Страница:
Через год, в своем очередном открытом письме, Борис Абрамович напишет: «Каюсь. Меня развели… Не учел его, Путина, чекистскую заточку!»
Хотя, в действительности, никто и не думал его разводить; развел-то он исключительно сам себя.
Как там у поэта?
Большинство магнатов эти правила приняли и живут себе припеваючи. Те же немногие, кто попытался их оспорить, получили вполне адекватный отпор; собственно, нашлось таких всего ничего – Гусинский, Ходорковский, Березовский; почти – в рифму.
Сегодня жалеть трех этих развеселых друзей – новоявленных мучеников режима – стало хорошим тоном в либеральной среде; в особенности – политзаключенногоХодорковского. Хотя, по моему глубокому убеждению, граждане эти по заслугам получили совершенно оправданно; жаль только, что одни они; отправить бы вслед за ними всех прочих миллиардеров, фигурантов золотого списка «Форбс» и завсегдатаев дискотеки «Джиммис» – воздух разом бы стал чище.
Делить олигархов на плохих и хороших, потому как один-де критикует режим, а другой склоняется перед властью в глубоком поклоне, – занятие совершенно бесполезное. Все они мазаны одним миром.
Почему Билл Гейтс стал одним из богатейших людей планеты, мне, допустим, понятно; миллиарды он заработал своими мозгами. И происхождение империй Форда или Круппа под сомнение тоже не ставятся.
Но как, скажите на милость, можно относиться к тому же Абрамовичу или Фридману с Ходорковским, если ничего нового они не придумали и не изобрели, а все несметные богатства их – результат беспрецедентного обмана, когда казенную собственность попросту раздали за гроши кучке страстотерпцев, жадно кружащей у трона.
Не надо быть гениальным стратегом, чтобы купить у государства «Сибнефть» за 240 миллионов, а потом продать ему же обратно, но уже в 54 раза дороже. А чтобы как-то подсластить эту пилюлю, швырнуть сотню-другую миллионов на благотворительность; глядите, какой он душевный и чуткий человек. Хотя, если жулики обнесут подчистую вашу квартиру, а потом пожертвуют в соседнюю церковь малую толику похищенного – какие-нибудь бабушкины сережки, – вряд ли это вас сильно утешит.
Невероятно, чтобы в стране, где средняя пенсия составляет меньше ста долларов, некто Прохоров тратил за раз – на одни лишь новогодние торжества – 20 миллионов евро. Самым любимым его развлечением, как пишут газеты, является обрызгивание фотомоделей коллекционным шампанским (одна бутылка – 300 евро, стоимость фотомоделей – неведома); максимальный рекорд – 260 бутылок за вечер.
Российские олигархи не бывают плохими или хорошими; социально озабоченными или безответственными – олигарх есть олигарх; живое воплощение прудоновского тезиса, что «собственность это воровство». Выбирать между ними – все равно что оценивать маньяков; один убил десять старушек, а другой – всего семь; спасибо тебе, кормилец, целых три старушечьих жизни сохранил…
Повторюсь еще раз: я за то, чтобы олигархов не было, как таковых. Но если это сегодня невозможно, то лучше посадить хоть пару-другую – не суть, по какой причине – нежели не трогать никого, вообще. И попробуйте возразить мне, что я не прав…
…Когда Березовский почувствовал перемену климата в отношении к своей персоне, реакция его была сугубо истеричной – сейчас я вам всем покажу. Он по-прежнему ощущал себя первым среди равных; обладателем беспрецедентного информационного ресурса. К тому времени в его империи значились два телеканала – ОРТ и ТВ-6, три газеты – «Коммерсантъ», «Независимая», «Новые известия», журнал «Огонек», пара радиостанций.
Даже глубоко не сведущие в политике люди заметили, как постепенно, шаг за шагом, ручные СМИ Березовского начали покусывать власти, и с каждым днем все больше и больше.
«Боря рассчитывал, что Путин сломается и прибежит к нему на поклон, – объяснял мне мотивы этой начавшейся войны один из тогдашних соратников Березовского. – Он, не скрывая, говорил нам об этом. А Бадри тем временем начал уже объезжать „воров“, подбивая на совместную борьбу».
Березовский был носителем противоречивой, чисто женской логики. В политике он исповедовал те же принципы, что и в любви. К тем, кто отдавался ему без боя, он мгновенно переставал испытывать влечение; легкие победы были ему скучны. Но стоило кому-то начать сопротивляться ухаживаниям, или – паче чаяния – ответить отказом, как Борис Абрамович забрасывал все остальные дела и приступал к планомерной осаде. При этом, если заканчивалась осада успешно, вожделение разом сменялась пренебрежением.
Не знаю, согласитесь вы со мной или нет, но мне кажется, что в отношении Березовского к Путину было больше страсти, нежели прагматизма. Борис Абрамович явно испытывал к президенту любовное влечение. Даже потом, после бегства за кордон, он будет регулярно демонстрировать эти безответные чувства, заведя, например, лабрадора – копию путинской Кони. Или, вытащив из небытия абсолютно никчемного спортсмена Коданева, все достоинства которого ограничивались лишь тем, что был он очень похож на В.В.П. (Исключительно за физиономическое сходство Коданев был определен во главу «Либеральной России».) А то и вовсе – явившись в лондонский суд, напялил самодельную маску Путина.
Если принять эту версию за основу, многое, очень многое становится тогда на свои места.
Перечитаем эпитеты, которыми одарял он Владимира Владимировича вплоть до апреля 2000-го; что это, если не любовь?
«Путин – это новое поколение… Наследник демократической власти в России… Он реформатор и он обладает очень сильной волей… Очень твердый, неторопливый человек. Он умеет сохранять спокойствие, и все доводит до конца… Путин стремится не к диктатуре, а к консолидации власти в России, а, затем, к консолидации российского общества».
(Услышь я сегодня нечто подобное из уст Березовского, решил бы, наверное, что это белая горячка.)
Нет ничего опасней рецидива поздней, неразделенной любви. На какие только ухищрения не готова пойти жертва безответных страстей, лишь бы посильнее отомстить недавнему предмету своего обожания.
