Хайнлайн Роберт Энсон. Звездный зверь (пер. О.Колесников)

   Шеф Драйзер высунулся из верхнего люка своей машины.
   – Судья, у вас голова на месте?
   – Хм, священник, что вас беспокоит?
   Драйзер пытался возражать, но судья отмел все его доводы. Тогда они оба позвонили мэру. Мэр побывал на той же самой рыбалке, и потому встал на сторону О'Фаррела. Он сказал:
   – Шеф, вы меня удивляете. Мы не можем позволить, чтобы важный чиновник решил, будто мы настолько отсталы, что не способны справиться с подобным пустяком.
   Драйзер тяжело вздохнул и позвонил в компанию «Горные Штаты: стальные и сварочные работы».
   Шеф Драйзер решил доставить Ламокса до того, как станет светло – ему хотелось посадить его в клетку, пока на улицах мало народа. Но никто не подумал поставить об этом в известность Джона Томаса. Он был разбужен в четыре часа утра в плохом настроении: пробуждение прервало его кошмар, и вначале он подумал, что с Ламоксом случилось что-то ужасное.
   Когда же ситуация для него прояснилась, стало понятно, что на сотрудничество с ним нельзя было рассчитывать. Он оказался «тяжел на подъем», из тех, у кого по утрам в крови ощущается нехватка сахара, и от них нельзя ничего добиться, пока они хорошенько не позавтракают – на чем он сейчас и настаивал.
   Шеф Драйзер выглядел рассерженным. Миссис Стюарт, с видом «мама знает лучше», сказала:
   – Дорогой, ты не думаешь, что тебе лучше…
   – Я думаю, что мне надо позавтракать. И Ламоксу – тоже.
   Драйзер заметил:
   – Молодой человек, вы ведете себя неправильно. Прежде всего, имейте в виду, что у вас будут большие неприятности. Пошли. Вы сможете позавтракать и в городе.
   Джон Томас упорно гнул свое. Его мать резко сказала:
   – Джон Томас, это невыносимо! Ты слышишь? С тобой так же трудно разговаривать, как когда-то с твоим отцом.
   Но упоминание об отце лишь укрепило его на неверном пути. Он с горечью сказал:
   – Почему ты не защищаешь меня, мама? В школе мне говорили, что любой гражданин не может быть уведен из своего дома по прихоти полиции. Но ты прилагаешь все силы, чтобы помочь ему, а не мне. На чьей ты стороне?
   При этих его словах она посмотрела на сына с крайним удивлением.
   – Джон Томас! Ты не смеешь разговаривать так со своей матерью!
   – Да, – согласился шеф Драйзер. – Будь вежлив со своей мамой, или я тебя отшлепаю ладошкой – неофициально, конечно. Чего я не выношу, так это когда мальчик груб со старшими. – Он расстегнул мундир и вытащил из-за пазухи сложенную бумагу. – Сержант Мендоза рассказал мне, как ты выкаблучивался, так что я пришел, предварительно подготовившись. Вот ордер. Ну, теперь идешь? Или мне тащить тебя?
   Он стоял, хлопая бумагой по ладони, но не протягивая ее. Когда Джон Томас потянулся за ордером, он отдал его и ждал, пока тот прочитает. Наконец шеф Драйзер сказал:
   – Ну? Ты удовлетворен?
   – Это всего лишь судебная повестка, – сказал Джон Томас, – предписывающая мне явиться вместе с Ламоксом.
   – Так оно и есть.
   – Но в ней сказано, что явиться нужно к десяти часам. И в ней не говорится, что мне нельзя сначала позавтракать…
   Шеф Драйзер глубоко вздохнул, заметно раздаваясь в стороны. Его лицо, уже порозовевшее, теперь стало красным, но он ничего не ответил.
   Джон Томас сказал:
   – Мам, я собираюсь устроить себе завтрак. Тебе тоже что-нибудь сделать?
   Она посмотрела на Драйзера, затем снова на сына и закусила губу.
