Холт Виктория. Дорога на райский остров

   — Он на меня даже не посмотрит. Он все время смотрит только на тебя.
   — По-моему, он все замечает.
   — Похоже, он здесь человек влиятельный.
   — Это его остров. Ему принадлежит плантация, а сахарный тростник, как я полагаю, — основная отрасль здесь, так что все от него зависят.
   — А что ты наденешь?
   — Красное.
   — Оно очень яркое. Здесь вообще все очень ярко одеваются.
   — Это идет к цветам и всему остальному.
   — Как долго мы здесь пробудем, Эннэлис?
   — Ты так стремишься вернуться домой?
   — По-моему, я не буду чувствовать себя в безопасности, пока не попаду домой.
   — Ты же знаешь, зачем я приехала. Я собираюсь выяснить все о брате. Как только все узнаю, я буду готова к отъезду. Но если ты хочешь уехать раньше…
   — Нет. Я не вынесу поездки назад в Сидней, посадки на корабль…
   — Ты же видела Милтона Хемминга за работой. Осмелюсь предположить, что он все для тебя устроит и сделает так, чтобы все прошло без сучка, без задоринки.
   — Нет, нет. Я хочу быть с тобой. И мне кажется, мне здесь понравится. Я действительно считаю, что мне необходимо время… побыть вдали от всего… чтобы немножко прийти в себя — до того, как я поеду домой.
   — Ну, тебе еще предстоит долгий путь по морю.
   — Мне бы хотелось чтобы со мной была ты. Я останусь с тобой, и, надеюсь, ты скоро все узнаешь о Филиппе.
   — Я тоже надеюсь. А теперь я должна идти одеваться, и ты — тоже. Можно попросить прислать нам горячей воды. Посмотрим, что можно сделать.
   — Эннэлис!
   — Да?
   — Как чудесно, что мы уехали, убежали от всего этого.
   Я согласилась.
 
   Милтон приехал за нами в семь и отвез в свой дом в экипаже, весьма напоминавшем багги, на которых мы ездили в Сиднее, только гораздо более нарядном. Экипаж был тщательно отполирован, и его везли две великолепные лошади.
   — Я им редко пользуюсь, — сообщил нам Милтон. — Проще ездить верхом. Вам тоже понадобятся лошади для верховой езды. Я велю прислать вам двух в отель.
   — Вы нас просто ошеломляете, — заметила я.
   — Для моя такая честь, что вы посетили мой остров.
   День клонился к закату, солнце садилось в половине восьмого. Насколько я поняла, так было круглый год. Здесь не было времен года, как дома. Ни зимы, ни лета — только сухой сезон и сезон дождей. Я была рада, что он еще не начался.
   Мы подъехали к чугунным воротам, широко распахнутым, а потом оказались на аллее, по обе стороны от которой росли высокие стебли сахарного тростника. Это и была плантация. I/I тут я увидела дом. Он был большим, белым и внушительным. Весь пейзаж был окрашен красным отсветом заходящего солнца. Повсюду, куда ни кинь взгляд, был сахарный тростник.
   У меня от восхищения перехватило дыхание.
   — Вам нравится? — спросил Милтон.
   — Это… просто великолепно.
   — А чего вы ожидали?
   — Чего-то величественного, но не такого. Прежде мне ничего подобного видеть не доводилось.
   — Вы ведь никогда не бывали на сахарных плантациях. Я рад, что мельницу и котельную отсюда не видно. Они не так красивы.
   Мы остановились на гравиевой дорожке.
   — Приехали. — Милтон соскочил наземь, и тут же, словно по мановению волшебной палочки, появился мужчина, чтобы взять на себя заботу о лошадях. Взяв под руки меня и Фелисити, Милтон повел нас в дом.
   Мы стояли в большом холле, построенном в стиле старых английских поместий. На окнах были легкие шелковые занавески. Тяжелый бархат был бы не к месту в этом климате. В комнате стоял длинный стол с изящными стульями. Похоже было на восемнадцатый век.
   — Надеюсь, вам нравится мой дом, — произнес Милтон. — Давайте присядем и выпьем прохладительного перед обедом.
