Ильин Андрей. Злые стволы

   — На каком основании были привлечены рядовые милиционеры?
   — Совместное патрулирование.
   — Ясно. Продолжайте.
   — Наряд прошел мимо объекта и подсадки. Подсадка привлекла к себе внимание вызывающим поведением. Ну там высказывания, замечания…
   — Дальше!
   — Дальше подсадка вступила с патрулем в пререкания, развила конфликт и в момент задержания оказала физическое сопротивление, нейтрализовав рядовой состав.
   — Объект что-нибудь заподозрил?
   — Мне кажется, нет. По крайней мере по его реакции это заметно не было. Он пытался сгладить ситуацию.
   — Насколько серьезные повреждения получили милиционеры?
   — Как планировалось. Легкой и средней тяжести. У одного — гематомы. У другого рассечена губа, сломана челюсть, выбиты передние зубы. Частично утрачена работоспособность. Раны освидетельствованы и задокументированы в районном травмпункте. Подсадка ушла по основному пути отхода. На соседней улице их подобрала наша машина. «Старшина» прикрывал и страховал отход. В общем, нападавшие скрылись в неизвестном направлении. Объект был доставлен в помещение 106-го отделения милиции.
   — Почему вы сказали «в помещение», а не в «отделение»?
   — Дело в том, что оно частично закрыто…
   — Как так частично?
   — Оно закрыто на ремонт в связи с аварийным состоянием помещений. Работает только следственный отдел и некоторые административные службы.
   — Почему объект не поместили в нормально функционирующее отделение милиции?
   — Мы подумали, что, исходя из соображений секретности, лучше сузить круг людей…
   — Дальше!
   — Сразу по прибытии был проведен первичный медицинский осмотр и взяты анализы крови.
   — Что показали анализы?
   — Медики сказали, что без дополнительных обследований они точного заключения дать не могут.
   — Но примерно-то, примерно они сказать могут?
   — Установлено наличие алкоголя в крови…
   — Ясно, не кефира. Если он с вашими агентами трескал водку. Чтобы это понять, не надо было дырявить ему вены. Меня интересует не его вчерашнее состояние, а его общее состояние. Больной он или хитрый симулянт.
   — Врач говорит, что печень увеличена, но для постановки более точного диагноза необходимы более серьезные обследования…
   — Заладил тоже! Лови его теперь для более серьезных обследований… Ладно, продолжайте.
   — После проведения первичных медицинских обследований объект был помещен в камеру-одиночку. В качестве надзирателей поставлены наши люди.
   — Камера стационарная?
   — Нет, переделанная из временно пустующего служебного помещения. Но соответствующая всем требованиям…
   — Объект понял, что это не КПЗ?
   — Едва ли. Он ничего не успел рассмотреть. Кроме того, мы обеспечили соответствующие маскировочные мероприятия. Нет, он ничего не заподозрил. По крайней мере вначале. Следственные действия в отношении подозреваемого должен был вести подполковник Симонов…
   — Что значит должен? Он что, отказался?
   — Простите, вел подполковник Симонов. Но во время первых допросов подозреваемый отказался давать показания. После чего к нему были применены меры мягкого воздействия…
   — Жрать не давали и в сортир не водили?
   — Так точно. Подозреваемый был временно лишен пищи и возможности отправлять естественные потребности.
   — А как же он выходил из положения? В смысле потребностей?
   — Утром второго дня заключения он согласился давать показания и был сопровожден в туалет для персонала.
   — Почему не в зековский туалет?
   — Туалет для заключенных находится на ремонте.
   — И там он, как я понимаю, удовлетворил не только естественные, но и вещественные потребности?
   — Да. Предварительный осмотр установил, что в кабинке он вытащил из стены гвоздь, на котором помещалась бумага.
   — Почему он был оставлен без присмотра?
   — Он Не был оставлен без присмотра. Вместе с ним в туалете находились двое наших надзирателей…
   — Надзирателей лишить всех премиальных выплат, понизить в должности и подготовить рапорт о понижении в звании. Дальше.
