Страница:
-- Это еще нужно проверить, -- прохрипела старая женщина.
Обернувшись с удивительной быстротой, она оглядела толпу.
-- Скажи им, Стилгар.
-- Должен ли я?
-- Мы -- люди Мисра, -- выдохнула старуха. -- С тех пор как
наши предки пришли из Нилотик ал-Оруба, мы узнали полет и
смерть. Молодые продолжают жить, чтобы наш народ не умер.
Стилгар глубоко вздохнул и сделал два шага вперед.
Все собравшиеся в пещере -- их было, как подсчитала
Джессика, уже около двенадцати тысяч человек -- стояли молча,
почти без движения. Это заставило ее почувствовать себя
маленькой и полной опасений.
-- Сегодня ночью нам, быть может, придется покинуть этот
сьетч, так долго служивший нам укрытием, и уйти на юг в
пустыню, -- сказал Стилгар. Его голос гремел над обращенными к
нему лицами, вибрируя от заключенной в нем силы, усиленный
рупором.
Толпа хранила молчание.
-- Преподобная мать сказала мне, что не выдержит еще одну
хайру. Раньше мы обходились без Преподобной матери, но в таком
положении плохо искать новый дом.
Теперь в толпе послышался ропот, люди зашевелились, и на их
лицах отразилось беспокойство.
-- Чтобы этого не произошло, -- сказал Стилгар, -- наша
новая Сайадина, Джессика Сверхъестественная, согласилась на
этот обряд. Она попытается пройти испытание, чтобы мы не
потеряли силу нашей Преподобной матери.
"Джессика Сверхъестественная", -- подумала Джессика. Она
видела, что Пол вопросительно смотрит на нее, однако в
присутствии всех этих незнакомых людей он вынужден был хранить
молчание.
"Что будет с ним, если я не выдержу испытания и умру?" И
снова она почувствовала, как ее наполняют сомнения.
Чани помогла старой Преподобной матери сесть на ступеньку
под акустическим сводом и вернулась к Стилгару.
-- Мы ничего не потеряем, если Джессика потерпит поражение,
-- сказал Стилгар. -- Тогда Чани, дочь Льета, будет посвящена в
Сайадины. -- Он отступил в сторону.
Из глубины акустического свода до них донесся голос старой
женщины, ее хриплый шепот:
-- Чани вернулась из своего хайра. Чани видела Воды.
Толпа согласно ответила:
-- Она видела Воды.
-- Я посвящаю дочь Льета в сайадины, -- прошептала старуха.
-- Она принимается, -- ответила толпа.
Слова церемонии едва доходили до сознания Пола. Он все еще
был сосредоточен мыслями на том, что было сказано о его матери.
"Что, если она потерпит поражение?"
Он повернулся и посмотрел на ту, которую называли
Преподобной матерью, изучая высохшее лицо старухи, ее бездонные
глаза густосинего цвета. Казалось, ее может унести легкий порыв
ветра, но все же было в ней нечто, указывающее на то, что она
могла бы пройти тропой кориолисового шторма и выйти из него
неуязвимой. Она излучала тот же ореол властности, что и
Преподобная мать Гайус Хелен Моахим, которая испытывала его
мучительной болью с помощью Гом Джаббара.
-- Я, Преподобная мать Ромалло, чей голос говорит, как
множество голосов, объявляю вам, -- сказала старая женщина, --
что Чани становится сайадиной.
-- Решено, -- отозвалась толпа.
Старая женщина прошептала.
-- Я даю ей серебряные небеса и золотую пустыню, сверкающие
скалы и зеленые поля, которые будут. Я даю все это сайадине
Чани. И если она забудет, что она слуга всех нас, да падет на
нее тяжкое наказание, лежащееся в этой Церемонии Семени! Да
будет это непреложным, как непреложно то, что Шаи-Хулуд получит
вот это! -- Она подняла высохшие коричневые руки и снова
уронила их.
Джессика чувствовала, что церемония смыкается вокруг нее все
плотнее, отрезая путь к отступлению; она встретила
вопросительный взгляд Чани и начала готовиться.
-- Пусть выйдут вперед Хозяева Воды, -- сказала Чани, и лишь
легкая дрожь неуверенности послышалась в ее девичьем голосе.
"Теперь, -- поняла Джессика, -- наступает самый
ответственный момент". Это ощущалось в особом внимании толпы, в
глубокой тишине вокруг.
По открывшемуся в глубине проходу двинулась из глубины
пещеры процессия мужчин. Они шли парами, и каждая пара несла
маленький кожаный мешок размером с половину человеческой
головы. Мешочки были обильно смазаны.
Те двое, что шли впереди, сложили свою ношу у ног Чани и
отступили.
Джессика посмотрела на мужчин, потом на мешки. Капюшоны
мужчин были откинуты, открывая длинные волосы, уложенные на
затылке в узел. Темные глаза смотрели на нее в упор.
Джессика ощутила распространяемый мешочками запах корицы.
"Спайс?" -- спросила она себя.
-- Там вода? -- спросила Чани.
Хозяин Воды, стоявший слева, -- человек с багровым шрамом на
переносице -- кивнул.
-- Там вода, сайадина, -- сказал он. -- Но мы не можем ее
пить.
-- Это семя?
-- Там семя.
Чани встала на колени и положила руки на мешочек.
-- Будь благословенна вода и будь благословенно семя.
Ритуал был хорошо знаком Джессике, и она обернулась к
Преподобной матери Ромалло. Глаза старой женщины были закрыты,
а голова опущена на грудь, как будто старуха спала.
-- Сайадина Джессика, -- сказала Чани.
Джессика обернулась и посмотрела на девушку.
-- Ты подвергалась испытанию благословенной Водой?
Прежде чем Джессика успела ответить, Чани продолжала:
-- Ты не могла быть подвергнута испытанию благословенной
Водой. Ты -- пришелица извне.
По толпе прошел вздох, а от движения плащей поднялся
ветерок, пошевеливший волосы Джессики.
-- Урожай был велик. Создатель был уничтожен, -- сказала
Чани и принялась раскрывать горловину мешка.
Теперь, почувствовала Джессика, опасность вплотную
подступила к ней. Она посмотрела на Пола и увидела, что он
захвачен таинственностью обряда и смотрит только на Чани.
"Видел ли он этот момент во Времени?" -- подумала она и
приложила руку к мешочку, думая о своей неродившейся дочери и
спрашивая себя: "Имею ли я право рисковать нами обеими?"
Чани поднесла горлышко сосуда к Джессике и сказала:
-- Здесь Вода жизни, вода более великая, чем вода Кан, вода,
которая освобождает дух. Если ты -- Преподобная мать, она
откроет тебе Вселенную. Пусть рассудит нас Шаи-Хулуд.
Джессика почувствовала, что разрывается между долгом по
отношению к Полу и к своей нерожденной дочери. Ради Пола, она
знала это, ей надо принять мешочек и выпить его содержимое.
