Ильин Андрей. Универсальный солдатик

   — Ну, ну, продолжайте...
   Потом Старков упомянул про спиленные зубы, что подняло интерес к передаче и каналу в целом на два и три десятых процента.
   — Зубы?!. Напильником?!. — восторгался ведущий. — Вот здесь бы хотелось поподробней. Как он это делал? Вы бы не могли показать? — и широко раскрывал рот, предлагая гостю продемострировать зрителю, как преступник пилил зубы.
   — Ну, примерно так, — показывал Старков, приближая ко рту ведущего пальцы и водя ими вперед и назад.
   — Это, наверное, очень больно? — спрашивал ведущий.
   — Еще бы не больно! — соглашался Старков. — Вспомните, когда вам зубы бормашиной сверлят... А здесь напильником по живым нервам!
   — Ах, какой ужас, — качал головой хорошенько все представивший ведущий, и его даже начало колотить от таких подробностей. — Но ведь это было не последнее его преступление? Ведь были еще?
   — Ну да, были, — кивал Старков. — Например, в поселке Федоровка, где он большую часть жертв убил руками...
   — Руками? — восторженно вскричал ведущий.
   — И ногами, — добавил Старков.
   — То есть он их бил... бил руками и ногами? — уточнил ведущий. — Расскажите, расскажите об этом, как можно более подробно, только не как полицейский, а как обыкновенный человек!..
   На следующий после записи передачи день Старков встретился с Жани Мерсье. И не удержался, похвастался, что успел дать интервью одному из парижских телеканалов.
   — Какому? — спросила Жани. Просто так спросила... Старков назвал канал.
   — Что?.. Им?! — ахнула Жани и схватилась за голову. — Почему, ну почему вы со мной не посоветовались?!
   Вслед за Жани ахнул и схватился за голову Старков.
   Схватился, когда узнал, что канал был не просто частным и не просто ночным, а был эротическим. Но это было бы еще полбеды... Беда была в том, что передача, в которой он принимал столь активное участие, была сориентирована на сексуальные меньшинства, преимущественно садо-мазохистской направленности.
   Старков вспомнил, как совал в рот ведущему ладонь, изображая напильник, и водил туда-сюда рукой... И еще вспомнил, как ведущего во время его рассказов била крупная дрожь, которая, как он тогда думал, была вызвана чувством ужаса...
   Дурак, ох дурак!.. Ну какой же он дурак!!.

