надо быть таким мелочным. Я просто был рассержен, задет за живое, и в результате этого совершил ошибку. Приношу свои извинение. В конце концов, нужно принимать во внимание, что мы все работаем на благо народа.
Робинс издал неодобрительный звук. Мистер Кику мягко ответил:
– Нет, господин министр, так не пойдет. Если вы меня хотя бы один раз уволили, то я уже больше не могу с уверенностью работать под вашим началом. А дипломат всегда должен действовать уверенно, потому что зачастую это его единственное оружие.
– М-м… Пожалуй, с этим можно согласиться. Я очень извиняюсь. Я в самом деле прошу прощения…
– Верю вам, сэр. Но могу ли я сделать последнее неофициальное заявление?
– Да, конечно, Генри.
– На мое место хорошо подойдет Кампф, пока требуется выполнять обычную работу, во всяком случае на то время, пока вы будете подыскивать себе новых сотрудников.
– Да? Если вы считаете его подходящим человеком для этого, то наверняка он таким и является. Но, Генри… Мы поручим ему эту работу только временно – я надеюсь, что вы передумаете. Можем даже назвать это отпуском по болезни или чем-нибудь в этом роде.
– Нет, – холодно ответил мистер Кику и вновь повернулся к двери своего кабинета.
Но прежде, чем он успел открыть ее, Робинс громко произнес:
– Успокойтесь, вы, оба. Мы еще не все закончили. – Он повернулся к Макклюру. – Вы правильно сказали, что Генри – человек порядочный, но при этом кое-что забыли.
– Да? И что?
– Я таковым не являюсь, – и он продолжил: – Генри никогда не поступит неспортивно. Что же касается меня, то я вырос в простой обстановке, и меня этические проблемы не беспокоят. Я собираюсь созвать газетчиков и сообщить им все сведения. Я расскажу им, где зарыта собака и кто наложил эту кучу.
Мистер Макклюр со злостью сказал:
– Если вы только дадите это запрещенное мной интервью, то никогда больше не получите работы в государственных учреждениях.
– Не угрожайте мне, вы, переспелый арбуз. Я не карьерист, а так, просто погулять вышел. Пропев свою песенку, я снова вернусь к составлению колонок рубрики «Столица сверху донизу», знакомя широкую читающую публику с фактами из жизни суперменов.
Макклюр уставился на него.
– У вас совершенно отсутствует чувство лояльности.
– Да? Из ваших уст, Мак, это звучит особо цинично. А по отношению к чему лояльны вы, если, конечно, не считать вашей политический карьеры?
Мистер Кику мягко перебил его:
– Это не совсем справедливо, Уэс. Министр был абсолютно тверд в вопросе о том, что мальчик Стюарт не должен быть выдан ради получения выгод.
Робинс кивнул.
– Хорошо. Мак, этого мы у вас не отнимаем. Но вы были готовы принести в жертву сорок лет службы Генри только ради того, чтобы спасти свое безобразное лицо. Не говоря уж о том, что наболтали, не проконсультировавшись со мной, всяких глупостей журналистам только ради того, чтобы ваш рассказ попал на первые страницы газет. Мак, больше всего газетчики ненавидят людей, стремящихся к тому, чтобы о них кричали газетные заголовки. Есть что-то патологически отвратительное в человеке, который стремится видеть свое имя в заголовках газет. Я уже не смогу переделать вас и не хочу этим заниматься, но можете не сомневаться, что скоро увидите свое имя в газетах, набранное крупным шрифтом – но это будет в последней раз. Если, конечно…
– Что вы хотите сказать этим «если»?
– Если мы не соберем обратно Шалтая-Болтая.
– Да? Каким же образом? Послушайте, Уэс, я готов сделать все – в пределах разумного.
– Еще бы! Конечно, вы согласны, – Робинс ухмыльнулся. – Это совершенно ясно. Вы готовы пожертвовать головой Генри, готовы свалить всю вину за вчерашнее интервью на него. Он, видите ли, дал вам плохой совет, теперь его нет, и снова все просто превосходно.
