Ильин Андрей. Универсальный солдатик

   Но уснуть не мог. На улице рычали и сигналили машины, оглушительно бухали подъездные двери, ревели дети, на которых орали их мамаши...
   Бардак!..
   Старков в отчаянии сел на кровати и сидел почти до восьми часов. Как это ужасно, когда спешить некуда...
   Потом он поджарил и съел яичницу и включил телевизор, где симпатичные дикторы бархатными голосами рассказывали об очередной кровавой разборке. На экране мелькали знакомые лица соседей по этажу и общим оперативкам, толкущиеся возле трупа и гоняющие чересчур назойливых телевизионщиков.
   “Надо во двор, что справа, кинологов запустить, — автоматически подумал Старков, — он проходной...”
   Но тут же одернул себя. Какой к черту двор... Пенсионер он...
   И переключил канал.
   Но там тоже показывали трупы и милицейские машины.
   Ну жизнь... Что дома, что на работе...
   Старков плюнул и выключил телевизор. И взял в руки газету.
   Так, а что у нас там хорошего?
   Ничего хорошего.
   Под колонной наших войск рванул мощный фугас. За что наши ошибочно отбомбились по ближайшей деревне. По поводу чего ближайший блокпост подвергся нападению неизвестных. И пришлось проводить масштабную зачистку.
   Н-да...
   А что в частной жизни?
   Этого пристрелили, того взорвали, тех посадили, потом выпустили, после чего все равно пристрелили.
   Остается культура.
   Первую премию получил боевик...
   Грустно.
   Старков бросил газету и вышел на балкон понаблюдать за жизнью двора, потому что раньше ее не видел. Не до того было.
   Ту иномарку наверняка угонят, слишком она неудачно стоит. А если кто-нибудь надумает прихлопнуть кого-нибудь из живущих вон в том подъезде, то он наверняка встанет вон в ту нишу справа от двери...
   Просто понаблюдать за жизнью тоже не получалось.
   Тоска...
   Потом зазвонил телефон.
   — Старков?
   — Я! — обрадовался Старков, узнав голос своего непосредственного начальника. То есть бывшего начальника.
   — Слушай, Старков, не в службу, а в дружбу...
   Может, дело какое... Хоть даже изнасилование на бытовой почве...
   — Тут такое дело... Журналюги меня достали. Вконец. Желают материал о сыскарях сделать. Позабористей. Вот я и подумал — может, ты им на это дело сгодишься?
   — Так ведь я уже не работаю.
   — В том-то и дело. Я тех, что работают, светить не могу. Сам понимаешь, им это ни к чему. А тебе терять нечего, ты не у дел. Встретишься, расскажешь им что-нибудь из своей богатой практики. Ну что, выручишь?
   Журналистов Старков, как и все сыскари, не жаловал. Вечно они суют свои носы в чужие дела.
   — Может, лучше Егорова попросить?
   — Нет, Егоров не подойдет. Он без бутылки говорить не станет. А после бутылки не сможет. Давай, выручай, Федорович, на тебя вся надежда!
   Пришлось выручить.
   Журналист оказался очень даже ничего, потому что оказался не журналистом, а молоденькой и очень симпатичной журналисткой.
   — А вы действительно известный сыщик? — с порога уточнила она.
   — Я?.. Ну, не то, чтобы...
   — А полковник сравнил вас с Шерлоком Холмсом.
   — Меня? — поразился Старков.
   — Вас.
   — Ну, не знаю...
   Ну, полковник, ну, удружил!
   — Вы, наверное, неправильно его поняли. Он, наверное, имел в виду, что со времен Конан Дойла методы ведения следствия сильно изменились и сегодня Шерлок Холмс вряд ли бы смог работать даже рядовым опером.
   Оживившаяся журналистка стала что-то быстро записывать в блокнот.
   — Что вы пишете?
   — Про Шерлока Холмса. Ваше утверждение, что он не дотягивает до современного рядового опера, будет интересно читателю.