Глава 68

   Новые, поступавшие от филеров сообщения уже не удивляли.
   — Они осматривают подходы к тюрьме со стороны улицы, — докладывала “наружка”, подразумевая под словом “они” американцев.
   — ...осматривают территорию, прилегающую к комплексу тюрьмы с запада от улицы... до улицы...
   — ...осматривают с востока...
   Американцы упорно терлись возле тюрьмы, где, по всей видимости, содержался Иванов. Потому что больше их заинтересовать здесь никто не мог и еще потому, что те же самые ребята пару дней назад мелькали возле дома, где Иванов взял заложников. А предположить, что в Париже одновременно отрабатываются два “объекта”, причем одними и теми же филерами, было невозможно!
   А раз так, то нельзя исключить, что, осматривая тюрьму, американцы нащупывают место, где оборона противника слабее всего.
   Что же они задумали — брать тюрьму штурмом, удивлялся про себя генерал Трофимов.
   Да ну, ерунда, чушь! Нынче никто тюрьмы не штурмует. По крайней мере в Европе не штурмует. Да и не взять ее штурмом, если не иметь в своем распоряжении дивизию рейнджеров, батарею штурмовых орудий и поддержку с воздуха.
   Нет, не может быть! Тем более что идти на открытое столкновение с французами им попросту невыгодно. И невозможно! Они союзники, в том числе по НАТО. Не будут же они из-за какого-то Иванова разваливать столь уважаемый в мире военный блок и развязывать третью мировую войну.
   Чего же они тогда добиваются?
   Генерал приказал нанести на карты все маршруты движения американцев вблизи тюрьмы и с особой тщательностью места, где они появлялись больше одного-двух раз. Полученные схемы он наложил друг на друга. Чаще всего американцы бродили возле восточной стены. И, что самое важное, в последнее время бродили. В последнее время только там и бродили...
   Генерал распутывал линии маршрутов, как охотник следы зверей, оставленные на свежем снегу.
   Здесь они были, чтобы определить мертвую, не видимую охранниками зону.
   Здесь, здесь и здесь проходили раза по три, причем по одному и тому же месту. Не иначе как вычисляли расстояния.
   Но зачем им знать расстояния? Только если стрелять... Или если предстоит идти, бежать или ехать, для чего желательно заранее высчитать, причем до секунд высчитать, сколько на это уйдет времени.
   Ладно, допустим, так...
   Здесь и здесь они поднимались на чердаки домов и находились там от нескольких минут до нескольких часов.
   Для чего?.. Наверное, для того, чтобы иметь возможность заглянуть на территорию тюрьмы сверху. Или установить видеокамеры, чтобы поставить под наблюдение один из корпусов. Или оборудовать позицию для снайпера.
   Для снайпера?..
   Что ж, может быть. Если они решили избавиться от Иванова и знают окна его камеры, то почему не попытаться убрать его с помощью выстрела из снайперской винтовки.
   Хотя... Вряд ли Иванов сидит у открытого окошка, подперев ладонью щеку... То есть, может, и сидит, только его с “улицы” не увидеть, потому что окно прикрывает непроницамый для взглядов извне пластиковый “намордник”, ну или в крайнем случае более цивилизованное пуленепробиваемое стекло. Так что снайпер скорее всего отпадает...
   Правда, можно использовать крупнокалиберную, для которой бронестекло не преграда, винтовку. Или безоткатное орудие... Так что как бы фантастически гипотеза о снайперской засаде ни звучала, исключать ее пока не будем.
   Теперь посмотрим прилегающие территории.
   Генерал сменил планы на более масштабные. Здесь линий маршрутов было меньше, но все они начинались и заканчивались возле здания тюрьмы.
   По этой, этой и этим улицам несколько раз прошли их люди и, что более важно, проехали их машины.
   Для чего прошли и проехали?..
   По всей видимости, для того, чтобы отсмотреть пути отхода. Какой-то один — основной и все прочие — резервные.
   Вот только для снайперской засады их, пожалуй, будет слишком много. Или стрелков должно быть несколько? Или это должны быть не снайперы? А например... Например, Иванов.
   Тогда становится понятна их заинтересованность вот этими дворами и переулками, куда можно свернуть и где можно по-быстрому перегрузить с машины на машину груз.
   Неужели Иванов?
   А как же тогда французы? Или все это не более чем инсценировка, и они давно обо всем с ними полюбовно договорились? Договорились, что, если Иванова не получается передать в руки американцев легально, можно изобразить побег.
   А что? Это очень неплохой выход для участвующих в сделке сторон.
   Генерал еще раз отсмотрел планы, ища подтверждение своей идее.
   И все-таки нет... Нет!.. Для просто сделки здесь слишком все истоптано. Не стали бы они столь тщательно готовиться к побегу, если бы договорились с французами, если бы знали, что препятствий им никто чинить не будет. Тогда бы они обошлись всего одним маршрутом эвакуации, без бессмысленной проработки запасных.
   Так?
   Так!
   “И что тогда получается?..” — попробовал подвести промежуточный итог генерал. Получается, что это будет не лжепобег и не попытка убрать опасного свидетеля с помощью снайпера. Получается, это будет не мистификация, а настоящий побег... Неужели так?
   Но тогда, значит, им очень сильно понадобился Иванов, просто позарез понадобился, раз они пускаются на подобную авантюру, рискуя нарваться на мировой скандал.
   Вот только зачем понадобился?
   Тут может быть несколько объяснений: либо они готовят какую-то с его участием пакость, например, вроде той, что уже однажды провернули в Германии, либо не смогли прорваться к Иванову через препоны французских законов, не смогли узнать, что хотели узнать, и теперь надеются это сделать в более спокойной обстановке у себя дома. Либо узнали нечто такое, что многократно повысило в их глазах ценность Иванова. Уж не про партийное ли золото?..
   В любом случае допускать, чтобы американцы утащили Иванова к себе — нельзя, а, напротив, нужно приложить максимум усилий, чтобы не позволить им это сделать. Потому что, во-первых, и это самое главное, — Иванов нужен Большому Начальнику, который удерживает в заложниках семьи генерала и майора Проскурина, и если упустить Иванова теперь, то с американского континента его уже точно не вытащить и, значит, своих семей не увидеть. Во-вторых, если Иванов попадет в руки ЦРУ, то песенка Генштабиста будет спета, и все завязанные на него далеко идущие планы можно смело сворачивать. И в-третьих, что несущественно для дела, но очень существенно для души, — Иванова не хочется отдавать американцам, потому что очень сильно хочется взглянуть ему в глаза, взять его за грудки и если не вытряхнуть из него душу, то хотя бы сказать пару ласковых... И вот эту привилегию генерал Трофимов не желает уступать никому, и меньше всего американцам!..
   Не видать им Иванова! Как своих американских ушей не видать! И — точка!..

