Херберт Фрэнк. Дюна

новое знание было только началом, что оно растет. Предощущение
своего ужасного предназначения, возникшее у него впервые при
испытании, которому его подвергла Преподобная мать, вновь
охватило его. В его правой руке -- той, что помнила боль, --
возникло чувство покалывания и подергивания.
"Может быть, я тот, кого они называют Квизатцем Хедерахом?"
-- спрашивал он себя.
-- Какое-то время я думала, не подвел ли нас Хават, --
произнесла Джессика. -- Я думала, что, может, Уйе вовсе и не
был Сак-доктором.
-- Он был всем, что мы о нем думали... и даже больше, --
отозвался Пол. А сам подумал: "Почему до нее так медленно
доходят самые очевидные вещи?!" -- Если Айдахо не свяжется с
Кайнзом, мы будем...
-- Он не единственная наша надежда.
-- Я этого и не утверждал -- В его голосе зазвучала сталь.
Уловив необычную интонацию в голосе сына, Джессика
пристально посмотрела в его сторону.
-- Многие люди твоего отца, вероятно, разбежались, --
сказала она. -- Мы должны снова собрать их, найти.
Пол не дал ей закончить:
-- Мы можем полагаться только на самих себя, -- безжалостно
отрезал он. -- Первоочередная забота на сегодня -- это атомные
бомбы семьи Атридесов. Мы должны забрать их раньше, чем
Харконнены сумеют их разыскать.
-- Вряд ли это может случиться, -- высказала сомнение
Джессика. -- Они ведь очень надежно спрятаны.
-- Нельзя оставить Харконненам ни единого шанса.
-- Харконнены пользуются помощью сардукаров, -- сказала
Джессика. -- Мы должны подождать, пока те не будут отозваны.
-- Угроза будет исходить одновременно с двух сторон; пустыня
и сардукары -- они зажмут нас в кольцо. -- Пол продолжал думать
вслух: -- Харконнены убеждены в том, что у Атридесов здесь нет
последователей, что они все уничтожены. Те, что сбежали, не в
счет.
-- Они не осмелятся продолжать бойню, в противном случае
вмешается император.
-- И ты действительно веришь в то, что говоришь?
-- Но ведь некоторые из наших людей смогут убежать.
-- Смогут ли?
Джессика отвернулась, испуганная силой горечи, которая
послышалась в голосе сына. Она чувствовала, что мощь его разума
начинает превосходить потенциал ее сознания, что он часто
оказывается более дальновидным, чем она. Джессика сама делала
все, что могла, для того чтобы он стал таким, но теперь ей
стало страшно. Она обратилась мыслями к своему герцогу, своему
потерянному прибежищу, и слезы навернулись на ее глаза.
"Так и должно было случиться, -- подумала она. -- Время
любить, и время скорбеть". Она положила руку на живот,
сосредоточившись на покоящемся там зародыше новой жизни. "Я
ношу под сердцем дочь Атридесов, которую мне приказано
произвести на свет, но Преподобная мать ошиблась, дочь не
спасла бы герцога. Этот ребенок -- всего лишь связующая нить,
брошенная в будущее миром настоящего, где царит страдание и где
смерть безжалостно пожинает свою кровавую жатву".
-- Попробуй еще раз включить приемник, -- сказал Пол.
"Наш разум продолжает работать независимо от того,
сдерживаем мы его или нет", -- подумала Джессика.
Она нашла крошечный приемник, оставленный Айдахо, и включила
его. На панели загорелся зеленый огонек. Из динамика вырвался
негромкий шум. Она усилила звук и начала поворачивать ручку
настройки. Под тентом зазвучал голос, говоривший на языке
Атридесов.
"...назад и снова сплотиться у хребта. По сообщениям,
оставшиеся в живых не были обнаружены ни в Картаге, ни в банке
Союза"
"Картаг! -- подумала Джессика. -- Гнездо Харконненов!"
-- Они -- сардукары, -- доносилось из приемника -- Ищите
сардукаров в форме Атридесов Они...
