Страница:
ослабела, но прежде чем она успела заговорить. Пол сказал:
-- Предателем был Уйе. Я все расскажу тебе, Гурни. Улики
очевидны, и опровергнуть их невозможно. Мне безразлично, как ты
пришел к своим беспочвенным подозрениям, но если ты причинишь
вред моей матери... -- Пол выхватил из ножен криснож, -- ...я
возьму твою жизнь.
-- Уйе был кондиционным медиком! -- завопил трубадур. -- Он
был предназначен для имперского дома. Он не мог стать
предателем!
-- Я знаю способ устранить кондиционность, -- сказал Пол.
-- Улики? -- требовал Гурни.
-- Улики не здесь, они в сьетче Табр, далеко на юге, но...
-- Это уловка! -- задохнулся от гнева Гурни, и его рука
плотнее сомкнулась вокруг горла Джессики.
-- Нет, не уловка, -- в голосе Пола прозвучала такая печаль,
что сердце Джессики дрогнуло.
-- Я видел сообщение, перехваченное у агента Харконненов, --
заявил Гурни. -- В нем прямо говорилось...
-- Я тоже видел его. Мой отец показал мне его однажды ночью
и объяснил, что это трюк Харконненов, чья цель -- заставить его
подозревать женщину, которую он любит.
-- Айях! -- пробормотал Гурни. -- Ты не...
-- Спокойно, -- остановил его Пол. Монотонная холодность его
слов таила в себе такую твердость, какую Джессике не
приходилось слышать ни в чьем другом голосе.
"Он владеет Великим контролем", -- подумала она.
Рука Гурни на ее шее дрогнула. Кончик ножа у ее спины
неуверенно шевельнулся.
-- Чего ты не слышал, так это рыданий моей матери в ту ночь,
когда она потеряла своего герцога. -- Голос Пола звучал
по-прежнему ровно. -- И ты не видел, как в глазах ее
разгоралось пламя, когда она говорила об убийцах Харконненах.
Чего ты не помнишь, так это уроков, полученных тобой в
харконненских темницах. И ты еще говорил, что гордишься дружбой
с моим отцом! Видно, ты не понял разницы между Харконненами и
Атридесами, если не можешь отличить запах харконненской стряпни
по особенной, свойственной лишь ей вони?! Неужели ты не постиг
того, что верность у Атридесов покоится на любви, тогда как у
Харконненов -- на ненависти? Неужели тебе не ясен механизм
этого предательства?
-- Но ведь Уйе... -- пробормотал Гурни.
-- Улики, которыми мы располагаем, -- говорил Пол, -- это
письмо, написанное его собственной рукой, в котором он сам
сознается в своем предательстве. Я клянусь тебе в этом своей
любовью к тебе, которая будет гореть во мне даже после того,
как я увижу тебя на этом полу мертвым.
Слушая своего сына, Джессика восхищалась его мудростью,
внутренней силой и самоконтролем.
-- Мой отец обладал чутьем на людей. Он редко кого одаривал
своей любовью, но никогда не ошибался. Слабость его заключалась
лишь в неверном понимании ненависти: он думал, что тот, кто
ненавидит Харконненов, не может его предать, -- Пол посмотрел
на мать. -- Она знает об этом. Я передал ей слова отца о том,
что он никогда в ней не сомневался.
Джессика почувствовала, что теряет контроль над собой, и
закусила губу. Видя твердость Пола, она понимала, чего стоят
ему эти слова. Ей хотелось подбежать к нему, спрятать его
голову у себя на груди, чего она никогда не делала раньше. Но
рука на ее горле перестала дрожать, и острие ножа на ее спине
снова сделалось спокойным.
-- Одна из самых ужасных минут в жизни ребенка, -- продолжал
Пол, -- это та, когда он обнаруживает, что его отец и мать --
существа из плоти и крови, любящие друг друга той любовью,
которую ему не дано испытать. Это -- огромное потрясение в его
жизни, когда, он вдруг осознает свое одиночество и
раздвоенность. Но мгновения эти несут в себе свою правду, и от
этого не отмахнешься. Я слышал моего отца, когда он говорил с
моей матерью. Она не предательница. Гурни.
Джессика обрела наконец голос:
-- Гурни, отпусти же меня. -- В ее словах не было особой
интонации, ничего, чтобы могло бы подействовать на волю Гурни,
но руки его разжались. Она подошла к Полу и остановилась перед
ним, не прикасаясь к нему.
-- Пол, -- сказала она. -- Эта Вселенная дарит нам и другие
откровения, Я вдруг поняла, как пользовалась тобой, чтобы
направить тебя по избранному мною пути... пути, который я
вынуждена была выбирать -- если это только может служить
извинением -- из-за полученного мною воспитания. -- Она
судорожно вобрала в себя воздух и посмотрела сыну прямо в
глаза. -- Пол... теперь я хочу, чтобы ты сам выбрал дорогу к
своему счастью. Твоя женщина -- женщина пустыни, женись на ней,
если ты этого желаешь. Сделай это и не смотри ни на кого и ни
на что. Я тебя...
Увидев, что взгляд Пола устремился мимо нее, она обернулась.
Гурни стоял на том же самом месте, но нож его был вложен в
ножны, а плащ на груди распахнут, обнажая гладкую серую ткань
стилсьюта того типа, какие контрабандисты выменивают близ
сьетчей.
-- Вонзи свой нож сюда, в мою грудь, -- пробормотал Гурни.
-- Я говорю: убей меня, и покончим с этим. Я обесчестил свое
имя! Я предал своего герцога! Что ж, лучше всего...
-- Замолчи!
Гурни непонимающе посмотрел на Пола.
-- Застегни плащ и перестань строить из себя дурака! --
оборвал его Пол. -- Хватит с меня глупостей на сегодня.
-- Говорю тебе, убей меня! -- в гневе закричал Гурни.
-- Ты знаешь меня достаточно хорошо, -- сказал Пол. -- Не
считай меня круглым идиотом! Неужели я должен вот так, за
здорово живешь, расправиться с человеком, который мне нужен?
Гурни посмотрел на Джессику и проговорил жалобно и умоляюще,
что было ему совсем не свойственно:
-- Тогда вы, моя госпожа, пожалуйста... убейте меня.
Джессика подошла к нему и положила руку ему на плечо.
-- Гурни, почему ты считаешь, что Атридесы должны убивать
тех, кого они любят? -- мягким жестом она запахнула плащ у него
на груди.
Гурни бессвязно бормотал:
-- Но я...
-- Ты думал, что защищаешь память герцога, -- договорила
она, -- и я чту тебя за это.
-- Моя госпожа, -- прошептал Гурни. Он уронил голову на
грудь, изпод его опущенных век катились слезы.
-- Будем считать все, что случилось, минутным
недоразумением, возникшим среди друзей, -- в ее голосе Пол
услышал успокаивающие интонации. -- Все кончено, и мы должны
быть рады тому, что оно никогда больше не повторится.
Гурни посмотрел на нее блестящими от слез глазами.
