Ильин Андрей. Универсальный солдатик

   И так это и выглядело. Иванов стоял на коленях против входа в комнату и мотал из стороны в сторону пистолетом и мотал головой. В ушах его гулко лопались медные пузыри.
   Но Иванов сделал то, что не должен был делать, то, на что товарищ Максим не рассчитывал. Он, потеряв равновесие, сделал шаг в сторону. И сделал еще один. Сделал два шага, которые спутали весь расклад...
   Расшвыривая и ломая вещи, полицейские наконец преодолели завал и, страхуя друг друга, ворвались в квартиру. Они сразу увидели лежащих на полу своих товарищей, увидели заложников, увидели стоящего против них на коленях Иванова и не увидели лежащего за баррикадой товарища Максима.
   Согласно инструкции, они должны были крикнуть: “Бросай оружие!”, но они ничего не крикнули. Потому что озлобились и потому что боялись. Боялись угодить в графу “Потери”. Первый выскочивший на Иванова полицейский увидел направленное на него оружие и, не долго думая, нажал на спусковой крючок автомата. Короткая очередь выплеснулась из ствола, выбила из рук Иванова оружие и отбросила его назад. Но не все пули достались Иванову, одна, шальная, пролетевшая мимо него, ткнулась в лежащее на полу тело. В тело товарища Максима.
   Если бы Иванов не сделал те два шага или если бы не стоял на коленях, то ничего бы не произошло. Но Иванов стоял на коленях и сдвинулся на два шага, что изменило траекторию полета пуль.
   Товарищ Максим вскрикнул, вскинулся и рухнул на пол. Уже мертвый рухнул.
   Не повезло товарищу Максиму, он снова перехитрил себя. Второй раз. И последний раз, ..
   Набежавшие полицейские подскочили к Иванову, выбили из его рук пистолет и навалились сверху, ожидая сопротивления.
   Но Иванов не сопротивлялся.
   — Похоже, готов, — сказал кто-то. Иванова перевернули и открыли ему глаза.
   — Нет, вроде жив.
   Иванов был жив, хотя и был ранен. Пули попали ему в плечо и правую сторону груди. Генерал Трофимов в этом случае сказал бы: “Везет дуракам — пять пуль в башку, но мозг не пострадал”. Но это было не везение, это была логика боя. Просто когда видят направленное в лицо оружие, стреляют по руке, удерживающей оружие. Куда и стрелял полицейский, с целью лишить возможности противника нажать на спусковой крючок.
   — Давай сюда врачей. Срочно!
   Бой был закончен, и вместо инстинкта самосохранения заговорили параграфы служебных инструкций. Согласно которым нужно было приложить максимум усилий для спасения жизни пострадавшего. В том числе пострадавшего преступника.
   В квартиру, опасливо оглядываясь, поднялись медики, вкололи Иванову обезболивающее, положили на носилки и понесли в машину. Не одни понесли. Их сопровождал эскорт полицейских, по трое с каждой стороны носилок. Потому что раненый был не просто раненым, а был Ивановым.
   Вслед за Ивановым вынесли трупы полицейских — троих из квартиры и одного с улицы. Их засунули в длинные пластиковые мешки, застегнули молнии и понесли к труповозкам.
   Эти носилки никто не сопровождал, перед этими носилками все молча расступались.
   — Шестьдесят один, — тихо прошептал Пьер Эжени, когда печальная процессия проходила мимо.
   — Что шестьдесят один? — не расслышал стоящий рядом Карл Бреви.
   — Пятьдесят пять плюс шесть получается шестьдесят один.
   — Почему шестьдесят один? Пятьдесят девять, — сосчитал Карл Бреви черные мешки.
   — Еще снайпер, который был раньше, — напомнил Пьер. — И труп на четвертом этаже.
   — Его тоже он?
   — Он. Там кругом отпечатки его пальцев.
   — Тогда шестьдесят один, — согласился Карл Бреви.
