Хруцкий Эдуард Анатольевич. На углу, у Патриарших...

   — Видел, — насупился генерал. — У Белякова служит. Как его?..
   — Никольский. Должен сделать вам комплимент, Павел Николаевич. Редко кто знает так своих людей.
   — Не зря хлеб едим. Лежит у меня представление на Никольского, лежит… Все хочу приказ подписать, да никак не соберусь. Ладно, получит он майора.
   — Когда? — азартно спросил Алексей.
   — Завтра, — генерал зорко глянул на собеседника. — Будете в гостях у Григория Ивановича — поклон от меня.
   — Обязательно передам! — просиял Тарасов.
   — А вообще, скажу откровенно, кадры — моя головная боль, — посетовал Колесников. — Вы пройдитесь по коридорам на Петровке. Бардак! Понять нельзя: то ли рэкетир допроса ждет, то ли оперативник вроде Никольского отдыхает. Вызовешь такого к себе — на все у него собственное мнение, понимаешь…
   — Но разве это плохо? — слегка удивился Алексей.
   — А когда генералы любили подчиненных с собственным мнением? — хохотнул Колесников. — По себе помню. Тоже опером был.
   Тарасов рассмеялся — надо признать, с максимальной долей искренности.
 
   В Нинкиной квартире Маша Распутина просила, чтобы ее отпустили в Гималаи. Котов встал из-за стола, потянулся, подошел к серванту, взял лежавшую там ярко раскрашенную, сверкавшую глянцем книжку и вслух прочитал название:
   — «В объятиях ведьмы».
   — Это про нашу Нинку, что ли? — невинно поинтересовался Сергей.
   — Чего это вы? — вскинулась задремавшая было Нинка.
   — Да ничего. Отдыхай пока, — посоветовал ей Сергей.
   Распутина приступила к рассказу о тете Соне в белом «Мерседесе». А тут и лифт подъехал. И железно лязгнули его створки.
   Котов правой рукой вытащил пистолет, а левой чуть увеличил звук магнитофона. На площадке кто-то стоял. Видимо, прислушивался. Котов и Никольский прижались к стене по обе стороны входной двери. Щелкнул замок. Дверь сначала раскрылась ненамного, затем распахнулась, и в квартиру шагнул тот самый амбал — в распахнутой кожаной куртке поверх прочего одеяния и с чемоданчиком в руке.
   Котов рукоятью пистолета ударил амбала по шее, тот выронил чемоданчик, качнулся, и в то же мгновение Никольский сдернул его распахнутую куртку на локти, блокируя руки. Вдвоем они завернули ему кисти рук назад. Клацнули наручники. Котов прекрасно знал, куда обычно бандиты прячут оружие, сразу вытащил из-за пояса задержанного припрятанный на пояснице «ТТ».
   — Долго гуляешь, Разлука! — отдуваясь, сказал Котов. — Быстро в комнату.
   Сделав шаг, амбал вдруг взмахнул правой ногой, опираясь на левую. Страшный удар тяжелым башмаком пришелся Никольскому в голову. Сергей свалился на пол. Котов с разворота врезал амбалу в челюсть. Тот икнул и на заднице въехал в столовую.
   — Взяли?! — взволнованно выкрикнул возникший в дверях Лепилов с автоматом на изготовку.
   — А то! — ответил Котов и спросил у Никольского. — Башка-то цела?
   Сергей поднялся с пола.
   — Вроде.
   Котов вошел в столовую, где Разлука пытался встать, упираясь скованными руками в пол. Муровец немного подождал, пока бандит чуть приподнимется, и ударил его носком ботинка в солнечное сплетение. Разлука, надолго потеряв дыхание, завалился на бок.
   — Что ж ты делаешь, мусор поганый! — заблажила проснувшаяся Нинка.
   Ей никто не ответил. Трое стояли над Разлукой и ждали, когда он отдышится.
   — Оклемался! — решил Никольский и, рывком приподняв амбала, водрузил его на стул.
   — Миша, положи автомат и садись писать протокол, — приказал Лепилову Котов.