Шум, возникший в передатчике, заглушил голос диктора, и
наступила тишина.
-- Ты понимаешь, что это означает? -- спросила Джессика.
-- Я этого ожидал Они хотят, чтобы Союз обвинил нас в
разрушении их банка Пока Союз против нас, мы заперты на Арраки
Поищи другую волну.
Джессика повторила про себя слова сына "Я этого ожидал". Что
с ним произошло? Она повернула ручку настройки приемника и
поймала обрывки фраз, выкрикиваемых на боевом языке Атридесов:
"назад... попробуем сплотиться... пойманные в пещере..." Резкие
слова команд, приказы... Слов было слишком много, чтобы
Джессика могла понять их смысл, но хвастливый тон всей этой
тарабарщины был очевиден, победу одержали Харконнены.
Пол встряхнул лежащий рядом пакет и услышал бульканье воды.
Тяжело вздохнув, он посмотрел сквозь прозрачную ткань стилтента
на скалу, силуэт которой ясно вырисовывался на фоне звездного
неба. Левой рукой он проверил, насколько плотно закрыт вход в
их временное убежище.
-- Скоро рассвет, -- сказал он. -- Мы можем позволить себе
ждать возвращения Айдахо еще один день, но на следующую ночь мы
должны отправиться в путь. В пустыне нужно путешествовать
ночью, а днем прятаться в тени.
В памяти Джессики всплыли слова: "Человек, прячущийся в
пустыне в тени без стилсьюта, должен потреблять в сутки пять
литров воды, чтобы поддержать вес своего тела". Она
почувствовала мягкое прикосновение ткани стилсьюта к телу и
подумала о том, что их жизнь зависит от этих приспособлений.
-- Если мы уйдем отсюда, Айдахо не сможет нас найти, --
сказала она.
-- Есть способ заставить заговорить любого человека. Если
Айдахо не вернется на заре, мы должны будем считаться с
возможностью его поимки. Как ты думаешь, сколько он сможет
продержаться?
Ответом на его вопрос была гнетущая тишина.
Пол снял обертку с пакета и вытащил крошечный микроучебник с
фиксатором и увеличительным стеклом. Зеленые и оранжевые буквы
проступили на страницах. Сколько всего нужно знать, чтобы
выжить в пустыне! Он отложил учебник в сторону.
-- И куда же мы направимся? -- спросила Джессика.
-- Мой отец говорил мне о власти над пустыней, -- сказал
Пол. -- Харконнены не обладали этой властью, потому они и не
могли по-настоящему управлять этой планетой. Арраки никогда не
принадлежала им раньше, им не удастся завоевать ее и в будущем,
если даже им будут помогать десять тысяч легионов сардукаров.
-- Пол, не думаешь же ты, что...
-- В наших руках все карты", -- упрямо продолжал он. -- Мы
знаем, что Союз добивается запрещения продажи спутников
определения погоды. Мы знаем, что...
Джессика кивнула, чувствуя себя не в силах говорить.
-- Однажды, -- неожиданно сказал Пол, -- отец попросил меня
передать тебе кое-что, если с ним что-нибудь случится. Он
боялся, что ты можешь поверить в то, что он тебе не доверял. Он
хотел, чтобы ты знала, что он никогда не подозревал тебя. Он
хотел, чтобы ты знала, что он всегда любил тебя и думал о тебе.
Он сказал, что скорее усомнился бы в себе и что сожалеет лишь
об одном -- о том, что не сделал тебя герцогиней.
Утирая катившиеся градом слезы, Джессика подумала. "Какая
глупая трата воды!" Но чувства одержали верх над разумом.
"Лето, мой Лето! -- думала она -- Как несправедливо мы
поступаем с теми, кого любим!"
Рыдания сотрясали ее тело. А Пол, видя, как скорбит его
мать, ощущал внутри себя лишь пустоту. "Ну почему? -- думал он.
-- Почему я не испытываю отчаяния? Разве я не любил своего
отца? Может быть, выбрав путь ментата, я утратил способность к
сильным естественным чувствам?!"