   — Он вытащил гвоздь и спрятал его. А во время допроса, проводимого подполковником Симоновым, почувствовал себя плохо. То есть изобразил, что почувствовал себя плохо. Подполковник вызвал «Скорую помощь». В машине объект выхватил гвоздь, приставил его к шее следователя и потребовал двигаться в указанном им направлении.
   — Как следователь мог не распознать симуляцию? Как допустил, чтобы прибыла гражданская «неотложка», а не наши врачи?
   — Наверное, он растерялся. Подумал, что косвенно виновен в происшествии, не рассчитав степени давления на подозреваемого.
   — Он что, применял силу?
   — Нет, Но использовал меры психологического давления…
   — Странно. Очень странно. Подполковника отстранить от должности. И готовить к снятию звезды. Дайте мне его рапорт.
   — Его нет. Пока нет.
   — Почему?
   — Подполковник Симонов ранен и находится в реанимации.
   — Чем ранен?
   — Гвоздем.
   — Из того самого, который вы прошляпили, туалета?
   — Так точно.
   — Ладно. Тогда оставьте. Звезду оставьте. Готовьте документы на пенсию по состоянию здоровья. Но рапорта и объяснительные — в полном объеме, как только он выйдет из госпиталя. Проведите тщательное служебное расследование. Боюсь, здесь не все так однозначно, как представляется на первый взгляд.
   — Будет сделано.
   — Какие меры приняты к розыску беглеца?
   — Разосланы милицейские ориентировки. Предупреждены наши отделения на местах. Готовятся документы на объявление всероссийского розыска.
   — Не надо всероссийского. Если я правильно мыслю, если все это тонко спланированная игра, то он должен объявиться где-нибудь у своих ближних сослуживцев. И скорее всего у тех сослуживцев, которые не пустые. Вызовите-ка мне на спецсвязь Архангельск.
   — На сколько?
   — На немедленно!
   Через десять минут генерал Федоров разговаривал с Архангельском.
   — Что у вас? Что? Какую телеграмму? Прочитайте текст телеграммы.
   — «Заинтересованы вашим предложением тчк прибудем ближайшие часы осмотреть плуг тчк».
   — Когда пришла телеграмма?
   — Четыре часа назад.
   — Какой обратный адрес?
   — Адреса нет. Есть номер почтового отделения.
   — Какое почтовое отделение?
   — Железнодорожный почтамт города Рязани.
   — Рязани?
   — Да, Рязани.
   Вот, значит, куда направился беглец после спасения.
   — Добро. Продолжайте наблюдение. И готовьтесь к началу операции.
   — А она уже начата…
   — Как так начата?
   — Операция начата три часа назад.
   — Кем начата? Почему? Кто приказал?
   — Я приказал. Да вы не беспокойтесь. Все очень хорошо подготовлено. Осечки не будет.
   — Почему вы, отдавая приказ, не посоветовались со мной?
   — Вас не было на месте. А тянуть дальше не было никакой возможности. Если мы отложим операцию еще на какое-то время, прибудут покупатели плуга, и тогда он будет не один. Мы ничего не сможем сделать.
   — Вы передали телеграмму адресату?
   — Да.
   — Когда?
   — Сразу после получения.
   — Немедленно приостановите операцию. Я вылетаю к вам с первым рейсом.
   — Да. Но..
   — Я приказываю приостановить все оперативные действия до моего прибытия! Руководить данной операцией я буду лично сам! Вы отстраняетесь от всех дел до моего особого распоряжения. Вы поняли?
   — Да. Но дело в том…
   — Вы поняли меня?
   — Так точно!
   — Повторите приказание!
   — Я отстраняюсь от всех дел. Операцией будете руководить лично вы.
