Хайнлайн Роберт Энсон. Звездный зверь (пер. О.Колесников)

   Лицо Джона Томаса приняло невинное выражение.
   – И тогда я смогу идти домой?
   – Гм! Конечно.
   – Благодарю вас шеф. И как долго, думаете, он будет оставаться в резервуаре после того как я уйду домой? Или вы собираетесь взять меня на постоянную работу в полицию?
   Шеф Драйзер сдался, Ламокс пошел домой. Тем не менее, Драйзер рассматривал это лишь как временное отступление. Упрямство, сделавшее его хорошим полицейским, не покинуло его. Он согласился, что для общества будет безопаснее, если зверь будет находиться дома, пока ему не удастся найти верного средства расправиться с ним. Приказ заместителя министра инопланетных дел, разрешающий ему уничтожить Ламокса, наконец поступил, и Драйзер почувствовал себя увереннее – ведь старина судья О'Фаррел весьма скептически отнесся к его рвению. Отмена этого приказа и исправленный приказ, откладывающий смерть Ламокса на неопределенный срок, к нему не поступали: новый служащий в отделе коммуникации допустил небольшую ошибку, просто перепутав два значка, и отмена приказа ушла на Плутон, а за ней и исправленный приказ.
   Так что Драйзер сидел в своем кабинете, зажав в руке смертный приговор, и думал о том, как же убить этого зверя. Электротоком? Наверное, можно – но он даже представления не имел, какое напряжение для этого нужно. Перерезать ему глотку, как свинье? У шефа были серьезные сомнения насчет того, что удастся найти подходящий по размерам нож и что эта скотина будет вести себя смирно.
   Огнестрельное оружие и взрывчатка были бесполезны. Хотя… Заставить это чудовище широко открыть рот, затем выстрелить прямо ему в глотку зарядом, который разорвет все его внутренности на куски. Убить его мгновенно, да. У многих животных есть броня – у черепах, носорогов, броненосцев – но всегда снаружи, а не изнутри. Это животное не было исключением. Шеф Драйзер несколько раз заглядывал внутрь этой огромной пасти, когда подсовывал отраву. У зверя, может, снаружи броня, но внутри он был розовым, влажным и мягким, как и все прочие.
   Итак, этот парень Стюарт прикажет зверю подержать пасть открытой и… нет, это не подойдет. Парень увидит, что к чему, и скорее всего не станет приказывать зверю открывать пасть… и тогда вдовы нескольких полицейских потребуют пенсии. Парень, конечно же, вел себя нехорошо… вполне неплохой парень, но ступил на плохую дорожку и может угодить в тюрьму.
   Нет, лучше отправить парня под каким-нибудь предлогом в город и выполнить полученный приказ, пока его не будет. Зверя можно заставить открыть пасть и сказать «ааа» во время кормежки, например, держа перед ним пищу.
   Он взглянул на часы. Сегодня? Нет, ему хотелось придумать способ, а затем отрепетировать это дело так, чтобы все прошло как по маслу. Завтра утром… Лучше забрать парня сразу же после завтрака.
   Ламокс казался довольным тем, что снова дома, и готов был забыть старые обиды. Он ни словом не обмолвился о шефе Драйзере. Если он и сознавал, что кто-то пытался обидеть его, то не упоминал об этом. Проявляя характерную для него жизнерадостность, Ламокс захотел положить голову на колени к Джонни и прижаться к нему. Прошло много времени с тех пор, когда его голова была достаточно мала для этого, и он просто положил конец морды на бедро мальчика, сам удерживая ее вес, пока Джонни гладил его по носу обломком кирпича.
   Джонни был счастлив лишь наполовину. С возвращением Ламокса он почувствовал себя лучше, но знал, что ничего еще не решено. Не сегодня-завтра шеф Драйзер снова попытается убить Ламокса. Не зная, что делать, он изнывал от беспокойства.
