Страница:
«Анатолий Борисович, между нами, – торопливо выпаливает он в вдругорядь, узнав, что ручной его, прикормленный журналист Невзоров отдал на петербургское телевидение – в самый разгар мэрских выборов – какой-то компромат на Анатолия Собчака. – Я сейчас набрал Невзорова. Он мне признался, что он передал некоторые материалы на некий канал… Только я прошу – между нами… Я сам тоже позвоню Анатолию Александровичу…»
(Хотя лишь секундой раньше обещал Невзорову сохранить все в тайне, попутно отчитав его как мальчишку: «Собчака избираем, потом будем с ним разбираться. Наоборот, потом покажем, что за быдло народ, который выбирает таких мудаков».)
«Телефон Собчака не можете дать? – коммивояжерским голосом спрашивает он через пару минут, набирая Чубайсу уже в третий по счету раз. – Нет проблем и „Утро“, и „Время“... Что угодно покажем! А вместо этого у Невзорова есть время клепать на эту тему, а у нас нет».
(Березовский как будто забыл, что Невзоров работает на егоканале, под еголичным контролем.)
После того как осенью 1996-го в стране разгорелся беспрецедентный скандал вокруг обнародованной мной на страницах «МК» аудиозаписи тайной беседы Чубайса с президентскими помощниками Илюшиным и Красавченко (они обсуждали, как сподручнее замять историю с «ксероксной» коробкой, и даже звонили на сей счет генпрокурору Скуратову), именно Березовский сделал все, чтобы замять эту кассетнуюшумиху.
Никогда не забуду, какой анафеме подвергали меня главные телезвезды страны (Доренко, Киселев, Сванидзе), записные борцы с тоталитаризмом спецслужб, уличая наперебой в безнравственности, низкопробности и продажности. А все, оказывается, было просто как апельсин: этим хором праведников и моралистов дирижировал честнейшийБорис Абрамович.
Березовский: Давай, я ему скажу, чтобы он с тобой связался.
Юмашев: Нет, если вдруг нужен я, то да. А я думаю, ты все тезисы сам сформулируешь. Смысл в том, что вот этот весь «Московский комсомолец» – это как бы ля-ля-ля.
Березовский: Я все понял.
Юмашев: Да, то есть развернуть, что это атака на Чубайса…
Доренко: Мы ее, вообще, не называем эту публикацию. А потому, что «Московский комсомолец» такая дерьмовая газета.
Березовский: Какая бы она не была дерьмовая, общество не прошло мимо нее. Ты можешь сколько угодно не любить «Московский комсомолец», но все об этом говорят. Другое дело, что газета, может быть… Открой эту газету. Это непременно нужно сказать. Там на последней странице объявления. То есть на первой странице они печатают свою идеологическую статью, какие они крутые, а на последней странице печатают о девочках за 1500 условных единиц. Типичная желтая пресса. И вот понятно, да?
Доренко: Тогда я про «всего вам доброго» в конце скажу. Потому что, если это делать блоком и ставить вверх, то надо ставить интервью Чубайса.
Березовский: Он даст совершенно точно интервью. Я сейчас ему позвоню и все организую.
Березовский: Абсолютно. Володь, я усвоил точно одну вещь. Не надо больше в кусты. Надо просто, извини меня, еб. ть их по полной программе.
Гусинский: Мы с тобой наметили план. Значит, Доренко у тебя завтра?
Березовский: Договорились, Володя.
Всего-то через год Березовский запоет совсем по-другому. О том, что Чубайс «обладает необходимой волей, знаниями, устремленностью» и «является стержнем» Борис Абрамович забудет мгновенно.
Как и о том, впрочем, что собственным своим благополучием он во многом был обязан именно этому человеку; и речь даже не о кресле в Совбезе. Если бы в июне 1996-го Чубайс не сумел переломить Ельцина, настояв на отставке Коржакова – Барсукова – Сосковца, в лучшем случае Березовского ждала бы вынужденная эмиграция. (А что в худшем – даже страшно себе представить.)
Как угодно можно было относиться к Чубайсу, но не признавать его чисто большевистский, железный характер и исключительные волевые бойцовские качества было как минимум, непростительной самонадеянностью.
Ответный удар не заставил себя долго ждать. 4 ноября 1997 года разъяренные Чубайс с Немцовым отправились на дачу к Ельцину в «Горки».
Напрасно Дьяченко с Юмашевым, перехватившие младореформаторов на полпути, уговаривали их не пороть горячку. («Они сказали мне: „Ты совершаешь самую большую ошибку в своей карьере“», – раскрывал потом Немцов изнанку высокой политики.) Вице-премьеры были полны решимости: либо мы, либо Березовский. Именно так и объявили они президенту.
В своей книге Ельцин весьма подробно воспроизводит этот непростой разговор:
«Начал Чубайс: „Борис Николаевич, готовится мощный накат на правительство… Все нити кризиса в руках Березовского и Гусинского. Информационную войну надо кончать. Если вы уберете Березовского из Совета безопасности, он моментально потеряет свой вес, его мнение никого не будет интересовать, конфликт закончится“.
…вице-премьеры продолжали убеждать меня, что Березовского необходимо увольнять из Совбеза. Человек, который путает бизнес с политикой, не может занимать эту должность. Приводили примеры, говорили, что Березовский подрывает авторитет власти в стране. Это недопустимо».
Ельцин оказался перед тяжелым выбором; как когда-то в июне 1996-го. С одной стороны, за Березовского стояли горой самые близкие его люди – дочь Татьяна, названный сын Юмашев. Но с другой, президент не мог не понимать, какое раздражение вызывает в обществе этот скандальный субъект; да и властные его претензии становились уже невыносимы.
Никто и никогда не вправе был давить на Ельцина, принуждая к кадровым перестановкам: он, может быть, и не прочь был уволить Чубайса, но сам, без нажима извне; точно, как в детском стишке:
Глухое раздражение, жившее в президенте все эти месяцы, выплеснулось, наконец, наружу: «Чубайс и Немцов дали мне повод избавиться от надоевшей порядком „тени“ – Березовского».
