Холт Виктория. Дорога на райский остров

   — Меня весьма раздражает, когда подчеркивают мою молодость. Я не так уж юна.
   — Ну, конечно. Насколько я знаю, вам почти семнадцать. Когда это будет? В великий день двадцать первого мая?
   — Откуда вы узнали?
   — Как это говорится? Маленькая птичка…
   — Мне представляется, что птичка не так уж и мала. Должно быть, это мисс Гилмур.
   — Больше не мисс Гилмур. Счастливая миссис Мэллори. И вас не должно раздражать сознание собственной юности. Молодость — самый драгоценный из даров Божьих. К несчастью, она длится недолго. Очень печально, не так ли?
   — Могу вас заверить, что не возражала бы быть немного постарше.
   — Мы все хотим быть старше, когда молоды, и моложе — когда стареем. Противоречивость человеческой натуры. Однако к чему обобщения? Я хочу поговорить о вас.
   — Боюсь, что это не очень интересная тема для разговора.
   — Это увлекательнейшая тема. — И тут меня поразил его вопрос. — Что вы обо мне думаете?
   Я вспыхнула. Я не могла сказать ему того, что о нем думала. Я искала нужные слова.
   — Мне кажется, что вы, видимо, очень… проницательны.
   — О, благодарю "вас. Что еще?
   — Что ж, я полагаю, вы светский человек.
   — Проницательный светский человек. Для начала звучит не так уж плохо. Что еще?
   — Не понимаю, зачем вам давать себе труд преследовать меня.
   Он рассмеялся.
   — Сказать вам, что я думаю о вас?
   — Мне это не очень интересно.
   — Вы еще растете и не всегда говорите правду. Все хотят знать, что о них думают другие. Как бы там ни было, я все равно скажу вам. Я считаю, что вы восхитительны.
   Уверена, что я покраснела до корней волос.
   — И при этом, — продолжал он, — я говорю правду. Я изо всех сил старалась сохранить самообладание.
   — Так вот, теперь я скажу правду, — заявила я. — И скажу, что уверена — вы находите многих особ моего пола… восхитительными.
   — Вы проницательны. Не стану отрицать.
   — Это было бы бесполезно.
   — И совершенно исключено, раз уж мы решили говорить друг другу правду. Однако, — продолжал он, — вы самая восхитительная из всех.
   Я бросила на него скептический взгляд.
   — Что ж, сидр был хорош. Благодарю вас. А сейчас мне действительно "ад о идти.
   — Мы же только что пришли.
   — Выпить бокала сидра — для этого много времени не требуется.
   — Но смотрите, я же не допил свой.
   — Могу оставить вас допивать его.
   — Я не могу позволить вам отправиться домой одной.
   — Я выехала на прогулку одна.
   — Интересно, что скажет ваш отец по поводу этих одиноких блужданий, когда вернется.
   — Он будет слишком поглощен молодой женой, чтобы думать обо мне.
   Рука мистера Фидерстоуна протянулась через стол, и я слишком поздно попыталась увернуться. Он крепко сжал мою руку, лаская ее.
   — Стало быть, вы немного… ревнуете? — Вовсе нет.
   — Мачехи зарекомендовали себя как невыносимые особы.
   — Я не стала бы судить прежде времени. Мачеха у меня всего десять дней, да и то отсутствует.
   — В воздухе пахнет свадьбой, — сказал мистер Фидерстоун. — Говорят, это заразительно.
   Я пожала плечами и ухитрилась высвободить свою руку. Я поднялась.
   — Вы настаиваете? — спросил мистер Фидерстоун.
   — Да.
   — Как раз когда разговор становится интересным.
   — Неужели он вам так интересен?
   — Невероятно. Я говорю вам, как сильно вами восхищаюсь. Вы не просто хорошенькая. Вы прекрасны. Я бросила на него презрительный взгляд.
   — У меня отличное зеркало, мистер Фидерстоун. И если оно не говорит мне того, что мне хотелось бы знать, по крайней мере, оно говорит мне правду.