Однако она понимала таившуюся в этом опасность. Содержимое
мешочка имело горьковатый запах, напоминающий запах известных
ей ядов, и в то же время в нем было что-то незнакомое.
-- Ты должна выпить это, -- сказала Чани.
"Пути назад нет, -- напомнила себе Джессика. Ни одно из
качеств Бене Гессерит не приходило ей сейчас на помощь. -- Что
это? -- спрашивала она себя. -- Алкоголь? Наркотик?"
Она склонилась над горлышком, вдохнула запах эфира и
циннамона и вспомнила объяснения Дункана Айдахо. "Спайсовый
алкоголь!" Поднеся горлышко ко рту, она сделала такой маленький
глоток, какой только было возможно. Жидкость имела привкус
спайса и немного раздражала язык.
Чани нажала на бока мешка. Сильная струя его содержимого
хлынула в рот Джессике, и прежде чем та успела опомниться,
прошла ей в горло. Джессика была вынуждена проглотить жидкость.
Ей с трудом удалось сохранить спокойный и достойный вид.
-- Принять маленькую смерть труднее, чем настоящую, --
сказала Чани, выжидательно глядя на Джессику.
Джессика отступила, все еще прижимая к губам горлышко
сосуда. Она ощущала его содержимое ноздрями, небом, слизистой
оболочкой рта, глазной тканью. Теперь вкус его был приторно
сладким.
Прохлада...
Снова Чани послала Джессике струю жидкости в рот.
Теперь тонкий аромат...
Джессика изучала лицо Чани, ее миниатюрные черты, видя в нем
черты Льета, еще не выявленные временем.
"Они дают мне наркотик", -- подумала она. Однако он не был
похож на другие, известные ей наркотики, хотя опыт Бене
Гессерит и включал в себя огромное их множество.
Черты Чани были теперь такими ясными, словно каждая из них
была подсвечена изнутри.
Наркотик...
Молчание окружило Джессику плотной средой. Каждая клеточка
ее тела посылала ей сигналы о том, что с ней происходит что-то
важное. Она мысленно ощущала себя пылинкой, меньшей, чем
частица атома, но все же способной перемещаться и чувствовать
окружающее. Подобно внезапному озарению -- как будто
раздвинулись невидимые веси, -- к ней пришло сознание своей
психокинетической напряженности. Она была пылинкой, но в то же
время и не пылинкой.
Пещера вокруг нее оставалась прежней: Пол, Чани, Стилгар,
Преподобная мать Ром алло...
Преподобная мать!
В школе ходили слухи, что некоторые не выдерживали
испытания, что их уносил наркотик.
Джессика сконцентрировала внимание на Преподобной матери
Ромалло, поняв теперь, что все это происходит в мельчайший миг
остановившегося времени, об остановке которого известно лишь ей
одной.
"Почему остановилось время?" Она посмотрела вокруг, увидела
напряженное ожидание, застывшее на лицах людей, заметила
остановившуюся над головой Чани пылинку.
Ответ возник в ее голове подобно вспышке -- ее личное время
остановилось, чтобы спасти ее жизнь.
Она сконцентрировалась на психокинетическом исследовании,
заглядывая в себя, и сразу натолкнулась на препятствие из
клеток головного мозга -- сгусток темноты, от которого она
отпрянула.
"Вот место, о котором так часто вспоминала Преподобная мать,
-- подумала она, -- место, куда может заглянуть только квизатц
хедерах".
Осознание этого факта частично вернуло ей уверенность в
себе, и ей снова удалось сосредоточиться на своем состоянии
пылинки, напряженно ищущей опасность.
Она нашла ее в проглоченном наркотике.
Частицы ее плясали в ней с такой скоростью, что даже
остановка времени не могла замедлить их движения.
Пляшущие частицы... Она начала распознавать знакомые
структуры, атомные звенья.
"А-а-а!"... То был внутренний вздох ее разума, когда она
поняла природу яда.
Продолжая психокинетическое исследование, она проникла в
нее, устранила частицу кислорода, позволила еще одной частице
угля примкнуть к цепи, снова замкнула соединение кислорода с
водородом...
Изменение ширилось, нарастало все быстрее и быстрее -- по
мере того, как действие коммутатора открывало для контакта всю
поверхность.
Время выпустило ее из своих объятий, и она снова ощутила его
движение. Трубка, отходящая от мешочка, мягко тронула ее губы,
собирая остатки влаги.
"Чани забирает катализатор из моего тела с тем, чтобы
изменить состав яда в мешке... Почему?" -- подумала Джессика.
Кто-то усадил ее. Она увидела, что Преподобная мать Ромалло
усаживается рядом с ней на покрытое ковром возвышение. Сухая
рука дотронулась до ее шеи. И вдруг внутри ее сознания возникло
еще одно психокинетическое звено. Джессика попыталась отбросить
его, но оно все приближалось и приближалось...
Они встретились!
Это была крайняя степень близости.
Она была сейчас двумя людьми одновременно, не телепатически,
а химически. Она была старой Преподобной матерью! Однако, как
было ясно Джессике, Преподобная мать вовсе не считала себя
такой старой: перед внутренним взором Джессики возник образ
юной девушки, полной веселья и тонкого юмора.
И общее их сознание отозвалось голосом юной девушки:
-- Да, я такая!..
Джессика смогла лишь принять слова, но не смогла ответить на
них.
-- Ты скоро все это получишь, -- сказал внутренний образ.
-- Это -- галлюцинация, -- сказала себе Джессика.
-- У тебя есть лучшее объяснение этого, -- сказал внутренний
образ. -- Теперь не противоборствуй -- у нас мало времени... --
Последовала долгая пауза, а потом кто-то сказал:
-- Тебе следовало бы рассказать нам о своей беременности!
Джессика обрела голос, проговоривший:
-- Почему?
-- Изменение коснется вас обеих... Святая мать, что мы
наделали!
Джессика почувствовала в их общем сознании вынужденное
изменение и увидела внутри себя еще одну, яркую, частицу. Она
металась по кругу туда-сюда, излучая дикий ужас.
-- Тебе придется быть сильной, -- сказало изображение
Преподобной матери. -- Благодари судьбу за то, что носишь в
себе дочь -- зародыш мужского пола такого не выдержал бы.
Теперь осторожно... дотронься до своей дочери-образа. Используй
всю волю, всю материнскую нежность... еще нежнее... еще...
Крутящаяся искра приблизилась, и Джессика заставила себя
коснуться ее. Ужас навалился на Джессику, угрожая сломить ее и
поглотить. Она начала бороться с ним единственным известным ей
способом: "Я не буду бояться..."
Эта формула отчасти ее успокоила, яркая частица неподвижно
застыла напротив нее.
"Слова не помогут", -- сказала себе Джессика. Она настроила
себя на эмоциональные волны и излучала теперь спокойствие,
любовь и теплоту, Ужас исчез.
И снова присутствие старой Преподобной матери заявило о
себе, но теперь уже существовал триумвират сознании -- два
активных и одно находящееся в состоянии созерцания.
