Ибрагимов Мирза. Наступит день

   Старый поэт вложил тар в чехол и, ни разу не оглянувшись, побрел к своей белой лошади. Он молча взял ее под уздцы и стал медленно подниматься вверх по склону.
   - Ашуг обиделся! - с сожалением сказал кто-то из крестьян.
   Все повернулись в ту сторону, куда ушел поэт. Несколько человек поспешили за ним, но сердитый окрик Гусейн-хана остановил их:
   - Мне некогда тут время терять. Пошевеливайтесь!
   Курд Ахмед и вернувшийся к этому времени Рагим-ага, холодно попрощавшись с Гусейн-ханом, сели на лошадей.
   - Хорошо ты раскусил хана! - сказал Рагим-ага, когда они отъехали. - Я боялся, что его лживые речи обманут тебя. Нынче все наши главари племен, и образованные и неграмотные, только и кричат о национальной независимости курдов...
   - А на самом деле их занимает только одно - забота о сохранении своей власти над племенами, - перебил его Курд Ахмед.
   - Но народ уже начал понимать это. Если бы вы знали, какое сильное впечатление произвела ваша первая брошюра, когда я прочитал ее в Мехабаде нескольким моим друзьям из племени шагаги! Теперь у нас там прекрасно организована группа, - с гордостью сказал Рагим-ага.
   Рагим-аге, который не любил говорить о себе, показалось, что его слова могут быть приняты как самохвальство, и он продолжал после минутного молчания:
   - Наши тамошние товарищи задумали составить "условия независимости курдского народа". Они хотят напечатать их и распространить не только здесь, но и среди турецких и иракских курдов. Надо же нам добиться наконец объединения всех курдов и создания единого и независимого Курдистана.
   Слушая его, Курд Ахмед думал об огромных препятствиях, которые стоят на пути к осуществлению этой, казалось бы, такой простой естественной цели.
   - История поставила перед нами труднейшую задачу, - сказал Курд Ахмед, желая поделиться своими мыслями с Рагим-агой. - Внутри прогнившие феодальные порядки гусейн-ханы, вовне - английский империализм, турецкие, иранские шовинисты. Нелегко будет объединить восьмимиллионный курдский народ. Но мы должны разрешить эту задачу во имя существования и будущего курдского народа. И лучше начать изнутри - уничтожить существующие взаимоотношения между племенами и родами, установить среди них единство. В этом деле нашими верными друзьями и союзниками явятся трудящиеся персы и азербайджанцы.
   И он рассказал Рагим-аге о вражде и недоверии, которые умышленно насаждают господствующие классы между отдельными народами, помня о существующем еще со времен Римской империи девизе: "Разделяй и властвуй".
   - Если бы Англия не пользовалась этим девизом, разве могла бы она с ее населением в сорок семь миллионов безраздельно господствовать над колониями, имеющими почти полумиллиардное население?
   Рагим-ага был поражен этими цифрами, которые слышал впервые.
   А Курд Ахмед заговорил о том, что одной из причин современных войн как раз и является вопрос о колониях. Он напомнил об исконной вражде между Германией и Англией, Японией и Америкой.
   Поднявшись на вершину перевала, они увидели старого поэта, который ехал по узкой боковой тропинке, и остановились. Тот пришпорил лошадь и подъехал к ним.
   - Славный ашуг, - сказал Рагим-ага, - едемте к нам! Прерванную песню вы докончите у нас.
   - Эх, сын мой! - вздохнул поэт. - Допеть мою песню не трудно. Но кто допоет прерванную песню народа? Немало гусейн-ханов обрывали мою песню на полуслове. Не это сжигает мое сердце, а горе моего народа.
   - Не падай духом, отец! - сказал убежденно Курд Ахмед. - Твое горе найдет исцеление, и ни один человек не посмеет оборвать твои песни, когда их будет распевать единый свободный Курдистан.
   В городе Хое Курд Ахмед попрощался с Рагим-агой и старым поэтом и, пересев в машину, отправился в Тебриз, куда и прибыл в тот же день.
