Страница:
5 ФЕВРАЛЯ.
Я провожу день в своей комнате. Я сослалась на головную боль. Не могу смотреть в глаза ни ему, ни ей. Я не знаю, как мне надо себя вести.
Иногда мне хочется бросить им все в лицо. Потом я думаю, что должна молчать.
Дело в том, что я боюсь их. Боюсь этого дома. Все мои тревоги, чутье, подсказавшее, что надо сделать ключ и запираться, — это было предостережение. Что-то внутри меня видело больше, чем мое сознательное "я".
Все изменилось с тех пор, как Лоис Гилмур вошла в наш Дом. До этого как все было открыто и легко! Это она принесла сюда зловещую атмосферу — и, разумеется, сама же была ее причиной.
В середине дня мачеха явилась навестить меня. Я лежала на кровати, закрыв глаза, как вдруг услышала, что она вошла.
— Мое дорогое дитя, — сказала она, — ты действительно выглядишь бледной.
— Это просто головная боль. Наверное, сегодня я останусь в своей комнате.
— Да, наверное, так будет лучше всего. Я пришлю тебе что-нибудь поесть.
— Мне не хочется есть.
— Ну, может быть, немного супа. Я кивнула и закрыла глаза. Она молча вышла. В дверях стоял Фредди.
— Нет, мой дорогой, — сказала мачеха. — Заходить нельзя. Энн Элис сегодня плохо себя чувствует. Дай ей отдохнуть.
Я подняла голову и улыбнулась Фредди, стоявшему на пороге. Казалось, он мне очень сочувствует. Он такой славный мальчик. Я съела суп, больше мне ничего не хотелось. Я лежала на кровати и думала. Что все это значит? Они любовники… С каких пор? Я вспомнила, как впервые увидела Десмонда Фидерстоуна вместе с ней в гостинице. Наверное, с тех пор. И все же она вышла замуж за моего отца, и отец умер. Он оставил ее достаточно обеспеченной. Она приехала сюда простой гувернанткой, и, как я представляю, не слишком-то была богата. А теперь ее друг — любовник — пытался жениться на мне. Я была глубоко потрясена.
Я ведь знала, что они были просто сокрушены известием о том, что Чарлз жив. Почему? Потому что Чарлз станет наследником. Разумеется, я буду обеспечена, но я уже не буду так богата, как была бы, если бы брат умер.
Все встало на свои места.
— Расчет. Смотри на это вот так, — велела я себе. — Отец умер, и, возможно, она нуждается в любовнике, возможно, между ними все только началось. Может, он уже и не хочет на мне жениться. Может, теперь он женится на ней.
Однако как я могла быть уверена, что мои мысли о нем правдивы. А если они?.. Эти приступы отца? Что они означали? До женитьбы у него их никогда не было.
А что, если она убийца? Что, если они все это задумали? Что, если они и сейчас строят заговор? Может, он хочет жениться на мне и убить меня, как она убила., .
Я записываю свои мысли по мере того, как они появляются. Может, они немного несвязаны, зато помогают мне думать.
Этот дом стал очень зловещим местом. Я боюсь. Ох, Магнус, как жаль, что тебя здесь нет. Если бы ты был здесь, я бы сказала: «Забери меня отсюда, забери прямо сегодня. Я не хочу проводить еще ночь в этом месте.» Оно меня пугает. Оно полно угроз. То, что я считала детской фантазией, теперь становится зловещей реальностью.
Я должна решить, что мне делать дальше. Я кое-что придумала. Можно попробовать сегодня вечером. Я подслушаю, когда он пойдет к ней. Конечно, я прекрасно знаю дом, а рядом с их комнатой есть еще одна с дверью, ведущей в коридор. Как во многих домах в стиле Тюдоров, некоторые комнаты в нем ведут в другие. Эта комната ведет в комнату мачехи, хотя в ней есть и дверь, выходящая в коридор. Дверь между комнатами заперта. Если я пойду туда, возможно, мне удастся подслушать, что они говорят. Я решила, что днем, когда их не будет дома, я пойду в ту комнату и обследую ее, чтобы убедиться, смогу ли спрятаться там, а если да, то будет ли там что-нибудь слышно. Теперь уже вторая половина дня, и я выяснила все, что хочу. Я была на нижнем этаже. Дверь между комнатами с обеих сторон заперта на засов.
