Хургин Александр. Страна Австралия

и удобнее. Даже о скуке. Хотя, конечно, "Евгений Онегин" не об одной скуке
написан, а и о множестве других человеческих чувств, гораздо более сильных и
для читателя привлекательных. Ну да это общеизвестно всем с незабвенной
школьной скамьи и многажды раз доказано дотошными исследователями жизни и
творчества великого поэта, имя которым легион, а название - пушкиноведы.
Доказано в девятнадцатом веке, доказано в двадцатом и, судя по всему, будет
неоднократно доказано в двадцать первом, потому что все эти пушкиноведы,
несмотря на разницу подходов, методов и оценок, сходятся в одном - что роман
А.С.Пушкина, да и все его творческое наследие, до сих пор до конца как
следует не исследовано и когда будет исследовано - неясно. И их понять
можно, во-первых, потому что А.С.Пушкин на самом деле оставил богатое
наследие, полное тайн и загадок, а во-вторых, всем этим ученым надо работать
и надо ежедневно по нескольку раз есть и пить, потому что все они тоже люди
и у всех у них (то есть, конечно, почти у всех) есть семьи, жены и дети, и
ничто человеческое ученым-пушкиноведам не чуждо. Правда, нам от этого не
легче и вообще никак или, другими словами, ни холодно ни жарко.
И Калиночке было тоже не холодно. Хотя и жарко, конечно, благодаря
погоде, ему не было. И он понимал, что живет, не имея настоящего интереса и
именно потому он перед скукой безоружен. Но это понимание ничем ему не
помогало, а только мешало еще больше, добавляя лишних пустопорожних раздумий
и таких же выводов. В общем, только голова зря бывала от них забита, а толку
из этой забитости или смысла извлечь не представлялось возможным.
Потому Калиночка этим никогда и не занимался. Он не думал о том, что
делает, смотрит или читает - и все. Очень простой способ. Посмотрел кино - и
ладно, прочел книжку или там газету - и Бог с ней, сделал что-нибудь -
хорошо, не сделал - тоже ничего страшного, не смертельно. Всегда есть
возможность сделать то же самое позже, в более удобное время. Главное никуда
не спешить. Но Калиночка и не спешил. Даже если ходил очень быстро - такое с
ним иногда случалось - это вовсе не означало, что он куда-то торопится.
Ходил Калиночка быстро тогда, когда ему хотелось быстро пройтись. Только и
всего.
Но сейчас ему этого не хотелось. Поэтому шел он медленно, тщательно
выбирая место, куда поставить ногу. Что доставляло ему, как это ни странно,
небольшое, но все-таки удовольствие. Он с удовольствием разглядывал дорогу,
всегда находя под ногами что-нибудь интересное или необычное. Неважно,
летом, весной, осенью или зимой. Снег и лед не были Калиночке помехой в
разглядывании земли. Напротив, они давали возможность увидеть то, что без
снега и льда увидеть никак невозможно. Калиночка даже жалел людей, которые
никогда не смотрели внимательно себе под ноги и по сторонам. Сам-то он
только этим, можно сказать, и занимался, и много чего в жизни узнал
благодаря своей наблюдательности. Или, вернее, не узнал, а увидел. Да
большинство из того, что произвело на него сильное впечатление, почерпнул
Калиночка не из книг там или из телевизора с кинематографом, а именно из
жизни, протекающей с ним рядом, на улицах, по которым ходил ежедневно.