   Я вспомнила, как утешала меня милая мисс Брей.
   — Может, ты и не совершенная красавица, Энн Элис, но у тебя интересное лицо. Да, и вообще я считаю, что ты можешь вырасти вполне привлекательной.
   А теперь он говорит мне, что я прекрасна!
   — Ваши волосы чудесного русого оттенка, а ваши глаза — в них множество цветов. Какого они цвета? Карие? Зеленые? Серые?
   — Их обычно называют светло-карими, — заметила я, — и ничего особенного в них нет.
   — У вас прелестный рот.
   — Благодарю вас. На этом приятном заключении самое время закончить оценку моей внешности.
   — Я мог бы говорить о ней бесконечно.
   — В таком случае, боюсь, что мне придется оставить вас разговаривать с самим собой. Я нахожу эту ему весьма скучной.
   Мистер Фидерстоун допил свой бокал.
   — Вы решительно настроены прервать этот приятный тет-а-тет?
   — Он встал рядом со мной и, взяв меня за руку, твердо сжал ее. Его лицо было совсем рядом с моим, и на какое-то мгновение мне показалось, что сейчас он меня поцелует. Я в ужасе отпрянула.
   — Неужели я вам не нравлюсь, хоть немножко? — спросил он почти жалобно.
   Я высвободила руку и направилась к двери.
   — Я едва знаю вас, мистер Фидерстоун, — бросила я через плечо, — и я никогда не выношу поспешных суждений о людях.
   — По-моему, когда вы позволите себе узнать меня как следует, я могу вам понравиться довольно сильно. Он настоял на том, чтобы помочь мне сесть в седло.
   — Благодарю вас, — сказала я. Несколько мгновений мистер Фидерстоун стоял, глядя на меня Снизу. Затем взял мою руку и поцеловал. У меня было такое ощущение, словно до меня дотронулась змея.
   Мистер Фидерстоун умоляюще смотрел на меня.
   — Дайте себе шанс познакомиться со мной поближе, — сказал он.
   Я повернула лошадь, оставив его слова без ответа. Мне это показалось, или я действительно заметила сердитый проблеск в его глазах? Я не была уверена, однако меня пробрала легкая тревожная дрожь.
   Я шагом направила лошадь прочь от гостиницы, а он поехал рядом со мной.
   Мы ехали домой молча.
   Однако моя тревога росла.

23 МАРТА.

 
   Через неделю они возвращаются. Я почти с нетерпением жду их. Это был странный месяц для меня, и мне кажется, что в течение его мистер Фидерстоун преследовал меня, как призрак.
   Я не очень много езжу верхом, потому что он наверняка где-то поджидает меня в засаде. Он постоянно пытается сказать мне, что влюблен в меня.
   Я не верю ему ни на минуту. На самом деле иногда мне кажется, что я ему не нравлюсь. Я заметила выражение, промелькнувшее на его лице, он был по-настоящему рассержен. Наверное, в прошлом он с легкостью одерживал победы, и моя отчужденность ему совсем не по душе.
   Было время, когда я считала, что он влюблен в мисс Гилмур. Ах, как мне хотелось бы, чтобы так оно и было и они бы уехали вместе!
   Насколько тогда все было бы по-другому!
   Если бы мисс Брей не ждала ребенка, я бы уехала к ней. Однако я никогда не смогла бы объяснить ей своих чувств. Лучше совсем ничего не предпринимать и лишь продолжать игру в кошки-мышки, которой, похоже, решительно намерен предаваться мистер Фидерстоун. Эта аналогия не идет у меня из головы. Что делает кошка, поймав мышку? Дразнит ее, притворяясь, что отпускает, а потом ловит, прежде чем та успеет сбежать, дразнит ее, мучает… перед тем, как, наконец, убьет.
   Я действительно взвинчиваю себя до нервного припадка насчет мистера Фидерстоуна.