   Мать еще больше прибавила ему забот, когда увидела, что «этот зверь» возвращается домой. Джон Томас не стал обращать внимания на ее требования и угрозы, поставил своего друга под навес, накормил и напоил его. Спустя некоторое время мать снова устроила в доме скандал и заявила, что сейчас отправится за шефом Драйзером. Джонни ожидал подобного и был вполне уверен, что ничего из этого не выйдет. Так оно и было, мать осталась дома. Но Джонни был погружен в грустные мысли. С давних пор у него вошло в привычку ладить с матерью, уступая ей и подчиняясь. Когда он противился ей, это для него было большей мукой, чем для нее. Каждый раз, когда его отец уезжал, в том числе и в тот раз, когда его корабль не вернулся, он говорил Джонни: «Заботься о матери, сын, не расстраивай ее».
   Он старался… он действительно старался! Но был уверен, что отец никак не ожидал, что мать попытается избавиться от Ламокса. А матери следовало знать и понимать лучше, она ведь вышла замуж за отца, зная, что Ламокс – часть его хозяйства. Разве не так?
   Вот Бетти никогда так не поступит…
   А может, и она?..
   Женщины – очень странные существа. Может, ему и Ламоксу следует на всю жизнь остаться вдвоем и не рисковать?
   Так он размышлял до самого вечера, сидя рядом со звездным зверем и поглаживая его. Его по-прежнему беспокоили опухоли Ламокса. Одна из них казалась очень истонченной и готовой прорваться. Джон Томас не знал, следует ли ее разрезать. Но больше, чем он, об этом не знал никто, а сам он не мог решить.
   Вдобавок ко всему Лами был еще и болен, это уже слишком!
   Он не пошел обедать. Спустя некоторое время мать сама пришла с подносом:
   – Я подумала, что тебе, наверное, хочется перекусить здесь, рядом с Ламоксом, – сказала она ласково.
   Джонни посмотрел на нее с удивлением.
   – Да ну что ты… спасибо, мам… ох, действительно спасибо.
   – Как Лами?
   – Подозреваю, что с ним все в порядке.
   – Ну и хорошо.
   Джон Томас смотрел ей вслед, когда она уходила. Если мать сердилась, это было плохо, но когда у нее был такой вкрадчивый кошачий взгляд, источавший дружелюбие и ласку, он еще больше настораживался. Тем не менее, он с огромным удовольствием слопал обед, поскольку не ел с самого утра. Спустя полчаса мать снова вышла.
   – Наелся, мой мальчик?
   – Да, спасибо. Было очень вкусно…
   – Замечательно, дорогой. Не принесешь ли поднос? Да и сам иди в дом: в восемь часов к тебе придет какой-то мистер Перкинс.
   – Мистер Перкинс? Кто он такой?
   Дверь уже закрылась.
   Он нашел мать в нижнем зале, сидящей в кресле и вяжущей носки. Она улыбнулась и сказала:
   – Ну, как мы себя теперь чувствуем?..
   – Все в порядке. Скажи, мама, кто такой этот мистер Перкинс? Почему он хочет видеть меня?
   – Он позвонил сегодня после полудня и попросил назначить ему встречу. Я велела ему прийти в восемь.
   – Но он сказал, что ему нужно?
   – Да… Возможно, он и сказал, но твоя мать думает, пусть лучше мистер Перкинс сам объяснит цель своего визита.
   – Это касается Ламокса?
   – Не устраивай мне допрос. Очень скоро ты сам все узнаешь.
   – Но послушай…
   – Давай не будем больше говорить об этом, ладно? Сними ботинки, дорогой, я хочу измерить твою ногу.
   Ничего не понимая, он начал снимать ботинок. Затем замер.
   – Мам, я не хочу, чтобы ты вязала мне носки.
   – Что? Но твоей маме доставляет удовольствие делать это для тебя.
   – Да, но… послушай, мне не нравятся носки домашнего вязания. У меня от них на ступнях образуются мозоли. Я тебе уже не раз говорил.
   – Не говори глупости! Как может мягкая шерсть причинить ногам какой-то вред? И подумай, сколько пришлось бы заплатить за носки из натуральной шерсти ручной работы, если покупать их. Большинство ребят были бы только благодарны.