   Но дело в том, что операция уже идет. Операцию уже не остановить…

Глава 39

   Генерал Осипов любил охоту. Не столько саму стрельбу, которой ему достало в ранней, оперативной, юности, сколько тишину и покой леса. Что может быть лучше, чем, перебросив через плечо переломленную надвое «тулку», протискиваться сквозь кусты, вдыхая аромат леса, чувствуя, как пружинит под ногой упругий мох. Это вам не асфальт топтать, который стучит в каблук что твоя кувалда. И не выхлоп персонального автомобиля нюхать.
   И главное — никаких тебе оперативок, пятиминуток, разборок, выбиваний, согласований, утрясаний и тому подобной каждодневной, по большей части бесполезной суеты. Только ты и лес. И больше никаких погон и лампасов.
   Хорошо!
   — Жди меня здесь, — сказал генерал своему ординарцу. — Я поброжу маленько и часа через три-четыре вернусь. А ты тут пока чего-нибудь поесть сообрази.
   — Может, мне с вами, товарищ генерал?
   — Зачем?
   — Ну, на всякий случай. Мало ли?
   — Чудак ты, Сережа. Какой тут может быть случай? Это же лес. Он нашему брату в одну только помощь. Знаешь, сколько я в нем километров исходил? И на пузе исползал? И, как видишь, жив и относительно здоров.
   — А вдруг зверь какой?
   — Самые страшные звери, Сережа, живут в городе. В казенных берлогах. А здесь безобидные травоядные и плотоядные животные. Все, жди. И насчет обеда не забудь.
   — Не забуду. Все будет по самому высшему классу, товарищ генерал. Только вы не опаздывайте.
   — Ты не беспокойся. Если что случится, ну там ногу подверну или еще что, я стрельну. Три раза подряд.
   Генерал забросил на плечо ружье и шагнул в ближайшие к поляне кусты. Он пошел наугад, куда повели его ноги. Но вышел к озеру. В том месте, где оно густо поросло камышами. И сел на ствол поваленного дерева. Места здесь, хотя до Москвы было, сидя в персональном автомобиле, рукой подать, — глухие. Местные здесь не бродили, предпочитая охотиться и рыбачить в ближайшем продмаге. Грибники паслись ближе к железной дороге, а гражданских охотников в этот принадлежащий Минобороны заказник не пускали. И если ловили, то составляли акт и изымали средства охотничьего производства. А тех, кто не проникался и начинал, бродя по инстанциям, жаловаться, — призывали на три месяца на переподготовку в Забайкальский военный округ. На чем инцидент исчерпывался, потому что ослушник получал стойкое отвращение к любому виду огнестрельного оружия.
   Генерал сидел на стволе дерева; положив на колени ружье, курил папироску и слушал шуршание камыша и щебетанье птиц. Ему Забайкальский военный округ не угрожал…
   — Здравия желаю, товарищ генерал! — сказал случайно проходивший мимо озера мужчина в дождевике и облепленных осокой болотных сапогах.
   — Здоров! — ответил генерал. — Садись отдохни.
   Гражданский прохожий присел на ствол и скинул капюшон дождевика.
   — Хорошая погода, — сказал он.
   — Неплохая, — согласился генерал. — Но долго не простоит.
   — Отчего это?
   — Утки крякают. И бюро прогнозов передавало. На, кури.
   Прохожий размял папироску и закурил.
   — Устал я, — пожаловался он.
   — От чего?
   — От жизни такой. От пьянки. Руки трястись стали. И печень болит.
   — Сам предложил.
   — Дурак был. Вот и предложил. Думал, силы как в молодости. Думал, ведро выпить могу, а утром как огурчик.
   — А сейчас как?
   — Сейчас тоже как огурчик. Только пропущенный через мясорубку. И главное — все зря.
   — Почему зря?
   — А не поверили они в мою пьянку. Ни хрена не поверили. На медицинское освидетельствование потащили. Пункцию печени делать хотели.
   — Проверить решили?
   — Ну да. Бутылки в день, развода и рыганий в общественном транспорте им мало показалось. Захотелось объективных показателей.
   — Это приятель твой старинный расстарался.
