Хайнлайн Роберт Энсон. Звездный зверь (пер. О.Колесников)

   – За барьер, пожалуйста. – Гринберг обвел вокруг взглядом. – Думаю, что все… Нет, джентльмен вон там… Ваше имя, сэр?
   Человек, к которому он обращался, встал. На нем был строгий пиджак и серые в полоску шорты, и держался он с чувством собственного достоинства.
   – Если суду будет угодно, мое имя, сэр, Омар Эскланд, доктор философии.
   – Суду это не угодно, как, впрочем, и не неугодно, доктор. Являетесь ли вы одной из сторон по какому-либо из решаемых этим судом вопросов?
   – Да, сэр. Я нахожусь здесь в качестве amicus curiae, друга суда.
   Гринберг нахмурился.
   – Суд предпочел бы сам выбирать себе друзей. Изложите суть вашего дела, доктор.
   – С удовольствием, сэр. Я официальный исполнительный секретарь «Лиги сохранения Земли для людей».
   Гринберг подавил стон, но Эскланд не заметил этого, поскольку смотрел вниз, извлекая большую рукопись.
   – Как хорошо известно, с самого начала немыслимой практики космических путешествий наша родимая Земля, данная нам божественным законом, все больше и больше наводняется живыми существами… я бы сказал – зверями… сомнительного происхождения. Пагубные последствия этого дьявольского заполонения видны на каждом…
   – Доктор Эскланд!
   – Да, сэр?
   – Какое вы имеете отношение к этому судебному заседанию? Вас кто-нибудь уполномочивал по какому-либо из решаемых здесь вопросов?
   – Если ответить коротко, то нет, ваша честь. В более широком смысле, я являюсь защитником всего человечества. Общество, которое я имею честь…
   – У вас есть какое-либо дело к самому суду? Может быть, петиция?
   – Да, – мрачно ответил Эскланд. – У меня есть петиция.
   – Представьте ее.
   Эскланд порылся среди своих бумаг и вытащил одну из них. Ее передали Гринбергу, который даже не попытался с ней ознакомиться.
   – А сейчас для протокола вкратце изложите характер вашей петиции. Говорите ясно и четко в ближайший микрофон.
   – Итак… да будет угодно суду, общество, представителем которого я имею честь быть, Лига, если позволите сказать, охватывающая все человечество, молится… нет, требует, чтобы этот внеземной зверь, который уже нанес опустошение сей честной общине, был уничтожен. Такое уничтожение одобрено и, да, его требуют те священные…
   – В этом и состоит ваша петиция? Вы хотите, чтобы суд отдал приказ об уничтожении неземного существа, известного под кличкой Ламокс?
   – Да, но кроме того, у меня с собой полный набор аргументов. Я могу привести неопровержимые аргументы…
   – Один момент. Слово «требует», которое вы сейчас употребили – оно фигурирует в вашей петиции?
   – Нет, ваша честь, оно вырвалось у меня из сердца, от полноты чувств…
   – Ваше сердце привело вас к неуважению к суду. Вы не хотели бы выразиться иначе?
   Эскланд вытаращил глаза, потом недовольно сказал:
   – Беру это слово назад. У меня не было намерения проявлять неуважение к суду.
   – Очень хорошо. Петиция принята. Секретарь, зарегистрируйте ее. Решение в отношении петиции будет оглашено позднее. Теперь, что касается речи, которую вы хотите произнести. Судя по размеру вашего манускрипта, я полагаю, вам потребуется на это примерно пара часов?
   – Думаю, двух часов будет достаточно, ваша честь, – ответил Эскланд, несколько успокоенный.
   – Хорошо. Бейлиф!
   – Да, ваша честь!
   – Не могли бы вы где-нибудь раздобыть ящик из-под мыла?
   – Ну как же… Думаю, да, сэр.
   – Отлично. Поставьте его на лужайке перед зданием суда. Доктор Эскланд, мы все любим произносить речи… Так что – наслаждайтесь этим. Ящик из-под мыла на ближайшие два часа – ваш.
