Страница:
Какую ловушку ему расставили! Лимузина не пожалели! Только подходящего так быстро не отыскали. Приспособили какой есть. С вмятиной на левом крыле! Вот что не понравилось полковнику при беглом осмотре колонны, вот что вызвало его смутные подозрения… Члены правительства не ездят на битых машинах! Не по чину им авто-бой!
— Ты гля! — громко сказал Зубанов, привлекая к себе других, подтягивающихся к бровке зевак. — Ты гля! «Членовоз» заглох! О, ни хрена себе! Я-то думал… — И бочком, бочком, за спины. Подальше от наблюдательных глаз своих бывших сотоварищей. И не в метро, где его наверняка ждут. Ни в коем случае не в метро! Наоборот, подальше, в переулки, на соседнюю улицу и в первый попавшийся навстречу автобус.
Подальше от того места, где должна была состояться встреча с Членом Правительства.
Слава богу, что не состоялась…
Глава 90
Глава 91
Глава 92
Глава 93
Глава 94
Глава 95
— Ты гля! — громко сказал Зубанов, привлекая к себе других, подтягивающихся к бровке зевак. — Ты гля! «Членовоз» заглох! О, ни хрена себе! Я-то думал… — И бочком, бочком, за спины. Подальше от наблюдательных глаз своих бывших сотоварищей. И не в метро, где его наверняка ждут. Ни в коем случае не в метро! Наоборот, подальше, в переулки, на соседнюю улицу и в первый попавшийся навстречу автобус.
Подальше от того места, где должна была состояться встреча с Членом Правительства.
Слава богу, что не состоялась…
Глава 90
Генерал Степашин опять стоял по стойке «смирно». Хотя и был в гражданской одежде. За последнее время он уже привык стоять по стойке «смирно» и сильно этим не тяготился. Он настолько хорошо поднаторел «тянуться во фрунт», что хоть сейчас мог пойти рядовым в роту почетного караула.
Сегодня генерал Степашин стоял более расслабленно, чем обычно. Потому что стоял не один. Сегодня они стояли полным командным составом заговорщиков. Он — во втором ряду. Куда слюна не долетала…
— На что вы годны? Мать вашу… — орал Член Правительства. — Простого дела сделать не можете! На хрена я вам давал свой резервный лимузин? Чтобы народ возле метро смешить? Где ваш изменщик? Почему он не пришел на встречу?
— По всей видимости, он заподозрил неладное…
— Почему он заподозрил неладное?
— Трудно сказать…
— Вам не сказать трудно. Вам сделать трудно. Даже самое простое дело.
Генерал Степашин скорбно тупил глаза. Но в душе радовался. Приятно присутствовать при экзекуции экзекуторов. Когда не тебя одного… во все воспитательного значения места. Но когда и тех, кто раньше тебя… в те же места… Когда сплоченным коллективом.
— Как могло получиться, что он написал в правительство? Обо всем? Как получилось, что вы его прошляпили?
— Но мы же перехватили его письмо… — попытался робко возразить куратор Степашина.
Вот что значит не иметь опыта разносов. Не знать, что, когда тебе вставляют, надо виновато молчать и со всем соглашаться. А не лепетать, как упавшая под клиента проститутка. Эти процессы, при всей их подобности, все-таки разные. И имеют свои особенности. Которые лучше всего познаются непосредственно во время процесса…
— Перехватили?! А вы уверены, что письмо было одно? Что где-то еще не лежит другое? Или третье? Может, этот ваш полковник графоман! Может, он пишет под копирку!
— Я думаю…
— Ни хрена вы ни о чем не думаете! Вы фуражку носите! Совсем не на том месте, которым думаете. А если вдруг информация просочится в верхние эшелоны?
— Я думаю, что даже при самом неблагополучном раскладе успеть предпринять какие-либо встречные действия будет затруднительно. Пока письмо пройдет все обязательные фильтры: читку в нижних эшелонах, потом на уровне референтов, потом их начальников, пока будет подготовлено для ознакомления вышестоящего руководства… сделать что-либо будет уже поздно. Вы не представляете, как неповоротливо работает низовой бюрократический аппарат…
— Но вы же нашли это письмо?
— Мы знали, что искать. А главное, были заинтересованы найти. В отличие от них…
— А вы уверены, что ваш подопечный не придумает еще… какой-нибудь гадости?
— Так точно! Уверены! Мы подготовили ряд мероприятий, которые должны охладить его пыл. По крайней мере на время, оставшееся до начала операции…
— Вы не ошибаетесь на этот раз?
— Никак нет!
