Хруцкий Эдуард Анатольевич. На углу, у Патриарших...

   — Думаешь, на себя работал? — уточнил Никольский.
   — Не исключено, — кивнул Котов.
   — Давай примем как версию, — предложил Никольский.
   — Дохлую, — хмыкнул Котов.
   — Других нет, Слава, — вздохнул Никольский.
   — Если грабил Бец, драгоценности могут уйти к черным ювелирам, — уныло произнес Котов. — Переплавят — и не найдешь.
   — Нет, судя по твоим описаниям, он таким вещам настоящую цену знает, — возразил Никольский. — Он придержит их.
   — Пожалуй, — согласился Котов.
   — А как он избавится от картин? — спросил Никольский самого себя. И сам же ответил: — Коллекционеры резаные полотна не возьмут, в комиссионку их не сдашь. Остаются антиквары.
   — Их по Москве сотни, — напомнил Котов.
   — Не скажи! — возразил Никольский. — Богатеньких по пальцам перечесть можно. Надо пощупать.
   В кабинет впорхнула Яна.
   — Филоните, сыщики? Как не стыдно!
   — Привет, Яна, — кивнул Никольский.
   — Чего тебе, подруга? — без особого энтузиазма поинтересовался Котов.
   — Репортаж заказали о ваших героических буднях! — выпалила Яна насмешливо.
   — Не получится, — сказал Никольский. — Снимай фельетон.
   Яна заметно огорчилась.
   — Плохо дело? — спросила она сочувственно.
   — Хуже некуда, — вздохнул Котов.
 
   Никольский сидел в парадном старого дома, поставленного на реконструкцию, и слушал местные новости, которые принес его агент — Стас.
   — Ты, Василич, мне пол-литра проиграл, — излагал Стас, расхаживая взад-вперед перед Сергеем. — Нашел я то оцинкованное железо, которое якобы из нашего РЭО украли. Его главный инженер с прорабом толкнули Скобелкину, который прямо под вашим носом частную гостиницу строит.
   — Пол-литра за мной, — согласился Никольский. — Еще что?
   — Вчера в кафе «Московские зори» Витька Цепко мне по дешевке видеомагнитофон предлагал. Вот и все, начальник.
   Стас подбоченился, посмотрев на Никольского с чувством исполненного долга, ожидая похвалы.
   Никольский ожидание оправдал:
   — Ты у меня молодец, Стас. А что об ограблении писательской вдовы говорят?
   — В общем, все считают, что налет заказной, — сообщил Стас.
   — Взяты бесценные картины, Стас. — Сергей старался говорить предельно серьезно, чтобы собеседник осознал весь масштаб кражи. — Уйти они могут только к антикварам.
   — Таких, чтобы приличную цену дали, в Москве всего трое, — сообщил Стас, гордясь своей осведомленностью.
   — Знаешь их? — подобрался Никольский.
   — Двоих знаю, — уточнил Стас.
   — Подход есть? — Сергей чувствовал себя гончей, взявшей след.
   — Найду, — заверил Стас. — Я тут по сходной цене у одной старушенции пару картинок Клевера взял. А сейчас Клевер в цене попер. Его банкиры полюбили. Красиво все, понятно и приятно. И в офисе глаз ласкает. С одной пойду к одному антиквару, а с другой — ко второму.
   — Ты прямо сейчас иди, надеюсь на тебя, Стас! — Сергей возбужденно схватил руку осведомителя и с жаром потряс ее.
   — На Стаса надейся, а сам не плошай, — хихикнул информатор.
 