Я убедилась в этом, дверь примыкает к косяку неплотно. Если я встану на стул, то смогу достать до щели над Дверью и оттуда, я уверена, услышу то, что говорится по ту сторону двери.
Сегодня ночью я попытаюсь. Конечно, я могу ничего и не услышать. Я уже получила доказательство того, что они проводят вместе ночи. Но я хочу послушать, о чем они говорят. По-моему, Фидерстоун имеет пристрастие к портвейну и любит выпить после обеда. Может быть, в это время и стоит послушать, о чем они беседуют. Но тогда они будут осторожны. Ведь у слуг везде есть уши.
Вот так… Сегодня вечером я попытаюсь. Сейчас час ночи. Я так дрожу, что едва держу в руке перо. Но я должна записать все, пока это свежо в моей памяти. Я слышала, как они поднялись к себе, как раньше. Было уже за полночь. Мне показалось, Фидерстоун слегка покачивался. Наверное, сильно выпил. Я надеялась, что не настолько, чтобы стать сонным и неразговорчивым.
Я очень тихо прокралась в смежную комнату, широко распахнув в ней дверь, чтобы в случае необходимости можно было ускользнуть. Дверь своей комнаты я тоже оставила отрытой, чтобы можно было сразу вбежать в нее.
Мой почерк так нетверд. Я так напугана. Все сработало даже лучше, чем я ожидала. Фидерстоун был сварлив. Стоя на стуле и приложив ухо к щели, я слышала его совершенно отчетливо.
— Что с ней? — резко спросил он. Мачеха ответила:
— Говорит, головная боль.
— Эта дьяволица что-то задумала.
— Ты должен отказаться от нее. Пусть едет со своим шведом или кто он там.
— Ты меня удивляешь, Ло. Заходишь так далеко, а потом трусишь. Ты ведь не хотела избавляться от старика, верно? Смотри, сколько тебе понадобилось на это времени! Тебе нравится уютная жизнь. По-моему, тебе даже нравился старикан.
Мачеха спокойно ответила:
— Он был хорошим человеком. Я не хотела…
— Знаю. Хотела от всего отделаться, так ведь?
— Хватит спорить, иди лучше в постель.
— Тебе хотелось бы на этом остановиться. Бросить наш план. Ты ведь привезла сюда нашего ублюдка, верно? Ловко было сработано. О, все было так славно и удобно. Ты малодушная, Ло, вот что. Втираешься в дом, устраиваешь гнездышко для себя и мальчишки и хочешь, чтобы так все и осталось. А как же быть со мной, а?
— Ты кричишь, — заметила мачеха.
— Кто тут услышит? А теперь еще и братец возвращается. Что теперь будет с нашим планом?
— Уезжай, Десмонд. Оставь все как есть.
— Очень удобно для тебя, да? А как же я? Я должен жениться на девчонке. Ты получила старика. Это только справедливо. Девчонка не так богата, как мы думали… но и она сойдет.
— Она за тебя не выйдет.
— Надо ее заставить.
— Как?
— Вот это-то и надо устроить.
— Что ты собираешься делать? Соблазнить ее, изнасиловать? С тебя станется.