   — Здесь совсем как дома, — заметила Фелисити.
   Милтон улыбнулся, очень довольный.
   Напитки принесла бесшумно ступавшая девушка в длинном хлопковом балахоне с красными и белыми розами на голубом фоне; на шее и в ушах у нее были кораллы.
   — Это туземный прохладительный напиток, — пояснил Милтон. — Безалкогольный, или почти.
   Вкус у напитка был бесподобный.
   Милтон спросил нас о путешествии и сообщил, что уже слышал о трагедии, поскольку новость пришла с кораблем.
   — Приход корабля означает новости из внешнего мира, а их всегда много, и здесь есть люди, заботящиеся о том, чтобы они широко распространялись. Наверное, для вас это было ужасным потрясением. По-моему, угроза бандитских нападений растет. Но здесь вам нечего бояться. Наш остров — законопослушный. Наказания за злодеяния так велики, что никто не рискует.
   — Здесь легче было бы поймать преступников, чем в Австралии, — заметила я.
   — Верно. Так что можете забыть свои страхи.
   Милтон много рассказал нам об острове и о том, как выращивают и продают сахарный тростник.
   Он повел нас в столовую, очень похожую на ту, что была у нас в доме. На одной стене даже был большой гобелен. Французские окна, выходили во двор. Милтон сообщил:
   — После еды мы можем посидеть во дворе. После захода солнца там довольно приятно. Я дам вам веера, чтобы отмахиваться от насекомых. Днем, в жару они вам тоже пригодятся.
   Пища была необычной. Подавали много рыбы, какой мне никогда не доводилось пробовать. И я впервые познакомилась с печеными плодами хлебного дерева.
   — К этому вкусу надо привыкнуть, — заметил Милтон. — Со временем вы найдете его вполне приемлемым, и вам понравится. — К столу подавались также различные фрукты и особый островной напиток.
   Это была бесспорно самая лучшая пища, какую мне довелось есть со времени отъезда из дома.
   После обеда мы вышли во двор, и нам принесли веера. Они были очень красивыми, из слоновой кости и ярко раскрашенные. Мой был сине-зеленый, а у Фелисити — красно-белый.
   Увидев их, мы вскрикнули от восхищения.
   — Будете вспоминать меня, когда жара покажется совсем уж невыносимой, — сказал Милтон.
   Так мы и сидели во дворе в этот благоуханный вечер. Здесь в изобилии росли цветы: алый гибискус, розовый жасмин и гладиолусы.
   Я чувствовала себя опьяневшей от аромата цветов и напитка, оказавшегося крепче, чем утверждал Милтон.
   Однако, возможно, это мечтательное состояние довольства снизошло на меня от того, что здесь все было таким странно-прекрасным и мне было приятно общество этого человека.
 
   В ту ночь я лежала в постели, в полудреме перебирая в памяти события прошедшего вечера. Я по-прежнему ощущала тяжелый аромат франжипани, слышала жужжание насекомых, бившихся о лампы.
   — Это летающие жуки, — пояснил нам Милтон Хемминг. — Их бояться нечего. Они часто залетают в помещение. Совершенно безвредны, вы к ним привыкнете. Здесь вам придется познакомиться со многими странными вещами.
   В десять часов вечера Милтон привез нас в отель, сказав, что нам надо хорошенько выспаться.
   Я сообщила, что мы уже проспали большую часть дня.
   — Все равно, хороший сон — это то, что вам сейчас необходимо, — твердо заявил Милтон.
   Я слышала цоканье лошадиных копыт, когда мы спускались вниз по небольшому склону, видела маленькие лодочки, покачивавшиеся на воде, корабль, собиравшийся назавтра в обратный рейс.
   И постели, я старалась отогнать сон, потому что хотела еще раз все вспомнить.
   Я проснулась, чувствуя себя очень бодрой. Отбросила москитную сетку и подняла штору. Я вышла на балкон. Внизу уже пробуждалась к жизни гавань. Подъезжали тележки, запряженные волами — как я поняла, с дальних холмов. Люди, привезшие товары на продажу, договаривались о местах на корабле.