   – Не беспокойся, – сказала она недовольно. – Я приготовлю завтрак. Мистер Драйзер, выпьете с нами кофе?
   – Это любезно с вашей стороны, мадам. Не откажусь. Я всю ночь на ногах.
   Джон Томас посмотрел на них.
   – Сбегаю, посмотрю на Ламокса, – он помедлил в нерешительности и добавил: – Я сожалею, что был груб, мам.
   – Ладно, больше не будем об этом, – холодно ответила она.
   Он собирался сказать еще несколько слов в свое оправдание, но передумал и вышел.
   Ламокс тихо посапывал, вытянувшись так, что одна его половина находилась внутри домика, другая – снаружи. Его сторожевой глаз был поднят над шеей, как всегда, когда он спал. При приближении Джона Томаса он повернулся и оглядел его, но поскольку та часть Ламокса, которая бодрствовала, узнала юношу, звездный зверь не проснулся. Джон Томас, удовлетворенный, вернулся в дом.
   За завтраком страсти успокоились, и к моменту, когда Джон Томас съел две тарелки овсяной каши, яичницу-глазунью, гренки и выпил чашку какао, он готов был признать, что шеф Драйзер всего лишь выполнял свои обязанности и, конечно же, не гонял собак в свое удовольствие. В свою очередь, шеф Драйзер, подзакусив, решил, что нет ничего плохого в том, чтобы иногда править мальчиком твердой рукой и время от времени устраивать ему взбучку. Плохо, что матери пришлось растить его одной, – похоже, она хорошая женщина.
   Подбирая с тарелки остатки яичницы куском хлеба, он сказал:
   – Я почувствовал себя лучше, миссис Стюарт. Это правда. Домашняя кухня для вдовца – наслаждение. Но я не решусь признаться в этом своим людям.
   Миссис Стюарт поднесла руку ко рту.
   – О, я забыла о них! – и добавила: – Я быстренько сварю еще кофе. Сколько их там?
   – Пятеро. Но не беспокойтесь, мэм, они позавтракают после дежурства. – Он повернулся к Джону Томасу. – Готов, юноша?
   – Угу… – ответил тот и повернулся к матери. – Почему бы и им что-нибудь не приготовить, мам? Мне еще надо разбудить Ламокса и покормить его.
   К тому времени, когда Ламокс пробудился, поел и получил все наставления, все пять патрульных наслаждались второй чашкой кофе после горячего завтрака. В целом все это более напоминало дружеский визит, а не арест. Было далеко за семь, когда процессия появилась на дороге.
   Около девяти часов они водворили Ламокса во временную клетку возле здания суда. Ламокс был в восторге от запаха стали и хотел тотчас же откусить кусочек. Джон Томас вынужден был проявить твердость. Он вошел к Ламоксу в клетку и стал ласкать его и разговаривать с ним, тогда как рабочие начали заваривать проход. Он несколько обеспокоился, увидев массивную стальную конструкцию, поскольку ему не представилось случая сказать шефу Драйзеру, что сталь против Ламокса не просто бесполезна… Но теперь, похоже, говорить что-либо слишком поздно. Особенно поскольку шеф Драйзер гордился своим загоном. Времени на заливку фундамента не было, поэтому он заказал коробку открытого типа из стальных балок, с крышей, днищем и боковинами, при этом одна сторона пока оставалась открытой, чтобы можно было ввести Ламокса и закрыть клетку.
   Да, думал про себя Джон Томас, они все так уверены в своей правоте, что даже не побеспокоились спросить меня. Он решил просто попросить Ламокса не есть ни кусочка клетки под угрозой наказания – и надеялся на лучшее.
   Ламокс склонялся скорее к возражению: с его точки зрения, это было глупо – пытаться запереть голодного мальчика в клетке из пирожков.
   Один из рабочих закончил свою работу, опустил сварочную горелку и сказал:
   – Знаете, похоже, это существо разговаривает.
   – Разговаривает, – коротко ответил Джон Томас.