   — Погодите, это я сказал так, в целом...
   — Но ведь вы действительно считаете, что герой Конан Дойла безнадежно устарел и вряд ли бы мог противостоять современному криминальному беспределу?
   Старков совершенно растерялся. Черт его дернул ляпнуть про Шерлока Холмса...
   — Я не это хотел сказать... Я хотел сказать... Вот что, вы лучше задавайте мне вопросы, а я буду на них отвечать, — предложил следователь перейти на более привычный ему стиль общения.
   — Тогда я попрошу рассказать о каком-нибудь деле из вашей практики. О самом трудном деле.
   Старков задумался. Самым трудным в его практике делом было расследование аморального поведения кандидата в члены партии старшего лейтенанта Гришуткина по поручению секретаря первичной парторганизации шестнадцатого ОВД в семьдесят пятом году. Но это читателю будет вряд ли интересно.
   — Может быть, про Чикатило? Я участвовал в разработке одного из эпизодов этого дела. Журналистка поморщилась.
   — Мне кажется, тема Чикатило исчерпала себя. Если только подать материал в неожиданном ракурсе. Например, что вы сомневаетесь, что все эти преступления совершил он, и считаете, что следствие заставили пойти по ложному пути, чтобы сокрыть истинного преступника.
   — Зачем сокрыть? — поразился Старков.
   — Ну, например, затем, что он был сыном одного из тогдашних руководителей области. А Чикатило не более чем жертва заговора высокопоставленных чиновников и руководства МВД. Такой поворот может быть интересен...
   — Нет, нет, я ничего такого не считаю, — испуганно пробормотал Старков.
   И стал лихорадочно соображать, что бы такое могло устроить дотошную журналистку.
   — Может быть, Солоник? Я работал с ним...
   — Ну, не знаю... О Солонике уже столько писали. Разве только дать развернутый портрет его богатого внутреннего мира...
   — Я не знаю про его внутренний мир, — открестился Старков.
   Журналистка в упор, выжидающе занеся перо над бумагой, смотрела на следователя.
   — Вы бы хоть подсказали, что может быть интересно читателю, — взмолился Старков.
   — Нашего читателя интересуют масштабные преступления, с максимально большим числом жертв, желательно убитых с особой жестокостью и впоследствии расчлененных. Это будоражит воображение, позволяет отвлечься от серых будней и несет некий социальный позитив, так как убеждает рядового гражданина, что его жизнь не настолько плоха, как ему кажется.
   Может быть, у вас есть у вас что-нибудь подобное? Желательно из свеженького.
   Самым свеженьким было дело гражданина Иванова. Там трупов хватало.
   — Ну, не знаю, может быть, вас устроит Иванов?..
   — Какой Иванов?
   — Убийца.
   — А сколько он убил?
   — В общей сложности три десятка потерпевших.
   — Да вы что? Три десятка?! — обрадовалась журналистка. — Ой как хорошо!
   А он как убивал — руками, ножом или, может быть, удавкой? Хорошо бы удавкой... Читателю крайне интересны подобные детали.
   — Он по-разному убивал...
   Журналистка лихорадочно застрочила ручкой в блокноте.
   Старков занервничал.
   — Но дело в том, что я не знаю, можно ли писать об этом деле, так как оно, вполне вероятно, еще не закрыто и преступник не пойман.
   — То есть вы хотите сказать, что кровавый маньяк, на счету которого десятки жертв, до сих пор находится на свободе и нашим гражданам угрожает смертельная опасность? — совершенно расцвела журналистка.
   — Я ничего такого... Я просто хотел в качестве примера... — замямлил Старков. — Мне кажется, прежде чем писать об этом деле, нужно обратиться в министерство...
   — А мы без ссылок на фамилии и имена, — понизив голос до шепота, предложила журналистка. — Просто как о факте, ставшем известным из конфиденциальных источников. Я думаю, за подобный материал редакция сможет даже заплатить. Я поговорю с Главным...