Через сутки, 6 ноября, Борис Абрамович был уволен с государственной службы. Однако никаких выводов из этого он так и не сделал; потому еще, что вскоре Юмашев – глава президентской администрации – сделает его своим советником: правда, на общественных началах.
(Когда в тот же день в эфире «Эха Москвы» Березовского спросили, кто первым сообщил об отставке и общался ли он сегодня с кем-нибудь по этому поводу, он, в классической своей манере, моментально ответствовал:
«Нет, я узнал вчера».
Даже падая в пропасть, Березовский самым важным считал показать, что по-прежнему держит руку на пульсе; знает все раньше прочих.)
Кончилось все тем, что весной следующего года Чубайс навсегда покинул большую политику, с головой погрузившись в электрификацию всей страны.
Справедливости ради следует, впрочем, заметить, что заслуги Березовского не было здесь ни на грош. В марте 1998-го в отставку был отправлен не один Чубайс, а все правительство целиком во главе с премьером-златоустом Черномырдиным; для Белогодома наступала чернаяполоса – в течение следующих полутора лет в России сменится пять кабинетов кряду.
Ясное дело, при каждой новой рокировке Березовский пытался вставить свои пять копеек; он и про смену черномырдинского правительства говорил, как о деле собственных рук, хотя логики не было здесь никакой.
Вместо Черномырдина в Белый дом тогда пришел выдвиженец младореформаторов 36-летний Сергей Кириенко, с ходу показавший зубы; то есть для Бориса Абрамовича это была даже не смена шила на мыло, а намного хуже, ибо блаженной памяти Виктор Степанович ничего подобного и близко себе не позволял.
Впоследствии Кириенко расскажет, что едва ли не с самого первого дня Березовский всячески пытался повлиять на него, действуя в обычной своей манере; попеременно щелкая кнутом и подманивая пряником.
«Я сразу после своего назначения заметил, что не раз люди противоположных политических взглядов предлагают мне одного и того же кандидата в кабинет министров, – вспоминал Кириенко. – Я отправлял запрос в ФСБ и в МВД. Выяснялось, что хвосты вели в финансово-олигархические группы, в том числе к Березовскому. В общем, этих людей я посылал.
После этого через третьи лица поступили предложения о содействии в размещении полезной для правительства информации в СМИ, предлагали содействие в решении проблем в Госдуме – я отказывался. Появились отдельные негативные публикации, а вслед за этим снова пришли люди с тем же предложением о содействии. Я их опять послал… В конце концов, мне с разных сторон стали объяснять, что я зря не контактирую с влиятельными ФПГ. Говорили, что, отказавшись от сотрудничества, я провоцирую их на борьбу за мою отставку. Так что позицию Березовского я всегда знал».
Но затеять всерьез информационную войну против Кириенко времени у Березовского попросту не хватило; молодой премьер, получивший в народе остроумное прозвище «киндер-сюрприз», и без помощи олигархов был низвергнут в считанные месяцы.
На бесславную отставку Кириенко был обречен изначально. К моменту его назначения российская экономика уже вовсю трещала по швам. Последним и смертельным ударом стала тогда приснопамятная пирамида ГКО – государственных казначейских обязательств.
Если кратко, начиная с 1996 года, правительство, под предлогом острой нехватки средств, брало взаймы у коммерсантов, расплачиваясь взамен долговыми бумагами: казначейскими обязательствами. При этом доходность облигаций росла, как на дрожжах; на каждый вложенный доллар, кредиторы получали уже два, но через год. Или не получали, предпочитая играть на повышение, ибо проценты по ГКО росли каждый месяц, точно в геометрической прогрессии.
Короче, это была натуральнейшая пирамида, только организованная самим же государством. Уже к началу 1998 года выплаты по ГКО превысили все доходы страны ровно вдвое. И когда по весне банки дружно принялись сбрасывать эти дутые бумажки, вся пирамида угрожающе затрещала.
Конечно, если бы лавочку эту вовремя прикрыли, надвигающегося кризиса вполне можно было избежать. Но в том-то и закавыка, что участникам пирамиды гораздо выгоднее было тянуть до последнего, наживая сумасшедшие барыши.
Как впоследствии установила Генпрокуратура, среди наиболее активных игроков значилось, как минимум, 780 высокопоставленных чиновников (в том числе два вице-премьера, два федеральных министра и бесчисленное количество зам. министров). А также обе президентские дочери: Елена Окулова и Татьяна Дьяченко.
(«Мы рассматривали версию того, что должностные лица, понимая, к чему приведет пирамида, сознательно не останавливали маховик, – говорил мне еще в те времена генпрокурор Скуратов. – Возможность получить сверхприбыли, тем более, если ты четко знаешь, что никогда не останешься в проигрыше, была для них важнее интересов страны».)
17 августа пирамида ГКО рухнула окончательно, надолго отбросив страну далеко назад; рубль – мгновенно – обесценился в 4 раза. Государство было вынуждено объявить дефолт. Ясное дело, вина в том молодого премьера была самой последней, но кого-то ведь следовало сделать козлом отпущения.
Хотя нет. Шанс отделаться малой кровью у Кириенко все же был. 20 августа к нему в белодомовский кабинет заявилась представительная делегация олигархов; были там Смоленский, Гусинский, Прохоров, но главным заводилой выступал, естественно, Березовский. Магнаты требовали выделить из бюджета деньги для поддержки банка «СБС-агро» (Березовский контролировал в нем не менее 30 %). Однако Кириенко ответил отказом. Тогда ему прямо в глаза объявили: значит, будет война.
«Березовский пообещал: „Мы добьемся вашей отставки“, – вспоминает Кириенко. – Что я мог ответить? – „Добивайтесь“».