   Человеческая речь со стороны внеземных существ не была диковинкой, особенно благодаря передачам по стереовидению, и рабочий, казалось, был удовлетворен его ответом. Но скоро снова встал около клетки.
   – Я никогда еще не разговаривал с животными, – сказал он. Джон Томас не ответил: замечание было таким, что на него можно было и не отвечать.
   Теперь, когда у него выдалось время, он решил внимательно осмотреть Ламокса. Кое-что на его теле вызывало беспокойство. Впервые эти симптомы он заметил на утро, последовавшее за той ужасной прогулкой: две припухлости, расположенные там, где у Ламокса оказались бы плечи, если бы он их имел. Вчера вечером ему показалось, что они стали больше, и это его смущало, поскольку он надеялся, что то всего лишь… не то чтобы Ламокс легко получал ушибы.
   Эти припухлости действительно беспокоили Джона Томаса. Возможно, его подопечный ушибся во время своих нечаянных спортивных упражнений. Выстрел, который, сделал мистер Ито, не принес ему вреда, остался лишь небольшой след от пороха в том месте, куда попал заряд, и больше ничего. Заряд оказался подобен сильному удару для мула: шокирующий, но безвредный.
   Ламокс мог ушибиться, когда продирался через теплицы, но это казалось маловероятным. Скорее всего, он ушибся при падении с виадука. Джон Томас знал, что такое падение убило бы любое земное животное, у которого такое же неблагоприятное соотношение веса и роста, например, слона. Конечно, Ламокс, с его неземными особенностями тела, не был столь же хрупким, как слон… и все же он вполне мог ушибиться.
   Черт побери! Припухлости стали еще больше, чем раньше. Они уже превратились в настоящие опухоли, а кожа на них казалась мягче и тоньше, чем броня, в которую был закован Ламокс. Интересно, думал Джон Томас, может ли у существа, подобного Ламоксу, образоваться злокачественная опухоль, скажем, от ушиба? Он не знал этого, и даже не знал никого, кто бы это мог знать. Насколько он помнил, Ламокс никогда не болел, и отец никогда не упоминал насчет того, чтобы с Ламоксом что-либо случалось. Он был неизменно одинаков вчера, сегодня и всегда – не считая того, что становился все больше.
   Надо бы сегодня вечером просмотреть дневник дедушки и записи прадедушки. Может быть, он что-нибудь упустил…
   Он надавил пальцем на одну из выпуклостей. Ламокс беспокойно зашевелился.
   – Больно?
   – Нет, – ответил детский голосок. – Щекотно.
   Ответ не успокоил Джона Томаса. Он знал, что Ламокс боится щекотки, но для этого требовалось что-нибудь вроде мотыги. Припухлости, должно быть, были очень чувствительны. Он уже собрался продолжить обследование, когда его окликнули сзади.
   – Джон! Джонни!..
   Он обернулся. Снаружи клетки стояла Бетти.
   – Привет, проныра, – сказал он. – Получила мое послание?
   – Да, но уже после восьми. Ты ведь знаешь моих… Эй, Ламокс! Как ты, деточка?
   – Все хорошо, – ответил Ламокс.
   – Я и записал послание на пленку, – ответил Джон Томас. – Эти идиоты подняли меня с постели до рассвета. Какая глупость!
   – Зато полюбовался восходом солнца! Но из-за чего такая суматоха? Мне казалось, слушание дела назначено на следующую неделю.
   – Мне тоже так казалось. Но появилась какая-то шишка из инопланетного министерства, прибывшая прямо из столицы. И теперь она будет всё решать.
   – Как!?
   – А в чем дело?
   – Как – в чем дело? Я же ведь не знаю, кто этот человек из столицы. Я рассчитывала, что придется иметь дело с судьей О'Фаррелом… Впрочем, понимаю, что заставляет его торопиться. Этот новый судья… впрочем, не знаю. У меня есть кое-какие соображения, которые я еще не успела оформить. – Она нахмурилась. – Нам нужна отсрочка.