Потому что там, на улицах, действительно много чего происходило интересного
и запоминающегося. Иногда события имели продолжение, развиваясь в течение
какого-то времени, в несколько, как говорится, серий. К примеру, совсем
недавно, проходя мимо небольшой невзрачной церкви, выкрашенной с ног до
головы в зеленый цвет, Юрий Петрович обнаружил, что церковная ограда
исчезла. То есть он даже не сразу сообразил, что произошло и что изменилось
в привычном облике здания. Остановился, посмотрел - крест на крыше стоит,
двери и окна - на месте, зеленые деревянные ворота на замке. Да, ворота на
замке, а забора как не бывало. Он, забор, представлял из себя такие фигурные
столбы, сложенные из обыкновенного кирпича, а между ними были установлены
металлические узорчатые решетки. Узоры были плетены из стальной полосы и
расположены между вертикальными, разной высоты пиками. И чередовались эти
пики так, что их концы образовывали в пространстве правильную синусоиду. И
вот, значит, ворота и кирпичные столбы остались стоять где стояли, а все
металлические решетки, из которых собственно и состоял забор, в одно
прекрасное утро исчезли в неизвестном направлении. То есть исчезли они,
скорее всего не утром, а ночью, это Калиночка обнаружил пропажу утром - по
пути из дома на работу. Вообще-то он и до этого слышал, что воруют металл и
продают его - особенно, цветной. Говорили, что кабель телефонный и силовой
электрический вырезают из подвалов километрами и сдают в пункты приема меди
и что у нового бронзового памятника героическому гетману Мазепе
круглосуточно дежурит вооруженный милиционер, так как у мэрии есть опасение
- что упрут его, этот памятник, позарившись на семь тонн высококачественной
бронзы. Но чтоб украсть металлический забор, высотой не меньше двух метров,
а длиной по окружности метров сто или пусть даже восемьдесят - это было,
конечно, уму непостижимо. Это же надо было грузовики подогнать и подъемные
какие-нибудь механизмы, и бригаду рабочих грузчиков. И Калиночка подумал,
что может быть, кому-либо из новых украинцев понравилась ограда и он решил
оградить ею свою, допустим, дачу или свой жилой дом. И тогда, может быть,
забор не украли, а купили у церкви по-честному. Но буквально назавтра, в
субботу, Юрий Петрович пошел по своему обычному маршруту, чтобы размять
конечности и остальное тело, и наткнулся у церкви на целую демонстрацию. А
вернее - драку. Дрались по преимуществу старушки. Стенка, так сказать, на
стенку. А у ворот стоял священник с поднятым крестом и что-то говорил или
пел. Другой священник появился внезапно, из-за спин дерущихся прихожан. Он
подбежал к своему коллеге и стал ему что-то кричать в лицо и кричал до тех
пор, пока тот не опустил ему на голову крест. Священник, которого ударили,
повалился на колени и стал дико с подвыванием орать, потом вскочил на ноги и
начал вырывать из рук своего обидчика крест. А тот его не отдавал. И они
тащили крест каждый к себе, потом не удержались и, обнявшись, покатились по
земле, попеременно оказываясь то сверху, то снизу. Дерущаяся поблизости
паства, увидев, что их пастыри выясняют отношения один на один, стала
опускать руки и смотреть, кто победит. Потом люди стали подбадривать
возящихся в грязном снегу попов, потом начали кричать, скандируя "УПЦ КП,
УПЦ КП, УПЦ КП". На что тут же последовал ответ в виде опять же
скандирования "УПЦ МП, УПЦ МП, УПЦ МП". В общем, зрелище было захватывающее
и достойное. Хотя в чем дело и в чем причина конфликта, а также, какое
отношение к церкви имеет коммунистическая партия, Калиночка тогда не понял.
Не успел понять. Потому что довольно быстро приехала милиция и при помощи
спецсредств, а проще говоря, резиновых дубинок успокоила разбушевавшихся
старух, а священников два милиционера подняли на ноги, растащили в разные
стороны и пригрозили посадить их на пятнадцать суток, если они немедленно не
прекратят конфронтацию, угрожающую перерасти в крупный межконфессионный
конфликт в масштабах всей страны.
Короче говоря, всех успокоили и разогнали. А потом уже, из газет,
Калиночка узнал, что представители Украинской Православной Церкви
Московского Патриархата обвинили представителей Украинской Православной
Церкви Киевского Патриархата (КП, выходит, означало не компартию, а Киевский
Патриархат), претендовавших на передачу им здания церкви, в краже забора, а
представители Украинской Православной Церкви Киевского Патриархата устроили
демонстрацию протеста, чтобы решительно опровергнуть и отмести выдвинутые
против них ложные обвинения и еще раз потребовать от городских властей
передачи в распоряжение Киевского Патриархата здания церкви вместе со всей
утварью и подсобными помещениями, так как Московская Патриархия, управляемая
правопреемницей КГБ СССР, не имеет на него никаких законных прав.
