Хруцкий Эдуард Анатольевич. На углу, у Патриарших...

 
   Никольский быстро сказал в переговорник:
   — Лепилов, мы за ними. Берите этого гада!
 
   Костя Кузьмин готовился к ночной «светской» жизни. Он поправлял галстук-бабочку у зеркала, когда с грохотом распахнулась входная дверь. В квартиру ворвались Лепилов с омоновцами. Лепилов с ходу врезал Косте в челюсть. Тот кулем рухнул на пол. Омоновцы навалились на сутенера сверху. Щелкнули наручники. Первая часть операции завершилась удачно…
 
   Кузьмина вывели из подъезда и усадили в милицейский «газик». Из стоящего неподалеку «Мерседеса» наблюдали эту картинку Авила и Тарасов.
   — Хороши бы мы были, если б, не осмотревшись, туда полезли, — сказал Тарасов, а Авила философски отметил:
   — Запалили твоего Костю, с обоих концов запалили.
   — За ними! — распорядился Тарасов.
   Ехали недолго: «газон» притормозил у 108-го отделения.
   — Знакомые все лица, — констатировал Тарасов. — Те же и Никольский. Ах, Серега, Серега!
   — Что делать будем, Леша? — спросил Авила.
   — А ты не знаешь! — огрызнулся Тарасов.
 
   У дверей больничной палаты врач сказал полковнику Меньшикову:
   — Час тому назад майор Кольцов пришел в сознание и сразу же попросил, чтобы вы приехали.
   — Как он, Валентин Петрович? — озабоченно и даже как-то робко поинтересовался суровый фээсбэшник.
   — Касательное ранение шеи, и если бы не титановый портсигар, то вторая пуля… — Доктор удрученно покачал головой. — В общем, тяжелая контузия. Слаб, но скоро будет в порядке.
   Полковник Меньшиков рассматривал смятый пулей портсигар, который он взял с прикроватной тумбочки.
   — Это тебе наши ребята из Королева подарили? — спросил полковник.
   — Ага, — попытался кивнуть раненый и сразу сморщился от боли.
   — Считай, они тебе жизнь спасли, Олежек! — утешил его Меньшиков. — Что ты делал на чердаке?
   Олег набрал воздуху в грудь и отрапортовал четко, как на докладе в кабинете у начальства:
   — Мой агент Лукин сообщил, что на чердаке этого дома под окнами спрятаны два килограмма героина, за которым должны прийти следующим утром. Героина там не было. Думаю, что он специально меня подставил.
   — Кто он? — резко спросил полковник.
   — Кузьмин Константин Андреевич. Телефон [phone]…
   …Милицейский «рафик» под номером 00062 пристроился у низкого здания, над которым дугой светилась надпись «Физкультурно-оздоровительный центр». А за «рафиком» стояли микроавтобус «Пицца на дом» и машина ОМОНа.
   В салоне микроавтобуса орали «нанайцы»:
 
   Ну что ж, хорошая поехали кататься!
   От пристани отчалил теплоход…
 
   И звучали голоса, распалившихся ментов:
   — Девки, слушай мою команду! Скидывай бикини!
   — Живее, живее, мочалки!
   — А новенькую сквозь строй!
   Никольский рявкнул в переговорник:
   — Захват!
   Омоновцы ворвались в здание, кувалдой выбили железную дверь и рванулись в спортзал. Командир повел автоматом и приказал мощным басом:
   — Всем лежать!
   Полуголые менты и проститутки под автоматными дулами покорно улеглись на маты. Неторопливо вошел Никольский и распорядился негромко:
   — Дамочки, одевайтесь. — И командиру: — А этих забирайте.
   — Голыми, что ли? — удивился командир.
   — Голыми, голыми, — подтвердил Никольский, — одежду и оружие не забудьте.
 