   — Но теперь все, — жестко сказал Пьер Эжени. — Теперь счет закончен...
   На ближайшем перекрестке пути убийцы и его жертв разошлись. Блаженно улыбающегося под действием наркотиков Иванова понесли направо к машине “Скорой помощи”. Полицейских в мешках — налево.
   Иванов опять вышел сухим из воды. В который раз вышел. И опять разменяв свою жизнь на пять чужих.
   Но теперь все... Теперь уже точно — все!..

Глава 50

   В монтажной царил напряженный хаос. Вечерние новости должны были пойти в эфир через четверть часа, а между новостным блоком и культурой образовалась дырка. Обычно там шел столь любимый зрителем криминал, но сегодня как назло в стране никого не застрелили и не взорвали.
   Вернее, одного взорвали, но потом оказалось, что он отделался легким испугом, и сюжет пришлось срочно вырезать.
   — Тоже мне киллеры, мать их!., работать разучились! — возмущался выпускающий редактор. — Ты посмотри, может, там что-нибудь еще есть, хоть даже бытовуха? Может, кто-нибудь кого-нибудь зарезал или отравил, желательно не меньше двух.
   — Нет, — виновато развел руками редактор. — Только два пьяных мордобоя, и то вчерашних.
   — Вот невезуха! — совершенно расстроился выпус — Вот невезуха! — совершенно расстроился выпускающий редактор. — На хрена мне этот мордобой? Мордобой каждый день под окнами видеть можно, для этого не надо телевизор иметь...
   Вечерний зритель рисковал остаться без картинки свежих трупов.
   — Может, возьмем что-нибудь у них, — кивнул в стену выпускающий редактор.
   На максимальной скорости промотали новости СКК, где все взрывалось, падало, рушилось, стреляло. Работают же люди — любо-дорого посмотреть...
   До эфира оставалось десять минут.
   — Стоп! Что это?
   — Заложники в Париже.
   — Сойдет! Пусть видят, что у них там тоже не сахар. Врезай сразу после сюжета о выставке цветов...
   В вечерних новостях, сразу после рассказа о выставке цветов в Голландии, первый канал показал короткий сюжет о захвате в центре Парижа заложников. Только когда сюжет уже шел, сообразили, что разговор идет о русском преступнике. Понять что-либо еще из “картинки” было невозможно — туда-сюда бегали, бестолково суетясь, полицейские и пожарные, спускались с крыши на веревке люди в черных комбинезонах, что-то, размахивая руками, объясняли в кадре французские чиновники. Но в самом конце дали трех — секундный стоп-кадр лица преступника.
   — Так это тот мужик, про которого была передача, — узнал кто-то. — Ну еще когда брали интервью у этого... у Шерлока Холмса.
   — Точно! — разом вспомнили все. Потому что та передача неожиданно получила хорошие рейтинги и о ней несколько раз упоминали на оперативках.
   Запахло сенсацией.
   Сюжет СNN просмотрели еще раз и высеяли из эфира все, что касалось захвата заложников в Париже.
   Довольно быстро выяснилось, что происшествие в Париже снимало не только СNN, потому что один из центральных каналов анонсировал эксклюзивную съемку захвата русского гангстера в Париже. А Московский канал показал передачу, где сравнивались достоинства и недостатки двух столиц, объективно складывающиеся не в пользу Парижа, где гвоздевым сюжетом был репортаж о захвате заложников, на две трети смонтированный из кадров, снятых СNN.
   Сюжеты перекатали на пленку.
   Заодно подняли и переписали фрагменты передач с участием следователя Старкова, где упоминалась фамилия Иванова.
   Смонтировали черновую “болванку”.