   — Но если дело не закрыто...
   — Так в том-то и дело! Если преступник не пойман, мы имеем возможность оказать следствию реальную помощь, сформировав общественное мнение и призвав население проявить сознательность.
   — Нет, нет, я не имею права решить этот вопрос самостоятельно. Давайте я лучше расскажу о Солонике.
   Журналистка заметно скисла.
   — Ну хорошо, давайте о Солонике. А об Иванове не для печати. Просто лично для меня. Ну я прошу вас! Я больше никому!.. Честное журналистское слово! Ну неужели вы мне не верите? Неужели думаете, что я способна вас обмануть?
   Не верить журналистке было трудно. У нее были такие честные, такие преданные глаза...
   — Ну если не для печати... И без имен...
   На следующий день популярный в стране еженедельник вышел с двустраничным интервью с “современным Шерлоком Холмсом”, где рассказывалось о похождениях более страшного, чем Чикатило, и на голову более профессионального, чем Солоник, маньяке, носящем самую распространенную в России фамилию Иванов.
   И вышел еще один материал, в не менее популярном ежедневном издании, где ставился вопрос о дееспособности силовых структур, которые не в состоянии поймать серийного убийцу, терроризирующего страну.
   Елки-моталки!..
   В этот день бывший следователь Старков телевизор не смотрел. Не до него было. В этот день в квартире бывшего следователя Старкова беспрерывно звонил телефон.
   — Здорово, Гена. Читали, читали про твои похождения...
   И эти уже читали...
   — Ну, ты даешь!.. С тебя причитается... С ума сойти!..
   — Ты, твою мать, Шерлок Холмс, чего себе позволяешь?! Я к тебе как к человеку, а ты про Иванова?..
   — Но я думал... Она говорила, не для печати...
   — Это ты завтра в министерстве расскажешь. Сам расскажешь. Я за тебя отдуваться не намерен.
   И еще куча звонков от неизвестных, но очень напористых граждан, которые узнали номер его телефона в редакции и просили помочь в расследовании запутанных дел и в розыске пропавших родственников, потому что на письма, направленные по адресу Бейкер-Стрит, им почему-то не отвечают, а в статье сказано, что в России Шерлока Холмса замещает он.
   Господи боже ты мой!.. Это же надо так вляпаться! По самую... кокарду!..
   И все из-за этой журналистки...
   И еще из-за Иванова!.. Опять из-за Иванова! И тогда, и теперь!..
   Все из-за него! Всегда из-за него! Всю жизнь из-за него!..
   Черт его побери, этого Иванова!..

Глава 5

   Урки газет не читают, но газеты пользуют и поэтому это интервью не пропустили.
   — Гля, это же про нашего мочилу!
   — Где? Про какого мочилу?
   — Ну, про того, что наших братанов в Федоровке голыми руками положил.
   — Ну-ка, ну-ка дай... Точно, он! Надо Папе показать!..
   Папа прочитал статью от первой до последней буквы. Точно, он! Пять жмуров на Агрономической, четыре на Северной, четырнадцать в Федоровке... Он!
   Правда, в статье ничего не говорилось о бабках в швейцарских банках. Только о трупах.
   Папа перечитал интервью еще раз и помрачнел.
   Выходит, жив Иванов. Положил кучу народа, хапнул чужие бабки и залег где-нибудь на дно в солнечной Ямайке! Падла!
   Успокаивало единственное, что не одного только Папу сделал Иванов, а всех сделал. Всех! И ментов тоже. Видно, сильно он их допек, раз они в газетках жалобы тискают.
   Папа поймал себя на том, что на этот раз держит сторону ментов. Может быть, первый раз в жизни! И жалеет, что они упустили этого Иванова.