   …Ольга Петровна Алифанова со следами побоев на лице недоверчиво смотрела на Никольского. Он мягко и убеждающе говорил:
   — Вы только не волнуйтесь, Ольга Петровна. Сейчас мы проведем опознание. Мы будем предъявлять вам людей в милицейской форме, и вы постарайтесь узнать тех, кто надругался над вами. Вы можете это сделать?
   — Могу. — Она дрожала от ненависти.
   — Пригласите понятых! — неизвестно кому отдал приказ Никольский.
   Но приказ был исполнен. Тотчас появились общественник Ермилов и дворничиха, которые устроились в уголке. За стол сел Лепилов с бланками протоколов.
   Четверо в милицейской форме сидели на стульях у стены.
   — Вы кого-нибудь узнали из этих четверых? — спросил Никольский.
   — Нет, — ответила Ольга Петровна.
   — Посмотрите внимательнее.
   — Нет, — уверенно повторила она.
   — Свободны, — сказал Никольский. — Следующих давайте.
   Новая четверка людей в милицейской форме расселась на стульях.
   — Этот, — сказала Ольга Петровна и пальцем указала на второго справа. На остроумца-прапорщика.
   — Подставные свободны, этого в камеру. Следующих четверых! — распорядился Никольский.
 
   …Генерал Колесников брезгливо разглядывал опознанных Ольгой насильников через решетку обезьянника. Арестованные менты стояли по стойке «смирно».
   — Мразь, — генерал обернулся к стоявшему за его спиной Паршикову, — где Никольский?
   — У себя. С их начальником беседует, — буркнул тот.
   — Пойду послушаю, — решил генерал.
   Генерал действительно решил послушать. Он встал у двери, из-за которой доносились два голоса, один из которых принадлежал Сергею.
   — Они совершили преступление и будут сидеть, товарищ полковник, — корректно, но безапелляционно говорил Никольский.
   — Не хочешь по-хорошему, майор, будет по-плохому! — рычал на Сергея старший по званию. — Кровью будешь харкать! Ты знаешь, что я с тобой сделаю?!
   Генерал открыл дверь и приветливо спросил:
   — Так что вы собираетесь сделать с майором Никольским, полковник?
   — Я? — переспросил вытянувшийся в струнку упитанный полковник.
   — Вы, вы! Кто вам позволил орать на моих офицеров?! — резко повысил голос Колесников. — Ваши люди опозорили звание работников милиции! Они уголовники и будут сидеть в тюрьме! Идите, полковник! Разговор продолжим у начальника главка!
   Полковник выскочил из комнаты, как пробка из бутылки шампанского.
   — Спасли, товарищ генерал, — с благодарностью, но и с легкой иронией сказал Сергей. — А то бы он меня съел.
   — Тебя съешь, — Колесников сел за стол. — Устал что-то.
   — Кофе, товарищ генерал? — предложил Никольский.
   — У меня от него изжога, — отмахнулся Колесников.
   — Тогда, может?.. — Сергей не договорил, но рука его непроизвольным жестом потянулась к горлу.
   — Может! — рявкнул генерал. — Сегодня — можно! И даже нужно! Тащи, что там у тебя!
   Никольский извлек из холодильника бутылку, два стакана, два яблока, тарелку с конфетами.
   — А где же сало?! — засмеялся Колесников, окидывая взглядом накрытый стол.
 
   …Спецназ ФСБ, облаченный в бронежилеты и сферические каски, приставив к стене лестницу, поднимался по ней к квартире Кузьмина. Поднялись. На площадке заняли места согласно боевому расписанию. Полковник Меньшиков с пистолетом в руке осторожно приблизился к нужной двери и обнаружил, что она опечатана.
   — Опоздали мы, — понял Меньшиков.
   — Опоздали, опоздали! — радостно подтвердила старушка из соседней квартиры, разглядывая боевой отряд через щель. — Милиция его забрала, наша милиция.
   — Сто восьмое отделение милиции, — прочитал на печати Меньшиков.
   — Сто восьмое, сто восьмое! — опять подтвердила бабуля.
   — И чего это вам, мамаша, не спится? — с легким раздражением полюбопытствовал полковник.
   — Потому что утро уже!.. — огрызнулась старушенция и демонстративно покрутила пальцем у виска.
 
