Страница:
«Пока я был министром, – рассказывал мне Авен, – Боря таскался за мной во все поездки, носил мои чемоданы, ежедневно бывал у меня дома. Был случай, когда мы заночевали в одном месте, легли поздно, крепко поддав. Полвосьмого – я встаю на работу, а Березовский – уже одетый, хоть и с мятым лицом, мчится провожать меня к машине, под дождем, заботливо держа над моей головой зонтик. Но едва меня сняли, он мгновенно исчез. Он вообще кинул всех, кто начинал с ним работать».
Если верить Авену, никаких коммерческих дел с Березовским он тогда не имел. Возможно, это и так, хотя логика подсказывает мне, что отношения их явно не ограничивались совместными вояжами и прогулками под дождем.
Известен факт, когда Борис Абрамович убедил Авена назначить руководителем внешнеэкономического объединения «Продинторг» – занималось оно закупками за рубежом продовольствия – своего человека. За это были обещаны несметные барыши, которые-де тот вскорости заработает, но окончилось все на редкость печально. Ставленник Березовского самым пошлым образом принялся вымогать взятки у начальников своих же загранпредставительств, дело это всплыло, и, дабы замять скандал, незадачливого руководителя пришлось убирать.
Кроме того, «ЛогоВАЗ» вошел в перечень экспортеров стратегически значимых сырьевых товаров. В их числе были нефтепродукты, цветные и редкоземельные металлы, природный и углеводородный газ и прочая, прочая.
А еще министр Авен добился удвоения пошлин на ввоз иномарок в Россию: если и сделал он это исключительно из патриотических целей, выгоду из того извлек опять-таки Березовский; объем продаж «ЛогоВАЗа» мгновенно возрос.
За это, и не только за это, как рассказывают знающие люди, Авену были обещаны некие преференции: чуть ли не доля в «ЛогоВАЗе». Однако в конце 1992 года, когда подошло время платить по счетам, Борис Абрамович лишь развел руками. К тому моменту Авен перестал уже быть министром, и считаться с ним смысла более не имело.
Единственное, чем отплатил своему покровителю Березовский за все труды, – взял консультантом к себе в «ЛогоВАЗ» и предоставил на полгода белый «Мерседес» с водителем. На большее размаха его не хватило…
Примерно та же коллизия приключилась и с другим весьма влиятельным человеком, который немало сделал для становления империи Березовского: с секретарем Союза театральных деятелей, известным драматургом Михаилом Шатровым…
Новому руководству СССР такая интерпретация очень нравилась, ибо давала простые ответы на сложные вопросы. Шатрова привечал главный идеолог Кремля Александр Яковлев, благоволил сам Горбачев; в числе его главных покровителей значился помощник генсека Анатолий Черняев.
Если Горький был «буревестником» революции, то Шатров – «буревестником» перестройки.
Шатрова – почти официально – именовали ее (перестройки) прорабом, включали во всевозможные комиссии, а под конец избрали даже секретарем Союза театральных деятелей СССР. Тогда-то и познакомился он с Березовским, которого привели к Шатрову секретарь СТД Валерий Шадрин и искусствовед Александр Рубинштейн…
…Почему-то никто из исследователей Бориса Абрамовича не задался до сих пор очевидным, кажется, вопросом: как вышло, что еще в социалистическую эпоху мало кому известный коммерсант, не имея мохнатой «руки», в считанное время открыл сеть дилерских центров; построил первый в Москве частный (!) автосалон. Волшебных чар «АвтоВАЗа» для этого явно не хватало: влияние завода не распространялось далеко за пределы Куйбышевской области. Да и одними деньгами объяснить сей феномен невозможно: в советской стране главную роль играли связи, а вовсе не деньги.
Между тем у этого немого вопроса есть вполне осязаемый ответ: Михаил Шатров. Именно его влияние и протекция помогли Березовскому на начальных порах раскрутить «ЛогоВАЗ»; это потом уже подоспели и Авен с Гайдаром.
В первые же минуты знакомства с Шатровым Борис Абрамович мгновенно смекнул, сколь полезным может оказаться ему маститый драматург. Выражаясь современным лексиконом, Шатров стал для Березовского своеобразной «крышей»: секретарь СТД регулярно ходил к своим высокопоставленным поклонникам, лоббируя интересы «ЛогоВАЗа»; из альтруистических побуждений или за определенную мзду – история умалчивает.
«Шатров бывал у нас в офисе чуть ли не через день, – вспоминает бывший зам. генерального директора „ЛогоВАЗа“ Владимир Темнян-ский. – Кажется, получал даже какие-то деньги».
Проблемы «ВАЗа» были для Шатрова совсем не чужими: когда-то, в 1972 году, он написал о заводе целую пьесу в модном тогда стиле производственной драмы. Называлась она «Погода на завтра» и была поставлена Галиной Волчек в «Современнике», причем премьера ее состоялась на подмостках заводского ДК в Тольятти. (За это, как утверждает известный актер Станислав Садальский, творческий коллектив был облагодетельствован новенькими «копейками» по отпускной цене: так что ничего нового в жизнь советской творческой интеллигенции Березовский не привнес.)
Впрочем, не одно только это привлекало в Березовском Шатрова: к моменту их знакомства драматург активно носился с идеей строительства в Москве некоего международного театрального центра. По расчетам Шатрова – человека, надо сказать, отличавшегося патологической скаредностью – этот проект должен был в прямом смысле слова озолотить его создателей.
По сути, речь шла о создании первого в Советском Союзе многофункционального коммерческо-развлекательного центра; театральная часть составляла в нем лишь малую толику. Для Станиславского театр начинался с вешалки, для Шатрова – с магазинов и ресторанов…
Эта идея пришлась Березовскому по душе, она была выгодной со всех точек зрения – и коммерчески, и политически. В итоге было решено, что Шатров возьмет на себя представительски-лоббистские функции, а «ЛогоВАЗ» займется организационно-финансовыми вопросами.
Поначалу проект продвигался очень успешно: энергичный Шатров сумел перетянуть на свою сторону председателя СТД Кирилла Лаврова, главных режиссеров ряда столичных театров. Варианты предлагались самые разные: строиться на базе ефремовского МХАТа, театра Ермоловой, а то и вовсе начинать с нуля. Громкие имена театральных знаменитостей открывали перед Березовским любые двери.