— Ладно, идите. Я все равно в ваших делах… Но если еще один, хотя бы самый мелкий прокол… Пеняйте на себя…
Всякий прочитавший это сообщение должен был понять, что общество взялось наконец за преступный мир всерьез. Невзирая на лица мужские или даже женские. А тот единственный читатель, кому было адресовано сообщение, догадаться, что своими действиями ставит под удар свою семью. Что его противники, чтобы сдержать его прыть, взяли в качестве заложников близких ему людей. И что, если он не одумается… То будет виноват сам…
Сегодня генерал Степашин стоял более расслабленно, чем обычно. Потому что стоял не один. Сегодня они стояли полным командным составом заговорщиков. Он — во втором ряду. Куда слюна не долетала…
— На что вы годны? Мать вашу… — орал Член Правительства. — Простого дела сделать не можете! На хрена я вам давал свой резервный лимузин? Чтобы народ возле метро смешить? Где ваш изменщик? Почему он не пришел на встречу?
— По всей видимости, он заподозрил неладное…
— Почему он заподозрил неладное?
— Трудно сказать…
— Вам не сказать трудно. Вам сделать трудно. Даже самое простое дело.
Генерал Степашин скорбно тупил глаза. Но в душе радовался. Приятно присутствовать при экзекуции экзекуторов. Когда не тебя одного… во все воспитательного значения места. Но когда и тех, кто раньше тебя… в те же места… Когда сплоченным коллективом.
— Как могло получиться, что он написал в правительство? Обо всем? Как получилось, что вы его прошляпили?
— Но мы же перехватили его письмо… — попытался робко возразить куратор Степашина.
Вот что значит не иметь опыта разносов. Не знать, что, когда тебе вставляют, надо виновато молчать и со всем соглашаться. А не лепетать, как упавшая под клиента проститутка. Эти процессы, при всей их подобности, все-таки разные. И имеют свои особенности. Которые лучше всего познаются непосредственно во время процесса…
— Перехватили?! А вы уверены, что письмо было одно? Что где-то еще не лежит другое? Или третье? Может, этот ваш полковник графоман! Может, он пишет под копирку!
— Я думаю…
— Ни хрена вы ни о чем не думаете! Вы фуражку носите! Совсем не на том месте, которым думаете. А если вдруг информация просочится в верхние эшелоны?
— Я думаю, что даже при самом неблагополучном раскладе успеть предпринять какие-либо встречные действия будет затруднительно. Пока письмо пройдет все обязательные фильтры: читку в нижних эшелонах, потом на уровне референтов, потом их начальников, пока будет подготовлено для ознакомления вышестоящего руководства… сделать что-либо будет уже поздно. Вы не представляете, как неповоротливо работает низовой бюрократический аппарат…
— Но вы же нашли это письмо?
— Мы знали, что искать. А главное, были заинтересованы найти. В отличие от них…
— А вы уверены, что ваш подопечный не придумает еще… какой-нибудь гадости?
— Так точно! Уверены! Мы подготовили ряд мероприятий, которые должны охладить его пыл. По крайней мере на время, оставшееся до начала операции…
— Вы не ошибаетесь на этот раз?
— Никак нет!
— Ладно, идите. Я все равно в ваших делах… Но если еще один, хотя бы самый мелкий прокол… Пеняйте на себя…
* * *
Вечером во всех областных и городских газетах, на всей территории страны вышло сообщение о поиске скрывающегося от правосудия особо опасного преступника… Была помещена фотография. И еще было сказано, что в соучастии в его многочисленных против граждан и безопасности государства преступлениях была замешана его семья. Его жена и его дети… Такое вот до корней волос преступное семейство… Деятельности которого положен конец…Всякий прочитавший это сообщение должен был понять, что общество взялось наконец за преступный мир всерьез. Невзирая на лица мужские или даже женские. А тот единственный читатель, кому было адресовано сообщение, догадаться, что своими действиями ставит под удар свою семью. Что его противники, чтобы сдержать его прыть, взяли в качестве заложников близких ему людей. И что, если он не одумается… То будет виноват сам…
Глава 91
«Сволочи! — подумал про себя полковник Зубанов. — Что творят! Детей и женщин готовы к стенке приставить! Его женщин и детей! Как же они решились?..»
Впрочем, что им несколько своих сограждан, когда они не моргнув глазом способны угробить несколько сот тысяч чужих.
И что теперь ему делать?
Прижать уши? Дождаться, когда они воплотят свои, попахивающие безумством планы в жизнь? И… погибнуть вместе с семьей. Все равно погибнуть. Как очень нежелательным свидетелям. Победители никогда не оставляют в живых заложников. Равно как и всех прочих людей, знающих их не с лучшей стороны. Им надо облик миротворцев, обаятельных в быту и любящих семью, создавать, а тут такие порочащие их образ факты. И люди, их рассказывающие. Или способные рассказать…
Не жить его семье, если он пойдет на уступки. И если не пойдет — тоже не жить! Не жить его семье!