-- Время торопит меня, -- сказала Преподобная мать внутри их
общего сознания. -- Мне нужно многое передать тебе. И я не
уверена, сможет ли твоя дочь остаться умственно здоровой,
приняв все это. Но так нужно -- интересы племени превыше всего.
Картины познания закружились перед Джессикой. Это напомнило
лекцию по тренировке подсознания в школе Бене Гессерит, но
картины чередовались быстрее, так быстро, что делались почти
неразличимыми.
Все, о чем говорили изображения, было уже известно Джессике:
возлюбленный -- мужественный, бородатый, с синими глазами
Свободного. Джессика увидела его силу и нежность, узнала -- в
одно мгновение -- всего его -- через воспоминание Преподобной
матери.
Сейчас не было времени думать о том, какое действие могло
произвести все это на зародыш ее дочери. В пору лишь было
принимать и отвечать. Знания вливались в Джессику, как важные,
так и неважные.
"Зачем мне нужно так глубоко погружаться в жизнь племени?"
-- спросила она себя.
Слишком поздно осознала Джессика случившееся: старая женщина
умирала и, умирая, вливала свой багаж знаний и опыта в
Джессику, подобно тому, как вливают воду в сосуд. Другая
частица, по мере того как наблюдала за ней Джессика, тускнела,
возвращаясь в зародышевое состояние. А старая Преподобная мать,
сознательно уходя из жизни, оставляла свою жизнь в памяти
Джессики. Она подтвердила это последними, слабыми, как вдох,
словами:
-- Как давно я ждала тебя! -- сказала она. -- Вот моя
жизнь...
Освобожденная, она вся была здесь.
"Теперь я -- Преподобная мать", -- сказала себе Джессика.
И она с несомненной ясностью поняла, что стала тем, что
понимают под титулом Преподобной матери: ядовитый наркотик
преобразил се.
Она знала, что именно так проделывают это и в школе Бене
Гессерит. Никто никогда не посвящал ее в тайну преображения, но
она знала это.
Конечный результат был тот же.
Джессика почувствовала что частица-дочь все еще трогает ее
внутреннее сознание, опробуя его -- без ответа.
Ужасное чувство одиночества пронзило Джессику, когда она
полностью осознала, что с ней случилось. Она видела свою жизнь
в разных фрагментах, замедляющих свое движение, и вся ее жизнь
закружилась вокруг нее так, что яснее сделалось это танцующее
взаимодействие.
По мере того как тело освобождалось от действия яда,
ощущение себячастицы несколько потускнело, но все же она
осознавала присутствие той, другой, частицы.
"Я сделала это, бедная моя нерожденная девочка! Я ввергла
тебя в эту Вселенную и подвергла твое "Я" всем разнообразным
воздействиям -- тогда как у тебя еще нет против них никакой
защиты.
Другая частица, отражающая то, что она влила в нее, источала
струйку любви.
Прежде чем Джессика успела ответить на этот призыв, она
почувствовала присутствие чего-то, настоятельно требующего
внимания. Существовало нечто, требующее немедленных действий.
Поискав это нечто, она обнаружила, что ей мешает то состояние
одурманенности, которым наполнил ее наркотик, "Я могу изменить
это, -- подумала она. -- Я могу изменить действие наркотика и
сделать его безвредным". Однако инстинктивно она поняла, что
это было бы ошибкой.
Она ясно представляла себе, что ей надо делать.
Джессика открыла глаза и указала на мешочек, который Чани
теперь держала над ее головой.
-- Эта вода освящена, -- сказала Джессика. -- Смешайте Воды,
пусть изменение коснется всех, чтобы люди смогли приобщиться к
этому освящению.
"Пусть катализатор продолжает свою работу, -- подумала она.
-- Пусть люди выпьют, и их сознание смешается на некоторое
время. Наркотик теперь безопасен... теперь, когда его изменила
Преподобная мать".
Но требовательная память вела в ней свою работу, толкая к
действию. Она понимала, что должна сделать что-то еще, но
наркотик мешал сосредоточиться. "Старая Преподобная мать..." --
вспомнила она.
-- Я соединилась с Преподобной матерью Ромалло, -- сказала
Джессика; -- Ее больше нет, почтим ее память ритуалом.
"Откуда взялись во мне эти слова?" -- удивилась Джессика.
Она поняла, что они поднялись из глубин другой памяти, из
той жизни, которая была отдана ей и теперь стала частью ее
самой. И в то же время что-то, касающееся этого дара, было не
завершено.
"Позволь им устроить празднество, -- сказал голос внутри
нее. -- В их жизни так мало развлечений! Пройдет немало
времени, прежде чем я полностью растворюсь в твоей памяти. Мне
и сейчас уже трудно удерживать себя. Я вижу в твоем сознании
много интересного, о чем я и понятия раньше не имела".
И новое сознание-память открылось внутри Джессики, позволив
ей заглянуть в тайники другой Преподобной матери -- внутрь
Преподобной матери Ромалло -- и так без конца...
Джессика отпрянула, испугавшись, что сознание потеряется
внутри этих тождеств, но главный проход сознания по-прежнему
оставался открытым, показывая Джессике, что культура Свободных
была гораздо старше, чем она считала раньше.
Она узнала теперь, что Свободные -- люди, выросшие на этой
планете, очень слабохарактерны, они были постоянным объектом
облав, проводившихся с целью пополнения численности населения
колоний.
Джессика слышала плач людей, проходя через этот участок
памяти. Она пошла дальше по открывшейся перед ней дороге.
Воображаемый голос воскликнул:
-- Нам отказывают в хай ре!
Дальше на своем пути Джессика увидела хижины рабов на Бела
Тегузе, увидела, как производился отбор людей на Россаке и
Хармонтепе. Следы жестокого насилия открывались перед ней. И
она увидела вторжение прошлого, которое передавалось от
Сайадины к Сайадине: сначала простое слово, затерянное в песне,
потом отработанный до мелочей ритуал их собственной Преподобной
матери -- с открытием ядовитого наркотика на Россаке... а
теперь на Арраки развитие новой силы -- через открытую ими Воду
Жизни. Чей-то голос крикнул из древних глубин:
-- Никогда не прощать! Никогда не прощать!
Но внимание Джессики было переключено на открытие Воды
Жизни, на создание ее источника: жидкости, выделяемой умирающим
песчаным червем-Создателем. И когда она своей памятью увидела
сцену его убийства, у нее перехватило дыхание...
-- Мама, как ты себя чувствуешь?
Голос Пола нарушил ход ее мыслей, и она вышла из состояния
внутреннего созерцания, сознавая свой долг перед сыном и в то
же время негодуя на то, что ей помешали.
"Я подобна человеку, чьи руки онемели и ничего не чувствуют
с самого рождения, пока дар свыше не влил в них силу".
Мысль эта задержалась в ее сознании, завершая процесс:
-- Я говорю людям: смотрите! У меня есть руки! Но мне
говорят: "А что такое руки?"