Глава 69

   Дело было практически закончено — все протоколы составлены, все экспертизы подшиты, все свидетели опрошены. Не было только одного — не было признательных показаний преступника. Но при столь солидной обвинительной базе они и не были нужны.
   Дело было закончено, и пора было ставить точку — последнюю точку в последнем предложении последнего тома уголовного дела.
   — Я так понимаю, что признания от вас все равно не добиться? — в последний раз, ни на что не надеясь, просто для отчистки совести спросил Пьер Эжени.
   — Ну почему, я признаюсь... признавался... Я всегда только правду, ничего, кроме правды!.. — привычно заскулил Иванов.
   Значит, не добиться...
   Ну и, получается, все!..
   Пьер Эжени встал.
   — Я должен известить вас, что проводимое в отношении вас предварительное следствие закончено и в самое ближайшее время ваше дело будет передано в следующую, которая продолжит с вами работу, инстанцию, а после этого будет передано в суд, — официальным тоном объявил он.
   А про себя подумал, что все, отмучился...
   — А дальше... дальше что? — испуганно спросил Иванов.
   — То, что будет дальше, уже не входит в рамки моих служебных полномочий. Дальнейшую вашу судьбу будут решать другие. А в конечном итоге будет решать суд.
   — И что он решит? — робко поинтересовался Иванов.
   — Если по совокупности, то лет двадцать минимум, — прикинул тяжесть статей Пьер.
   — За что двадцать?! — воскликнул Иванов.
   — За убийство четырех потерпевших возле казино, за убийство полицейского мотоциклиста, снайпера, бойцов группы захвата, — привычно перечислил Пьер. — Если вам этого кажется мало, я могу напомнить про эпизоды, имевшие место в Германии, Швейцарии, в России...
   — Нет, нет, не надо, — сник Иванов. — Я знаю.
   Почему-то Пьеру стало жалко Иванова. Возможно, потому, что он, несмотря ни на что, мало напоминал убийцу.
   — Можете считать, что вам еще повезло, — попытался успокоить совершенно раскисшего преступника Пьер. — В Германии вам бы дали больше. А если бы мы выдали вас американцам...
   — Не надо американцам! — испуганно вздрогнул Иванов.
   И снова у него был такой вид, что представить, что он кого-нибудь убивал... Что так убивал!.. Что столько убивал!..
   — Хочу задать вам один вопрос... последний вопрос, — секунду посомневавшись, сказал Пьер Эжени. Иванов настороженно взглянул на следователя.
   — Задать не как полицейский, как человек. Обещаю, что, что бы вы мне ни ответили, это никогда не будет использовано против вас. Что все это останется между нами.
   Иванов испугался еще больше.
   — Я могу надеяться на ваш честный ответ?
   — Да, — судорожно кивнул Иванов. — Можете.
   — Тогда скажите мне, только честно скажите, сколько человек вы лишили жизни?
   — Где? — не очень понимая, чего от него добиваются, уточнил Иванов.
   — Здесь, в Германии, в Швейцарии... Везде. Сколько всего людей вы лишили жизни?
   — Я? Я ни одного... — честно глядя в глаза следователю, начал объяснять Иванов. — Я пришел к любовнице...
   — Тогда все, тогда спасибо, — прервал его Пьер. — Вы можете идти.
   — Куда идти? — вздрогнул Иванов.
   — Туда, где вам место, — твердо ответил Пьер. — В тюрьму...
   Старший следователь парижской криминальной полиции Пьер Эжени свое дело сделал. И хорошо сделал. Больше Иванов никого убивать не будет. Ни здесь не будет, ни там не будет... По крайней мере в ближайшие двадцать лет не будет.
   Похождения кровавого маньяка, терроризировавшего Европу, закончились. Минимум на двадцать лет закончились. Но скорее всего — навсегда!..