   Тебриз произвел на него сильное впечатление. Этот древнейший город Азербайджана, разоренный за годы тирании Реза-шаха и превращенный в глухое провинциальное местечко, сейчас опять жил кипучей жизнью. От вчерашнего застоя и дремотного спокойствия не оставалось и следа.
   Третьего числа месяца шахривера 1320 года по иранскому солнечному летоисчислению, что соответствует двадцать пятому августа 1941 года, иранскому правительству были вручены поты советского и английского правительств. Они вызвали полную растерянность в иракских правительственных кругах.
   В советской ноте указывалось на то, что правительство Реза-шаха открыло широкий доступ в страну немецким агентам, превратило территорию Ирана в военный плацдарм для немцев, чем создало реальную угрозу для советских границ. Это и вызывает во имя безопасности страны социализма необходимость немедленного вступления советских войск в Иран.
   Тогда Реза-шах отдал приказ по армии оказать сопротивление советским войскам. Но это был жест бессилия внутренне порочного, давно разложившегося режима.
   Тысячи и сотни тысяч людей, стонавших под гнетом нужды и бесправия, с.огромной надеждой прислушивались к грохоту орудий, который все ближе и ближе придвигался к Тебризу, жадно читали листовки, которые сбрасывали самолеты с красными звездами на крыльях.
   Рабочие фабрик и заводов, голодные и бездомные люди, прогрессивные интеллигенты, таившие в груди страстное желание свободы и культурной жизни, собирались в группы, делились мыслями, готовились к действиям. Растерянно метавшиеся по городу полицейские больше их не страшили.
   Немцы в панике бежали, бросая свои фабрики, аптеки, магазины.
   За ними последовали реакционно, настроенные купцы и знать, офицеры, сановники, главари полиции и жандармерии.
   Дорога Тебриз - Тегеран была запружена автомобилями, войсковыми частями, фаэтонами, повозками. Проездная плата стихийно возросла чуть не в стократном размере.
   Курд Ахмед, как и все, возбужденно бродил по улицам, наблюдая жизнь восставшего из мертвых города.
   Выйдя на площадь, он увидел в конце крытого рынка огромную толпу. Небольшой самолет, сотрясая воздух шумом мотора, кружил над площадью. Пролетая, он что-то сбросил. Белые листки, словно птицы, посыпались сверху. Дети, мужчины и даже женщины бросились подбирать их. И каждый, кому это удавалось, озирался вокруг и, не видя полицейского, начинал жадно читать советскую листовку.
   Курд Ахмед посмотрел на часы, пора было идти на собрание тебризских товарищей. Он вышел на единственную в городе асфальтированную улицу проспект Пехлеви - и отправился к зданию городского управления, за которым тесной кучей расположились маленькие глинобитные домики.
   Азер-оглы арендовал здесь небольшой дом из трех комнат с двором и виноградником.
   Садилось солнце, на город спускался тихий, несущий прохладу вечер; голуби, которых очень любил Курд Ахмед и которыми был полон Тебриз, целыми стаями собирались на плоских крышах домов, изредка перелетая с места на место.
   На стук Курд Ахмеда со двора послышался женский голос:
   - Кто там?
   Когда Курд Ахмед назвал себя, женщина скрылась, и вместо нее появился мальчик, который задал тот же вопрос. Курд Ахмед повторил ответ. Тогда вышел сам Азер-оглы и отворил ворота.
   - Приветствую вас, дорогой друг! Добро пожаловать!
   Курд Ахмед пожал ему руку.
   - Вы стали чересчур осторожны, - пошутил он.
   Азер-оглы провел широкой ладонью по вьющимся волосам.
   - После истории с Гамидом Гамиди приходится держать ухо востро.
   Азер-оглы взял гостя под руку и медленно двинулся с ним к дому, рассказывая о Гамиде Гамиди, который был приговорен вместе с семьей к вечной ссылке.