   За столом сидели Никольский, генерал Колесников и примкнувший к ним начальник отделения Беляков. Они допивали вторую бутылку.
   Генерал посмотрел на ярко освещенное окно, потянулся и произнес на выдохе:
   — Утро уже…
   — Все в порядке, товарищ генерал! — бодро успокоил его уже прилично теплый Никольский. — Как говорил писатель Шпаликов, с утра выпил — и весь день свободен.
   — Это у писателей… — начал было речь генерал, но продолжить не успел: по громкой связи раздался голос Паршикова:
   — Товарищ майор, к вам полковник ФСБ Меньшиков.
   Когда Меньшиков открыл дверь, генерал Колесников, подполковник Беляков и майор Никольский деловито сидели за пустым столом.
   — Здравия желаю, товарищ генерал, здравствуйте, подполковник, приветствую вас, Сергей Васильевич, — полковник понятливо глянул на троицу. — Всю ночь на ногах. Устал.
   — Да вы присаживайтесь, — пригласил генерал Колесников. Полковник уселся четвертым.
   — А, может, с устатку? — осенило Белякова.
   — Есть? — спросил полковник.
   — Как не быть! — с достоинством сказал Беляков и распорядился:
   — Давай, Сережа!
   На столе возник знакомый натюрморт. Выпили, закусили.
   — Кузьмин у вас? — спросил, наконец, Меньшиков.
   — У нас, — подтвердил Беляков.
   — Кузьмин — главный фигурант по делу о покушении на офицера ФСБ, — почти официальным тоном доложил полковник.
   — Везде успел, сучонок! — поразился Беляков.
   — Забрать его хотите? — догадался Никольский.
   — Хотим, — кивнул Меньшиков.
   — Оформляйте документы, и он — ваш, — разрешил Колесников.
 
   …Два оперативника ФСБ вывели из дверей отделения закованного в наручники Кузьмина. До машины было шагов пять. Кузьмин успел сделать два, когда раздался негромкий хлопок. Костик упал лицом вниз.
   Офицер ФСБ выхватил пистолет и выстрелил по бесстекольному окну реставрируемого дома напротив. Из отделения выбежали милиционеры с автоматами, оперативники, Меньшиков, Беляков, Никольский. Всей толпой ринулись в подъезд дома напротив.
 
   По полуразрушенной лестнице взлетели на грязную площадку нужного этажа. Их встретила открытая дверь квартиры. Ее единственная комната была пуста, а на полу валялись чеченский автомат «Борз» («Волк») с оптическим прицелом и кожаные перчатки.
 
   …Ватный тампон прошелся по векам, по щекам, по губам: Анюта в кабинете Никольского изничтожала образ юной проститутки. В последний раз она поглядела в зеркало. Нет, молодая еще, молодая! Только усталая. Извиваясь всем телом, стянула с ног бесконечные сапоги…
   Стараясь, чтобы получилось приветливо, кивнула девушка дежурному и вышла на улицу. Солнце ударило в глаза, Анна счастливо прищурилась, улыбнулась неизвестно чему и, легко помахивая туго набитым пластиковым пакетом, распрямив плечи, танцующей походкой зашагала, как топ-модель на дефиле, по полусонным еще московским переулкам.
 