Глава 70

   Сообщение было коротким, из четырех слов.
   — Нужно встретиться. Приходите с другом.
   А раз они просят прийти с другом, то получается, что они согласовали сроки. И, значит, акция состоится в ближайшие дни!
   Ну что ж, как говорят русские, хотя и непонятно почему говорят именно так, — ни пуха ни пера!
   В нужное время Джон Пиркс был в нужном месте. На этот раз был не один, был со своим, которому предстояло уйти с “леваками”, человеком.
   — Вашей задачей будет координировать наши действия, — инструктировал его Джон Пиркс...
   Хотя ничего координировать он не должен был, а должен был, изображая живой залог, отвечать за чужие, которые в таких делах не исключены, ошибки. Своей жизнью отвечать. Но он об этом не знал, он думал, что ему предстоит выполнить ответственную и не очень опасную работу.
   В разведке никто никогда не знает конечной цели задания. Чтобы не сболтнуть лишнего, чтобы не отказаться, поняв, что тебя ждет впереди.
   — Никакой инициативы не проявляйте, только смотрите, слушайте и запоминайте... — внушал Джон Пиркс...
   Ему не было жалко своего человека, потому что тот был таким же, как он. На несколько ступеней ниже по званию и по должности, но все равно таким же. И если операция провалится и возникнет угроза утечки информации, то с ним тоже никто церемониться не станет. Слишком одиозна фигура главаря “леваков”, с которым он вступил в контакт, слишком серьезным может получиться скандал. Но только никакого скандала не будет, потому что все контакты с экстремистами завязаны на него, а он никому ничего не расскажет. Не потому, что не захочет, потому, что уже не сможет. Чистота мундира выше жизни отдельно взятого неудачника. Таковы правила игры...
   — Ну, будем надеяться, что все пройдет благополучно, — пожелал Джон Пиркс удачи своему человеку. И протянул на прощание руку.
   Дальше они должны были следовать каждый своим маршрутом. Его человек пошел прямо, Джон Пиркс повернул налево. На этом перекрестке их пути и их судьбы разошлись...
   Джон Пиркс догадывался, что это место “леваки” назначили не случайно, что, скорее всего, они хотели увидеть его человека и хотели убедиться в отсутствии слежки. Но кто за ними наблюдал, он так и не понял...
   Обросший, в поношенной хипповской одежде, сидящий на скрещенных ногах прямо на асфальте музыкант, каких в Париже — легион, перестал перебирать струны гитары, вытащил из кармана мобильный телефон, набрал номер и сказал два слова:
   — Все в порядке.
   “Хвоста” за американцами не было.
   Но все равно за Джоном Пирксом и за его человеком пошли неприметные, обнимающиеся и целующиеся на каждом углу парочки. “Леваки” перестраховывались — им было что терять, их разыскивала полиция и спецслужбы всех европейских стран.
   Через полчаса и три десятка кварталов возле Джона Пиркса притормозило такси. Его такси. Джон открыл дверцу и сел на переднее сиденье.
   Машина тронулась с места и стала, поворачивая на каждом следующем перекрестке, кружить по близрасположенным улицам. Таксист внимательно наблюдал за маневрами идущих сзади машин в зеркало заднего вида.
   Зазуммерил мобильник.
   Водитель поднес телефон к уху.
   — Все в порядке? — спросил Джон Пиркс.
   — Да, — кивнул таксист. — Ваш человек у нас.
   После чего такси петлять перестало и направилось в центр.
   Эта последняя встреча могла состояться только после внесения залога. Залог был внесен...
   Наконец такси остановилось.
   — Пойдете прямо до третьего перекрестка, оттуда налево и снова прямо до первого светофора, — инструктировал таксист. — Спуститесь на набережную, зайдете под мост...
   Джон Пиркс пошел прямо, повернул на третьем перекрестке и на первом светофоре... — он уже стал привыкать к навязываемым правилам игры — спустился по ступеням на набережную Сены, зашел под мост. Здесь он должен был ждать.
   Но ждать не пришлось.
   К “стенке”, сойдя с фарватера, причалила небольшая моторная лодка.
   — Прыгайте сюда, — показал рулевой.
   Джон встал на самый край бетонной набережной и прыгнул вниз. Лодка сразу, отошла от берега.
   Рулевой показал глазами на люк, ведущий в каюту.
   В каюте за небольшим столиком сидел человек в карнавальной маске. В маске Франкенштейна. А значит, почти наверняка, сидел их главарь, тот, с которым он встретился в первый раз в машине и лица которого не разглядел. И не сможет разглядеть теперь.
   Человек в маске не встал при виде Джона, не протянул руку, не поздоровался. Он лишь показал на стул против себя.
   Джон сел.
   — У нас все готово, — сказал человек в маске Франкенштейна.
   — У нас тоже, — подтвердил свою готовность Джон Пиркс. — Когда вы хотите начать?
   — Сегодня ночью...
   “Леваки” страховались даже в этом. Они известили своих компаньонов о начале операции в самый последний момент, чтобы гарантировать себя от утечки информации, чтобы не дать возможному противнику — всегда возможному! — успеть подготовиться.
   — Хорошо, согласен, сегодня, — кивнул Джон.
   — Тогда давайте уточним детали...
   Человек в маске развернул на столике карту Парижа...
   Маленькая прогулочная моторка плыла вниз по Сене, плыла не к окраинам, плыла к времени “Ч”, которое должно было наступить уже сегодня...