   Иногда я в ужасе просыпаюсь ночью, потому что мне кажется, что он в доме. Я даже вставала с постели и выглядывала в коридор, по-настоящему ожидая, что он выглянет оттуда. Иногда я стою у окна задней части дома, которое выходит на поля и леса. Я ищу прячущуюся там фигуру.
   А потом я смеюсь над собой.
   — Нелепые сны. Глупые выдумки, — говорю я.
   Но эти мысли порождает страх, поселившийся у меня в голове.
   Почему я испытываю к нему такие сильные чувства? Такое ощущение, словно это предупреждение, предостережение.
   Я постоянно твержу себе, что когда они приедут, все станет лучше. Всего одна неделя.

3 МАЯ.

 
   Сегодня я вспомнила о своем дневнике. Сначала не могла его найти и страшно испугалась, вдруг я его потеряла. Я стала вспоминать, что же такого писала в нем, и что подумает моя мачеха, если он попадет к ней в руки. Я была уверена, что написала о ней кое-что нелестное.
   Возможно, мне следует быть осторожной в том, что пишу, но тогда какой смысл вести дневник, если человек не может записать именно то, что чувствует в данный момент?
   К моей великой радости, я нашла его. Дневник был там, куда я его положила, в глубине ящика — по-моему, это подходящее для него место — за перчатками и чулками, хорошенько упрятан.
   Прошло уже некоторое время с тех пор, как они приехали. Я встречала их. Внимательно оглядела отца. Он казался очень счастливым. Мисс Гилмур — я должна называть ее мачехой — вся сияла. У нее был новый гардероб, очень нарядный. «Континентальный», как зовут его на кухне. «С этаким французским душком». Впрочем, во Франции они, конечно же, никогда не были.
   Я уже стала подумывать, что заблуждалась насчет моей мачехи. Все говорят, какой это удачный брак и как они рады за папу, поскольку он «снова нашел свое счастье». Он слишком долго был вдовцом, соглашаются все, а ведь людям надо учиться не скорбеть вечно.
   Эти избитые фразы повторяются снова и снова, а я все думаю, какое благо такие слова, ибо они срываются с языка с такой легкостью, и люди при этом всегда чувствуют, что сказали нечто «правильное».
   Моя мачеха занялась полным переоборудованием дома. В нескольких комнатах новая меблировка. Она не слишком вмешивается в дела слуг, и это создает ей популярность, хотя среди домочадцев есть кое-кто, считающий, что той, кто была в доме более или менее на положении прислуги, не пристало подниматься до роли хозяйки дома.
   Однако, похоже, это уже забывается, а моя мачеха явно наслаждается своим новым положением.
   Было решено, что я прекрасно обойдусь без новой гувернантки, хотя мачеха предложила, чтобы я каждый день немного читала под ее надзором. Отец выслушал это с одобрением, и я должна признаться, что он кажется сейчас больше отцом, чем когда-либо был после смерти моей матери.
   Надзор над моим чтением все сокращается, и, по-моему, со временем прекратится совсем. Меня это радует.
   У нас были небольшие разногласия по поводу того, как мне называть мачеху. Раз или два я забылась, и с моих губ сорвалось «мисс Гилмур». Это не понравилось мачехе и отцу тоже.
   Поразительно, как долго человек может вообще никак не обращаться к другому человеку. Так я и делала. Однажды, как раз когда мы выходили из столовой, мачеха обняла меня и сказала сладким голоском, к которому время от времени прибегает:
   — Правда, было бы хорошо, если бы ты могла называть меня матушкой или мамой… Что-нибудь в этом роде?
   — Ох… я бы не смогла, — выпалила я.
   — Почему? — Ее голос зазвучал резко, и я видела, что мой отец задет этим.
   — Ну, — запинаясь, выдавила я. — Я так хорошо помню матушку. Никто не может заменить…
   Вид отца выражал нетерпение, однако мачеха сказала, уже успокаивающим тоном:
   — Разумеется, разумеется. — Она тихонько вздохнула и ласково улыбнулась. — Ну, хотя бы маменька. Это у тебя получится?