-- Тот, прежний, Гурни Хэллек, которого я знала, с
одинаковым искусством владел и ножом, и бализетом, --
проговорила Джессика. -- Его игра на бализете восхищала меня
как ничья другая. Неужели Гурни Хэллек не помнит, как я часами
с восторгом слушала его, когда он играл для меня? Бализет все
еще у тебя, Гурни?
-- У меня есть новый, -- сказал Гурни. -- Я взял его на
Чузуке, ладный инструмент. Звучит, как настоящая Варота, хотя
клейма на нем и нет. Я думаю, что он сделан учеником Вароты,
который... -- Он вдруг оборвал себя. -- Что-то я разболтался не
в меру, моя госпожа. Все это глупости...
-- Это не глупости, Гурни, -- возразил ему Пол.
Он подошел, встал рядом с матерью и посмотрел Гурни прямо в
глаза.
-- Не глупости, если это доставляет радость людям. Я очень
хотел бы, чтобы ты сейчас сыграл для нас. С планом битвы можно
и повременить. Мы все равно не начнем ее раньше завтрашнего
дня.
-- Я... я пойду возьму в коридоре свой бализет, -- Гурни
обошел их и скрылся за занавесями.
Пол положил руку на руку матери и почувствовал, что та
дрожит.
-- Все прошло, мама, -- сказал он.
Не поворачивая головы, она взглянула на него уголком глаз:
-- Прошло?
-- Конечно, Гурни...
-- Гурни? Ах, да... -- она опустила глаза.
Занавеси разошлись, и вошел Гурни с бализетом. Избегая
смотреть им в глаза, он принялся настраивать его. Драпировки на
стенах глушили эхо, делая звучание инструмента мягким и
интимным.
Пол подвел мать к подушкам и усадил ее так, чтобы спиной она
опиралась о толстые ковры на стенах. Внезапно Пола поразило то,
какой постаревшей она выглядит с иссушенным пустыней лицом, с
морщинами в уголках синих глаз.
"Она устала, -- подумал он. -- Мы должны найти способ
облегчить ее бремя".
Гурни взял аккорд.
Пол посмотрел на него и сказал:
-- Я... у меня срочное дело. Я скоро вернусь.
Гурни посмотрел на него отсутствующим взглядом, как будто он
был сейчас вновь под открытым небом Каладана, где на горизонте
громоздились тучи, обещая дождь.
Пол силой заставил себя направиться к выходу и, раздвинув
тяжелые занавеси, вышел в коридор. Он слышал, как Гурни за его
спиной повел мелодию, и помедлил немного, слушая музыку.
Сады и виноградники,
Полногрудые гурии,
Чаши полные вина передо мной.
Почему же твержу я о битвах,
О покрытых песком горах?
Почему на лице моем слезы?
Небеса надо мной разверзлись
И сулят мне любое богатство,
Подставляй лишь свои ладони.
Отчего же в мыслях моих преграды --
Яд смертельный, опущенный в чашу?
Почему на лице моем слезы?
Меня манят прекрасные руки,
Красотою своей ослепляя,
Обещая восторги Эдема.
Отчего ж мои мысли о шрамах,
Мои думы о старых грехах?..
Отчего я в слезах засыпаю?
Перед Полом возник появившийся из-за угла курьер --
федайкин, закутанный в плащ. Капюшон его бурнуса был откинут,
плотно застегнутый стилсьют указывал на то, что человек только
что из пустыни.
Пол знаком велел ему остановиться. Тот поклонился, сложив
ладони перед собой, как если бы приветствовал, согласно
ритуалу. Преподобную мать или сайадину, и сказал:
-- Муаддиб, вожди начинают прибывать на Совет.
-- Так скоро?
-- Это те, за которыми Стилгар посылал раньше, когда он
думал... -- человек умолк.
-- Понимаю, -- Пол оглянулся на слабый звук бализета, думая
о старинной песне, которую выбрала его мать, -- песне,
сочетающей в себе радостную мелодию и грустные слова.
-- Скоро сюда вместе с другими придет Стилгар. Покажи ему,
где ожидает моя мать.
-- Я буду ждать здесь, Муаддиб, -- сказал курьер.
-- Да, жди здесь.
Пол прошел мимо человека и углубился в пещеру, направляясь к
тому месту, где был бассейн для сбора воды. В таком месте
должен быть маленький Шаи-Хулуд, червь не больше девяти метров
длиной, надежно спрятанный за стенками водяной ловушки.
Создатель избегал появления воды -- она была для него ядом, и
утопление Создателя было величайшей тайной Свободных, поскольку
в результате возникала особая субстанция -- Вода Жизни -- яд,
изменить который могла только Преподобная мать.
Решение пришло к Полу в тот момент, когда он смотрел в лицо
опасности, угрожавшей его матери. Ни одна тропа будущего,
которую он видел, не указывала на подобную опасность, исходящую
от Гурни Хэллека. Будущее, серое облако будущего несло с собой
чувство, будто вся Вселенная, скрученная в клубок, повисла над
ним, подобно призрачному миру.
Его организм привык к с пай су, и он постепенно входил в
такое состояние, когда способность предвидения становилась все
слабее и слабее, когда будущее видится все более тускло. "Я
должен его видеть! -- решил Пол. -- Я утоплю Создателя и
посмотрю, действительно ли я Квизатц Хедерах, способный
перенести испытание, которое переносит Преподобная мать".
И вот на третий год войны пустыни случилось так, что Пол
Муаддиб лежал один в Птичьей пещере.
И лежал он как мертвый, погруженный в откровение Воды Жизни,
преодолевая границы Времени благодаря яду, который дает жизнь.
Так исполнилось пророчество о том, что Лизан ал-Гаиб мог быть
живым и мертвым одновременно.
Принцесса Ирулэн.
Собрание легенд Арраки.
В предрассветной тьме Чани вышла из долины Хаббания, слыша,
как жужжит топтер, доставивший ее с юга. Она направлялась к
тайной пещере. Позади нее, держась на расстоянии, прячась за
уступами скал, продвигался эскорт, оберегавший ее от
опасностей. Он подчинялся требованию женщины Муаддиба, матери
его первенца, которая пожелала идти одна.
"Почему он меня вызвал? -- спрашивала она себя. -- Ведь он
сам велел мне оставаться на юге с маленьким Лето и Алией".
Подобрав плащ, она быстро скользнула вдоль скалистого
барьера и пошла вверх по крутой тропе, распознать которую в
темноте мог лишь глаз, привыкший к условиям пустыни.
Обломки камней скользили у нее под ногами, но она
пробиралась вперед с врожденной ловкостью.
Подъем развлек ее, несколько разогнав тревогу, вызванную
молчаливым исчезновением эскорта и тем, что за ней был послан
топтер. Втайне она радовалась близкому свиданию с Полом
Муаддибом, ее Узулом. Его имя стало боевым кличем всей планеты:
"Муаддиб! Муаддиб!" Но она знала другого человека, с другим
именем, отца ее сына, нежного любовника.
Высокая человеческая фигура возникла из-за скалы сверху и
сделала знак поспешить. Она ускорила шаги. На восточном
горизонте показалась узкая полоска света. Птицы звонко
приветствовали зарю, взмывая в небо.