Ровно через три дня Кириенко был с позором уволен. А вот дальше начался совсем уже какой-то сюр. Потому что из небытия извлекли вдруг не кого-нибудь, а бывшего уже в употреблении Черномырдина, с чьей отставки полгода назад и началась, собственно, вся эта свистопляска. Едва ли не самым рьяным сторонником его реанимации оказался, как ни странно, Березовский.
Вновь, как бывало уже не раз, Борис Абрамович напрочь позабыл все свои недавние слова насчет израсходованного Черномырдиным потенциала. Наоборот, на все лады расхваливал он теперь опыт, знания и мудрость Виктора Степановича – единственного политика, способного в этот роковой для отечества час вывести Россию из кризиса. То же самое сутками напролет талдычили и олигархические СМИ.
Эта удивительная смена настроений объяснялась довольно банально; сразу после мартовской отставки ушлый Черномырдин решил застраховаться от будущих неурядиц и приехал с челобитной в дом приемов «ЛогоВАЗа»; возможно, он даже притащил с собой неразлучный баян – для услады Бориса Абрамовича.
Страдания, исполненные вчерашним олимпийцем, пришлись амбициозному магнату по душе. В детстве он тоже играл на баяне, шесть лет упорно учился растягивать меха. В итоге они спелись, образовав неплохой музыкальный дуэт; только солировал в нем теперь уже отнюдь не Черномырдин.
Недаром, спустя полгода, когда Виктор Степанович станет вновь и.о. премьер-министра и вернется в родные пенаты, первым в просторный белодомовский кабинет широким хозяйским шагом войдет… кто бы вы думали? Ну, конечно же, Березовский! Черномырдин будет семенить где-то сзади, по-лакейски сутулясь.
Впоследствии Борис Абрамович примется утверждать, что своим возвращением Виктор Степанович целиком и полностью был обязан ему; дескать, через Юмашева передал он президенту это подкупающее своей новизной предложение.
Так ли это на самом деле – сказать затруднительно; учитывая тягу Березовского к мюнгхаузеновскому синдрому, верить ему на слово – дело неблагодарное. В конце концов, на том этапе тяжеловесная фигура Черномырдина, действительно, как нельзя лучше отвечала интересам Ельцина. Больше всего президент боялся, что новыйпремьер попытается покуситься на его власть и использует Белый дом как трамплин к будущим выборам. В этом смысле старый, битый уже Черномырдин был для него кандидатурой оптимальной, ибо амбиций никаких более не испытывал.
Хорошо помню, как в те дни уходящего лета команда Березовского бегала по Москве, формируя будущий кабинет. Они тасовали министерские портфели, точно засаленную колоду карт, раздавая обещания направо и налево.
Борис Абрамович на полном серьезе верил, что именно он теперь будет управлять правительством; Черномырдин – это лишь так, ширма для отвода глаз, подпевка на заднем плане.
(Опыт по приватизации премьеров был у него обширный – в декабре 1994-го он умудрился даже купить с потрохами престарелого председателя Совета Министров СССР Николая Тихонова. Тогда, по указанию Ельцина, в собственность концерна «АВВА» была передана тихонов– ская дача в элитном подмосковном местечке Петрово-Дальнее, с участком в 14,25 гектаров и выводком строений вместе… с самим, собственно, жильцом союзного значения.)
Но тут уже взбеленился парламент, не оценивший такой политической ветрености; премьер-министр – это все же не беспородный Тузик; утром – выкинули за порог, вечером – поманили обратно сосиской. Абсолютным большинством голосов Дума отклонила внесенную кандидатуру Черномырдина.
Однако Березовский не унимался; весь свой пыл он кинул на обработку депутатского корпуса. Борис Абрамович лично обошел каждого из руководителей думских фракций, суля золотые горы за положительноеголосование; он даже не постеснялся заявиться к Зюганову, хотя только что требовал разгона КПРФ. (Вождь коммунистов рассказывал мне потом, что за поддержку Черномырдина ему в открытую были предложены немалые деньги.)
В эти критические дни«Атолл» зафиксировал весьма красноречивый диалог Березовского с его протеже Игорем Шабдурасуловым, только-только назначенным и. о. первого зам. руководителя аппарата правительства; Шабдурасулову, как и многим другим, тоже было поручено заниматься окучиванием Госдумы.
Березовский (перебивая) : Тактика только одна: сидим все на жопе, никто не отвечает. И говорят: Боря, ты куда лезешь, б. дь! Ты чего там говоришь, б. дь! Смотри, тебя завтра к Путину вызывают! Вот по. бать эту тактику я сейчас хотел, говорю совершенно ответственно, по. бать!
Шабдурасулов: Правильно. Но с Думой мы договорились, что еще сегодня-завтра мы контакты с ней имеем. Публичных, открытых, что мы готовы к компромиссам… Ни х. я не готовы!
Березовский: Нет, ты знаешь, что если будет принят тот документ, который написали сначала эти ублюдки, Уринсоны разные, забудьте. Нельзя, б. дь, между двумя стульями сидеть. Либо, б. дь, идите опять в коммунизм на х.й. И отдайте себе отчет, что вы туда идете. Либо – дальше, дальше, дальше, как писал в свое время Шатров.
Шабдурасулов: Правильно, правильно. Поэтому мы и говорим: свободны. Нам с вами консультации проводить не о чем.
Березовский: Абсолютно верно. Точка.
Шабдурасулов: Что принципиально важно – сейчас надо разводить рядовых депутатов насчет импичмента, чтобы они триста голосов не набрали. И второе – очень активно, Борь, все, кто может, олигархи эти, и с рядовыми депутатами, членами Совета Федерации работали; тоже самое, чтобы завтра они не поддержали Думу.
Березовский: А чего? Что? В чем там завтра проблема?
Шабдурасулов: В том, что Дума просит их разрешения выступить на Совете Федерации всем руководителям фракций, чтобы те проявили солидарность с позицией Думы. Вот нельзя, вообще, допускать, чтобы они там выступали.
Березовский: Я понял. Хорошо. Договорились.