   На воде покачивались несколько лодок — это рыбаки.
   В мою комнату принесли воду, я умылась и оделась. Затем постучала в комнату Фелисити. Ответа не было, и я вошла.
   Фелисити лежала на спине, уставившись в потолок. Подойдя ближе, я увидела на ее глазах слезы.
   — Фелисити! — испуганно воскликнула я. — Что случилось?
   — Он приходил… он пришел ночью… вернулся… он был здесь… как в той ужасной комнате.
   — Тебе просто приснился сон, — заявила я. — Это был просто сон. Ты на Карибе. Вчера ведь тебе здесь понравилось. Прямо под нами — гавань. Там так интересно.
   Фелисити трясло:
   — Мне никогда от него не уйти, — прошептала она.
   — Послушай, Фелисити, он же мертв. Он больше не может тебя тронуть. Все кончено. Мы все начинаем заново.
   Она покачала головой, зубы ее застучали, в глазах была пустота. Я поняла, что Фелисити меня не слышит. Я пришла в ужас и замешательство, я просто не знала, что делать.
   Моей первой мыслью было, что у Фелисити был кошмар, который, невзирая на неприятный осадок, рассеется при свете дня. Однако здесь было что-то не то. Она просто лежала, совсем обмякшая, и когда я с ней заговаривала, не реагировала.
   Я забеспокоилась все больше. Теперь я понимала, что слишком все упрощала, считая, что достаточно лишь увезти Фелисити из того ужасного места, и она все забудет. Она прошла через тяжелые испытания, закончившиеся насильственной смертью ее мужа. Нельзя ждать от Фелисити, что она оправится, стоит лишь увезти ее из тех мест, где она столько пережила.
   Я тут же вспомнила о Милтоне. Мне необходима была помощь, и именно он может помочь.
   Я спустилась вниз поговорить с квартеронкой в приемной.
   — Моя подруга заболела. Я очень беспокоюсь за нее. Нельзя ли сообщить мистеру Хеммингу?
   — Ну, конечно же. Я немедленно кого-нибудь пошлю к нему.
   Она вызвала одного из мужчин и тут же отправила к Милтону.
   — Бедная леди совсем плоха, — сказала квартеронка. — Похоже, не очень она крепкая.
   — Да, — согласилась я. — И ей пришлось пережить тяжелые времена.
   — Доктор ее скоро вылечит.
   Темные глаза с любопытством смотрели на меня. Я полагала, что отчасти я стала предметом особого любопытства из-за интереса, проявленного ко мне Милтоном Хеммингом. Более того, если здесь уже слышали о смерти Грэнвилла, им должно быть известно, что Фелисити — его вдова. Стало быть, то, что ее здоровье подорвано, не должно никого удивлять.
   Я вернулась к Фелисити. Она по-прежнему лежала, уставившись в никуда.
   Я села рядом с кроватью и взяла ее за руку:
   — Все хорошо, Фелисити. Я здесь и позабочусь о тебе.
   Фелисити не отозвалась, но пожатие ее руки сказало мне, что она приободрилась. Вскоре приехал Милтон.
   Он явился прямо ко мне в комнату. Я услышала шага и вышла его встретить.
   — Все дело в Фелисити, — сообщила я. — Она ведет себя очень странно. Похоже, она в полусознании… у нее была тяжелая ночь… сны, кошмары… Но дело не только в этом.
   — Может, мне зайти к ней? — предложил Милтон. Когда он вошел в комнату Фелисити, та испуганно подняла глаза.
   Я поспешно произнесла:
   — Все в порядке. Это мистер Хемминг. Он пришел помочь.
   Фелисити стиснула зубы:
   — Он не умер… — прошептала она. — Он здесь. Я бросила взгляд на Милтона.
   — Пошлю за доктором Нортоном, — сказал он. — Я хорошо его знаю. И все объясню.
   — О, благодарю вас.
   — Она страдает от запоздалого шока, — сообщил Милтон. — Ведь ей пришлось пройти через страшное испытание. И теперь начинает сказываться его эффект.
   — Мне казалось, она так быстро оправляется.