Человек наверху не принадлежал к ее эскорту. "Отейм?" --
подумала она, подмечая в движениях и манере держаться знакомые
черты. Она подошла к нему и узнала в свете разгорающейся зари
широкое, плоское лицо лейтенанта-федайкина. Голова его была
непокрыта, а фильтр укреплен у рта небрежно, как делают тогда,
когда выходят в пустыню на короткое время.
-- Торопись, -- прошептал он и через открытую трещину провел
ее в пещеру-тайник. -- Скоро станет светло. -- Он закрыл за
собой отверстие. -- Патруль Харконненов летает то тут, то там.
Они не должны обнаружить наше местонахождение.
Они вошли в узкий боковой проход, ведущий к Птичьей пещере.
По пути их следования загорались глоуглобы. Наконец Отейм
обогнал ее и сказал:
-- Иди за мной, теперь уже скоро.
Они прошли коридор, еще одну дверь-клапан, еще коридор и
вошли в помещение, которое предназначалось для отдыха сайадины
в дневное время. Каменный пол покрывали ковры и подушки, стены
прятались под узорчатыми тканями с изображенным на них красным
ястребом. Низкий складной столик у одной из стен был завален
бумагами, от которых исходил аромат спайса.
Преподобная мать сидела одна, прямо против входа. Она
посмотрела на вошедших отсутствующим, устремленным в себя
взглядом, вызывавшим невольную дрожь.
Отейм сложил ладони у груди:
-- Я привел Чани, -- с этими словами он поклонился и исчез
за занавесами.
И Джессика подумала: "Как я скажу об этом Чани?"
-- Как чувствует себя мой внук? -- спросила Джессика.
"Значит, приветствие будет ритуальным, -- подумала Чани, и
страхи ее вернулись вновь. -- Где Муаддиб? Почему его здесь
нет? Почему он меня не встречает?"
-- Он здоров и счастлив, матушка, -- ответила Чани. -- Я
оставила его и Алию на попечение Хары.
"Матушка", -- подумала Джессика. -- Да, она имеет право
называть меня так в ритуальном приветствии. Она подарила мне
внука".
-- Я слышала, что из сьетча Коануа была прислана в подарок
материя, -- ровным, невыразительным голосом произнесла
Джессика.
-- Это прекрасная материя.
-- Прислала ли мне Алия записку?
-- Нет. Но сейчас люди сьетча стали привыкать к ее
странностям, и стало легче.
"Почему она тянет? -- подумала Чани. -- Случилось нечто
важное, иначе за мной не прислали бы топтер. А мы никак не
можем покончить с ритуалом".
-- Часть новой материи мы должны употребить на одежду для
маленького Лето, -- тон оставался сухим и безжизненным.
-- Как пожелаете, матушка, -- в тон ей сказала Чани. -- Есть
ли новости с поля боя? -- она изо всех сил старалась сохранять
бесстрастное выражение лица, опасаясь, что Джессика может
понять истинный смысл вопроса -- он был о Муаддибе.
-- Новые победы. Раббан осторожно намекает на перемирие. Его
посланные лишились воды. В некоторых деревнях синков Раббан
даже пошел на снижение налогов. Люди понимают, что он делает
это из страха перед нами.
-- Все идет так, как предсказал Муаддиб, -- сказала Чани.
Она прямо посмотрела на Джессику, стараясь подавить свои
страхи. "Я произнесла его имя, но она не отозвалась на это. На
этом застывшем каменном лице ничего нельзя прочесть... такой я
ее еще никогда не видела. Что с моим У зудом?"
-- Хотелось бы мне оказаться сейчас на юге, -- сказала
Джессика. -- Оазисы были так прекрасны, когда мы их покидали.
Не так уж далек тот день, когда вся земля станет цветущей.
-- Земля прекрасна, это правда, но на ней много скорби.
-- Скорбь -- гордость победы, -- ответила Джессика.
"Не подготавливает ли она меня к скорби?" -- спросила себя
Чани.
-- Так много женщин, оставшихся без мужчин. Мне завидовали,
когда узнали, что меня вызывают на север.
-- Это я тебя вызвала, -- ответила Джессика на ее непрямой
вопрос.
Чани чувствовала, как сильно забилось в ее груди сердце.
Страшась того, что она могла услышать, она едва не зажала уши
руками. И все же голос ее прозвучал ровно, когда она заметила:
-- Послание подписано Муаддибом.
-- Я сама подписала его так в присутствии лейтенанта. Это
было необходимой уверткой, -- призналась Джессика. А про себя
подумала: "Она стойкая женщина. Она умеет держаться даже тогда,
когда страх наполняет ее до краев. Да, она может быть той, кто
нам нужен".
Лишь слабый намек на покорность мелькнул в словах Чани,
когда она проговорила:
-- Теперь вы можете сказать то, что должны сказать.
-- Ты мне была нужна здесь для того, чтобы помочь оживить
Пола, -- с усилием проговорила Джессика и подумала: "Я сказала
именно то, что нужно. Теперь она знает, что Пол жив и что ему
грозит опасность -- и все это выражено в одном слове".
Чани помедлила лишь одно мгновение, приходя в себя.
-- Что именно я должна сделать? -- Ей хотелось броситься к
Джессике, трясти ее за плечи и кричать: "Отведи меня к нему!"
Но она молча ждала ответа.
-- Я подозреваю, что Харконненам удалось спрятать среди нас
агента, чтобы отравить Пола. Это единственное правдоподобное
объяснение. В высшей степени необычный яд: я самым тщательным
образом исследовала его кровь, но не обнаружила его.
-- Яд?! Пол страдает! Я пойду... -- Чани шагнула вперед.
-- Он без сознания, -- сказала Джессика. -- Его жизненные
процессы настолько вялы, что могут быть обнаружены лишь самым
чутким прибором. Мне страшно даже подумать о том, что могло бы
произойти, если бы я не нашла его лежащим в углу пещеры.
-- Вы вызвали меня сюда не только из вежливости, -- сказала
Чани. -- У вас были другие соображения. Я слишком хорошо вас
знаю. Преподобная мать. Скажите же, что я могу сделать такого,
чего не можете вы?
"Она храбрая, милая и такая... восприимчивая, -- подумала
Джессика. -- Из нее получилась бы прекрасная Бене Гессерит",
-- Может быть, тебе будет трудно в это поверить, но я сама
толком не знаю, зачем посылала за тобой. Просто был такой
импульс, неожиданная мысль: "Пошли за Чани!"
И тут Чани впервые заметила печаль на лице Джессики,
неприкрытую боль в ее глазах. Руки безвольно лежали вдоль
застывшего в неподвижности тела, укрытого плащом. Кожа на лице
казалась восковой и безжизненной.
-- Я сделала все, что было в моих силах, -- добавила
Джессика. -- Это "все"... оно настолько шире всего, что
подразумевается обычно под этим словом, что тебе трудно это
представить. И все же... я потерпела неудачу.
-- Этот старый друг... Хэллек, он не может быть предателем?
-- Только не Гурни! -- ответила Джессика.
Эти два слова заключали в себе очень многое, и Чани увидела
за ними поиски, сомнения, воспоминания о старых ошибках...
Чани выпрямилась и поправила платье цвета пустыни.