   — А бланки? — удивленно спросил Лепилов.
   — Формалист ты, Миша, — укорил Котов, вытянул из внутреннего кармана пиджака сложенную вчетверо пачку бланков и протянул ее Лепилову. — Пиши. Год, число, место. Написал? Я, старший оперуполномоченный УМУР майор милиции Котов допросил в качестве подозреваемого Пономарева Виктора Алексеевича… Партийность прочеркни… Проживающего — пиши «без определенного места жительства». Год рождения какой у тебя, Витя? Разлука назвал.
   — А место рождения?
   — Омск. Дай закурить, начальник.
   Никольский вставил ему в рот сигарету, щелкнул зажигалкой.
   Бандит губами пристроил сигарету поудобнее, глубоко затянулся и, глядя на сидевшую на диване Нинку, сказал:
   — Я на тебя зла не держу, Нинка.
   — А теперь давай считать, Витя, — предложил Котов. — Сто восемьдесят восьмая — пятерик за побег. Двести восемнадцатая, за ношение огнестрельного оружия, — еще пятерик. Сто девяносто первая. Сопротивление представителям власти. Годик. Сто сорок шестая. Разбой. До пятнадцати лет. Вот такой букет Абхазии. Теперь думай. Ты вор опытный.
   — Что ты от меня хочешь, начальник?
   — Я хочу и тебе помочь, и себя от лишних забот избавить.
   — Чистосердечное, что ли?
   — Ну, явку с повинной я тебе дать не могу, сам понимаешь.
   — Избавлю я тебя от лишних забот и сколько тогда получу?
   — Сопротивления не было. — Котов посмотрел на Никольского и получил его молчаливое согласие. — Пистолета я в глаза не видел. Побег, сам понимаешь, дело не мое. Ну, а за квартиры по низшему пределу попросим.
   — Это ты тому говори, кто по первой ходке идет! — отрезал Витя.
   — Мое дело — предложить. Значит, не договорились?
   — Да иди ты!.. — по-блатному ощерился Пономарев.
   — Миша, зови понятых, — распорядился Котов. Он проследил, как Лепилов проследовал к дверям, и вновь обратился к Разлуке: — Скоро мы с тобой на Петровку поедем, Витек. Только там не отнимай у меня время, не лепи горбатого, что пистолет на улице нашел, а вещи у залетного барыги купил.
   — Что докажешь, то возьму! — не сдавался бандит.
   — У нас все возьмешь, — заверил его Котов. Никольский подошел к телефону, набрал номер и, подождав, сказал в трубку:
   — Саша?.. Мы тут с одним интересным человеком беседуем. Сообщи дежурному по городу и машину пришли.
 
   Митрофанов положил трубку и поделился с несчастным Чернышом:
   — Никольский Разлуку повязал.
   — А с этим что?.. — Черныш кивком указал на лежавшие на столе дежурного гранаты и толовые шашки:
   — Пускай здесь лежит. Утром пиротехника вызовем. — Митрофанов нажал на клавиши дисплея, и фотография Виктора Пономарева по кличке Разлука исчезла с экрана вместе с текстом ориентировки.
   — 
   Слегка светало, когда Разлуку вывели на улицу. Вещи были уже загружены в машину, и Лепилов с Разлукой на заднем сиденье роскошно устроились в мехах. Котов по-хозяйски сел рядом с водителем и крикнул Никольскому:
   — Залезай, Сергей!
   — Куда? На колени к Разлуке? Я пешком дойду, — откликнулся Никольский. Машина тронулась, а Сергей неспешно пошагал знакомым путем.
 
   Презентация кончилась. Гости, покидавшие особняк, толпились на тротуаре. Одна за другой отъезжали машины.
   Никольский пробирался сквозь толпу, когда из подъезда появились Тарасов и Наташа.
   — Ну вот, на ловца и зверь, — обрадовался Тарасов и добавил нечто не совсем понятное. — Хотя вопрос, кто из нас кто. Но с этим после разберемся. — Он был чуть-чуть навеселе, а потому возбужден и раскован. — Легок на помине, Сережа, мы говорили о тебе. Или ты специально тут поджидал?.. Нет, не меня, конечно, а Наташеньку.