   Никольский и Лепилов ждали ее у хот-догового ларька, что на Патриарших. Опершись локтями о высокий столик, смотрели, сморщив носы от удовольствия видеть такое, как шла к ним новоявленная Евангелиста.
   — Сэ муа, — высокомерно сказала она, подойдя.
   — Лепилов, переведи, — попросил Никольский.
   — Госпожа актриса говорит, что это она, а не та девица с Полтавы, что доставила отдельным милиционерам несколько неприятных минут, — охотно перевел Лепилов.
   — Не вижу обещанных сосисок! — немедленно попрекнула Анюта.
   — Ждут на подогреве, — объяснил Лепилов и кинулся к окошку выдачи.
   — И пивка! — крикнула вслед ему Анюта. И, обернувшись к Никольскому, укорила: — А вы, товарищ майор, судя по амбре, уже хорошо причастились.
   — Принял, — покорно согласился Никольский. — Но исключительно как снотворное. И зовите меня Сергеем, Анюта.
   Лепилов поставил на столик третью бутылку «Балтики», три порции сосисок, две банки с «Пепси». Налил в стакан пивка и придвинул его Анюте. Спросил:
   — Страшно было?
   — Страшно, — призналась она, но тут же добавила: — И весело. В общем, страшно весело, — она подняла стакан. — Ну, за удачное завершение спектакля!
   — Спектакль не окончен, к сожалению, — сказал Никольский. — Пока сыгран только первый акт.
   …Хорошо им было. Они были дома. Это был их город, их чудной и чудный, непредсказуемый город — Москва.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ.
ПРЕМЬЕРА.

   Его невозможно было толком разглядеть: только спина, только затылок, только руки в перчатках… Казалось, это и не человек — лишь тень человека. Но тень могучая и страшная…
   Тень вошла в подъезд дома, где в квартире-конторе совсем недавно обитал сутенер Константин Кузьмин. Тень поднялась по лестнице. Тень замерла у опечатанной двери.
   Рука в перчатке повернула ключ, и дверь открылась. Тень скользнула по коридору, мимо комнат, на кухню.
   Мощные руки развернули двухметровый холодильник «Бош». Луч фонаря осветил заднюю стенку. Отвертка выкрутила винты. К обратной стороне стенки был приклеен скотчем внушительный пакет. Руки в перчатках осторожно его отлепили.
   Тень стремительно и бесшумно покинула квартиру, спустилась по лестнице вниз, вышла из подъезда и растворилась в московском полумраке.
   …Руки — уже без перчаток — вскрыли пакет. На ярко освещенный стол посыпались пачки денег — российских рублей и долларов, фотографии, снятые скрытой камерой, на которых разнообразные мужчины совершали с проститутками половые акты во всем их неприглядном естестве, а последним выпал лист твердой бумаги с короткими записями. Рука схватила листок. На нем значилось:
   Компьютер
   «Пять в Турцию 12 ноября».
   «Бабки с мамок 29 ноября».
   «Кемеровские 2 января».
   «Четыре в Грецию 12 января».
   «Авила 20 января».
   «Авила 3 февраля».
   «Авила 23 февраля».
   «Бабки с мамок 1 марта».
   «Менты 10 марта».
   «Кемеровские и Авила 21 марта».
   «Авила — Тарасов 10 апреля».
   Руки неспешно сложили листок вчетверо.
 
   Картина была достойна кисти передвижников: трех цыганок препровождали из милицейского «газона» в 108-е отделение.
   Смуглые, пестро наряженные дамы трагически воздевали руки к небу, не кричали, а буквально вопили, не просто плакали, а бурно рыдали. С истинно цыганским темпераментом они отвергали любые наветы и заверяли окружающий мир в своей безусловной невиновности. Шевелев и два милиционера молча и без эмоций делали свое дело: старались как можно быстрее затолкнуть буйных гражданок в карательное учреждение.
   — Начальник, мангу марем, зачем в милицию?! — басом кричала старшая.
   — Бедных цыган обижаешь! Раз цыганки, значит, ни за что обидеть можно? За весь день десять рублей заработала! — прерывистым плачущим контральто вещала о своих бедах средняя. А младшая — хорошенькая — била на жалость:
   — Дети голодные ждут, а их маму в тюрьму!
   Вопли продолжались и в дежурной части. Из-за барьера поднялся Паршиков и гаркнул:
   — Хорош орать, ромалы! — Цыганки попритихли. — Ну, таборные, все из карманов, из лифчиков, из трусов — на стол! — продолжал майор громовым голосом.
   — Ничего нет, начальник! — за всех трех коротко ответила старшая.
   — А мы посмотрим! — не унимался Паршиков.
   — У них в сумке кое-что имеется, — вступил в разговор Шевелев.
   — Я думаю, что и в лифчиках еще кое-что найдем! — стоял на своем Паршиков.
   — За пазуху к бабам полезешь, начальник, да? — вскричала целомудренная молодка.
   — Зачем же я? — удивился Паршиков. — Для этого у нас специалисты есть.
   И будто по его призыву спустились по лестнице две пригожие девицы в ладно сидевшей на них милицейской форме.
 