Но потом тандем Шатрова – Березовского неожиданно дал трещину. В лучших традициях драматургии виной всему стала женщина: типичное «шерше ля фам».
К тому моменту Березовский прожил со своей женой Ниной больше двух десятков лет, произведя на свет дочерей Катю и Лизу.
Возможно, в студенческие годы Нина Березовская и слыла привлекательной, но к концу 1980-х она являла собой типичный образ среднестатистической советской домохозяйки, замученной стояниями у плиты и штурмом очередей.
«Если б потребовалось охарактеризовать Нину одним словом, то это слово „угрюмая“, – вспоминает один из тогдашних знакомых четы Березовских. – Она редко улыбалась, сторонилась шумных компаний. Бывало, придешь к ним в гости, Нина всегда мрачная; накрывает на стол, а на лице немой вопрос: „когда же вы уберетесь?“. Ей ничего не стоило начать пилить при людях мужа, упрекать в невнимании к семейным проблемам. Было очень заметно, что Бориса это тяготило».
Вряд ли подобная картина соответствовала представлением Березовского о женском идеале, но в условиях социалистической действительности, с ее парткомовскими аутодафе и разносами за аморалку, ни о чем другом он и думать не смел. Да и дочкам, особенно младшей, любимой, требовался отец.
Для научного работника эпохи развитого социализма Нина казалась вполне подходящей парой: надежная, преданная, домовитая.
А вот амбициозному бизнесмену нужно было совсем иное…
Галина Бешарова – так звали его новую симпатию – обладала как минимум тремя преимуществами перед законной женой: она была сравнительно молода (на 12 лет моложе Березовского), хороша собой и совершенно неизбалованна; ее папа Абдулхай служил сантехником в жэке, а брат – мясником в гастрономе. Сама Галина трудилась в Институте машиностроения имени Благонравова на скромной ставке инженера лаборатории газовой смазки, занималась организацией институтских выставок и имела за спиной неудачный опыт замужества.
(«Очень привлекательная красивая женщина, – описывает Галину ее сослуживица по институту Людмила Тихонова. – И вдобавок скромница».)
Познакомился с ней Борис Абрамович на какой-то вечеринке. Это была едва ли не первая дама, бескорыстно ответившая ему взаимностью. Более того: Галина заглядывала своему ухажеру в рот, с придыханием выслушивала все его рассказы; по сравнению с папой-сантехником и многочисленными татарскими родственниками, служившими носильщиками на вокзале (это был их наследный промысел), Березовский казался ей чуть ли не сверхчеловеком.
Ничего, что роман их являлся мезальянсом, а потому изначально был обречен; зато, быть может, впервые в жизни Борис Абрамович почувствовал себя настоящим мужчиной, повелителем, покорителем. Это дорогого стоило.
В одном из своих интервью Березовский как-то обронил:
«Сравнительно недавно я узнал, что в русском языке не было слова „любить“. Его заменяли словом „жалеть“. Не знаю, может, то, что я сейчас скажу, покажется неприятным или обидным кому-то из моих близких и любимых женщин, но я всегда их всех жалел».
Если оставить в стороне обычное его кокетство, звучит, по-моему, очень точно. Галина подарила Березовскому возможность жалеть ее, сиречь ощутить свое превосходство и силу; о чем-то подобном он мечтал всегда.
Вообще, все без исключения романы нашего героя (именно романы, а не банальные интрижки) ознаменовывали собой некую этапную, переломную веху в его жизни; он менял жен, как машины, в строгом соответствии с принципом – по доходам и расходы.
Если принять за основу столь милый его сердцу модельный ряд «АвтоВАЗа», то Нина – это не что иное, как «копейка»: непритязательна, экономична, скромна. Когда-то она была первой, а потому особо желанной. Но давно уже не сверкает на солнце кузов, барахлит мотор, постукивает кардан. То, что умиляло прежде, казалось поначалу верхом роскоши и комфорта, вызывает теперь лишь изжогу и раздражение. Из воплощенной мечты превратилась она в обычную старую рухлядь, которую и держать опротивело, и выбрасывать жалко.
Галина – уже автомобиль следующего поколения; ну, скажем, «пятерка». Она новее, свежей, современней. Всякий, кто пересаживается с «копейки» на «пятерку», начинает чувствовать себя совершенно другим человеком. Если у тебя есть «пятерка», значит, ты чего-то в жизни достиг.
(Потом, правда, с конвейера сойдет «девятка», и «пятерка» совершенно потеряется на ее фоне. «Девятка» – это символ прогресса и скорости; если прищурить глаза, ее вполне можно принять за болид «Формулы-1». Но это будет после.)
Однако пересев на «пятерку», Березовский не спешил расставаться с «копейкой». Почти девять лет он умудрялся жить на две семьи кряду; ему так было намного проще; Борис Абрамович никогда не любил семейных сцен и женских слез; даст бог, все рассосется само собой.
Особенно удобно оказалось то, что у Галины имелась своя, отдельная жилплощадь близ Павелецкого вокзала: они попеременно встречались то на квартире приятеля его юности Михаила Денисова, то здесь, где всегда его ждали вкусные татарские лакомства (лучше всего Галине удавались беляши), а также чистота и уют. (Именно Галина – аккуратистка и патологическая чистюля – приучила неряшливого по натуре Березовского к порядку.)
Слава богу, с деньгами проблем теперь не было, он вполне мог содержать два дома сразу.
Даже после того, как в апреле 1989-го у них с Галиной родился первенец, Борис Абрамович не спешил делать резких движений; сибаритствующий эгоист, он всегда предпочитал жить так, как удобнее ему одному; хотя мальчика и записал на свое имя.
Лишь когда ребенку – назвали его Артемом – исполнилось уже два с половиной года, любвеобильный бизнесмен вынужден был сделать, наконец, окончательный выбор.
К тому времени обе дочери были уже отправлены учиться за границу. Ничто более не сдерживало его. В сентябре 1991-го он разводится с первой женой Ниной и официально регистрирует свои отношения с Галиной.
Никаких торжеств не было. «Пришли в ЗАГС, расписались и сразу разбежались; ни ресторана, ни семейного ужина», – свидетельствует Самат Жабоев, бывший на свадьбе свидетелем со стороны жениха.