   - Пять месяцев назад приезжал от него человек. Гамиди тяжело болен.
   - А вам удается помогать ему?
   - Да, мне однажды удалось послать ему через знакомого двести туманов. Если Гамиди продержится еще немного, то увидит свое избавление, - сказал Азер-оглы.
   Когда они появились в дверях, находящиеся в комнате поднялись со своих мест. Азер-оглы представил присутствующих Курд Ахмеду, и тот каждому из товарищей пожал руку.
   Здесь были незнакомые, которых он видел впервые, но были и такие, которых Курд Ахмед знал давно. Среди собравшихся были учителя, рабочие кожевенного завода и спичечной фабрики, мелкие торговцы, лавочники, ремесленники.
   Не успел еще Курд Ахмед поздороваться со всеми, как незнакомый ему молодой человек высокого роста, вытирая обильно выступивший на лице пот, быстро заговорил, по-видимому продолжая прерванную речь.
   - Пусть господин Курд Ахмед будет судьей, - повернулся он к вошедшему. - Я утверждаю, что не время сейчас цацкаться и нежничать. Надо действовать решительно: немедленно порвать всякие отношения с Тегераном и образовать свое независимое правительство. Как вы смотрите на это, господин Курд Ахмед? Ведь вы прибыли из центра и лучше нас информированы.
   - Господин не из Тегерана, а из Урмии! - поправил его кто-то.
   - И очень хорошо, что не из Тегерана, - подхватил молодой человек. Все тегеранцы - консерваторы.
   Послышались возражающие голоса:
   - Почему ты считаешь это консерватизмом?
   - Ты, Аскер, хочешь, чтобы мы сейчас же подняли красные флаги и вышли на улицу? А мы говорим: погодите немного, пусть прибудут товарищи из центра: надо правильно оценить обстановку.
   - Вы ошибаетесь, братья мои. Ждать нельзя. Сейчас нет силы, которая вырвала бы из рук крестьян и рабочих красный флаг.
   - Ты забываешь, что есть англичане и американцы! Они ненавидят этот флаг не меньше немцев. Ведь ты не хуже меня знаешь положение нашего несчастного Ирана!
   - Дорогой друг, во-первых, пускай Америка отправляется к себе в Вашингтон и сидит там, а Англия - в Лондон. Почему они должны вмешиваться в наши дела? А во-вторых, здесь не Иран, а Азербайджан! Повернулся удобный момент: жандармерия бежала, полиция бежала, помещики бежали. Давайте соберемся всем миром и создадим свое правительство. А в Казвине поставим караульный пост, чтобы никто не мог сунуть сюда своего носа.
   Аскер говорил с убежденностью, которая не допускала никаких сомнений. Два представителя фабричных рабочих и один из учителей явно склонялись на его сторону.
   Курд Ахмед понимал, что этими настроениями охвачен не один человек, что во весь рост встали и требуют своего практического разрешения важнейшие вопросы будущего государственного строя в Азербайджане, формы социальной жизни, политической судьбы страны.
   - Дорогие братья! - начал Курд Ахмед взволнованно. - Ясно, что начинается новый славный период истории нашей борьбы за свободу и счастье родины. Это вместе с тем и очень ответственный период. Всякая политическая партия должна ставить перед собой такие задачи, которые она в силах разрешить... В настоящий момент первейшая наша задача - создание организации. До сих пор мы действовали в составе десятка человек, и нелегально. Теперь же нам нужна массовая организация, единая организация рабочих, крестьян и всех сторонников свободы. Вот какая задача стоит перед нами сегодня!
   - Вот это правильно! Браво! Вот это я понимаю! - раздались возгласы со всех сторон.
   Ободренный этим, Курд Ахмед продолжал:
   - Выдвинутые вами большие политические вопросы обсудит вся организация и передаст на разрешение народа. Народ и скажет свое последнее слово. В настоящий же момент мы должны помнить, что к нам идет великая освободительная Советская Армия. Она навсегда избавит нас от нацистских интриг и от происков англичан и американцев. На знамени этой армии начертано слово: "Свобода". Давайте подготовим ей достойную встречу! Прежде всего создадим в городе правопорядок. Жандармерия и полиция бежали. Страна оставлена на произвол судьбы. Любые воры и грабители могут воспользоваться моментом...