В понимании Березовского Путин был ветреным обманщиком, поматросившим и бросившим его; не важно, что сам президент никаких авансов ему не давал. Испокон веку Борис Абрамович привык существовать в мире придуманных им самим же иллюзий.
Отныне вся его жизнь была подчинена жажде возмездия. Как пелось в популярном шлягере времен олигархической молодости:
31 мая 2000 года – через два месяца после выборов – газеты публикуют открытое письмо Березовского к президенту, в котором он впервые подверг публичной критике новую политику Кремля. Как раз накануне Путин внес закон, лишающих губернаторов неприкосновенности и дающий ему право их отстранять. Кроме того, кардинально менялся порядок формирования Совета Федерации.
Реформы эти вряд ли задевали Березовского напрямую; скорее, они были лишь поводом к выяснению отношений. На всех углах Борис Абрамович кричал теперь, что это удар по демократии; они-де «обернутся колоссальной катастрофой для нас для всех, для всего, что мы делали последние десять лет». Он даже впервые в жизни полез на трибуну Государственной думы.
Правда, окончательно сжигать мосты за собой он пока не спешит; открытое письмо начиналось с неприкрытого реверанса в адрес президента – я, как и вся страна убежден, мол, «в искренности ваших намерений и воле сделать Россию мощной и процветающей».
По этой причине Березовский – случай беспрецедентный – даже отказался подписывать коллективное обращение олигархов в защиту арестованного Гусинского, сказав, что посадили его по заслугам; он сам-де выпустил джинна из бутылки, развратив силовиков нескончаемыми корпоративными войнами; пусть за это теперь и расплачивается.
Однако все было тщетно. Кремль по-прежнему не замечал его в упор и тирад этих не оценил.
Если бы Путин хоть как-то отреагировал на его майское письмо – не суть даже, как – Березовский вполне бы тем удовлетворился; это бы означало, что воспринимают его, как равного. Но в том-то и беда, что президент, вообще, пропустил эти гневные эскапады мимо ушей, ни словом, ни полсловом не выказав своей реакции. Такое безразличие бесило Березовского сильнее всего.
Он попытался было вновь разыграть любимую кавказскую карту, расшатывая и без того зыбкий мир в Карачаево-Черкессии, в надежде, что за ним, как и в старые добрые времена, позовут, будут испрашивать советов и помощи. Но и это не помогло.
Даже бывший друг Александр Волошин, назначенный когда-то общими стараниями главой президентской администрации, и тот демонстрировал отныне ледяной холод и отчуждение. Заметно дистанцировались от него и Дьяченко с Юмашевым. Да и верный Рома тоже не стремился больше ловить каждое слово на лету.
Напрасно сгорал Березовский от нетерпения, ожидая вожделенного вызова в Кремль. Эти прежние его приемчики ни на кого впечатления теперь не производили. Путин оказался подобен пружине. Чем больше на него давили, тем сильнее он сжимался.
И нервы у Березовского не выдерживают. 19 июля он вдруг объявляет, что добровольно складывает с себя депутатские полномочия, ибо не хочет участвовать «в крахе России и в установлении авторитарного режима».
Этот шаг, скорее, был плодом истерики, нежели тонкого расчета. Березовский все еще продолжал верить, что ему не позволят громко хлопнуть дверью: кинутся останавливать, упрашивать, умолять, а он в ответ, с гордо поднятой головой, отчеканит что-нибудь картинное, типа: лучше умереть стоя, чем жить на коленях.
Неслучайно свою отставку Березовский попытался превратить в очередное политическое шоу. Осиротевшие избиратели должны были, например, провести траурный митинг у стен Госдумы, для чего специально послали за ними из Москвы два самолета. Однако вылететь в назначенный час избирателине смогли – вмешались местные власти, с которыми депутат уже успел разругаться вдрызг. («Если Березовский уйдет, Карачаево-Черкессия вздохнет спокойно», – объявил во всеуслышанье президент Семенов.)
И его поездка в республику, осененная многократными причитаниями, что теперь-де Кавказ запылает, как пороховая бочка, тоже закончилась ничем.
Березовский переиграл сам себя. Он и не заметил, как окончательно перешел Рубикон.
Отныне возврат к мирному сосуществованию был уже невозможен, и Березовский, скрепя сердцем, ринулся в нападение.
На последнем издыхании облетел он с десяток губернаторов, подбивая их на борьбу с режимом; даже не постеснялся позвонить – после всего, что между ними было – Лужкову.
(Столичный мэр с огромным удовольствием доходчиво изложил в ответ Борису Абрамовичу все, что он о нем думает; по цензурным причинам, цитировать этот монолог я не стану.)
Одновременно ручные СМИ начали раздувать антипутинскую истерию, как две капли воды схожую с недавней кампанией против Примакова; те же обвинения в возврате к тоталитаризму, попрании демократии.
Пик этой кампании пришелся на август, когда случилась трагедия с «Курском». ОРТ специально показывало катающегося на водных лыжах беззаботного президента на контрасте с плачущими женами моряков. Кроме того, под эгидой Березовского был спешно учрежден «Фонд помощи семьям членов экипажа подводной лодки „Курск“». Многие, действительно, искренне переводили туда деньги, однако дальнейшая судьба этих пожертвований до сих пор неизвестна. (При аресте президент фонда адвокат Блинов – ныне осужденный за мошенничество – все документы успел уничтожить.)
Что затем произошло, доподлинно неведомо, но все источники единодушно сходятся во мнении, что заветная мечта Березовского наконец-то сбылась: он был приглашен в Кремль. Правда, вряд ли грезил он именно о таком приеме. В различных публикациях эта его беседа с Путиным и Волошиным пересказывается по-разному. Красочнее всего подается она в уже цитировавшейся мной книге Марины Литвиненко и Алекса Гольдфарба; ясное дело – со слов самого же Бориса Абрамовича.