   Лицо доктора Эскланда стало цвета баклажана.
   – Вы еще услышите о нас!
   – Не сомневаюсь.
   – Знаем мы таких! Предатели человечества! Отступники! Вы играете с…
   – Выведите его!
   Бейлиф с застывшей усмешкой вывел Эскланда. За ними последовал один из репортеров.
   – Ну, теперь, кажется, все в порядке, – спокойно сказал Гринберг. – Перед нами несколько вопросов, но у них одна и та же совокупность фактов. Если не будет возражений, мы выслушаем свидетельские показания для всех рассматриваемых вопросов вместе, затем перейдем к рассмотрению каждого вопроса в отдельности. Есть возражения?
   Адвокаты посмотрели друг на друга. Затем поверенный мистера Ито сказал:
   – Ваша честь, мне кажется, было бы справедливее рассматривать каждый иск вне связи с другими обстоятельствами.
   – Возможно. Но если мы поступим так, то будем заседать здесь до Рождества. Мне не хотелось бы заставлять столь занятых людей несколько раз повторять перед судом одно и то же. У вас есть право настоять на отдельном разбирательстве фактов по вашему иску – но при этом имейте в виду, что ваш подопечный сам несет все дополнительные издержки.
   Сын мистера Ито потянул адвоката за рукав и что-то сказал ему. Адвокат кивнул и заключил:
   – Мы согласны с общим слушанием в отношении фактов.
   – Очень хорошо. Есть другие возражения?
   Возражений не было. Гринберг повернулся к О'Фаррелу.
   – Судья, эта комната оборудована детекторами лжи?
   – Да, но вряд ли ими когда-нибудь пользовались.
   – Мне они нравятся, – он повернулся к остальным. – Детекторы лжи будут включены. Никто не принуждает вас пользоваться ими, и всякий, кто не захочет, будет приведен к обычной присяге. Только этот суд – это является его привилегией – дает юридическую оценку того факта, что кто-либо отказался пользоваться детектором лжи.
   – Ну, держись, проныра, – прошептал Джон Томас Бетти.
   – За меня не беспокойся, ловкач! Сам держись! – прошептала Бетти ему в ответ.
   Судья О'Фаррел обратился к Гринбергу:
   – Понадобится некоторое время, чтобы настроить детекторы лжи. Не прервать ли нам заседание на ланч?
   – О да, ланч. Внимание всем… суд не станет удаляться на ланч. Я попрошу бейлифа принять заказы на кофе и сэндвичи, или на что вам будет угодно, пока секретарь налаживает детекторы лжи. Мы поедим здесь, за столом. А пока… – Гринберг достал сигарету и вертел ее в руках. – У кого-нибудь есть спички?
   А снаружи, на лужайке, Ламокс, поразмыслив над трудным вопросом о наличии у Бетти права отдавать приказания, пришел к заключению, что у нее, возможно, особый статус. Каждый из Джонов Томасов вводил в свою жизнь личность, подобную Бетти, каждый настаивал, чтобы личности, о которой идет речь, во всем потакали. И этот Джон Томас начал аналогичный процесс с Бетти, поэтому лучше продолжать делать то, что она хочет, до тех пор пока это не слишком сложно. Он улегся и заснул, оставив бодрствующим сторожевой глаз.
   Он спал беспокойно, раздражаемый волнительным запахом стали. Спустя некоторое время Ламокс проснулся и потянулся так, что клетка прогнулась. Ему стало казаться, что Джон Томас ушел слишком надолго. Следующая мысль была о том, что ему не понравилось, как был уведен Джон Томас… нет, ему это ничуть не нравилось. Он задумался, что ему следует предпринять? И нужно ли вообще что-нибудь предпринимать? Что сказал бы Джон Томас, если бы оказался здесь?
   Вопрос был слишком сложный. Ламокс улегся и осторожно попробовал прутья клетки. Он воздержался от того, чтобы их есть, просто пробовал их на вкус. Немного горьковато, но ничего.