   - А иностранные радио поднимут кампанию клеветы, - прервал его кто-то.
   - Правильно! - подтвердил Азер-оглы. - Поэтому поручаю тебе, Аскер, установить и поддерживать в городе полный порядок. Составь отряды из рабочих кожевенного завода, спичечной фабрики и других предприятий.
   - Слушаюсь! - вставая, проговорил Аскер, гордый этим ответственным и почетным поручением.
   Когда участники собрания, воодушевленные единодушным решением всех вопросов, собрались уходить, снова послышался взволнованный голос Азер-оглы:
   - Мрачная ночь подходит к концу. Занимающаяся за горой Эйнал-Зейнал заря обещает Тебризу яркое, солнечное утро. Готовьтесь к встрече этого утра, друзья!
   Когда все разошлись, Азер-оглы пригласил Курд Ахмеда к себе. За ужином Азер-оглы заговорил о Фридуне:
   - Надо сделать все, чтобы освободить этого товарища. Потом пришлите его сюда, в Азербайджан. Пусть помогает нам здесь.
   - Пусть только выйдет из темницы, а там посмотрим... - сказал Курд Ахмед после недолгого раздумья.
   - Вы знаете, я имею для Фридуна приятную новость.
   Азер-оглы вышел из комнаты. Через минуту он вернулся с каким-то мальчиком, одетый в новенький костюм, но слабым и бледным.
   - Вы его знаете?
   Курд Ахмед, внимательно посмотрев на мальчика, вспомнил о какой-то давнишней, почти забытой встрече.
   - Ах, Аяз, мой дорогой!: - воскликнул вдруг Курд Ахмед, и обнял мальчика.
   Торопясь и сбиваясь, Аяз рассказывал ему о своих приключениях.
   - Вот что сделал с нами ваш господин! - с гневом сказал он в заключение.
   - Не горюй, Аяз! - сказал Азер-оглы и ласково погладил его по голове. Мы с ними со всеми расправимся, отомстим за все.
   - А как же! - решительно ответил Аяз. - Я сам подожгу их дом!
   Когда Азер-оглы отослал мальчика, Курд Ахмед спросил с удивлением:
   - Как вы нашли его?
   - Дней десять тому назад я ездил в Ардебиль, там у нас тоже сильная организация. На дворе мечети я встретил Гасанали. Нищенствует и так изменился, так постарел, что узнать нельзя. Он мне рассказал, что Аяз тоже ходит в мечеть с нищими и собирает подаяние. Целых два дня я разыскивал его. Наконец нашел и привез к себе. Умный мальчик!
   - Я повезу его с собой в Тегеран, - задумчиво сказал Курд Ахмед. Фридун будет очень рад.
   Наутро Курд Ахмед сел в машину, которую ему достал Азер-оглы, и вместе с Аязом выехал в Тегеран. Мальчик уже не чуждался его, разговаривая с ним, как с родным отцом, и почтительно отвечая на все его вопросы.
   На третий день, грязные и запыленные, они прибыли в Тегеран. Улицы столицы были оживленнее, чем когда-либо.
   Повсюду только и говорили, что об Азербайджане, да о северных провинциях Ирана.
   - Ну что? Как в Азербайджане? - спрашивали Курд Ахмеда встречные.
   По городу ползли всевозможные слухи. Рассказывали о том, что в Тебризе объявлена советская власть, а во всем Азербайджане расстреливают помещиков и аристократов. Распространителями этих нелепых слухов были главным образом бежавшие без оглядки офицеры, помещики, купцы.
   Курд Ахмед поручил Аяза своей сестре и отправился к Ризе Гахрамани.