Упоминание драматурга-рогоносца Шатрова – это явно оговорка по Фрейду. Некогда Березовский умело окрутил его – «развел», выражаясь лексиконом кандидата географических наук Шабдурасулова – о чем не без удовольствия вспоминал потом много лет на пару с третьей женой. (Став впоследствии пламенным оппозиционером, Борис Абрамович даже свои воззвания к соратникам будет подписывать названием одной из шатровских пьес: «Так победим!».)
То же самое он пытался теперь проделать и с депутатами, но безуспешно. После второго провала, когда Черномырдина опять с треском прокатили, Ельцин окончательно понял, что сломать парламент не получится, и вынужден был согласиться на компромисс: он внес кандидатуру министра иностранных дел Примакова, похожего на ученого крота из сказки про Дюймовочку. За советского академика депутаты проголосовали дружно: левые – потому, как советский, правые – ввиду того, что академик.
В этом многоголосом хоре одобрений отсутствовал лишь один голос: баяниста Березовского. Он чувствовал себя, словно именинник, назвавший кучу гостей и заранее уже сосчитавший подарки, у которого вдруг заклинило входную железную дверь; гости с подарками толпятся на лестнице, барабанят, звонят, а что толку!
Вообще, если хорошенько поразмыслить, все разговоры о величии и могуществе Бориса Абрамовича зиждятся преимущественно на его же собственных разглагольствованиях. Послушать Березовского – едва ли не все кадровые перестановки в стране проводились под его началом; или, как минимум, по согласованию с ним.
На самом деле, это очень отдаленно похоже на правду. Если мощь старика Хоттабыча таилась в сказочной бороде, то вся сила Березовского была сосредоточена в двух, вполне осязаемых персонажах: Татьяне Дьяченко и Валентине Юмашеве.
Доступа к царственному телу у него самого не было никогда, а значит, он не имел никакой возможности влиять на ситуацию впрямую, только при посредстве «Семьи».
Бывший премьер-министр Сергей Кириенко – человек, прямо скажем, осведомленный – вспоминал позднее:
«Насколько я знаю, прямого влияния на президента Березовский не имел. Как-то я встречался с Ельциным, и именно в это время к президенту был вызван Березовский. По разговору между ними я понял, что они не виделись и не общались много месяцев. То есть Борис Абрамович пользовался другими каналами».
И вот здесь – волей-неволей – возникает главный, ключевой вопрос: а кто, собственно, в этой конструкции играл роли ведомого и ведущего? Кем определялись правила игры?
Не понаслышке зная, что творилось тогда в Кремле, с высокой долей вероятности могу сказать, что этим «кем-то» был явно не Березовский. Ни у Дьяченко, ни у Юмашева не имелось ни малейших резонов превращаться в послушных марионеток. Давным-давно прошли те времена, когда они делали лишь первые, неуверенные шаги во власти и были счастливы любому жалкому подношению, вроде автомашины «Нива» с велюровым салоном.
В описываемый период это были уже вполне созревшие, самостоятельные, даже заматеревшие игроки, усвоившие главный принцип политики: не складывать все яйца в одну корзину.
С одинаковой теплотой Дьяченко и Юмашев общались с другими олигархами: с Потаниным, Ходорковским, Гусинским, даже со столь ненавистным для Березовского Чубайсом. При этом из всего многообразия отечественного бизнеса Борис Абрамович представлял собой явно не самую привлекательную фигуру; его скандальность, тяга к самопиару и фрондерству, давно уже набили оскомину; дружба с Березовским была сродни прогулке по минному полю.
При первой же возможности и Дьяченко, и Юмашев с радостью готовы были бы заменить его какой-то иной, более спокойной, безопасной фигурой. Именно тогда и зажглась на небосклоне звезда нового кремлевского фаворита – Романа Абрамовича.
Поначалу, впрочем, это была лишь маленькая звездочка, меркнущая на фоне сияния его старшего товарища и партнера. Но, чем больше времени проходило со дня президентских выборов, тем сильнее она разгоралась.
Березовского подвела – как это ни парадоксально прозвучит – излишняя доверчивость и сентиментальность. Он слишком понадеялся на свои силы, отмерив себе три жизни.
Борис Абрамович совершенно искренне считал Абрамовича своей уменьшенной копией; только двадцатью годами моложе. В младшем партнере видел он продолжение себя, чему немало даже умилялся.
Они и вправду многим были похожи. К поставленным целям оба коммерсанта готовы были идти, не считаясь в средствах и методах; у обоих одинаково превосходно были развиты и головной, и спинной мозг. Но в то же время лежала между ними огромная зияющая пропасть.
Да, каждый из этих людей без зазрения совести готов был поджечь храм Артемиды; только Березовский, по примеру Герострата, дабы обрести бессмертную славу; а Абрамович – чтоб получить страховку или подряд на восстановительные работы.
(Хотя лишь секундой раньше обещал Невзорову сохранить все в тайне, попутно отчитав его как мальчишку: «Собчака избираем, потом будем с ним разбираться. Наоборот, потом покажем, что за быдло народ, который выбирает таких мудаков».)
«Телефон Собчака не можете дать? – коммивояжерским голосом спрашивает он через пару минут, набирая Чубайсу уже в третий по счету раз. – Нет проблем и „Утро“, и „Время“... Что угодно покажем! А вместо этого у Невзорова есть время клепать на эту тему, а у нас нет».
(Березовский как будто забыл, что Невзоров работает на егоканале, под еголичным контролем.)
После того как осенью 1996-го в стране разгорелся беспрецедентный скандал вокруг обнародованной мной на страницах «МК» аудиозаписи тайной беседы Чубайса с президентскими помощниками Илюшиным и Красавченко (они обсуждали, как сподручнее замять историю с «ксероксной» коробкой, и даже звонили на сей счет генпрокурору Скуратову), именно Березовский сделал все, чтобы замять эту кассетнуюшумиху.