   – Но я говорю тебе, они мне не нравятся!
   Мать вздохнула:
   – Иногда, дорогой, я просто не знаю, что с тобой делать. Действительно не знаю. – Она свернула вязание и отложила его в сторону. – Иди вымой руки… да и лицо тоже. И волосы причеши. Мистер Перкинс будет с минуту на минуту.
   – Скажи, этот мистер Перкинс…
   – Поторопись, дорогой. Не создавай маме лишних хлопот.
   Мистер Перкинс оказался на первый взгляд приятным мужчиной. Джону Томасу он понравился, несмотря на имеющиеся подозрения. После вежливого обмена ничего не значащими фразами, выпив ритуальную чашку кофе, он приступил к делу.
   Мистер Перкинс представлял Лабораторию уникальных животных Музея естественной истории. После публикации в газетах фотографии Ламокса в связи с процессом в Музее обратили на него внимание – и теперь хотели его приобрести.
   – К моему удивлению, – добавил он, – листая архивы, я обнаружил, что Музей уже делал попытку приобрести этот экземпляр… полагаю, у вашего дедушки. То же имя, что у вас, и даже адрес совпадает. И, кстати, а не родственник ли вы…
   – Да, это мой прапрапрадедушка, – прервал его Джон Томас. – Вероятно, то был мой дедушка, у которого хотели купить Ламокса. Но он не продавался тогда, не продается и теперь.
   Мать оторвалась от вязания и сказала:
   – Будь благоразумен, дорогой. Ты в таком положении, что тебе придется пойти на это.
   У Джона Томаса был упрямый вид. Мистер Перкинс продолжал с лучезарной улыбкой.
   – Разделяю ваши чувства, мистер Стюарт. Наш юридический отдел ознакомился с этим делом, перед тем как меня послали сюда, и мне известны все ваши нынешние проблемы. Поверьте мне, я здесь не для того, чтобы еще больше усугубить их. У нас есть решение, которое защитит вашего питомца и избавит вас от головной боли.
   – Я не собираюсь продавать Ламокса, – упорствовал Джон Томас.
   – Почему же нет? Даже если это единственное решение?
   – Ну, потому что не могу. Даже если бы и захотел. Его оставили мне не для того, чтобы продавать, а чтобы следить и заботиться о нем. Он был в этой семье еще до того, как я появился на свет. До того, как моя мать появилась здесь, если уж на то пошло. – Он строго взглянул на мать. – Мама, я не понимаю, что с тобой происходит.
   – Хватит об этом, – сказала она спокойно. – Мама делает так, как лучше для тебя.
   Заметив, что Джон Стюарт волнуется, мистер Перкинс гладко сменил тему разговора.
   – Во всяком случае, раз уж я проделал такой путь, можно мне увидеть это существо? Мне ужасно интересно.
   – Пожалуй, можно. – Джонни медленно встал и повел его во двор.
   Мистер Перкинс, увидев Ламокса, сделал глубокий вдох.
   – Удивительно! – он ходил вокруг него, восхищаясь. – Непостижимо! Уникальный и самый большой внеземной экземпляр, который я когда-либо видел. И как его вообще доставили на Землю?
   – Ну, с тех пор он немного вырос, – признался Джон Томас.
   – Насколько я понимаю, он немного подражает человеческой речи. Вы не могли бы заставить его повторить что-нибудь?
   – Гм! Он не «подражает». Он разговаривает.
   – В самом деле?
   – Конечно. Эй, Лами, как поживаешь, мальчик?
   – Все в порядке, – пискляво ответил Ламокс. – Что ему надо?
   – О, ничего, ничего. Он хотел лишь посмотреть на тебя.
   Мистер Перкинс широко раскрыл глаза.
   – Он разговаривает! Мистер Стюарт! Лаборатории необходим такой экземпляр!
   – Я уже сказал вам: этот вопрос не обсуждается.