   Они подошли поближе.
   — Что с вами?.. — ужаснулась Наташа, разглядев лицо Сергея. Под глазом у него цвел роскошный синяк.
   — Производственная травма, — чуть смущенно усмехнулся Никольский, слегка отворачиваясь. Неудобно ему было: взрослый мужик, а на физиономии фонарь, как у сопливого пятиклассника или алкаша позорного. Стыдоба.
   — Весело погулял, майор, — заметил Тарасов.
   — Капитан, — поправил его Сергей. — Все шутишь, Алеша.
   — Такими вещами не шутят! — строго заявил Тарасов, подняв вверх указательный палец. — Считай, что приказ подписан. Понял? Дай-ка я тебя, старик, от всей души!..
   Никольский охнул, стиснутый в объятиях, и получив свирепый поцелуй, взмолился:
   — Легче, Алеша! Голова гудит… — Он приложил руку к синяку.
   — Вам надо в травмопункт, — озабоченно сказала Наташа. — Немедленно! Вдруг сотрясение?.. Алеша, давайте отвезем Сергея! — повернулась она к своему спутнику.
   Тарасов и Никольский переглянулись, усмехнувшись.
   — Спасибо, не надо, — Сергей застенчиво опустил глаза, возя носком ботинка по мостовой. Он весь был смирение и покорность судьбе.
   — Напрасно вы так! — Наташа не приняла иронии. — Нельзя относиться к себе так наплевательски. Нужно следить за собой, — добавила она с невольной нежностью.
   Никольский улыбнулся — на сей раз широко, открыто, искренне.
   — Трудно, но попробую, если хотите. Если вы хотите, — уточнил он серьезно.
   Наташа взглянула ему в глаза. Он не отвел взора — смотрел в упор ласково и открыто. И опять между ними проскочила искра, и их словно магнитом потянуло друг к другу. Оба качнулись вперед и едва удержались, чтобы не сомкнуть объятия, не слиться губами…
   — Нам пора! — сварливо объявил Тарасов, от ревнивого взгляда которого ничто не укрылось. Открыв дверцу «Мерседеса», Алексей усадил туда Наташу и уселся сам. — Надо обмыть это дело, Сережа. Повышение твое, — уточнил он. — Утром заеду, лады?
   «Мерседес» плавно тронулся и укатил.
 
   И у входа в отделение милиции было оживленно. Понаехавшие муровские оперы, руководимые Котовым, увозили Разлуку.
   В последний раз оглядел он вокруг себя вольную жизнь, приметил нарядную толпу возле особняка, усмехнулся:
   — Гуляй, братва, пока не замели. На зоне свидимся.
   И полез в машину.
 
   Наступило утро.
   В дежурной части бодрый, хорошо выспавшийся подполковник Беляков давал инструкции вытянувшемуся перед ним милиционеру:
   — Езжай в дом семь, найди в РЭО Сережку-бригадира. Он тебе даст четыре банки чешской эмульсионной краски. Куда везти, знаешь. Только осторожно! А то вчера эти криворукие две плитки разбили. Им в валюте цена — пять долларов каждая. А они разбили!
   — Кошмар! — ужаснулся из-за перегородки Митрофанов.
   — Все подковыриваешь, умный больно! — по-стариковски ворчливо огрызнулся Беляков. — Ты до моих лет доживи!
   Зазвенел телефон.
   — Дежурный слушает, — весело сказал Митрофанов и вдруг сразу изменившимся голосом отчеканил: — Так точно, товарищ генерал!
   Потом сделал страшное лицо и шепнул Белякову: — Сам! Подполковник одернул китель и подошел к телефону.
   — Слушаю.
   — А я тебе в кабинет звоню, звоню… — послышался в трубке суровый голос.
   — Здесь я, товарищ генерал. На посту! — доложил подполковник, вытянувшись в струнку.
   — Докладывай лучше, что новенького, — скомандовал генерал недовольно.