   Хозяйка сокрушенно сообщила, что от Фридуна все еще нет никаких вестей, рассказала об охватившем весь город беспокойстве, о том, что Риза Гахрамани теперь редко возвращается домой.
   Но, решив сегодня же непременно повидать Ризу Гахрамани, чтобы подробно и точно узнать о положении дел и о товарищах, Курд Ахмед отправился на станцию железной дороги и нашел Гахрамани в депо.
   Был обеденный перерыв, и рабочие, как всегда, расположились прямо на земле, в тени здания. Увидев еще издали Курд Ахмеда, Риза Гахрамани побежал ему навстречу. Они крепко обнялись и расцеловались.
   - Как ты вовремя приехал! - шепнул Риза на ухо Курд Ахмеду.
   Курд Ахмед поздоровался с каждым рабочим в отдельности; с каждым поговорил о житье-бытье. Его поражала бодрость этих людей, которые закусывали на голой земле черствым хлебом да кусочком сыра с луком.
   - Ну как? Готовы? - спросил Курд Ахмед, как бы прочитав в их глазах нетерпеливое ожидание.
   - Готовы! Ждем знака! - почти в один голос воскликнули рабочие.
   Риза Гахрамани сообщил Курд Ахмеду, что Фридун пока жив. Он узнал об этом от Шамсии, она же выпытала это у серхенга.
   - А наладить связь с Фридуном не удалось?
   - Нет, пока это совершенно невозможно. Петля все еще висит у него на шее. Но если удастся сохранить ему жизнь еще на несколько дней, он будет спасен.
   Перерыв на обед кончился, и рабочие направились в депо.
   - Вечером соберемся у меня, - сказал Курд Ахмед, прощаясь с Ризой Гахрамани, которому надо было уже приступить к работе.
   - Хорошо!
   Сделав два шага, Риза Гахрамани, вспомнив о чем-то, остановился и вернулся к Курд Ахмеду.
   - Зайди к Судабе! - шепнул он ему на ухо. - У нее могут оказаться важные новости. Надежная девушка.
   - Зайду. Итак, до вечера! Не опаздывай!
   Курд Ахмед решил до встречи с Судабой повидать Арама, тем более что дом его находился по пути.
   Сам того не замечая, он почти бежал.
   Вечером, когда спала жара, Судаба полила кусты роз в своем крохотном садике и теперь сидела на каменной ограде бассейна.
   После ареста Фридуна его образ неотступно преследовал девушку. Порой в ее ушах звучал даже его голос.
   Судаба любила Фридуна, любила глубоко. Каждое его движение, каждое сказанное им слово открывали перед нею картины нового, чудесного мира. Если бы Фридун никогда не полюбил ее, она все равно готова была любить его до конца своих дней.
   А путь, избранный Фридуном, напоминал ей об отце: он так же отважно боролся за свободу и счастье родины. И теперь этот путь, который привёл к гибели ее отца и которым шел любимый ею человек, стал и ее собственным путем.
   Свобода!..
   При этом слове она представляла себе новый, прекрасный мир, Судабе казалось, что она начала понимать смысл своего существования именно с того дня, когда впервые встретилась с такими людьми, как Фридун, Курд Ахмед, Керимхан Азади, Риза Гахрамани и их товарищи. А все эти хакимульмульки, серхенги сефаи, хикматы исфагани - какие это были корыстные, жалкие ничтожества!
   И в самом деле, для чего они жили? Каков был их идеал? Деньги, деньги и деньги!
   Какое счастье чувствовать себя в рядах тех, кто вступает в смертельный бой с этой грязью жизни, кто стремится уничтожить на всей земле власть денег.
   Девушка так погрузилась в свей размышления, что не сразу услышала осторожный стук в калитку.
   Судаба вздрогнула и вскочила.
   "Фридун?!" - вдруг мелькнуло в ее голове, и она побежала отворять калитку, но распахнув ее, неожиданно увидела перед собой Хакимульмулька и мистера Томаса.
   Глаза Хакимульмулька впились в девушку, и в них пробежал потаенный огонек. А Судаба, как всегда при встречах с отчимом, отвела от него взгляд.