   – Зачем? – спросил Джон Томас. – Почему бы нам не пойти сейчас в суд и не рассказать, как все было?
   – Джонни, ты безнадежен. Если бы дело было только в этом, тогда никакого суда не было бы.
   – Может, все будет не так уж и плохо?
   – Ну-ну… Послушай, тугодум, хватит болтать глупости. У нас в запасе чуть более часа… – Она глянула на часы на башне старинного здания суда. – Нужно успеть провернуть одно дельце. Только давай пошевеливайся. Надо бы зарегистрировать права на Ламокса как на имущественную принадлежность землевладельца.
   – Это глупо. Они на это не пойдут, я тебе говорю. Мы не можем владеть Ламоксом как фермой. Он не участок земли.
   – Человек может владеть, как неотлучаемой имущественной принадлежностью, коровой, двумя лошадьми, десятком свиней. Плотник – владеть своим инструментом. Актриса – владеть своим гардеробом.
   – Но это не относится к землевладению. Я прослушал тот же курс коммерческого права, что и ты. Тебя засмеют.
   – Здесь, по сути, подобная ситуация. Раздел второй того же права. Если он «орудие твоего ремесла» – как тогда? Пусть попробуют доказать, что это не так. Главное – зарегистрировать Ламокса как имущественную принадлежность, не подлежащую конфискации, до того, как против него будет вынесено решение суда.
   – Если они не смогут взыскать с меня, то взыщут с моей матери.
   – Нет, не смогут. Я проверила. Поскольку твой отец оставил деньги под опеку, у нее по закону нет ни гроша.
   – Неужели по закону так? – спросил он с сомнением.
   – Ох, давай поспешим. Закон может быть каким угодно, если тебе удастся убедить в этом суд.
   – Бетти, ты умница, – он пролез через прутья, обернулся и сказал: – Лами, я ненадолго покину тебя. Оставайся здесь.
   – Почему?.. – спросил Ламокс.
   – Незачем меня об этом спрашивать. Просто жди меня здесь.
   – Хорошо.
   На лужайке перед зданием суда собралась толпа. Люди глазели на Ламокса, уже ставшего знаменитостью. Шеф Драйзер приказал поставить ограждения из канатов, и двое полицейских следили, чтобы за них не заходили. Двое молодых людей нырнули под канаты и протиснулись сквозь толпу к крыльцу здания суда. Отдел оформления документов находился на втором этаже. Они нашли там заместителя начальника, старую деву по имени миссис Шрейбер.
   Миссис Шрейбер придерживалась той же точки зрения в отношении Ламокса, как существа, свободного от решения суда, что и ее начальник. Но Бетти указала, что это не прерогатива судебного клерка, решать, что по закону является имущественной принадлежностью, и привела выдуманный случай с человеком, который был владельцем многократного эхо. Миссис Шрейбер нехотя заполнила бланки, взяла пошлину по самому высокому тарифу и вручила им заверенную копию.
   Было почти уже десять. Джон Томас заторопился и побежал вниз по лестнице. Он остановился, увидев, что Бетти задержалась у автоматических весов.
   – Пошли, Бетти. Сейчас не самое подходящее время взвешиваться.
   – Я не взвешиваюсь, – сказала она, глядя в зеркало, установленное у весов. – Я проверяю свой внешний вид. Мне нужно выглядеть наилучшим образом.
   – Ты выглядишь замечательно.
   – Спасибо за комплимент, Джонни.
   – Это не комплимент. Давай скорее. Мне еще нужно сказать кое-что Ламоксу.
   – Сбавь газ, не несись сломя голову. Все будет в порядке. – Она стерла краску с бровей, затем снова подкрасила их, так что они приобрели какой-то демонической вид – ей казалось, что так она выглядит старше. Бетти подумала, не добавить ли ей пару мушек на правую щеку, но решила, что сойдет и так – особенно поскольку Джонни готов был взорваться. Они сбежали вниз и вышли из здания.