   – Теперь, увидев и услышав его, я готов заплатить много больше…
   Джон Томас хотел сказать в ответ грубость, но сдержался и вместо этого спросил:
   – Послушайте, мистер Перкинс, вы женаты?
   – Да, а что?
   – И вас есть дети?
   – Да. Маленькая девочка. Ей только пять лет. – Его лицо смягчилось.
   – Давайте меняться. Никаких вопросов, и каждый из нас поступает со своим экземпляром так, как ему нравится.
   Перкинс готов был вспылить, но затем улыбнулся.
   – Туш?. Я сражен наповал. Но все же не отвергайте предложенную возможность, – продолжал он. – Мои коллеги все равно от вас не отвяжутся. Вы не представляете, какое искушение представляет экземпляр, подобный этому, для человека науки. В самом деле. – Он посмотрел на Ламокса вожделенным взглядом и добавил: – Пойдемте в дом?
   Когда они вошли, миссис Стюарт подняла глаза, мистер Перкинс помотал головой и развел руками. Они сели, и мистер Перкинс сплел пальцы в замок.
   – Мистер Стюарт, вы сказали, что вопрос о продаже не обсуждается, но если я признаюсь директору Лаборатории, что даже не сделал предложения, то буду выглядеть идиотом. Вы мне позволите изложить соображения Музея на этот счет… хотя бы для проформы.
   – Ну… – Джон Томас нахмурился. – Думаю, вреда от этого не будет.
   – Благодарю вас. Должен же я сделать что-то, чтобы оправдать расходы на поездку. Позвольте мне проанализировать ситуацию. Это существо… ваш друг Ламокс… или давайте скажем «наш друг Ламокс», поскольку он мне понравился, как только я увидел его… наш друг Ламокс находится под смертным приговором, не так ли? Такое решение вынес суд.
   – Да, – признал Джон Томас. – Но оно еще не утверждено Министерством инопланетных дел.
   – Я знаю. Но полиция уже делала попытки убить его, не дожидаясь окончательного одобрения, правильно?
   Джон Томас готов был ругаться нехорошими словами, но, взглянул на мать, сдержался.
   – Тупые идиоты. Во всяком случае, им не удастся убить его – они слишком глупы для этого.
   – Я разделяю ваши чувства – в частном порядке. Этого шута, шефа дорожного патруля, следует отстранить от должности. Ведь он мог уничтожить абсолютно уникальный экземпляр. Невообразимо!
   – Шеф Драйзер – прекрасный джентльмен, – решительно сказала миссис Стюарт.
   Обращаясь к ней, мистер Перкинс сказал:
   – Миссис Стюарт, я не задавался целью опорочить вашего друга. Но поймите меня правильно: шеф не имел права самостоятельно принимать такое решение. Подобное поведение со стороны официального лица – это намного хуже, чем когда так поступают рядовые граждане…
   – Он заботился об общественной безопасности, – настаивала она.
   – Да, конечно. Возможно, это и служит смягчающим обстоятельством. Я беру назад свои замечания. Они не относятся к предмету нашего разговора, и я не имел намерения обсуждать это.
   – Очень рада это слышать, мистер Перкинс. Так не вернуться ли нам к предмету нашего разговора?
   Джон Томас проникся некоторой симпатией к ученому: мать одернула его, как, бывало, одергивала самого Джонни – и кроме того, ему понравился Ламокс. Мистер Перкинс продолжал:
   – Ситуация сейчас такова, что в любое время, завтра или даже сегодня, Министерство инопланетных дел утвердит решение об уничтожении Ламокса.
   – А может, они отложат уничтожение?
   – Можем ли мы так рисковать жизнью Ламокса из-за такой призрачной надежды? Шеф дорожного патруля появится здесь снова, и на этот раз он убьет Ламокса.
   – Нет, не убьет. Он не знает, как это сделать. Мы еще посмеемся над ним!
   Мистер Перкинс медленно покачал головой.