"Время искать и время терять, -- предавалась размышлениям
Джессика, -- как это сказано в писании: "Время сберегать, и
время бросать... Время любить, и время ненавидеть... Время
войне, и время миру".
А Пол между тем уходил все дальше по открывшейся ему дороге
предвидения, оценивая холодным разумом все, что видел. Он
отдался этому, даже не позаботившись подстраховать себя
"призмой грез". Ему рисовались разные пути, ведущие через эту
враждебную ему планету. Теперь он видел не только вероятное
будущее, но и нечто большее -- как если бы край завесы
приподнялся под некоей древней тайной, впуская его разум в
неподвластные другим времена.
Неожиданно разум Пола взлетел еще на одну ступень познания.
Он почувствовал, как утвердился на этом новом для него уровне,
и начал вглядываться с этой высоты в расстилающуюся перед ним
даль. Он будто находился внутри шара, во всех направлениях от
которого расходились дороги... И все же подобное сравнение лишь
приблизительно передавало испытываемые им ощущения.
Он вспомнил, как видел однажды развевающийся на ветру шарф,
и теперь будущее определялось им как нечто, столь же зыбкое и
непостоянное, как этот шарф, трепещущий на ветру.
Он увидел людей. Ощутил жар и холод бесчисленных
возможностей. Он знал имена и места, ему было знакомо
бесчисленное количество чувств, он читал результаты
исследований несчетного количества темных пятен. Это было время
испытания и постижения, но еще не создания формы. Перед ним
расстилался спектр возможностей, соединяющих самое отдаленное
прошлое с самым отдаленным будущим. Он видел бесчисленные
варианты собственной смерти Он видел новые планеты, новые
цивилизации. И людей... Людей...
Они виделись ему такими огромными толпами, что их невозможно
было даже сосчитать, и все же он отмечал каждого, и людей Союза
-- тоже.
Но мысль о жизни, существующей вне его жизни, о жизни
возможного будущего, освещенной поиском разума, который создает
мчащиеся в пространство корабли, ужаснула его. Хотя он знал:
это был Путь И на встрече с возможным будущим, где были и люди
Союза, он увидел собственную отчужденность.
Пол знал, что наделен способностью видеть другую землю,
обозревать все доступные пути. Это знание рождало и
уверенность, и тревогу -- столько мест на этой, другой, земле
было недоступно его видению.
И тут в мгновение ока способность чувствовать оставила его,
и он постиг весь опыт, какой способно дать живое пространство.
Да, его собственное, его личное знание было перевернуто,
освещено ужасным Путем. Он огляделся.
Снаружи была ночь. Мать все еще рыдала, а он сам продолжал
ощущать свою неспособность к скорби. Но пустынное место, где
все это происходило, уже отделилось в его сознании,
продолжающем начатый путь в возможное будущее. Опираясь на
данные расчетов, он уверенно проектировал его -- так, как это
способен делать только ментат.
И он понял, что обладал богатством окончательных данных даже
раньше, чем осознал это разумом. Но фиксация этого нового
знания создала внутри него пустоту, выносить которую было
нелегко Он чувствовал, что нечто должно разрушиться. Это было
похоже на то, как если бы внутри него тикал часовой механизм
бомбы, ядерный заряд которой, независимо от того, желает он
этого или нет, должен взорваться в строго определенное время. И
понимание этого давало импульс новому видению всего, что его
окружало, что он наблюдал через прозрачную ткань стилсьюта,
защищавшую его глаза: полет насекомого над крышей их тента,
торжественное приближение рассвета на освещенной звездами
небесной дороге.
Пустота стала невыносимой. То, что ему стало известно, как
работает механизм, ничего не изменило в его состоянии. А ведь
он мог, заглянув в свое прошлое, увидеть начало процесса: как
шло его учение, как совершенствовались способности, которыми он
обладал, как в процессе его обучения отдавалось предпочтение
извращающим сознание дисциплинам, как временами он подвергал
сомнению отдельные места из Библии и, наконец, в качестве
последнего, завершающего прошлое аккорда -- обильное поглощение
спайса. Мог он и посмотреть вперед, в вызывающее наибольший
ужас направление, и увидеть, куда оно ведет.