   Получилось забористо — русский бандит новой формации (немного публицистики не помешает), об опасности которого в свое время предупреждал не менее известный сыщик по кличке Шерлок Холмс (преемственность героев и поколений), захватил в Париже (замечательно, что не в Улан-Удэ) заложников (что очень актуально), отказался сдаться в руки французской полиции (русский характер), несмотря на призывы жены и родственников (немного мелодрамы), и даже, кажется, кого-то успел пристрелить (можно вмонтировать несколько батальных сцен)... Налицо все атрибуты зрительского успеха — бандит и противостоящий ему милиционер (для мужской аудитории), любящая жена и плачущие родственники (для женщин), стрельба и кровь (для подростков), Париж (для бедных россиян и для рекламы туристических фирм).
   “Болванку” с заявкой предъявили продюсерам.
   — Все классно, — оценили материал продюсеры. — Нам давно нужен новый герой и антигерой, — не уточняя, кто есть кто. — Особенно важно то, что мы утрем нос нашим конкурентам. Каким числом они анонсировали передачу?
   — Двадцать первым.
   — Замечательно, наша передача должна выйти двадцатого. Будем считать это ответом за телепузиков.
   — Но мы не успеем?
   — Не успеете — напишете заявление об уходе...
   В телевизионных войнах все, как в настоящих, — кто первым бьет, тот и побеждает. А личный состав не в счет, личный состав — “пушечное мясо”, которое обязано выполнить приказ, чего бы это ни стоило.
   — Одной нарезки будет мало! — категорически заявил режиссер передачи. — Нужен живой материал, нужен герой.
   Герой был недостижим, потому что сидел во французской тюрьме.
   — Ну тогда давайте хотя бы этого, как его... Шерлока Холмса...
   К Старкову домой прибыли сразу два редактора с предложением принять участие в передаче. Старков был уже опытный телевизионный волк и задавал вопросы по существу.
   — Запись или прямой эфир?
   — Запись.
   — Кто будет работать, кроме меня?
   — В каком смысле? — растерялись редакторы.
   — Ну там министры, депутаты, члены правительства? С кем я буду общаться в студии?
   — Вы один.
   — Значит, соло, — удовлетворенно кивнул Старков. — Сколько?
   — Пятьдесят, — ответили редакторы, поняв, что имеют дело с опытным человеком, — у.е.
   — Сколько? — удивленно переспросил Старков. — Это несерьезно! Я на мелких интервью больше возьму!
   — Но это Первый канал! У нас самая большая зрительская аудитория. И, значит, раскрутка, рейтинги... У нас олигархи бесплатно соглашаются!
   — То олигархи, а то я. Они могут себе позволить бесплатно — им деньги не нужны. А мне — нужны. Мне машину давно пора менять. И гараж!
   — Хорошо — семьдесят пять.
   — Сто пятьдесят.
   — Сто!
   — Ладно, уговорили — сто! — Когда запись? — по-деловому спросил Старков.
   — Завтра.
   — Завтра, завтра, — забормотал Старков, соображая, что у него запланировано на завтра и вытаскивая свой ежедневник. — Сейчас посмотрю, есть ли у меня завтра окна, — раскрыл блокнот. — Утром брифинг с первым заместителем министра, встреча с личным составом в Школе милиции, интервью на радио... Если только втиснуться между Школой милиции и радио. Часа вам хватит?..
   В студии Старков держался уверенно и раскрепощенно.
   — Где у вас тут гример? — спросил он. Крикнули гримера.
   — Поправьте здесь и здесь, — показал Старков. — И подведите немножко под глазами...
   Гример, стал обрабатывать лицо новоявленной звезды.
   — Так вас устраивает?
   — Да, так нормально. Спасибо. Операторам он тоже дал ЦУ.
   — Сбоку, пожалуйста, не снимайте, у меня профиль нефотогеничный. Или дайте на левую сторону тень...
   Запись прошла гладко. На этот раз ведущего не интересовали коррупция в правоохранительных органах и новые методы, применяемые сыщиками в борьбе с преступностью, его интересовал Иванов. Только Иванов.
   — Вы действительно считаете, что это преступник нового типа? — спрашивал он.
   — Безусловно! — рубил с плеча Старков. И загибал перед камерой пальцы: — Пять трупов на Агрономической, четыре на Северной, четырнадцать в Федоровке...