Никогда не забуду, какой анафеме подвергали меня главные телезвезды страны (Доренко, Киселев, Сванидзе), записные борцы с тоталитаризмом спецслужб, уличая наперебой в безнравственности, низкопробности и продажности. А все, оказывается, было просто как апельсин: этим хором праведников и моралистов дирижировал честнейшийБорис Абрамович.
Борис Березовский – Валентин Юмашев
Юмашев: Борь, слушай, партийное задание очередное. В сегодняшнюю программу можно ли вставить к Доренко следующую мысль, что идет конкретная атака на Чубайса, чтобы его снять, для того, чтобы разрушить стержень, на котором это все должно держаться. И делается все как бы перед приходом Бориса Николаевича.Березовский: Давай, я ему скажу, чтобы он с тобой связался.
Юмашев: Нет, если вдруг нужен я, то да. А я думаю, ты все тезисы сам сформулируешь. Смысл в том, что вот этот весь «Московский комсомолец» – это как бы ля-ля-ля.
Березовский: Я все понял.
Юмашев: Да, то есть развернуть, что это атака на Чубайса…
Борис Березовский – Сергей Доренко
Березовский: Сереженька, вот есть еще проблема очень важная. Это вчерашняя публикация, как тебе известно. Мы сейчас с Валей говорили с Юмашевым. Идея следующая. Давно и последовательно и оппозиция и откровенные враги реформ наносят удары по Чубайсу. Ну, понятно почему. Чубайс обладает необходимой волей, знаниями, устремленностью. И он является по существу стержнем сегодня, одним из главных действующих лиц. Значит, идет целенаправленное разрушение его имиджа как стержня. И в начале игра была построена на том, что ожидали, что президент не выживет, и нужно было уничтожить то, что вокруг него. Сегодня игра идет на то, что, понимая, что президент пережил операцию, понимая, что президент может полноценно четыре года исполнять свои президентские функции, идет речь о том, чтобы отделить его от наиболее последовательных и сильных людей, которые в состоянии продолжать этот процесс реформ. И вот в этой связи рассмотреть не вырванную отдельно публикацию в «МК», а именно как последовательную цепь целенаправленных действий…Доренко: Мы ее, вообще, не называем эту публикацию. А потому, что «Московский комсомолец» такая дерьмовая газета.
Березовский: Какая бы она не была дерьмовая, общество не прошло мимо нее. Ты можешь сколько угодно не любить «Московский комсомолец», но все об этом говорят. Другое дело, что газета, может быть… Открой эту газету. Это непременно нужно сказать. Там на последней странице объявления. То есть на первой странице они печатают свою идеологическую статью, какие они крутые, а на последней странице печатают о девочках за 1500 условных единиц. Типичная желтая пресса. И вот понятно, да?
Доренко: Тогда я про «всего вам доброго» в конце скажу. Потому что, если это делать блоком и ставить вверх, то надо ставить интервью Чубайса.
Березовский: Он даст совершенно точно интервью. Я сейчас ему позвоню и все организую.
Борис Березовский – Владимир Гусинский
Гусинский: А как тебе по «МК» с говном?Березовский: Абсолютно. Володь, я усвоил точно одну вещь. Не надо больше в кусты. Надо просто, извини меня, еб. ть их по полной программе.
Гусинский: Мы с тобой наметили план. Значит, Доренко у тебя завтра?
Березовский: Договорились, Володя.
Всего-то через год Березовский запоет совсем по-другому. О том, что Чубайс «обладает необходимой волей, знаниями, устремленностью» и «является стержнем» Борис Абрамович забудет мгновенно.
Как и о том, впрочем, что собственным своим благополучием он во многом был обязан именно этому человеку; и речь даже не о кресле в Совбезе. Если бы в июне 1996-го Чубайс не сумел переломить Ельцина, настояв на отставке Коржакова – Барсукова – Сосковца, в лучшем случае Березовского ждала бы вынужденная эмиграция. (А что в худшем – даже страшно себе представить.)
Как угодно можно было относиться к Чубайсу, но не признавать его чисто большевистский, железный характер и исключительные волевые бойцовские качества было как минимум, непростительной самонадеянностью.
Ответный удар не заставил себя долго ждать. 4 ноября 1997 года разъяренные Чубайс с Немцовым отправились на дачу к Ельцину в «Горки».
Напрасно Дьяченко с Юмашевым, перехватившие младореформаторов на полпути, уговаривали их не пороть горячку. («Они сказали мне: „Ты совершаешь самую большую ошибку в своей карьере“», – раскрывал потом Немцов изнанку высокой политики.) Вице-премьеры были полны решимости: либо мы, либо Березовский. Именно так и объявили они президенту.
В своей книге Ельцин весьма подробно воспроизводит этот непростой разговор:
«Начал Чубайс: „Борис Николаевич, готовится мощный накат на правительство… Все нити кризиса в руках Березовского и Гусинского. Информационную войну надо кончать. Если вы уберете Березовского из Совета безопасности, он моментально потеряет свой вес, его мнение никого не будет интересовать, конфликт закончится“.
…вице-премьеры продолжали убеждать меня, что Березовского необходимо увольнять из Совбеза. Человек, который путает бизнес с политикой, не может занимать эту должность. Приводили примеры, говорили, что Березовский подрывает авторитет власти в стране. Это недопустимо».
Ельцин оказался перед тяжелым выбором; как когда-то в июне 1996-го. С одной стороны, за Березовского стояли горой самые близкие его люди – дочь Татьяна, названный сын Юмашев. Но с другой, президент не мог не понимать, какое раздражение вызывает в обществе этот скандальный субъект; да и властные его претензии становились уже невыносимы.
Никто и никогда не вправе был давить на Ельцина, принуждая к кадровым перестановкам: он, может быть, и не прочь был уволить Чубайса, но сам, без нажима извне; точно, как в детском стишке:
«Чем больше было на меня давление общественного мнения, прессы, банкиров, тем яснее я понимал: Чубайса не отдам! – весьма откровенно демонстрирует в мемуарах Ельцин свое уязвленное самолюбие. – Просто потому, что не имею права поддаваться грубому шантажу, наглому давлению. Обязан сопротивляться просто для сохранения в обществе стабильности. Да, Чубайса (я уже принял это решение) необходимо будет убрать из правительства. Но когда это сделать и как, это будет мое решение. А не чье-то».