-- Как ты себя чувствуешь? -- повторил Пол свой вопрос.
-- Хорошо.
-- Можно мне это пить? -- он указал на мешочек в руках Чани.
-- Они хотят, чтобы я это выпил.
Она уловила скрытый смысл его слов и поняла, что он
догадался, каким был яд до изменения, и беспокоился о ней. И
тут Джессика подумала, что способности Пола имеют границы: его
вопрос сказал ей о многом.
-- Ты теперь можешь это выпить, -- сказала она. -- Он
изменен. -- И она посмотрела на Стилгара, который не сводил с
нее глаз.
-- Теперь мы знаем, что ты не могла не оказаться настоящей,
-- сказал Стилгар.
Она поняла скрытый смысл сказанного, но одурманивающее
действие наркотика притупило ее чувства. Как тепло и приятно!
Как благородно со стороны Свободных ввести ее в такие контакты!
Пол понял, что наркотик продолжает оказывать действие на его
мать. Он поискал в своей временной памяти возможное будущее.
Это походило на обзор мгновений времени, беспорядочных, не
имеющих временной последовательности.
Что касается наркотика, то он мог получить знание, мог
понять, какое действие он оказывает на его мать, но знание это
было лишено системы.
Он внезапно понял, что видеть прошлое, находясь в настоящем,
-- это одно, однако истинная задача предвидения -- видеть
прошлое в будущем. Видение упорствовало, не будучи тем, чем
казалось.
-- Выпей это, -- сказала Чани и поднесла ему мешочек.
Пол выпрямился и посмотрел ей в глаза. Он почувствовал, как
напряжение сгустилось вокруг него. Он знал, что с ним случится,
если он выпьет этот спайсовый напиток. Он вернется к видению
чистого времени, он вознесется на головокружительную высоту и
должен будет преодолеть бесчисленные трудности.
Из-за спины Чани Стилгар сказал:
-- Пей, мальчуган, ты задерживаешь ход обряда.
Тогда Пол обернулся к толпе и услышал крики:
-- Хвала Муаддибу!
Он посмотрел на мать. Она, казалось, мирно спала,
застигнутая сном там, где она была, и дыхание ее было спокойным
и ровным. В памяти его всплыла фраза из будущего, бывшего его
одиноким прошлым: "Она спит в Воде Жизни".
Чани потянула его за рукав. Пол поднес горлышко к губам и
услышал крики толпы. Чани нажала на мешочек, жидкость хлынула
ему в горло, и он почувствовал головокружение.
Чани взяла у него мешочек и, нагнувшись, передала его в руки
людей. Его взгляд сосредоточился на ее предплечье.
Заметив направление его взгляда, Чани сказала:
-- Я могу оплакивать его, даже напоенная счастьем Вод: это
он дал нам такой дар. -- Она взяла его за руку и повела прочь с
возвышения. -- Мы с тобой схожи в этом, Узул: каждый из нас
потерял из-за Харконненов отца.
Пол пошел за ней. У него было такое ощущение, словно его
голова отделилась от туловища, а потом вернулась на место
измененной.
Они вошли в узкий коридор, стены которого были слабо
освещены. Пол почувствовал, что наркотик оказывает на него свое
действие, освобождая Время, словно запертый поток. Когда они
повернули в другой темный туннель, ему пришлось опереться на
руку Чани. Упругость и легкость ее тела, ощущаемого сквозь
ткань стилсьюта, заставляла сильнее биться его сердце.
Он попытался сосредоточиться на ней, но прошлое и будущее
срастались с настоящим, затеняя ее образ. Он видел ее на
бесчисленных путях.
-- Я знаю тебя, Чани, -- сказал он. -- Мы сидели под
уступом, и я разгонял твои страхи. Мы ласкали друг друга. Мы...
-- Он обнаружил, что утрачивает остроту зрения, и потерял
равновесие.
Чани помогла ему выпрямиться и, откинув желтые занавеси,
ввела его в свое жилище. Там были низкие столы, подушки, ложе
под оранжевым пологом.
Пол осознал, что они стоят, а Чани смотрит ему в лицо и
взгляд ее внешне спокоен, хотя и выдает ужас.
-- Скажи мне... -- прошептала она.
-- Ты -- сихайя, весна пустыни, -- также шепотом ответил он.
-- Когда племя принимает Воду Жизни, -- сказала она, -- все
мы... делим ложе. Я могу представить любого из остальных рядом
с собой, но только не тебя.
-- Почему?
-- В тебе есть что-то пугающее, -- сказала она. -- Я увела
тебя от остальных потому, что чувствовала, -- таково их
желание... Ты давишь на людей. Ты заставляешь нас... видеть.
Он с трудом выдавил из себя:
-- Что ты видишь?
Она посмотрела на свои руки.
-- Я вижу ребенка у себя на руках. Это -- наш ребенок, твой
и мой. -- Она дотронулась рукой до его губ. -- Когда я успела
узнать каждую твою черту?
"У них мало способностей, -- подсказал ему его сознание. --
Но они подавляют и их, потому что способность видения вызывает
в них ужас.
Он заметил, что Чани дрожит,
-- Что ты хочешь мне сказать? -- спросил он.
-- Узул...
-- Ты не можешь изменить будущего. -- Его захлестнула
жалость к ней. Он притянул ее к себе, погладил по голове.
-- Чани, не надо бояться.
-- Узул, помоги мне! -- закричала она.
Едва она выговорила эти слова, как он почувствовал, что
действие наркотика закончилось.
-- Ты так спокоен... -- сказала Чани.
Пол почувствовал себя в центре, на оси, вокруг которой
вращается мир, в котором была Чани.
-- Нет другого мира для мира, -- сказал он.
-- Ты плачешь, Узул? -- изумилась Чани. -- Узул, сила моя,
ты даешь влагу мертвым?! Каким?
-- Тем, что еще не мертвы, -- сказал он.
-- Тогда пусть наступит для них время Жизни!
Сквозь наркотик он почувствовал правоту ее слов.
-- Сихайя!
Она взяла в свои ладони его лицо.
-- Я больше не боюсь, Узул. Посмотри на меня.
-- Что видишь ты?
-- Я вижу, как мы дарим любовь друг другу -- это то, что мы
с тобой собираемся делать.
-- Ты сильная, Чани, -- прошептал он, -- Останься со мной...
-- Навсегда, -- сказала она и поцеловала его в щеку.
Не было ни одной женщины, ни одного мужчины, ни одного
ребенка, которые были бы близки по-настоящему с моим отцом.
Наиболее дружелюбными были отношения падишаха-императора с
графом Казмиром Фенрингом, другом его детства. Доказательством
расположения графа может служить то, как он ослабил подозрения
ландсраата после арраки некого дела. Моя мать говорила, что на
подкупы спайсом было потрачено более миллиона солариев, а ведь
были еще другие подарки: рабыни, королевские почести и
всяческие знаки внимания. Другое из имеющихся доказательств
Обернувшись с удивительной быстротой, она оглядела толпу.