   По залу, где когда-то проходила давняя презентация, прогуливались два хорошо одетых господина: один пожилой, благообразного вида, другой помоложе и понескладнее — деньги еще не успели выправить его осанку.
   В отдалении от них, возле буфетной стойки, расположился Стас. В руках он держал нечто квадратное и плоское, завернутое в бумагу.
   — Неплохой особнячок приобрели, — оглядывая зал, говорил пожилой тому, что помоложе. — Совсем неплохой. Какие картинки желаете?
   — В кабинет что-нибудь, Михаил Абрамович. И в приемную, — отозвался нескладный богатей.
   — Понятно. Бойма рекомендую, — пророкотал Михаил Абрамович. — Легкий сюр. Нарядно, престижно…
   Хозяин особняка покачал головой.
   — Мне бы поизвестнее художника.
   — Тогда Монетов. Очень модный сейчас живописец. Замечательные натюрморты — в забытых традициях старых мастеров.
   — А Репина нельзя? Или Сурикова?
   Михаил Абрамович с тоской взглянул на собеседника.
   — Можно, если Третьяковка уступит… А Рафаэль не устроит вас? Из Лувра?
   Где-то в соседнем помещении зазвонил телефон.
   — Извините, — сказал хозяин. — Я на минуточку. Но ваше предложение мне нравится. — И он удалился.
   Михаил Абрамович обернулся к Стасу.
   — Ну, что ты ходишь за мной, как привязанный?
   — Должок получить, Михаил Абрамович. Полтинник с вас! — заявил тот на голубом глазу.
   — С каких это дел?! — возмутился Михаил Абрамович.
   — «Спартачок»-то выиграл. — Стае прислонил свой сверток к стойке, а сам устроился на изящном черного дерева стульчике.
   — Попал, попал, — пришлось согласиться с проигрышем Михаилу Абрамовичу, и он протянул Стасу соответствующую купюру. — А принес-то что?
   — Клевера.
   — Покажи.
   Стас освободил картину от бумаги и повернул ее к Михаилу Абрамовичу.
   — Неплохой Клевер, — оценил тот полотно. — Редкий для него зимний пейзаж. Сколько хочешь?
   — А сколько дашь, Миша? — хитро прищурился Стас.
   — Любую половину того, что запросишь, — Михаил Абрамович был дедок ушлый и торговаться умел.
   — Тогда две тысячи баксов, — объявил цену Стас.
   — Не наглей, Стае. Пятьсот! — предложил Михаил.
   — Несерьезно. Восемьсот пятьдесят! — уперся Стас.
   — Ты знаешь, как я к тебе отношусь! — возвысил голос Михаил, а Стасу послышалась фраза незабвенного ильфопетровского героя Паниковского: «Шура, вы же знаете, как я вас уважаю!» Стас мысленно хихикнул. — Семьсот пятьдесят, — надбавил тем временем Михаил.
   — Миша, на днях у меня будет Маковский, — сообщил Стас заговорщически.
   — Жанр? — заинтересовался Михаил Абрамович.
   — А что же еще? — пожал плечами Стас.
   — Если принесешь мне, а не Данилову, бери свои восемьсот, — вздохнул Михаил.
   — Ладно. Только ради тебя! — заверил Стас. Они ударили по рукам.
   Михаил Абрамович забрал картину, достал деньги и расплатился.
   — Ты стал хорошо работать, Стас. С тобой приятно иметь дело, — сказал он. — У меня предложение: ты находишь, я плачу, и мы оба — в доле.
   — А если продавец ненадежный? — прищурился Стас.
   — Смотря что продает, — промолвил Михаил рассудительно. — К раритетам не подходи, а так приноси — посмотрим.
   — И даже резаные? — почти прошептал Стас.
   — Вот это не надо! — всполошился Михаил Абрамович. — Сегодня одна идиотка — перекупщица каталожного голландца приволокла в трубке. Разворачивает, а тут экспедитор, шофер. Я ей сразу: «Иди отсюда, Тамара, и больше мне такого не предлагай…» Береженого Бог бережет.
   — А небереженого конвой стережет, — закончил за него Стас.
 