-- Отведите меня к нему!
Джессика встала и сквозь занавеси на левой стене вышла из
комнаты.
Чани последовала за ней и оказалась в помещении, которое
служило кладовой. Пол лежал у дальней стены на походных
подушках. Единственный глоуглоб над его головой освещал его
лицо.
Чани подавила желание броситься вперед, рухнуть на колени
возле него. Вместо этого она обратилась мыслями к сыну,
маленькому Лето. В это мгновение она поняла, что и Джессика
однажды пережила подобное: когда смерть угрожала ее мужу, она
переключилась на мысли о своем юном сыне. Осознав это, Чани
ощутила тесную связь между собой и старшей женщиной. Она
протянула руку и вложила ее в руку Джессики. Ответное пожатие
было до боли крепким.
-- Он жив, -- поспешила успокоить ее Джессика. -- Уверяю
тебя, он жив. Но нить его жизни так глубоко спрятана, что ее
можно не распознать. Кое-кто из вождей уже шепчется по углам,
что во мне говорит только мать, а не Преподобная мать, что мой
сын давно мертв, а я не хочу отдавать племени его воду.
-- Сколько времени он находится в таком состоянии? --
спросила Чани.
-- Три недели. Всю первую неделю я прилагала отчаянные
усилия, чтобы оживить его. Были собрания... споры...
расследования... Потом я послала за тобой. Федайкины повинуются
мне, и все же не следует закрывать глаза на то, что... -- Она
провела языком по губам, наблюдая, как Чани приближается к
Полу.
Чани стояла теперь над ним, глядя на мягкую юношескую
бородку, обрамлявшую его лицо. Она проследила глазами высокую
линию бровей, крупно очерченный нос, закрытые глаза -- черты,
кажущиеся такими мирными в своей неподвижности.
-- Как его кормят? -- спросила Чани.
-- Требования его плоти настолько ничтожны, что он еще не
нуждается в еде.
-- Многие ли знают о том, что с ним случилось?
-- Лишь ближайшие его советники, некоторые вожди, федайкины
и, естественно, тот, кто дал ему яд.
-- Кого вы подозреваете?
-- Расследование нежелательно.
-- Что говорят федайкины?
-- Они верят в то, что Пол находится в священном трансе,
собирая свои святые силы перед решающей битвой. Я сама
предложила такое объяснение.
Чани опустилась на колени возле подушек и наклонилась к
самому лицу Пола. Она мгновенно почувствовала разницу в составе
воздуха возле его лица... Это был всего лишь спайс, чей запах
сопровождал каждый шаг Свободных. И все же...
-- Вы не были рождены для спайса, подобно нам, -- сказала
Чани. -- Вы исследовали возможность того, что его тело
воспротивилось повышенной дозе спайса?
-- Все реакции на аллергию отрицательные, -- сказала
Джессика. Она закрыла глаза, внезапно ощутив неимоверную
усталость.
"Сколько ночей я провела без сна? -- спросила она себя. --
Не помню, когда я спала последний раз".
-- Когда вы изменяли Воду Жизни внутри себя, -- напомнила ей
Чани, -- вы опирались на знание своего внутреннего мира.
Использовали ли вы это знание, когда проверяли его кровь?
-- Нормальная кровь Свободного, полностью приспособленная к
местному рациону и условиям жизни.
Чани села на корточки и, преодолевая страх, начала изучать
лицо Пола. Она научилась этому, наблюдая за Преподобной
матерью. Время можно было направить на служение разуму. Ее лицо
выражало предельную сосредоточенность.
-- Здесь есть Создатель? -- спросила Чани.
-- Есть, -- ответила Джессика. -- В такие дни мы не можем
обходиться без них: каждая победа требует благословения; каждая
церемония перед рейдом...
-- Но ведь Пол Муаддиб не любит церемоний.
Джессика устало кивнула, вспомнив, как чувства сына
восставали против спайсового одурманивания и того состояния,
которое оно за собой влекло.
-- Как ты об этом узнала? -- спросила Джессика.
-- Из разговоров.
-- Слишком много болтовни, -- недовольно проворчала
Преподобная мать.
-- Достаньте мне сырой воды Создателя!!
Джессика оцепенела, уловив в голосе Чани повелительные
интонации; потом она заметила предельную собранность молодой
женщины и распорядилась послать за водой.
Чани сидела, не сводя глаз с Пола.
"А что, если он попытался сделать это, -- подумала она. --
Он мог попытаться..."
Джессика опустилась на колени подле Чани и протянула ей
кувшин. В ноздри Чани ударил сильный запах спайса. Она окунула
в жидкость палец и поднесла его к носу Пола. Потом она провела
смоченным в спайсе пальцем по его верхней губе. Ноздри юноши
затрепетали.
Джессика затаила дыхание.
-- Что ты делаешь? -- шепотом спросила она.
-- Тише!.. -- сказала Чани. -- Вы должны преобразовать
небольшое количество Воды. Быстрее!
В тоне голоса Чани слышалось знание, не спрашивая больше ни
о чем, Джессика поднесла кувшин ко рту и сделала небольшой
глоток.
Глаза Пола открылись. Он смотрел прямо на Чани.
-- Ей совсем необязательно изменять Воду Жизни, -- голос его
был слабым, но твердым.
Джессика, держа жидкость во рту, почувствовала, как ее тело
напрягается, почти автоматически преобразуя наркотик. В том
состоянии озарения, что всегда влекла за собой эта процедура,
она ощутила, что от Пола исходит свечение Жизни. Все ее чувства
отметили это.
И в это мгновение она поняла:
-- Ты пил Священную воду!
-- Совсем немного, -- сказал Пол. -- Одну каплю...
-- Как ты мог сделать такую глупость? -- сурово спросила
мать.
-- Он -- ваш сын, -- ответила за него Чани.
Джессика метнула на нее уничтожающий взгляд.
Теплая, всепонимающая улыбка тронула его губы.
-- Слушай, что говорит моя любимая, -- сказал он. -- Слушай
ее, мама. Она знает...
-- То, что могут другие, может и он, -- сказала Чани.
-- Когда капля была у меня во рту, когда я ощутил ее вкус и
запах, я понял, что она со мной делает, и я понял, что могу
сделать то, что сделала ты, -- сказал он. -- Ваши проекты Бене
Гессерит говорят о Квизатце Хедерахе, но они никогда не
отгадают, во скольких местах я побывал. За несколько минут я...
-- он резко оборвал себя и озадаченно посмотрел на Чани. -- Как
ты здесь очутилась? Ты должна быть... Почему ты здесь?
Он попытался приподняться на локтях. Чани мягким движением
остановила его:
-- Прошу тебя, Узул!
-- Я чувствую ужасную слабость, -- сказал он и обвел
взглядом комнату. -- Сколько времени я здесь?
-- Три недели ты находился в состоянии глубокого
беспамятства, жизнь едва теплилась в тебе.
-- Но ведь... я выпил ее одно мгновение назад и...
-- Одно мгновение для тебя -- три недели страха для меня, --
с укором произнесла Джессика.
-- Это была одна лишь капля, но я преобразовал ее, -- сказал
Пол. -- Я изменил Воду Жизни.