   Они прошли в небольшую гостиную.
   С того времени, как началась война, Хакимульмульк через каждые два-три дня встречался здесь с разными людьми. На этот раз - с мистером Томасом.
   Судаба прошла в кухню и, поставив маленький серебряный самовар, ушла к себе. Она взяла том Низами и принялась перелистывать "Хамсэ". Это была ее любимая книга.
   Особенно увлекали ее страницы поэмы "Искендернамэ", посвященные древней азербайджанской царице Нушабе. Девушка прочла с трепетом:
   Преступника на казнь вели Он в кандалах
   Шагал с улыбкой веселой на устах.
   - Чему ты рад? - его спросил печальный друг:
   Тебе осталось жить минуты, - замкнут круг...
   Ответил тот: - Мой путь недолог к палачу,
   Но жизни всей конец как скорбью омрачу?!
   Эти строки уменьшали ее тоску, звали к жизни и борьбе.
   Но тут Судаба вспомнила о гостях. Надо было позаботиться об ароматном чае и сладостях.
   Мистер Томас, по обыкновению, был олицетворением холодного спокойствия, которое оказалась не в силах нарушить даже война, потрясшая весь мир.
   - О, мерси, леди! - не забыл улыбнуться и поблагодарить Судабу мистер Томас, когда она поставила перед ним стакан чаю.
   Однако Судаба обратила внимание на то, что при ее появлении в гостиной собеседники сразу умолкли. Закрыв за собой дверь, она остановилась. Рассчитывая услышать что-нибудь о судьбе Фридуна, девушка напрягла слух. Но беседа шла о важных государственных делах.
   - Смена династии может повлечь за собой крупные беспорядки, - говорил мистер Томас. - Надвигающийся с севера вихрь может взбудоражить все общество. Начнется борьба за престол. В эту борьбу неизбежно включатся и народные массы. А народ - что поток. Открыть ему выход легко, но направить его по нужному руслу или остановить невозможно. Вот я и боюсь, что этот поток смоет и унесет не только династию Пехлеви, но и многое другое. Вы меня понимаете?
   - Имя Пехлеви настолько ненавистно народу, что его повсюду осыпают проклятьями, - возражал Хакимульмульк. - Только утверждением новой династии можно предотвратить занимающийся пожар.
   - И все же в настоящих условиях нельзя идти на это, - отвечал мистер Томас. - Это означало бы - подлить масла в огонь. Сейчас необходимо поддержать и укрепить положение царствующего дома. Венценосец, - будь он даже грубо обтесанным идолом, - должен внушать народу чувство преклонения. Иначе нам не удастся спасти Иран от опасности коммунизма. Поэтому сейчас необходимо оставить всякие разговоры о смене династии.
   Судаба вошла в гостиную за стаканами; мистер Томас хладнокровно дымил своей трубкой, Хакимульмульк сидел потупившись и быстро-быстро перебирал зерна четок. Судабе казалось, что перед нею сидят палачи ее страны, палачи, убившие Керимхана и заточившие в темницу Фридуна. Дрожащими руками она собрала стаканы.
   - Еще стаканчик, мистер Томас! - поспешил предложить Хакимульмульк. - У Судабы чай так ароматен.
   Когда Судаба вторично подошла с чаем к двери гостиной, мистер Томас продолжал начатый разговор:
   - До сих пор между нами и большевиками стояла железная стена. Теперь она разрушена. В данный момент все мы должны думать об одном: как спасти Иран от надвигающегося на него бедствия. Если мы сумеем сохранить Иран от разложения изнутри до того времени, пока русские и немцы окончательно обескровят друг друга, - победителями будем мы.
   Она не расслышала, что ответил на это отчим, но неожиданно ей послышалось имя Фридуна. С сильно бьющимся сердцем она прильнула к. двери.
   - Не знаю, почему серхеиг Сефаи тянет это дело, - услышала она голос Хакимульмулька.