   – В вас говорит не разум, а сердце. Но шеф сделает это наверняка. Он, фактически, попал в глупое положение и постарается из него выбраться. Если сам не придумает, как это сделать, то проконсультируется со специалистами. Мистер Стюарт, любой биолог на основе поверхностного анализа знакомства с Ламоксом сможет быстро указать два или три верных способа убить его – быстро и безопасно. Мне один уже пришел в голову, когда я увидел его.
   Джон Томас просмотрел на Перкинса в тревоге.
   – Вы не скажете об этом шефу Драйзеру?
   – Конечно, нет! Скорее я соглашусь быть повешенным за ноги. Но есть тысячи других, которые могут дать ему совет. Или же он сам найдет-таки верный способ. Не сомневайтесь: если вы дождетесь утверждения смертного приговора, будет уже слишком поздно. Ламокса убьют. И будет очень жаль.
   Джон Томас не отвечал. Мистер Перкинс спокойно добавил:
   – Ты не можешь в одиночку противостоять силам общества. Если ты будешь упорствовать, то лишь добьешься того, что Ламокс будет убит.
   Джон Томас плотно прижал кулак ко рту. Затем почти неслышно сказал:
   – Но что же я могу сделать?
   – Многое, если позволишь мне помочь. Сначала позволь внести ясность. Если ты доверишь своего питомца нам, никто не причинит ему никакого вреда. Ты, может, слышал разговоры о вивисекции и тому подобном – забудь об этом. Мы ставим перед собой задачу помещать экземпляры в условия, как можно более соответствующие условиям их планет, затем изучать их. Мы хотим, чтобы они были счастливы и здоровы, и прилагаем серьезные усилия, чтобы добиться этого. Когда-нибудь Ламокс умрет естественной смертью… затем мы соорудим макет из его скелета, в качестве экспоната…
   – А вам понравилось бы, если бы из вас сделали чучело и выставили его напоказ? – с горечью спросил Джонни.
   – Я? – удивленно спросил Перкинс, затем рассмеялся. – Меня бы это ничуть не смутило. Я оставляю свой остов медицинской школе, своей альма матер. И Ламокса это не будет беспокоить. Вопрос лишь в том, чтобы вырвать его из рук полиции… чтобы он мог дожить до старости.
   – Подождите минуточку. Если вы его купите, это не избавит нас от проблем. Они все равно постараются убить его. Или не так?
   – И да, и нет. Скорее, нет. Продажа его Музею не отменяет приказ об уничтожении, но поверьте мне, этот приказ никогда не будет исполнен. В нашем юридическом отделе меня проинструктировали, что нужно будет сделать. Первое: сначала мы договариваемся об условиях и вы даете мне купчую, а это даст Музею законные основания для действий. Сразу же после этого, прямо сегодня вечером, я свяжусь с местным судьей и получу временный приказ, откладывающий исполнение приговора на несколько дней. Ему определенно благоразумнее отложить его, пока будет рассматриваться этот новый фактор: изменение во владении. Это как раз то, что нам и нужно. Мы можем обратиться прямо к министру инопланетных дел, если понадобится… и я обещаю вам, что если Музей получит право на владение зверем, Ламокс никогда не будет уничтожен.
   – Вы в этом уверены?
   – Достаточно уверен, чтобы рисковать деньгами Музея. Если я ошибусь, то могу лишиться работы, – Перкинс усмехнулся. – Но я не ошибаюсь. Как только у меня будет временный приказ, я позвоню в Музей, чтобы там занялись получением постоянного распоряжения. Следующим моим шагом будет договор о безопасности Ламокса. Я привезу деньги, достаточные деньги… деньги обладают способностью убеждать. И после этого перед нами останется только один шеф дорожного патруля – и он никак не сможет противостоять тому давлению, которое при необходимости способен оказать Музей. И с той поры все заживут счастливо! – Перкинс улыбнулся. – Ну, как вам это нравится?
   Джон Томас водил носком ботинка по ковру, затем поднял глаза.
   – Послушайте, мистер Перкинс, я знаю, что необходимо сделать что-то для спасения Ламокса. Но до сих пор я не видел никакого выхода… Полагаю, у меня не было мужества взглянуть фактам в лицо.
   – Так вы согласны?