   А в здании суда шеф Драйзер закончил давать показания, и его сменили Карнес и Мендоза. Никаких новых и неожиданных обстоятельств не вскрылось, и детекторы лжи оставались немыми. Мистер Деграсс настоял на расширении доказательной базы по своему иску. Адвокат Мистера Ито согласился с тем фактом, что мистер Ито стрелял в Ламокса. Сыну мистера Ито было позволено описать и показать фотографии последствий пребывания Ламокса. Оставалось лишь заслушать свидетельские показания миссис Донахью, чтобы нанести последние штрихи в описании Дня Л.
   Гринберг повернулся к ее адвокату:
   – Мистер Бинфилд, вы сами будете вести опрос вашего клиента или предоставите это суду?
   – Действуйте, ваша честь. Я добавлю вопрос-другой.
   – Вам слово, миссис Донахью. Расскажите нам все, что произошло.
   – Конечно, я расскажу. Ваша честь, друзья, уважаемые гости, я не привыкла к публичным выступлениям, и тем не менее, ведя благопристойнейший образ жизни, я верю, что мне…
   – Пожалуйста, миссис Донахью, только излагайте факты. В прошлый понедельник после полудня…
   – Но это я и собиралась сделать!
   – Очень хорошо, продолжайте. Только попроще.
   Она фыркнула.
   – Итак, я легла, надеясь отдохнуть несколько минут… у меня так много обязанностей: клубы, благотворительные комитеты, всякие прочие дела…
   Гринберг наблюдал за детектором лжи над ее головой. Стрелка беспокойно качалась, но не заходила за красную черту настолько, чтобы сработал звонок предупреждения. Он решил, что на это не стоит обращать внимания.
   – … и тут внезапно меня охватил неописуемый страх…
   Стрелка прыгнула далеко за красное деление, и звонок издал громкий тревожный звук. Кто-то хихикнул.
   Гринберг поспешно сказал:
   – Порядок в суде! Бейлиф получил указание выводить любого из присутствующих, кто будет создавать беспорядок.
   Когда прозвенел звонок, миссис Донахью неожиданно замолкла. Мистер Бинфилд с мрачным видом потянул ее за рукав и сказал:
   – Пусть это вас не беспокоит, уважаемая леди. Расскажите суду о звуках, которые вы услышали, что вы увидели и что сделали.
   – Он направляет свидетельницу, – возразила Бетти.
   – Ничего, – сказал Гринберг. – Все равно это кто-то должен сделать.
   – Но…
   – Возражение отклоняется. Свидетельница будет продолжать.
   – Ну так вот… я услышала шум и подумала, что бы это такое могло быть? Я выглянула, а там этот огромный кровожадный зверь рыщет туда-сюда и…
   Звонок снова сработал, несколько присутствующих захохотали. Миссис Донахью разозлилась.
   – Да отключите же кто-нибудь эту глупую штуку! Не понимаю, какие можно ожидать показания, когда тут такое!
   – Соблюдайте порядок! – призвал мистер Гринберг. – Если подобное повторится, суд будет вынужден привлечь кое-кого за неуважение к нему. – Он продолжал, обращаясь к миссис Донахью. – Раз уж свидетель согласился пользоваться детектором лжи, это решение не может быть изменено. Но данные, полученные от электронного устройства, чисто информативные. Суд не связан ими. Продолжайте.
   – Да, хотелось бы в это верить. Я за всю свою жизнь ни разу не лгала.
   Звонок молчал. Гринберг отметил, что она, должно быть, верит этому.
   – Я имею в виду, – сказал он, – что суд решает всё сам. Он не позволяет принимать решение машине.
   – Мой отец всегда говорил, что все эти штуковины – порождение дьявола. Он говорил, что честный деловой человек не должен…
   – Пожалуйста, миссис Донахью.