-- Предателем был Уйе. Я все расскажу тебе, Гурни. Улики
очевидны, и опровергнуть их невозможно. Мне безразлично, как ты
пришел к своим беспочвенным подозрениям, но если ты причинишь
вред моей матери... -- Пол выхватил из ножен криснож, -- ...я
возьму твою жизнь.
-- Уйе был кондиционным медиком! -- завопил трубадур. -- Он
был предназначен для имперского дома. Он не мог стать
предателем!
-- Я знаю способ устранить кондиционность, -- сказал Пол.
-- Улики? -- требовал Гурни.
-- Улики не здесь, они в сьетче Табр, далеко на юге, но...
-- Это уловка! -- задохнулся от гнева Гурни, и его рука
плотнее сомкнулась вокруг горла Джессики.
-- Нет, не уловка, -- в голосе Пола прозвучала такая печаль,
что сердце Джессики дрогнуло.
-- Я видел сообщение, перехваченное у агента Харконненов, --
заявил Гурни. -- В нем прямо говорилось...
-- Я тоже видел его. Мой отец показал мне его однажды ночью
и объяснил, что это трюк Харконненов, чья цель -- заставить его
подозревать женщину, которую он любит.
-- Айях! -- пробормотал Гурни. -- Ты не...
-- Спокойно, -- остановил его Пол. Монотонная холодность его
слов таила в себе такую твердость, какую Джессике не
приходилось слышать ни в чьем другом голосе.
"Он владеет Великим контролем", -- подумала она.
Рука Гурни на ее шее дрогнула. Кончик ножа у ее спины
неуверенно шевельнулся.
-- Чего ты не слышал, так это рыданий моей матери в ту ночь,
когда она потеряла своего герцога. -- Голос Пола звучал
по-прежнему ровно. -- И ты не видел, как в глазах ее
разгоралось пламя, когда она говорила об убийцах Харконненах.
Чего ты не помнишь, так это уроков, полученных тобой в
харконненских темницах. И ты еще говорил, что гордишься дружбой
с моим отцом! Видно, ты не понял разницы между Харконненами и
Атридесами, если не можешь отличить запах харконненской стряпни
по особенной, свойственной лишь ей вони?! Неужели ты не постиг
того, что верность у Атридесов покоится на любви, тогда как у
Харконненов -- на ненависти? Неужели тебе не ясен механизм
этого предательства?
-- Но ведь Уйе... -- пробормотал Гурни.
-- Улики, которыми мы располагаем, -- говорил Пол, -- это
письмо, написанное его собственной рукой, в котором он сам
сознается в своем предательстве. Я клянусь тебе в этом своей
любовью к тебе, которая будет гореть во мне даже после того,
как я увижу тебя на этом полу мертвым.
Слушая своего сына, Джессика восхищалась его мудростью,
внутренней силой и самоконтролем.
-- Мой отец обладал чутьем на людей. Он редко кого одаривал
своей любовью, но никогда не ошибался. Слабость его заключалась
лишь в неверном понимании ненависти: он думал, что тот, кто
ненавидит Харконненов, не может его предать, -- Пол посмотрел
на мать. -- Она знает об этом. Я передал ей слова отца о том,
что он никогда в ней не сомневался.
Джессика почувствовала, что теряет контроль над собой, и
закусила губу. Видя твердость Пола, она понимала, чего стоят
ему эти слова. Ей хотелось подбежать к нему, спрятать его
голову у себя на груди, чего она никогда не делала раньше. Но
рука на ее горле перестала дрожать, и острие ножа на ее спине
снова сделалось спокойным.
-- Одна из самых ужасных минут в жизни ребенка, -- продолжал
Пол, -- это та, когда он обнаруживает, что его отец и мать --
существа из плоти и крови, любящие друг друга той любовью,
которую ему не дано испытать. Это -- огромное потрясение в его
жизни, когда, он вдруг осознает свое одиночество и
раздвоенность. Но мгновения эти несут в себе свою правду, и от
этого не отмахнешься. Я слышал моего отца, когда он говорил с
моей матерью. Она не предательница. Гурни.
Джессика обрела наконец голос:
-- Гурни, отпусти же меня. -- В ее словах не было особой
интонации, ничего, чтобы могло бы подействовать на волю Гурни,
но руки его разжались. Она подошла к Полу и остановилась перед
ним, не прикасаясь к нему.
-- Пол, -- сказала она. -- Эта Вселенная дарит нам и другие
откровения, Я вдруг поняла, как пользовалась тобой, чтобы
направить тебя по избранному мною пути... пути, который я
вынуждена была выбирать -- если это только может служить
извинением -- из-за полученного мною воспитания. -- Она
судорожно вобрала в себя воздух и посмотрела сыну прямо в
глаза. -- Пол... теперь я хочу, чтобы ты сам выбрал дорогу к
своему счастью. Твоя женщина -- женщина пустыни, женись на ней,
если ты этого желаешь. Сделай это и не смотри ни на кого и ни
на что. Я тебя...
Увидев, что взгляд Пола устремился мимо нее, она обернулась.
Гурни стоял на том же самом месте, но нож его был вложен в
ножны, а плащ на груди распахнут, обнажая гладкую серую ткань
стилсьюта того типа, какие контрабандисты выменивают близ
сьетчей.
-- Вонзи свой нож сюда, в мою грудь, -- пробормотал Гурни.
-- Я говорю: убей меня, и покончим с этим. Я обесчестил свое
имя! Я предал своего герцога! Что ж, лучше всего...
-- Замолчи!
Гурни непонимающе посмотрел на Пола.
-- Застегни плащ и перестань строить из себя дурака! --
оборвал его Пол. -- Хватит с меня глупостей на сегодня.
-- Говорю тебе, убей меня! -- в гневе закричал Гурни.
-- Ты знаешь меня достаточно хорошо, -- сказал Пол. -- Не
считай меня круглым идиотом! Неужели я должен вот так, за
здорово живешь, расправиться с человеком, который мне нужен?
Гурни посмотрел на Джессику и проговорил жалобно и умоляюще,
что было ему совсем не свойственно:
-- Тогда вы, моя госпожа, пожалуйста... убейте меня.
Джессика подошла к нему и положила руку ему на плечо.
-- Гурни, почему ты считаешь, что Атридесы должны убивать
тех, кого они любят? -- мягким жестом она запахнула плащ у него
на груди.
Гурни бессвязно бормотал:
-- Но я...
-- Ты думал, что защищаешь память герцога, -- договорила
она, -- и я чту тебя за это.
-- Моя госпожа, -- прошептал Гурни. Он уронил голову на
грудь, изпод его опущенных век катились слезы.
-- Будем считать все, что случилось, минутным
недоразумением, возникшим среди друзей, -- в ее голосе Пол
услышал успокаивающие интонации. -- Все кончено, и мы должны
быть рады тому, что оно никогда больше не повторится.
Гурни посмотрел на нее блестящими от слез глазами.
-- Тот, прежний, Гурни Хэллек, которого я знала, с
одинаковым искусством владел и ножом, и бализетом, --
проговорила Джессика. -- Его игра на бализете восхищала меня
как ничья другая. Неужели Гурни Хэллек не помнит, как я часами
с восторгом слушала его, когда он играл для меня? Бализет все
еще у тебя, Гурни?