-- Скажи им, Стилгар.
-- Должен ли я?
-- Мы -- люди Мисра, -- выдохнула старуха. -- С тех пор как
наши предки пришли из Нилотик ал-Оруба, мы узнали полет и
смерть. Молодые продолжают жить, чтобы наш народ не умер.
Стилгар глубоко вздохнул и сделал два шага вперед.
Все собравшиеся в пещере -- их было, как подсчитала
Джессика, уже около двенадцати тысяч человек -- стояли молча,
почти без движения. Это заставило ее почувствовать себя
маленькой и полной опасений.
-- Сегодня ночью нам, быть может, придется покинуть этот
сьетч, так долго служивший нам укрытием, и уйти на юг в
пустыню, -- сказал Стилгар. Его голос гремел над обращенными к
нему лицами, вибрируя от заключенной в нем силы, усиленный
рупором.
Толпа хранила молчание.
-- Преподобная мать сказала мне, что не выдержит еще одну
хайру. Раньше мы обходились без Преподобной матери, но в таком
положении плохо искать новый дом.
Теперь в толпе послышался ропот, люди зашевелились, и на их
лицах отразилось беспокойство.
-- Чтобы этого не произошло, -- сказал Стилгар, -- наша
новая Сайадина, Джессика Сверхъестественная, согласилась на
этот обряд. Она попытается пройти испытание, чтобы мы не
потеряли силу нашей Преподобной матери.
"Джессика Сверхъестественная", -- подумала Джессика. Она
видела, что Пол вопросительно смотрит на нее, однако в
присутствии всех этих незнакомых людей он вынужден был хранить
молчание.
"Что будет с ним, если я не выдержу испытания и умру?" И
снова она почувствовала, как ее наполняют сомнения.
Чани помогла старой Преподобной матери сесть на ступеньку
под акустическим сводом и вернулась к Стилгару.
-- Мы ничего не потеряем, если Джессика потерпит поражение,
-- сказал Стилгар. -- Тогда Чани, дочь Льета, будет посвящена в
Сайадины. -- Он отступил в сторону.
Из глубины акустического свода до них донесся голос старой
женщины, ее хриплый шепот:
-- Чани вернулась из своего хайра. Чани видела Воды.
Толпа согласно ответила:
-- Она видела Воды.
-- Я посвящаю дочь Льета в сайадины, -- прошептала старуха.
-- Она принимается, -- ответила толпа.
Слова церемонии едва доходили до сознания Пола. Он все еще
был сосредоточен мыслями на том, что было сказано о его матери.
"Что, если она потерпит поражение?"
Он повернулся и посмотрел на ту, которую называли
Преподобной матерью, изучая высохшее лицо старухи, ее бездонные
глаза густосинего цвета. Казалось, ее может унести легкий порыв
ветра, но все же было в ней нечто, указывающее на то, что она
могла бы пройти тропой кориолисового шторма и выйти из него
неуязвимой. Она излучала тот же ореол властности, что и
Преподобная мать Гайус Хелен Моахим, которая испытывала его
мучительной болью с помощью Гом Джаббара.
-- Я, Преподобная мать Ромалло, чей голос говорит, как
множество голосов, объявляю вам, -- сказала старая женщина, --
что Чани становится сайадиной.
-- Решено, -- отозвалась толпа.
Старая женщина прошептала.
-- Я даю ей серебряные небеса и золотую пустыню, сверкающие
скалы и зеленые поля, которые будут. Я даю все это сайадине
Чани. И если она забудет, что она слуга всех нас, да падет на
нее тяжкое наказание, лежащееся в этой Церемонии Семени! Да
будет это непреложным, как непреложно то, что Шаи-Хулуд получит
вот это! -- Она подняла высохшие коричневые руки и снова
уронила их.
Джессика чувствовала, что церемония смыкается вокруг нее все
плотнее, отрезая путь к отступлению; она встретила
вопросительный взгляд Чани и начала готовиться.
-- Пусть выйдут вперед Хозяева Воды, -- сказала Чани, и лишь
легкая дрожь неуверенности послышалась в ее девичьем голосе.
"Теперь, -- поняла Джессика, -- наступает самый
ответственный момент". Это ощущалось в особом внимании толпы, в
глубокой тишине вокруг.
По открывшемуся в глубине проходу двинулась из глубины
пещеры процессия мужчин. Они шли парами, и каждая пара несла
маленький кожаный мешок размером с половину человеческой
головы. Мешочки были обильно смазаны.
Те двое, что шли впереди, сложили свою ношу у ног Чани и
отступили.
Джессика посмотрела на мужчин, потом на мешки. Капюшоны
мужчин были откинуты, открывая длинные волосы, уложенные на
затылке в узел. Темные глаза смотрели на нее в упор.
Джессика ощутила распространяемый мешочками запах корицы.
"Спайс?" -- спросила она себя.
-- Там вода? -- спросила Чани.
Хозяин Воды, стоявший слева, -- человек с багровым шрамом на
переносице -- кивнул.
-- Там вода, сайадина, -- сказал он. -- Но мы не можем ее
пить.
-- Это семя?
-- Там семя.
Чани встала на колени и положила руки на мешочек.
-- Будь благословенна вода и будь благословенно семя.
Ритуал был хорошо знаком Джессике, и она обернулась к
Преподобной матери Ромалло. Глаза старой женщины были закрыты,
а голова опущена на грудь, как будто старуха спала.
-- Сайадина Джессика, -- сказала Чани.
Джессика обернулась и посмотрела на девушку.
-- Ты подвергалась испытанию благословенной Водой?
Прежде чем Джессика успела ответить, Чани продолжала:
-- Ты не могла быть подвергнута испытанию благословенной
Водой. Ты -- пришелица извне.
По толпе прошел вздох, а от движения плащей поднялся
ветерок, пошевеливший волосы Джессики.
-- Урожай был велик. Создатель был уничтожен, -- сказала
Чани и принялась раскрывать горловину мешка.
Теперь, почувствовала Джессика, опасность вплотную
подступила к ней. Она посмотрела на Пола и увидела, что он
захвачен таинственностью обряда и смотрит только на Чани.
"Видел ли он этот момент во Времени?" -- подумала она и
приложила руку к мешочку, думая о своей неродившейся дочери и
спрашивая себя: "Имею ли я право рисковать нами обеими?"
Чани поднесла горлышко сосуда к Джессике и сказала:
-- Здесь Вода жизни, вода более великая, чем вода Кан, вода,
которая освобождает дух. Если ты -- Преподобная мать, она
откроет тебе Вселенную. Пусть рассудит нас Шаи-Хулуд.
Джессика почувствовала, что разрывается между долгом по
отношению к Полу и к своей нерожденной дочери. Ради Пола, она
знала это, ей надо принять мешочек и выпить его содержимое.