Меня захлестнула такая ярость, что я зашаталась. Стол дернулся под моими ногами. Я спрыгнула на пол. Они, должно быть, услышали шум. Я ринулась в свою комнату… И вот я здесь. Я так боюсь. Завтра же уеду из дома. Отправлюсь к миссис Мастерс и расскажу все, что знаю. И подожду там возвращения Магнуса. У меня так дрожит рука. Слова едва можно прочесть. Что это было? По-моему, какой-то шум. Шаги… Я слышу голоса… Что-то происходит внизу. Они идут…
РЕЙМОНД
Я потеряла счет времени, читая дневник Энн Элис. Когда я дочитала до конца, было уже совсем светло, наступило утро.
Я была там вместе с ней. У меня было такое ощущение, словно я знала ее и ее возлюбленного, ее мачеху и зловещего Десмонда Фидерстоуна. Я была совершенно потрясена, когда дневник резко оборвался, и сгорала от желания узнать, что же случилось той ночью. Я знала, что то была ночь ее смерти, судя по дате на ее надгробии.
Я чувствовала ее страх, шаги на ступеньках. Я видела, как она поспешно засовывает дневник в ящик, даже не закрыв его до конца, так что был виден кончик шарфика.
Что же произошло? Был ли ключ в двери, или она забыла запереть ее? О, нет, этого она бы ни за что не сделала. Она так настойчиво держалась за этот ключ. Но ведь после всего услышанного она должна была быть в совершенном ужасе.
Что же случилось?
И как странно, что я первой прочитала эти слова, написанные почти сто лет назад. Так, словно они были написаны специально для меня. Я первой обнаружила ее могилу, первой вошла в ее комнату и нашла дневник.
Я сгорала от нетерпения, желая сообщить Филипу о своем открытии. Даже подумала, не пойти ли разбудить его, но передумала. Я должна набраться терпения. Филип вставал рано, и уже в половине восьмого будет завтракать.
Я пришла даже раньше его.
— Филип, — воскликнула я, — прошлой ночью произошло нечто из ряда вон выходящее.
Потом я ему все рассказала, и Филип пришел в такое же возбуждение, что и я. Однако особенно его интересовала карта.
— Иди и принеси ее, — сказал он. Я так и сделала.
Брат пристально изучал карту.
— Я знаю этот район, — сообщил он. — Эти острова… Что ж, мы их знаем… Но этот Райский остров больше похоже на фантазию.
— Что ж, есть же Острова Содружества и Острова Товарищества. Почему бы не быть и Райскому острову?
— Я покажу ее Бенджамину. Он-то уж точно что-нибудь знает.
Мы оба почти ничего не ели. Мы были слишком взволнованы. Я предложила рассказать о своем открытии Бабуле М. Она будет просто выведена из равновесия, если ей не сказать.
Мы отправились в комнату к Бабуле, где она, как обычно, пила чай с тостами и джемом, подававшимися ей на подносе в постель. Это была ее единственная уступка возрасту.
Бабуля внимательно выслушала нас, и первым ее замечанием был упрек мне.
Мне же сказали не входить в комнату. Это могло быть опасно.
— Меня разбирало непреодолимое желание, Бабуля, — сказала я. — Я не могла ему противостоять.
— Посреди ночи! — добавил Филип.
— Вот я и взяла свечу и поднялась наверх.
— Очень смелый поступок, особенно учитывая разговоры о привидениях, — заметил брат. — Что бы ты стала делать, встретив обезглавленное тело, звенящее цепями?
— Когда ты прочтешь дневник, ты уже не будешь с такой беспечностью рассуждать о смерти, — серьезно ответила я.
Я поднялась в свою комнату и принесла им дневник. Они были потрясены.
— И ты всю ночь не спала, читая его! — воскликнул Филип.
— А ты бы как поступил? Начав, я уже не могла остановиться.
— Я бы подождал до утра.
— А что ты думаешь о карте, Филип? — спросила Бабуля М.
— Она выполнена не любителем. Я знаю этот район. Это совершенно очевидно. Однако я никогда раньше не видел этого Райского острова. Я хочу дать взглянуть на нее Бенджамину. Мы кое-что сравним.