-- У меня есть новый, -- сказал Гурни. -- Я взял его на
Чузуке, ладный инструмент. Звучит, как настоящая Варота, хотя
клейма на нем и нет. Я думаю, что он сделан учеником Вароты,
который... -- Он вдруг оборвал себя. -- Что-то я разболтался не
в меру, моя госпожа. Все это глупости...
-- Это не глупости, Гурни, -- возразил ему Пол.
Он подошел, встал рядом с матерью и посмотрел Гурни прямо в
глаза.
-- Не глупости, если это доставляет радость людям. Я очень
хотел бы, чтобы ты сейчас сыграл для нас. С планом битвы можно
и повременить. Мы все равно не начнем ее раньше завтрашнего
дня.
-- Я... я пойду возьму в коридоре свой бализет, -- Гурни
обошел их и скрылся за занавесями.
Пол положил руку на руку матери и почувствовал, что та
дрожит.
-- Все прошло, мама, -- сказал он.
Не поворачивая головы, она взглянула на него уголком глаз:
-- Прошло?
-- Конечно, Гурни...
-- Гурни? Ах, да... -- она опустила глаза.
Занавеси разошлись, и вошел Гурни с бализетом. Избегая
смотреть им в глаза, он принялся настраивать его. Драпировки на
стенах глушили эхо, делая звучание инструмента мягким и
интимным.
Пол подвел мать к подушкам и усадил ее так, чтобы спиной она
опиралась о толстые ковры на стенах. Внезапно Пола поразило то,
какой постаревшей она выглядит с иссушенным пустыней лицом, с
морщинами в уголках синих глаз.
"Она устала, -- подумал он. -- Мы должны найти способ
облегчить ее бремя".
Гурни взял аккорд.
Пол посмотрел на него и сказал:
-- Я... у меня срочное дело. Я скоро вернусь.
Гурни посмотрел на него отсутствующим взглядом, как будто он
был сейчас вновь под открытым небом Каладана, где на горизонте
громоздились тучи, обещая дождь.
Пол силой заставил себя направиться к выходу и, раздвинув
тяжелые занавеси, вышел в коридор. Он слышал, как Гурни за его
спиной повел мелодию, и помедлил немного, слушая музыку.
Сады и виноградники,
Полногрудые гурии,
Чаши полные вина передо мной.
Почему же твержу я о битвах,
О покрытых песком горах?
Почему на лице моем слезы?
Небеса надо мной разверзлись
И сулят мне любое богатство,
Подставляй лишь свои ладони.
Отчего же в мыслях моих преграды --
Яд смертельный, опущенный в чашу?
Почему на лице моем слезы?
Меня манят прекрасные руки,
Красотою своей ослепляя,
Обещая восторги Эдема.
Отчего ж мои мысли о шрамах,
Мои думы о старых грехах?..
Отчего я в слезах засыпаю?
Перед Полом возник появившийся из-за угла курьер --
федайкин, закутанный в плащ. Капюшон его бурнуса был откинут,
плотно застегнутый стилсьют указывал на то, что человек только
что из пустыни.
Пол знаком велел ему остановиться. Тот поклонился, сложив
ладони перед собой, как если бы приветствовал, согласно
ритуалу. Преподобную мать или сайадину, и сказал:
-- Муаддиб, вожди начинают прибывать на Совет.
-- Так скоро?
-- Это те, за которыми Стилгар посылал раньше, когда он
думал... -- человек умолк.
-- Понимаю, -- Пол оглянулся на слабый звук бализета, думая
о старинной песне, которую выбрала его мать, -- песне,
сочетающей в себе радостную мелодию и грустные слова.
-- Скоро сюда вместе с другими придет Стилгар. Покажи ему,
где ожидает моя мать.
-- Я буду ждать здесь, Муаддиб, -- сказал курьер.
-- Да, жди здесь.
Пол прошел мимо человека и углубился в пещеру, направляясь к
тому месту, где был бассейн для сбора воды. В таком месте
должен быть маленький Шаи-Хулуд, червь не больше девяти метров
длиной, надежно спрятанный за стенками водяной ловушки.
Создатель избегал появления воды -- она была для него ядом, и
утопление Создателя было величайшей тайной Свободных, поскольку
в результате возникала особая субстанция -- Вода Жизни -- яд,
изменить который могла только Преподобная мать.
Решение пришло к Полу в тот момент, когда он смотрел в лицо
опасности, угрожавшей его матери. Ни одна тропа будущего,
которую он видел, не указывала на подобную опасность, исходящую
от Гурни Хэллека. Будущее, серое облако будущего несло с собой
чувство, будто вся Вселенная, скрученная в клубок, повисла над
ним, подобно призрачному миру.
Его организм привык к с пай су, и он постепенно входил в
такое состояние, когда способность предвидения становилась все
слабее и слабее, когда будущее видится все более тускло. "Я
должен его видеть! -- решил Пол. -- Я утоплю Создателя и
посмотрю, действительно ли я Квизатц Хедерах, способный
перенести испытание, которое переносит Преподобная мать".
И вот на третий год войны пустыни случилось так, что Пол
Муаддиб лежал один в Птичьей пещере.
И лежал он как мертвый, погруженный в откровение Воды Жизни,
преодолевая границы Времени благодаря яду, который дает жизнь.
Так исполнилось пророчество о том, что Лизан ал-Гаиб мог быть
живым и мертвым одновременно.
Принцесса Ирулэн.
Собрание легенд Арраки.
В предрассветной тьме Чани вышла из долины Хаббания, слыша,
как жужжит топтер, доставивший ее с юга. Она направлялась к
тайной пещере. Позади нее, держась на расстоянии, прячась за
уступами скал, продвигался эскорт, оберегавший ее от
опасностей. Он подчинялся требованию женщины Муаддиба, матери
его первенца, которая пожелала идти одна.
"Почему он меня вызвал? -- спрашивала она себя. -- Ведь он
сам велел мне оставаться на юге с маленьким Лето и Алией".
Подобрав плащ, она быстро скользнула вдоль скалистого
барьера и пошла вверх по крутой тропе, распознать которую в
темноте мог лишь глаз, привыкший к условиям пустыни.
Обломки камней скользили у нее под ногами, но она
пробиралась вперед с врожденной ловкостью.
Подъем развлек ее, несколько разогнав тревогу, вызванную
молчаливым исчезновением эскорта и тем, что за ней был послан
топтер. Втайне она радовалась близкому свиданию с Полом
Муаддибом, ее Узулом. Его имя стало боевым кличем всей планеты:
"Муаддиб! Муаддиб!" Но она знала другого человека, с другим
именем, отца ее сына, нежного любовника.
Высокая человеческая фигура возникла из-за скалы сверху и
сделала знак поспешить. Она ускорила шаги. На восточном
горизонте показалась узкая полоска света. Птицы звонко
приветствовали зарю, взмывая в небо.