Однако она понимала таившуюся в этом опасность. Содержимое
мешочка имело горьковатый запах, напоминающий запах известных
ей ядов, и в то же время в нем было что-то незнакомое.
-- Ты должна выпить это, -- сказала Чани.
"Пути назад нет, -- напомнила себе Джессика. Ни одно из
качеств Бене Гессерит не приходило ей сейчас на помощь. -- Что
это? -- спрашивала она себя. -- Алкоголь? Наркотик?"
Она склонилась над горлышком, вдохнула запах эфира и
циннамона и вспомнила объяснения Дункана Айдахо. "Спайсовый
алкоголь!" Поднеся горлышко ко рту, она сделала такой маленький
глоток, какой только было возможно. Жидкость имела привкус
спайса и немного раздражала язык.
Чани нажала на бока мешка. Сильная струя его содержимого
хлынула в рот Джессике, и прежде чем та успела опомниться,
прошла ей в горло. Джессика была вынуждена проглотить жидкость.
Ей с трудом удалось сохранить спокойный и достойный вид.
-- Принять маленькую смерть труднее, чем настоящую, --
сказала Чани, выжидательно глядя на Джессику.
Джессика отступила, все еще прижимая к губам горлышко
сосуда. Она ощущала его содержимое ноздрями, небом, слизистой
оболочкой рта, глазной тканью. Теперь вкус его был приторно
сладким.
Прохлада...
Снова Чани послала Джессике струю жидкости в рот.
Теперь тонкий аромат...
Джессика изучала лицо Чани, ее миниатюрные черты, видя в нем
черты Льета, еще не выявленные временем.
"Они дают мне наркотик", -- подумала она. Однако он не был
похож на другие, известные ей наркотики, хотя опыт Бене
Гессерит и включал в себя огромное их множество.
Черты Чани были теперь такими ясными, словно каждая из них
была подсвечена изнутри.
Наркотик...
Молчание окружило Джессику плотной средой. Каждая клеточка
ее тела посылала ей сигналы о том, что с ней происходит что-то
важное. Она мысленно ощущала себя пылинкой, меньшей, чем
частица атома, но все же способной перемещаться и чувствовать
окружающее. Подобно внезапному озарению -- как будто
раздвинулись невидимые веси, -- к ней пришло сознание своей
психокинетической напряженности. Она была пылинкой, но в то же
время и не пылинкой.
Пещера вокруг нее оставалась прежней: Пол, Чани, Стилгар,
Преподобная мать Ром алло...
Преподобная мать!
В школе ходили слухи, что некоторые не выдерживали
испытания, что их уносил наркотик.
Джессика сконцентрировала внимание на Преподобной матери
Ромалло, поняв теперь, что все это происходит в мельчайший миг
остановившегося времени, об остановке которого известно лишь ей
одной.
"Почему остановилось время?" Она посмотрела вокруг, увидела
напряженное ожидание, застывшее на лицах людей, заметила
остановившуюся над головой Чани пылинку.
Ответ возник в ее голове подобно вспышке -- ее личное время
остановилось, чтобы спасти ее жизнь.
Она сконцентрировалась на психокинетическом исследовании,
заглядывая в себя, и сразу натолкнулась на препятствие из
клеток головного мозга -- сгусток темноты, от которого она
отпрянула.
"Вот место, о котором так часто вспоминала Преподобная мать,
-- подумала она, -- место, куда может заглянуть только квизатц
хедерах".
Осознание этого факта частично вернуло ей уверенность в
себе, и ей снова удалось сосредоточиться на своем состоянии
пылинки, напряженно ищущей опасность.
Она нашла ее в проглоченном наркотике.
Частицы ее плясали в ней с такой скоростью, что даже
остановка времени не могла замедлить их движения.
Пляшущие частицы... Она начала распознавать знакомые
структуры, атомные звенья.
"А-а-а!"... То был внутренний вздох ее разума, когда она
поняла природу яда.
Продолжая психокинетическое исследование, она проникла в
нее, устранила частицу кислорода, позволила еще одной частице
угля примкнуть к цепи, снова замкнула соединение кислорода с
водородом...
Изменение ширилось, нарастало все быстрее и быстрее -- по
мере того, как действие коммутатора открывало для контакта всю
поверхность.
Время выпустило ее из своих объятий, и она снова ощутила его
движение. Трубка, отходящая от мешочка, мягко тронула ее губы,
собирая остатки влаги.
"Чани забирает катализатор из моего тела с тем, чтобы
изменить состав яда в мешке... Почему?" -- подумала Джессика.
Кто-то усадил ее. Она увидела, что Преподобная мать Ромалло
усаживается рядом с ней на покрытое ковром возвышение. Сухая
рука дотронулась до ее шеи. И вдруг внутри ее сознания возникло
еще одно психокинетическое звено. Джессика попыталась отбросить
его, но оно все приближалось и приближалось...
Они встретились!
Это была крайняя степень близости.
Она была сейчас двумя людьми одновременно, не телепатически,
а химически. Она была старой Преподобной матерью! Однако, как
было ясно Джессике, Преподобная мать вовсе не считала себя
такой старой: перед внутренним взором Джессики возник образ
юной девушки, полной веселья и тонкого юмора.
И общее их сознание отозвалось голосом юной девушки:
-- Да, я такая!..
Джессика смогла лишь принять слова, но не смогла ответить на
них.
-- Ты скоро все это получишь, -- сказал внутренний образ.
-- Это -- галлюцинация, -- сказала себе Джессика.
-- У тебя есть лучшее объяснение этого, -- сказал внутренний
образ. -- Теперь не противоборствуй -- у нас мало времени... --
Последовала долгая пауза, а потом кто-то сказал:
-- Тебе следовало бы рассказать нам о своей беременности!
Джессика обрела голос, проговоривший:
-- Почему?
-- Изменение коснется вас обеих... Святая мать, что мы
наделали!
Джессика почувствовала в их общем сознании вынужденное
изменение и увидела внутри себя еще одну, яркую, частицу. Она
металась по кругу туда-сюда, излучая дикий ужас.
-- Тебе придется быть сильной, -- сказало изображение
Преподобной матери. -- Благодари судьбу за то, что носишь в
себе дочь -- зародыш мужского пола такого не выдержал бы.
Теперь осторожно... дотронься до своей дочери-образа. Используй
всю волю, всю материнскую нежность... еще нежнее... еще...
Крутящаяся искра приблизилась, и Джессика заставила себя
коснуться ее. Ужас навалился на Джессику, угрожая сломить ее и
поглотить. Она начала бороться с ним единственным известным ей
способом: "Я не буду бояться..."
Эта формула отчасти ее успокоила, яркая частица неподвижно
застыла напротив нее.
"Слова не помогут", -- сказала себе Джессика. Она настроила
себя на эмоциональные волны и излучала теперь спокойствие,
любовь и теплоту, Ужас исчез.
И снова присутствие старой Преподобной матери заявило о
себе, но теперь уже существовал триумвират сознании -- два
активных и одно находящееся в состоянии созерцания.