Впрочем, в последнем случае могут быть варианты. Если ему удастся разрушить план заговорщиков, если удастся быстро разрушить, начнется чистка низового командного аппарата. И те, кто приговорил его семью, могут погибнуть раньше, чем отдать приказ о ликвидации. Да и самим ликвидаторам будет не до исполнения своих обязанностей, когда их руководители начнут один за другим умирать.
Только быстрая смерть заговорщиков гарантирует жизнь его близким. Только разрушение заговора. Катастрофическое разрушение. Ни их победа, ни их частичное поражение его не устраивают.
Только полное и безоговорочное поражение! По всему фронту!
Но до того надо не высовываться. Надо сделать вид, что он пошел на уступки. Что он капитулировал. Любое его шевеление будет воспринято как вызов и пресечено… смертью одного из членов его семьи. А если он не одумается — следующего.
Они должны поверить, что он сдался! И тогда у него появляется шанс покончить с ними одним неожиданным ударом. Время полумер кончилось. Пришло время драки. Они сами отрезали ему пути к отступлению. Раньше он только мешал: пугал, предупреждал, лишал предпосылок… Раньше он пытался выгадать себе жизнь. Теперь она утратила смысл. Теперь он будет активно вмешиваться в ход событий. Без оглядки. Теперь он будет бить! Во всю силу! Потому что они сами этого захотели!
Зря они тронули его семью! Зря…
Впрочем, что им несколько своих сограждан, когда они не моргнув глазом способны угробить несколько сот тысяч чужих.
И что теперь ему делать?
Прижать уши? Дождаться, когда они воплотят свои, попахивающие безумством планы в жизнь? И… погибнуть вместе с семьей. Все равно погибнуть. Как очень нежелательным свидетелям. Победители никогда не оставляют в живых заложников. Равно как и всех прочих людей, знающих их не с лучшей стороны. Им надо облик миротворцев, обаятельных в быту и любящих семью, создавать, а тут такие порочащие их образ факты. И люди, их рассказывающие. Или способные рассказать…
Не жить его семье, если он пойдет на уступки. И если не пойдет — тоже не жить! Не жить его семье!
Впрочем, в последнем случае могут быть варианты. Если ему удастся разрушить план заговорщиков, если удастся быстро разрушить, начнется чистка низового командного аппарата. И те, кто приговорил его семью, могут погибнуть раньше, чем отдать приказ о ликвидации. Да и самим ликвидаторам будет не до исполнения своих обязанностей, когда их руководители начнут один за другим умирать.
Только быстрая смерть заговорщиков гарантирует жизнь его близким. Только разрушение заговора. Катастрофическое разрушение. Ни их победа, ни их частичное поражение его не устраивают.
Только полное и безоговорочное поражение! По всему фронту!
Но до того надо не высовываться. Надо сделать вид, что он пошел на уступки. Что он капитулировал. Любое его шевеление будет воспринято как вызов и пресечено… смертью одного из членов его семьи. А если он не одумается — следующего.
Они должны поверить, что он сдался! И тогда у него появляется шанс покончить с ними одним неожиданным ударом. Время полумер кончилось. Пришло время драки. Они сами отрезали ему пути к отступлению. Раньше он только мешал: пугал, предупреждал, лишал предпосылок… Раньше он пытался выгадать себе жизнь. Теперь она утратила смысл. Теперь он будет активно вмешиваться в ход событий. Без оглядки. Теперь он будет бить! Во всю силу! Потому что они сами этого захотели!
Зря они тронули его семью! Зря…
Глава 92
Генерал Федоров шел на доклад к Очень Большому Военному Начальнику. Шел с очередной, не понять, то ли хорошей, то ли плохой, новостью.
— Разрешите?
— Я ознакомился с вашими предложениями по усилению охраны пусковых установок ракет стратегического назначения, — сказал Очень Большой Военный Начальник. — Все очень толково. На мой, общевойсковой, взгляд. Но неизвестно, что скажут ракетчики. Их мнение будет решающим. И будет только завтра. Так что вы поторопились с визитом…
— Дело в том, что ситуация изменилась.
— Опять?
— Опять.
— Что случилось на этот раз?
— На этот раз нами зарегистрирован усиленный интерес китайских спецслужб к полковнику в отставке Зубанову.
— Китайских?
— Так точно! Китайских!
— Час от часу не легче! В чем выражается этот интерес?
— Оперативный сбор информации, попытки выяснения его настоящего местонахождения и бывших служебных обязанностей, разработка существующей легенды.
— Отчего вы взяли, что именно китайских? Отчего вы взяли, что им вообще кто-то интересуется? Может, вы перебарщиваете? В ваших подозрениях. В ваших подковерных играх.
— Никак нет. Не перебарщиваем. Информация носит объективный характер.