   — Сегодня ночью взяли Разлуку! — бодро отчеканил Беляков, будто стоял перед строем, а высокопоставленный собеседник принимал у него рапорт.
   — Обрадовал, Виталий Петрович, обрадовал! — Голос генерала потеплел, зарокотал ровным басом, как исправный мотор бронетранспортера.
   — И еще кое-что, товарищ генерал… — таинственно сообщил подполковник.
   — Ну-ка, ну-ка… — подбодрил его Колесников.
   — Обезврежен склад взрывчатых веществ! — радостно выпалил Беляков.
   — Ты сегодня, как молодой прямо. Действуешь оперативно, азартно, с огоньком. Рвешься в бой, словно только вчера еще курсантом был! И результаты выдаешь на гора. Орел! — похвалил Колесников чуть насмешливо.
   — А я еще и в правду ничего, товарищ генерал! — улыбаясь, подхватил Беляков.
   — Старайся, старайся, Виталий Петрович, — одобрил его рвение большой начальник. — Кстати, как в этом деле Никольский себя проявил?
   — Ну, что сказать… — промямлил Беляков, нащупывая нужные собеседнику слова. — В общем, оперативно действовал. Хотя… вы же его знаете…
   — Знаю, — послышался ответный генеральский вздох. — Но работать надо с теми людьми, которые у нас есть. Воспитывать их, поднимать до своего уровня.
   — Так точно. — В голосе подполковника промелькнули нотки уныния.
   — Поздравь мужика. Приказ подписан. Он — майор и твой зам! — ошарашил подчиненного Колесников.
   …Беляков положил трубку и на лице его отразилось глубокое непонимание происходящих в мире процессов.
   — Чудны дела твои, Господи… — пробормотал Виталий Петрович, изумленно вглядываясь в телефонный аппарат.
 
   Но в кабинет Никольского подполковник вошел с торжествующей улыбкой.
   — С тебя причитается, Сережа! — объявил он с порога.
   — Знаю, — кивнул Сергей.
   — Что знаешь? — насторожился Беляков.
   — А то, что я уже майор, — усмехнулся Никольский.
   — Вот ведь падлы! — огорчился Беляков. — Растрепали! А человека, который представил и хлопотал, лишили возможности первым тебя поздравить! Все настроение испортили, черт… И ты тоже хорош: не мог промолчать!
   — Виталий Петрович, ничто не может помешать мне быть вам искренне благодарным, — заверил Никольский.
   Беляков снова расплылся в улыбке.
   — И я тебе благодарен, Сережа. За Разлуку и за склад взрывчатых веществ.
   — Какой склад? — удивился Сергей.
   — Который по твоему приказу Черныш взял.
   — Кстати, о Черныше, — Никольский протянул Белякову бумаги.
   Подполковник внимательно прочитал заявление потерпевшего, небрежно перелистал рапорт Никольского и сказал потускневшим голосом:
   — Ты с ума сошел, Сергей. Думаешь, я дам этому делу ход?
   — Так положено, товарищ подполковник, — пожал плечами Никольский.
   — Ох, какой же ты… неужели не понимаешь? Начальство будет судить о нас не по Разлуке, а по Чернышу, — Беляков подождал, пока новоиспеченный майор осознает его правоту, но не дождался и категорически заключил. — Я сам этим займусь. Понял?!
   Сергей не ответил.
   Беляков повернулся, собираясь уйти, но в дверях задержался и не отказал себе в удовольствии заметить:
   — А не слабо тебя Разлука разукрасил. Совсем не слабо! Красавец.
 
   Туча-тучей спустился подполковник в дежурную часть и остановился перед Чернышом, который по-прежнему томился в углу. Сержант встал.
   — Брал, Черныш? — тихо спросил Беляков.
   — Никак нет, товарищ подполковник! Оговор! — на голубом глазу соврал Черныш громовым голосом, вытаращившись при этом, как шибко исполнительный дурак-робот из фантастического фильма.
   — Брал, сукин ты сын! — Беляков потряс бумагами, полученными от Никольского. — Видишь документы? Еще один твой проступок, и бумажки эти в ход пойдут. Заруби себе на носу! От парня этого, торговца, отстань, за семь верст объезжай. — Он задумался слегка и добавил. — Но в правовой защите не отказывай. Пошел вон!