   Заметных усилий стоило убедить патрульного, что их место по ту сторону ограждения. Джонни увидел каких-то мужчин, стоящих у клетки Ламокса, и прибавил ходу.
   – Эй! Вы, двое! Убирайтесь отсюда!
   Судья О'Фаррел обернулся и сощурился.
   – Какое отношение имеете к этому вы, молодой человек?
   Другой мужчина обернулся, но ничего не сказал.
   – Я? Я его владелец. Он непривычен к незнакомым людям. Так что лучше отодвиньтесь от клетки, – он повернулся к Ламоксу. – Все в порядке, детка. Твой Джонни здесь.
   – Здравствуйте, судья.
   – О, привет, Бетти. – Судья смотрел на нее, пытаясь понять, зачем она здесь находится, затем повернулся к Джону Томасу. – Вы, должно быть, сын Стюарта. Я судья О'Фаррел.
   – Ох, простите меня, судья, – ответил Джон Томас, и уши его стали красными. – Я думал, вы из любителей поглазеть.
   – Вполне естественная ошибка. Мистер Гринберг, это тот самый парень, сын Стюарта… Джон Томас Стюарт. Молодой человек, это достопочтенный Сергей Гринберг, специальный уполномоченный Министерства инопланетных дел. – Он огляделся. – О, да… это мисс Бетти Соренсон, господин уполномоченный. Бетти, зачем ты так измазала свое лицо?
   Она гордо игнорировала его вопрос.
   – Сочту за честь познакомиться с вами, господин уполномоченный.
   – Пожалуйста, просто господин Гринберг.
   – Джон Томас, – Гринберг повернулся к Джонни, – имеешь ли ты какое-нибудь отношение к Джону Томасу Стюарту?
   – Я Джон Томас Стюарт одиннадцатый, – просто ответил Джонни. – Полагаю, вы имеете в виду моего прапрапрадедушку.
   – Да, наверное. Я родился на Марсе, и из моего окна была видна его статуя. У меня и мысли не было, что ваша семья связана с этим. Возможно, позднее мы еще поболтаем о Марсе.
   – Я никогда не был на Марсе, – признался Джонни.
   – Не были? Впрочем, не удивительно. Вы еще очень молоды.
   Бетти внимательно слушала, ее уши почти шевелились. Она решила, что этот судья станет ее добычей еще легче, чем судья О'Фаррел. Трудно было припомнить, чтобы имя Джонни что-нибудь значило – в особенности принимая во внимание, что оно ничего не значило. Во всяком случае, в окрестностях Уэствилля.
   Гринберг продолжал:
   – Из-за вас я проиграл два пари, мистер Стюарт.
   – Сэр?
   – Я предполагал, что это существо окажется не «оттуда». Я ошибался. Этот парнище, конечно, не уроженец Земли. Но при этом я был уверен, что если он неземного происхождения, то смогу определить его вид. Я не специалист по внеземным животным, но в моем деле необходимо иметь представление о многих вещах, хотя бы ознакомиться визуально. Но я не знаю, кто он и откуда.
   – Ну, он просто Ламокс. Так мы его зовем. Мой прадедушка привез его на «Трейл Блейзерс», из второго путешествия.
   – Так давно? Ну, тогда часть загадки проясняется: это было до того, как Министерство завело регистрацию… фактически, до того, как наше министерство вообще появилось. Но я все же не вижу, как такой зверь смог остаться незамеченным в исторической литературе. Я читал о «Трейл Блейзерс» и помню, что он привез много экзотики. Но не припоминаю такого парня, а ведь внеземные существа были в те дни диковинкой.
   – Ну, это… видите ли, сэр, капитан не знал, что Ламокс находился на борту. Прадедушка принес его в своем ранце и тайком пронес на корабль.
   – Принес в ранце? – Гринберг уставился на гигантскую фигуру Ламокса.
   – Именно так, сэр. Конечно, Ламокс был тогда гораздо меньше.
   – С трудом в это верится.