   – Одну минуточку, пожалуйста! В том, что вы предлагаете, тоже нет ничего хорошего. Лами будет несчастным от одиночества. Он никогда к этому не привыкнет. Это будет лишь замена смерти пожизненным заключением. Не могу ручаться, но он скорее умрет, чем останется совершенно один среди множества незнакомых ему людей, тыкающих его палками, беспокоящих его и ставящих над ним опыты. Но при этом я даже не могу и спросить его, согласен ли он, поскольку не уверен, что Лами имеет представление о смерти; зато он хорошо знает, что такое чужаки.
   Мистер Перкинс пожевал губу и про себя отметил, что этому молодому человеку угодить очень трудно.
   – Мистер Стюарт, а если вы отправитесь к нам вместе с Ламоксом, будет какая-нибудь разница?
   – Но как?
   – Пожалуй, я могу пообещать вам работу качестве смотрителя животных. Есть свободная вакансия в моем отделе. Я мог бы нанять вас прямо сейчас, а все формальности мы оформим завтра. В конце концов, в этом есть реальная польза, если экзотическое животное будет находиться под присмотром кого-то, кто знает его повадки.
   Не успел Джонни ответить, как его мать сказала:
   – Нет! Об этом не может быть и речи, мистер Перкинс. Я надеялась, что вы найдемте разумный выход из этих неприятностей. Но я не могу согласиться с вашим последним предложением. Моем сыну предстоит поступать в колледж. Я не допущу, чтобы он растратил свою жизнь на подметание клетки этого зверя, как подсобный рабочий.
   – Но послушай, мама!..
   – Джон Томас! Пожалуйста! Разговор исчерпан.
   Мистер Перкинс перевел взгляд с замкнутого лица мальчика на решительное лицо его матери.
   – В конце концов, – сказал он, – это не дело Музея. Давайте сделаем так, миссис Стюарт. Я сохраню эту работу для него в течение, скажем… шести месяцев… нет, пожалуйста, миссис Стюарт! Берет ее ваш сын, или нет – это ваше дело… я уверен, вы не нуждаетесь в моих советах. Я хочу лишь убедить вашего сына, что Музей не будет препятствовать его соединению с его питомцем. Что в этом плохого?
   Ее спицы методично звякали, как шестерни машины.
   – Думаю, ничего плохого, – сказала она.
   – Мистер Стюарт?
   – Минуточку. Мама, не думаешь ли ты, что я…
   – Пожалуйста, мистер Стюарт! У Музея естественной истории нет времени для семейных склок. Вам известно наше предложение. Вы принимаете его?
   – Мне кажется, вы так и не назвали цену, мистер Перкинс, – вмешалась миссис Стюарт.
   – Да, действительно. Скажем, двадцать тысяч?
   – Чистыми?
   – Чистыми? О нет… но, разумеется, мы берем на себя вопрос о возмещении убытков.
   – Чистыми, мистер Перкинс, – сказала она твердо.
   Он пожал плечами.
   – Чистыми.
   – Мы принимаем условия.
   – Хорошо.
   – Эй? Подождите!.. минуточку! – запротестовал Джон Томас. – А как же с другим вопросом? Я не собираюсь отдавать Ламокса, если…
   – Помолчи! Дорогой, я терпела, но хватит с нас этой чепухи. Мистер Перкинс, он принимает предложение. Бумага при вас?
   – Но я еще не согласился!
   – Один момент, – произнес мистер Перкинс. – Мадам, я правильно понимаю, что у меня должна быть подпись вашего сына, чтобы купчая была действительна?
   – Вы ее получите.
   – Гм-м… мистер Стюарт?
   – Я не собираюсь подписывать, если не оговорено, что я и Ламокс будем вместе.
   – Миссис Стюарт?
   – Это смешно!
   – Я тоже так думаю. Но ничего не могу поделать. – Перкинс встал. – Спокойной ночи, мистер Стюарт. Благодарю за то, что вы позволили мне увидеть Ламокса. Нет, не вставайте, я сам найду дверь.