Всю субботу Борис звонил в Кремль, добиваясь встречи с президентом. Он был уверен, что это был тот момент, когда он может пробиться к Володе, когда сможет заставить еговыучить уроки(выделено мной. – Авт.) прошедшей недели и объяснить, что его стиль руководства вредит ему. Наконец он дозвонился…
Утром все трое встретились в кабинете Волошина. Путин вошел в кабинет с папкой. Он начал в деловой манере, как если бы выступал на официальном мероприятии:
– ОРТ – важнейший телеканал. Он слишком важен, чтобы оставаться вне государственного влияния. Мы приняли решение.
Затем он внезапно остановился, взглянул своими водянистыми глазами и сказал:
– Борис, скажи, я не понимаю. Почему ты это все делаешь? Почему ты нападаешь на меня? Я чем-то тебя обидел? Поверь, я был более чем толерантен к твоим эскападам.
– Володя, ты совершил ошибку, оставшись в Сочи. Все станции в мире…
– Меня не волнуют все станции в мире, – прервал его Путин. – Почему ты это сделал? Ты же вроде как мой друг. Ты же меня уговорил на эту должность. А теперь ты бьешь меня ножом в спину. Что я такого сделал, чтобы заслужить это?
Волошин застыл как восковая фигура; в его глазах читался ужас.
– Ты забыл наш разговор после выборов, Володя, – продолжал Борис. – Я сказал тебе, что никогда не присягал тебе лично. Ты обещал идти путем Ельцина. Ему бы и в голову не пришло затыкать журналиста, который на него напал. Ты разрушаешь Россию.
– Ну ты же несерьезно про Россию, – прервал Путин. – Думаю, вот и конец… Прощайте, Борис Абрамович.
– Прощай, Володя…»
Я не случайно выделил в этом фрагменте пару оборотов; думаю, в них таится ключ к пониманию всей ситуации.
Перечитаем еще раз:
«Он был уверен, что… сможет заставить его выучить уроки прошедшей недели».
Не убедить, не уговорить, а именно заставить; как будто российский президент – это всего лишь нерадивый ученик, а Березовский – классный наставник с указкой в руках: Путин, к доске!
Ясно, что при таком подходе ничего путноговыйти у них не могло. Президент, в самом деле, не понимал, почему Березовский объявил ему информационную войну – он ведь ровным счетом никак не обидел, не ущемил его.
Что же касается ОРТ, который потребовали от Бориса Абрамовича вернуть, нелишним будет напомнить, что контрольный пакет канала принадлежал государству, и он по-прежнему получал дотации из бюджета. Представьте себе, чтобы нечто подобное творилось в Америке или Великобритании – государственный телеканал наотмашь дубасит президента или Ее Королевское Величество; а те в ответ лишь крякают от удовольствия: давай шибче! Еще! Еще! Жизнь положим за свободу слова!
Полноте! Ничего общего со свободой слова и демократией ни ОРТ, ни какое-другое из СМИ Березовского не имело. Это было его оружие в политико-финансовой борьбе, способное по первому же окрику обрушиться на указанную хозяином голову.
«Против лома нет приема», – таков был главный принцип информационной стратегии Березовского. Он не учел лишь одного, что лом можно попросту отобрать.
Так оно и случилось.
В октябре 2000-го, после того, как Генпрокуратура резко активизировала расследование дела «Аэрофлота», Березовский объявил, что готов передать пакет своих акций ОРТ в трастовое управление ведущим представителям творческой интеллигенции. В список будущих медиамагнатов, составленный им же самим, вошли преимущественно лауреаты премии «Триумф», то есть, те, кто заблаговременно был прикормлен.
Но потом, видимо, поняв, что ничего это уже не изменит – власть все равно не позволит главному каналу страны оставаться оппозиционным – свое предложение он отозвал.
В итоге Борис Абрамович продал акции недавнему ученику Абрамовичу за сравнительно небольшую сумму – 150–170 миллионов долларов; к этому времени он успел покинуть уже страну. Как считается – навсегда. Хотя, как сказано в одном известном фильме из жизни суперагентов, никогда не говори никогда…
Для многих это расставание было удивительным. Со стороны они казались не просто партнерами, а сиамскими близнецами. Однако я просто уверен, что запрограммировано оно было изначально; с того самого момента, как юный Роман Аркадьевич прибился к берегу Бориса Абрамовича.
Если Березовский – это собирательный образ гоголевских персонажей; немножко – Чичиков, отчасти – Плюшкин, капельку – сваха Агафья Тихоновна, несомненно – Ноздрев и Хлестаков, то Абрамович более всего подходит на роль Молчалина:
У Березовского были хотя бы какие-то политические воззрения – не важно, что они менялись семь раз на дню, но зато он мог поплыть против течения, ввязаться в войну. В конце концов, у него было свое, собственное мнение по многим вопросам.
У Абрамовича ничего подобного не имелось по определению. Все политические и жизненные принципы этого человека сводились лишь к одному: личной выгоде. При этом старался он понапрасну, без нужды не высовываться, а к публичности относился, словно к операции без наркоза.
Перефразируя одно из высказываний Березовского, можно сказать: если Борис Абрамович делал вид, что он есть, то Роман Аркадьевич – будто его нет.
Окажись Березовский чуть похитрей, а главное, поумерь он свои властные претензии, вполне возможно, никто б его и не тронул; владел бы сейчас себе «Коммерсантом» и «Независькой», публиковал бы панегирики в адрес В.В.П.
Его сгубило чрезмерное самолюбование и неограниченные амбиции. А тихого, беспрекословного Абрамовича – совсем наоборот – это же и спасло. На фоне экспрессивного и скандального партнера смотрелся он очень выигрышно. К тому же циничный Роман Аркадьевич успел не только вовремя отречься от бывшего учителя, но еще и оказаться полезным новой власти; вряд ли без его участия Кремль так легко сумел бы откупить у Березовского медиа-активы и прочие остатки былой роскоши.
Абрамович, не в пример Березовскому, в точности следовал заповеди Маккиавели, изрекшего когда-то, что «Брут стал бы Цезарем, если бы притворился дураком». Этот молодой человек обладал поистине гениальными способностями подлаживаться под любую ситуацию.
Одна из первых газетных статей, посвященных Абрамовичу, называлась «Человек без лица». Образ, по-моему, очень точный.