   — Четырнадцать?! — заинтересовался ведущий, акцентируя внимание зрителей на цифре и делая вид, что впервые слышит о том, что случилось в Федоровке.
   — Да, четырнадцать! — подтвердил Старков. — Четырнадцать трупов, как с куста.
   — Неужели один человек способен убить четырнадцать человек, — поразился ведущий. — Это какая-то фантастика!.
   — Обычный человек, конечно, нет. Обычный человек не способен даже курицу зарезать. Но мы имеем дело с не просто людьми, а с преступным элементом, для которого жизнь человека ничего не стоит. Помню, в семьдесят втором я расследовал дело некоего Васютова, так вот он убил и съел свою мать и своего отца. Причем семья у него была интеллигентная, мальчика воспитывали очень хорошо, и съел он их культурно, с помощью вилки и ножа...
   Обычно история с Васютовым шла на ура и вызывала бурный интерес аудитории и звонки зрителей в студию. Но на этот раз Васютов никого не интересовал.
   — Да, да, это очень интересно, — сказал ведущий. — И мы обязательно вернемся к этой теме. Но не сейчас. Сейчас меня интересует Иванов. Он действительно убил четырнадцать человек? Сам убил?
   — Да ему человека прикончить, что вам яичницу поджарить, — уверил Старков. — И даже проще — раз — и готово!
   — Но ведь жертвы должны были сопротивляться? — пытался докопаться до истины ведущий.
   — А кто вам сказал, что они не сопротивлялись? Еще как сопротивлялись, — заверил Старков. — Это же не просто жертвы были, а матерые уголовники! Но Иванов их все равно уделал... простите, лишил жизни.
   — Как? Каким образом? — напирал ведущий, вытягивая из Старкова столь любимые зрителем подробности.
   — Ну, значит, он связанный был, — начал вспоминать, как все происходило Старков. — Но каким-то образом развязался и сразу ударил одного кулаком вот сюда и тут же другого сюда, а потом ка-ак...
   — Нет, так зритель ничего не поймет, — расстроенно сообщил, останавливая размахивающего кулаками Старкова, ведущий. — Но мы провели собственное расследование и, чтобы разобраться, возможно такое или нет, попытались реконструировать те памятные события с помощью заслуженного мастера спорта по самбо, трехкратного чемпиона мира по древнеславянскому рукопашному бою, обладателя черных поясов и кимоно, подаренного монахами монастыря Шаолинь Солодкова Виктора Алексеевича. Прошу приветствовать.
   Зрители в студии захлопали. Звукооператоры врубили фонограмму бурных аплодисментов.
   — Сейчас вы получите уникальную возможность увидеть, как все происходило. Прошу!
   В студию вбежали две дюжины молодых ребят в спортивном трико. И вошел дублер Иванова.
   Он поклонился ведущему, поклонился зрителям, поклонился камерам, жутко вскрикнул: — “Я-а-а!..”, — принял стойку и начал крушить и стучать об пол ни в чем не повинных молодых людей в трико, вышибая из них дух. Поджидавшие “убийцу” юноши рушились как подкошенные и, выждав секунду, на четвереньках отползали в сторону, чтобы дать возможность другим статистам подойти и удобней встать для броска. В три минуты заслуженный мастер спорта перебил всех и с большим трудом был остановлен возле трибун со зрителями.
   — Как видите, это не фантазия, это действительно было так, — поздравил ведущий зрителей с успешным завершением эксперимента.
   — Он смог это сделать!
   И на огромном мониторе и на голубых экранах появилась фотография Иванова из личного дела.
   Зрители снова зааплодировали. Тому, что Иванов смог убить четырнадцать человек.
   — Теперь я хочу пригласить сюда еще одного участника передачи, бывшего свидетелем недавних событиqa, которые освещало СМК. Прошу!
   В студию втолкнули двоюродного брата Иванова.
   — Что вы можете сказать зрителю? — дал ему слово ведущий.