Я свою сестренку Лиду
Никому не дам в обиду.
Я живу с ней очень дружно,
Очень я ее люблю…
А когда мне будет нужно —
Я и сам ее побью…
Глухое раздражение, жившее в президенте все эти месяцы, выплеснулось, наконец, наружу: «Чубайс и Немцов дали мне повод избавиться от надоевшей порядком „тени“ – Березовского».
Через сутки, 6 ноября, Борис Абрамович был уволен с государственной службы. Однако никаких выводов из этого он так и не сделал; потому еще, что вскоре Юмашев – глава президентской администрации – сделает его своим советником: правда, на общественных началах.
(Когда в тот же день в эфире «Эха Москвы» Березовского спросили, кто первым сообщил об отставке и общался ли он сегодня с кем-нибудь по этому поводу, он, в классической своей манере, моментально ответствовал:
«Нет, я узнал вчера».
Даже падая в пропасть, Березовский самым важным считал показать, что по-прежнему держит руку на пульсе; знает все раньше прочих.)
$$$
С отставкой Березовского информационная война не только не закончилась, но и, напротив, разгорелась с еще новой силой. По факту ненаписанной чубайсовской книги МВД возбудило уголовное дело. Первого вице-премьера на полном серьезе планировали даже арестовать, но помешал этому, как ни странно, Юмашев, не поощрявший швыряния камнями в стеклянном доме.Кончилось все тем, что весной следующего года Чубайс навсегда покинул большую политику, с головой погрузившись в электрификацию всей страны.
Справедливости ради следует, впрочем, заметить, что заслуги Березовского не было здесь ни на грош. В марте 1998-го в отставку был отправлен не один Чубайс, а все правительство целиком во главе с премьером-златоустом Черномырдиным; для Белогодома наступала чернаяполоса – в течение следующих полутора лет в России сменится пять кабинетов кряду.
Ясное дело, при каждой новой рокировке Березовский пытался вставить свои пять копеек; он и про смену черномырдинского правительства говорил, как о деле собственных рук, хотя логики не было здесь никакой.
Вместо Черномырдина в Белый дом тогда пришел выдвиженец младореформаторов 36-летний Сергей Кириенко, с ходу показавший зубы; то есть для Бориса Абрамовича это была даже не смена шила на мыло, а намного хуже, ибо блаженной памяти Виктор Степанович ничего подобного и близко себе не позволял.
Впоследствии Кириенко расскажет, что едва ли не с самого первого дня Березовский всячески пытался повлиять на него, действуя в обычной своей манере; попеременно щелкая кнутом и подманивая пряником.
«Я сразу после своего назначения заметил, что не раз люди противоположных политических взглядов предлагают мне одного и того же кандидата в кабинет министров, – вспоминал Кириенко. – Я отправлял запрос в ФСБ и в МВД. Выяснялось, что хвосты вели в финансово-олигархические группы, в том числе к Березовскому. В общем, этих людей я посылал.
После этого через третьи лица поступили предложения о содействии в размещении полезной для правительства информации в СМИ, предлагали содействие в решении проблем в Госдуме – я отказывался. Появились отдельные негативные публикации, а вслед за этим снова пришли люди с тем же предложением о содействии. Я их опять послал… В конце концов, мне с разных сторон стали объяснять, что я зря не контактирую с влиятельными ФПГ. Говорили, что, отказавшись от сотрудничества, я провоцирую их на борьбу за мою отставку. Так что позицию Березовского я всегда знал».
Но затеять всерьез информационную войну против Кириенко времени у Березовского попросту не хватило; молодой премьер, получивший в народе остроумное прозвище «киндер-сюрприз», и без помощи олигархов был низвергнут в считанные месяцы.
На бесславную отставку Кириенко был обречен изначально. К моменту его назначения российская экономика уже вовсю трещала по швам. Последним и смертельным ударом стала тогда приснопамятная пирамида ГКО – государственных казначейских обязательств.
Если кратко, начиная с 1996 года, правительство, под предлогом острой нехватки средств, брало взаймы у коммерсантов, расплачиваясь взамен долговыми бумагами: казначейскими обязательствами. При этом доходность облигаций росла, как на дрожжах; на каждый вложенный доллар, кредиторы получали уже два, но через год. Или не получали, предпочитая играть на повышение, ибо проценты по ГКО росли каждый месяц, точно в геометрической прогрессии.
Короче, это была натуральнейшая пирамида, только организованная самим же государством. Уже к началу 1998 года выплаты по ГКО превысили все доходы страны ровно вдвое. И когда по весне банки дружно принялись сбрасывать эти дутые бумажки, вся пирамида угрожающе затрещала.
Конечно, если бы лавочку эту вовремя прикрыли, надвигающегося кризиса вполне можно было избежать. Но в том-то и закавыка, что участникам пирамиды гораздо выгоднее было тянуть до последнего, наживая сумасшедшие барыши.
Как впоследствии установила Генпрокуратура, среди наиболее активных игроков значилось, как минимум, 780 высокопоставленных чиновников (в том числе два вице-премьера, два федеральных министра и бесчисленное количество зам. министров). А также обе президентские дочери: Елена Окулова и Татьяна Дьяченко.
(«Мы рассматривали версию того, что должностные лица, понимая, к чему приведет пирамида, сознательно не останавливали маховик, – говорил мне еще в те времена генпрокурор Скуратов. – Возможность получить сверхприбыли, тем более, если ты четко знаешь, что никогда не останешься в проигрыше, была для них важнее интересов страны».)