-- Время торопит меня, -- сказала Преподобная мать внутри их
общего сознания. -- Мне нужно многое передать тебе. И я не
уверена, сможет ли твоя дочь остаться умственно здоровой,
приняв все это. Но так нужно -- интересы племени превыше всего.
Картины познания закружились перед Джессикой. Это напомнило
лекцию по тренировке подсознания в школе Бене Гессерит, но
картины чередовались быстрее, так быстро, что делались почти
неразличимыми.
Все, о чем говорили изображения, было уже известно Джессике:
возлюбленный -- мужественный, бородатый, с синими глазами
Свободного. Джессика увидела его силу и нежность, узнала -- в
одно мгновение -- всего его -- через воспоминание Преподобной
матери.
Сейчас не было времени думать о том, какое действие могло
произвести все это на зародыш ее дочери. В пору лишь было
принимать и отвечать. Знания вливались в Джессику, как важные,
так и неважные.
"Зачем мне нужно так глубоко погружаться в жизнь племени?"
-- спросила она себя.
Слишком поздно осознала Джессика случившееся: старая женщина
умирала и, умирая, вливала свой багаж знаний и опыта в
Джессику, подобно тому, как вливают воду в сосуд. Другая
частица, по мере того как наблюдала за ней Джессика, тускнела,
возвращаясь в зародышевое состояние. А старая Преподобная мать,
сознательно уходя из жизни, оставляла свою жизнь в памяти
Джессики. Она подтвердила это последними, слабыми, как вдох,
словами:
-- Как давно я ждала тебя! -- сказала она. -- Вот моя
жизнь...
Освобожденная, она вся была здесь.
"Теперь я -- Преподобная мать", -- сказала себе Джессика.
И она с несомненной ясностью поняла, что стала тем, что
понимают под титулом Преподобной матери: ядовитый наркотик
преобразил се.
Она знала, что именно так проделывают это и в школе Бене
Гессерит. Никто никогда не посвящал ее в тайну преображения, но
она знала это.
Конечный результат был тот же.
Джессика почувствовала что частица-дочь все еще трогает ее
внутреннее сознание, опробуя его -- без ответа.
Ужасное чувство одиночества пронзило Джессику, когда она
полностью осознала, что с ней случилось. Она видела свою жизнь
в разных фрагментах, замедляющих свое движение, и вся ее жизнь
закружилась вокруг нее так, что яснее сделалось это танцующее
взаимодействие.
По мере того как тело освобождалось от действия яда,
ощущение себячастицы несколько потускнело, но все же она
осознавала присутствие той, другой, частицы.
"Я сделала это, бедная моя нерожденная девочка! Я ввергла
тебя в эту Вселенную и подвергла твое "Я" всем разнообразным
воздействиям -- тогда как у тебя еще нет против них никакой
защиты.
Другая частица, отражающая то, что она влила в нее, источала
струйку любви.
Прежде чем Джессика успела ответить на этот призыв, она
почувствовала присутствие чего-то, настоятельно требующего
внимания. Существовало нечто, требующее немедленных действий.
Поискав это нечто, она обнаружила, что ей мешает то состояние
одурманенности, которым наполнил ее наркотик, "Я могу изменить
это, -- подумала она. -- Я могу изменить действие наркотика и
сделать его безвредным". Однако инстинктивно она поняла, что
это было бы ошибкой.
Она ясно представляла себе, что ей надо делать.
Джессика открыла глаза и указала на мешочек, который Чани
теперь держала над ее головой.
-- Эта вода освящена, -- сказала Джессика. -- Смешайте Воды,
пусть изменение коснется всех, чтобы люди смогли приобщиться к
этому освящению.
"Пусть катализатор продолжает свою работу, -- подумала она.
-- Пусть люди выпьют, и их сознание смешается на некоторое
время. Наркотик теперь безопасен... теперь, когда его изменила
Преподобная мать".
Но требовательная память вела в ней свою работу, толкая к
действию. Она понимала, что должна сделать что-то еще, но
наркотик мешал сосредоточиться. "Старая Преподобная мать..." --
вспомнила она.
-- Я соединилась с Преподобной матерью Ромалло, -- сказала
Джессика; -- Ее больше нет, почтим ее память ритуалом.
"Откуда взялись во мне эти слова?" -- удивилась Джессика.
Она поняла, что они поднялись из глубин другой памяти, из
той жизни, которая была отдана ей и теперь стала частью ее
самой. И в то же время что-то, касающееся этого дара, было не
завершено.
"Позволь им устроить празднество, -- сказал голос внутри
нее. -- В их жизни так мало развлечений! Пройдет немало
времени, прежде чем я полностью растворюсь в твоей памяти. Мне
и сейчас уже трудно удерживать себя. Я вижу в твоем сознании
много интересного, о чем я и понятия раньше не имела".
И новое сознание-память открылось внутри Джессики, позволив
ей заглянуть в тайники другой Преподобной матери -- внутрь
Преподобной матери Ромалло -- и так без конца...
Джессика отпрянула, испугавшись, что сознание потеряется
внутри этих тождеств, но главный проход сознания по-прежнему
оставался открытым, показывая Джессике, что культура Свободных
была гораздо старше, чем она считала раньше.
Она узнала теперь, что Свободные -- люди, выросшие на этой
планете, очень слабохарактерны, они были постоянным объектом
облав, проводившихся с целью пополнения численности населения
колоний.
Джессика слышала плач людей, проходя через этот участок
памяти. Она пошла дальше по открывшейся перед ней дороге.
Воображаемый голос воскликнул:
-- Нам отказывают в хай ре!
Дальше на своем пути Джессика увидела хижины рабов на Бела
Тегузе, увидела, как производился отбор людей на Россаке и
Хармонтепе. Следы жестокого насилия открывались перед ней. И
она увидела вторжение прошлого, которое передавалось от
Сайадины к Сайадине: сначала простое слово, затерянное в песне,
потом отработанный до мелочей ритуал их собственной Преподобной
матери -- с открытием ядовитого наркотика на Россаке... а
теперь на Арраки развитие новой силы -- через открытую ими Воду
Жизни. Чей-то голос крикнул из древних глубин:
-- Никогда не прощать! Никогда не прощать!
Но внимание Джессики было переключено на открытие Воды
Жизни, на создание ее источника: жидкости, выделяемой умирающим
песчаным червем-Создателем. И когда она своей памятью увидела
сцену его убийства, у нее перехватило дыхание...
-- Мама, как ты себя чувствуешь?
Голос Пола нарушил ход ее мыслей, и она вышла из состояния
внутреннего созерцания, сознавая свой долг перед сыном и в то
же время негодуя на то, что ей помешали.
"Я подобна человеку, чьи руки онемели и ничего не чувствуют
с самого рождения, пока дар свыше не влил в них силу".
Мысль эта задержалась в ее сознании, завершая процесс:
-- Я говорю людям: смотрите! У меня есть руки! Но мне
говорят: "А что такое руки?"