И дело не только в том, что Роман Аркадьевич – это человек без прошлого, ибо вся его официальная биография представляет собой череду романтических легенд и сказаний, выдуманных иезуитами-пиарщиками.
Просто истинного лица Абрамовича не видел никто. Точно бог Шива, был он многолик, всякий раз представая именно в том образе, какого от него ждали; вы с барышней скромны, а с горничной – повеса.
То, что Березовский принимал когда-то за почитание и преклонение, являлось на деле лишь одной из бесчисленных его масок; между прочим, разобраться в том было совсем не трудно, но Борис Абрамович всегда отличался поразительной куриной слепотой.
Впервые отношения их начали давать трещину еще задолго до президентских выборов. Уже в 1999 году Абрамович стал позволять себе – правда, в узком пока кругу – поругивать старшего товарища. Его раздражала одержимая увлеченность Березовского политическими играми.
Внешне, впрочем, он еще старался держаться в рамках приличий, но окружение его очень точно перенимало настроения своего патрона; недаром говорят, что короля играет свита.
Люди Абрамовича довольно явно демонстрировали теперь свое ироничное отношение к Березовскому. А Александр Мамут, выполнявший здесь роль придворного шута – Мамут, действительно, был остер на язык; иной раз залепитчто-то, хоть стой, хоть падай, – вообще, взял моду регулярно издеваться над Березовским: за спиной, разумеется. Он копировал ужимки и манеры Бориса Абрамовича, рассказывал байки и унизительные анекдоты – нередко в присутствии Юмашева с Дьяченко – а Абрамович лишь посмеивался; о том, чтобы одернуть смехача, и речи даже ни шло.
Я думаю, во многом это было обусловлено комплексом маленького человека, который долгие годы одолевал Романа Аркадьевича. Лакей, даже превратившись в миллиардера, все равно остается лакеем. Да и слишком много унижений причинил когда-то ему Березовский. Рано или поздно он обязательно должен был расквитаться и за ночевку на утлом диванчике в проходной комнате, и за ношение чемоданов; следовало лишь дождаться подходящего момента.
Надо сказать, что как раз к 1999 году все их совместные активы находились уже в цепких руках Абрамовича; когда Березовский в очередной раз отправлялся на госслужбу, долю в «Сибнефти» он передал младшему партнеру. При этом, как утверждают их ближайшие товарищи, свои права официально он никак не закрепил; все было договорено на словах.
Собственно, он и сам это особо не отрицал, заявляя, что акционером «Сибнефти» не является, но имеет «стратегические интересы и в этой компании и к ней».
Вроде умный-умный Березовский, а таких очевидных вещей почему-то не понимал; в бизнесе не бывает друзей и возлюбленных. Там, где появляются деньги, не место сантиментам.
Один из недавних его соратников вспоминает, как однажды он беседовал по душам с Бадри Патаркацишвили:
«Я спросил его: у вас доля „Сибнефти“ оформлена надежно? —
И Бадри очень невозмутимо ответил: само собой. Хотя формально ничего им уже не принадлежало».
А ведь еще летом 1999 года – за год с лишним до разрыва – газеты прозорливо предсказывали:
«Березовский сам вырастил своего будущего „могильщика“... Забрав под себя всю нефтянку и естественные монополии, (…) Абрамович рано или поздно попытается окончательно выйти из-под опеки Березовского. Благо, полученный через Аксененко контроль над „Газпромом“, „Транснефтью“ и РАО „ЕЭС России“ открывает Абрамовичу широкое поле для создания самых причудливых и фантастических коалиций» («МК», 2 июня 1999 г.).
Но Березовский чужих газет, видно, не читал…
Последняя их совместная крупная операция состоялась как раз в преддверии президентских выборов. В феврале 2000-го стало известно, что акционеры «Сибнефти» (читай, Березовский и Абрамович) покупают акции трех крупнейших металлургических предприятий – Братского, Красноярского и Новокузнецкого алюминиевых заводов, а также Ачинского глиноземного комбината – основного поставщика сырья для производства этого металла социализма.
Подоплека этой масштабной сделки столь занимательна, что рассказать о ней следует поподробнее.
Как нередко бывало у Березовского, началось все с простого стечения обстоятельств; впрочем, недаром Джек Лондон утверждал, что нет Бога, кроме случая.
После того, как бывший секретарь Совбеза и выдающийся миротворец Александр Лебедь был избран в 1998-м губернатором Красноярского края, Борис Абрамович мгновенно решил воскресить их былую дружбу. Для чего точно он и сам еще не понимал, но совершенно точно знал, что иметь в своем активе губернатора столь крупного и стратегически важного региона никогда не помешает. Благо, повод вскоре представился сам собой.
Лебедь, в силу дурного характера, очень быстро сумел разругаться с самым авторитетнымпредпринимателем региона Анатолием Быковым по кличке «Бык». Под контролем Быкова, бывшего учителя физкультуры, находились тогда Красноярские алюминиевый и металлургический заводы, Красноярская ГЭС, «КрасУголь», Красноярскэнерго, Ачинский глиноземный комбинат, Ачинский нефтеперерабатывающий завод – словом, практически все ключевые предприятия края.
С чего начался этот конфликт сегодня вряд ли кто уже и вспомнит; якобы, Быков был одним из спонсоров кампании Лебедя, а посему посчитал себя некоронованным хозяином края, тогда как амбициозный генерал смириться с этим не мог. Постепенно-незаметно между бывшими единомышленниками разразилась война.
Хотя, в действительности, никто и не думал его разводить; развел-то он исключительно сам себя.
Как там у поэта?
Все, что говорилось Путиным о равноудаленности олигархов, было вовсе не предвыборным популизмом; будущий президент действительно так считал. Вскоре, на эпохальной встрече с крупнейшими воротилами, состоявшейся летом 2000-го, он объявит о новых принципах взаимоотношения власти и бизнеса. Олигархи не лезут в политику, не покупают премьеров, министров и депутатов, не вывозят капиталы за рубеж. А государство забывает в ответ, каким образом заработалиони свои капиталы.