   – У меня есть его фотографии. Он был величиной со щенка колли. Только, конечно, ног у него больше.
   – М-да. Больше ног. Он скорее наводит меня на мысль о трицератопсах, чем о колли. Кормление его обходится не дорого?
   – О нет. Ламокс ест практически все. Ну, почти все, – быстро поправился Джон Томас, неловко поглядывая на стальные прутья. – И он может длительное время обходится без еды. Правда, Лами?
   Ламокс лежал, подобрав под себя ноги, и при этом проявлял бесконечное терпение, которое умел выказать при необходимости. Он следил за разговором Джонни с Гринбергом, поглядывая одним глазом на Бетти и еще одним – на судью. Теперь он открыл свою огромную пасть.
   – Да, но такое мне не нравится.
   Мистер Гринберг поднял брови и сказал:
   – Не предполагал, что эта зверюга умеет говорить.
   – Что? А, конечно, Лами разговаривает еще с того времени, когда мой отец был ребенком. Он все понимает. Сейчас я вас представлю. Лами, хочу познакомить тебя с господином уполномоченным, Сергеем Гринбергом.
   Ламокс без интереса посмотрел на Гринберга и сказал:
   – Здравствуйте, господин уполномоченный, Сергей Гринберг, – выговаривая четко слова, но не очень хорошо произнеся имя и фамилию.
   – Здравствуй, Ламокс, – сказал Гринберг, и тут часы на здании суда пробили назначенное для заседания время. Судья О'Фаррел повернулся к нему и сказал:
   – Десять часов, господин уполномоченный. Думаю, нам пора идти.
   – Не торопитесь, – ответил задумчиво Гринберг. – Без нас не начнут. Меня заинтересовала эта сторона расследования. Мистер Стюарт, какой у Ламокса коэффициент умственного развития по человеческой шкале?
   – Что? А! Его коэффициент умственного развития? Не знаю, сэр.
   – Боже мой! Неужели вы никогда не пытались этого выяснить?
   – Да нет, сэр. Я имею в виду: да, сэр. Во времена моего дедушки кто-то проводил с ним какие-то исследования, но дедушке так стало больно от того, как они с ним обращались, что он их прогнал. С тех пор мы держим незнакомых людей подальше от Лами… по крайней мере, большинство из них. Но он настоящий умница. Можете сами убедиться.
   Судья О'Фаррел зашептал Гринбергу:
   – Этот зверь не умнее хорошей собаки, даже если и может повторять, как попугай, человеческую речь. Я это знаю.
   Джон Томас возмутился.
   – Я все слышал, судья. У вас предубеждение.
   Судья хотел было ответить, но в разговор вмешалась Бетти.
   – Джонни, вспомни, что я тебе говорила. Разговаривать с ними буду я.
   Гринберг не обратил на это вмешательство внимания.
   – Были какие-нибудь попытки изучить его язык?
   – Сэр?
   – М-м-м, очевидно, нет. Он мог быть привезен еще до того, как научился говорить… я имею в виду, говорить на своем языке. У него должен быть свой язык. К ксенологов есть аксиома, что речевые центры формируются только у существ, которые эти центры используют. То есть, он вообще не смог бы выучить человеческую речь, как речь, даже очень слабо, если его собственное племя не пользовалось бы речью как средством общения. Он может писать?
   – Но как, сэр? У него же нет рук.
   – М-м-м, да. Тогда, отталкиваясь от теории, готов держать пари, что относительный индекс у него не ниже сорока. Ксенологи нашли, что высшие типы, уровня человека, всегда обладают тремя характеристиками: речевыми центрами, манипуляторными устройствами и, посредством этих двух, умением сохранять информацию в виде записей. Так что можно заключить, что племя Ламокса в своем развитии значительно отстает от нас. Вы изучали ксенологию?
   – Слишком мало, сэр, – смущенно произнес Джон Томас. – Только те книги, что смог найти в библиотеке. Но собираюсь основательно заняться ксенологией и внеземной биологией в колледже.