   — Да, наверное, — ответила я. Так что я должна называть ее маменькой. Однако я знаю, что довольно долго мне еще будет удаваться вообще никак не называть ее.

1 ИЮНЯ.

 
   Мистер Фидерстоун по-прежнему здесь. Он все время подстерегает меня, а я все так же стараюсь избегать его, когда могу. Я решила больше не быть с ним вежливой, и между нами происходят словесные перепалки, которые, как выясняется, мне легче даются, чем вымученная вежливость.
   Когда он сказал:
   — Вы надеялись ускользнуть от меня, не так ли? — я ответила:
   — Да, надеялась.
   — Почему? — резко спросил он.
   — Потому что хочу побыть одна.
   — Какое несовпадение желаний! А я хочу быть с вами.
   — Не понимаю, зачем.
   — Я нахожу вас красивой и возбуждающей. А как вы находите меня?
   — Ни красивым, ни возбуждающим.
   — Я сам на это напросился, не так ли?
   — Вот именно.
   — Какая вы прямолинейная юная леди!
   — Надеюсь, что так.
   — И очень правдивая.
   — Стараюсь.
   — И недобрая.
   — С этим я не согласна.
   — Вы меня все время срезаете.
   А вы не нарывайтесь на то, чтобы вас срезали.
   — Что же еще остается влюбленному бедняге?
   — Отправиться в более плодородные земли.
   — Но где же я еще найду такую красоту и ум?
   — Да почти в любом месте на земле, — отпарировала я.
   — Вы ошибаетесь. Здесь… только здесь — и здесь мое сердце.
   Теперь я уже могла над ним смеяться. Я понемногу переставала бояться его. С тех пор, как вернулись отец с мачехой, все пошло немного лучше. Он уже не так интенсивно преследовал меня, бывали дни, когда я выезжала на прогулку и не встречала его вовсе.
   Иногда я размышляла о будущем. Мне уже было семнадцать. Мачеха говорила, что мы должны больше развлекаться.
   — Не забывайте, — говорила она отцу, — у вас дочь на выданье.
   — Я пренебрегал своими обязанностями до тех пор, пока не приехали вы, чтобы заботиться обо мне, дорогая, — отвечал отец. — Нам надо думать об Энн Элис, — настаивала она. — Я буду приглашать к нам гостей.
   В этот вечер Десмонд Фидерстоун явился к обеду. Мне это было отчаянно неприятно. Мне всегда противно думать о том, что он приходит к нам. Это странное и дурацкое ощущение, которого нельзя объяснить, ибо какой от него может быть вред? Я подумывала сослаться на головную боль и не появляться за столом. Однако это было бы уж слишком явно. Кроме того, ведь за столом будут и другие — так что, может, будет и не так уж плохо.
   Я оказалась права. Когда он смотрел на меня с другого конца стола, это был уже другой взгляд. Он вел себя снисходительно — так он обращался бы с ребенком. Постоянно следил за тем, чтобы называть меня мисс Энн Элис, и, казалось, считал меня совсем девчонкой, едва закончившей школу. Я с трудом верила, что это тот самый человек, убеждавший меня в том, что я та женщина, которую он любит. Можно было бы подумать, что все это время он просто играл.
   Меня не оставляло ощущение, что поведение мистера Фидерстоуна как-то связано с мачехой, и, по странной превратности судьбы, получила этому подтверждение.
   После обеда все пошли в гостиную, а я объявила о том, что иду спать. Я часто так поступала, поскольку все пили портвейн и засиживались допоздна. Хотя я обедала вместе со всеми, как взрослая, считалось, что эта часть вечера для моих глаз не очень годится.
   Я с радостью ускользнула и отправилась в свою комнату, чтобы записать в дневнике и поразмышлять о странном поведении мистера Десмонда Фидерстоуна, о том, как по-разному он держался.