Мистер Кику кивнул.
– Именно так я себе это и представлял. Я согласен пойти вам навстречу, но только в том случае, если мой совет, как завершить это дело с хрошиями, будет принят.
– Да не глядите так уныло, Мак, – проворчал Робинс. – Ведь это естественное решение вопроса, и, безусловно, этот план сработает – потому что Генри лоялен по отношению к нечто большему, чем лишь он сам. Конечно, это не совсем то, что хотели сделать вы…
– Но если Генри выразил такое пожелание, то в высших интересах…
– Поберегите это для более подходящего случая. Мы не будем жертвовать головой Генри, а лучше пожертвуем вашей.
Их взгляды встретились. Наконец Макклюр сказал:
– Если это и есть ваш план, Робинс, то забудьте о нем и выкатывайтесь отсюда. Вы хотите драки со мной – вы ее получите. Первое, о чем сообщат завтрашние газеты, будет мое заявление о том, что я вынужден был уволить вас обоих за неспособность выполнять работу и за нелояльность.
Робинс нагловато усмехнулся.
– Надеюсь, вы сделаете именно так, и уж тогда я посмеюсь. Хотите знать, во что это выльется?
– Ну, давайте.
– Вы можете сделать это лучше или хуже, но в любом случае вы – конченый человек. А теперь помолчите и послушайте, что я вам скажу. Вы конченый человек, Мак. Я не ученый-ксенолог, но даже я вижу, что цивилизации, входящие в Союз, не могут позволить себе держать на этом посту человека, подобного вам, с провинциальным подходом к очень тонким отношениям с негуманоидными расами. Поэтому вы – человек конченый. Вопрос стоит так: хотите ли вы, чтобы все это закончилось для вас как можно хуже, или будете стараться, чтобы все сошло более или менее благополучно и вы могли спокойно отойти в область истории.
Макклюр сверкнул на него глазами, но не перебивал.
– Если вы вынудите меня рассказать газетчикам то, что я знаю, то случится одна из следующих возможностей: либо Генеральный секретарь бросит вас, что называется, на съедение волкам, либо он решит поддержать вас, рискуя получить вотум недоверия Совета – а именно это, скорее всего, и случится. Марсианский Союз Наций с радостью возглавит борьбу. Венера последует за ними, а затем и другие колонии и присоединившиеся ксенокультуры тоже примкнут к ним. В конце концов большинство земных наций выступит с требованием, чтобы Северо-Американский Союз отозвал данного индивидуума, чтобы предотвратить распад Федерации.
Стоит вам толкнуть первую костяшку домино, все остальные повалятся следом за ней, и вы окажетесь погребенным под этой кучей. После этого вас уже никуда не назначат, даже в собачники. Лучший же вариант выглядит так: выходите в отставку – но официально об этом не сообщается в течение, допустим, пары недель. Генри, как ты считаешь, пары недель будет достаточно?
– Думаю, да, – мрачно подтвердил мистер Кику.
– За это время вы не делаете ничего, даже носа не вытираете, без разрешения Генри. И не произносите публично ни одного слова, пока я не дам на это согласия. А затем вы уходите в отставку в полном расцвете славы после блистательного завершения дела с хрошиями, которое и подведет итог вашей карьеры. Может быть, удастся найти какую-то возможность дать вам повышение, чтобы вы получили формально еще более высокую должность, для солидности… если, конечно, будете вести себя хорошо. Ну как, Генри?
Мистер Кику согласно кивнул.
Макклюр перевел взгляд с лица Кику, хранившего бесстрастное выражение, на лицо Робинса, на котором было написано презрение.
– Да, вы хорошо все это продумали, вы, двое, – сказал он с горечью. – Ну а если я сейчас пошлю вас обоих к черту?
Робинс зевнул.
– В конце концов, это не будет иметь никакого значения, поверьте мне. После того как падет кабинет, новый Генеральный секретарь призовет Генри из его отставки. На ваше место будет поставлен более надежный человек. А Генри постарается успешно завершить это дело с хрошиями. Возможно, просто потратит дня на три больше. Конечно, обелить вас – довольно трудная задача, но мы постараемся обойтись с вами по возможности наиболее гуманно. Верно, Генри?