"Ах, обмануть меня не трудно,
Я сам обманываться рад…"
Большинство магнатов эти правила приняли и живут себе припеваючи. Те же немногие, кто попытался их оспорить, получили вполне адекватный отпор; собственно, нашлось таких всего ничего – Гусинский, Ходорковский, Березовский; почти – в рифму.
Сегодня жалеть трех этих развеселых друзей – новоявленных мучеников режима – стало хорошим тоном в либеральной среде; в особенности – политзаключенногоХодорковского. Хотя, по моему глубокому убеждению, граждане эти по заслугам получили совершенно оправданно; жаль только, что одни они; отправить бы вслед за ними всех прочих миллиардеров, фигурантов золотого списка «Форбс» и завсегдатаев дискотеки «Джиммис» – воздух разом бы стал чище.
Делить олигархов на плохих и хороших, потому как один-де критикует режим, а другой склоняется перед властью в глубоком поклоне, – занятие совершенно бесполезное. Все они мазаны одним миром.
Почему Билл Гейтс стал одним из богатейших людей планеты, мне, допустим, понятно; миллиарды он заработал своими мозгами. И происхождение империй Форда или Круппа под сомнение тоже не ставятся.
Но как, скажите на милость, можно относиться к тому же Абрамовичу или Фридману с Ходорковским, если ничего нового они не придумали и не изобрели, а все несметные богатства их – результат беспрецедентного обмана, когда казенную собственность попросту раздали за гроши кучке страстотерпцев, жадно кружащей у трона.
Не надо быть гениальным стратегом, чтобы купить у государства «Сибнефть» за 240 миллионов, а потом продать ему же обратно, но уже в 54 раза дороже. А чтобы как-то подсластить эту пилюлю, швырнуть сотню-другую миллионов на благотворительность; глядите, какой он душевный и чуткий человек. Хотя, если жулики обнесут подчистую вашу квартиру, а потом пожертвуют в соседнюю церковь малую толику похищенного – какие-нибудь бабушкины сережки, – вряд ли это вас сильно утешит.
Невероятно, чтобы в стране, где средняя пенсия составляет меньше ста долларов, некто Прохоров тратил за раз – на одни лишь новогодние торжества – 20 миллионов евро. Самым любимым его развлечением, как пишут газеты, является обрызгивание фотомоделей коллекционным шампанским (одна бутылка – 300 евро, стоимость фотомоделей – неведома); максимальный рекорд – 260 бутылок за вечер.
Российские олигархи не бывают плохими или хорошими; социально озабоченными или безответственными – олигарх есть олигарх; живое воплощение прудоновского тезиса, что «собственность это воровство». Выбирать между ними – все равно что оценивать маньяков; один убил десять старушек, а другой – всего семь; спасибо тебе, кормилец, целых три старушечьих жизни сохранил…
Повторюсь еще раз: я за то, чтобы олигархов не было, как таковых. Но если это сегодня невозможно, то лучше посадить хоть пару-другую – не суть, по какой причине – нежели не трогать никого, вообще. И попробуйте возразить мне, что я не прав…
…Когда Березовский почувствовал перемену климата в отношении к своей персоне, реакция его была сугубо истеричной – сейчас я вам всем покажу. Он по-прежнему ощущал себя первым среди равных; обладателем беспрецедентного информационного ресурса. К тому времени в его империи значились два телеканала – ОРТ и ТВ-6, три газеты – «Коммерсантъ», «Независимая», «Новые известия», журнал «Огонек», пара радиостанций.
Даже глубоко не сведущие в политике люди заметили, как постепенно, шаг за шагом, ручные СМИ Березовского начали покусывать власти, и с каждым днем все больше и больше.
«Боря рассчитывал, что Путин сломается и прибежит к нему на поклон, – объяснял мне мотивы этой начавшейся войны один из тогдашних соратников Березовского. – Он, не скрывая, говорил нам об этом. А Бадри тем временем начал уже объезжать „воров“, подбивая на совместную борьбу».
Березовский был носителем противоречивой, чисто женской логики. В политике он исповедовал те же принципы, что и в любви. К тем, кто отдавался ему без боя, он мгновенно переставал испытывать влечение; легкие победы были ему скучны. Но стоило кому-то начать сопротивляться ухаживаниям, или – паче чаяния – ответить отказом, как Борис Абрамович забрасывал все остальные дела и приступал к планомерной осаде. При этом, если заканчивалась осада успешно, вожделение разом сменялась пренебрежением.
Не знаю, согласитесь вы со мной или нет, но мне кажется, что в отношении Березовского к Путину было больше страсти, нежели прагматизма. Борис Абрамович явно испытывал к президенту любовное влечение. Даже потом, после бегства за кордон, он будет регулярно демонстрировать эти безответные чувства, заведя, например, лабрадора – копию путинской Кони. Или, вытащив из небытия абсолютно никчемного спортсмена Коданева, все достоинства которого ограничивались лишь тем, что был он очень похож на В.В.П. (Исключительно за физиономическое сходство Коданев был определен во главу «Либеральной России».) А то и вовсе – явившись в лондонский суд, напялил самодельную маску Путина.
Если принять эту версию за основу, многое, очень многое становится тогда на свои места.
Перечитаем эпитеты, которыми одарял он Владимира Владимировича вплоть до апреля 2000-го; что это, если не любовь?
«Путин – это новое поколение… Наследник демократической власти в России… Он реформатор и он обладает очень сильной волей… Очень твердый, неторопливый человек. Он умеет сохранять спокойствие, и все доводит до конца… Путин стремится не к диктатуре, а к консолидации власти в России, а, затем, к консолидации российского общества».
(Услышь я сегодня нечто подобное из уст Березовского, решил бы, наверное, что это белая горячка.)
Нет ничего опасней рецидива поздней, неразделенной любви. На какие только ухищрения не готова пойти жертва безответных страстей, лишь бы посильнее отомстить недавнему предмету своего обожания.
В понимании Березовского Путин был ветреным обманщиком, поматросившим и бросившим его; не важно, что сам президент никаких авансов ему не давал. Испокон веку Борис Абрамович привык существовать в мире придуманных им самим же иллюзий.