"Я чудовище! -- подумал он. -- Урод!"
-- Не хочу! Не хочу! Не хочу! -- вдруг закричал он и поймал
себя на том, что стучит кулаком по полу стилтента.
-- Пол! Пол! Что случилось? -- мать держала его за руку, и
ее склонившееся лицо казалось в полутьме серым пятном.
-- Ты? -- выдохнул он.
-- Я с тобой. Пол, -- сказала она. -- Все в порядке.
-- Что ты со мной сделала?! -- внутри Пола словно что-то
прорвалось.
Джессика, почувствовав, что этот взрыв имеет под собой
достаточно вескую причину, серьезно произнесла:
-- Я дала тебе жизнь.
Ее инстинкт и полученные хитроумные знания подсказали ей,
что только такой ответ может сейчас успокоить Пола. Она крепко
обняла его и поймала на своем лице его сосредоточенный взгляд.
-- Пусти меня! -- потребовал он.
Услышав в его голосе стальные нотки, она повиновалась.
-- Может быть, ты расскажешь мне. Пол, что произошло?
-- Ты знала, что делаешь, когда обучала меня?
Его вопрос прозвучал глухо, по-взрослому, и отметив это про
себя, Джессика ответила ему в тон:
-- Я надеялась, как это свойственно всем родителям, что ты
станешь... высшим, не похожим на других существом.
-- Высшим?!
Она уловила горечь в голосе сына.
-- Пол, я...
-- Ты же хотела сына! -- сказал он. -- Ты хотела Квизатца
Хедераха. Ты хотела Бене Гессерит мужского пола.
-- Но, Пол... -- Горечь в его голосе заставила ее
содрогнуться.
-- Ты когда-нибудь советовалась об этом с моим отцом?
Свежесть утраты придала особую проникновенность ее словам:
-- Кто бы ты ни был. Пол, в тебе столько же от меня, сколько
и от твоего отца.
-- Но не в обучении, -- возразил он. -- Не в том, что...
пробуждает спящего.
-- Спящего?
-- Это здесь. -- Он приложил руку сначала ко лбу, потом к
груди. -- Во мне. И это становится все больше, больше и больше,
и...
-- Пол!
Она услышала в своем голосе истерические нотки.
-- Выслушай меня, -- сказал он. -- Ты хотела, чтобы я
рассказал Преподобной матери о своих снах? Теперь послушай меня
ты. Я только что видел сон наяву. Знаешь, почему?
-- Ты должен успокоиться, -- взмолилась она. -- Если это...
-- Спайс, -- закончил Пол начатую ею фразу. -- Он здесь во
всем: в воздухе, земле, еде. Он подобен наркотику. Это яд...
Она будто онемела.
Понизив голос, он повторил:
-- Яд. Такой коварный, проникающий в тебя незаметно... и
неотвратимо. Он даже не убьет тебя, пока ты сам не станешь
принимать его. Теперь мы не сможем покинуть эту планету, не
захватив частицу ее с собой. -- Интонация его голоса исключала
какие бы то ни было возражения.
-- Ты и спайс, -- продолжал Пол. -- Спайс изменяет каждого,
кто примет достаточно большую дозу; благодаря тебе я испытал
изменение состояния. Мне не пришлось переходить в
бесчувственное состояние, при котором нарушение сознания
происходит незамеченным. Я мог его видеть.
-- Пол, ты...
-- Я это видел! -- настойчиво повторил он.
Она слышала безумие в его голосе и не знала, что делать.
Когда он заговорил снова, она поняла по его голосу, что он
обрел контроль над собой.
-- Мы здесь в ловушке.
Да, мы в ловушке", -- мысленно согласилась она, понимая его
правоту. Ни помощь Бене Гессерит, ни собственное искусство не
смогут освободить их полностью от Арраки. Пагубное привыкание к
спайсу стало необратимым. Ее тело приняло этот факт задолго до
того, как это сделал его разум.