Глава 71

   За дверью что-то громыхнуло, и в двери открылось небольшое прямоугольное окошко, , в котором мелькнуло чье-то лицо.
   — Ваш ужин, — сказал по-французски надзиратель.
   Но Иванов его прекрасно понял, так как все тюремные команды выучил наизусть, и даже не потому, что их было не так уж много, а потому, что за ними следовало вполне понятное действие.
   На полку окошка встал пластиковый поднос, на котором рядками были разложены разноцветные одноразовые контейнеры. Кормили французы хорошо и культурно, примерно, как российский Аэрофлот, — вся еда была расфасована по пакетикам, а горячее завернуто в фольгу.Иван Иванович взял поднос и перенес его на столик.
   На ужин были йогурт, пицца, фрукты и соки. Но не было шоколада и мороженого, потому что Иван Иванович, подпадающий под категорию особо опасных преступников, содержался в блоке строгого режима. По той же причине он сидел один и был лишен права посещения бассейна и тренажерного зала. Французское правосудие с убийцами особо не церемонится.
   Иван Иванович поел и позвонил в специальный звонок, чтобы вернуть пустой поднос.
   — Претензии есть? — спросил по-французски надзиратель.
   — Все нормально, — ответил по-русски Иванов.
   Ужин был последним значимым событием дня. Дальше Иван Иванович был предоставлен себе — он мог спать, мог смотреть телевизор или читать специально для него добытые книги на русском языке. Тревожить заключенных ночью во французских тюрьмах не принято, чтобы не нарушать их здоровый сон. Надзиратели лишь имели право бесшумно заглядывать в глазки.
   Все это очень напоминало пионерский лагерь, в котором Иван Иванович бывал в детстве, Но, несмотря на внешнее сходство, это все же был не пионерский лагерь, а была тюрьма, главное отличие которой от пионерлагеря заключалось в том, что заезд здесь длился не месяц и не два, а, как утверждал его следователь, двадцать лет. А за двадцать лет любой йогурт с пиццей встанут поперек горла.
   И уже почти встали.
   Некоторое время Иван Иванович послонялся по камере — шесть шагов вперед, шесть назад... Потом расправил постель, лег, отвернулся к стенке и уснул.
   Во сне ему снился дом, снилась мать и снилась школа, где у него случились какие-то проблемы. Он сделал что-то не то, его ругали учителя, и он страшно боялся признаться в том, что совершил, матери. Он боялся, мучился, переживал и даже плакал, но где-то там, в глубине спящего сознания, понимал, что все эти школьные катастрофы — пустяк, что настоящие катастрофы ждут его не во сне, а ждут после, когда он проснется. И не хотел просыпаться... Более всего на свете он не хотел просыпаться...
   Но проснуться пришлось...