   Скромный темно-серый «жигуленок» подрулил к подъезду громадного престижного дома: Михаил Абрамович после трудов праведных прибыл домой. Забрав с заднего сиденья покупки в ярких пластиковых пакетах и заперев машину, он вошел в первую дверь подъезда и крикнул в домофон:
   — Софа, открывай!
   Во второй двери щелкнуло. Михаил Абрамович, толкнув ее плечом (руки были заняты), оказался в вестибюле и увидел у лифта ожидавшего его Никольского.
   — Давайте познакомимся, Михаил Абрамович, — предложил Сергей. Он был приветлив и спокоен. — Я майор Никольский из уголовного розыска.
   И достал удостоверение. Михаил Абрамович смотреть его не стал.
   — Не надо. Я по вашему лицу понял, откуда вы. Так что вам от меня нужно?
   — Я хотел, чтобы вы посмотрели эти фотографии, — ответил Никольский и протянул Михаилу Абрамовичу пачку снимков.
   — Тогда подержите мои сумочки.
   Никольский держал сумки, а Михаил Абрамович тщательно рассматривал фотографии. Досмотрел и снова сложил в пачку.
   — Ну, что? — нетерпеливо спросил Никольский.
   — Замечательные картины. Я бы их с удовольствием приобрел.
   — Вы хотите сказать, что никогда не видели ни одной из них?
   — Я этого не говорил, — Михаил Абрамович спокойно и безошибочно вытянул из пачки один снимок. — Вот эту я видел.
   — Кто вам ее приносил?
   — Откуда вы знаете, что мне ее приносили? — насторожился старик.
   — Слишком много людей при этом присутствовало, — пояснил Сергей. — Люди любят поговорить за рюмкой водки, за чашкой кофе. А мы коллекционируем интересные истории.
   — Понятно. Я свидетель? — уточнил Михаил Абрамович.
   — Зачем? — искренне удивился Никольский. — Вы шепнете мне на ухо адресочек Тамары, и мы разбежимся.
   — Я вам верю, — и, поняв Никольского буквально, Михаил Абрамович зашептал ему на ухо.
   В распахнувшихся дверях лифта появилась дама в халате.
   — Миша! Ты меня хочешь убить! Я думала, у тебя инфаркт!
   Никольский вежливо поклонился даме, передал Михаилу Абрамовичу сумки и направился к выходу. Глядя ему в спину, Михаил Абрамович сказал жене:
   — Тебе надо лечить нервы, Софа. Мы с молодым человеком говорили об искусстве.
   — Он что, искусствовед? — фыркнула Софа.
   Хлопнула входная дверь: Никольский ушел. И тогда Михаил Абрамович ответил:
   — Да, искусствовед в штатском.
 
   У приличного кооперативного дома стоял «рафик» с зашторенными окнами. В полутьме салона, загроможденного аппаратурой, сидели за узким столом двое скучающих парней и играли в коробок. Вдруг раздался тихий-тихий телефонный звонок. Парни прекратили игру. Второй звонок, третий…
   — Алло? — произнес ленивый женский голос.
   — Тамарочка, здравствуй. Это Нина. Как мои дела?
   — Принесли, принесли тебе шубу. Красоты неземной. Обалдеешь!
   — Дождись меня обязательно! Я буду через двадцать минут.
   В динамике звякнуло, и снова наступила тишина. Парни возвратились к коробку. Он взлетал и шлепался на стол. Снова зазвонил телефон. Второй звонок, третий…
   — Алло? — прозвучало вновь.
   — Тамарочка, это Гарик. Есть хороший хрусталь.
   — Теперь он никому не нужен.
   — Я по дешевке отдам!
   — Другому. — И разговор прекратился.
   — Ну, не баба, а Госснаб, — усмехнулся один из парней.
 
   В кабинете Никольского опять было накурено. Котов и Никольский сидели за столом визави.
   — Не ошиблась твоя Румянцева, — сказал Котов. — Глазастая! Точно указала примету: седая прядь от виска к затылку.
   — Значит, все-таки Бец?
   — Он самый. Болбочан Петр Ионович. А Тамара Паскарь, на которую ты вышел, — его любовница. Вместе проходили по одному делу в Одессе.
   — От слухачей есть что-нибудь? — спросил Никольский.
   — Мелочевка пока, — ответил Котов.
 
   Слухачи решили перекусить. Ели бутерброды, запивали застоявшимся кофе из термоса. Привычно зажурчал телефонный звонок. Второй, третий… И вдруг короткие гудки.
   Снова звонок. И сразу же сняли трубку.
   — Это я, — раздался мужской голос. — Как у тебя?
   — Все нормально.
   — Ты мои картинки никому не предлагала?
   — Что я — сумасшедшая?
   — Завтра утром буду.
 