   — Спасибо за билеты, Адам Андреевич, спасибо! — душевно поблагодарил режиссера-новатора Горского элегантный человек средних лет.
   Трое сидели за журнальным столиком в роскошном кабинете: режиссер Адам Горский, Алексей Тарасов и элегантный господин — Борис Николаевич Китаин, хозяин кабинета.
   — Не мне спасибо, Борис Николаевич, а вам. За все спасибо! — Горский руку к сердцу приложил — так расчувствовался.
   — Не об этом речь. Что следующее ставить будем? — поинтересовался Китаин.
   — Об «Иванове» мечтаем… — скромно потупился режиссер.
   — Ну и начинайте! — подбодрил его Борис. — Пусть ваш директор смету готовит. Но послезавтра вам от банкета не отвертеться! — Он с напускной строгостью постучал пальцем по столу.
   — Как уж тут отвертишься! — расплылся в улыбке Адам Андреевич. — Ваш распорядитель второй день ящики в театр завозит.
   Все трое рассмеялись. Когда смолкли, потянулась какая-то неловкая пауза. Горский понял, что ему пора. Он поднялся из-за стола.
   — Разрешите откланяться.
   — У нас все решено?.. — как бы спохватился Борис. — Ну, тогда не смею вас задерживать. До послезавтра, Адам Андреевич!
   Режиссер удалился. Китаин остро глянул на Тарасова.
   — А теперь, Леша, потолкуем о делах наших скорбных, — сказал он неожиданно жестко. — Так что же за проблемы у тебя?
   — Никольский, — одним словом ответил Тарасов.
   — Сосед? Мент из сто восьмого? Тот, которого твой Артем не замочил? Опять его голову хочешь?
   Китаин спрашивал отрывисто, будто взлаивал. Такой тон легкого разговора Тарасову не обещал. Но и отступать Алексей не собирался.
   — Он мне мешает! — заявил Тарасов твердо.
   — Крысятничать мешает? — опять будто взлаял Китаин. — И правильно делает. Ты его на бабки заряжал? Он у тебя с ладошки клевал? — Тарасов молчал, не отвечал. — Ты воруешь — он ловит. Он честный мент, и беспредельничать тебе я не позволю. Мне уголовники не нужны.
   Китаин прошел к письменному столу, извлек из ящика свернутый в трубку плакат и развернул его. Над благообразным портретом Тарасова большими буквами значилось: «Алексей Тарасов — ваш выбор».
   — Честный, неподкупный друг народа — вот кем ты должен быть, дорогой кандидат в депутаты! — В голосе Бориса Николаевича звенел металл.
   — Уже плакат? — удивился Тарасов.
   — А через три дня — залог, и через неделю регистрация, ты понял? — Сгоряча у Китаина вырвалось блатное присловье.
   — Не знаю, как и благодарить тебя, Боря! — Тарасов, невольно уподобляясь чувствительному Горскому, театрально приложил руку к сердцу.
   — О благодарности потом, — несколько остыл Китаин. — Сейчас объясни мне, что произошло здесь в мое отсутствие.
   — Да ничего не произошло, — Тарасов вроде бы в недоумении пожал плечами.
   — А это? — Китаин бросил на стол газету. — На второй полосе.
   На второй полосе сверху было крупно напечатано: «Анонс» и под заголовком помельче: «В ночь на субботу сотрудники службы безопасности известного предпринимателя Бориса Китаина напали на офицера ФСБ и тяжело его ранили. У редакции есть два вопроса. Первый: зачем банкиру Китаину это нужно? И второй: а если не ему, то кому? Подробности читайте в ближайших номерах газеты».
 