   Сидя за дневником, я услышала шум внизу — стук копыт лошади, которую выводили из стойла.
   Я подошла к окну и выглянула наружу. Это был Десмонд Фидерстоун, направлявшийся верхом домой. Я тут же отпрянула от окна. Мне не хотелось его видеть.
   Затем я услышала голос и узнала мачеху.
   Она говорила резко, и слова ее доносились совершенно отчетливо.
   — Это надо прекратить, — заявила она. — Я этого не потерплю.
   А потом раздался его голос:
   — Это пустяки… Просто игра.
   — Я этого не допущу. Ты должен немедленно возвращаться.
   — Говорю тебе, это всего лишь игра. Она еще совсем ребенок.
   — Зато более проницательный, чем ты думаешь. Как бы там ни было, это должно прекратиться.
   — Ревнуешь?
   — Тебе бы лучше не забывать…
   Голоса замерли. Я быстро повернулась к окну. Он уезжал, а мачеха смотрела ему вслед. Он обернулся и помахал. Она помахала ему в ответ.
   Что это значило? Я знала, что они говорили обо мне.
   Стало быть, она знала, что он пытается флиртовать со мной, и не одобряла этого. И предупреждала его, что надо прекратить это.
   Ее голос звучал рассерженно.
   — Я была рада.
   Однако я нахожу очень странным то, что она в курсе дела и так возмущена этим. На будущее, закончив писать, я всегда буду тщательно прятать дневник. Я рада, что завела его. Так интересно оглядываться назад и вспоминать.

5 ИЮНЯ.

 
   Сегодня я достала дневник, потому что произошло нечто, из ряда вон выходящее. Десмонд Фидерстоун уехал. Это так странно. Он даже не попрощался. Просто уехал, и все.
   С того вечера, когда я подслушала их разговор с мачехой, я видела его всего один раз, и он казался каким-то присмиревшим. По-моему, он действительно внял предостережению мачехи.
   Недавно я размышляла о том, что, возможно, не правильно судила о ней. Я недолюбливала ее без всяких причин. А у человека всегда должна быть причина, чтобы любить или не любить других. Теперь, оглядываясь назад, я спрашиваю себя: неужели я не любила Лоис Гилмур лишь потому, что она не была мисс Брей, к которой я привыкла? Людям свойственно совершать такие неразумные, нелогичные поступки.
   Она всегда держалась со мной очень мило. И старалась изо всех сил быть доброй со мной. И потом она действительно заботилась о том, чтобы приглашать в дом молодых людей, подходящих мне в женихи. Мой отец в восторге от своего брака, и, полагаю, у него для этого есть все основания.
   Несколько дней назад он неважно себя чувствовал. Я услышала об этом только во второй половине дня, ибо обычно я редко его вижу. Отец не всегда выходит к завтраку, но мы ведь не завтракаем в определенное время и всегда берем еду из специальных блюд с подогревом, так что если кто-то и отсутствует, то это легко может пройти незамеченным.
   Однако за ленчем моя мачеха сообщила, что отец сегодня останется в постели. Она настояла, чтобы он не вставал, потому что ему немного нездоровится. Беспокоиться не о чем, сказала она. Мы не должны забывать, что отец не так молод, каким себя считает, поэтому она и заставила его лечь в постель.
   Мачеха и впрямь очень усердно ухаживает за отцом. Когда я зашла навестить его после обеда, отец сидел в постели, и вид у него, как мне показалось, был очень довольный, ибо мачеха суетилась вокруг него, спрашивая, не сквозит ли ему из окна и не следует ли набросить на плечи халат.
   — Вы меня балуете, дорогая, — сказал отец.
   — Так же, как и вы меня. Да только вас невозможно избаловать.
   — Но вы так хлопочете, Лоис, вы же знаете.
   — Разумеется, я беспокоюсь о вас.
   Я наблюдала за ними. Отец казался таким счастливым, и мачеха тоже.