   — Кто?
   — Генерал Федоров. Это он в твой загривок вцепился.
   — Хватка у него! Как у лесного клеща.
   — Школа! Кстати, он в Архангельск улетел.
   — В Архангельск?!
   — Ну да. Я ему телеграмму дал. Насчет плугов. Чтобы поторопился.
   — И что?
   — Ну, он и поторопился. Так поторопился, что чуть фуражку не потерял, когда на аэроплан бежал.
   — Значит, выходит, не зря я пил?
   — Выходит, не зря.
   — Значит, клюнули на прапорщика?
   — А как не клюнуть, когда мы ему чуть не целую сельскохозяйственную выставку выслали. Да и ты вовремя свою роль сыграл
   — Как они на него вышли?
   — Как ты и предполагал, прошерстили твои старые связи. Тех, с кем ты начинал. А багаж только прапорщику пришел. Они установили наблюдение. Обнаружили отвалы Догадались, что он там что-то копает…
   — И решили проверить багаж?
   — И решили проверить багаж.
   — А почему сейчас? Почему не раньше?
   — Раньше они сомневались И не хотели рисковать
   — А теперь?
   — А теперь ты газеты в киоске купил. С объявлением.
   — Сработало?
   — Не то слово. Они тот сквер чуть не бархотками вычищали. Как образцово-показательный дворницкий полигон. Все бумажки подняли. Те, в которые ты рыбу заворачивал, с которых ел, и даже те, которые ты в кустах попользовал. Все к делу пришили. Так что гордись, теперь твои «росписи» в самых высоких кабинетах, в особых папочках покоятся.
   — Значит, все-таки сработало…
   — А ты спрашиваешь, отчего это он, ног не чуя, в Архангельск рванул. Стимулы были. Железобетонные.
   — А я, грешным делом, думал, все впустую.
   — Да нет, в полную. Полней — не бывает. Так что, считай, этот этап прошел без сучка без задоринки. Теперь твой прапорщик для них центральная фигура. Теперь все внимание и все силы на него. Выдержит он такой почет? Не зазнается? Не подведет?
   — Да нет. Думаю, все будет нормально. Он мужик крепкий. И дисциплинированный. Его с заданного курса так просто не собьешь.
   — Ну смотри. Ты своих людей лучше знаешь.
   — Знаю. Я с тем прапорщиком не один пуд соли вместе скушал. И не один пуд взрывчатки по назначению пустил. Кремень. Они о него все зубы поискрошат.
   — Это хорошо, что кремень. На, держи, — генерал вытащил из внутреннего кармана пакет.
   — Что здесь?
   — Сберегательные книжки. На предъявителя. И бланки паспортов. Фотографии вклеишь сам. Деньги получишь с интервалом в несколько дней. Суммы, сам понимаешь, немаленькие, поэтому сильно не светись.
   — Паспорта липовые?
   — Паспорта натуральные. Людей с настоящей пропиской, биографией. Так что здесь все в порядке.
   — Разрешенные статьи расходов?
   — На твое усмотрение. Финансовый отчет представишь лично мне. Потом. Когда представится возможность. Ну что, все? Вопросов нет? Тогда до встречи.
   — До встречи, — ответил случайный, в болотных сапогах и дождевике, прохожий и, сунув затушенный окурок в карман, пошел себе дальше.
   Генерал еще немного посидел на дереве и тоже пошел. В строго противоположную сторону.
   — Ну, как охота, товарищ генерал? — спросил ординарец.
   — Да никак охота. Всю дичь — как корова языком. Ни одного раза стрельнуть не пришлось. Ну да ничего. Не последний раз в лесу.
   — Это точно. Наша дичь от нас не убежит.
   — А как у тебя?
   — У меня все как положено. Шашлычки, огурчики, водочка. Стол сервирован. Прошу…
   — Водочка? А ты знаешь, что от водочки случается цирроз? Мой один приятель вот так же чуть не допился.