— Почему объективный? Объясните наконец популярно. Без этих ваших многозначительных намеков. На человеческом языке. Как вы смогли установить интерес к нему китайцев?
— В местах возможного появления «объекта», простите, полковника в отставке Зубанова, нами были установлены наблюдательные засады. Заранее, еще тогда, когда мы начали его разработку. Несколько дней назад оперативниками были зарегистрированы контакты неизвестных лиц с соседями «объекта», простите, полковника в отставке Зубанова…
— Ладно, не извиняйтесь. Пусть будет «объект». Если вам такой язык привычней.
— Люди, вышедшие на контакт, работали под прикрытием служащих жэка, посыльных военкоматов, участковых терапевтов. Мы навели справки. Ни один служащий, посыльный или участковый терапевт по данным адресам не направлялся.
Нами было организовано скрытое сопровождение вступивших в контакт лиц. Следы привели в китайское посольство…
— «Следы привели…» Вы прямо как в детективном романе выражаетесь.
— Вы сами просили на понятном языке…
— Ладно, генерал, считай, что уел. Рассказывай дальше.
— Попытки подобных контактов были зарегистрированы в местах проживания сослуживцев «объекта». Еще один визит отмечен в поселке, где проживают его престарелые родители и дальние родственники.
Кроме того, мы располагаем информацией, полученной из особых источников, о всплеске интереса китайских спецслужб к профессиональной деятельности подразделений, возглавлявшихся «объектом» в последние годы службы.
— Что значит «особых источников»?
— Это конфиденциальные источники, называть которые я не имею права.
— Даже мне?
— Даже вам. Простите.
— Конспиративные игры?
— Нет, просто такая работа.
— Хорошо, что дальше?
— На основании всего вышеизложенного нами был сделан вывод, что «объект» интенсивно разрабатывается китайскими спецслужбами. Как минимум на уровне посольства.
— Где вы его выкопали, этот ваш «объект», который все ловят и никто поймать не может. А теперь еще и китайцы. Зачем он мог понадобиться китайцам?
— Не знаю! — честно ответил генерал Федоров. — ПОКА не знаю. Но надеюсь, что через два-три дня я смогу ответить на ваш вопрос…
— Разрешите?
— Я ознакомился с вашими предложениями по усилению охраны пусковых установок ракет стратегического назначения, — сказал Очень Большой Военный Начальник. — Все очень толково. На мой, общевойсковой, взгляд. Но неизвестно, что скажут ракетчики. Их мнение будет решающим. И будет только завтра. Так что вы поторопились с визитом…
— Дело в том, что ситуация изменилась.
— Опять?
— Опять.
— Что случилось на этот раз?
— На этот раз нами зарегистрирован усиленный интерес китайских спецслужб к полковнику в отставке Зубанову.
— Китайских?
— Так точно! Китайских!
— Час от часу не легче! В чем выражается этот интерес?
— Оперативный сбор информации, попытки выяснения его настоящего местонахождения и бывших служебных обязанностей, разработка существующей легенды.
— Отчего вы взяли, что именно китайских? Отчего вы взяли, что им вообще кто-то интересуется? Может, вы перебарщиваете? В ваших подозрениях. В ваших подковерных играх.
— Никак нет. Не перебарщиваем. Информация носит объективный характер.
— Почему объективный? Объясните наконец популярно. Без этих ваших многозначительных намеков. На человеческом языке. Как вы смогли установить интерес к нему китайцев?
— В местах возможного появления «объекта», простите, полковника в отставке Зубанова, нами были установлены наблюдательные засады. Заранее, еще тогда, когда мы начали его разработку. Несколько дней назад оперативниками были зарегистрированы контакты неизвестных лиц с соседями «объекта», простите, полковника в отставке Зубанова…
— Ладно, не извиняйтесь. Пусть будет «объект». Если вам такой язык привычней.
— Люди, вышедшие на контакт, работали под прикрытием служащих жэка, посыльных военкоматов, участковых терапевтов. Мы навели справки. Ни один служащий, посыльный или участковый терапевт по данным адресам не направлялся.
Нами было организовано скрытое сопровождение вступивших в контакт лиц. Следы привели в китайское посольство…
— «Следы привели…» Вы прямо как в детективном романе выражаетесь.
— Вы сами просили на понятном языке…
— Ладно, генерал, считай, что уел. Рассказывай дальше.
— Попытки подобных контактов были зарегистрированы в местах проживания сослуживцев «объекта». Еще один визит отмечен в поселке, где проживают его престарелые родители и дальние родственники.
Кроме того, мы располагаем информацией, полученной из особых источников, о всплеске интереса китайских спецслужб к профессиональной деятельности подразделений, возглавлявшихся «объектом» в последние годы службы.
— Что значит «особых источников»?