"Итак, мы проживем наши жизни здесь, -- думала она, -- на
этой адской планете. Место для нас, если только нам удастся
уйти от Харконненов, уже приготовлено. И я теперь точно знаю
свой путь, свою цель: я -- производительница, сохраняющая
генетическую линию Бене Гессерит".
-- Слушай же рассказ о моем сне наяву, -- сказал Пол, и в
его голосе зазвучала ярость. -- Чтобы быть уверенным, что ты
поверишь мне, скажу тебе для начала о том, что знаю о твоем
зачатии дочери здесь, на Арраки.
Джессика, упершись руками в пол стилтента, прижалась к
стене, чтобы унять страх. Ее беременность не могла быть
заметна, только знания Бене Гессерит позволят увидеть едва
различимые признаки, указывающие на существование в ее теле
эмбриона, которому было всего несколько недель.
-- Только служить, -- прошептала Джессика, прибегая к девизу
Бене Гессерит. -- Мы существуем лишь для того, чтобы служить.
-- Мы обретем дочь среди Свободных, где твоя Защитная
миссионерия приготовила для нас надежную легенду.
"Да, наш путь пройдет через пустыню", -- подумала про себя
Джессика. Но как мог он узнать о Защитной миссионерии? Ей все
труднее было преодолевать чувство ужаса перед естественной
способностью Пола.
Пол же, вглядываясь в нее в полутьме, видел и ее страх, и
каждую ее реакцию с позиции своего нового знания так ясно, как
будто она была освещена ярким светом. И в нем проснулось
чувство жалости к матери.
-- Я не могу рассказать тебе о том, что может здесь
произойти, -- голос Пола зазвучал мягче. -- Я не могу
признаться даже самому себе в том, что я видел в будущем. Я,
кажется, не имею над ним власти. События происходят -- и все.
Ближайшее будущее, скажем год, я могу видеть довольно
отчетливо... Дорога... такая же прямая, как на Каладане. --
Некоторые места я не вижу: они будто прячутся за холмами. -- И
он снова подумал о развевающемся шарфе.
Воспоминания о виденном захватили его, и он умолк. Ни
обретенный им дар предвидения, ни опыт его прежней жизни не
подготовили его к восприятию этого нового знания, которое,
словно наполняющийся воздухом шар, все росло и росло,
приобретая власть над временем.
Джессика включила спираль накаливания. Тусклый зеленый свет
отогнал тени, ослабив ее страх. Она посмотрела на Пола и
увидела его взгляд, обращенный внутрь.
Джессика вспомнила, где она встречала такой взгляд раньше:
так смотрит голодный или несправедливо наказанный ребенок.
Такие лица она видела на иллюстрациях к рассказам о детях
несчастливой судьбы: вытянутое лицо, горькая складка у рта -- и
бездонная скорбь из глаз.
"Это взгляд знающего ужас, -- подумала Джессика. -- Взгляд
того, кто был вынужден узнать о собственной смертности".
Ее сын больше не был ребенком. Невысказанная нежность его
слов начала доходить до ее сознания, отодвинув все остальное на
задний план. Пол мог смотреть в будущее, делать то, что
недоступно другим.
Помолчав, она спросила:
-- Есть способ спастись от Харконненов?
-- Что такое Харконнены! -- фыркнул он. -- Выбрось из головы
эти жалкие существа. -- Он пристально посмотрел на мать, изучая
черты ее лица в свете накалившейся трубки. Эти черты выдавали
ее происхождение.
Джессика попробовала протестовать:
-- Не следует говорить о людях, как о существах без...
-- Не будь так уверена в том, что знаешь, где нужно искать
предел, -- сказал он. -- Мы тащим с собой прошлое. Есть одно
обстоятельство, о котором ты еще не знаешь, но должна узнать,
-- мы Харконнены.