   — Так мы же немножечко, товарищ генерал. Пару капель. Для запаха.
   — Ну, разве что для запаха… Показывай, где у тебя стол…
   «Хорошо живут генералы, — подумал персональный генеральский водитель. — Хочет в рабочее время в лес поехать — едет. Хочет ружьишком побаловаться — балуется. Хочет водочки попить — пьет. Не служба — сладкая малина. А ты тут как дурак круглые сутки за баранкой. И капли в рот не возьми…»

Глава 40

   Прапорщика Анисимова вызвали в военкомат. Очень срочно вызвали. Со специальным нарядом, прибывшим на служебной машине.
   — Отчего такая спешка? — поинтересовался прапорщик. — Что, до завтра не терпит?
   — Не терпит. Сказали, быть как можно скорее. Там какое-то дело на пол-»лимона».
   — Дело, дело. У меня бычки не кормлены, вода в бак не накачана, молоко не отсепарировано, а они — «дело», — недовольно ворчал прапорщик. — Я же не военный. Я же гражданский. Я же фермер давным-давно.
   Посыльный в ответ только пожимал плечами.
   — Что им надо-то, не знаешь?
   — Откуда? Меня послали, я приехал. А что почем, откуда мне знать? На то командиры есть. Что, не помнишь, что ли, как все это в армии бывает?
   — Да уж забывать стал, — вздохнул прапорщик. — Земля, она такого, когда каждый отвечает за свое, а все вместе ни за что, не терпит. Это в армии — что ни делай или даже ничего не делай, а обед по распорядку. А здесь — что посеешь, то и пожнешь. А ничего не посеешь — с голоду помрешь.
   — Ну так и возвращался бы обратно в армию. Раз там так хорошо.
   — Кому в армии нужен старый прапорщик? Да и к тому же я в земле ковыряться люблю. Когда не мешают.
   В военкомате посыльный зашел к дежурному и доложил по уже подзабытой прапорщиком формуле устава:
   — Товарищ подполковник. Ваше приказание выполнено. Прапорщик Анисимов доставлен. Разрешите идти?
   — Идите.
   — Есть!
   Посыльный развернулся на каблуках и вышел. «Экие они тут все службисты», — удивился прапорщик.
   — Здорово, Анисимов, — протянул руку подполковник.
   — Здравия желаю! — ответил Анисимов.
   — Не забыл еще?
   — Напомнили.
   — Проходи. Садись.
   — А зачем меня, товарищ подполковник?
   — Да неувязка у нас тут одна вышла. Учетчица документы перепутала. Капитанов с прапорщиками, а прапорщиков с капитанами. Все в кучу собрала. Теперь черт ногу сломит.
   — А я здесь при чем?
   — Надо кое-что уточнить. Ты же у нас на особом учете.
   «И ради такого машину гоняли? Странно, — подумал прапорщик. — Вызвали бы почтовой повесткой. Ну, или послали кого-нибудь из призывников. Не похоже это на ленивых и вечно бедных военкоматовских работников».
   — Ну что? Когда будем сверять?
   — Сейчас и будем. Подожди маленько. Учетчица на обед ушла. Скоро вернется.
   — Та учетчица?
   — Да нет, другая. Порасторопней.
   — Ну, тогда я пойду. В коридоре пока посижу.
   — Сиди здесь. Чего тебе по коридорам ошиваться. Там шум-гам. Призывники стадами носятся, на ноги наступают.
   — Долго ждать-то?
   — Да нет. Она минут пять как ушла. Пока дойдет. Пока поест. Пока то да се. Через часок будет.
   — Мне бы побыстрее. У меня хозяйство.
   — Да я понимаю. Но не гонять же за тобой машину второй раз.
   — А зачем машину? Я сам приду. Когда скажете.
   — Да ладно ты, не суетись. Сейчас она придет и первого тебя оформит. Вне очереди. Вон пока журнальчик почитай.