   Первым, кого встретил в родном отделении Никольский, был роскошный цыган. Сверкнув громадными золотыми часами на запястье, цыган развел руки в стороны — то ли обнять Никольского, то ли петь собрался. Не запел, заговорил:
   — Товарищ начальник, мы, цыгане, народ неграмотный, но благодарный. За доброе дело цыган сердце отдаст…
   — Кончай романсы, чавела, — перебил стоявший у стойки Шевелев. — Сергей Васильевич, зайдите ко мне. У меня в сейфе вещдоки по делу.
   — Извините, — автоматически сказал цыгану Никольский и двинулся к лестнице. Шевелев — за ним.
   — Начальник, ждать тебя буду! Душевный разговор есть! — крикнул вслед им цыган. Этот не отстанет.
   На столе лежали кольца, браслет, два кулона, серьги, большой крест на цепи. По виду — золото и драгоценные камни.
   — Потерпевшие опознали свои вещи, — сообщил Шевелев.
   — Молодцы! — похвалил его начальник угрозыска. — Какую палку срубили! Квартирный грабеж по горячим следам раскрыли.
   Ожил селектор:
   — Шевелев, Никольский у тебя?
   — Здесь я, Паршиков, здесь, — за Шевелева ответил Никольский.
   — Сергей Васильевич, участковый Панкратов звонил. Ночью вскрыли опечатанную квартиру Кузьмина.
   — Интересные пироги! — протянул Никольский. — Паршиков, готовь эксперта и вызывай Лепилова. Сейчас поедем. У тебя все?
   Селектор отключился. Никольский подошел к телефону, набрал номер.
   — Полковника Меньшикова, будьте добры, — попросил он. — Это вы, Юрий Николаевич? Ваша контора еще интересуется сутенером Кузьминым?.. Так вот сегодня ночью вскрыли его квартиру. Я выезжаю.
 
   Цыган опять раскрыл объятия, но Никольский опять обошел его
   — Извините, — бросил он на ходу, направляясь к дверям отделения.
   — Почему ты цыгана не любишь, начальник?! — прорыдал вслед донельзя огорченный представитель вольного народа.
   — 
   — Ay ФСБ какие соображения? — спросил Никольский, глядя на развернутый дверцей к стенке холодильник «Бош».
   — Да такие же, как у вас. Задняя стенка отсоединена, на ней отпечатки от скотча. Скорее всего, прятали что-то, — ответил стоявший неподалеку крепкий человек в штатском.
   На кухню вошел сотрудник ФСБ с металлоискателем.
   — Под паркетом тайник нашли, товарищ подполковник, — обратился он к крепкому.
   — И что там? — резко развернулся к нему подполковник.
   — Деньги, — кратко доложил фээсбэшник
   — Много? — прищурился его начальник.
   — Тысяч пятьдесят, наверное, — пожал плечами парень.
   — При понятых пересчитайте и в протокол! — приказал подполковник и вновь обернулся к Никольскому: — Ну, что делать будем, Сергей Васильевич?
   — Особых концов нет, Леонид Павлович, — майор на секунду задумался. — Пожалуй, придется проституток трясти. Может, и выведут на ночного гостя.
 