-- Как ты себя чувствуешь? -- повторил Пол свой вопрос.
-- Хорошо.
-- Можно мне это пить? -- он указал на мешочек в руках Чани.
-- Они хотят, чтобы я это выпил.
Она уловила скрытый смысл его слов и поняла, что он
догадался, каким был яд до изменения, и беспокоился о ней. И
тут Джессика подумала, что способности Пола имеют границы: его
вопрос сказал ей о многом.
-- Ты теперь можешь это выпить, -- сказала она. -- Он
изменен. -- И она посмотрела на Стилгара, который не сводил с
нее глаз.
-- Теперь мы знаем, что ты не могла не оказаться настоящей,
-- сказал Стилгар.
Она поняла скрытый смысл сказанного, но одурманивающее
действие наркотика притупило ее чувства. Как тепло и приятно!
Как благородно со стороны Свободных ввести ее в такие контакты!
Пол понял, что наркотик продолжает оказывать действие на его
мать. Он поискал в своей временной памяти возможное будущее.
Это походило на обзор мгновений времени, беспорядочных, не
имеющих временной последовательности.
Что касается наркотика, то он мог получить знание, мог
понять, какое действие он оказывает на его мать, но знание это
было лишено системы.
Он внезапно понял, что видеть прошлое, находясь в настоящем,
-- это одно, однако истинная задача предвидения -- видеть
прошлое в будущем. Видение упорствовало, не будучи тем, чем
казалось.
-- Выпей это, -- сказала Чани и поднесла ему мешочек.
Пол выпрямился и посмотрел ей в глаза. Он почувствовал, как
напряжение сгустилось вокруг него. Он знал, что с ним случится,
если он выпьет этот спайсовый напиток. Он вернется к видению
чистого времени, он вознесется на головокружительную высоту и
должен будет преодолеть бесчисленные трудности.
Из-за спины Чани Стилгар сказал:
-- Пей, мальчуган, ты задерживаешь ход обряда.
Тогда Пол обернулся к толпе и услышал крики:
-- Хвала Муаддибу!
Он посмотрел на мать. Она, казалось, мирно спала,
застигнутая сном там, где она была, и дыхание ее было спокойным
и ровным. В памяти его всплыла фраза из будущего, бывшего его
одиноким прошлым: "Она спит в Воде Жизни".
Чани потянула его за рукав. Пол поднес горлышко к губам и
услышал крики толпы. Чани нажала на мешочек, жидкость хлынула
ему в горло, и он почувствовал головокружение.
Чани взяла у него мешочек и, нагнувшись, передала его в руки
людей. Его взгляд сосредоточился на ее предплечье.
Заметив направление его взгляда, Чани сказала:
-- Я могу оплакивать его, даже напоенная счастьем Вод: это
он дал нам такой дар. -- Она взяла его за руку и повела прочь с
возвышения. -- Мы с тобой схожи в этом, Узул: каждый из нас
потерял из-за Харконненов отца.
Пол пошел за ней. У него было такое ощущение, словно его
голова отделилась от туловища, а потом вернулась на место
измененной.
Они вошли в узкий коридор, стены которого были слабо
освещены. Пол почувствовал, что наркотик оказывает на него свое
действие, освобождая Время, словно запертый поток. Когда они
повернули в другой темный туннель, ему пришлось опереться на
руку Чани. Упругость и легкость ее тела, ощущаемого сквозь
ткань стилсьюта, заставляла сильнее биться его сердце.
Он попытался сосредоточиться на ней, но прошлое и будущее
срастались с настоящим, затеняя ее образ. Он видел ее на
бесчисленных путях.
-- Я знаю тебя, Чани, -- сказал он. -- Мы сидели под
уступом, и я разгонял твои страхи. Мы ласкали друг друга. Мы...
-- Он обнаружил, что утрачивает остроту зрения, и потерял
равновесие.
Чани помогла ему выпрямиться и, откинув желтые занавеси,
ввела его в свое жилище. Там были низкие столы, подушки, ложе
под оранжевым пологом.
Пол осознал, что они стоят, а Чани смотрит ему в лицо и
взгляд ее внешне спокоен, хотя и выдает ужас.
-- Скажи мне... -- прошептала она.
-- Ты -- сихайя, весна пустыни, -- также шепотом ответил он.
-- Когда племя принимает Воду Жизни, -- сказала она, -- все
мы... делим ложе. Я могу представить любого из остальных рядом
с собой, но только не тебя.
-- Почему?
-- В тебе есть что-то пугающее, -- сказала она. -- Я увела
тебя от остальных потому, что чувствовала, -- таково их
желание... Ты давишь на людей. Ты заставляешь нас... видеть.
Он с трудом выдавил из себя:
-- Что ты видишь?
Она посмотрела на свои руки.
-- Я вижу ребенка у себя на руках. Это -- наш ребенок, твой
и мой. -- Она дотронулась рукой до его губ. -- Когда я успела
узнать каждую твою черту?
"У них мало способностей, -- подсказал ему его сознание. --
Но они подавляют и их, потому что способность видения вызывает
в них ужас.
Он заметил, что Чани дрожит,
-- Что ты хочешь мне сказать? -- спросил он.
-- Узул...
-- Ты не можешь изменить будущего. -- Его захлестнула
жалость к ней. Он притянул ее к себе, погладил по голове.
-- Чани, не надо бояться.
-- Узул, помоги мне! -- закричала она.
Едва она выговорила эти слова, как он почувствовал, что
действие наркотика закончилось.
-- Ты так спокоен... -- сказала Чани.
Пол почувствовал себя в центре, на оси, вокруг которой
вращается мир, в котором была Чани.
-- Нет другого мира для мира, -- сказал он.
-- Ты плачешь, Узул? -- изумилась Чани. -- Узул, сила моя,
ты даешь влагу мертвым?! Каким?
-- Тем, что еще не мертвы, -- сказал он.
-- Тогда пусть наступит для них время Жизни!
Сквозь наркотик он почувствовал правоту ее слов.
-- Сихайя!
Она взяла в свои ладони его лицо.
-- Я больше не боюсь, Узул. Посмотри на меня.
-- Что видишь ты?
-- Я вижу, как мы дарим любовь друг другу -- это то, что мы
с тобой собираемся делать.
-- Ты сильная, Чани, -- прошептал он, -- Останься со мной...
-- Навсегда, -- сказала она и поцеловала его в щеку.
Не было ни одной женщины, ни одного мужчины, ни одного
ребенка, которые были бы близки по-настоящему с моим отцом.
Наиболее дружелюбными были отношения падишаха-императора с
графом Казмиром Фенрингом, другом его детства. Доказательством
расположения графа может служить то, как он ослабил подозрения
ландсраата после арраки некого дела. Моя мать говорила, что на
подкупы спайсом было потрачено более миллиона солариев, а ведь
были еще другие подарки: рабыни, королевские почести и
всяческие знаки внимания. Другое из имеющихся доказательств