   — Что могу сказать?.. Я много что могу сказать...
   — Нас интересует ваш брат Иванов.
   — Ну что... Хочу сказать, что мой братан — настоящий мужик! Вот такой мужик! — поднял большой палец. — Этот, как его, Робин Гуд.
   Ведущий изобразил на лице недоумение.
   — Он же это... он только ментов и бандитов мочил, которых за дело. А просто народ он не трогает, — сообщил двоюродный брат.
   Зрители на всякий случай захлопали в ладоши.
   Образ Иванова получил новое неожиданное толкование.
   — То есть вы хотите сказать, что он не преступник? — подлил масла в огонь ведущий.
   — Какой преступник?! Преступник тот, кто за два доллара паленую водку продает! Или там детишек с бабами мочит. А мой братан, он ребенка пальцем не тронет, он только бандитов, которых не он, которых менты должны... вместо того чтобы честных тружеников, за здорово живешь, по почкам! — ударил себя в грудь двоюродный брат. — Он за них, как папа Карло, а они на него бочку катят! Он же, как этот — как санитар леса. Ему памятник надо вот та-акой! Или в министры. Да кабы Ванька министром стал, он бы всю эту мразь враз к yогтю сделал! Как Сталин.
   — Ну, это вы хватили! — покачал головой ведущий.
   — А чего? Они одно дело делали — Ванька и Иосиф Виссарионыч.
   — Да, но ведь он еще, кажется, убил кого-то в Париже, — возразил ведущий.
   — Кого убил? — вскинулся двоюродный брат. — Французиков?.. Я вас умоляю!.. Так им и надо! Ты знаешь, как меня их менты там отделали? Знаешь?!. Ты глянь! — двоюродный брат выдернул из штанов и задрал к подбородку свитер. — Нет, ты глянь, — видал синяк!.. А ниже! Ниже показать?
   — Нет, нет, не надо, мы верим, — забеспокоился ведущий.
   — Да я бы тех французиков сам, собственными руками!.. Только я не могу, кишка у меня тонка, а братишка может! Он — герой. Он их там знаешь, скока положил! У-у!
   — Но за что? — задал вопрос ведущий.
   — Как за что? — удивился двоюродный брат. — А хоть за их Наполеона?! Ты знаешь, сколько он наших ребят почикал? И каких ребят! Что же им прощать; паразитам?
   — Так это когда было! — сказал ведущий.
   — Ну ты даешь, брателло! — ахнул брат. — Твои, видать, тогда в Сибири отсиделись, а наши на Смоленщине были. Они знаешь, как от этих лягушатников хлебнули. Во — хлебнули, по самое горло! Вот Ванька, видать, им и припомнил. И правильно сделал! Тем более что не он начал, они сами первыми полезли. Ну вот и получили!..
   — Хочу пригласить сюда еще одного свидетеля этих взбудораживших Францию событий. Близкую родственницу Иванова — его жену.
   — Верку, что ли? — сморщился двоюродный брат. — Она вам сейчас тут такого наплетет...
   Камеру перевели на присутствующих в студии зрителей, которые дружно захлопали в ладоши.
   Воспользовавшись моментом, к двоюродному брату подскочили два дюжих монтировщика и, ухватив под руки, потащили с площадки.
   — Вы чего? Я еще не все сказал! Вы чего?! — возмущался брат. — А ну тащи меня обратно!
   Но микрофоны были отключены.
   В кресло против ведущего села жена Иванова.
   — Говорят, вы были в Париже? — заинтересованно спросил ведущий.
   — Ой, да, была! — блаженно расплылась жена Иванова. — Только сегодня прилетела. Мне там Лувр показали и Сену...
   — Но вы там, кажется, были по делу? — перебил женщину ведущий.
   — Я?.. Ах, ну да, я забыла... Там же Ваня, сокол мой ясный, такого натворил, уж такого... — заплакала женщина. — Ванюшечка мой! Миленький!.. Да кабы не он, разве бы я попала в Париж? И к вам сюда? Лютик мой голубоглазый! На кого ты меня покину-ул!