   Было темно, когда у подъезда кооперативного дома — прямо напротив «рафика» — припарковался разноцветный автомобиль Никольского. На переднем сиденье рядом с Никольским расположился Котов, а на заднем — Лепилов с автоматом и муровский оперативник.
   На рассвете Никольский разбудил задремавшего Котова.
   — Пора.
   Трое пошли в подъезд, а Никольский, открыв капот, начал копаться в двигателе. Бец появился внезапно: вдруг возник у подъезда, словно из воздуха сгустился. Огляделся по сторонам: люди шли на работу, какой-то дурачок копался в своей машине-развалюхе. Бец вошел в подъезд, а дурачок сказал в переговорник:
   — Он вошел, Слава.
   Бец поднимался к лифту, когда услышал сверху топот и крики.
   — Твою мать! Опять лифт не работает!
   — Не психуй, Слава, успеем. Тачку возьмем, в крайнем случае!
   За спиной Беца хлопнула дверь. Он резко обернулся. Вытирая руки ветошью, в подъезд вошел дурачок-автомобилист. На лестнице пролетом выше появились двое, и Бец сразу понял, кто это. Он сунул руку во внутренний карман куртки, но Никольский опередил его: в прыжке рубанул ребром ладони по горлу.
   Лепилов с автоматом стоял на лестничной площадке, охраняя квартиру.
 
   Квартира была той же типовой планировки, что у Нинки, где взяли Разлуку, но побогаче.
   В большой комнате трудился оперативник: разворачивал свернутые в трубки картины и сверял их с фотографиями.
   В спальне сидел на кровати Бец со скованными за спиной руками. Рядом на стульях устроились Никольский и Котов.
   Тамара Паскарь стояла, прислонившись к дверному косяку, и безучастно наблюдала за происходящим.
   — Подельник твой кланяться просил, — сказал Бецу Котов. — Соскучился он по тебе. Извелся весь. Портретик твой нарисовал — ну, копия ты. По нему и нашли. Здравствуй, Петя.
   — Не лепи горбатого, начальник, — равнодушно отозвался Бец. — Нет у меня подельника. Один работаю.
   — А кто тебя на музей навел? — спросил Никольский.
   Бец молчал, глядя в окно.
   — Неужто не помнишь? — удивился Котов. — Да что ты! — И добавил с еле заметной усмешкой, покосившись на Никольского. — Его забыть невозможно!
   — Видный паренек, — подтвердил Сергей. — Два таких, как я. Фиксатый, правда, и на щеке шрам, но с лица не воду пить.
   Бец, теперь не отрываясь, смотрел на Никольского:
   — Железо где, говоришь? — спросил он напряженно.
   — Фикса? — уточнил Сергей. — Передний зуб сверху.
   — На руке что наколото? — допрашивал Бец.
   — Якорь.
   — На какой?
   — На правой.
   Никольский отвечал, не задумываясь, быстро и точно, и это убедило уголовника.
   — Сука позорная! — выдохнул Бец и стал страшен. — Продал, дешевка! Ментам продал! Поквитался, фраер… Ну, ништяк, я с ним тоже поквитаюсь!
   — За что же он так с тобой, Петя? — осведомился Котов.
   — Наши дела. Тебе-то зачем? — ощерился Болбочан.
   — Любопытно, — ухмыльнулся Котов. — Дашь на дашь беседа. Мы свое рассказали. Сообщили, кто заложил. Теперь ты расскажи.
   Бец подумал.
   — Много не могу, начальник… — сказал он.
   — Сколько можешь, — согласился Котов.
   — Кинул я падлу эту, — сообщил Болбочан.
   — Кого? — переспросил Котов.
   — Фраера этого, Артема. Козла легавого! — зарычал Бец яростно. Злость так и распирала его. «Чудной народ — блатные! — подумал Никольский. — Вот хоть этого взять: сам предал своего товарища и сам же на него злился: какое, мол, тот имел право поступить со мной точно так же, как я с ним! Парадокс, однако…»
   — Каким образом кинул? — уточнил между тем Котов.
   — Нанял он меня. Музей писателя брать. Фотки дал и зелеными заплатил за работу… — Бец примолк.
   — Ну?.. — поторопил его Котов.
   — Товар больно хорош был… — вздохнул урка. — Сговорились во вторник, а я в понедельник сходил — на день раньше. И все мое. А сволочь эта ни с чем остался.
   — Ясно, — кивнул Котов. — Откуда он фотографии раздобыл?
   — От шефа.
   — А кто его шеф? — Котов спросил якобы равнодушно, но внутренне весь напрягся.
   Бец опять подумал.
   — Голова болит, начальник. Что мог, я сказал. Кончили дашь на дашь разговаривать… — и отвернулся к окну.
   В большой комнате зазвонил телефон. Никольский направился туда.
   Бец посмотрел на Котова, охнул, скрючился, свалился на пол и страшно заскрипел зубами.
   Котов потряс бандита за плечи.
   — Петя, не дури!
   Бец не отозвался. Изо рта у него пошла обильная пена.
   — Петя! Петенька! — кинулась к нему Тамара Паскарь.
   Котов вышел в большую комнату.
   — Сергей, у него припадок!
   В следующий миг Тамара Паскарь захлопнула дверь спальни и дважды повернула ключ. Потом снова кинулась к Бецу, покопалась какой-то железкой в наручниках, и они раскрылись.
   Под милицейскими ударами трещала дверь.
   Бец вытащил из-за батареи моток нейлоновой веревки, одним концом привязанный к трубе, выкинул его в окно и сам махнул следом.
   Дверь рухнула, и в спальню влетели трое сыщиков. Котов с пистолетом рванулся к окну. Внизу через двор, полный детей, бежал Бец. Котов спрятал пистолет и сказал:
   — По-моему, нам хана, пацаны.
 