Глава 72

   Все задействованные в операции люди были на своих местах. И все смотрели на часы.
   Минутные стрелки на подсвеченных циферблатах и цифры на жидкокристаллических дисплеях электронных часов приближались к трем часам. Ровно в три часа они начнут действовать — все и одновременно, по заранее продуманному, промерянному и просчитанному плану. Каждый на своем месте — как маленькие шестеренки большого и сложного механизма — провернутся, раскрутят друг друга, передадут инерцию движения дальше...
   Кто-то даст сигнал, кто-то прикроет тылы, встав на перекрестках улиц и у ворот тюрьмы, кто-то встретит “гостя”, передаст ему одежду, деньги и новые на новое имя документы и переправит дальше, до условной точки, где того будут ждать другие, обеспечивающие проход через свой участок люди. Кто-то, похожий на гостя и одетый примерно в такую же, как он, одежду в нужное время мелькнет возле тюрьмы и, специально привлекая к себе внимание и выманивая погоню на себя, уведет полицейских в сторону. В сторону от “гостя”. Кто-то, если это понадобится, перегородит улицу грузовиком, создавая искусственную пробку. И при самой крайней необходимости примет бой, останавливая и отвлекая полицейскую облаву и давая возможность беглецу уйти как можно дальше. А кто-то уже не в Париже, уже далеко от него будет ждать “гостя” на снятой на полгода вилле, чтобы, в случае неудачи, принять его и поместить в специально оборудованный, с двумя выходами, бункер, где можно отсидеться день, или два, или месяц, пока все не успокоится. Но, скорее всего, “гость” к нему не попадет, потому что будет доставлен в Испанию, а из Испании, на туристическом автобусе, в Португалию, где сядет на круизный теплоход, на котором, в сопровождении полудюжины телохранителей и охранников, отправится на один из курортных островов. Откуда, не увидев ни одной достопримечательности, не успев даже позагорать, Прямым рейсом будет отправлен в Соединенные Штаты Америки. А там...
   И весь этот механизм придет в движение не сейчас, а чуть позже, через несколько минут, когда секундная стрелка перепрыгнет через цифру двенадцать...

Глава 73

   Пробуждение было неожиданным и необычным. Кто-то толкнул Иванова в бок. И толкнул еще раз.
   Вначале он подумал, что это жена... Но тут же сообразил, что это не могла быть жена и не мог быть никто другой. Потому что он был не дома, не у любовницы и не в командировке в гостинице, а был во Франции в тюрьме. И был в одиночной камере. Один был!.. И, значит, толкнуть его никто не мог... Некому было толкать!
   Иванов испугался и замер, делая вид, что все еще спит.
   Но его толкнули снова, на этот раз толкнули сильнее, и он вынужден был проснуться и открыть глаза.
   Перед ним стоял человек в форме надзирателя. Со знакомым лицом. Кажется, он его несколько раз видел, когда его выводили на прогулку.
   Надзиратель стоял над ним и прижимал палец к губам, призывая к молчанию. Но Иванов и так молчал, потому что у него от страха перехватило горло.
   — Я тв-ои дру-уг, — сказал вызубренную по-русски фразу надзиратель. — Не... кри-чи... Иванов судорожно закивал.
   — На... бе-ри... чи-тай, — сказал еще одну русскую фразу надзиратель.
   И протянул Иванову какой-то лист бумаги.
   — О-де-нь-ся. Я при-ду че-рез пять ми-нут, — сказал надзиратель, несколько раз показав на раскрытую пятерню. И ушел, бесшумно закрыв за собой дверь.
   На листе бумаги был набранный на русском языке текст. Письмо начиналось с обращения.
   “Здравствуй, друг! Мы обещали тебе помочь. Сегодня мы тебе поможем. Доверься человеку, который дал тебе письмо. Делай так, как он тебе будет говорить”.
   Далее шел рисунок какой-то петли, объяснения, что с ней делать, и наилучшие пожелания:
   “Все будет хорошо. Мы ждем встречи с тобой”.
   И постскриптум.
   “Пожалуйста, уничтожь это письмо”.
   И больше ничего — ни имени, ни подписи, ни обратного адреса.
   Иванов, ничего не понимая, оделся. И стать ждать.
   Через пять минут, которые показались ему часом, дверь открылась снова. Это вернулся надзиратель. Он быстро подошел к Иванову и оглядел его.
   Арестант был одет и стоял, держа в руках письмо.
   — Нет, нет, — покачал головой надзиратель. — Его надо уничтожить, — показал пальцем на письмо. Но Иванов не понимал.
   — Уни-ч-то-жить! — повторил по складам надзиратель.
   И снова показал на бумагу.
   А-а! — понял Иванов. И решил разорвать лист.
   — Нет, — опять остановил его надзиратель. — Ам-ам, — зажевал, открывая сильно рот. — Уни-ч-то-жить!
   — Съесть что ли? — удивился Иванов, показывая на свой рот.