Отныне вся его жизнь была подчинена жажде возмездия. Как пелось в популярном шлягере времен олигархической молодости:
А Путин, кстати говоря, над любовью этой и не думал смеяться. Он просто не знал, что у Березовского все так серьезно; а когда понял это – было уже поздно; не дождавшись взаимности, тот перешел в нападение, не оставив гаранту ни малейшего шанса на примирение.
"Счастлив тот не будет, кто любовь обидел,
Кто смеяться может так над самым дорогим…"
31 мая 2000 года – через два месяца после выборов – газеты публикуют открытое письмо Березовского к президенту, в котором он впервые подверг публичной критике новую политику Кремля. Как раз накануне Путин внес закон, лишающих губернаторов неприкосновенности и дающий ему право их отстранять. Кроме того, кардинально менялся порядок формирования Совета Федерации.
Реформы эти вряд ли задевали Березовского напрямую; скорее, они были лишь поводом к выяснению отношений. На всех углах Борис Абрамович кричал теперь, что это удар по демократии; они-де «обернутся колоссальной катастрофой для нас для всех, для всего, что мы делали последние десять лет». Он даже впервые в жизни полез на трибуну Государственной думы.
Правда, окончательно сжигать мосты за собой он пока не спешит; открытое письмо начиналось с неприкрытого реверанса в адрес президента – я, как и вся страна убежден, мол, «в искренности ваших намерений и воле сделать Россию мощной и процветающей».
По этой причине Березовский – случай беспрецедентный – даже отказался подписывать коллективное обращение олигархов в защиту арестованного Гусинского, сказав, что посадили его по заслугам; он сам-де выпустил джинна из бутылки, развратив силовиков нескончаемыми корпоративными войнами; пусть за это теперь и расплачивается.
Однако все было тщетно. Кремль по-прежнему не замечал его в упор и тирад этих не оценил.
Если бы Путин хоть как-то отреагировал на его майское письмо – не суть даже, как – Березовский вполне бы тем удовлетворился; это бы означало, что воспринимают его, как равного. Но в том-то и беда, что президент, вообще, пропустил эти гневные эскапады мимо ушей, ни словом, ни полсловом не выказав своей реакции. Такое безразличие бесило Березовского сильнее всего.
Он попытался было вновь разыграть любимую кавказскую карту, расшатывая и без того зыбкий мир в Карачаево-Черкессии, в надежде, что за ним, как и в старые добрые времена, позовут, будут испрашивать советов и помощи. Но и это не помогло.
Даже бывший друг Александр Волошин, назначенный когда-то общими стараниями главой президентской администрации, и тот демонстрировал отныне ледяной холод и отчуждение. Заметно дистанцировались от него и Дьяченко с Юмашевым. Да и верный Рома тоже не стремился больше ловить каждое слово на лету.
Напрасно сгорал Березовский от нетерпения, ожидая вожделенного вызова в Кремль. Эти прежние его приемчики ни на кого впечатления теперь не производили. Путин оказался подобен пружине. Чем больше на него давили, тем сильнее он сжимался.
И нервы у Березовского не выдерживают. 19 июля он вдруг объявляет, что добровольно складывает с себя депутатские полномочия, ибо не хочет участвовать «в крахе России и в установлении авторитарного режима».
Этот шаг, скорее, был плодом истерики, нежели тонкого расчета. Березовский все еще продолжал верить, что ему не позволят громко хлопнуть дверью: кинутся останавливать, упрашивать, умолять, а он в ответ, с гордо поднятой головой, отчеканит что-нибудь картинное, типа: лучше умереть стоя, чем жить на коленях.
Неслучайно свою отставку Березовский попытался превратить в очередное политическое шоу. Осиротевшие избиратели должны были, например, провести траурный митинг у стен Госдумы, для чего специально послали за ними из Москвы два самолета. Однако вылететь в назначенный час избирателине смогли – вмешались местные власти, с которыми депутат уже успел разругаться вдрызг. («Если Березовский уйдет, Карачаево-Черкессия вздохнет спокойно», – объявил во всеуслышанье президент Семенов.)
И его поездка в республику, осененная многократными причитаниями, что теперь-де Кавказ запылает, как пороховая бочка, тоже закончилась ничем.
Березовский переиграл сам себя. Он и не заметил, как окончательно перешел Рубикон.
Отныне возврат к мирному сосуществованию был уже невозможен, и Березовский, скрепя сердцем, ринулся в нападение.
На последнем издыхании облетел он с десяток губернаторов, подбивая их на борьбу с режимом; даже не постеснялся позвонить – после всего, что между ними было – Лужкову.
(Столичный мэр с огромным удовольствием доходчиво изложил в ответ Борису Абрамовичу все, что он о нем думает; по цензурным причинам, цитировать этот монолог я не стану.)
Одновременно ручные СМИ начали раздувать антипутинскую истерию, как две капли воды схожую с недавней кампанией против Примакова; те же обвинения в возврате к тоталитаризму, попрании демократии.
Пик этой кампании пришелся на август, когда случилась трагедия с «Курском». ОРТ специально показывало катающегося на водных лыжах беззаботного президента на контрасте с плачущими женами моряков. Кроме того, под эгидой Березовского был спешно учрежден «Фонд помощи семьям членов экипажа подводной лодки „Курск“». Многие, действительно, искренне переводили туда деньги, однако дальнейшая судьба этих пожертвований до сих пор неизвестна. (При аресте президент фонда адвокат Блинов – ныне осужденный за мошенничество – все документы успел уничтожить.)
Что затем произошло, доподлинно неведомо, но все источники единодушно сходятся во мнении, что заветная мечта Березовского наконец-то сбылась: он был приглашен в Кремль. Правда, вряд ли грезил он именно о таком приеме. В различных публикациях эта его беседа с Путиным и Волошиным пересказывается по-разному. Красочнее всего подается она в уже цитировавшейся мной книге Марины Литвиненко и Алекса Гольдфарба; ясное дело – со слов самого же Бориса Абрамовича.