С ее разумом случилось что-то непонятное: он выключился,
словно кто-то позаботился приглушить ее чувства. Однако голос
Пола продолжал неумолимо звучать, увлекая ее за собой:
-- Когда тебе случится взглянуть на себя в зеркало, изучи
повнимательней свои черты. А мои можешь изучить сейчас. Обрати
внимание на мое сложение, на форму кистей и пальцев. Если это
не убедит тебя, поверь мне на слово: я побывал в прошлом. Я
видел запись о твоем рождении. Мы -- Харконнены...
-- Какая-нибудь побочная ветвь? -- с надеждой спросила
Джессика. -- Скажи мне, что это так! Какие-нибудь дальние
родственники...
-- Ты -- родная дочь барона, -- услыхала она и зажала себе
рот ладонью. -- Барон в молодости был падок на женщин, он
соблазнил твою мать. Это устроила Бене Гессерит -- одна из вас
-- в своих генетических целях.
То, как он произнес это "одна из вас", хлестнуло ее, точно
пощечина. Но это же вернуло к жизни ее разум, и она поняла, что
ей нечего возразить. Множество неясностей из ее прошлого
вынырнуло на поверхность и выстроилось в одну цепочку. Дочь,
которую хотели Бене Гессерит, предназначалась не для того,
чтобы покончить старую смертельную вражду между Атридесами и
Харконненами, а для того, чтобы закрепить некий генетический
признак в их ветви. Какой? Она искала разгадку. И как будто
читая ее мысли. Пол сказал:
-- Они считали, что смогут получить меня. Но я не то, что
они ожидали, и я появился на свет раньше времени. А они не
знают об этом.
И снова Джессика зажала себе рот рукой: "Великая мать! Он --
Квизатц Хедерах!"
Она почувствовала, что не готова к защите, и тут же поняла,
что он видит ее таким взглядом, от которого можно скрыть лишь
немногое. Он прочитал ее мысли.
-- Ты думаешь, что я Квизатц Хедерах? Выбрось это из головы.
Я -- нечто неожиданное.
"Я должна попросить совета у ордена", -- подумала она.
-- Они не узнают о моем настоящем "я" до тех пор, пока не
будет поздно, -- сказал он.
Пытаясь отвлечь его, Джессика перевела разговор на другую
тему:
-- Мы найдем себе место среди Свободных?
-- У Свободных в ходу крылатое выражение, которое они
приписывают старому Шаи-Хулуду -- Отцу вечности, -- вспомнил
Пол. -- Оно звучит так: "Будь готов оценить то, с чем
встречаешься".
А про себя подумал: "Да, мама! Мы найдем себе приют среди
Свободных. Ты приобретешь синие глаза и мозоль возле твоего
прекрасного носа от фильтровальной трубки твоего стилсьюта... и
ты родишь мне сестру".
-- Если ты не Квизатц Хедерах, -- робко спросила Джессика,
-- то кто же?
-- Тебе, возможно, не следует об этом знать, -- ответил он.
-- Ты не поверишь в это, пока не увидишь все сама, своими
глазами.
"Я -- Семя", -- подумал он, внезапно поняв, как плодородна и
как хорошо возделана почва для этого семени. И вместе с этим
открытием его ужасное предназначение вошло в него, заполняя
собой пустоту внутри, угрожая задушить его скорбью. Он увидел
людей, знаменующих собой два выбора. Он посмотрел в глаза
одному из них, дьявольскому барону.
-- Хэлло, дед! -- сказал он старику и отвернулся. Мысль об
этом пути, обо всем, что пролегало вдоль него, вызывала в нем
отвращение.
Другой путь пролегал среди -- пятен серого мрака, над
которым там и сям высились пики насилия. Он увидел пламя
религиозной войны, охватившее всю Вселенную; зеленое с черным
знамя Атридесов, развевающееся над легионами фанатиков, пьяных
от спайсового вина. Среди них были Гурни Хэллек и немногие
другие люди его отца -- жалкая горсточка! На груди у каждого
была эмблема ястреба -- память о герцоге Лето.
-- "Я не хочу, не могу выбрать этот путь! -- противился Пол.
Но перед глазами у него стояла гробница его отца и зеленое с
черным знамя Атридесов, трепещущее на ветру.