   Черныша как ветром сдуло.
   Брезжило утро, когда Никольский начал собираться домой: убрал стаканы и кипятильник в стол, бумаги закрыл в сейфе, снял со стула пиджак. И в это время к нему в кабинет ворвались Лепилов и Котов.
   — Я с Петровки сбежал, летел как угорелый, думал, что здесь уже стол накрыт!.. — вроде бы расстроенный говорил Котов.
   — А в дежурке вас человек дожидается, — сообщил Лепилов. — Сказал, что друг.
   — Алеша Тарасов, — догадался Никольский. — Так о чем речь? Пошли ко мне.
   — Сядем — заведемся на весь день, — понял опасность такой перспективы Котов. — Давай где-нибудь накоротке вот эту штуку обмоем.
   И достал из кармана майорскую звезду.
   Дружной гурьбой направились они к выходу из кабинета и столкнулись в дверях с заплаканной женщиной.
   — Сергей! — сказала женщина и разрыдалась.
   — Идите, я скоро, — сказал Никольский. Веселья в нем как не бывало.
   Лепилов и Котов вышли.
   Женщина села за стол. Никольский налил ей воды.
   — Что мне делать, Сережа? — спросила посетительница, всхлипывая. — Он же на твоих глазах вырос. Без отца. Мухи не обидит.
   — Я тоже раньше так думал, Ольга Владимировна.
   — Мальчик совсем. Восемнадцать лет! — Она всплеснула руками, пытаясь передать Никольскому всю глубину своего отчаяния.
   — Да, мальчик… С гранатами, — невесело хмыкнул Сергей.
   — Он эту гадость принес, чтобы рыбу глушить! — заверила Ольга Владимировна пылко и убежденно.
   — Это он вам сказал? — В последний момент Никольский спохватился и успел сдержать насмешку в голосе. Фраза прозвучала деревянно.
   — Ну, конечно! — Она приняла вопрос всерьез и ответила со всей убежденностью.
   — А я считаю, на продажу! — сказал Никольский жестко. — Теперь подумайте, кто и для кого это покупает.
   Ольга Владимировна на какое-то время замолчала, горестно покачивая головой. Лишь глаза ее говорили — говорили убедительнее и пронзительнее любых ораторов. Но Сергей не дрогнул. Сколько таких вот материнских глаз повидал он на своем веку — не счесть.
   — Мне можно с ним встретиться? — попросила наконец женщина. — Я заставлю его сказать правду! — добавила она с угрюмой решимостью.
   — Нет, нельзя, — покачал головой майор.
   — Тогда передай сигареты и бутерброды, — Ольга Владимировна протянула Никольскому сверток.
   — Передам, — кивнул Никольский.
   — Помоги ему, Сергей! Очень тебя прошу! — Она не умоляла, не клянчила, — она взывала о справедливости.
   — Постараюсь… — вздохнул Никольский.
   Ольга Владимировна встала из-за стола и не прощаясь, не оглядываясь направилась к выходу тяжелой походкой. Она постарела за эти пять минут на много лет.
 
   …Они славно устроились во дворе, посреди которого чахло зеленел так называемый садик. Лавочка, кусты, тишина… лепота!..
   Лепилов достал из сумки четыре стакана, Тарасов открыл бутылку водки, Котов ловко порезал колбасу на бланке протокола. Никольский не принимал участия в этих приготовлениях — держался именинником.
   Тарасов разлил водку, Котов бросил в стакан Никольского звезду, Лепилов провозгласил:
   — За майора! До дна!
   Они чокнулись, выпили, закусили.
   — А теперь за дружбу, ребята, — сказал Тарасов, разлив по второй.
   — Ничего мужик, — заметил Котов Никольскому. — Не пижон. Мне нравится.
   — А я всем нравлюсь, — сообщил Тарасов. — Ну, чтобы черная кошка между нами не пробежала!