   Генерал Колесников разгуливал по кабинету Никольского. Перед ним шеренгой выстроились Беляков, Никольский и Котов. Видно было, что приезд начальства застал их врасплох: на столе, среди бумаг, стояли недопитые стаканы с чаем, дымились в пепельнице сигареты.
   — Хорошо устроились, — ядовито заметил Колесников. — Приятная компания… Задушевная беседа…
   — Может, и вы с нами? — предложил Никольский.
   Колесников ошарашенно посмотрел на него и вдруг рявкнул так, что звякнули стекла:
   — Молчать! Я не чай пить приехал! Я на вас поглядеть приехал — чем вы тут занимаетесь. Ротозеи! Операция полностью провалена!
   — Простите, товарищ генерал, — робко подал голос Котов. — Но картины-то найдены.
   — А где драгоценности?! Где бандит?! — рычал Колесников.
   — Драгоценности он прятал в другом месте, — объяснил Никольский. — На квартире Тамары Паскарь их не было.
   — И что же это за место, майор? — ядовито поинтересовался генерал.
   — Пока не знаю. — Сергей оставался спокоен.
   — А вообще что вы знаете? Сыщик из вас — как из дерьма пуля! И одеты не по форме! — Колесников обратил негодующий взор на Белякова. — Распустил своих лоботрясов!
   — Виноват, товарищ генерал! — вытянулся тот.
   — А виноват — ответишь!.. Все ответите! Не поймаете Болбочана — будем разговаривать не здесь! — гремел генерал. Затем развернулся и, хлопнув дверью, вышел вон. Никольский, Беляков и Котов опустились на стулья, переводя дух.
   — Не найдем, — сказал Котов. — Следов-то никаких.
   — Одного боюсь, — задумчиво сообщил Беляков. — Выгонят — не успею на даче телефон поставить.
 