Конечно, насмотревшись на такое и тому подобное, Калиночка жалел людей,
не умеющих смотреть вокруг. А особенно было ему жалко тех, кто не имел
возможности ходить пешком, а мог только ездить. Люди ведь обычно видят одно
- что человек едет на машине. И на какой машине он едет, люди обращают
внимание. И чем машина лучше и дороже, и красивее, и длиннее, тем ее хозяину
больше завидуют и думают, что хорошо бы иметь такую же красивую и мощную, и
современную машину и ездить на ней самому, и возить знакомых девушек и
женщин, и членов семьи тоже возить. И мало кто задает себе вопрос, а куда
едут люди в этих машинах. И по каким делам едут. И как, каким таким чудом
дались им эти машины, и что их появление принесло в жизнь их хозяев и
принесло ли хоть что-то, чего не было у них раньше, и этого ли они хотели в
мечтах об улучшении условий своей жизни. Юрий Петрович - когда эти новые
иностранные машины появились в городе, тоже - вместе со всеми - смотрел на
них, привыкал к непривычным обтекаемым формам, к необычным цветам, к
забавным деталям вроде фар, вылезающих по команде водителя из крыльев и
делающих машину похожей на лягушку. Но не только диковинные машины его
интересовали в тот, самый первоначальный период накопления дикого капитала,
особо внимательно и особо тщательно Юрий Петрович приглядывался к людям,
сидящим в этих машинах. Нельзя сказать, что это было просто и доступно
каждому: стекла все супермашины имели большей частью черного цвета и
смотреть сквозь них можно было только изнутри машины наружу, а снаружи в
машину они посторонних любопытных взглядов не пропускали. И вначале это
воспринималось, как мера предосторожности против, допустим, жен - чтобы им
никто не мог донести, что видел в машине мужа эффектную блондинку лет
восемнадцати от роду, а потом стало ясно, что темные или, как они правильно
называются, тонированные стекла - это конечно, предосторожность, но от более
серьезных опасностей. От пули, к примеру. В надежде на то, что убийца не
станет стрелять, не зная, кто именно в данный момент сидит в машине.
Надежда, конечно, зыбкая и ничем не оправданная. Потому-то не в меру
разбогатевшие люди предпочитали не только тонированные стекла, но и
пуленепробиваемые. И Юрий Петрович быстро для себя понял, что садящимся в
эти автомобили уверенным мужчинам, а также и их блондинкам, с трудом
втягивающим внутрь непомерно длинные ноги, не позавидуешь. Потому что глупо
завидовать людям, боящимся, что их могут убить просто за то, что они ездят в
таком автомобиле, а не в каком-нибудь другом. Да и лица этих людей вызывали
у Калиночки активную неприязнь. На них, во всяком случае ему так казалось,
все было написано и характеризовало хозяев этих лиц, мягко говоря, не с
самой лучшей стороны. Глядя на них, становилось понятно, что эти люди не зря
защищают себя чем могут от возможных убийц, так как и сами вполне способны
убить кого угодно, если это будет в интересах их дела, которое превыше
всего. Что представляют из себя их Дела, их, как теперь принято выражаться,
бизнес, можно было только догадываться, но лучше и не догадываться. И
завидовать этим людям могут одни только школьники и круглые идиоты, которые
видят, на чем человек едет, и не понимают - куда. Но они часто и сами не
понимают - куда едут и к чему ведут их эти поездки. А когда они видят, к
чему, вернее, к какому концу приходят их знакомые, друзья компаньоны и
конкуренты, они стараются убедить себя, что просто-напросто тем не повезло,
потому что они и не заслуживали везения и вообще были козлами и гадами, и
того, что случилось с ними, не может случиться с нами. Во-первых, мы учли
все их ошибки и промахи, а во-вторых, у каждого своя судьба - у них своя, а
у нас - своя.
И Калиночка очень скоро перестал останавливать взгляд на всех этих
лимузинах, и на их хозяевах - тоже перестал. Они неслись по проспекту и по
мосту, обгоняли пешего безлошадного Калиночку, пролетали на запрещенной
бешеной скорости мимо, а он шел себе потихоньку, никуда не торопясь и не
спеша, и не глядя даже им вслед, зато глядя себе под ноги. Он считал, что
это гораздо полезнее. Хотя, конечно, при хождении по одному и тому же
маршруту изо дня в день, дорога становилась настолько знакомой, что все ее
особенности отпечатывались в мозгу Юрия Петровича, и его ноги сами ступали
правильно в знакомые углубления, на знакомые горизонтальные плоскости и
надежные, посыпанные песком поверхности, удерживая таким образом весь корпус
в положении достаточного равновесия. Да и центр тяжести у него был
расположен низко. Из-за не очень высокого роста и широкой кости. То есть
Юрия Петровича можно было назвать приземистым человеком, человеком,
находящимся при земле, близко к земле, ну или не близко, но ближе, чем
многие другие люди. Может быть, поэтому Калиночка часто чувствовал себя не
вполне взрослым - невзирая на годы и остеохондроз. Может быть, эта
относительная близость к земле приближала его и к детям, тоже из-за
невысокого своего роста находящимся там, внизу, на еще более незначительном
расстоянии от асфальта, чем Калиночка. Правда, с детьми его сравнивали
другие люди, сам он как-то не видел в своем поведении и в своих поступках
ничего детского, но другим со стороны, возможно, и виднее. Возможно, со
стороны многое видится лучше и четче. Хотя оценивать поведение другого
человека люди не способны. В принципе не способны, в силу своего устройства.