— Это конфиденциальные источники, называть которые я не имею права.
— Даже мне?
— Даже вам. Простите.
— Конспиративные игры?
— Нет, просто такая работа.
— Хорошо, что дальше?
— На основании всего вышеизложенного нами был сделан вывод, что «объект» интенсивно разрабатывается китайскими спецслужбами. Как минимум на уровне посольства.
— Где вы его выкопали, этот ваш «объект», который все ловят и никто поймать не может. А теперь еще и китайцы. Зачем он мог понадобиться китайцам?
— Не знаю! — честно ответил генерал Федоров. — ПОКА не знаю. Но надеюсь, что через два-три дня я смогу ответить на ваш вопрос…
Глава 93
— Пост сдал.
— Пост принял.
Очередной наблюдатель, осторожно нащупывая ногами скобки, слез с елки, внимательно огляделся, сделал десять шагов от ствола в сторону и… пропал. Словно надел пилотку-невидимку.
На самом деле он не пропал. Он подошел к старому трухлявому пню, ухватил его с двух сторон, откинул, как дверцу, и шагнул правой ногой в пустоту. В пустоте была лестница.
Нащупав перекладину, наблюдатель взялся за поручень, прикрученный к внутренней стороне пня, потянул его на себя и бесшумно закрыл вход в убежище.
Тремя метрами ниже уровня земли он открыл еще один люк.
В тесной земляной пещере находились три человека. Два, слегка покачиваясь, лежали на подвешенных к потолку гамаках, поверх подстеленных под спины пуховых спальников. Третий на импортной альпинистской газовой горелке кипятил воду.
— Пришел?
— Пришел.
— Все спокойно?
— Все нормально.
— Чай будешь?
— Не откажусь!
— Тогда садись.
Дежурный кашевар снял с горелки котелок, бросил туда щепоть заварки. Вскрыл две банки рисовой каши с мясом. Выложил галеты и плитку шоколада.
— Однообразное у вас меню, — проворчал наблюдатель.
— Зато сытное.
— Зато поперек горла!
— Ладно, не ворчи…
Наблюдатель стал уплетать жирную мясную кашу, закусывая ее шоколадом и галетами. Честно говоря, ему было плевать что есть. Лишь бы скорее спать…
Съел. Вытер губы рукавом. После недельного пребывания в земляной норе нравы ее обитателей заметно упростились.
— А эти, на точке, сегодня медвежатину жрали. Нашу, между прочим, медвежатину.
— Какую нашу? — не сразу понял возлежащий в гамаке боец.
— Ту, которую мы позавчера им на проволоку повесили.
— Откуда ты знаешь? Может, это была тушенка?
— По запаху знаю. Они костер на улице развели и шампуры повытаскивали. А потом так мясом запахло… Натуральным. У меня аж слюнки потекли. А с запаха тушенки меня бы вырвало.
— И ты хочешь сказать, что с такого расстояния учуял?..
— Не то слово! Я же говорю — слюной захлебывался.
— Врешь!
— Чего мне врать. Ты попробуй посидеть целые сутки без крошки во рту. Еще не тому научишься. Научишься по отрыжке личного состава меню солдатской столовки различать…
— Ну да, голодный! А шоколад не в счет?
— Шоколад не в счет. Шоколад не еда — баловство…
— Хватит трепаться. Отчет давай. У меня связь через десять минут, — встрял в обычный после приема осточертевшей консервированной каши диалог недавний кашевар. Вернее сказать, кашегрей.
Вообще-то в этой земляной норе он был не повар. По основной обязанности он был шифровальщик. Приготовлением еды он баловался в виде добровольно взятой на себя нагрузки, чтобы хоть как-то скрасить время между сеансами связи. Потому что спать устал. И читать устал. И трепаться со свободной от дежурства сменой устал. И вообще находиться в этой земляной, особо строгого для него режима камере устал. До чертиков. И все потому, что по своей должности был «не выездной». Не мог он выходить на поверхность на наблюдение, не мог в охранение и даже по естественной надобности. Не мог выходить, потому что был шифровальщиком. И не должен был попасть в руки врага ни в коем случае. Живым попасть.
Шифровальщики охраняются особо. Что называется — «пуще глаза своего». В драке защищаются всем миром. Но умирают все равно первыми. При малейшей угрозе их пленения. Как носители наиболее ценной информации.
— Давай.
Наблюдатель передал шифровальщику убористо исписанный листок.
— Ты среди графоманов просто чемпион по борзописанию.
— Это потому, что тема неисчерпаема. Что вижу — то пою.
Шифровальщик ушел в дальний угол микроземлянки, задернулся импровизированной, изготовленной из плащ-палатки шторкой, вытащил шифромашинку. Он еще раз убедился, что его никто не видит, и превратил непонятные постороннему цифры и знаки с бумаги в еще более непонятные цифры и знаки. Не понятные уже никому.