   — Она уехала из Австралии, приплыла сюда… возможно, то, что ей пришлось приложить к этому усилия, и задержало реакцию. А теперь она приехала сюда, где все спокойно, и начинает сказываться накопившееся напряжение. Мне кажется, что ей требуется отдых и осторожное обращение. Нортон — хороший парень. Он живет здесь уже несколько лет. Приехал приобретать опыт пять лет назад — и остался. Он сделает для нее все, что возможно.
   — Я очень за нее беспокоюсь.
   Милтон положил мне руку на плечо. — Я же здесь. Вы знаете, что можете доверить мне заботу о себе… о вас обеих.
   Я отвернулась. Я была слишком тронута, чтобы говорить. И отчаянно волновалась за Фелисити.
   Прибыл врач и обследовал девушку. Дал ей какое-то снотворное. Милтон, я и врач спустились вниз и уселись за столик рядом с отелем поговорить, — Она в очень нервозном состоянии. Надо соблюдать осторожность. Она прошла через страшное испытание, — говорил доктор Нортон.
   — Да, — отозвалась я. — Ее муж погиб насильственной смертью, и она при этом присутствовала.
   — Дело Грэнвилла, — пояснил Милтон.
   — О, понятно. Это многое объясняет. Бедная леди, похоже, у нее предрасположенность к нервозности. Наверное, в дополнение к шоку здесь еще и большое горе.
   — Это был несчастливый брак, — заметила я. — Миссис Грэнвилл не могла привыкнуть к тому образу жизни, какой ее ждал здесь. Она ведь всегда тихо жила в Англии и не представляла, как живут здесь.
   — Понимаю. Мы восстановим ее здоровье, но на это потребуется время. Несколько дней я буду давать ей успокоительное. А потом надо будет следить, чтобы она не очень перевозбуждалась. Ваша комната находится рядом с ее. Это хорошо. Мне кажется, она будет очень во многом от вас зависеть.
   — Я буду рядом, когда бы ей не потребовалось.
   — Покой и отдых… и тогда она поправится.
   — Спасибо, — поблагодарила я.
   — Я дал ей лекарство, чтобы она успокоилась. Сейчас она будет спать. Я немедленно пришлю в отель пилюли и зайду завтра посмотреть, как она. По-моему, вы сами поймете, что больше всего е нужен отдых. Отдых восстановит ее душевное равновесие. Вам надо будет взять на себя лекарство, которое я пришлю. Одну пилюлю каждый вечер перед сном. Две могут быть вредны для здоровья, а больше — оказаться роковой дозой. Так что вам придется следить за этим. Позаботьтесь, чтобы она не имела к ним доступа. В настоящий момент, похоже, ваша подруга утратила интерес к чему бы то ни было. Дайте ей на ночь пилюлю, и это обеспечит ей хороший сон.
   Когда врач уехал, я поднялась к Фелисити. Она лежала неподвижно, с закрытыми глазами, и я оставила ее и снова спустилась вниз. Милтон был еще там.
   — Ну, как? — поинтересовался он.
   — Ока успокоилась. Но я ужасно боюсь за нее. У нее был такой дикий вид.
   — Мне показалось, что она может окончательно сорваться. Но не волнуйтесь. Нортон знает, что делает. Нам повезло, что он на острове. Он все ведет разговоры об отъезде домой, а мы постоянно уговариваем его остаться. Он делает здесь превосходную работу. Даже туземцы считают его особым доктором, обладающим очень большой силой.
   — Спасибо, что приехали.
   — Дорогая Эннэлис, я всегда к вашим услугам.
   Я улыбнулась ему. Он казался другим человеком — мягким, почти нежным. Я стала теплее относиться к нему — это было не то возбуждение, которое я испытывала в некоторых случаях, но что-то более глубокое.
   — Присядьте на минутку, — предложил Милтон. — Вы не должны допустить, чтобы это происшествие отразилось на вас самой и вы тоже заболели. Вы должны быть сильной женщиной, утешительницей, целительницей, доброй сестрой милосердия. Было бы прекрасно, если бы перебрались в мой дом.