И причина тут простая. Все они - люди - имеют возможность судить о других
людях по себе и никак иначе. Это самый простой и доступный путь - посмотрел
на другого, примерил его поступок или там поведение на себя и получил
резюме: это хорошо, а это плохо. Элементарно, одним словом. Поэтому люди и
недолюбливают тех, чьи поступки даже примерить на себя невозможно, потому
что каждому понятно, что он бы - как и любой другой нормальный человек - так
не поступил. И когда находится тот, кто поступает, да еще у всех на виду -
понятно, что это раздражает людей и злит, и выводит их из себя. И они
говорят о таком человеке - НЕнормальный. А что такое это "ненормальный" и
какие именно у него отличия от "нормального", сформулировать никто никогда
не мог и по сей день не может. И каждый измеряет так, как уже было сказано,
по себе. Ты такой, как я - хотя бы приблизительно, значит, нормальный, не
такой - извини и иди к нетаким.
Между прочим, Юрий Петрович считал, что ничего плохого в этом
простейшем и, казалось бы, неоправданном подходе нет. Он и сам по
преимуществу судил о других так же. Потому что он честно и неоднократно
пробовал поставить себя на место другого человека - той же Инны, к примеру.
И он даже однажды увидел ее квартиру и ее сына Павла, и кота, который
медленно проходил параллельно проему двери, держа на отлете свой черный
взлохмаченный хвост. И ему показалось, что он знает, чем занимается Инна
сейчас, когда не лежит рядом с ним, а находится у себя дома. И почему она
занимается этим, а не тем, и как именно она это делает, и что при этом
говорит, что думает и что чувствует. Но в какой-то момент Калиночка вдруг
сообразил, что он все себе представляет по своему и только по своему
разумению и что все это праздные фантазии, и ничего он об Инне не знает,
кроме того, что знает. И вполне возможно, что кот у нее не черный, а рыжий в
полосочку, а сын не худой и длинноногий, как она сама, а рыхлый и неуклюжий,
и совсем на нее не похож, а похож на отца, которого Калиночка и представить
себе не мог. То есть мог, конечно, но не пытался. Все равно же невозможно
правильно представить себе человека, если ты ни разу его не видел. Можно
лишь нарисовать его в своем воображении, но с оригиналом такой рисунок вряд
ли будет иметь что-нибудь общее.