   Да, по-видимому, я все же не правильно о ней судила.
   Я постараюсь полюбить ее. Я пообещала себе это. Глупо не терпеть ее только потому, что я так расстроена, потеряв мисс Брей, и из-за того, что мисс Гилмур заняла место моей мамы.
   Я должна быть разумной. И она действительно сделала отца очень счастливым, и все вокруг твердят, что это был для него самый лучший выход.

2 СЕНТЯБРЯ.

 
   Мне так стыдно, что так долго пренебрегала своим дневником. Я совершенно позабыла о нем. А потом недавно я стала искать серые перчатки к новому платью. Я знала, что у меня есть пара, но не могла найти их. Они завалились на дно ящика, и там я обнаружила дневник. Мне стало так стыдно — и это после всех моих намерений писать в нем более или менее регулярно. Впрочем, по-моему, обычно люди ведут дневники именно таким образом. У них, как я уже сказала, такие благие намерения, а потом они все забывают.
   Сейчас самое время начать все заново. Я перечитала написанное мною ранее. Как после этого все вспоминается! И какой юной я была, когда писала некоторые вещи.
   Я научилась вести довольно мирное существование под управлением мачехи. Я очень старалась полюбить ее, но не могу этого сделать, хотя часто думаю, что это несправедливо. Она так хорошо относится к отцу, так добра к нему. Она так хорошо ухаживает за ним во время приступов. Всего у отца их было три, и мачеха прилежно заботится о нем, а отец утверждает, что она делает из мухи слона.
   Я слышала болтовню слуг о мужчинах, что женятся на женщинах много моложе себя. Слуги таинственно перешептываются между собой.
   — Для них это чересчур. И они не выдерживают.
   Мачеха настояла, чтобы к отцу пригласили врача. Доктор Браунлесс не нашел ничего серьезного. Просто сказал, что надо немного замедлить темп жизни. Отец следует рекомендациям доктора и уже не ездит каждый день в Большой Стэнтон, как бывало. Мачеха не очень интересуется мастерской, как мы ее называем. По-моему, это очень респектабельное дело, и в стране к нему относятся с исключительным уважением. Многие люди, занимающиеся картографией, приезжают в Большой Стэнтон повидаться с отцом и его управляющим. Их часто принимают в доме, а моя мачеха проявляет себя великолепной хозяйкой.
   Я слышала, как отец сказал ей:
   — Это был самый счастливый день в моей жизни, когда вы приехали к нам учить Энн Элис. А она пылко отозвалась:
   — И в моей тоже.
   Так что у нас очень благополучное хозяйство, и я уверена, что отец вполне доволен тем, что чаще сидит дома, потому что может проводить больше времени с мачехой. Да и в мастерской есть прекрасный управляющий, ведающий всеми делами.
   Когда начался сезон, мы отправились в Бат. Мачеха считает, что воды пойдут на пользу отцу, а отец объявил, что попробует их, чтобы доставить ей удовольствие.
   Мачеха намекнула, что среди тамошнего общества может найтись подходящий для меня муж. Однако казалось маловероятным, что я смогу найти кого-нибудь среди похожих на козлов старых джентльменов, которых по большей части сопровождали их супруги, любившие почесать язычки. А изысканные молодые джентльмены, краса Бата, вряд ли станут обращать на меня внимание. Я не раз слышала их громкие заявления о том, что они находят Бат дьявольски скучным и готовы без промедления оставить его и присоединиться к Ее величеству. Были здесь и охотники за приданым, изучавшие молодых дам в монокли и, без сомнения, сравнивавшие их чары и предполагаемые размеры их состояния. Были и суетливые юные девицы и девицы уже не первой молодости, по-видимому, искавшие мужа.
   Я очень скучала по полям и лугам, по свободной жизни. Мне пришлось пережить некое посвящение, через которое должна была пройти каждая девушка, и я чувствовала себя очень глупо в светском наряде и в высшей степени непрезентабельной шляпке.