Вопреки опасениям, расставание с прежней супругой произошло без скандалов и боя посуды: как и положено интеллигентным людям. Березовский даже оставил ей квартиру на Ленинском проспекте – даром что заполучил ее накануне путем многократных обменов – а сам переехал к разлучнице, аккурат в то уютное гнездышко у Павелецкого вокзала.
Но тихий семейный уют совсем не по нраву Борису Абрамовичу; это тот самый случай, когда седина – в бороду, а бес – в ребро.
Хотя к моменту второго брака ему исполнилось уже сорок пять, он все не может никак насладиться новыми горизонтами, которые открыло перед ним свалившееся на склоне лет богатство.
Еще за год до женитьбы на Галине у Березовского завязался на стороне параллельный, второй по счету роман…
Несмотря на свое рабоче-крестьянское происхождение, красавица-шатенка Елена Горбунова была истинно роковой женщиной. Девушка из предместья, уроженка подмосковного села Курилово Подольского района, с папой-инженером в совхозе и мамой-бухгалтером на молокозаводе, сразу после школы отправилась покорять столицу. Здесь, прямо на улице, и встретил ее Михаил Шатров.
Это была любовь с первого взгляда: маститый драматург влюбился сразу и бесповоротно; его не смутила даже 35-летняя (!) разница в возрасте.
Их роман развивался бурно и экспрессивно. Буквально потерявший голову Шатров засыпал возлюбленную подарками, снял ей квартиру в центре Москвы и разве что не потчевал птичьим молоком. Но тщетно ждал он взаимности. На все уговоры Горбунова отвечала непреклонно: «Только после свадьбы».
Но оттого, что в шатровском паспорте появился долгожданный лиловый штамп, счастья в его жизни не прибавилось. Юная красавица не только не испытывала к нему любви, но и не думала этого даже скрывать.
Едва ли не в первую брачную ночь престарелый молодожен с ужасом услышал, как его суженая зовет во сне какого-то Сережу: «Забери меня скорей от этого мерзкого старика».
Но, видно, что-то особое, какая-то магическая сила и впрямь таилась в этой девушке. Даже после всего услышанного Шатров по-прежнему не мог заставить себя разлюбить. Он продолжал мучиться и страдать.
А Лена тем временем убегала от него к тому самому Сереже А-ву, внуку знаменитого академика-искусствоведа.
Это был классический любовный треугольник. Но вскоре превратился он в квадрат, или параллелепипед – кому что больше нравится, ибо к этой трагической геометрической фигуре добавился четвертый угол.
«В первый раз Березовский увидел Лену Горбунову в 1990 году на даче Шатрова, – свидетельствует Владимир Темнянский. – На другой же день он с восторгом принялся мне рассказывать: слушай, такую девку встретил, фантастической красоты».
Знакомство с Горбуновой перевернуло жизнь Березовского; сияние «пятерки», сиречь Галины, померкло на ее фоне в одно мгновение – хотя бы потому, что встреченная «девятка» была моложе «пятерки» на 12 лет (а героя нашего, стало быть, аж на 24 года)…
Только теперь Борис Абрамович понял, что с юности мечтал именно о таком вот роскошном типаже; слово «модель» еще слыхом тогда не слыхивали.
Однако у вспыхнувшей мгновенно любви имелось одно серьезнейшее препятствие: Шатров. Лишаться такого полезного ресурса наш герой не хотел, но и повелевать своими чувствами тоже не мог.
Следовало выбирать что-то одно: чувства или выгоду. Но Борис Абрамович решил получить все сразу. Выход, найденный им из этого тупика, отличался завидным цинизмом.
Вновь предоставлю слово Владимиру Темнянскому, бывшему непосредственным очевидцем этих событий:
«Боря специально придумал для Шатрова какую-то загранкомандировку. И как только отослал его из страны, тут же помчался к Лене.
Я, мол, собираюсь в Италию, позарез нужна помощница. Не согласитесь ли меня выручить? Естественно, Лена согласилась: в 1990-м поехать на халяву за рубеж было верхом мечтаний. А по возвращении он включил мне видеокассету. Там была полуголая Лена, разгуливавшая по какому-то шикарному номеру; на заднем плане – примятая постель. То есть – все более чем наглядно».
Между прочим, ничего оригинального в приеме этом не было: он описан еще в Ветхом Завете. Нечто подобное проделал пару тысячелетий назад царь иудейский Давид, пославший на смерть своего военачальника Урию, дабы завладеть его супругой Вирсавией.
К чести Бориса Абрамовича надо заметить, что не в пример Давиду, со своим соперником он обошелся намного гуманнее и даже долго еще скрывал адюльтер с его женой, продолжая демонстрировать Шатрову сыновнюю любовь и уважение.
Правда, окружению, по обыкновению, преподносилось все совсем в ином свете; Борису Абрамовичу очень хотелось, чтобы история его любви выглядела как можно романтичнее и благороднее.
Цитировавшийся уже не раз Владимир Темнянский рассказывает, что буквально через пару дней после своего триумфального возвращения из Италии Березовский выложил перед ним на стол россыпь драгоценностей.
«Там были два кольца, сережки, какие-то побрякушки. Вот, говорит, я заставил Лену снять с себя все шатровские подарки и вернуть мужу. Потом он рассказывал, будто Шатров устроил ему целый скандал, чуть ли не дошло до драки».
Этот, казалось бы, непритязательный жест на самом деле есть не что иное, как ключ к пониманию внутренней сущности Березовского.
Бесчисленные неточности в его биографии, постоянные попытки выдать желаемое за действительное, приписать себе несуществующие достоинства, перелицевать собственную историю – все это оттуда же, из той же оперы.
Не быть, а слыть – вот один из ключевых его жизненных принципов.
Какая драка? Какой, к черту, скандал с Шатровым? Ничего подобного не было и близко.
Но Березовскому очень хотелось производить на окружающих впечатление, поражать их широтой размаха и чистотой помыслов. Ведь одно дело – тайная, воровская связь с женой своего же покровителя, и совсем другое – бесшабашная, гусарская удаль: брошенные в лицо сережки и брошки – ничего нам от вас не надо.