Такие примерно мысли сопровождали Калиночку на протяжении его утреннего
пути. Вернее, мысли его сопровождали самые разные - сегодня одни, завтра -
другие. В голову к нему постоянно что-нибудь лезло и на ходу - особенно. И
это ему не мешало, а, наоборот, помогало идти вперед, преодолевая
прогрессирующие во времени явления остеохондроза. Потому что если бы на пути
следования его не посещали мысли или, как минимум, размышления, ему
волей-неволей опять пришлось бы глазеть по сторонам, как делал он это вчера,
позавчера, неделю, месяц и год назад. Для того, чтобы занять себя и свои
органы чувств хоть чем-то. А что нового можно было увидеть там, где прожил в
общей сложности около двух десятков лет и где каждый день ходишь по одному,
строго заданному, маршруту? Но и здесь, оказывается, могут случаться
неожиданности. Как-то Калиночка решил и с работы домой пройтись пешком. Это
не зимой было, а летом, при хорошей то есть погоде. И он пошел по той же
дороге, но - что естественно и понятно - в обратном, противоположном
направлении. И каково было его удивление, когда он не узнал проспект имени
Правды, который был, само собой разумеется, тем же самым, и в то же время
совсем другим. Обратный порядок следования делал неузнаваемыми даже дома,
надвигавшиеся на идущего мимо них своими не теми торцами. Да и все другое
выглядело чужим - проезжая часть оказалась не слева, как обычно, а справа, и
Юрий Петрович все время вертел головой, провожая идущие на него автомобили,
потому что, как известно, привык, чтобы они его обгоняли, тротуар, всегда
имевший небольшой наклон влево, к дороге, теперь накренился вправо - правда,
все равно к дороге, - остановки, по которым проще всего было
ориентироваться, определяя, сколько пути уже пройдено, а сколько осталось,
приближались задом наперед в обратном порядке и о расстоянии говорили,
конечно, но не сразу, а после паузы, нужной для простеньких, но все же
подсчетов. Ну, и так далее и тому подобное. В общем, Калиночка извелся, пока
дошел пешком до своего дома, имевшего, как вдруг выяснилось, серый,
обшарпанный, глухой - то есть без единого окна - торец, на котором белой
краской и высотой в пол-этажа были написаны две цифры и одна буква. Буква -
размером поменьше. 13а - это был номер дома, в котором жил Калиночка, жил и
никогда не видел этой уродливой надписи, сделанной, скорее всего, нетрезвой
рабочей рукой, рукой, принадлежащей какому-нибудь ученику маляра либо самому
маляру третьего или, скажем, четвертого разряда. А не видел он этой надписи,
потому что, когда уходил из дому, упомянутая торцевая стена всегда
оставалась у него за спиной и ему как-то не пришлось обернуться и взглянуть
на нее - Калиночка ходил обычно не оборачиваясь все из-за того же
остеохондроза, - а на обратном пути он проезжал мимо своего дома в
троллейбусе по противоположной стороне проспекта и тоже не видел этой стены.
От остановки же подходил к дому с другого конца, входил в свой четвертый
подъезд и все. Хотя, конечно, за десятилетия, которые Юрий Петрович прожил в
этом доме, он мог бы знать, что написано на стене и какой вид эта стена
имеет. И понятно, что он видел эту стену неоднократно, но, во-первых, раньше
на ней ничего написано не было, а во-вторых, ну не останавливал он на ней
свой взгляд - может быть, скользил по ней взглядом, но не видел. Бывает же
так, когда читаешь, а думаешь о другом. Одну страницу перевернул, другую,
третью - и ничего не запомнил из того, что прочел.
Но то, что когда-то давно эта стена не была такой серой и не имела этой
неряшливой надписи, Калиночка мог утверждать авторитетно, так как что-что, а
уж это он почему-то помнил. Никто не может объяснить, почему человек
запоминает одно и не запоминает другое, гораздо более важное. Отец
Калиночки, например, запомнил и не простил его матери увезенную кровать.
Они, когда поженились, у родителей жить стали - в столице, у дедушки,
значит, Юрия Петровича и у бабушки, которые тогда не были дедушкой и
бабушкой, поскольку Юрий Петрович еще не родился. А когда он родился, его
мать перестала мирно уживаться со своими родственниками по мужу, потому что
жить им всем впятером стало тесно и неудобно. И она решила уехать к себе на
Украину, несмотря на то, что после войны никого у нее там из родственников
не осталось - сестра вернулась туда позже, в пятьдесят пятом, что ли, если и
вообще не в пятьдесят седьмом году. И она списалась с подругой и спросила,
можно ли у них в городе найти жилье и работу, и та ответила ей, что да, при
случае и при желании можно. И мать сказала своему мужу - ты давай,
доучивайся и приезжай к нам, если к тому времени не передумаешь, а мы сейчас
поедем и там устроимся на жительство. И она взяла грудного сына Юру и
собрала самые необходимые вещи, и сказала мужу, что раз неизвестно, где ей
поначалу придется жить и будет ли там какая-нибудь мебель, пусть он отправит
на ее имя кровать багажным вагоном. И муж - отец Юрия Петровича - отправил
свою кровать, а сам спал на полу. Это же начало пятидесятых годов было и
лишнюю кровать он не мог позволить себе купить, будучи студентом вуза. Ну, а
приехав после окончания учебы к ним, увидел он, что кровать стоит в том
виде, в каком он ее отправил, даже не собранная. Не понадобилась она его
семье, поскольку удалось жене снять комнату с мебелью - кроватью, шкафом и
этажеркой. И отец страшно обиделся, сказав, я на полу спал, а тебе, значит,
кровать моя не нужна была. Мать ему говорила, что не могла же она знать, что
ей так повезет с жильем и что не отправлять же было эту кровать обратно в
столицу. И он как будто согласился с ее доводами, но засела у него в памяти
эта невостребованная кровать, и через пятнадцать лет, уходя от них ко второй
своей семье, которая существовала к тому моменту не год и даже не пять лет,
отец сказал матери, что ты никогда ко мне по-человечески не относилась -
кровать заставила багажом отправлять, которая тебе так и не понадобилась, а
я год, считай, на полу спал, простужаясь от сквозняков и болея насморком и
бронхитом.