   В это время из парадного вышла дворничиха Рая Шакурова с метлой. Не разглядев издалека, какие важные гости пожаловали в ее владения, она закричала:
   — Алкашня проклятая! С утра зенки заливают! Милиции на вас нет!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
БРИЛЛИАНТОВАЯ ВДОВА.

   Гостиная этой московской квартиры, по другим параметрам самой обычной, представляла собой настоящий музей. Стены ее были увешаны картинами, которые даже начинающий искусствовед определил бы как полотна огромной ценности. А в центре уникальной гостиной, сидя за уютным столом, две приятные женщины пили кофе.
   Хозяйка дома — очень пожилая, очень ухоженная дама с голубыми волосами — рассказывала своей молодой гостье:
   — Можете себе представить, Наташенька, это сокровище, — она указала взглядом на одну из картин, — муж приобрел еще до войны в провинциальной комиссионке. Поехал на встречу с читателями… Не помню, в Саратов, кажется. И там увидел — глазам не поверил.
   — Действительно сокровище, — согласилась Наташа. — И вся коллекция — просто чудо! Но самое удивительное в другом, Людмила Ильинична.
   — Интересно…
   — Разные мастера, разные манеры, даже эпохи — и то разные, а собрание картин смотрится как единое целое. — Наташа не льстила: коллекция была на редкость хороша.
   — Верно, — кивнула Людмила Ильинична. — Муж очень чувствовал живопись. Ах, Наташенька!.. Вообще не вероятного таланта был человек, что говорить! Сейчас перевелись такие писатели… И дом был шумный, открытый — вечно гости… Не то, что теперь. — Пожилая дама горько вздохнула. — Одинокая старуха в прекрасных стенах.
   — Неправда! Вы не старуха! — горячо возразила Наташа.
   — А кто же? — Хозяйка квартиры испытующе взглянула на собеседницу.
   — Очаровательная женщина! — заявила Наташа с неподдельной искренностью.
   — Ну, если не лукавить, я тоже так думаю, — сказала Людмила Ильинична. — По крайней мере, мне есть с кем себя сравнивать, — она кивнула на пышногрудых фламандских дев, смотревших с картины. — Я моложе их — лет на триста.
   — Да, и стиль у вас гораздо элегантнее, — добавила Наташа.
   Обе рассмеялись. Они нравились друг другу.
   — А если бы вы увидели меня при полном параде!.. — старшая из дам многозначительно замолкла.
   — Вы всегда при полном параде, Людмила Ильинична, — заверила ее Наташа.
   — Нет. Погодите, я вам кое-что покажу… — Она поднялась из-за стола.
   …Людмила Ильинична принесла шкатулку, открыла и высыпала на стол драгоценности. В солнечном свете они переливались желтыми, изумрудными и голубоватыми искрами.
   — Господи, какая красота… — тихо произнесла Наташа после паузы, любуясь восхитительными украшениями и даже забыв на несколько мгновений об их баснословной стоимости.
   — А большинство говорит: богатство, — усмехнулась Людмила Ильинична.
   Наташа вдруг прислушалась, вскинула голову, с трудом оторвав взгляд от сверкающих сокровищ.
   — По-моему, вошел кто-то, — сказала она, тревожно.
   — Побойтесь Бога, Наташенька. Я после вашего прихода на все замки закрылась… Вот это ожерелье, — Людмила Ильинична взяла его в руки, — принадлежало матери моего мужа…
   — Не двигаться, суки, — негромко и страшно приказал появившийся в дверях человек в маске и с пистолетом в руках.
   Он сделал два шага к столу, но тут Людмила Ильинична в ужасе закричала:
   — А-а-а-а!
   Рванувшись вперед, человек в маске хлестнул ее по лицу. Людмила Ильинична осела и завалилась на бок. Наташа кинулась к бандиту, вцепилась в него, затрясла:
   — Скотина! Негодяй!..
   Бандит оторвал ее от себя, откинул в угол.
   — Молчи! Крови не хочу. Но будешь орать — замочу и тебя, и бабку!
   Он рывком поставил ее на ноги, ухватил за плечо и, ткнув дуло пистолета ей в позвоночник, повел к ванной комнате.