   — Я должна оставаться здесь.
   — Вам у меня будет удобнее… и Фелисити тоже.
   — Нет, я должна быть здесь.
   — Вы говорите это таким тоном, что я понимаю — вы твердо решили. Вы упрямица.
   — Наверное, и мне жаль, если я веду себя неблагодарно.
   — Давайте говорить откровенно. Я знаю, почему вы не хотите переехать. Во-первых, хотите продолжать наводить справки, а во-вторых, это было бы, по-вашему, неприлично. Однако здесь не такие жесткие условности, как в доброй старой Англии. Вы думаете, мне нельзя доверять, и, раз уж мы с вами говорим откровенно, я вам открою секрет. Нельзя.
   Я рассмеялась и поняла, что сделала это впервые с той минуты, как зашла в комнату Фелисити и обнаружила ее потерянной и отрешенной.
   — Садитесь же, — сказал Милтон. — Посмотрите на гавань… от одной этой суеты вам уже захочется спать.
   — Да, — согласилась я. — Так оно и есть. Извините, что вызвала вас. Могла ведь и сама послать за врачом. Я, наверное, отвлекла вас от дел.
   — Мне будет всегда приятно, если вы будете звать меня. Я пожала плечами, игнорируя это замечание. Сейчас было не время для легкого флирта.
   Мнлтон тут же посерьезнел.
   — Всегда знайте, что если у вас трудности, я рядом, чтобы помочь.
   — Я вам благодарна..
   — Однажды, — заявил он, — я потребую нечто большее, чем благодарность.
   — Пожалуйста… не сейчас.
   — Я просто констатировал факт. Я вижу, как вы волнуетесь. Что бы ни случилось, я позабочусь о вас.
   — Спасибо.
   — Все это можно понять. Фелисити ведь была там, когда он упал и выстрелил в себя. Я кивнула. А потом вдруг выпалила:
   — Дело не только в этом. Это уже была кульминация. Все дело в тем, что было раньше…
   Милтон с любопытством смотрел на меня.
   А потом из-за того, что я была выбита из колеи, и чувствовала, что хочу заставить его понять, я обнаружила, что выкладываю ему все: начиная с нашего приезда в тот дом, о миссис Мейкен, этих ужасных ночах, которые пришлось пережить Фелисити в той комнате с балконом, об участии в них экономки, о вечном смирении Фелисити, о ее затаенных чувствах по поводу вещей, о которых говорить она не могла даже со мной.
   — Репутация у него была скверная. Выпивка и женщины. Однако мы не всегда обращаем внимание на скандалы и сплетни.
   — В этом случае любые сплетни не могли быть хуже действительности.
   И я рассказала о пистолетах и о том, как однажды ночью Грэнвилл явился ко мне в комнату, а я пригрозила пристрелить его.
   — Боже правый! — вырвалось у Милтона.
   — Я бы так и сделала, — заверила я. — Никогда не думала, что смогу кого-то убить, но его, по-моему, я бы убила. Я сказала, что прострелю ему ноги… искалечу его… и это его испугало. Он знал, что я говорила серьезно и что я была неплохим стрелком.
   — Если бы я только знал…
   — И что бы вы могли сделать?
   — Я бы ни за что не позволил вам ехать к нему.
   — Как я могла бросить Фелисити? Она такая хрупкая и нежная. Она не могла сама о себе позаботиться, и все же…
   Милтон произнес:
   — В ту ночь… на балконе…
   — Говорили, он собирался прицелиться в кого-то — как он думал, в бандитов.
   — А никаких бандитов не было?
   — Не знаю. Мне кажется, у Фелисити лопнуло терпение. Была борьба, пистолет выстрелил, и он упал.
   — Неудивительно, что она в таком состоянии. Я рад, что вы привезли ее сюда. Мы вместе позаботимся о ней. Губы у меня слегка задрожали. Я сказала:
   — Я рада, что мы здесь… с вами. Как мне благодарить вас?
   — Вы это уже сделали, — отозвался Милтон. — Причем таким способом, который значит для меня гораздо больше, чем все остальное.