Все прочие жильцы норы восприняли карикатурно конспиративные действия шифровальщика совершенно нормально. Они не видели ничего оскорбительного или смешного в том, что их товарищ прячется от них за плащ-палаткой и что-то там под ней делает. Они привыкли. Они привыкли к незыблемым в их жизни правилам конспирации. И не любопытничали понапрасну. Чем меньше знаешь, тем меньше тебя мучают, когда берут под микитки. Тем быстрее отпускают душу на покаяние милосердным выстрелом в затылок.
А того, кто знает шифр, не отпускают. Очень долго не отпускают…
На связи…
Связь пошла…
Теперь все за прошлые сутки шаги первого, второго и прочих часовых и их разводящего, все перемещения людей и автотранспорта в периметре охранной зоны ушли за тридевять километров, чтобы лечь на стол никому не известного заказчика. Для которого и по приказу которого все они тут на глубине трех метров в земле и на вершинах самых высоких сосен сидели.
— Ну что там новенького? — спросили бойцы вышедшего из-за плащ-палатки шифровальщика.
— Горячий привет от командования.
— А что еще?
— Еще? Надежда, что мы успешно справимся с порученным нам общественно полезным делом и не уроним знамя… Потому что ниже его уронить уже невозможно. Ниже его уронить могут только шахтеры.
— Да пошел ты…
— Я бы пошел… Я бы с большим удовольствием пошел. Хоть куда, лишь бы отсюда. И если бы пустили…
— Пост принял.
Очередной наблюдатель, осторожно нащупывая ногами скобки, слез с елки, внимательно огляделся, сделал десять шагов от ствола в сторону и… пропал. Словно надел пилотку-невидимку.
На самом деле он не пропал. Он подошел к старому трухлявому пню, ухватил его с двух сторон, откинул, как дверцу, и шагнул правой ногой в пустоту. В пустоте была лестница.
Нащупав перекладину, наблюдатель взялся за поручень, прикрученный к внутренней стороне пня, потянул его на себя и бесшумно закрыл вход в убежище.
Тремя метрами ниже уровня земли он открыл еще один люк.
В тесной земляной пещере находились три человека. Два, слегка покачиваясь, лежали на подвешенных к потолку гамаках, поверх подстеленных под спины пуховых спальников. Третий на импортной альпинистской газовой горелке кипятил воду.
— Пришел?
— Пришел.
— Все спокойно?
— Все нормально.
— Чай будешь?
— Не откажусь!
— Тогда садись.
Дежурный кашевар снял с горелки котелок, бросил туда щепоть заварки. Вскрыл две банки рисовой каши с мясом. Выложил галеты и плитку шоколада.
— Однообразное у вас меню, — проворчал наблюдатель.
— Зато сытное.
— Зато поперек горла!
— Ладно, не ворчи…
Наблюдатель стал уплетать жирную мясную кашу, закусывая ее шоколадом и галетами. Честно говоря, ему было плевать что есть. Лишь бы скорее спать…
Съел. Вытер губы рукавом. После недельного пребывания в земляной норе нравы ее обитателей заметно упростились.
— А эти, на точке, сегодня медвежатину жрали. Нашу, между прочим, медвежатину.
— Какую нашу? — не сразу понял возлежащий в гамаке боец.
— Ту, которую мы позавчера им на проволоку повесили.
— Откуда ты знаешь? Может, это была тушенка?
— По запаху знаю. Они костер на улице развели и шампуры повытаскивали. А потом так мясом запахло… Натуральным. У меня аж слюнки потекли. А с запаха тушенки меня бы вырвало.
— И ты хочешь сказать, что с такого расстояния учуял?..
— Не то слово! Я же говорю — слюной захлебывался.
— Врешь!
— Чего мне врать. Ты попробуй посидеть целые сутки без крошки во рту. Еще не тому научишься. Научишься по отрыжке личного состава меню солдатской столовки различать…
— Ну да, голодный! А шоколад не в счет?
— Шоколад не в счет. Шоколад не еда — баловство…
— Хватит трепаться. Отчет давай. У меня связь через десять минут, — встрял в обычный после приема осточертевшей консервированной каши диалог недавний кашевар. Вернее сказать, кашегрей.
Вообще-то в этой земляной норе он был не повар. По основной обязанности он был шифровальщик. Приготовлением еды он баловался в виде добровольно взятой на себя нагрузки, чтобы хоть как-то скрасить время между сеансами связи. Потому что спать устал. И читать устал. И трепаться со свободной от дежурства сменой устал. И вообще находиться в этой земляной, особо строгого для него режима камере устал. До чертиков. И все потому, что по своей должности был «не выездной». Не мог он выходить на поверхность на наблюдение, не мог в охранение и даже по естественной надобности. Не мог выходить, потому что был шифровальщиком. И не должен был попасть в руки врага ни в коем случае. Живым попасть.