Надо, ой как надо. Потому что «ЛогоВАЗ» только-только вставал на ноги, и протекция мужа-рогоносца поистине оставалась бесценной.
«Уже встречаясь с Березовским, Лена продолжала жить с Шатровым, – свидетельствует бывший зять Шатрова, известный ныне журналист Андрей Караулов. – Был случай, когда утром ей кто-то позвонил, и она тайком выбежала из дома; мы решили, что к Сереже. Но это оказался Береза. Дима Якубовский, сидевший у меня в гостях, погнался за ними по набережной. Однако Береза успел удрать, прижимая к груди портфельчик: он понял, что сейчас его будут бить».
(К слову, Дмитрий Якубовский, вошедший в историю под именем «генерала Димы», полностью подтвердил мне этот случай.)
Новая любовь Березовского была целиком и полностью ему под стать. Она одновременно жила с тремя мужчинами, из которых в лучшем случае испытывала какие-то чувства лишь к одному, и явно не к главе «ЛогоВАЗа».
Но бесконечно так продолжаться тоже не могло. Рано или поздно роковой шатенке предстояло сделать выбор.
И она его сделала, бросив в один прекрасный, а точнее ужасный, день Шатрова, чем окончательно разбила сердце престарелого драматурга.
Самым обидным было, что Горбунова даже не удосужилась объясниться с мужем на прощание, она ушла по-английски, не оставив ни нового адреса, ни телефона.
Шатров, которому исполнилось к тому времени 58 лет, разлуку переживал тяжело; он был уверен, что это последняя и самая главная в его жизни страсть. Драматург страдал так истово, что на это обратил внимание даже генсек Горбачев. «Почему у тебя такие грустные глаза?» – спросил он при очередной встрече своего любимца (Горбачев обращался на «ты» ко всем, в независимости от возраста.) Тот в ответ счел за благо промолчать.
«Шатров судорожно пытался разыскать, вернуть беглянку, – вспоминает Караулов. – О том, что Лену увел Березовский и поселил на съемной квартире, он тогда не знал. Более того, Березовский еще очень долго приезжал к нему по субботам в Переделкино, жарил шашлыки и вслух разрабатывал планы по ее поиску, один фантастичнее другого».
Об истинной причине ухода жены Шатров услышит только через год, когда власть в стране поменяется, и Березовский перестанет нуждаться в его услугах; вплоть до того, что он демонстративно оформит Елену на работу в «ЛогоВАЗ» экспертом отдела экспортно-импортных операций. («Для меня эта новость стала настоящим ударом», – признается Шатров.) Удар был настолько тяжелым, что в начале 1992-го, так и не сумев оправиться от депрессии, Шатров уехал на несколько лет жить и работать в Америку.
Правда, потом, вернувшись, он обретет новую страсть, вновь женится на барышне, годящейся ему как минимум в дочки, и доведет до конца давний проект строительства культурного центра; на этот раз возле Павелецкого вокзала. В акционерном обществе «Москва – Красные Холмы», получившем от города 7,5 гектара бесценной столичной земли, Шатров сегодня является одновременно президентом и председателем совета директоров.
О своей бывшей любви Михаил Филиппович старается больше не вспоминать. Особенно убило его известие, что Елена Горбунова якобы… писала на него доносы в КГБ.
Уже после крушения Лубянки, в недолгий период тотального стриптиза, доносы эти опубликовало одно издание (подписаны они были агентурным псевдонимом «Светлова»). В них сообщалось об антисоветских разговорах, которые Шатров вел с артистом и режиссером Олегом Ефремовым. Никто, кроме жены Лены, при беседах этих не присутствовал.
Шатров утверждает, что еще перед свадьбой Лена призналась ему в своей двойной жизни:
«Она рассказала, что ее завербовали в органы КГБ еще 17-летней девочкой. Благодаря своей приятной внешности Елене без труда удавалось располагать к себе людей. Ее заставляли писать доносы на ведущих актеров и писателей Советского Союза. В тот день Лена долго не могла успокоиться, с ней случилась истерика. Она клялась, что никогда не писала доносов на меня и моих друзей».
Экий неожиданный, просто детективный разворот: нечаянная встреча двух одиночеств в штатском. «Московский» и «Светлова» – ну прямо Штирлиц и радистка Кэт!
Но увы: справедливости ради должен огорчить любителей подобных шпионских мелодрам: если нынешняя супруга Березовского в самом деле и сотрудничала с КГБ, псевдоним ее был точно уж не «Светлова».
Работая над этой книгой, мне удалось разыскать бывшего оперработника первого отдела Пятого управления КГБ СССР (идеологическая контрразведка); именно этот человек «обслуживал» в эпоху перестройки театральную «линию». На условиях анонимности он подтвердил, что у него действительно имелась на связи агент «Светлова». Но никакого отношения к Шатрову и его семье она не имела: это была сотрудница аппарата СТД, вдобавок весьма преклонного возраста.
А жаль. Потому как, будь Горбунова «Светловой», их с Борисом Абрамовичем семья вполне могла бы сойти сегодня за английскую резидентуру отечественной внешней разведки, вроде супругов Коэнов-Крогеров, которые, между прочим, за успехи свои на тайных фронтах удостоились звания Героев России…
«Он надолго забросил все дела. Совсем. И посвящал все время только мне. Говорил, что не может работать, никого и ничего не видит – только меня. Боря – очень увлекающийся человек…»
Почти слово в слово повторяет это и сам ухажер:
«…я на два года бросил все. Вот просто все… И пока я не добился ее, не в вульгарном смысле – переспал, а не добился в смысле, что она меня полюбила – про все остальное не мог думать».
На самом деле это очередная красивая легенда. Достаточно сказать, что, сойдясь с Горбуновой, Березовский отнюдь не спешил расставаться со своей законной супругой, предпочитая, как прежде, жить на несколько домов кряду; только теперь не на два, а на три.
История повторялась: заимев «девятку», он попеременно продолжал ездить и на «пятерке», и на «копейке».
С Еленой поженились они лишь в 1996 году: когда она родила ему дочку Арину. Нехитрый арифметический расчет показывает, что в статусе постоянной любовницы пробыла она ровно 7 лет.