   - Оба они опасны, - последовал ответ мистера Томаса, - и сертиб Селими и этот негодяй Фридун. Пока не поздно, надо с ними покончить. Иначе они могут доставить нам впоследствии много хлопот...
   Судаба так и не вошла больше в гостиную. Она поняла одно - надо немедленно дать знать товарищам Фридуна. Может быть, еще удастся спасти его.
   Не застав Арама, Курд Ахмед был удивлен.
   - Как я его ни уговаривала, - в тревоге рассказывала мать Арама Ануш, он переоделся и ушел, даже не сказав куда.
   - Не беспокойтесь, мамаша, - стал утешать ее Курд Ахмед, который втайне сам тревожился за товарища. - Когда Арам вернется, скажите, чтобы подождал меня.
   Курд Ахмед направился было к Судабе, но неожиданно возле него остановилась машина, из которой высунулась Шамсия. Девушка была расстроена. Пригласив Курд Ахмеда в машину, Шамсия повезла его к себе.
   Узнав от девушки, что Хикмат Исфагани все еще в заключении, Курд Ахмед был поражен.
   - Ничего не понимаю! Мир перевернулся вверх дном!
   - Это все дело рук проклятого шаха, - с сердцем сказала Шамсия. - Да прекратит аллах род этого изверга! В стране не осталось ни одного счастливого человека. Не осталось ни одного дома, которого бы он не разрушил. Но скоро рухнет и его кровавый трон. Говорят, что шах это чувствует и все свои капиталы перевел уже в английские банки. А сам готовится к бегству. Ах, увидать бы, как его труп волочат по улицам Тегерана!
   Долго сетовала и проклинала шаха Шамсия, потом стала рассказывать Курд Ахмеду о своих личных делах.
   Задержавшись у нее, Курд Ахмед не успел зайти к Судабе, - ему во что бы то ни стало надо было повидаться с Арамом. Тот уже ждал его. Два друга горячо обнялись.
   - Ты ведешь себя неосторожно! - упрекнул Курд Ахмед своего молодого друга. - Выходишь один в город. Можешь попасться, а мы ничего не будем знать.
   Арам, многие месяцы проведший в четырех стенах, пожаловался на тоску и одиночество.
   - Не выдержал и решил пройтись. И не раскаиваюсь. Глядя на людей, мне думалось, что наконец-то приближается долгожданное светлое утро.
   - И это здесь, в центре деспотии, в логове лютого зверя, где люди все еще стараются таить свое возмущение, боясь выдать себя... А вот в Азербайджане и Курдистане действительно уже гуляет по улицам первый вольный ветер. Выйдем, Арам, но только будь осторожен. Переоденься, надень черные очки, предложил Курд Ахмед.
   Это предложение обрадовало Арама. С юношеской резвостью надвинул он широкополую шляпу, нацепил очки и, взяв в руки трость, прошелся перед Курд Ахмедом.
   - Ну как?
   - Замечательно! - похвалил тот.
   Они вышли.
   Спускались сумерки. Движение на улицах затихло. То и дело проходили патрули с ружьями на плечах, напоминая еще о существовании центральной власти.
   Курд Ахмеда и Арама привлек разговор двух горожан. Очевидно, это были случайно встретившиеся на улице знакомцы, которые спешили каждый по своему делу. Говорили они взволнованно и громко. По выговору легко можно было узнать в одном из них керманца, а в другом тебризца.
   - Мы выезжаем завтра. Уже и вещи упакованы.
   - А куда? В Лондон?
   - Нет, пока в Исфаган... А там видно будет.
   - Значит, удираете?
   - А что, по-твоему? Сидеть? Не слыхал, большевики захватили уже Казвин! Да они уже и под Киреджем! А ты разве остаешься?
   - А мне зачем бежать? Хозяин все имение на меня оставляет.
   - А я думал, что и ты в Лондон собрался.
   - Эй, сын тебризца, не издевайся надо мной! Прощай!..
   И они побежали каждый своей дорогой.