   «Странно, — опять подумал прапорщик. — Отчего это такая предупредительность? Машины гоняют. А на месте выясняется, что никакой особой спешки нет. Кабинеты предоставляют. Когда коридор пустых скамеек полон. Такая предупредительность…
   Не похоже все это на родную Красную Армию. Скорее на четырехзвездочный заграничный отель.
   И потом — какая-то учетчица, которая все перепутала… Как она могла перепутать, если звания и рода войск по разным ящикам хранятся. И вообще, как она меня могла с кем-то перепутать, если я такой здесь в единственном числе? И в отдельной папочке в несгораемом сейфе должен помещаться.
   А они — сверка… Чего с чем сверять?
   Вот именно — с чем? У меня же при себе даже документов нет. Как они могут знать, что я и есть тот самый, особого учета, Анисимов? А не, к примеру, его сосед. Не могут они ничего ни с чем сверять, не убедившись, что я — это он. То есть тот, кого надо сверять. Не могут допускать к секретной информации случайного человека!
   И какая тут может быть, к ляху, учетчица, если знать о моей военной профессии и местах службы может только военком! А дежурный так запросто про спецучет.
   Неувязочка получается».
   — Я выйду покурю, — попросил прапорщик, приподнимаясь.
   — Кури здесь, — разрешил дежурный.
   — Неудобно как-то, — кивнул прапорщик на прикрепленную к стене табличку «Не курить!».
   — Не обращай внимания. Кури. Прапорщик закурил. Прямо под табличкой. Прошло полчаса. И час.
   — Ну, все. Больше ждать не могу, — сказал прапорщик. — У меня бычки не кормлены.
   — Сейчас, сейчас. Еще минутку. Она уже вышла, — придержал его дежурный. — Ты пойми, если она тебя сегодня не оформит, ее начальство взгреет. По самое первое число! А сегодня только двадцатое. Ты уж не подводи женщину.
   — Ладно, — уступил прапорщик. — А в туалет можно?
   — В туалет можно. Петров, проводи посетителя в туалет.
   — Да бросьте вы. Я и сам как-нибудь доберусь, — попытался отказаться прапорщик.
   — Сам не сможешь, — сказал дежурный. — Там ключ нужен. Там дверь на замке.
   — Так вы дайте мне ключ. Зачем человека гонять?
   — Не положено.
   — Что не положено? В туалет ходить?
   — Не положено посторонним ключ давать. У нас у военкома на этом деле пунктик. Терпеть не может грязи. А посторонние — сам понимаешь… Не дома. Все сортиры на замки позакрывал. И о ключах — строго-настрого!
   — Понятно… — кивнул Анисимов. Ему действительно стало все понятно.
   — Петров! Ну, где ты там? Сколько тебя ждать! Появился Петров. И еще Сидоров. Оба с портупеями и расстегнутыми кобурами на боку. И ростом что тот, что другой — под верхний косяк двери.
   «Если такие посетителей в сортир сопровождают, то кто тогда в десанте служит?» — подумал про себя прапорщик.
   — А второй-то зачем? — спросил Анисимов. — Или у вас сортир двумя разными ключами открывается? Как банковский сейф?
   — Второй тоже в туалет. Заодно. Как ты, — пояснил дежурный.
   — Пойдем, что ли, — сказал Петров, заступая за спину прапорщику.
   — Ты что это? Ты как с посетителем разговариваешь? — строго спросил дежурный.
   — А что?
   — Ты что с ним говоришь, как будто он зек, а ты конвойный?
   — Ну, извиняйте, если что не так.
   — Извините… Вежливее надо быть, Петров.
   — Ладно. Буду.
   «Вот сволочи, даже маскировку не выдерживают, — немного даже разозлился прапорщик. — То ли за слепого дурака меня держат. То ли считают, что я уже ни на что не способен и любое обхождение стерплю».
   Прапорщик в сопровождении туалетного конвоя вышел в коридор. И спустился на этаж ниже.
   — Вот здесь, — сказал Петров, открывая ключом дверь.