   В дверях Наташа сделала последнюю попытку вырваться. Резко развернувшись, она толкнула бандита так, что с его головы соскочила спортивная шапочка. Сама девушка кинулась в сторону. Но налетчик успел ее перехватить, затолкал в ванную и повернул задвижку. Надел шапочку обратно, сунул пистолет за ремень и вернулся в гостиную.
   Людмила Ильинична неподвижно лежала на полу. Бандит собрал со стола драгоценности и пересыпал их в небольшой мешочек.
   Потом он достал фотографии и, сверившись по ним, шагнул к одной из картин.
   Людмила Ильинична приподняла голову, открыла глаза и застонала. Бандит обернулся и хлестнул ее по лицу еще раз. Она потеряла сознание. Бандит ловко вырезал полотна из рам.
 
   В дежурной части отделения милиции, как всегда, трезвонили телефоны.
   Начальник отделения подполковник Беляков листал журнал происшествий, взятый у дежурного, и делился впечатлениями со своим заместителем — Сергеем Никольским.
   — Опять у Дома журналистов мордобой. Во дают, писаки! Закрыть бы их ресторан…
   — Какие писаки? — возразил Никольский. — Им сейчас не до ресторана — на хлеб не хватает. Посмотрите протокол: акционерное общество дралось с банком.
   — Серьезная публика. Стрельбы не было? — осведомился Беляков.
   — Что вы, товарищ подполковник! — встрял в разговор Митрофанов. — Тихо дрались, культурно. Стенка на стенку.
   — Не остри, — осадил его подполковник. — Тихо — и слава Богу. В первый раз, что ли? Место-то это поганое.
   — Там бы временный пост организовать, — предложил Никольский.
   — Откуда я тебе людей возьму?! — ненатурально вспылил начальник. — Одного не поставишь, а двоих — оголим остальную территорию.
   — Значит, пусть дерутся? — съязвил Никольский.
   — Не доставай меня, Сергей. Картина благополучная в целом. Чего ты суетишься?
   — Товарищ подполковник, — вдруг доложил Митрофанов, опустив трубку после очередного звонка. — Вооруженное ограбление!
   — Где?! — И начальник, и его заместитель разом вскочили на ноги.
   — Под боком. Вдову классика обчистили, — быстро пояснил Митрофанов.
   Беляков посмотрел на него, потом на Никольского и сказал сокрушенно:
   — Сам сглазил.
 
   Картин больше не было. Золотые рамы тускло смотрели темными дырами.
   Людмила Ильинична лежала на обширном кожаном диване, Наташа сидела у нее в ногах. Рядом стояли Беляков и Никольский.
   — Наташенька держалась очень достойно, а я струсила, — говорила Людмила Ильинична, прикладывая к разбитому лицу мокрое полотенце.
   — Как чувствуете себя? — осведомился Беляков.
   — Спасибо, теперь лучше.
   — Я тоже струсила, — улыбнулась Наташа Сергею. — Неожиданная встреча у нас с вами получилась, правда? И, к сожалению, нельзя сказать, что приятная.
   Никольский улыбнулся в ответ. Несмотря на обстоятельства встречи, он был не просто рад ей — он был почти счастлив. Сергей не забыл тех взглядов, которыми они обменивались с Наташей тогда, перед той презентацией и после нее. Он собирался в ближайшие же дни найти девушку, пригласить куда-нибудь… И вот — свидание состоялось, нежданно-негаданно, само собой.
   — Вы в порядке? — спросил Никольский Наташу.
   Она кивнула.
   — Знакомы, что ли? — прищурился Беляков. — Служба у нас такая: приятного вообще мало, — пояснил он Наталье деловито. — Имя-отчество ваше как?
   — Наталья Николаевна, — отозвалась девушка.
   — Как у жены Пушкина… — хмыкнул подполковник. — Фамилия?
   — Не Гончарова, — заверила его Наташа. — Румянцева.
   — Угу, — Беляков отвернулся.
   — Виталий Петрович неточно выразился, — вмешался Никольский. — Он имел в виду, что очень рад.