Вот и Калиночка неизвестно зачем и почему запомнил, что вернулся он
после того, как отработал по распределению обязательные три года ни с чем,
никакой карьеры не сделав, хотя ему и сулили там золотые горы. Но не
получилось. Так осточертел ему маленький грязный городок, каких в Донецком
угольном бассейне было бессчетно. Да и сейчас они никуда, надо полагать, не
делись. А осточертел этот городок Калиночке по совершенно банальной причине:
в те годы Юрий Петрович был молодым и жизнелюбивым человеком, а там не было
у него ничего, кроме работы. Фильмы в кинотеатрах, и то показывали столетней
давности, виденные Калиночкой в детстве и по телевизору и не по одному разу.
Он не переставал удивляться, где, из каких спецзапасников эти антикварные
фильмы брали. В общем, Калиночка доработал свой срок с большим трудом, а в
конце просто считал оставшиеся до истечения срока дни недели, как считают их
солдаты перед демобилизацией. И начальство видело, что все ему до фонаря и
что он ждет-не дождется того дня, когда сможет подать заявление, уволиться и
сбежать. А раз начальство все это видело и все понимало, то, естественно, ни
о какой карьере речи идти не могло и не шло. В первые месяцы попытались его
куда-то там продвигать, на какие-то вакантные должности, и Калиночка
поначалу испробовал заполнить собой несколько таких вакансий, но быстро
заскучал и запросился назад, в рядовые ИТР, чтобы не отвечать за взрослых и
плохоуправляемых людей, которые и сами за себя часто отвечать не могли,
чтобы не ходить к начальству на всевозможные заседания и оперативки, где
обращались с ним - да и вообще со всеми - как с нашкодившими школьниками, а
то и как с преступниками, злоумышленниками или круглыми дураками. Вот Юрий
Петрович и пошел на попятную, думая, что еще успеет начать движение вперед и
вверх по служебной лестнице, успеет где-нибудь в другом месте, более
приспособленном и оборудованном для жизни. Но на деле обычно так не бывает и
тот, кто тормозит в самом начале и тем более дает задний ход, упускает
что-то незначительное, но невосполнимое и чаще всего проживает потом все
свои годы как Бог на душу положит.
С вокзала домой Калиночка приехал в такси, потому как, несмотря на
двенадцать отосланных из города Снежное посылок, вещей у него набралось
много. За три года он оброс множеством всяческих вещей, вещичек и вещиц,
необходимых для жизни, как обрастает ими любой человек, даже самый
неприхотливый и непритязательный. И Калиночка приехал с чемоданом и огромной
неподъемной сумкой. Кроме того, он вез в зеленой безразмерной авоське не
влезшее никуда больше зимнее пальто. И Калиночке прекрасно запомнилось, что
таксист свернул с Калиновой во двор его дома, но у подъезда не остановился,
побоявшись увязнуть в болоте, образованном зеленой водой, которая хлестала
из горла канализационного люка. Поэтому шофер медленно проехал вдоль дома и
свернул налево и только там остановился. Калиночка расплатился с шофером,
дав ему на радостях целую трешку, вынул из багажника свои сумки-авоськи и
поднял голову, и осмотрел стену, поскольку стоял прямо перед ней и
осматривать ему больше было нечего. Стена - он точно это помнил - была
побелена и имела свежий, аккуратный и почти нарядный вид, хотя на улице
стояла осень и дожди шли уже чаще, чем многим того хотелось бы.
Мать встретила его с радостью, правда, и со спокойствием - мол,
приехал, так приехал. Но с ней он прожил недолго, потому что женился
буквально в один день и изменил свою жизнь во всем, в чем можно было ее