Шифровальщики охраняются особо. Что называется — «пуще глаза своего». В драке защищаются всем миром. Но умирают все равно первыми. При малейшей угрозе их пленения. Как носители наиболее ценной информации.
— Давай.
Наблюдатель передал шифровальщику убористо исписанный листок.
— Ты среди графоманов просто чемпион по борзописанию.
— Это потому, что тема неисчерпаема. Что вижу — то пою.
Шифровальщик ушел в дальний угол микроземлянки, задернулся импровизированной, изготовленной из плащ-палатки шторкой, вытащил шифромашинку. Он еще раз убедился, что его никто не видит, и превратил непонятные постороннему цифры и знаки с бумаги в еще более непонятные цифры и знаки. Не понятные уже никому.
Все прочие жильцы норы восприняли карикатурно конспиративные действия шифровальщика совершенно нормально. Они не видели ничего оскорбительного или смешного в том, что их товарищ прячется от них за плащ-палаткой и что-то там под ней делает. Они привыкли. Они привыкли к незыблемым в их жизни правилам конспирации. И не любопытничали понапрасну. Чем меньше знаешь, тем меньше тебя мучают, когда берут под микитки. Тем быстрее отпускают душу на покаяние милосердным выстрелом в затылок.
А того, кто знает шифр, не отпускают. Очень долго не отпускают…
На связи…
Связь пошла…
Теперь все за прошлые сутки шаги первого, второго и прочих часовых и их разводящего, все перемещения людей и автотранспорта в периметре охранной зоны ушли за тридевять километров, чтобы лечь на стол никому не известного заказчика. Для которого и по приказу которого все они тут на глубине трех метров в земле и на вершинах самых высоких сосен сидели.
— Ну что там новенького? — спросили бойцы вышедшего из-за плащ-палатки шифровальщика.
— Горячий привет от командования.
— А что еще?
— Еще? Надежда, что мы успешно справимся с порученным нам общественно полезным делом и не уроним знамя… Потому что ниже его уронить уже невозможно. Ниже его уронить могут только шахтеры.
— Да пошел ты…
— Я бы пошел… Я бы с большим удовольствием пошел. Хоть куда, лишь бы отсюда. И если бы пустили…
Глава 94
Если драться, то уж драться. Лучше не откладывать это дело в долгий ящик. Пока запал не прошел.
Полковник Зубанов решился на драку. Но один он ее выиграть не мог. Ему нужны были союзники. Сотни союзников. Если малоопытные энтузиасты. Или несколько — если профессионалы. Зубанов предпочитал профессионалов. Которые не числом, но умением.
Он вызвал на встречу одного своего старого, еще по прежней работе, кадра. Которого использовали для выполнения особо конфиденциальных заданий. В частном, за единовременную оплату, порядке.
«Кадр» был высококлассным снайпером. Вначале он служил в действующей армии. Инструктором снайперской школы. Потом в спецчастях безопасности. В самых разных странах. Потом ушел на вольные хлеба и постреливал уже не по должности, а для удовольствия. И для заработка. Постреливал очень редко, но, как говорится, очень метко. Всегда в одну точку — в левую бровь.
Раньше с «кадром» всегда работал Зубанов. Он один. Он звонил по контактному телефону, говорил условную фразу. Одну из трех, в зависимости от места, где предполагалась встреча. И ждал.
В назначенное время в условленном месте к нему подходил снайпер. И получал очередное задание: место, время акции, адрес и фотографию «объекта». И еще задаток. Большего ему не требовалось. Никаких договоров или трудовых соглашений не заключалось. Снайпер отказывался ставить росписи под какими-либо документами. Категорически. Он получал задание без свидетелей, брал деньги без ведомости и работал без помощников. Он был волк-одиночка. И тем очень устраивал безопасность. Он не оставлял следов. В первую очередь следов, которые подшиваются в папки в ведомственных архивах. Которые самые опасные.
В архивах хранились только бухгалтерские ведомости, где значилось, что бригада штукатуров-маляров выполнила подрядные работы на сумму… Далее указывалась разнесенная на несколько десятков фамилий сумма и проставлялись «липовые» росписи.
Меж тем как работник был один. Который совершенно не умел штукатурить. Но умел выполнять конфиденциальные, не оставляющие опасных следов задания.
Полковник Зубанов не знал, кто теперь курирует снайпера. Но очень надеялся, что никто. Что за время его отсутствия снайпера еще не задействовали. По той простой причине, что работа, для которой он был предназначен, подворачивалась не так уж часто. На его веку последний раз года два назад.
Со стоящего особняком телефона-автомата полковник набрал условный номер. — Алле.