Если верить Авену, никаких коммерческих дел с Березовским он тогда не имел. Возможно, это и так, хотя логика подсказывает мне, что отношения их явно не ограничивались совместными вояжами и прогулками под дождем.
Известен факт, когда Борис Абрамович убедил Авена назначить руководителем внешнеэкономического объединения «Продинторг» – занималось оно закупками за рубежом продовольствия – своего человека. За это были обещаны несметные барыши, которые-де тот вскорости заработает, но окончилось все на редкость печально. Ставленник Березовского самым пошлым образом принялся вымогать взятки у начальников своих же загранпредставительств, дело это всплыло, и, дабы замять скандал, незадачливого руководителя пришлось убирать.
Кроме того, «ЛогоВАЗ» вошел в перечень экспортеров стратегически значимых сырьевых товаров. В их числе были нефтепродукты, цветные и редкоземельные металлы, природный и углеводородный газ и прочая, прочая.
А еще министр Авен добился удвоения пошлин на ввоз иномарок в Россию: если и сделал он это исключительно из патриотических целей, выгоду из того извлек опять-таки Березовский; объем продаж «ЛогоВАЗа» мгновенно возрос.
За это, и не только за это, как рассказывают знающие люди, Авену были обещаны некие преференции: чуть ли не доля в «ЛогоВАЗе». Однако в конце 1992 года, когда подошло время платить по счетам, Борис Абрамович лишь развел руками. К тому моменту Авен перестал уже быть министром, и считаться с ним смысла более не имело.
Единственное, чем отплатил своему покровителю Березовский за все труды, – взял консультантом к себе в «ЛогоВАЗ» и предоставил на полгода белый «Мерседес» с водителем. На большее размаха его не хватило…
Примерно та же коллизия приключилась и с другим весьма влиятельным человеком, который немало сделал для становления империи Березовского: с секретарем Союза театральных деятелей, известным драматургом Михаилом Шатровым…
$$$
В конце 1980-х имя драматурга Шатрова гремело по всей стране. Его пьесы на революционную тематику с неизменным успехом шли в лучших театрах страны, поражая неискушенного еще зрителя новизной трактовок исторических образов. Впервые за всю историю советской драматургии Шатров показывал вождей революции – Ленина, Дзержинского, Свердлова – без слащавого, лакового румянца. Главным же антигероем его пьес неизменно представал Сталин, этакая смесь Яго и Кабанихи в одном флаконе.Новому руководству СССР такая интерпретация очень нравилась, ибо давала простые ответы на сложные вопросы. Шатрова привечал главный идеолог Кремля Александр Яковлев, благоволил сам Горбачев; в числе его главных покровителей значился помощник генсека Анатолий Черняев.
Если Горький был «буревестником» революции, то Шатров – «буревестником» перестройки.
Шатрова – почти официально – именовали ее (перестройки) прорабом, включали во всевозможные комиссии, а под конец избрали даже секретарем Союза театральных деятелей СССР. Тогда-то и познакомился он с Березовским, которого привели к Шатрову секретарь СТД Валерий Шадрин и искусствовед Александр Рубинштейн…
…Почему-то никто из исследователей Бориса Абрамовича не задался до сих пор очевидным, кажется, вопросом: как вышло, что еще в социалистическую эпоху мало кому известный коммерсант, не имея мохнатой «руки», в считанное время открыл сеть дилерских центров; построил первый в Москве частный (!) автосалон. Волшебных чар «АвтоВАЗа» для этого явно не хватало: влияние завода не распространялось далеко за пределы Куйбышевской области. Да и одними деньгами объяснить сей феномен невозможно: в советской стране главную роль играли связи, а вовсе не деньги.
Между тем у этого немого вопроса есть вполне осязаемый ответ: Михаил Шатров. Именно его влияние и протекция помогли Березовскому на начальных порах раскрутить «ЛогоВАЗ»; это потом уже подоспели и Авен с Гайдаром.
В первые же минуты знакомства с Шатровым Борис Абрамович мгновенно смекнул, сколь полезным может оказаться ему маститый драматург. Выражаясь современным лексиконом, Шатров стал для Березовского своеобразной «крышей»: секретарь СТД регулярно ходил к своим высокопоставленным поклонникам, лоббируя интересы «ЛогоВАЗа»; из альтруистических побуждений или за определенную мзду – история умалчивает.
«Шатров бывал у нас в офисе чуть ли не через день, – вспоминает бывший зам. генерального директора „ЛогоВАЗа“ Владимир Темнян-ский. – Кажется, получал даже какие-то деньги».
Проблемы «ВАЗа» были для Шатрова совсем не чужими: когда-то, в 1972 году, он написал о заводе целую пьесу в модном тогда стиле производственной драмы. Называлась она «Погода на завтра» и была поставлена Галиной Волчек в «Современнике», причем премьера ее состоялась на подмостках заводского ДК в Тольятти. (За это, как утверждает известный актер Станислав Садальский, творческий коллектив был облагодетельствован новенькими «копейками» по отпускной цене: так что ничего нового в жизнь советской творческой интеллигенции Березовский не привнес.)
Впрочем, не одно только это привлекало в Березовском Шатрова: к моменту их знакомства драматург активно носился с идеей строительства в Москве некоего международного театрального центра. По расчетам Шатрова – человека, надо сказать, отличавшегося патологической скаредностью – этот проект должен был в прямом смысле слова озолотить его создателей.
По сути, речь шла о создании первого в Советском Союзе многофункционального коммерческо-развлекательного центра; театральная часть составляла в нем лишь малую толику. Для Станиславского театр начинался с вешалки, для Шатрова – с магазинов и ресторанов…
Эта идея пришлась Березовскому по душе, она была выгодной со всех точек зрения – и коммерчески, и политически. В итоге было решено, что Шатров возьмет на себя представительски-лоббистские функции, а «ЛогоВАЗ» займется организационно-финансовыми вопросами.
Поначалу проект продвигался очень успешно: энергичный Шатров сумел перетянуть на свою сторону председателя СТД Кирилла Лаврова, главных режиссеров ряда столичных театров. Варианты предлагались самые разные: строиться на базе ефремовского МХАТа, театра Ермоловой, а то и вовсе начинать с нуля. Громкие имена театральных знаменитостей открывали перед Березовским любые двери.