   Несколько минут мы сидели в молчании, глядя на гавань. Я ее почти не видела. Я снова была в том доме, переживая все заново. Я никогда этого не забуду. А насколько больше все это подействовало на Фелисити!
   Прибыл ассистент доктора с пилюлями. Я отнесла их в свою комнату и спрятала в глубине одного из ящиков рядом с картой.
   Затем я ушла к Фелисити. Немного посидела рядом. Фелисити мирно спала. Я снова спустилась к Милтону.
   — Она спит, — сообщила я. Он кивнул.
   — Это то, что ей нужно. Мы вместе позавтракаем, а потом я отошлю вас отдыхать. После полудня слишком жарко, чтобы еще чем-то заниматься, разве что спать. С двух до четырех здесь царит полная тишина. А вечером я загляну посмотреть, как вы тут.
   — Спасибо — еще раз спасибо, — откликнулась я.
   Я смогла съесть лишь немного фруктов. Состояние Фелисити меня совершенно потрясло. Больше всего меня беспокоил этот ее пустой взгляд.
   Милтон, казалось, понимал мое настроение. Он пытался отвлечь мое внимание, рассказывая мне об острове, плантации, обычаях и нравах людей. Иногда я даже слабо улыбалась, и все это время меня переполняло чувство благодарности к нему.
   Я все время спрашивала себя, что бы я делала, если бы не он.
   После ухода Милтона я вернулась в свою комнату, предварительно заглянув к Фелисити. Та лежала на спине с закрытыми глазами, и в ее лице был покой.
   Заснуть я не смогла. Перебирала в мозгу сотни возможностей. Что если Фелисити действительно заболела? Что если потеряла рассудок? Что мне тогда делать? Я была ответственна за нее. Меня утешила лишь мысль: «Он здесь. Он поможет».
   Думая о нем, я, наконец, задремала.
   Фелисити проспала весь день. На закате я зашла к ней и села у постели. Она открыла глаза и улыбнулась мне.
   — Я чувствую себя усталой… такой усталой, — сказала она.
   — Тебе нужен отдых, — ответила я. — Спи сколько сможешь.
   Фелисити улыбнулась и закрыла глаза.
   Я спустилась вниз. Там ждал Милтон. Он осведомился насчет Фелисити, и я сообщила, что она все время спит.
   — Это то, что ей необходимо.
   Мы вместе пообедали в отеле. Я почти все время молчала, но Милтон оживленно говорил, и мне удалось каким-то образом пережить этот вечер. Прощаясь, Милтон взял мои руки в свои и ласково поцеловал в щеку.
   — Не забудьте, если испугаетесь, вам достаточно лишь послать за мной.
   Я поднялась к себе и с балкона проводила его взглядом. Милтон обернулся, помахал мне рукой, а потом послал воздушный поцелуй.
   Я улыбнулась и помахала в ответ. Потом он уехал.
   Я отправилась в комнату Фелисити.
   — Уже ночь? — спросила она.
   — Да.
   — Я боюсь ночи.
   — Бояться нечего, ты на Карибе.
   — Мне снятся кошмары.
   — Помни, что я за стенкой. А стены тонкие. Если проснешься, просто постучи, и я сразу приду.
   — О да… постучу. Ты так добра ко мне, Эннэлис.
   — Вздор. Я забочусь о тебе, и, мне кажется, у меня неплохо получается.
   Я устроила Фелисити поудобнее и поправила сетку над кроватью.
   — У меня такое чувство, словно я заперта, — сказала она. — Прямо как…
   — Тебя от этого дома отделяют много миль. Это все позади. Все уже по-другому, и помни, что я за стенкой.
   Я поцеловала подругу, посидела рядом, пока, она не уснула, затем ушла к себе. Я и впрямь очень устала.
   Было, наверное, два часа ночи, когда меня разбудил стук в стену. Я поспешно встала и, накинув халат, пошла к Фелисити.
   Та сидела в кровати и дико озиралась вокруг.
   — Нет, нет, — стонала она.
   — Все хорошо, — воскликнула я. — Я услышала стук. Я здесь. Опять сон?