   Людмила Ильинична ввела Никольского в гостиную.
   — Рада видеть вас, молодой человек! — приветливо зажурчала она. — Очень рада! Спасибо, что согласились зайти. Мне звонил начальник вашего отделения. Вы нашли картины? Это правда?
   — К сожалению, только картины, Людмила Ильинична, — сообщил Сергей.
   — Я так вам признательна! — расцвела Людмила Ильинична. — Располагайтесь, пожалуйста.
   — Благодарю вас, — Никольский устроился за столом.
   — Наташенька! — позвала Людмила Ильинична.
   Из кабинета вышла Наташа.
   — Добрый день, — сказала она.
   — Вы знакомы, кажется? — вспомнила Людмила Ильинична. — Мы с Наташенькой готовим выставку для музея частных коллекций. Займите гостя, дорогая. А я приготовлю кофе, — она улыбнулась Никольскому. — И вы все нам расскажете.
   — Что сумею, — отозвался Сергей.
   — Ну, не скромничайте, — снова улыбнулась Людмила Ильинична и вышла из гостиной.
   Наташа и Сергей помолчали. С того самого дня они не виделись, и Сергей отчаянно тосковал по девушке, в которую, теперь-то ясно было, всерьез влюбился. Но позвонить ей не решался. Ибо позвонить самому, считал он, — значит признать свою готовность бросить работу в милиции. «Боже, какой же я дурак, что так думал!» — вдруг сейчас понял Никольский.
   — Слушай, прости меня, а? — попросил он девушку.
   — Молодец, — кивнула Наташа. — Хорошо начал. Первое, что нужно сделать, если женщина была не права, — это попросить у нее прощения.
   — Нет, — не согласился Сергей. — Это я был не прав.
   Наташа сразу порозовела, заулыбалась. Она тоже очень тосковала по Сергею все эти дни, но самой звонить ему, навязываться не позволяла гордость. А почему он не звонит, Наташа прекрасно понимала. «Глупый мой мент, — думала порой она. — Да оставайся ты охотником, другим тебя я, наверно, и не полюбила бы, это уже был бы не ты. Только оставайся живым охотником…»
   — Глаза грустные. Опять побитый? — спросила Наташа ласково и чуть насмешливо.
   — Морально… — вздохнул Сергей.
   — Горе мое… — Взгляд ее лучился нежностью. — Тебе отвлечься надо. В Ленкоме премьера сегодня. Алеша звонил, обещал билеты достать. Пойдем?
   — Да мне-то что… — пожал плечами Сергей. — Я могу и сходить, а ты бы лучше поостереглась.
   — Почему? — вскинула голову Наташа.
   — Сначала — театр, потом — кино, потом — ресторан… — Сергей лукаво прищурился.
   — Ой, сто лет не была! Ресторан — обязательно! — воскликнула Наташа радостно.
   — Потом — сама знаешь… — Он хитро посмотрел на нее.
   — Нет, не знаю! — раскрыла глаза девушка.
   — Гнусные домогательства! — изрек Сергей прокурорским голосом.
   — А-а… — Наташа смущенно потупилась. — Стыдно признаться, но, боюсь, мне не устоять! — выдала она наконец, смеясь.
   — Потом, как порядочный человек, я тебе предложение сделаю! — торжественно продолжал Сергей.
   — Само собой, не отвертишься! — азартно воскликнула Наташа.
   — Да мне-то что… — снова пожал плечами Сергей. — Я могу и сделать. Но подумай своей красивой головкой: как же ты с ментом жить будешь?
   — Это не жизнь. Слезы, — притворно всхлипнула Наташа.
   — Вот и я говорю! — подхватил он.
   — А что остается бедной девушке? — вздохнула она. — Так и буду мучиться.
   Подойдя к Сергею, Наташа уткнулась лицом ему в грудь.
   В дверях гостиной появилась Людмила Ильинична с большим подносом, на котором располагался неописуемой прелести кофейный сервиз. Увидев неожиданную для себя сцену, она неловко попятилась.
   За дверьми раздался грохот, — и в доме-музее стало меньше еще одним экспонатом.
 