   – Прекрасно. Это весьма обширная область. Вас удивит, как трудно найти ксенологов для Министерства. Но почему я спросил об этом: как вы знаете, Министерство вмешалось в это дело из-за него, – Гринберг указал на Ламокса. – Была вероятность, что ваш зверь относится к расе, имеющей с нами договорные отношения. Раз или два, как ни удивительно это может выглядеть, чужеземцы, посещавшие нашу планету, по ошибке принимались за диких зверей, и результаты бывали плачевными.
   Гринберг нахмурился, припоминая ужасный случай, который удалось замять, когда член семьи посла с Лладора был найден мертвым, выставленным как чучело в антикварном магазине на Виргинских островах.
   – Но здесь такой опасности нет.
   – Я тоже так думаю, сэр. Ламокс – член нашей семьи.
   – Совершенно верно, – уполномоченный обратился к судье О'Фаррелу. – Можно вас на минуту, судья? Для личной беседы?
   – Конечно, сэр.
   Они удалились. Бетти подошла к Джону Томасу.
   – Все будет хорошо, – зашептала она, – если ты воздержишься от дальнейших глупостей.
   – А что такого я сделал? – запротестовал он. – И почему ты думаешь, что все будет хорошо?
   – Это очевидно. Ты ему понравился, и Ламокс тоже.
   – Не вижу, как это поможет расплатиться за витрины «Бон Марше» и все эти фонарные столбы.
   – Береги свои нервы и делай так, как я тебе скажу. Не успеем мы покончить с этим делом, как они за все заплатят, вот увидишь.
   А неподалеку от них Гринберг объяснял судье О'Фаррелу:
   – Судья, из того, что я узнал, мне кажется, что Министерство инопланетных дел должно устраниться от этого дела.
   – Не совсем понимаю вас, сэр?
   – Позвольте объяснить. Чего бы я хотел, так это отложить слушание на двадцать четыре часа, пока я не проверю свои заключения в Министерстве. Затем я смогу отбыть, оставив это дело местным властям. Я имею в виду, конечно, вас.
   Судья О'Фаррел поджал губы.
   – Я не люблю, когда дело откладывают в последнюю минуту, господин уполномоченный. Мне кажется несправедливым приказывать занятым людям собираться вместе за свой счет и терпеть личные неудобства, а затем говорить, чтобы они пришли на другой день. Это выглядит недостойным для правосудия.
   Гринберг нахмурился.
   – Действительно… Дайте подумать, нельзя ли подойти к этому с другой стороны. Из того, что сказал мне молодой Стюарт, я считаю, что это случай, не требующий нашего вмешательства, исходя из ксенополитики Федерации, даже если причина рассматриваемого вопроса связана с чем-то внеземным, а потому имеются законные основания для нашего участия, при необходимости. Хотя Министерство и обладает властью, эта власть используется лишь в тех случаях, когда необходимо избежать неприятностей с правительствами других планет. На Земле имеются сотни тысяч отличных от людей разумных существ или в качестве постоянных жителей, или в качестве посетителей, имеющих легальный статус по межпланетным договоренностям. Формально – людей, хотя очевидно, что они не люди. Ксенофобия все еще имеет место, особенно в наших тихих заводях… Нет, я не имею в виду Уэствилль! Человеческая природа остается неизменной, каждый из этих инопланетян – потенциальный источник неприятностей в межпланетных отношениях.
   Простите, что я говорю то, что для вас очевидно: это необходимое вступление. Министерство не может ходить и утирать носы всем нашим инопланетным посетителям… и даже только тем, у которых они есть. У него нет для этого штата, и, конечно, желания. Если один из них попадает в неприятное положение, обычно достаточно бывает сообщить местному начальству о наших договорных обязательствах перед планетой, откуда родом инопланетянин. В редких случаях министерство сами вмешивается. И здесь, по-моему, не тот случай. При первом же взгляде на него видно, что наш друг Ламокс является «животным», как понимает это закон, и…