Человек наверху не принадлежал к ее эскорту. "Отейм?" --
подумала она, подмечая в движениях и манере держаться знакомые
черты. Она подошла к нему и узнала в свете разгорающейся зари
широкое, плоское лицо лейтенанта-федайкина. Голова его была
непокрыта, а фильтр укреплен у рта небрежно, как делают тогда,
когда выходят в пустыню на короткое время.
-- Торопись, -- прошептал он и через открытую трещину провел
ее в пещеру-тайник. -- Скоро станет светло. -- Он закрыл за
собой отверстие. -- Патруль Харконненов летает то тут, то там.
Они не должны обнаружить наше местонахождение.
Они вошли в узкий боковой проход, ведущий к Птичьей пещере.
По пути их следования загорались глоуглобы. Наконец Отейм
обогнал ее и сказал:
-- Иди за мной, теперь уже скоро.
Они прошли коридор, еще одну дверь-клапан, еще коридор и
вошли в помещение, которое предназначалось для отдыха сайадины
в дневное время. Каменный пол покрывали ковры и подушки, стены
прятались под узорчатыми тканями с изображенным на них красным
ястребом. Низкий складной столик у одной из стен был завален
бумагами, от которых исходил аромат спайса.
Преподобная мать сидела одна, прямо против входа. Она
посмотрела на вошедших отсутствующим, устремленным в себя
взглядом, вызывавшим невольную дрожь.
Отейм сложил ладони у груди:
-- Я привел Чани, -- с этими словами он поклонился и исчез
за занавесами.
И Джессика подумала: "Как я скажу об этом Чани?"
-- Как чувствует себя мой внук? -- спросила Джессика.
"Значит, приветствие будет ритуальным, -- подумала Чани, и
страхи ее вернулись вновь. -- Где Муаддиб? Почему его здесь
нет? Почему он меня не встречает?"
-- Он здоров и счастлив, матушка, -- ответила Чани. -- Я
оставила его и Алию на попечение Хары.
"Матушка", -- подумала Джессика. -- Да, она имеет право
называть меня так в ритуальном приветствии. Она подарила мне
внука".
-- Я слышала, что из сьетча Коануа была прислана в подарок
материя, -- ровным, невыразительным голосом произнесла
Джессика.
-- Это прекрасная материя.
-- Прислала ли мне Алия записку?
-- Нет. Но сейчас люди сьетча стали привыкать к ее
странностям, и стало легче.
"Почему она тянет? -- подумала Чани. -- Случилось нечто
важное, иначе за мной не прислали бы топтер. А мы никак не
можем покончить с ритуалом".
-- Часть новой материи мы должны употребить на одежду для
маленького Лето, -- тон оставался сухим и безжизненным.
-- Как пожелаете, матушка, -- в тон ей сказала Чани. -- Есть
ли новости с поля боя? -- она изо всех сил старалась сохранять
бесстрастное выражение лица, опасаясь, что Джессика может
понять истинный смысл вопроса -- он был о Муаддибе.
-- Новые победы. Раббан осторожно намекает на перемирие. Его
посланные лишились воды. В некоторых деревнях синков Раббан
даже пошел на снижение налогов. Люди понимают, что он делает
это из страха перед нами.
-- Все идет так, как предсказал Муаддиб, -- сказала Чани.
Она прямо посмотрела на Джессику, стараясь подавить свои
страхи. "Я произнесла его имя, но она не отозвалась на это. На
этом застывшем каменном лице ничего нельзя прочесть... такой я
ее еще никогда не видела. Что с моим У зудом?"
-- Хотелось бы мне оказаться сейчас на юге, -- сказала
Джессика. -- Оазисы были так прекрасны, когда мы их покидали.
Не так уж далек тот день, когда вся земля станет цветущей.
-- Земля прекрасна, это правда, но на ней много скорби.
-- Скорбь -- гордость победы, -- ответила Джессика.
"Не подготавливает ли она меня к скорби?" -- спросила себя
Чани.
-- Так много женщин, оставшихся без мужчин. Мне завидовали,
когда узнали, что меня вызывают на север.
-- Это я тебя вызвала, -- ответила Джессика на ее непрямой
вопрос.
Чани чувствовала, как сильно забилось в ее груди сердце.
Страшась того, что она могла услышать, она едва не зажала уши
руками. И все же голос ее прозвучал ровно, когда она заметила:
-- Послание подписано Муаддибом.
-- Я сама подписала его так в присутствии лейтенанта. Это
было необходимой уверткой, -- призналась Джессика. А про себя
подумала: "Она стойкая женщина. Она умеет держаться даже тогда,
когда страх наполняет ее до краев. Да, она может быть той, кто
нам нужен".
Лишь слабый намек на покорность мелькнул в словах Чани,
когда она проговорила:
-- Теперь вы можете сказать то, что должны сказать.
-- Ты мне была нужна здесь для того, чтобы помочь оживить
Пола, -- с усилием проговорила Джессика и подумала: "Я сказала
именно то, что нужно. Теперь она знает, что Пол жив и что ему
грозит опасность -- и все это выражено в одном слове".
Чани помедлила лишь одно мгновение, приходя в себя.
-- Что именно я должна сделать? -- Ей хотелось броситься к
Джессике, трясти ее за плечи и кричать: "Отведи меня к нему!"
Но она молча ждала ответа.
-- Я подозреваю, что Харконненам удалось спрятать среди нас
агента, чтобы отравить Пола. Это единственное правдоподобное
объяснение. В высшей степени необычный яд: я самым тщательным
образом исследовала его кровь, но не обнаружила его.
-- Яд?! Пол страдает! Я пойду... -- Чани шагнула вперед.
-- Он без сознания, -- сказала Джессика. -- Его жизненные
процессы настолько вялы, что могут быть обнаружены лишь самым
чутким прибором. Мне страшно даже подумать о том, что могло бы
произойти, если бы я не нашла его лежащим в углу пещеры.
-- Вы вызвали меня сюда не только из вежливости, -- сказала
Чани. -- У вас были другие соображения. Я слишком хорошо вас
знаю. Преподобная мать. Скажите же, что я могу сделать такого,
чего не можете вы?
"Она храбрая, милая и такая... восприимчивая, -- подумала
Джессика. -- Из нее получилась бы прекрасная Бене Гессерит",
-- Может быть, тебе будет трудно в это поверить, но я сама
толком не знаю, зачем посылала за тобой. Просто был такой
импульс, неожиданная мысль: "Пошли за Чани!"
И тут Чани впервые заметила печаль на лице Джессики,
неприкрытую боль в ее глазах. Руки безвольно лежали вдоль
застывшего в неподвижности тела, укрытого плащом. Кожа на лице
казалась восковой и безжизненной.
-- Я сделала все, что было в моих силах, -- добавила
Джессика. -- Это "все"... оно настолько шире всего, что
подразумевается обычно под этим словом, что тебе трудно это
представить. И все же... я потерпела неудачу.
-- Этот старый друг... Хэллек, он не может быть предателем?
-- Только не Гурни! -- ответила Джессика.
Эти два слова заключали в себе очень многое, и Чани увидела
за ними поиски, сомнения, воспоминания о старых ошибках...
Чани выпрямилась и поправила платье цвета пустыни.
-- Отведите меня к нему!