Но потом тандем Шатрова – Березовского неожиданно дал трещину. В лучших традициях драматургии виной всему стала женщина: типичное «шерше ля фам».
К тому моменту Березовский прожил со своей женой Ниной больше двух десятков лет, произведя на свет дочерей Катю и Лизу.
Возможно, в студенческие годы Нина Березовская и слыла привлекательной, но к концу 1980-х она являла собой типичный образ среднестатистической советской домохозяйки, замученной стояниями у плиты и штурмом очередей.
«Если б потребовалось охарактеризовать Нину одним словом, то это слово „угрюмая“, – вспоминает один из тогдашних знакомых четы Березовских. – Она редко улыбалась, сторонилась шумных компаний. Бывало, придешь к ним в гости, Нина всегда мрачная; накрывает на стол, а на лице немой вопрос: „когда же вы уберетесь?“. Ей ничего не стоило начать пилить при людях мужа, упрекать в невнимании к семейным проблемам. Было очень заметно, что Бориса это тяготило».
Вряд ли подобная картина соответствовала представлением Березовского о женском идеале, но в условиях социалистической действительности, с ее парткомовскими аутодафе и разносами за аморалку, ни о чем другом он и думать не смел. Да и дочкам, особенно младшей, любимой, требовался отец.
Для научного работника эпохи развитого социализма Нина казалась вполне подходящей парой: надежная, преданная, домовитая.
А вот амбициозному бизнесмену нужно было совсем иное…
Галина Бешарова – так звали его новую симпатию – обладала как минимум тремя преимуществами перед законной женой: она была сравнительно молода (на 12 лет моложе Березовского), хороша собой и совершенно неизбалованна; ее папа Абдулхай служил сантехником в жэке, а брат – мясником в гастрономе. Сама Галина трудилась в Институте машиностроения имени Благонравова на скромной ставке инженера лаборатории газовой смазки, занималась организацией институтских выставок и имела за спиной неудачный опыт замужества.
(«Очень привлекательная красивая женщина, – описывает Галину ее сослуживица по институту Людмила Тихонова. – И вдобавок скромница».)
Познакомился с ней Борис Абрамович на какой-то вечеринке. Это была едва ли не первая дама, бескорыстно ответившая ему взаимностью. Более того: Галина заглядывала своему ухажеру в рот, с придыханием выслушивала все его рассказы; по сравнению с папой-сантехником и многочисленными татарскими родственниками, служившими носильщиками на вокзале (это был их наследный промысел), Березовский казался ей чуть ли не сверхчеловеком.
Ничего, что роман их являлся мезальянсом, а потому изначально был обречен; зато, быть может, впервые в жизни Борис Абрамович почувствовал себя настоящим мужчиной, повелителем, покорителем. Это дорогого стоило.
В одном из своих интервью Березовский как-то обронил:
«Сравнительно недавно я узнал, что в русском языке не было слова „любить“. Его заменяли словом „жалеть“. Не знаю, может, то, что я сейчас скажу, покажется неприятным или обидным кому-то из моих близких и любимых женщин, но я всегда их всех жалел».
Если оставить в стороне обычное его кокетство, звучит, по-моему, очень точно. Галина подарила Березовскому возможность жалеть ее, сиречь ощутить свое превосходство и силу; о чем-то подобном он мечтал всегда.
Вообще, все без исключения романы нашего героя (именно романы, а не банальные интрижки) ознаменовывали собой некую этапную, переломную веху в его жизни; он менял жен, как машины, в строгом соответствии с принципом – по доходам и расходы.
Если принять за основу столь милый его сердцу модельный ряд «АвтоВАЗа», то Нина – это не что иное, как «копейка»: непритязательна, экономична, скромна. Когда-то она была первой, а потому особо желанной. Но давно уже не сверкает на солнце кузов, барахлит мотор, постукивает кардан. То, что умиляло прежде, казалось поначалу верхом роскоши и комфорта, вызывает теперь лишь изжогу и раздражение. Из воплощенной мечты превратилась она в обычную старую рухлядь, которую и держать опротивело, и выбрасывать жалко.
Галина – уже автомобиль следующего поколения; ну, скажем, «пятерка». Она новее, свежей, современней. Всякий, кто пересаживается с «копейки» на «пятерку», начинает чувствовать себя совершенно другим человеком. Если у тебя есть «пятерка», значит, ты чего-то в жизни достиг.
(Потом, правда, с конвейера сойдет «девятка», и «пятерка» совершенно потеряется на ее фоне. «Девятка» – это символ прогресса и скорости; если прищурить глаза, ее вполне можно принять за болид «Формулы-1». Но это будет после.)
Однако пересев на «пятерку», Березовский не спешил расставаться с «копейкой». Почти девять лет он умудрялся жить на две семьи кряду; ему так было намного проще; Борис Абрамович никогда не любил семейных сцен и женских слез; даст бог, все рассосется само собой.
Особенно удобно оказалось то, что у Галины имелась своя, отдельная жилплощадь близ Павелецкого вокзала: они попеременно встречались то на квартире приятеля его юности Михаила Денисова, то здесь, где всегда его ждали вкусные татарские лакомства (лучше всего Галине удавались беляши), а также чистота и уют. (Именно Галина – аккуратистка и патологическая чистюля – приучила неряшливого по натуре Березовского к порядку.)
Слава богу, с деньгами проблем теперь не было, он вполне мог содержать два дома сразу.
Даже после того, как в апреле 1989-го у них с Галиной родился первенец, Борис Абрамович не спешил делать резких движений; сибаритствующий эгоист, он всегда предпочитал жить так, как удобнее ему одному; хотя мальчика и записал на свое имя.
Лишь когда ребенку – назвали его Артемом – исполнилось уже два с половиной года, любвеобильный бизнесмен вынужден был сделать, наконец, окончательный выбор.
К тому времени обе дочери были уже отправлены учиться за границу. Ничто более не сдерживало его. В сентябре 1991-го он разводится с первой женой Ниной и официально регистрирует свои отношения с Галиной.
Никаких торжеств не было. «Пришли в ЗАГС, расписались и сразу разбежались; ни ресторана, ни семейного ужина», – свидетельствует Самат Жабоев, бывший на свадьбе свидетелем со стороны жениха.