Обеспокоенная его молчанием, Джессика негромко кашлянула.
-- Так, значит, Свободные дадут нам убежище? -- спросила
она.
Он поднял голову и посмотрел на нее.
-- Да! -- сказал он. -- Это один из путей. Они назовут меня
Муаддибом, то есть Указывающим путь. Да, именно такое дадут мне
имя.
Он закрыл глаза и подумал:
"Теперь, отец, я могу оплакать тебя..."
И теплые обильные слезы заструились по его щекам.

* КНИГА ВТОРАЯ. МУАДДИБ *

x x x

Когда мой отец, падишах-император, узнал о смерти герцога
Лето и о том, как это произошло, он пришел в такую ярость, в
какой мы никогда его еще не видели.
Он обвинил в соучастии мою мать, дьявольский Союз и старого
барона. Он обвинял каждого, кто попадал в поле его зрения, не
сделав исключения даже для меня, сказав, что я такая же ведьма,
как и все остальные.
А когда я попыталась его успокоить, говоря, что даже древние
правители находились в вассальной зависимости, он фыркнул и
спросил, не считаю ли я его слабовольным Тогда я поняла, что
его заботила не столько смерть герцога, сколько ее последствия,
которых он опасался. Сейчас, когда я оглядываюсь назад, я
думаю, что, возможно, мой отец тоже в какой-то степени обладал
даром предвидения, ибо точно установлено, что линия его и линия
Муаддиба имеет общего предка.
Принцесса Ирулэн.
В доме моего отца.

-- Теперь Харконнен должен убить Харконнена, -- сказал
вполголоса Пол.
Он проснулся перед тем, как начало темнеть. Заговорив, он
услышал в ответ слабые звуки, доносившиеся от противоположной
стенки стилтента. где спала его мать.
Пол посмотрел на стоящий возле него детектор, изучая
светящуюся в темноте панель.
-- Скоро ночь, -- сказала Джессика. -- Почему ты не поставил
защитные экраны?
Тогда только до сознания Пола дошло, что ему трудно дышать и
что мать молча лежала в темноте, пока не убедилась, что он
проснулся.
-- Защитные экраны не помогли бы, -- сказал он. -- Был
шторм, и нас засыпало песком. Сейчас я откопаю тент.
-- О Дункане ничего не слышно?
-- Нет.
Пол рассеянно потер надетый на большой палец перстень с
герцогской печатью и внезапно ощутил приступ гнева против этой
планеты, которая помогла убить его отца, лишив его воли.
-- Я слышала, как начался шторм, -- произнесла Джессика
неестественно ровным голосом.
Безжизненность ее интонаций помогла ему вновь обрести
спокойствие. Его разум сконцентрировался на шторме. Сквозь
прозрачные края их стилтента Пол видел, как он начинался:
холодные струйки песчинок, потом ручейки, потом вихри. Он
посмотрел на вершину скалы под завесой воздушных струй ее
очертания странно изменились Песок крутился в низине, закрывая
небо, а потом, когда занесло весь тент, вообще ничего не стало
видно.
Один раз опоры тента затрещали, приспосабливаясь к новому
давлению, потом снова наступила тишина, нарушаемая только
шорохом песчинок.
-- Попытайтесь еще раз включить приемник, -- попросила
Джессика.
-- Бесполезно, -- отозвался он.
Он нащупал у шеи водную трубку своего стилсьюта, открыл
зажим и сделал один глоток Только теперь он начал свое
по-настоящему арракинское существование -- жизнь на влаге,
регенерированной из его тела и дыхания. Вода была безвкусной и
теплой, но смягчила воспаленное горло.
Джессика услышала, что Пол пьет, и почувствовала, как
прильнул к ее телу ее собственный стилсьют, однако подавила
чувство жажды. Утолить ее означало согласиться с ужасной
необходимостью сохранять даже отходы собственного организма,
жалеть о тех каплях, которые расходуются при дыхании на
открытом воздухе. Она предпочла снова погрузиться в сон.