   Какими долгими казались дни! Пить воду, принимать ванны, ходить в аббатство на службу, на концерты и иногда — на балы в Залах Ассамблеи.
   Мачеха полностью вписывалась в эту жизнь. Большинство считали ее обворожительной. Я заметила, что вокруг нее увивались местные красавцы, но она, хоть и прекрасно это осознавала, ни разу не отошла от отца, что я отметила с тайным удовлетворением.
   Казалось, она старалась, чтобы на меня больше обращали внимания, но временами я задумывалась, так ли это было на самом деле. Это ощущение никогда меня не покидало. Я никогда не была ни в чем уверена там, где дело касалось мачехи.
   Иногда я выезжала верхом, но всегда в сопровождении мачехи и отца, а поскольку мачеха была не слишком хорошей наездницей, мы делали это нечасто. Однако я могла гулять в лугах, чем я и занималась каждое утро. Там всегда было людно, поэтому я могла выходить одна, и именно там я повстречалась с Десмондом Фидерстоуном. Я была совершенно застигнута врасплох, ведь мы так давно не виделись.
   Он отвесил мне преувеличенно вежливый поклон, что всегда так меня раздражало.
   — Неужели мисс Энн Элис собственной персоной! Кто бы мог подумать, что я встречу вас здесь… И какая радость! — одну. Я поражен, что вам это позволили.
   — Сейчас раннее утро, а я стала старше, как видите.
   — И, как всегда, прекрасны.
   — Вы гостите в Бате, мистер Фидерстоун?
   — Как официально звучит! Я надеялся, что для вас я — Десмонд. Да, я здесь с кратким визитом. И какого же вы мнения о Бате?
   — Здесь очень красиво. Мне нравятся холмы, покрытые лесом, и архитектурные сооружения очень изящны.
   — И вам нравится вращаться среди бомонда?
   — Не особенно.
   — Хотел бы я увидеться с вами наедине. Мне так много необходимо вам сказать.
   — Не вижу, что мешает вам сказать это здесь.
   — Очень многое. И, в первую очередь, вы сами.
   — Я же предложила вам высказаться.
   — Ах, если бы я вам хоть немного нравился!
   — С какой стати то, что мне нравится или не нравится, должно влиять на ваше красноречие?
   — С вами так интересно.
   — Осмелюсь заметить, что если вы живете здесь, то рано или поздно встретитесь с моей семьей. Здесь, похоже, все быстро знакомятся, да многие знали друг друга еще до приезда сюда.
   — Энн Элис.
   Он подошел совсем близко и схватил меня за руку. Я отшатнулась при его прикосновении, как всегда.
   — Лучше не рассказывайте мачехе, что мы вот так… встретились, хорошо?
   — Почему?
   — Она… э — э — э… может это не одобрить.
   — Мне нет необходимости получать ее одобрение прежде, чем заговорить с кем-либо.
   — Я в этом не сомневаюсь, однако с другой стороны, просто не упоминайте об этом.
   — Мне бы и в голову не пришло. К тому времени, как я с ними увижусь, скорее всего, сама об этом забуду.
   Мистер Фидерстоун с упреком посмотрел на меня, потом засмеялся.
   — Не думаю, что вы забудете о нашей встрече так скоро, как говорите, — заявил он.
   Я вспыхнула, потому что он был прав. Даже теперь мне по-прежнему снятся эти странные сны, где он присутствует, и одно это уже вполне способно наполнить меня тревогой. Даже сейчас, в открытом поле, он мог заставить меня испытывать неловкость.
   — Мне надо идти, — произнесла я. — До свидания.
   — До свидания. Я хотел бы…
   Однако я не дала ему высказаться, поспешно ретировавшись.
   Я много думаю о нем. Он был очень серьезен, когда просил меня не говорить мачехе о нашей встрече.
   Тогда я подумала: она не хочет, чтобы он за мной ухаживал. Она старается защитить меня.
   Еще одна причина, почему я должна попытаться полюбить ее.