Вопреки опасениям, расставание с прежней супругой произошло без скандалов и боя посуды: как и положено интеллигентным людям. Березовский даже оставил ей квартиру на Ленинском проспекте – даром что заполучил ее накануне путем многократных обменов – а сам переехал к разлучнице, аккурат в то уютное гнездышко у Павелецкого вокзала.
Но тихий семейный уют совсем не по нраву Борису Абрамовичу; это тот самый случай, когда седина – в бороду, а бес – в ребро.
Хотя к моменту второго брака ему исполнилось уже сорок пять, он все не может никак насладиться новыми горизонтами, которые открыло перед ним свалившееся на склоне лет богатство.
Еще за год до женитьбы на Галине у Березовского завязался на стороне параллельный, второй по счету роман…
Несмотря на свое рабоче-крестьянское происхождение, красавица-шатенка Елена Горбунова была истинно роковой женщиной. Девушка из предместья, уроженка подмосковного села Курилово Подольского района, с папой-инженером в совхозе и мамой-бухгалтером на молокозаводе, сразу после школы отправилась покорять столицу. Здесь, прямо на улице, и встретил ее Михаил Шатров.
Это была любовь с первого взгляда: маститый драматург влюбился сразу и бесповоротно; его не смутила даже 35-летняя (!) разница в возрасте.
Их роман развивался бурно и экспрессивно. Буквально потерявший голову Шатров засыпал возлюбленную подарками, снял ей квартиру в центре Москвы и разве что не потчевал птичьим молоком. Но тщетно ждал он взаимности. На все уговоры Горбунова отвечала непреклонно: «Только после свадьбы».
Но оттого, что в шатровском паспорте появился долгожданный лиловый штамп, счастья в его жизни не прибавилось. Юная красавица не только не испытывала к нему любви, но и не думала этого даже скрывать.
Едва ли не в первую брачную ночь престарелый молодожен с ужасом услышал, как его суженая зовет во сне какого-то Сережу: «Забери меня скорей от этого мерзкого старика».
Но, видно, что-то особое, какая-то магическая сила и впрямь таилась в этой девушке. Даже после всего услышанного Шатров по-прежнему не мог заставить себя разлюбить. Он продолжал мучиться и страдать.
А Лена тем временем убегала от него к тому самому Сереже А-ву, внуку знаменитого академика-искусствоведа.
Это был классический любовный треугольник. Но вскоре превратился он в квадрат, или параллелепипед – кому что больше нравится, ибо к этой трагической геометрической фигуре добавился четвертый угол.
«В первый раз Березовский увидел Лену Горбунову в 1990 году на даче Шатрова, – свидетельствует Владимир Темнянский. – На другой же день он с восторгом принялся мне рассказывать: слушай, такую девку встретил, фантастической красоты».
Знакомство с Горбуновой перевернуло жизнь Березовского; сияние «пятерки», сиречь Галины, померкло на ее фоне в одно мгновение – хотя бы потому, что встреченная «девятка» была моложе «пятерки» на 12 лет (а героя нашего, стало быть, аж на 24 года)…
Только теперь Борис Абрамович понял, что с юности мечтал именно о таком вот роскошном типаже; слово «модель» еще слыхом тогда не слыхивали.
Однако у вспыхнувшей мгновенно любви имелось одно серьезнейшее препятствие: Шатров. Лишаться такого полезного ресурса наш герой не хотел, но и повелевать своими чувствами тоже не мог.
Следовало выбирать что-то одно: чувства или выгоду. Но Борис Абрамович решил получить все сразу. Выход, найденный им из этого тупика, отличался завидным цинизмом.
Вновь предоставлю слово Владимиру Темнянскому, бывшему непосредственным очевидцем этих событий:
«Боря специально придумал для Шатрова какую-то загранкомандировку. И как только отослал его из страны, тут же помчался к Лене.
Я, мол, собираюсь в Италию, позарез нужна помощница. Не согласитесь ли меня выручить? Естественно, Лена согласилась: в 1990-м поехать на халяву за рубеж было верхом мечтаний. А по возвращении он включил мне видеокассету. Там была полуголая Лена, разгуливавшая по какому-то шикарному номеру; на заднем плане – примятая постель. То есть – все более чем наглядно».
Между прочим, ничего оригинального в приеме этом не было: он описан еще в Ветхом Завете. Нечто подобное проделал пару тысячелетий назад царь иудейский Давид, пославший на смерть своего военачальника Урию, дабы завладеть его супругой Вирсавией.
К чести Бориса Абрамовича надо заметить, что не в пример Давиду, со своим соперником он обошелся намного гуманнее и даже долго еще скрывал адюльтер с его женой, продолжая демонстрировать Шатрову сыновнюю любовь и уважение.
Правда, окружению, по обыкновению, преподносилось все совсем в ином свете; Борису Абрамовичу очень хотелось, чтобы история его любви выглядела как можно романтичнее и благороднее.
Цитировавшийся уже не раз Владимир Темнянский рассказывает, что буквально через пару дней после своего триумфального возвращения из Италии Березовский выложил перед ним на стол россыпь драгоценностей.
«Там были два кольца, сережки, какие-то побрякушки. Вот, говорит, я заставил Лену снять с себя все шатровские подарки и вернуть мужу. Потом он рассказывал, будто Шатров устроил ему целый скандал, чуть ли не дошло до драки».
Этот, казалось бы, непритязательный жест на самом деле есть не что иное, как ключ к пониманию внутренней сущности Березовского.
Бесчисленные неточности в его биографии, постоянные попытки выдать желаемое за действительное, приписать себе несуществующие достоинства, перелицевать собственную историю – все это оттуда же, из той же оперы.
Не быть, а слыть – вот один из ключевых его жизненных принципов.
Какая драка? Какой, к черту, скандал с Шатровым? Ничего подобного не было и близко.
Но Березовскому очень хотелось производить на окружающих впечатление, поражать их широтой размаха и чистотой помыслов. Ведь одно дело – тайная, воровская связь с женой своего же покровителя, и совсем другое – бесшабашная, гусарская удаль: брошенные в лицо сережки и брошки – ничего нам от вас не надо.