— Интересно послушать, что он скажет, — заметила Бабуля М. — Оставьте мне дневник. Я его прочту.
Это было странное утро. Мне совершенно не хотелось спать, несмотря на бессонную ночь. Я снова поднялась в ту комнату. По сравнению с предыдущей ночью комната казалась другой. Наверное, потому что там были рабочие Я не могла найти себе места. Постоянно думала об Энн Элис. Все было так, словно я жила ее жизнью и в любую минуту ждала появления зловещего Десмонда Фидерстоуна.
Дневник просто потряс меня.
За завтраком Бабуля М. Ни о чем не могла говорить, кроме дневника. Она провела все утро в постели за его чтением.
— Ужасная история, — сказала Бабуля. — Как вы думаете, что случилось с этой девушкой?
— Вы считаете, они пришли и убили ее?
— Мне кажется, это вполне вероятно.
— А потом замуровали комнату?
— Не знаю. Ее похоронили… Это мы знаем. Ведь именно я нашла могилу.
— Это тайна, которую нам не разгадать. Интересно, что откроет нам карта. Остров, о котором говорил тот молодой человек… Где он? Может, его и не было никогда. Мы ведь мало знаем о молодом человеке. Девушка была без памяти влюблена в него, можно не сомневаться, что она не могла судить о нем объективно.
— О, я уверена, что он любил ее. И верил в существование острова. Они собирались искать его. Интересно, что с ним сталось.
— Да, мне тоже. Возможно, после ее смерти он отправился на остров.
— Представьте себе, вернулся и узнал, что она умерла!
— Что ж, интересно, что скажет о карте Бенджамин.
Я так горела желанием узнать, что отправилась в мастерскую в тот же день. Я нашла Филипа и Бенджамина за старыми картами.
Филип посмотрел на меня и покачал головой.
— Нигде никаких следов.
— Если бы остров существовал, его бы уже давно открыли, — заметил Бенджамин. — Эти моря уже отмечены на картах.
— Полагаю, его могли пропустить. Бенджамин пожал плечами.
— Это лишь вероятность. — И постучал по карте. — Она составлена человеком, знавшим это дело.
— Да. Он был профессионалом.
— Мистер Мэллори рассказал мне о том, что нашли Дневник. По-моему, тот молодой человек ошибся в местоположении острова.
— Но если остров был где-то в том районе…
— Это маловероятно. Он был бы тогда уже открыт. Вы говорите, этой карте почти сто лет. С тех пор открытия Делались семимильными шагами. — Бенджамин покачал головой. — Никогда нельзя знать наверное. Карта могла быть не правильной. Насколько я понял, он ведь составлял ее по памяти.
Как бы мне хотелось найти этот остров, — заявил Филип.
— Если он вообще существует, — вставил Бенджамин. — Существует, — отрезал Филип. — Я нутром чувствую.
Мы сидели и разговаривали. Для меня это было все равно, что совершить путешествие в океан. Я слушала Филипа и Бенджамина. И заразилась энтузиазмом Филипа. Я так любила брата. В нем была удивительная жажда жизни, и когда он чем-то интересовался, то всей душой отдавался этому.
Филип был так же одержим островом, как я, но наше любопытство слегка разнилось. Я сгорала от желания узнать, что же произошло той ночью, а все мысли Филипа были только об острове.
Позже я часто вспоминала тот день в мастерской и неоднократно жалела, что нашла карту.
Филип ни о чем больше не мог говорить. Я часто заставала его за старыми картами.
— Это могла быть совершенно другая часть света, — заявил как-то Филип.
— Послушай, — отозвалась я. — Он же был картографом. И мог ошибиться в местоположении острова не более, чем ты.
— Все делают ошибки.
Взгляд ярко-голубых глаз брата устремился в пространство, — Эннэлис, — сказал он, — я хочу отыскать этот остров.
Эта мысль не оставляла Филипа. На него нашло какое-то наваждение. Бабуля М заметила это и забеспокоилась.