Всю субботу Борис звонил в Кремль, добиваясь встречи с президентом. Он был уверен, что это был тот момент, когда он может пробиться к Володе, когда сможет заставить еговыучить уроки(выделено мной. – Авт.) прошедшей недели и объяснить, что его стиль руководства вредит ему. Наконец он дозвонился…
Утром все трое встретились в кабинете Волошина. Путин вошел в кабинет с папкой. Он начал в деловой манере, как если бы выступал на официальном мероприятии:
– ОРТ – важнейший телеканал. Он слишком важен, чтобы оставаться вне государственного влияния. Мы приняли решение.
Затем он внезапно остановился, взглянул своими водянистыми глазами и сказал:
– Борис, скажи, я не понимаю. Почему ты это все делаешь? Почему ты нападаешь на меня? Я чем-то тебя обидел? Поверь, я был более чем толерантен к твоим эскападам.
– Володя, ты совершил ошибку, оставшись в Сочи. Все станции в мире…
– Меня не волнуют все станции в мире, – прервал его Путин. – Почему ты это сделал? Ты же вроде как мой друг. Ты же меня уговорил на эту должность. А теперь ты бьешь меня ножом в спину. Что я такого сделал, чтобы заслужить это?
Волошин застыл как восковая фигура; в его глазах читался ужас.
– Ты забыл наш разговор после выборов, Володя, – продолжал Борис. – Я сказал тебе, что никогда не присягал тебе лично. Ты обещал идти путем Ельцина. Ему бы и в голову не пришло затыкать журналиста, который на него напал. Ты разрушаешь Россию.
– Ну ты же несерьезно про Россию, – прервал Путин. – Думаю, вот и конец… Прощайте, Борис Абрамович.
– Прощай, Володя…»
Я не случайно выделил в этом фрагменте пару оборотов; думаю, в них таится ключ к пониманию всей ситуации.
Перечитаем еще раз:
«Он был уверен, что… сможет заставить его выучить уроки прошедшей недели».
Не убедить, не уговорить, а именно заставить; как будто российский президент – это всего лишь нерадивый ученик, а Березовский – классный наставник с указкой в руках: Путин, к доске!
Ясно, что при таком подходе ничего путноговыйти у них не могло. Президент, в самом деле, не понимал, почему Березовский объявил ему информационную войну – он ведь ровным счетом никак не обидел, не ущемил его.
Что же касается ОРТ, который потребовали от Бориса Абрамовича вернуть, нелишним будет напомнить, что контрольный пакет канала принадлежал государству, и он по-прежнему получал дотации из бюджета. Представьте себе, чтобы нечто подобное творилось в Америке или Великобритании – государственный телеканал наотмашь дубасит президента или Ее Королевское Величество; а те в ответ лишь крякают от удовольствия: давай шибче! Еще! Еще! Жизнь положим за свободу слова!
Полноте! Ничего общего со свободой слова и демократией ни ОРТ, ни какое-другое из СМИ Березовского не имело. Это было его оружие в политико-финансовой борьбе, способное по первому же окрику обрушиться на указанную хозяином голову.
«Против лома нет приема», – таков был главный принцип информационной стратегии Березовского. Он не учел лишь одного, что лом можно попросту отобрать.
Так оно и случилось.
В октябре 2000-го, после того, как Генпрокуратура резко активизировала расследование дела «Аэрофлота», Березовский объявил, что готов передать пакет своих акций ОРТ в трастовое управление ведущим представителям творческой интеллигенции. В список будущих медиамагнатов, составленный им же самим, вошли преимущественно лауреаты премии «Триумф», то есть, те, кто заблаговременно был прикормлен.
Но потом, видимо, поняв, что ничего это уже не изменит – власть все равно не позволит главному каналу страны оставаться оппозиционным – свое предложение он отозвал.
В итоге Борис Абрамович продал акции недавнему ученику Абрамовичу за сравнительно небольшую сумму – 150–170 миллионов долларов; к этому времени он успел покинуть уже страну. Как считается – навсегда. Хотя, как сказано в одном известном фильме из жизни суперагентов, никогда не говори никогда…
$$$
Наконец-то мы подошли к одной из самых пикантных тем новейшей российской истории: к разводу Березовского с Абрамовичем.Для многих это расставание было удивительным. Со стороны они казались не просто партнерами, а сиамскими близнецами. Однако я просто уверен, что запрограммировано оно было изначально; с того самого момента, как юный Роман Аркадьевич прибился к берегу Бориса Абрамовича.
Если Березовский – это собирательный образ гоголевских персонажей; немножко – Чичиков, отчасти – Плюшкин, капельку – сваха Агафья Тихоновна, несомненно – Ноздрев и Хлестаков, то Абрамович более всего подходит на роль Молчалина:
Или вот еще, ну просто в десятку:
"В мои лета не должно сметь
Свое суждение иметь».
Абрамович, несомненно, был сделан из ребра Березовского; но, как и всякая усовершенствованная модификация пошел гораздо дальше своего прародителя.
"Во-первых, угождать всем людям без изъятья;
Хозяину, где доведется жить,
Начальнику, с кем буду я служить.
Слуге его, который чистит платья,
Швейцару, дворнику, для избежанья зла,
Собаке дворника, чтоб ласкова была».
У Березовского были хотя бы какие-то политические воззрения – не важно, что они менялись семь раз на дню, но зато он мог поплыть против течения, ввязаться в войну. В конце концов, у него было свое, собственное мнение по многим вопросам.
У Абрамовича ничего подобного не имелось по определению. Все политические и жизненные принципы этого человека сводились лишь к одному: личной выгоде. При этом старался он понапрасну, без нужды не высовываться, а к публичности относился, словно к операции без наркоза.
Перефразируя одно из высказываний Березовского, можно сказать: если Борис Абрамович делал вид, что он есть, то Роман Аркадьевич – будто его нет.
Окажись Березовский чуть похитрей, а главное, поумерь он свои властные претензии, вполне возможно, никто б его и не тронул; владел бы сейчас себе «Коммерсантом» и «Независькой», публиковал бы панегирики в адрес В.В.П.