   Туалет был маленький. С единственным унитазом и зарешеченным окном. А решетка, между прочим, была новенькая. Поставленная чуть не вчера. Краска еще не обсохла.
   — Пусть он первым идет, — предложил прапорщик, кивнув на второго сопровождающего.
   — Он еще не хочет, — ответил Петров.
   — Я еще не хочу. Я после вас.
   Прапорщик зашел в кабинку. И сел на унитаз. Не снимая штанов.
   Крепко обложили, сволочи. И нагло. Если бы не нагло — было бы не так обидно. И прапорщик, может статься, принял бы другое решение. Чем то, которое принял. Но прапорщик Анисимов не любил, когда на него давили силой. Еще с ранней юности, когда дрался после танцев один против трех. И даже четырех. И, конечно, был не единожды бит. Но снова дрался. Потому что не мог переступить себя. Не мог, когда ему явно выказывали свое превосходство.
   Плохие психологи были местные его коллеги, думая, что добьются своего демонстрацией силы. Никакие психологи были.
   — Ой! — в голос закричал сидящий на унитазе прапорщик. — Ой, черт! Ой, парни, что-то мне в живот вступило. Разогнуться не могу. Помогите, что ли.
   В кабинку разом протиснулись Петров и Сидоров.
   — Вот здесь, — показал пальцем Анисимов, жалостливо сморщив лицо и тихо хныкая. — Очень больно.
   От человека с таким лицом и с такими нюнями не могло исходить никакой опасности. По крайней мере для таких лосей, какими были его туалетные сопровождающие.
   И Петров наклонился над указанным местом. Анисимов ухватил его за волосы на загривке и что есть силы ударил лицом о фаянсовый край унитаза. Петров даже не вскрикнул. Он упал на пол и затих.
   Прапорщик встал на унитаз. И оказался выше ростом своего дылды-противника, который совершенно растерялся и слепо хватал пальцами кобуру, вместо того чтобы бежать из туалета прочь.
   — Я же вам говорил, что люблю ходить в туалет один, — сказал Анисимов и резко ударил его кулаком в скулу.
   Второй охранник охнул и опустился на первого.
   — Большие, а глупые, — сказал Анисимов, перешагивая через их распластанные тела.
   Пистолеты он не взял. Зачем ему лишняя головная боль? Драку он мог объяснить вполне понятной бытовой причиной — их к себе вызывающей грубостью. А это лишь статья за мелкое хулиганство. И условный, учитывая его возраст и безупречную биографию, срок. А вот за похищение табельного оружия…
   Пистолеты прапорщик разрядил и бросил в унитаз.
   А потом вышел из туалета, аккуратно затворив и закрыв на два оборота дверь. У него было не менее десяти минут до того, как здесь поднимется тревога. И еще пять до момента, когда они все сообразят и доложат информацию вышестоящему начальству. За эти пятнадцать относительно безопасных минут он должен был успеть добраться до дома.
   Прапорщик вышел во двор военкомата. И подошел к первой попавшейся машине, в которой сидел водитель.
   — Закурить есть? — спросил он.
   — Есть, — водитель потянулся к «бардачку», открыв свою шею. Прапорщик ударил его ребром ладони в основание затылка. И перебросил на пассажирское сиденье.
   Еще одна статья. Угон автотранспорта с применением силы. Ну, ничего, бывшее начальство выручит. Главное, не наделать трупов. А все остальное не страшно.
   Свободного времени оставалось четырнадцать с половиной минут.
   Анисимов запустил двигатель и выехал с военкоматовского двора…

Глава 41

   Таежный лагерь наконец зажил нормальной жизнью. Без этих постоянных, изматывающих душу хозяйственных авралов, когда надо было бесконечно что-то копать, пилить, рубить, тесать, строгать, таскать. А в перерывах — заниматься боевой и политической подготовкой. Наконец все было выкопано, спилено и построено. Наконец началась нормальная, размеренная, к какой они себя и готовили, жизнь.