Надо, ой как надо. Потому что «ЛогоВАЗ» только-только вставал на ноги, и протекция мужа-рогоносца поистине оставалась бесценной.
«Уже встречаясь с Березовским, Лена продолжала жить с Шатровым, – свидетельствует бывший зять Шатрова, известный ныне журналист Андрей Караулов. – Был случай, когда утром ей кто-то позвонил, и она тайком выбежала из дома; мы решили, что к Сереже. Но это оказался Береза. Дима Якубовский, сидевший у меня в гостях, погнался за ними по набережной. Однако Береза успел удрать, прижимая к груди портфельчик: он понял, что сейчас его будут бить».
(К слову, Дмитрий Якубовский, вошедший в историю под именем «генерала Димы», полностью подтвердил мне этот случай.)
Новая любовь Березовского была целиком и полностью ему под стать. Она одновременно жила с тремя мужчинами, из которых в лучшем случае испытывала какие-то чувства лишь к одному, и явно не к главе «ЛогоВАЗа».
Но бесконечно так продолжаться тоже не могло. Рано или поздно роковой шатенке предстояло сделать выбор.
И она его сделала, бросив в один прекрасный, а точнее ужасный, день Шатрова, чем окончательно разбила сердце престарелого драматурга.
Самым обидным было, что Горбунова даже не удосужилась объясниться с мужем на прощание, она ушла по-английски, не оставив ни нового адреса, ни телефона.
Шатров, которому исполнилось к тому времени 58 лет, разлуку переживал тяжело; он был уверен, что это последняя и самая главная в его жизни страсть. Драматург страдал так истово, что на это обратил внимание даже генсек Горбачев. «Почему у тебя такие грустные глаза?» – спросил он при очередной встрече своего любимца (Горбачев обращался на «ты» ко всем, в независимости от возраста.) Тот в ответ счел за благо промолчать.
«Шатров судорожно пытался разыскать, вернуть беглянку, – вспоминает Караулов. – О том, что Лену увел Березовский и поселил на съемной квартире, он тогда не знал. Более того, Березовский еще очень долго приезжал к нему по субботам в Переделкино, жарил шашлыки и вслух разрабатывал планы по ее поиску, один фантастичнее другого».
Об истинной причине ухода жены Шатров услышит только через год, когда власть в стране поменяется, и Березовский перестанет нуждаться в его услугах; вплоть до того, что он демонстративно оформит Елену на работу в «ЛогоВАЗ» экспертом отдела экспортно-импортных операций. («Для меня эта новость стала настоящим ударом», – признается Шатров.) Удар был настолько тяжелым, что в начале 1992-го, так и не сумев оправиться от депрессии, Шатров уехал на несколько лет жить и работать в Америку.
Правда, потом, вернувшись, он обретет новую страсть, вновь женится на барышне, годящейся ему как минимум в дочки, и доведет до конца давний проект строительства культурного центра; на этот раз возле Павелецкого вокзала. В акционерном обществе «Москва – Красные Холмы», получившем от города 7,5 гектара бесценной столичной земли, Шатров сегодня является одновременно президентом и председателем совета директоров.
О своей бывшей любви Михаил Филиппович старается больше не вспоминать. Особенно убило его известие, что Елена Горбунова якобы… писала на него доносы в КГБ.
Уже после крушения Лубянки, в недолгий период тотального стриптиза, доносы эти опубликовало одно издание (подписаны они были агентурным псевдонимом «Светлова»). В них сообщалось об антисоветских разговорах, которые Шатров вел с артистом и режиссером Олегом Ефремовым. Никто, кроме жены Лены, при беседах этих не присутствовал.
Шатров утверждает, что еще перед свадьбой Лена призналась ему в своей двойной жизни:
«Она рассказала, что ее завербовали в органы КГБ еще 17-летней девочкой. Благодаря своей приятной внешности Елене без труда удавалось располагать к себе людей. Ее заставляли писать доносы на ведущих актеров и писателей Советского Союза. В тот день Лена долго не могла успокоиться, с ней случилась истерика. Она клялась, что никогда не писала доносов на меня и моих друзей».
Экий неожиданный, просто детективный разворот: нечаянная встреча двух одиночеств в штатском. «Московский» и «Светлова» – ну прямо Штирлиц и радистка Кэт!
Но увы: справедливости ради должен огорчить любителей подобных шпионских мелодрам: если нынешняя супруга Березовского в самом деле и сотрудничала с КГБ, псевдоним ее был точно уж не «Светлова».
Работая над этой книгой, мне удалось разыскать бывшего оперработника первого отдела Пятого управления КГБ СССР (идеологическая контрразведка); именно этот человек «обслуживал» в эпоху перестройки театральную «линию». На условиях анонимности он подтвердил, что у него действительно имелась на связи агент «Светлова». Но никакого отношения к Шатрову и его семье она не имела: это была сотрудница аппарата СТД, вдобавок весьма преклонного возраста.
А жаль. Потому как, будь Горбунова «Светловой», их с Борисом Абрамовичем семья вполне могла бы сойти сегодня за английскую резидентуру отечественной внешней разведки, вроде супругов Коэнов-Крогеров, которые, между прочим, за успехи свои на тайных фронтах удостоились звания Героев России…
$$$
В одном из своих немногочисленных интервью Елена Горбунова так описывала период ухаживаний за ней Березовского:«Он надолго забросил все дела. Совсем. И посвящал все время только мне. Говорил, что не может работать, никого и ничего не видит – только меня. Боря – очень увлекающийся человек…»
Почти слово в слово повторяет это и сам ухажер:
«…я на два года бросил все. Вот просто все… И пока я не добился ее, не в вульгарном смысле – переспал, а не добился в смысле, что она меня полюбила – про все остальное не мог думать».
На самом деле это очередная красивая легенда. Достаточно сказать, что, сойдясь с Горбуновой, Березовский отнюдь не спешил расставаться со своей законной супругой, предпочитая, как прежде, жить на несколько домов кряду; только теперь не на два, а на три.
История повторялась: заимев «девятку», он попеременно продолжал ездить и на «пятерке», и на «копейке».
С Еленой поженились они лишь в 1996 году: когда она родила ему дочку Арину. Нехитрый арифметический расчет показывает, что в статусе постоянной любовницы пробыла она ровно 7 лет.