17 августа пирамида ГКО рухнула окончательно, надолго отбросив страну далеко назад; рубль – мгновенно – обесценился в 4 раза. Государство было вынуждено объявить дефолт. Ясное дело, вина в том молодого премьера была самой последней, но кого-то ведь следовало сделать козлом отпущения.
Хотя нет. Шанс отделаться малой кровью у Кириенко все же был. 20 августа к нему в белодомовский кабинет заявилась представительная делегация олигархов; были там Смоленский, Гусинский, Прохоров, но главным заводилой выступал, естественно, Березовский. Магнаты требовали выделить из бюджета деньги для поддержки банка «СБС-агро» (Березовский контролировал в нем не менее 30 %). Однако Кириенко ответил отказом. Тогда ему прямо в глаза объявили: значит, будет война.
«Березовский пообещал: „Мы добьемся вашей отставки“, – вспоминает Кириенко. – Что я мог ответить? – „Добивайтесь“».
Ровно через три дня Кириенко был с позором уволен. А вот дальше начался совсем уже какой-то сюр. Потому что из небытия извлекли вдруг не кого-нибудь, а бывшего уже в употреблении Черномырдина, с чьей отставки полгода назад и началась, собственно, вся эта свистопляска. Едва ли не самым рьяным сторонником его реанимации оказался, как ни странно, Березовский.
Вновь, как бывало уже не раз, Борис Абрамович напрочь позабыл все свои недавние слова насчет израсходованного Черномырдиным потенциала. Наоборот, на все лады расхваливал он теперь опыт, знания и мудрость Виктора Степановича – единственного политика, способного в этот роковой для отечества час вывести Россию из кризиса. То же самое сутками напролет талдычили и олигархические СМИ.
Эта удивительная смена настроений объяснялась довольно банально; сразу после мартовской отставки ушлый Черномырдин решил застраховаться от будущих неурядиц и приехал с челобитной в дом приемов «ЛогоВАЗа»; возможно, он даже притащил с собой неразлучный баян – для услады Бориса Абрамовича.
Страдания, исполненные вчерашним олимпийцем, пришлись амбициозному магнату по душе. В детстве он тоже играл на баяне, шесть лет упорно учился растягивать меха. В итоге они спелись, образовав неплохой музыкальный дуэт; только солировал в нем теперь уже отнюдь не Черномырдин.
Недаром, спустя полгода, когда Виктор Степанович станет вновь и.о. премьер-министра и вернется в родные пенаты, первым в просторный белодомовский кабинет широким хозяйским шагом войдет… кто бы вы думали? Ну, конечно же, Березовский! Черномырдин будет семенить где-то сзади, по-лакейски сутулясь.
Впоследствии Борис Абрамович примется утверждать, что своим возвращением Виктор Степанович целиком и полностью был обязан ему; дескать, через Юмашева передал он президенту это подкупающее своей новизной предложение.
Так ли это на самом деле – сказать затруднительно; учитывая тягу Березовского к мюнгхаузеновскому синдрому, верить ему на слово – дело неблагодарное. В конце концов, на том этапе тяжеловесная фигура Черномырдина, действительно, как нельзя лучше отвечала интересам Ельцина. Больше всего президент боялся, что новыйпремьер попытается покуситься на его власть и использует Белый дом как трамплин к будущим выборам. В этом смысле старый, битый уже Черномырдин был для него кандидатурой оптимальной, ибо амбиций никаких более не испытывал.
Хорошо помню, как в те дни уходящего лета команда Березовского бегала по Москве, формируя будущий кабинет. Они тасовали министерские портфели, точно засаленную колоду карт, раздавая обещания направо и налево.
Борис Абрамович на полном серьезе верил, что именно он теперь будет управлять правительством; Черномырдин – это лишь так, ширма для отвода глаз, подпевка на заднем плане.
(Опыт по приватизации премьеров был у него обширный – в декабре 1994-го он умудрился даже купить с потрохами престарелого председателя Совета Министров СССР Николая Тихонова. Тогда, по указанию Ельцина, в собственность концерна «АВВА» была передана тихонов– ская дача в элитном подмосковном местечке Петрово-Дальнее, с участком в 14,25 гектаров и выводком строений вместе… с самим, собственно, жильцом союзного значения.)
Но тут уже взбеленился парламент, не оценивший такой политической ветрености; премьер-министр – это все же не беспородный Тузик; утром – выкинули за порог, вечером – поманили обратно сосиской. Абсолютным большинством голосов Дума отклонила внесенную кандидатуру Черномырдина.
Однако Березовский не унимался; весь свой пыл он кинул на обработку депутатского корпуса. Борис Абрамович лично обошел каждого из руководителей думских фракций, суля золотые горы за положительноеголосование; он даже не постеснялся заявиться к Зюганову, хотя только что требовал разгона КПРФ. (Вождь коммунистов рассказывал мне потом, что за поддержку Черномырдина ему в открытую были предложены немалые деньги.)
В эти критические дни«Атолл» зафиксировал весьма красноречивый диалог Березовского с его протеже Игорем Шабдурасуловым, только-только назначенным и. о. первого зам. руководителя аппарата правительства; Шабдурасулову, как и многим другим, тоже было поручено заниматься окучиванием Госдумы.
Игорь Шабдурасулов – Борис Березовский
Шабдурасулов: Значит, они отклонили это дело, поручили Говорухину дорабатывать. Вот, все. Значит, нам сегодня надо обязательно вечером встретиться по тактике, я хочу…Березовский (перебивая) : Тактика только одна: сидим все на жопе, никто не отвечает. И говорят: Боря, ты куда лезешь, б. дь! Ты чего там говоришь, б. дь! Смотри, тебя завтра к Путину вызывают! Вот по. бать эту тактику я сейчас хотел, говорю совершенно ответственно, по. бать!
Шабдурасулов: Правильно. Но с Думой мы договорились, что еще сегодня-завтра мы контакты с ней имеем. Публичных, открытых, что мы готовы к компромиссам… Ни х. я не готовы!