   Хреново работают нынешние следаки. Те, что были раньше, вцеплялись в шкуру, что твои бульдоги, — не оторвешь. Ни хрена не боялись — перли буром на перья и стволы с одним наганом. А эти... Эти чуть что, ОМОН вызывают и, сидя в машинах, ждут, когда братву мордой в асфальт ткнут. Куда им с Ивановым справиться.
   Папа повздыхал по романтическому воровскому прошлому и вызвал одного из своих многочисленных “шестерок”.
   — Соберешь мне газеты, где писали про мочилу. Все газеты до одной!
   Шестерка кивнул.
   — И приготовишь к вечеру машину.
   — “Шестисотый”?
   — Нет, “шестисотый” не надо. “Волгу”.
   На “Волге” Папа ездил только на встречи со своими ментовскими приятелями. И что поразительно, это никого не настораживало. Это раньше вора, замеченного в связях с ментами, посчитали бы ссучившимся, собрали по этому поводу сход и осудили. А теперь всякий уважающий себя авторитет имел на прикорме кого-нибудь из ментовских и не считал зазорным сесть с ним за один стол.
   — Бросишь в багажник коньяк, водку и что-нибудь из закуски. И телок подготовь.
   — Сделаем в лучшем виде, Папа... Вечером Папа сел на заднее сиденье потрепанной черной “Волги” и коротко приказал:
   — На ментовский стадион.
   Через полчаса “Волга” притормозила перед въездом в спорткомплекс “Динамо”. Охранник проверил прилепленный к лобовому стеклу пропуск. Шлагбаум пошел вверх.
   — Куда дальше? — спросил водитель.
   Папа кивнул налево.
   Возле служебного входа в административный корпус машина остановилась. Но Папа из нее не вышел, Папа ждал. Пока с крыльца не бросился вниз с распростертыми объятиями директор спорткомплекса.
   — Рад, очень рад... — тараторил директор, распахивая дверцу и обхаживая Папу. Которого знал не как Папу, а как щедрого спонсора спортобщества “Динамо”. — Вы уже слышали? Ваши на России “бронзу” взяли!
   Папа неопределенно кивнул.
   — Самохину внеочередное звание присвоили. Майора!
   Папа снова кивнул. Что можно было истолковать как радость. Хотя куда больше обрадовался бы, узнав, что субсидируемая им команда ватерполистов в полном составе во главе с новоиспеченным майором утонула в динамовском бассейне.
   — Теперь появляется шанс пробиться на Европу...
   Достал...
   На втором этаже можно было повернуть направо. Или налево.
   — Вы к нам по делу или размяться?
   — Размяться, пожалуй...
   Папа повернул направо в раздевалку. Где открыл свой шкафчик и снял с плечиков спортивную майку с большой прописной буквой “Д” на спине и груди и вытащил белые шорты и кроссовки. Если бы его в кроссовках и динамовской майке увидели его “шестерки”, у них бы зенки из орбит повыскакивали! А если бы они знали, что он вытащит из стоящей в шкафу спортивной сумки!..
   Из стоящей в шкафу сумки Папа достал теннисную ракетку. Зажав которую под мышкой, пошел на корт.
   Папа не играл в теннис. Негоже авторитетному вору скакать прилюдно в трусах, словно какому-нибудь сопливому пионеру. Но Папа состоял членом теннисного клуба и на этом основании присутствовал на тренировках и играх. Не на всех. Но в обязательном порядке на “генеральских турнирах”. Генеральских — это когда мячиком через сетку перебрасывались высокопоставленные милицейские чиновники. И даже будучи динамовским меценатом учреждал поощрительные призы.
   — Физкультпривет.
   — Аналогично!..
   Папа сел на скамейку и стал наблюдать за игрой.
   Сегодня выясняла отношения очень сильная, хотя почти не умеющая играть в теннис пара — начальник ХОЗУ Генеральной прокуратуры с заместителем министра внутренних дел.
   Толстые дядьки, тяжело топоча, бегали по корту, пытаясь успеть за ускользающим мячиком. Их подбадривали криками немногочисленные, потому что равные им рангом, зрители.