– Да, думаю, так будет лучше. Грязное белье не нужно вывешивать публично, лучше держать его в закрытом шкафу.
Макклюр пожевал губу.
– Мне нужно подумать.
– Хорошо, я подожду, пока вы будете думать. Генри, почему бы тебе ни вернуться к своим делам? Боюсь, твой стол сейчас разукрашен разноцветными огнями, как рождественская елка.
– Превосходно.
Мистер Кику вышел из комнаты.
Его стол выглядел как праздничная иллюминация: три красных огонька то зажигались, то гасли, а дюжина желтых горели не мигая. Он в момент разделался с несколькими неотложными делами, менее важные отложил в сторону и начал работать с бумагами, скопившимися в корзине для входящих бумаг, подписывая их без малейших раздумий о том, является ли его подпись еще действительной или же нет.
Он как раз подписывал распоряжение не выдавать визу одному известному лектору, поскольку в последний раз, когда этот идиот выезжал с Земли, он где-то вошел в храм и начал фотографировать, – когда вошел Робинс и бросил ему на стол бумагу.
– Вот его заявление об отставке. Думаю, следует сейчас же обратиться к Генеральному секретарю.
Мистер Кику взял бумагу.
– Да, я так и сделаю.
– Мне просто не хотелось, чтобы ты присутствовал при том, как я, фигурально выражаясь, выворачиваю ему руки. Для человека труднее сказать «да», когда при этом есть лишний свидетель. Ты понимаешь?
– Да, понимаю.
– Мне пришлось напомнить ему о тех временах, когда я брал у него интервью насчет конвенции с Кондором.
– Очень жаль, что пришлось это сделать.
– Ну, чего теперь лить слезы. Что слишком, то уж слишком. А сейчас я собираюсь написать речь, которую ему предстоит произнести перед Советом. После этого соберу всех газетчиков, с которыми он разговаривал прошлым вечером, и попрошу их, ради блага нашей любимой старушки планеты, взять соответствующий тон в тех газетных статьях, которые последуют за интервью. Конечно, это им не очень понравится…
– Полагаю, да.
– Но они пойдут нам навстречу, так как все человеческие существа должны держаться вместе в случае опасности: ведь противостоят нам превосходящие силы.
– Да, я такого же мнения. Спасибо, Уэс.
– Да пожалуйста. Но одну вещь я ему так и не сообщил.
– Да?
– Я не стал обращать его внимание на то, что имя мальчика – Джон Томас Стюарт, и не стоило надеяться, что Марсианский Союз Наций отнесется равнодушно к этому факту. Кроме того, Совет ведь мог и оставить Мака на его месте, и в итоге мы могли оказаться в такой ситуации, когда эти хрошии сделали бы именно то, что, как они утверждают, способны сделать.
Кику кивнул:
– Я тоже думал об этом. Но мне показалось, что напоминать обо всем этом было не вполне своевременно.
– Ты прав. Во многих случаях человеку лучше держать рот закрытым… Чему улыбаешься?
– Я просто подумал, – объяснил мистер Кику, – очень хорошо, что хрошии не читают наших газет.
14. «Судьба? Это чепуха!»
Миссис Стюарт, напротив, газеты читала. Гринбергу с большим трудом удалось убедить ее прибыть в столицу и привезти с собой своего сына, потому что он все еще не мог прямо объяснить ей, зачем это нужно. Но все же он убедил ее, и она согласилась отправиться с ним на следующее утро.
Когда Гринберг в назначенное время приехал за ними, то обнаружил, что стал персоной «нон грата». Миссис Стюарт находилась в величайшем возбуждении и буквально всунула ему в руку газету. Он бросил взгляд на статью.
Когда Гринберг в назначенное время приехал за ними, то обнаружил, что стал персоной «нон грата». Миссис Стюарт находилась в величайшем возбуждении и буквально всунула ему в руку газету. Он бросил взгляд на статью.