Березовский: Нет, ты знаешь, что если будет принят тот документ, который написали сначала эти ублюдки, Уринсоны разные, забудьте. Нельзя, б. дь, между двумя стульями сидеть. Либо, б. дь, идите опять в коммунизм на х.й. И отдайте себе отчет, что вы туда идете. Либо – дальше, дальше, дальше, как писал в свое время Шатров.
Шабдурасулов: Правильно, правильно. Поэтому мы и говорим: свободны. Нам с вами консультации проводить не о чем.
Березовский: Абсолютно верно. Точка.
Шабдурасулов: Что принципиально важно – сейчас надо разводить рядовых депутатов насчет импичмента, чтобы они триста голосов не набрали. И второе – очень активно, Борь, все, кто может, олигархи эти, и с рядовыми депутатами, членами Совета Федерации работали; тоже самое, чтобы завтра они не поддержали Думу.
Березовский: А чего? Что? В чем там завтра проблема?
Шабдурасулов: В том, что Дума просит их разрешения выступить на Совете Федерации всем руководителям фракций, чтобы те проявили солидарность с позицией Думы. Вот нельзя, вообще, допускать, чтобы они там выступали.
Березовский: Я понял. Хорошо. Договорились.
Упоминание драматурга-рогоносца Шатрова – это явно оговорка по Фрейду. Некогда Березовский умело окрутил его – «развел», выражаясь лексиконом кандидата географических наук Шабдурасулова – о чем не без удовольствия вспоминал потом много лет на пару с третьей женой. (Став впоследствии пламенным оппозиционером, Борис Абрамович даже свои воззвания к соратникам будет подписывать названием одной из шатровских пьес: «Так победим!».)
То же самое он пытался теперь проделать и с депутатами, но безуспешно. После второго провала, когда Черномырдина опять с треском прокатили, Ельцин окончательно понял, что сломать парламент не получится, и вынужден был согласиться на компромисс: он внес кандидатуру министра иностранных дел Примакова, похожего на ученого крота из сказки про Дюймовочку. За советского академика депутаты проголосовали дружно: левые – потому, как советский, правые – ввиду того, что академик.
В этом многоголосом хоре одобрений отсутствовал лишь один голос: баяниста Березовского. Он чувствовал себя, словно именинник, назвавший кучу гостей и заранее уже сосчитавший подарки, у которого вдруг заклинило входную железную дверь; гости с подарками толпятся на лестнице, барабанят, звонят, а что толку!
Вообще, если хорошенько поразмыслить, все разговоры о величии и могуществе Бориса Абрамовича зиждятся преимущественно на его же собственных разглагольствованиях. Послушать Березовского – едва ли не все кадровые перестановки в стране проводились под его началом; или, как минимум, по согласованию с ним.
На самом деле, это очень отдаленно похоже на правду. Если мощь старика Хоттабыча таилась в сказочной бороде, то вся сила Березовского была сосредоточена в двух, вполне осязаемых персонажах: Татьяне Дьяченко и Валентине Юмашеве.
Доступа к царственному телу у него самого не было никогда, а значит, он не имел никакой возможности влиять на ситуацию впрямую, только при посредстве «Семьи».
Бывший премьер-министр Сергей Кириенко – человек, прямо скажем, осведомленный – вспоминал позднее:
«Насколько я знаю, прямого влияния на президента Березовский не имел. Как-то я встречался с Ельциным, и именно в это время к президенту был вызван Березовский. По разговору между ними я понял, что они не виделись и не общались много месяцев. То есть Борис Абрамович пользовался другими каналами».
И вот здесь – волей-неволей – возникает главный, ключевой вопрос: а кто, собственно, в этой конструкции играл роли ведомого и ведущего? Кем определялись правила игры?
Не понаслышке зная, что творилось тогда в Кремле, с высокой долей вероятности могу сказать, что этим «кем-то» был явно не Березовский. Ни у Дьяченко, ни у Юмашева не имелось ни малейших резонов превращаться в послушных марионеток. Давным-давно прошли те времена, когда они делали лишь первые, неуверенные шаги во власти и были счастливы любому жалкому подношению, вроде автомашины «Нива» с велюровым салоном.
В описываемый период это были уже вполне созревшие, самостоятельные, даже заматеревшие игроки, усвоившие главный принцип политики: не складывать все яйца в одну корзину.
С одинаковой теплотой Дьяченко и Юмашев общались с другими олигархами: с Потаниным, Ходорковским, Гусинским, даже со столь ненавистным для Березовского Чубайсом. При этом из всего многообразия отечественного бизнеса Борис Абрамович представлял собой явно не самую привлекательную фигуру; его скандальность, тяга к самопиару и фрондерству, давно уже набили оскомину; дружба с Березовским была сродни прогулке по минному полю.
При первой же возможности и Дьяченко, и Юмашев с радостью готовы были бы заменить его какой-то иной, более спокойной, безопасной фигурой. Именно тогда и зажглась на небосклоне звезда нового кремлевского фаворита – Романа Абрамовича.
Поначалу, впрочем, это была лишь маленькая звездочка, меркнущая на фоне сияния его старшего товарища и партнера. Но, чем больше времени проходило со дня президентских выборов, тем сильнее она разгоралась.
Березовского подвела – как это ни парадоксально прозвучит – излишняя доверчивость и сентиментальность. Он слишком понадеялся на свои силы, отмерив себе три жизни.
Борис Абрамович совершенно искренне считал Абрамовича своей уменьшенной копией; только двадцатью годами моложе. В младшем партнере видел он продолжение себя, чему немало даже умилялся.
Они и вправду многим были похожи. К поставленным целям оба коммерсанта готовы были идти, не считаясь в средствах и методах; у обоих одинаково превосходно были развиты и головной, и спинной мозг. Но в то же время лежала между ними огромная зияющая пропасть.
Да, каждый из этих людей без зазрения совести готов был поджечь храм Артемиды; только Березовский, по примеру Герострата, дабы обрести бессмертную славу; а Абрамович – чтоб получить страховку или подряд на восстановительные работы.