   Уф-ф...
   Обессиленные игроки рухнули на скамейки, промакивая пот с лысин махровыми полотенцами.
   Папа выставил приз — пол-ящика марочного, по полутысяче долларов бутылка, коньяка.
   — О-о! — радостно загалдели члены теннисного клуба. И всей толпой завалились в сауну. К щедро накрытым столам.
   За чей счет банкет, никто не спрашивал. Все давно привыкли, что не за их. Всегда не за их. И везде не за их.
   — За высокие спортивные достижения! — провозгласил кто-то первый, традиционный в клубе тост. А дальше все покатило обычным порядком — как на охоте, на рыбалке или слете любителей игры в стоклеточные шашки. По универсальной схеме — наливай да пей. Причем в этом случае — во взятом с самого старта хорошем спортивном темпе.
   Через час все были тепленькими. И были готовы к разговору. Потому что коньячок под икорку, балычок, камчатского краба да девочек располагает...
   Поговорили про то.
   Поговорили про се.
   А между тем и сем про главное.
   Про Иванова!
   — Слышал я, у вас там опять неприятности — маньяк объявился, который чуть не две дюжины народа положил.
   — Может, и положил... У меня этих маньяков каждый божий день...
   — Да, расплодилось их нынче...
   — И не говори! Раньше вся эта мразь по щелям таилась, а теперь повылазила. А все демократия — то можно, это можно. Все можно! Народ страх забыл! А и то верно — чего им бояться: что одного потерпевшего прибил, что сотню — наказание одно — пожизненное заключение. Вот они и лютуют.
   — А сил не хватает, — подсказал Папа.
   — Точно! Ни денег, ни техники. На второй комплект обмундирования средств нет! Вот я был в командировке в Канаде, там такая техника!.. У них любой самый задрипанный полицейский на иномарке ездит. Да кабы у нас столько всего было, да мы бы всех тех маньяков...
   — На всех не дам. А на того, про которого слышал — пожалуй. Можешь закупать свою технику. Пора кончать с этим беспределом.
   И все все поняли, потому что не дураки. Теннисист из Министерства внутренних дел — что учредителя призов интересует раскрутка какого-то конкретного дела и что он готов подтвердить свой интерес деньгами. А Папа понял, что одноклубник его понял.
   Ведь умные люди всегда столкуются. Тем более состоящие в одной теннисной команде...

Глава 6

   Не долго думая, Иван Иванович двинул фишки на номер тридцать два. И тяжело, если не сказать безнадежно, вздохнул. Он хоть и числился миллионером, вернее, даже миллиардером, но наличных денег имел лишь две тысячи долларов. И те подотчетные.
   За столом, несмотря на то что на дворе было Монте-Карло, две трети игроков были новорусские нувориши. Узнавались они легко — по выстроеным из разноцветных фишек небоскребам. Очень многие столы издалека напоминали уменьшенные модели города Нью-Йорка. Да и не настолько уж уменьшенные.
   — Слышь ты, дядя, чего у тебя фишки такие неустойчивые? — недовольно ворчали игроки, поправляя покосившиеся башни.
   — Мосье что-то желает? — интересовался по-французски крупье.
   — Давай, давай крути свой барабан! — отвечал по-русски игрок. — Пока я тебе все слово не назвал! Ну, шевелись!..
   И игрок тянулся к рулетке.
   Крупье бросал взгляд куда-то назад, и к столу подходили секьюрити. Видели возведенную на столе модель небоскреба Эмпайр Стэйт Билдинг и молча, с полупоклоном, уходили.
   Таким клиентам были позволительны вольности за столом.
   — Господа, ставки сделаны.
   Шарик начал свой короткий бег по кругу и замер возле цифры тридцать два.
   Крупье двинул в сторону Иванова гору разноцветных фишек.
   — Я выиграл? — удивленно спросил Иван Иванович.