   Женщины на трибунах достали платки и промокнули выступившие слезы.
   — Как я вижу, вы любите своего мужа? — констатировал ведущий.
   — Как же его не любить, родненького моего? Люб-лю-ю-у! Уж как люблю-у! — завыла жена Иванова. — И как он там без меня-а-а, сердешный! Может, обижают его французы те!.. Не кормят, не пою-ут! Мне бы только обратно в Париж попасть, хоть на недельку, да чтобы одним глазком взглянуть на миленка моего! Ой да кто бы меня туда отвез-то! — опять и очень искренне завыла женщина.
   — Но ваш муж, кажется, преступник, убийца? — напомнил ведущий.
   — Кто? Ванюша? Да он никогда кошки не тронул! Он даже тараканов сам не давил, меня кричал! Ну, может быть, только если его сильно обидели... А чтобы первым ударить — да ни в жизнь! Лапушка моя-а!
   Ведущий тоже промокнул слезы.
   — Мы решили помочь вам, — сообщил ведущий. — Нашлись добрые люди, спонсоры, внизу вы видите телефоны их коммерческого отдела, которые согласились оплатить вашу поездку к мужу.
   — Правда? — очень искренне удивилась женщина. — Голубь мой ясноглазы-ый! Соколик мо-ой!
   — Кроме того, они предоставляют билеты на самолет и номер в пятизвездочном отеле в пригородах Парижа с видом на Эйфелеву башню герою нашей сегодняшней передачи, отечественному Шерлоку Холмсу, следователю Старкову.
   Старков помахал рукой. Зрители захлопали в ладоши.
   — И предлагают всем желающим совершить увлекательный тур в столицу Франции с посещением Лувра, кабаре Мулен-Руж и мест, где бывал Иванов, в том числе подъезда дома, где происходили события, которые потрясли Европу.
   Долгие, продолжительные аплодисменты.
   — Но на этом мы не ставим точку, мы ставим вопрос, — многозначительно сказал ведущий, — кто он, Иванов — злой гений современности, маньяк, совершивший преступления, пред которыми блекнут деяния, совершенные небезызвестными Ленькой Пантелеевым и Чикатило, или новый Робин Гуд?
   Кто он? Кто?!.

Глава 51

   — Кто стрелял в снайпера? — наверное, уже в тысячный раз спрашивал Пьер Эжени. — Кто?
   — Кто стрелял в снайпера? — как заводной повторял переводчик. — Скажи, кто стрелял в снайпера?
   — Не я, — отвечал Иванов. — Честное слово, не я! Ну не я!..
   Переводчик переводил.
   — А кто?
   — Он! Все — он.
   — Кто он?
   — Товарищ Максим.
   — А в полицейских?
   — Тоже не я. Тоже товарищ Максим.
   — Один?
   — Один!
   Ответы звучали малоубедительно. Хотя бы потому, что противоречили свидетельским показаниям, актам экспертиз и здравому смыслу. Иванов был взят на месте преступления, взят с поличным, с пистолетом, из которого за несколько секунд до того были убиты четыре полицейских и на котором были обнаружены отпечатки пальцев Иванова и не было пальцев второго русского.
   — Сейчас я приглашу сюда полицейских, участвовавших в операции, и в вашем присутствии допрошу их, — предупредил Пьер Эжени. После чего задал еще один непривычный уху русского зэка вопрос: — Вы согласны?
   Иванов судорожно кивнул.
   В кабинет вошел первый полицейский.
   — Вы видели этого человека? — спросил Пьер, по — казывая пальцем на Иванова. Полицейский посмотрел.
   — Да, узнаю. Это преступник, который взял заложников.
   — Вы уверены?
   — Уверен.
   — Что он делал, когда вы оказались в помещении?
   — Он стоял на коленях, вот так, чуть боком, — стал вспоминать полицейский. — В руках у него был пистолет.