Гоу и его люди закончили с крышей и принялись за комнату. Вся мягкая мебель была уничтожена. Она была в лохмотьях. Однако некоторые предметы были еще в приличном состоянии, и их можно было восстановить. Я разобрала одежду Энн Элис. Мне хотелось сделать это самой. Перчатки, шарфы, шляпы и платья… Все ее личные вещи. Я велела служанкам выстирать некоторые платья. Многие были испорчены, но уцелевшие платья я сложила в сундук на чердаке вместе с ее шляпами и туфлями.
Я обращалась с вещами Энн Элис с благоговением. Она казалась мне очень близким человеком, и иногда у меня было ощущение, что она наблюдает за мной и благодарит меня.
Я поднялась в комнату перед тем, как рабочие принялись ремонтировать дерево и красить стены. Гоу тоже был там. Я спросила его о пятнах на стенах.
Он ответил, что спустя столько времени трудно сказать, что послужило причиной их появления. Может быть, сырость или краска выцвела.
— Похоже, здесь что-то расплескали, — заметила я. — А может это быть… кровь?
— Кровь, мисс Эннэлис? Да, наверное, может… Судя по виду… Да, это возможно. Только вот мне бы такое и в голову не пришло. Сырость и время творят со зданиями странные вещи. А почему вы думаете, что это кровь, мисс Эннэлис?
— Я просто поинтересовалась.
— Ну, что бы это ни было, скоро эти стены будут как новенькие. Это будет красивая комната, когда мы позаботимся об окне.
— А окно будет точно там, где было раньше?
— Должно быть. Похоже, вон то место было замуровано. Сейчас, когда срезали вьющиеся растения, его можно увидеть снаружи. Наверное, поэтому там и посадили лозу, чтобы окна не было видно. Заметно ведь, что кирпичи разные. О, когда плотники закончат, это будет очень милая комната.
Теперь ее уже закончили. Поставили отреставрированную мебель. Кровать, комод, стулья. Наверное, так она и выглядела, когда Энн Элис сидела здесь и писала в Дневнике.
Слуги все равно отказываются заходить сюда после наступления темноты. Говорят, в комнате духи.
Однако я часто захожу сюда ранним вечером и сижу здесь. Иногда я разговариваю с ней.
— Энн Элис, — говорю я. — Как бы мне хотелось, чтобы ты вернулась и все мне рассказала.
Иногда в комнате словно ощущается чье-то присутствие. Впрочем, может быть, это мое воображение.
Дом и все остальное кажутся другими после открытий, сделанных в ночь бури. Энн Элис так часто и так неожиданно посещает мои мысли, что я почти ощущаю ее присутствие рядом. Между нами существует особая связь. Мы одной крови, у нас почти одинаковые имена, мы живем в одном доме. Нас разделяет только время. Я часто думаю: «А что значит время? Можно ли пересечь эту пропасть?»
Я никогда не высказываю своих мыслей вслух. Бабуля М и Филип слишком практичны. Они стали бы смеяться над моими фантазиями. Но ведь и у Филипа есть свои фантазии.
Он постоянно говорил об острове. Я просто вижу, как в его голове строятся планы. Видит это и Бабуля М. И очень тревожится.
Однажды за обедом Филип сказал:
— Я всегда хотел открывать новые земли и составлять карты прямо на месте. Меня всегда интересовала практическая сторона нашего дела.
Я знала брата достаточно хорошо, чтобы не удивиться, когда он стал объяснять, что Дэвид Гутеридж, ботаник — друг Филипа, учившийся с ним в школе и происходивший из семьи мореплавателей — собирается в экспедицию в Южные моря. Филип продолжал:
— Он предложил мне поехать вместе. Бабуля М молчала, но ее это не удивило.