   Мистер Бинфилд что-то прошептал ей. Миссис Донахью продолжила уже более спокойным тоном.
   – Итак, там находилось это, тот громадный зверь, которого держал у себя мальчик, что живет по соседству. Зверь поедал мои розовые кусты.
   – И что вы сделали?
   – Я не знала, что делать, схватила первую попавшую под руку вещь – это была метла – и выскочила за дверь. Эта тварь стала надвигаться на меня и…
   Бззззз!
   – Мы будем продолжать, миссис Донахью?
   – Ну… как бы там ни было, я бросилась на него и стала колотить его по голове. Он начал огрызаться. Его огромные зубы…
   Бзззз!
   – И что произошло потом, миссис Донахью?
   – Ну, он повернулся, этот трус, и убежал с моего двора. Я не знала, куда он направился. Но мой прекрасный сад… он был совершенно погублен, – стрелка дрогнула, но звонок не зазвонил.
   Гринберг повернулся к адвокату.
   – Мистер Бинфилд, вы провели обследование и оценку ущерба, нанесенного саду миссис Донахью?
   – Да, ваша честь.
   – Доложите нам о размерах этого ущерба.
   Мистер Бинфилд решил, что лучше потерять клиентку, чем подвергнуться риску быть осмеянным на открытом суде этой приводившей его в смущение игрушкой.
   – Пять кустов было съедено, ваша честь, целиком или частично. Также незначительные повреждения лужайки и дыра в декоративном заборе.
   – Каков финансовый ущерб?
   Мистер Бинфилд осторожно ответил:
   – Сумма, о которой мы просим, указана в иске, ваша честь.
   – Вы ответили не на тот вопрос, мистер Бинфилд.
   Мистер Бинфилд мысленно пожал плечами и вычеркнул миссис Донахью из списка своих клиентов.
   – Около дух сотен имущественного ущерба, ваша честь. Но суд должен принять во внимание хлопоты и душевные страдания.
   – Какая нелепость – оценивать это деньгами! Мои призовые розы! – миссис Донахью всхлипнула.
   Стрелка прыгнула и упала назад слишком быстро, чтобы сработал звонок.
   – А что призы, миссис Донахью? – участливо спросил Гринберг.
   Тут снова заговорил адвокат:
   – Они находились рядом с известными всем розами-призерами миссис Донахью. Но мужественные действия леди спасли более ценные растения, и я счастлив сообщить об этом.
   – Вы можете еще что-нибудь добавить?
   – Думаю, нет. У меня с собой фотографии с пометками и обозначениями. Вот, пожалуйста.
   – Очень хорошо.
   Миссис Донахью свирепо посмотрела на своего адвоката.
   – Хорошо, тогда я добавлю еще кое-что. Я настаиваю на одном, абсолютно настаиваю, чтобы этот опасный и кровожадный дверь был уничтожен!
   Гринберг повернулся к Бинфилду.
   – Является ли это формальной просьбой, адвокат? Или нам следует считать это риторическим заявлением?
   Бинфилд почувствовал себя неловко.
   – У нас есть такое прошение, ваша честь.
   – Суд примет его.
   Тут встряла Бетти со словами:
   – Эй, подождите минуточку! Все, что сделал Лами, это съел несколько жалких старых…
   – Потом, мисс Соренсон.
   – Но…
   – Пожалуйста, потом. У вас будет возможность высказаться. Суд считает, что теперь у него имеются все относящиеся к делу факты. У кого-нибудь еще есть факты для изложения? Может, кто-нибудь желает еще допросить кого-нибудь из свидетелей?
   – Мы хотим, – сразу же сказала Бетти.
   – Что вы хотите?
   – Мы хотим вызвать нового свидетеля.
   – Очень хорошо. Он у вас здесь?
   – Да, ваша честь. На улице. Ламокс.
   Гринберг задумался.
   – Следует ли это понимать так, что вы хотите, чтобы Ламокс выступал свидетелем в защите самого себя?
   – А почему бы и нет? Он же может говорить.