Джессика встала и сквозь занавеси на левой стене вышла из
комнаты.
Чани последовала за ней и оказалась в помещении, которое
служило кладовой. Пол лежал у дальней стены на походных
подушках. Единственный глоуглоб над его головой освещал его
лицо.
Чани подавила желание броситься вперед, рухнуть на колени
возле него. Вместо этого она обратилась мыслями к сыну,
маленькому Лето. В это мгновение она поняла, что и Джессика
однажды пережила подобное: когда смерть угрожала ее мужу, она
переключилась на мысли о своем юном сыне. Осознав это, Чани
ощутила тесную связь между собой и старшей женщиной. Она
протянула руку и вложила ее в руку Джессики. Ответное пожатие
было до боли крепким.
-- Он жив, -- поспешила успокоить ее Джессика. -- Уверяю
тебя, он жив. Но нить его жизни так глубоко спрятана, что ее
можно не распознать. Кое-кто из вождей уже шепчется по углам,
что во мне говорит только мать, а не Преподобная мать, что мой
сын давно мертв, а я не хочу отдавать племени его воду.
-- Сколько времени он находится в таком состоянии? --
спросила Чани.
-- Три недели. Всю первую неделю я прилагала отчаянные
усилия, чтобы оживить его. Были собрания... споры...
расследования... Потом я послала за тобой. Федайкины повинуются
мне, и все же не следует закрывать глаза на то, что... -- Она
провела языком по губам, наблюдая, как Чани приближается к
Полу.
Чани стояла теперь над ним, глядя на мягкую юношескую
бородку, обрамлявшую его лицо. Она проследила глазами высокую
линию бровей, крупно очерченный нос, закрытые глаза -- черты,
кажущиеся такими мирными в своей неподвижности.
-- Как его кормят? -- спросила Чани.
-- Требования его плоти настолько ничтожны, что он еще не
нуждается в еде.
-- Многие ли знают о том, что с ним случилось?
-- Лишь ближайшие его советники, некоторые вожди, федайкины
и, естественно, тот, кто дал ему яд.
-- Кого вы подозреваете?
-- Расследование нежелательно.
-- Что говорят федайкины?
-- Они верят в то, что Пол находится в священном трансе,
собирая свои святые силы перед решающей битвой. Я сама
предложила такое объяснение.
Чани опустилась на колени возле подушек и наклонилась к
самому лицу Пола. Она мгновенно почувствовала разницу в составе
воздуха возле его лица... Это был всего лишь спайс, чей запах
сопровождал каждый шаг Свободных. И все же...
-- Вы не были рождены для спайса, подобно нам, -- сказала
Чани. -- Вы исследовали возможность того, что его тело
воспротивилось повышенной дозе спайса?
-- Все реакции на аллергию отрицательные, -- сказала
Джессика. Она закрыла глаза, внезапно ощутив неимоверную
усталость.
"Сколько ночей я провела без сна? -- спросила она себя. --
Не помню, когда я спала последний раз".
-- Когда вы изменяли Воду Жизни внутри себя, -- напомнила ей
Чани, -- вы опирались на знание своего внутреннего мира.
Использовали ли вы это знание, когда проверяли его кровь?
-- Нормальная кровь Свободного, полностью приспособленная к
местному рациону и условиям жизни.
Чани села на корточки и, преодолевая страх, начала изучать
лицо Пола. Она научилась этому, наблюдая за Преподобной
матерью. Время можно было направить на служение разуму. Ее лицо
выражало предельную сосредоточенность.
-- Здесь есть Создатель? -- спросила Чани.
-- Есть, -- ответила Джессика. -- В такие дни мы не можем
обходиться без них: каждая победа требует благословения; каждая
церемония перед рейдом...
-- Но ведь Пол Муаддиб не любит церемоний.
Джессика устало кивнула, вспомнив, как чувства сына
восставали против спайсового одурманивания и того состояния,
которое оно за собой влекло.
-- Как ты об этом узнала? -- спросила Джессика.
-- Из разговоров.
-- Слишком много болтовни, -- недовольно проворчала
Преподобная мать.
-- Достаньте мне сырой воды Создателя!!
Джессика оцепенела, уловив в голосе Чани повелительные
интонации; потом она заметила предельную собранность молодой
женщины и распорядилась послать за водой.
Чани сидела, не сводя глаз с Пола.
"А что, если он попытался сделать это, -- подумала она. --
Он мог попытаться..."
Джессика опустилась на колени подле Чани и протянула ей
кувшин. В ноздри Чани ударил сильный запах спайса. Она окунула
в жидкость палец и поднесла его к носу Пола. Потом она провела
смоченным в спайсе пальцем по его верхней губе. Ноздри юноши
затрепетали.
Джессика затаила дыхание.
-- Что ты делаешь? -- шепотом спросила она.
-- Тише!.. -- сказала Чани. -- Вы должны преобразовать
небольшое количество Воды. Быстрее!
В тоне голоса Чани слышалось знание, не спрашивая больше ни
о чем, Джессика поднесла кувшин ко рту и сделала небольшой
глоток.
Глаза Пола открылись. Он смотрел прямо на Чани.
-- Ей совсем необязательно изменять Воду Жизни, -- голос его
был слабым, но твердым.
Джессика, держа жидкость во рту, почувствовала, как ее тело
напрягается, почти автоматически преобразуя наркотик. В том
состоянии озарения, что всегда влекла за собой эта процедура,
она ощутила, что от Пола исходит свечение Жизни. Все ее чувства
отметили это.
И в это мгновение она поняла:
-- Ты пил Священную воду!
-- Совсем немного, -- сказал Пол. -- Одну каплю...
-- Как ты мог сделать такую глупость? -- сурово спросила
мать.
-- Он -- ваш сын, -- ответила за него Чани.
Джессика метнула на нее уничтожающий взгляд.
Теплая, всепонимающая улыбка тронула его губы.
-- Слушай, что говорит моя любимая, -- сказал он. -- Слушай
ее, мама. Она знает...
-- То, что могут другие, может и он, -- сказала Чани.
-- Когда капля была у меня во рту, когда я ощутил ее вкус и
запах, я понял, что она со мной делает, и я понял, что могу
сделать то, что сделала ты, -- сказал он. -- Ваши проекты Бене
Гессерит говорят о Квизатце Хедерахе, но они никогда не
отгадают, во скольких местах я побывал. За несколько минут я...
-- он резко оборвал себя и озадаченно посмотрел на Чани. -- Как
ты здесь очутилась? Ты должна быть... Почему ты здесь?
Он попытался приподняться на локтях. Чани мягким движением
остановила его:
-- Прошу тебя, Узул!
-- Я чувствую ужасную слабость, -- сказал он и обвел
взглядом комнату. -- Сколько времени я здесь?
-- Три недели ты находился в состоянии глубокого
беспамятства, жизнь едва теплилась в тебе.
-- Но ведь... я выпил ее одно мгновение назад и...
-- Одно мгновение для тебя -- три недели страха для меня, --
с укором произнесла Джессика.
-- Это была одна лишь капля, но я преобразовал ее, -- сказал
Пол. -- Я изменил Воду Жизни.