   — Куда он был направлен?
   — В нас. Поэтому мы вынуждены были в соответствии с инструкцией открыть огонь, — на всякий случай сказал полицейский.
   — Как, по вашему мнению, имел ли он целью убить вас или только пугал?
   — Ни черта себе пугал! — возмутился полицейский. — Он до этого там четверых наших до смерти напугал! И нас тоже хотел! И убил бы, если бы мы первыми выстрелить не успели...
   Все следующие полицейские показали то же самое.
   — Как вы это можете прокомментировать? — поинтересовался Пьер Эжени у Иванова.
   — Ну не я стрелял, не я!.. — привычно заканючил тот. — Я правду говорю.
   — Тогда кто? — жестко спросил Пьер Эжени.
   — Ну я же говорю — он, товарищ Максим!.. Тьфу, заладил!..
   — Хорошо, тогда объясните, почему патологоанатомы обнаружили на слизистых оболочках глаз и в носоглотке этого вашего Максима следы воздействия слезоточивого газа, а ваши глаза и носоглотка чистые?
   — Так это просто! — обрадовался Иванов. — Я же в маске и очках был!..
   — Зачем в маске и очках? — быстро спросил Пьер, потому что посчитал, что преступник проговорился.
   — Ну, чтобы не плакать...
   — А не плакать, чтобы иметь возможность прицельно стрелять! Так?
   — Не... Это не я, это все он!
   — Да как же он, если его глаза были полны слезоточивого газа! Если он мушку увидеть был не способен! Как он мог стрелять?!
   — Не знаю. Может, он зажмурился...
   Никогда еще Пьеру Эжени не попадался такой тяжелый подследственный! Ему акты экспертиз — а он чуть не плачет. Ему очную ставку — а он глазами хлопает. Другой бы сто раз сознался, а этот — ни в какую!
   Следующими свидетелями были заложники, которые в один голос утверждали, что главным был Иванов.
   — Он, он! — наперебой орали они, испуганно шарахаясь от Иванова к дальней стенке. — Тот хороший был, а этот плохой. Этот гангстер! Тот нас жалел, а этот заставлял его нас связывать и пальцы отрубил!
   — Я отрубил?! — совсем ошалел Иванов.
   — Ты!.. Он! Мы точно знаем! А когда тот не хотел его слушать, этот его бил. По лицу. И еще пинал...
   Тут свидетели маленько приврали, что было простительно, если вспомнить, что им пришлось пережить.
   — За что вы били своего соучастника? — спросил следователь.
   — Я не бил!
   — А свидетели утверждают, что били!
   Иванов аж задохнулся от обиды. Ну что за дураки — ничего не понимают! Им говорят, что не бил, а они бил! Ну как им объяснить?
   — Понимаете, он сам мне сказал... Я руки выставил, а он — раз, ударился об них и отлетел, — понес уже совершенную чушь Иванов.
   Многие из находившихся в кабинете полицейских заулыбались.
   — Ах, вот в чем дело! Это, оказывается, не вы его избивали, это он вас избивал — ударами лица по кулакам? — не удержался, съязвил Пьер.
   — Ну да, конечно! — обрадовался, что его наконец. поняли, Иванов.
   Кто-то за спиной следователя прыснул в ладонь. Ну фантазер! Это ж надо такое придумать!
   — А потерпевшего на четвертом этаже кто застрелил?
   — Тоже он!
   — А двух потерпевших до него?
   — Снова он.
   — Да? Но отпечатки пальцев там нашли почему-то ваши! А пули, извлеченные из тел погибших, были выпущены из пистолета, из которого вы впоследствии убили пятерых полицейских и которым, по показаниям свидетелей, грозили своему соучастнику!
   — Я?!.
   — Вы! И еще вас опознала женщина, у которой вы убили мужа через окно спальни и которая видела вас болтающимся на веревке, спущенной с крыши, с пистолетом в руке! — уже почти кричал Пьер.
   — Да вы что? — искренне удивился Иванов.