   Один из репортеров вдруг повернулся к своему коллеге и что-то зашептал ему, затем спешно покинул зал. Гринберг закусил губу.
   – Мне это известно, – сказал он. – Я сам обменялся с ним несколькими словами. Но одна лишь способность говорить не делает свидетеля правомочным. Ребенок до некоторой степени способен научиться говорить до того, как ему исполнился год, но очень редко бывает, чтобы ребенок младшего возраста – скажем, младше пяти лет, – мог давать разумные показания. Суду известно, что члены нечеловеческих рас – нечеловеческих в биологическом смысле – имеют право давать показания. Но ничто не подтверждает, что конкретно это внеземное существо является правомочным.
   – У тебя что, не все дома? – обеспокоенно заметил Джон Томас Бетти. – Кто его знает, что наговорит тут Ламокс.
   – Тише! – Бетти снова обратилась к Гринбергу. – Послушайте, господин уполномоченный, вы сказали так много слов, но что они значат? Вы что, хотите вынести приговор Ламоксу, при этом даже не соизволив спросить его? Вы говорите, он не может давать разумные показания. Ну что ж, я видела здесь других, кто подходил для этого ничуть не лучше. Бьюсь об заклад, что если Лами включить детектор лжи, он не зазвенит. Конечно, он натворил такого, чего делать не следовало бы. Он съел несколько высохших розовых кустов и несколько кочанов капусты мистера Ито. Что же в этом ужасного? Будучи ребенком, вы когда-нибудь таскали печенье, когда думали, что вас никто не видит? – Она сделала глубокий выдох. – Предположим, когда вы стащили это печенье, кто-то ударил вас в лицо метлой? Или выстрелил в вас из ружья? Вы бы не испугались? Вы бы не побежали? Лами дружелюбен. Все, кто здесь присутствуют, знают это… по крайней мере, если нет, то они глупее и более безответственны, чем он. Но разве кто-нибудь попытался образумить его? О нет! Его били, в него стреляли из оружия, пугали его до смерти и преследовали до тех пор, пока он не упал с моста. Вы говорите, что Ламокс не правомочен… Так кто же правомочен? Все эти люди, которые так подло с ним поступили? Или Лами? А теперь они хотят убить его. Если бы маленький мальчик стащил печенье, они оторвали бы ему голову только лишь для уверенности, что он не сделает этого снова. Кто-то здесь сошел с ума? Или все это – фарс?
   Она остановилась. Слезы бежали по ее щекам. Это был талант, полезный в драмкружке. К собственному удивлению, она обнаружила, что слезы не поддельные.
   – Вы закончили? – спросил Гринберг.
   – Полагаю, да. По крайней мере, пока.
   – Я должен сказать, что все это очень трогает. Но суд не может руководствоваться эмоциями. Согласно вашей теории, большая часть ущерба – скажем, всё, за исключением розовых кустов и капусты, – возникла от неправильных действий людей, и поэтому не может быть взыскана с Ламокса или его владельца?
   – Вы сами описали так, ваша честь. Хвост обычно следует за собакой. Почему бы не спросить Ламокса, как ему все это показалось?
   – Мы еще дойдем до этого. Что касается другого пункта: я не могу допустить, что ваша аналогия правомочна. Мы здесь имеем дело не с маленьким мальчиком, а животным. Если суд постановит это животное уничтожить, это не будет актом возмездия или наказания. Это будет сделано с превентивной целью, чтобы не допустить развития потенциальной опасности в ущерб жизни, здоровью или имуществу. Вашего маленького мальчика можно удержать руками его няни, но здесь мы имеем дело с существом, весящим несколько тонн и способным причинить вред человеку по неосторожности. Здесь не может быть параллели с вашим мальчиком, стащившим печенье.
   – В самом деле? Ведь этот маленький мальчик может вырасти и смести с лица Земли целый город, нажав одну маленькую кнопочку. Так что голову с плеч – пока он не вырос. Не спрашивайте, почему он стащил печенье, не спрашивайте его ни о чем. Он плохой мальчик – оттяпать ему голову, чтобы обезопасить себя.