— Я всегда хотел этим заниматься, — заявил Филип. — В наше время пользуются очень сложными инструментами-о некоторых из них сто лет назад даже и не мечтали. Мне хотелось опробовать их на некоторых наших картах. Мне кажется — и Бенджамин со мной согласен — в тех водах карты могут быть немного неточны.
В тот вечер Бабуля М зашла ко мне в комнату.
— Он решительно настроен ехать, — сказала она. Неожиданно у нее стал очень жалобный вид, мне бы в голову не пришло, что она может так выглядеть.
— Я знала, что рано или поздно так и будет, — продолжала Бабуля. — Это естественно.
— Вы не станете пытаться остановить его?
Бабуля покачала головой.
— Нет. Это было бы ошибкой. Это его жизнь, его профессия. В своем роде он прав. Мы не можем стоять на месте. Он должен выйти в открытый мир. Бенджамин тоже должен был ехать в свое время. Если бы он это сделал, сейчас ему не было бы равных. Филип должен отправиться в путь. Я всегда знала это.
— Мы будем скучать по нему ужасно.
— Это всего лишь на год или чуть больше. Но он вернется обогащенный, с сознанием выполненной миссии. Да, мне будет его не хватать. Но ведь у меня останешься ты, дорогая. Не могу передать, каким утешением вы были для меня все это время, дети мои.
Я была страшно разочарована. Как хотелось бы мне поехать с Филипом! Если бы я могла разделить с ним его планы, я была бы так счастлива, так рада! Я чуть было не предложила это Филипу. Мне было интересно узнать, как он отреагирует. Однако теперь я знала, что должна остаться с Бабулей М.
Возможно, когда-нибудь мне удастся отправиться в эти таинственные моря. Я мечтала открыть остров Магнуса Перренсена. Этого хотела Энн Элис. И я хотела того же. Меня охватила меланхолия. Жизнь казалась сплошным разочарованием.
В ясный день в начале октября мы с Бабулей отправились в Саутгемптон помахать Филипу рукой на прощание.
Филип выехал раньше со всем снаряжением. Он должен был провести пару ночей на борту корабля, прежде чем тот увезет его через океан. Мне было очень грустно, и Бабуле М тоже. Однако она была убеждена, что Филип наступает правильно, и я, наверное, все же была с ней огласка. В первый раз Филип уезжал из дома — не считая школы, конечно. Я помнила, как отчаянно я тосковала в прошлые годы. Но насколько же хуже все было на этот раз! Я помогала брату готовиться к путешествию, и никогда мы не были ближе друг Другу, чем в последние недели.
— Жаль, что ты не едешь, — сказал Филип. — Это было бы так здорово!
— Ой, а мне как жаль! Без тебя здесь будет очень скучно.
— Я много раз собирался сказать, что ты тоже должна ехать. Но мы же не можем оба бросить нашу старушку, правда?
— Нет, конечно.
— Ничего. Когда я найду остров, мы все отправимся посмотреть его. Держу пари, Бабуля М не устоит.
— Возвращайся скорее, — сказала я. Филип предложил мне сделать копию карты.
— Чтобы у тебя она тоже была, — сказал он. — Как бы то ни было, лучше пусть их будет две.
— По-моему, я могу сделать ее почти по памяти.
— Я хочу, чтобы карта была точной.
— Хорошо.
Я сделала карту. Я даже гордилась ею. Я показала ее Филипу, и тот сказал:
— Превосходно. Точно до мельчайших деталей. Положи ее куда-нибудь в надежное место. Я сказала, почти не раздумывая:
— Я спрячу ее в глубь одного из ящиков.
И у меня появилось странное чувство, что так, должно быть, сказала или подумала Энн Элис, когда ей дали карту.
А теперь Филип уезжал. Бабуля М выглядела бледной и печальной, когда мы стояли на пристани и смотрели, как корабль скользит прочь из гавани, и Филип машет нам с палубы.
Мы оставались на "причале до тех пор, пока он не скрылся из виду.