   В вестибюле театра толпилась премьерная публика. Наташа поправляла прическу у зеркала. Тарасов и Никольский стояли в очереди в гардероб. Никольский держал в руках плащ Натальи.
   — Насколько я понимаю, все подозрения сняты, — заметил Тарасов, поведя глазами в сторону. — Говорил, не мучай девку. Хуже будет.
   — Ты-то откуда знал? — насторожился Сергей.
   — Предвидел, — солидно пояснил Алексей.
   — Что именно? — спросил Никольский с дотошностью истинного мента.
   — Полагаю, теперь она тебя мучает, — улыбнулся Тарасов. — Влип, дорогой.
   — Прозорлив, — признался Никольский, успокаиваясь. — И к тому же — настоящий друг. Не можешь без того, чтобы сапогом да в душу…
   Оба рассмеялись. Прозвенел звонок.
   К Тарасову приблизилась царственного вида брюнетка — та самая Ирэна, которая была когда-то на презентации.
   — Алешенька, давно не виделись! — обрадованно воскликнула она и вскользь бросила Никольскому: — Я стояла здесь, правда?
   — Неотразима! — привычно восхитился Тарасов.
   — Нет, боюсь, начала сдавать, — возразила Ирэна. — Кавалер не явился, представляешь? Проторчала на улице, как дура.
   — А по-моему, ослепительна, как всегда, — Тарасов снял с нее пальто, вручил гардеробщице и добавил изменившимся голосом. — В глазах темнеет.
   — Спасибо, милый. — Царственная дама взяла номерок и удалилась.
   Гардеробщица ждала, когда Тарасов отдаст ей свой плащ, но он медлил. Подошла Наташа.
   — Ну, что копаетесь? — улыбнулась она.
   — Как мешком по голове, — сказал Тарасов. — Факс не отправил. Вот лопух!
   — А завтра нельзя? — спросил Никольский.
   — Нет, — ответил Тарасов. — Простите, ребятки. Приятного вечера, — и заторопился к выходу.
   Никольский сдал в гардероб плащи — свой и Наташин.
   Полуобнявшись, влюбленные двинулись через вестибюль. У зеркала, где стояла, критически осматривая себя, царственная Ирэна, Наташа задержалась и еще раз поправила волосы.
   Обрати внимание на ту женщину, — тихо сказала она Сергею, отправляясь с ним дальше.
   Он усмехнулся:
   — Давно обратил.
   — Поняла. Тебе нравятся трактирщицы! — фыркнула девушка.
   — А я не понял, — насторожился Никольский: верхним чутьем сыщика Он учуял в словах своей подруги двойной смысл.
   — Мадам Голубкова. Она была на презентации. Алеша говорил — жена хозяина ресторана. «Русский лес», кажется. Где-то в Архангельском.
   — Ну и что? — Сергей понимал: главного Наташа еще не сказала.
   — На ней брошь Людмилы Никитичны! — Никольского будто холодной водой окатило.
   Сергей остановился.
   — Ты не ошиблась?
   — Это моя профессия, — пожала она плечами.
   — Я должен уйти, Наташ, — сказал он после паузы.
   Снова прозвенел звонок.
   — Иди. Ты вернешься? — спросила она спокойно.
   — Нет, — твердо ответил Никольский. — Не смогу, извини, некогда сюда возвращаться.
   — Я имею в виду — живой… — Девушка отвернулась, скрывая нежданные непрошеные слезы.
 
   Милицейский «газон» катил по городу. В нем сидели Беляков, Никольский, Котов и Лепилов. За рулем сидел Черныш.
   — Быстрее можешь? — спросил у него Никольский.
   — А куда торопиться? — подал голос Беляков. — Я перед отъездом позвонил Голубкову и столик забронировал.
   — Так и сказал, что менты гудеть едут? — поинтересовался Котов.
   — Не менты, а правление Секспромбанка! — солидно поправил тот.
 
   А в ресторане «Русский лес» «быки» обрабатывали Голубкова.
   Верзила Артем сидел в кресле и, покуривая, наблюдал, как двое других амбалов орудовали удавкой. Темно-багровый Голубков хрипел и пускал слюну.
   — Ослабьте немного. Еще поговорим, — приказал Артем своим и спросил «клиента»:
   — Где Бец?
   — Сука буду, не знаю! — простонал хозяин ресторана.
   — Ты и есть сука, Голубков, — сказал Артем. — Давите его!
 
   Милицейский «газон» уже миновал город и мчался по шоссе.
 
   Боевики втащили полуживого Голубкова на второй этаж, где располагались тайные номера. У одной из дверей измученный ресторатор сделал слабый знак остановиться. Артем кивком разрешил ему действовать. Голубков постучал.