   Тарасов говорил человеку, сидевшему за громадным конторским столом:
   — Уважаемый господин главный редактор! Мне как юристу хорошо известен закон о печати и все поправки к нему. Я прекрасно понимаю, что вы не можете раскрывать источники вашей информации.
   — Почему же, — перебил его главный редактор. — Могу. Мы получили эти сведения от пресс-бюро Московского управления ФСБ, сотрудники которой установили, что убитый на чердаке, некто Фомин, до последнего времени работал в службе физической защиты концерна господина Китаина.
   — В нашей службе безопасности или, как вы ее называете, службе физической защиты, работает более двухсот человек, — начал втолковывать Тарасов с некой даже снисходительностью. — Неужели вы считаете, что каждый из них может напрямую общаться с господином Китаиным? При всем моем уважении к ФСБ я думаю, что эта утечка информации преследует лишь определенные оперативные интересы. Мой доверитель не собирается возбуждать судебное преследование за анонс ненаписанной статьи. Но хочу предупредить: если появится статья, в которой будет брошена тень на деловую репутацию господина Китаина, мы будем вынуждены использовать все наши возможности — поверьте, они у нас немалые — для того, чтобы разорить вашу газету!
   — И каким же образом? — поинтересовался главный редактор.
   — Самым простым, — Тарасов открыл кейс и протянул собеседнику какую-то бумагу. — Ознакомьтесь. Владелец арендуемого вами помещения со следующего месяца повышает плату ровно в пять раз.
   Не читая, главный редактор положил листок на стол.
   — У нас же с ним договоренность… — пробормотал он удрученно
   — Но договоренность с нами для него важнее, — почти ласково пояснил Тарасов. — Мы не хотим ни с кем воевать. Лучше давайте дружить. В нашем лице вы можете найти добрых, щедрых друзей и внимательных спонсоров.
 
   В кабинете Никольского мирно расположились подполковник ФСБ, Люська Бык и сам хозяин, проводивший мирный инструктаж.
   — Митинг с твоими мочалками я проводить не собираюсь. Они меня испугаются и не поверят. Ты им передашь мои слова. Они тебе поверят и испугаются.
   — Сергей Васильевич, зачем всех-то трепать? — выступила с рационализаторским предложением Люська. — С этим козлом Костей — прости меня, Господи, о покойниках плохо не говорят, — хороводились Олька с Машкой. Сейчас я с ними в коридоре поговорю и пришлю к вам. Лады?
   Первой в кабинет явилась Оля. Она присела на краешек стула и захлопала накладными ресницами, изображая святую невинность.
   — Оля, тебе Люська передала мои слова? — сурово спросил Сергей.
   — Передала, — будто бы испуганно подтвердила шлюха.
   — Тогда сразу и без затей: ты с Машкой была ближе всех к нему. С кем он вас знакомил?
   Никольский спрашивал быстро, стараясь сбить девчонку с толку и заставить говорить правду. Но сбить с толку проститутку было непросто.
   — Да ни с кем, — махнула она рукой. — Он нас и в ресторан водить стеснялся, боялся кентов своих встретить. Возил к себе на хату…
   — К себе — в Козицкий, что ли? — уточнил Никольский.
   — Да нет, на свою хату. — Похоже, она не врала.
   — В Черемушки? — гадал Сергей.
   — В какие еще Черемушки? — слегка возмутилась шлюха. — У него на Спиридоновке личная хата. В генеральском доме. Четыре комнаты, обставлено шикарно. Стереосистема, телевизор-киноэкран, компьютер с играми.
   — А на эту квартиру при вас никто не заходил? — продолжал допрос Сергей.
   — При нас никто, — пожала плечами девушка.
   — Спасибо, Оля, иди, — разрешил майор.
   Оля ушла. Подполковник ФСБ понял: улов его милицейского коллеги невелик.
   — Небогато… — прокомментировал он.
   — Как сказать. Все-таки еще одна квартира, — Никольский поднял трубку. — Лепилов, неси все изъятое у Кузьмина. А впрочем, не все. Ключи — все, какие есть.
   Вскоре с десяток ключей рядком легли на стол Никольского.
   — Так, — сказал Сергей, — будем угадывать.
   — А что угадывать? — Лепилов сдвинул в сторону три ключа. — Эти три от квартиры в Козицком. Вот этот — от сейфа, — сдвинул он четвертый ключ. — Эти два — явно от малогабаритной в Черемушках. Родные, еще советские. А вот эти, скорее всего, вас и интересуют, Сергей Васильевич. Три — от квартиры после евроремонта, четвертый — от почтового ящика. К ним вот эта хреновина для кодового замка.