Его сгубило чрезмерное самолюбование и неограниченные амбиции. А тихого, беспрекословного Абрамовича – совсем наоборот – это же и спасло. На фоне экспрессивного и скандального партнера смотрелся он очень выигрышно. К тому же циничный Роман Аркадьевич успел не только вовремя отречься от бывшего учителя, но еще и оказаться полезным новой власти; вряд ли без его участия Кремль так легко сумел бы откупить у Березовского медиа-активы и прочие остатки былой роскоши.
Абрамович, не в пример Березовскому, в точности следовал заповеди Маккиавели, изрекшего когда-то, что «Брут стал бы Цезарем, если бы притворился дураком». Этот молодой человек обладал поистине гениальными способностями подлаживаться под любую ситуацию.
Одна из первых газетных статей, посвященных Абрамовичу, называлась «Человек без лица». Образ, по-моему, очень точный.
И дело не только в том, что Роман Аркадьевич – это человек без прошлого, ибо вся его официальная биография представляет собой череду романтических легенд и сказаний, выдуманных иезуитами-пиарщиками.
Просто истинного лица Абрамовича не видел никто. Точно бог Шива, был он многолик, всякий раз представая именно в том образе, какого от него ждали; вы с барышней скромны, а с горничной – повеса.
То, что Березовский принимал когда-то за почитание и преклонение, являлось на деле лишь одной из бесчисленных его масок; между прочим, разобраться в том было совсем не трудно, но Борис Абрамович всегда отличался поразительной куриной слепотой.
Впервые отношения их начали давать трещину еще задолго до президентских выборов. Уже в 1999 году Абрамович стал позволять себе – правда, в узком пока кругу – поругивать старшего товарища. Его раздражала одержимая увлеченность Березовского политическими играми.
Внешне, впрочем, он еще старался держаться в рамках приличий, но окружение его очень точно перенимало настроения своего патрона; недаром говорят, что короля играет свита.
Люди Абрамовича довольно явно демонстрировали теперь свое ироничное отношение к Березовскому. А Александр Мамут, выполнявший здесь роль придворного шута – Мамут, действительно, был остер на язык; иной раз залепитчто-то, хоть стой, хоть падай, – вообще, взял моду регулярно издеваться над Березовским: за спиной, разумеется. Он копировал ужимки и манеры Бориса Абрамовича, рассказывал байки и унизительные анекдоты – нередко в присутствии Юмашева с Дьяченко – а Абрамович лишь посмеивался; о том, чтобы одернуть смехача, и речи даже ни шло.
Я думаю, во многом это было обусловлено комплексом маленького человека, который долгие годы одолевал Романа Аркадьевича. Лакей, даже превратившись в миллиардера, все равно остается лакеем. Да и слишком много унижений причинил когда-то ему Березовский. Рано или поздно он обязательно должен был расквитаться и за ночевку на утлом диванчике в проходной комнате, и за ношение чемоданов; следовало лишь дождаться подходящего момента.
Надо сказать, что как раз к 1999 году все их совместные активы находились уже в цепких руках Абрамовича; когда Березовский в очередной раз отправлялся на госслужбу, долю в «Сибнефти» он передал младшему партнеру. При этом, как утверждают их ближайшие товарищи, свои права официально он никак не закрепил; все было договорено на словах.
Собственно, он и сам это особо не отрицал, заявляя, что акционером «Сибнефти» не является, но имеет «стратегические интересы и в этой компании и к ней».
Вроде умный-умный Березовский, а таких очевидных вещей почему-то не понимал; в бизнесе не бывает друзей и возлюбленных. Там, где появляются деньги, не место сантиментам.
Один из недавних его соратников вспоминает, как однажды он беседовал по душам с Бадри Патаркацишвили:
«Я спросил его: у вас доля „Сибнефти“ оформлена надежно? —
И Бадри очень невозмутимо ответил: само собой. Хотя формально ничего им уже не принадлежало».
А ведь еще летом 1999 года – за год с лишним до разрыва – газеты прозорливо предсказывали:
«Березовский сам вырастил своего будущего „могильщика“... Забрав под себя всю нефтянку и естественные монополии, (…) Абрамович рано или поздно попытается окончательно выйти из-под опеки Березовского. Благо, полученный через Аксененко контроль над „Газпромом“, „Транснефтью“ и РАО „ЕЭС России“ открывает Абрамовичу широкое поле для создания самых причудливых и фантастических коалиций» («МК», 2 июня 1999 г.).
Но Березовский чужих газет, видно, не читал…
Последняя их совместная крупная операция состоялась как раз в преддверии президентских выборов. В феврале 2000-го стало известно, что акционеры «Сибнефти» (читай, Березовский и Абрамович) покупают акции трех крупнейших металлургических предприятий – Братского, Красноярского и Новокузнецкого алюминиевых заводов, а также Ачинского глиноземного комбината – основного поставщика сырья для производства этого металла социализма.
Подоплека этой масштабной сделки столь занимательна, что рассказать о ней следует поподробнее.
Как нередко бывало у Березовского, началось все с простого стечения обстоятельств; впрочем, недаром Джек Лондон утверждал, что нет Бога, кроме случая.
После того, как бывший секретарь Совбеза и выдающийся миротворец Александр Лебедь был избран в 1998-м губернатором Красноярского края, Борис Абрамович мгновенно решил воскресить их былую дружбу. Для чего точно он и сам еще не понимал, но совершенно точно знал, что иметь в своем активе губернатора столь крупного и стратегически важного региона никогда не помешает. Благо, повод вскоре представился сам собой.
Лебедь, в силу дурного характера, очень быстро сумел разругаться с самым авторитетнымпредпринимателем региона Анатолием Быковым по кличке «Бык». Под контролем Быкова, бывшего учителя физкультуры, находились тогда Красноярские алюминиевый и металлургический заводы, Красноярская ГЭС, «КрасУголь», Красноярскэнерго, Ачинский глиноземный комбинат, Ачинский нефтеперерабатывающий завод – словом, практически все ключевые предприятия края.
С чего начался этот конфликт сегодня вряд ли кто уже и вспомнит; якобы, Быков был одним из спонсоров кампании Лебедя, а посему посчитал себя некоронованным хозяином края, тогда как амбициозный генерал смириться с этим не мог. Постепенно-незаметно между бывшими единомышленниками разразилась война.