   — Он вошел, — запинаясь, пробормотала Фелисити. — Виски… я слышала запах. Ненавижу виски, потому что… потому что…
   — Послушай меня, — сказала я. — Все прошло. Ты должна забыть. Ты поправишься. Здесь так много можно сделать. И все так интересно. Милтон готов помочь нам. Все, что тебе надо, — это поправиться. Я дам тебе пилюлю. Доктор сказал, ты можешь пить по одной — только по одной — каждый вечер. Возможно, мне следовало дать тебе лекарство перед тем, как я легла, но ты так мирно спала. А теперь я дам тебе пилюлю. Ты заснешь и будешь видеть хорошие сны.
   Я отправилась в свою комнату и принесла Фелисити пилюли. Она послушно выпила.
   — Я здесь, на Карибе… да? Ты со мной, а он умер… умер. Он лежал, а вокруг было столько крови…
   — Он умер, — подтвердила я, — и его похоронили. С ним покончено. Он никогда больше не будет тебя мучить. Он мертв, а мы здесь, вот это важно.
   — Да.
   — А теперь лежи тихо и закрой глаза. Я побуду с тобой, пока ты заснешь.
   — Обещаешь?
   — Обещаю, и если тебе приснится дурной сон, скажи себе: «Это сон». А если я тебе понадоблюсь, постучи в стенку.
   — Да… да… так и надо. Все хорошо, правда? Ведь все хорошо?
   — Все хорошо, — повторила я. Фелисити лежала, бормоча:
   — Все хорошо…
   Пилюля быстро подействовала, и скоро дыхание девушки стало ровным. Она засыпала.
   А потом я услышала, как она прошептала:
   — Реймонд… почему… если бы только… О, Реймонд…
   Я смотрела на нее и думала: «Если бы я не поехала на ту конференцию… если бы я никогда не встретила Реймонда… ничего бы этого не было».
   Фелисити крепко спала, я встала и направилась к себе.
   Заснуть я не могла. Все думала, в какой же запутанной ситуации мы оказались. Фелисити любит Реймонда. И ей сейчас больше всего нужно, чтобы Реймонд приехал и сказал, что любит ее.
   Я искренне хотела, чтобы он так и сделал, ибо мне становилось все яснее, что если я уеду с Карибы — а, стало быть, и от Милтона Хемминга, — я уже никогда не буду совершенно счастлива.
 
   На следующее утро, едва встав с постели, я отправилась взглянуть на Фелисити. Она была бледной, но, по крайней мере, сохраняла душевное равновесие.
   Я спустилась вниз и позавтракала во дворике позади отеля. Завтрак состоял из мяса со свежим хлебом и кокосового молока. Пока я ела, подошла квартеронка и осведомилась о здоровье Фелисити.
   Я сообщила, что врач придет позднее и что Фелисити, кажется, немного лучше, но она по-прежнему очень усталая.
   — Если вам что-нибудь понадобится, спросите меня, — предложила девушка. — Мое имя — Роза. Я знаю тут всех.
   — Да.
   — Бедная миссис Грэнвилл. У нее такой больной вид.
   — Мы надеемся, ей скоро станет лучше.
   — Мистер Хемминг по-настоящему заботится о ней… и о вас.
   — Он очень добр и во многом помог нам.
   — Он очень важный человек. Весь остров от него зависит. Мы этого не забываем… и он тоже.
   Прозвучала ли в ее словах легкая укоризна ? В ответ я просто кивнула.
   — Плантация — это хорошо для острова. Все это процветание… — И Роза повела рукой.
   — Да, наверное.
   — Так много людей хотят сахар… так много. Наша плантация больше, чем у миссис Мануэль на втором острове.
   — Это ближайший отсюда остров, да? Второй по размеру в архипелаге?
   Роза кивнула.
   — Мистер Мануэль — он недавно умер. Мистер Хемминг был тогда в Англии. Миссис Магда теперь управляет островом. Очень умная леди.
   — Как интересно. Мне бы хотелось посмотреть другие острова, пока я здесь.
   — Может, мистер Хемминг отвезет вас на второй остров, да? А может, нет.