   Он собрался уходить, в то время как сын с матерью сидели, не глядя друг на друга. У двери он остановился.
   – Мистер Стюарт?
   – Да, мистер Перкинс?
   – Не сделаете ли вы мне одолжение? Сделайте как можно скорее записи Ламокса, цветное стерео-видео со звуком, если получится. Я пришлю сюда профессиональных операторов – но могу не успеть. Знаете, будет действительно стыдно, если о нем не останется никаких увековечивающих его научных документов. Так что сделайте, что сможете, – и он снова повернулся к выходу.
   Джон Томас проглотил слезы и вскочил со стула.
   – Мистер Перкинс, вернитесь!
   Несколько минут спустя он уже подписывал купчую. Его рука подрагивала, но подпись была четкой и законной.
   – Теперь, миссис Стюарт, – вкрадчиво сказал мистер Перкинс, – не поставите ли вы подпись тоже, вот здесь, в графе «Опекун»… Благодарю вас! О да! Я должен вычеркнуть вот эту часть о решении вопроса о возмещении иска за ущерб: у меня нет с собой наличных денег. Я прибыл сюда, когда банки уже закрылись, так что передам вам некоторую сумму для скрепления обязательства, а остальное мы уладим перед тем, как мы повезем к себе этот экземпляр.
   – Нет, – сказал Джон Томас.
   – Э-э-э?..
   – Я забыл сказать. Музей может решить вопрос с иском, поскольку я сделать этого не могу, и, в конце концов, все это сделал Ламокс. Но я не собираюсь брать никаких денег. Я буду чувствовать себя Иудой.
   – Джон Томас! Я не позволю тебе… – закричала его мать.
   – Лучше не говори об этом, мам, – сказал он опасливо. – Ты же знаешь, какого мнения обо всем этом был отец.
   – Кхгмм! – мистер Перкинс громко прочистил горло. – Я оформляю на какую-то условную сумму, чтобы договор имел силу… Больше не буду задерживаться. Судья О'Фаррел сказал мне, что он ложится спать в десять. Миссис Стюарт, я считаю, что Музей взял на себя обязательства, связанные с моим недавним предложением. Мистер Стюарт, я покидаю вас… Этот вопрос вы решите со своей мамой без меня. Спокойной ночи вам всем.
   Он засунул купчую в карман и быстро вышел.
   Час спустя, утомленные и раздраженные, они все еще сидели друг перед другом в общей комнате. Джон Томас позволил уговорить себя согласиться на то, что деньги возьмет мать, пока они не потребуются ему. Он согласился, рассчитывая получить разрешение устроиться на работу по уходу за Ламоксом.
   Но мать отрицательно покачала головой.
   – Об этом не может быть и речи. В конце концов, тебе надо поступать в колледж. Ты не сможешь взять этого зверя с собой. Так что в любом случае ты не мог рассчитывать, что он всегда будет с тобой.
   – Но я думал, что ты будешь заботиться о нем так, как ты обещала это папе. А я виделся бы с ним по выходным.
   – Не приплетай сюда отца! Я наконец-то могу сказать тебе, прямо сейчас, что давно уже решила: в тот самый день, когда ты поступишь в колледж, этот дом перестанет быть зоопарком. Нынешнее происшествие просто приблизило эту дату на несколько дней.
   Джон Томас уставился на нее, неспособный сказать что-либо.
   Некоторое время спустя она подошла и положила руку на его плечо.
   – Джонни? Джонни, дорогой…
   – А?
   – Посмотри на меня, дорогой. Мы наговорили друг другу много горьких слов, и я сожалею, что они были сказаны. Уверена, ты не хотел говорить их. Но мама думает только о твоем благополучии, ты же знаешь об этом. Не так ли?
   – Да, знаю.
   – Это все, о чем только и думает мама: как будет лучше для ее взрослого мальчика. Ты молод, а когда человек молод, важными ему кажутся вещи, которые таковыми не являются. Но когда ты вырастешь, то поймешь, что мама знает лучше! Разве ты этого не понимаешь?