   — Везет же дуракам, — недовольно пробормотал кто-то рядом.
   Иван Иванович придвинул к себе выигрышные фишки и быстро разбросал их по столу. В нем пробуждался нездоровый азарт.
   — Ставки сделаны.
   На этот раз большая часть поставленных фишек проиграла. Но одна все же выиграла. И крупье вновь пододвинул к игроку фишки...
   — Он еще и выигрывает, — доложил невзрачного, потому что, как все, в смокинге, вида молодой человек другому, чуть менее молодому человеку.
   — Много?
   — Пока тысяч двадцать.
   — Не оставляйте его без присмотра.
   — Есть.
   Молодой человек прошел к столу, за которым играл Иван Иванович, и, сев рядом, сделал ставку. На то же поле, что “объект”.
   “Объект” вновь выиграл. И наблюдатель тоже.
   Наверное, действительно дуракам везет. И тем, кто на них ставит.
   Потом Иван Иванович выиграл чуть не миллион.
   И тут же, не сходя с места, спустил почти миллион. Ему то страшно везло, то жутко не везло, то опять везло... Но в целом все-таки, наверное, везло, потому что фишки прибывали.
   Возле стола, где он играл, стали скапливаться зеваки. За Иванова болели.
   — Он начинает привлекать излишнее внимание, — сказал не очень молодой человек молодому человеку. — Этого нельзя допускать.
   — Но это просто везение. Ему везет... — попытался оправдаться молодой человек, не в силах оторвать взгляд от стола. Повторяя ходы Иванова, он тоже выигрывал. А сейчас не выиграл, потому что пропустил ход.
   — Возьмите себя в руки.
   — Есть!
   Молодой человек подсел к Иванову и стал убеждать его прекратить игру.
   — Главное, вовремя остановиться. Послушайте доброго совета. Я видел игроков, которые выигрывали гораздо больше, а уходили ни с чем. Не надо испытывать судьбу...
   Иванов послушался. Он собрал выигранные фишки и обменял их на деньги. Денег было много, и в карманы они не входили. Пришлось часть совать за пазуху.
   — Что он делает!.. Что он вытворяет!..
   Иванов сунул за пазуху последнюю пачку и, поддерживая деньги на животе рукой, пошел к поджидавшему его такси.
   Оттуда стремглав выскочил, предупредительно распахнув перед ним дверцу, водитель. Беззвучно прикрыл, обежал вокруг машины, сел на водительское сиденье. Повернулся к хозяину.
   — Что же вы творите!..
   — Что? — не понял Иванов, шаря под сиденьем упавшую пачку.
   — Здесь деньги за пазуху не суют. И в карманы тоже. Здесь вам не Россия.
   — А куда же они их суют? — удивился Иванов, прикидывая, куда еще можно запихнуть такую уйму долларов.
   — Никуда не суют. Оставляют на депозите в казино.
   Машина плавно тронулась с места. Куда — Иванов не говорил. Он здесь ничего не решал.
   В снятых Ивановым апартаментах Иванова уже ждали. Ждал его личный бухгалтер.
   Бухгалтер вытаскивал гроссбухи и вытаскивал калькулятор.
   — Сколько вы сегодня потратили? — спрашивал он.
   — Значит, утром заказал завтрак в номер... — начинал вспоминать Иванов, — потом сходил в кегельбан...
   Бухгалтер все записывал.
   — Все?
   — Вроде все.
   Бухгалтер складывал все цифры. И, строго глядя на Иванова, спрашивал:
   — Тогда где еще три доллара?
   — Какие три доллара?
   — Дебет с кредитом не сходятся на три доллара.
   — А может, вы неправильно посчитали?
   — Я правильно посчитал. На что вы потратили три доллара?
   — Не помню... А может быть, потерял?
   И Иван Иванович начинал демонстративно шарить по карманам и искать в подкладке дырки. Но в новых импортных костюмах не бывает в карманах дырок.