   Гринберг обнаружил, что снова закусил губу.
   – Так, значит, вы хотите, чтобы мы допросили Ламокса?
   – Вы полагаете, я выразила свое пожелание недостаточно внятно?
   – Я уверен, что вы выразились вполне ясно. Суд примет это в рассмотрение.
   – Возражение, ваша честь, – поспешно сказал мистер Ломбард. – Если этот чрезвычайный…
   – Попридержите ваши возражения, пожалуйста. Суд удаляется на десять минут. Все остаются на местах. – Гринберг встал и направился к выходу. Он вытащил сигареты, очередной раз обнаружил, что у него нет спичек, и засунул пачку обратно в карман.
   Вредная девчонка! Он уже было рассчитал, как гладко завершит это дело к чести Министерства, и все будут удовлетворены… за исключением мальчика Стюарта и этой молодой млекопитающей, у которой он находится под крылышком, а также под каблучком.
   Он не мог допустить, чтобы этот единственный в своем роде экземпляр был уничтожен. Но предполагал сохранить его вежливо и обходительно. Отказать в прошении этой старой перечнице, поскольку было очевидно, что оно продиктована злобой и раздражением, и попросить шефа дорожного патруля, с глазу на глаз, забрать свою. Петиция же «спасения мира ради неандертальцев» и вовсе ничего не значила. Но эта дерзкая девчонка, вместо того чтобы тихо слушать, своей болтовней повернула все дело так, что начинало казаться, будто министерский суд способен поставить под угрозу общественную безопасность из-за сентиментального антропоморфического вздора.
   К черту эти хорошенькие голубые глазки!
   И ведь его наверняка обвинят в том, что он попал под влияние этих хорошеньких голубых глазок. Такие дети должны тихо сидеть дома.
   Владелец животного отвечает за нанесенный его подопечным ущерб, имелись тысячи дел о «сбежавших животных» для оправдания такого судебного решения – здесь же, все-таки, не планета Тенкора. А эта чушь насчет того, что виноваты те, кто его напугал, – не более чем детский лепет. Для науки этот экземпляр неземного животного представлял значительный интерес, оно стоило гораздо больше, чем причиненный ущерб, и решение суда не повредит мальчику в финансовом отношении.
   Он поймал себя на том, что впал в далеко не юридический образ мыслей. Платежеспособность обвиняемого – не его дело.
   – Извините, ваша честь. Пожалуйста, не играйте этими штуками.
   Гринберг поднял голову, готовый кого-то осадить, но перед ним стоял секретарь суда. Затем он увидел, что рассеянно трогает ручки и выключатели пульта секретаря. Он убрал руки.
   – Простите.
   – Человек, не разбирающийся в этих штуковинах, – сказал секретарь извиняющимся голосом, – может наделать много неприятностей.
   – Да, вы правы. К сожалению, весьма правы. – Он повернулся ко всем и объявил: – Суд продолжает заседание.
   Сев на свое место, Гринберг тотчас же повернулся к мисс Соренсон.
   – Суд постановляет, что Ламокс не является правомочным существом…
   – Ваша честь, вы поступаете самым неправильным образом! – воскликнула Бетти.
   – Возможно.
   С минуту она подумала.
   – Мы хотим перенести разбор дела в другой округ.
   – Где вы этому научились? Не беспокойтесь, в вашем деле уже имел место один перенос, когда вмешалось Министерство. Так что с этим покончено. А теперь, для разнообразия, посидите тихо.
   Бетти покраснела.
   – Вы себя дискредитируете.
   Гринберг по своему обыкновению решил сохранить настоящее олимпийское спокойствие. Для этого ему понадобилось сделать три глубоких вдоха.
   – Послушайте, девушка, – сказал он, подбирая слова, – весь день вы пытались нарушить ход дела. Вам нет больше необходимости говорить. Вы и так наговорили слишком много. Вам понятно?