Жизнь стала монотонной. Дни казались долгими и по мере того, как они тянулись, — угнетающими, находясь в саду; я часто смотрела на новое окно, появившееся на доме, и иногда мне казалось, что я вижу там лицо. Темными вечерами в большом доме, где появились тени, у человека разыгрывается воображение.
Пришло Рождество. Я не могла дождаться, когда оно закончится. Без Филипа Рождество было совсем другим, и к тому же в такие дни особенно явственно чувствовалось, как нам его не хватает.
Мы старались выказать энтузиазм. Обсуждали подарки и всякое такое. Но единственный подарок, который мне бы хотелось получить, — это Филипа, входящего в дверь.
К нам пришли Фентоны, а мы посетили Голтонов. Мы обедали со священником и его пустоголовой женой. Устроили в поместье рождественский праздник для деревенских детей на следующий день после дня подарков точно также, как делали это всегда. Мы пытались устроить обычное Рождество.
— Время идет, — сказала Бабуля М. — Он скоро вернется домой. Он ведь просто хочет взглянуть на это место и удостоверится, что остров там, а потом он вернется домой.
Я не была в этом уверена. Филип всегда хотел уйти в море. Он будет покорен океаном, надеясь сделать новые открытия… Так же, как это было бы со мной, поплыви я с ним.
В феврале мы получили от него письмо. Какая это была радость! Я прочитала его. Бабуля-М тоже прочитала его, я прочла ей письмо вслух, а она прочла его вслух мне, ибо, читая, мы словно чувствовали, что Филип рядом.
"Дорогие Бабуля и Эннэлис! Сидней. Вот я и приехал! Не могу поверить, что я действительно здесь и что вы находитесь по ту сторону океана. Наше путешествие прошло довольно гладко — по крайней мере, мне так сказали. Я бы сам вряд ли писал его как спокойное. В ботанической экспедиции есть несколько забавных ребят. Сейчас они здесь, в Сиднее, и завтра уезжают, И я останусь один.
Я собираюсь исследовать острова на протяжении нескольких сотен миль в сторону от побережья. Здесь есть корабль, который ходит туда каждую среду. То есть послезавтра. Так что я отправлю письмо до отъезда.
Надеюсь, письмо дойдет. Путь долгий, но меня заверили, что письма доходят в целости и сохранности, и каждую неделю из Австралии в Англию отправляют четыре сотни почтовых сумок.
Жаль, что вас нет со мной. Тогда все было бы прекрасно. Я встретился кое с кем в Сиднее, но пока никто не дал мне никакой информации о Райском острове. Я изучил несколько карт, но ни на одной из них остров не помечен. Он и впрямь очень таинственный.
Как только появится что-нибудь новое, я снова напишу. Я совершенно здоров и еще никогда не чувствовал себя так хорошо. И просто горю желанием ехать дальше. Возможно, скоро вы меня увидите.
Ваш преданный внук и брат Филип."
— Кажется, он находит жизнь веселой и интересной, — заметила Бабуля М.
— Филип всегда находит жизнь веселой и интересной.
— У него всегда была тяга к странствиям. Но, может быть, попробовав их, он станет тосковать по домашним удобствам.
Я не была в этом уверена.
Один день сменялся другим. И каждый день я ждала; не придет ли письмо от Филипа.
— Разумеется, нельзя быть уверенной в почтовом сообщении на таком расстоянии, — говорила Бабуля М. — Осмелюсь предположить, что многие письма теряются.
Я соглашаясь с ней, но как же я ждала новостей! Мастерская потеряла для меня всякую привлекательность. Каждый раз, приходя туда, я думала о Филипе. Глядя на карты этих далеких морей, я думала о страшных вещах, которые могли случиться с моим братом. Я вспоминала описания бурь в дневнике Энн Элис. Где же Филип? И как он передвигается по этим морям? Он говорил о том, что возьмет лодку, чтобы добраться до островов. Был ли он все еще там?