   — Нет?
   — Нет...
   — Тогда вспоминайте, вспоминайте.
   — Может, я их швейцару дал, на чай? Точно — швейцару!
   — Три доллара?! Ему бы вполне хватило одного.
   — Но я же миллионер!
   — Тем более! Их миллионеры очень хорошо умеют считать деньги. До цента. Вы поступили неразумно, потратив лишние три доллара. В следующий раз я буду вынужден высчитать их у вас из питания.
   Ну это уж вообще хамство. То заставляют изображать мультимиллионера, то к трем долларам цепляются.
   — Да ладно, отдам я вам ваши доллары.
   — Из каких средств?
   — Из своих, личных. Я сегодня в рулетку выиграл.
   — Много?
   — Много!
   — Тогда попрошу вас сдать выигранную сумму.
   — Как это сдать? Я выиграл!..
   — Хочу напомнить, что вы играли не на свои деньги и, значит, все полученные на них дивиденды принадлежат не вам, а держателю основной суммы.
   — Это мои деньги!! — вспылил Иванов.
   — Не ваши. И даже не наши.
   — А чьи тогда?
   — Советского народа.
   Иванов даже не нашелся, что ответить. Совсем с ума съехали! Какого народа?! Ни советского народа, ни СССР, где они проживали, давно нет.
   — Нет никакого советского народа!
   — Народа, может быть, и нет, а деньги есть. И, значит, они должны быть оприходованы в установленном порядке.
   И, подняв к потолку палец, многозначительно добавлял:
   — Экономика должна быть экономной! Прошу!
   Послать бы этого бухгалтера куда подальше! Но тогда завтра он не получит ни копейки. Уже пару раз было — не получал.
   Иван Иванович что-то невнятно ворчал и расписывался в отчете.
   — Благодарю...
   Уже несколько недель Иван Иванович вел очень странный и совершение чуждый ему образ жизни. Жизнь богатого человека. Каждый день он получал от бухгалтера деньги, которые просиживал и просаживал в ресторанах, казино и прочих злачных заведениях. Он мог ни в чем себе не отказывать в пределах отведенной ему суммы. Он и не отказывал — пил дорогие вина, ел лобстеров и экзотические фрукты, раздавал чаевые. В первые дни ел и пил все, что попадалось на глаза, без разбору, в умопомрачительных количествах. Потом сильно мучился животом и, отмучившись, снова ел. Потому что наконец дорвался.
   Но довольно быстро наелся и перестал хлебать соусы ложкой, а стал ковыряться в салатах и горячем, как все. И почему-то стал частенько вспоминать о вареной картошке с укропом и подсолнечным маслом, которой в ресторанных меню не было.
   Ладно, похоже, опять придется есть мидий под маринадом.
   И ел...
   Когда деньги заканчивались, Иванова посылали в банк, где он снимал со счета двадцать-тридцать миллионов и переводил их на другой счет. После чего опять шел вести праздный образ жизни — то есть пить, играть и путешествовать. Причем путешествовать в шкафу. Такая у него была причуда.
   — Завтра в шестнадцать часов нам с вами надлежит прибыть в Стокгольмский филиал “Национального кредитбанка” для совершения ряда финансовых операций, — сообщал ему бухгалтер.
   В общем, ваш шкаф Монте-Карло-Стокгольм через пять минут отправляется от третьей платформы.
   И Иван Иванович, вздохнув, лез в шкаф. Теперь, после многочисленных класса “люкс” гостиничных апартаментов, тот уже не казался ему уютным.
   Дверца шкафа захлопывалась, скрежетал в замочной скважине ключ, и шкаф трогался с места. Иван Иванович падал в кресло и включал видюшник.
   По европейским автобанам со скоростью сто двадцать километров в час мчался мебельный фургон, забитый диванами и шкафами. Мчался на север.
   В Стокгольме Иванов прямиком из шкафа отправлялся в банк, а после банка в казино...