   – Нет, почему же, я еще буду говорить.
   – Что? Повторите, пожалуйста.
   Бетти посмотрела на него.
   – Нет, я лучше возьму свои слова обратно, а то вы начнете говорить о «неуважении к суду»…
   – Нет-нет… Я хотел запомнить это. Не думаю, что мне когда-либо приходилось слышать такие огульные утверждения. Но пусть это вас не беспокоит. Главное – попридержите язык, если, конечно, вам это удастся. Вам будет позволено говорить позднее.
   – Да, сэр.
   Гринберг повернулся к остальным.
   – Суд раннее объявлял, что будет сделано должное уведомление, если нам предстоит продолжить рассмотрение дела до его окончания. Суд не видит причин, препятствующих этому. Будут какие-нибудь возражения?
   Адвокаты беспокойно зашевелились и обменялись взглядами. Гринберг повернулся к Бетти.
   – А вы?
   – Я? Мне казалось, у меня нет права голоса.
   – Следует ли нам закончить рассмотрение дела сегодня?
   Бетти взглянула на Джона Томаса и понуро ответила:
   – Возражений нет, – затем наклонилась к мальчику и прошептала: – Джонни, я честно пыталась…
   Он похлопал под столом по ее руке:
   – Я знаю, проныра.
   Гринберг сделал вид, что ничего не слышит, и продолжил холодным официальным тоном:
   – В суд поступило прошение об уничтожении неземного существа по имени Ламокс на том основании, что оно опасно и неконтролируемо. Факты не подтверждают эту точку зрения. Прошение отклоняется.
   Бетти, вскрикнув, раскрыла рот от изумления. Джон Томас впервые за все это время улыбнулся.
   – Пожалуйста, соблюдайте порядок, – сказал Гринберг спокойно. – У нас здесь есть еще петиция с той же просьбой, но на других основаниях, – он держал в руках бумагу, поданную «Обществом сохранения Земли для людей». – Суд находит невозможным следовать надуманной аргументации. Петиция отклоняется. У нас имеется четыре уголовных обвинения. Я снимаю все четыре. Закон требует…
   Городской поверенный был в изумлении.
   – Но, ваша честь…
   – Если у вас есть вопрос, пока придержите его. Никакого преступного намерения судом не найдено, а значит, в этом отношении не могло быть преступления. Однако могла иметь место преступная халатность там, где закон требует от человека соблюдения должной предусмотрительности для защиты окружающих: именно в этом отношении и должен быть рассмотрен предмет спора. Предусмотрительность основывается на опыте, личном или чужом, а не на невероятном предвидении. По мнению суда, принятые меры предосторожности были вполне разумными в свете имевшегося опыта, то есть опыта, имевшегося до последнего понедельника, – он повернулся и обратился к Джону Томасу. – Я имею в виду, молодой человек, что ваши меры предосторожности были предусмотрительны в той мере, насколько вам это было известно. Теперь вы знаете больше, и если этот зверь опять окажется на свободе, вам будет худо.
   Джонни сглотнул.
   – Да, сэр.
   – У нас имеются гражданские иски об ущербе. Здесь критерий другой. Опекун несовершеннолетнего или владелец животного отвечает за ущерб, нанесенный подопечным ребенком или животным, и закон придерживается мнения, что пусть лучше страдает владелец или опекун, чем невинная третья сторона. За исключением одного пункта, о котором я пока умолчу, все эти гражданские иски попадают под это правило. Но позвольте мне в первую очередь заметить, что все предъявленные на этом основании иски требуют карательной компенсации за ущерб в качестве меры наказания. Карательная компенсация за ущерб в качестве наказания отвергается: для подобного нет основания, для всех таких случаев закон предусматривает только реальную компенсацию за убытки. Что же касается непосредственно финансовой стороны компенсации, то Министерство инопланетных дел вмешивается в общественные интересы: расходы берет на себя министерство.