— Позовите, пожалуйста, Митрофана Архипыча.
— Такого здесь нет.
— Это телефон 212-17-24?
— Это другой телефон. Вы ошиблись. Встреча была назначена. 24-го, в семнадцать часов, в месте, условно обозначенном цифрой 212.
24-го в 17.00 полковник Зубанов неспешной походкой обходил 212-й маршрут. Как было договорено, с севера на юг. Чтобы дать возможность опознать себя невидимому им наблюдателю. В середине пути он устал и присел на случайно встретившуюся скамейку. С другой стороны к ней подошел другой «уставший» гражданин. И тоже сел.
— Здорово, полковник.
— Здравствуй.
— Я нужен?
— Нужен.
— Кто?
— На этот раз никто. На этот раз задание особого рода.
Снайпер удивленно приподнял бровь.
— На этот раз, боюсь, одному тебе не справиться.
— Я всегда справлялся. Я всегда справлялся один.
— Но не в этом случае.
— «Объектов» несколько?
— «Объектов» много. Предполагается нападение на один особо секретный объект. От того, сможем мы его защитить или нет, зависит жизнь многих людей. Очень многих.
— Не агитируй меня. Я не пионер. И сколько людей погибнет или спасется, меня не интересует. Скажи, сколько.
Зубанов назвал цифру. Очень большую. Такую, которой у него не было.
— Прилично, — сказал снайпер. — Раньше столько не платили.
— Раньше были другие задания. Раньше ты мог справиться один.
— Мне нужны будут помощники?
— Да. Охраняемый объект имеет площадь в несколько квадратных километров. Одним стволом всех дыр не закрыть. Тебе понадобятся помощники.
— На мой выбор?
— На твой.
— Сколько?
— Сколько ты посчитаешь нужным. Я дам тебе подробный план и описание местности.
— Я говорю не про местность. Я говорю, сколько ты заплатишь.
— Но я уже назвал сумму.
— Это ты заплатишь мне. Сколько ты заплатишь им?
— Ты не жадничаешь?
— В самый раз. Я знаю свои расценки. В этом деле я работаю не один. В этом деле я рискую раскрыть себя. После него мне придется уйти на покой. Ну, или залечь на многие годы. Сколько?
— Половину того, что назначено тебе. Но после завершения дела.
— Добро. Когда аванс?
— Когда ты дашь согласие.
— Считай, что дал.
Полковник Зубанов поставил на скамью сумку. С деньгами. Со всеми деньгами, что у него остались из выданных генералом оперативных сумм. С теми деньгами, что он фактически украл у заговорщиков.
— Когда остальное?
— Остальное по результату.
«Остальных» денег не было. Полковник блефовал. Ему ничего не оставалось делать, как блефовать. Запроси снайпер хоть на тысчонку больше своего обычного аванса, и от его услуг пришлось бы отказываться. И остаться одному. Против всех.
— Что ты хочешь делать дальше?
Снайпер удивился. Раньше его не спрашивали, что он собирается предпринять для того, чтобы получить вторую половину причитающейся ему суммы. Раньше он сам решал, где, каким образом и с помощью какого оружия решить дело.
— Здесь ситуация особая, — попытался объяснить Зубанов. — Я вынужден. Начальство…
— Вначале я хочу отсмотреть место действия. Потом, в зависимости от условий, подобрать команду.
— Из кого?
— Из своих старых учеников. В которых уверен.
— А если?..
— «Если» исключено. Хотя бы потому, что мне моя голова важнее успешного выполнения операции. И если она будет провалена или получит огласку, мне не жить.
— Ну, почему так?.. Так мрачно.
— Потому! Потому что не надо делать из меня идиота. Я знаю правила игры. Вашей игры. И потому людей, в надежности которых сомневаюсь, привлекать не буду. Из чувства самосохранения. Кадровая политика — это мое дело.
— Согласен. Это твое дело. Когда ты будешь готов?
— Тогда, когда мне будет приказано быть готовым!
— А если вчера? Если надо было быть готовым вчера?
— Значит, можешь считать, что я готов со вчерашнего вечера…
— Ладно, убедил. Полторы недели! Полторы недели на все! Подробности в сумке с деньгами. Согласование через восемь дней на этом же месте, в это же время.
— Что согласовывать?
— Готовность. И участие других задействованных в операции подразделений.
— Добро! На том же месте, в тот же час. Как в песне…
Полковник Зубанов решился на драку. Но один он ее выиграть не мог. Ему нужны были союзники. Сотни союзников. Если малоопытные энтузиасты. Или несколько — если профессионалы. Зубанов предпочитал профессионалов. Которые не числом, но умением.
Он вызвал на встречу одного своего старого, еще по прежней работе, кадра. Которого использовали для выполнения особо конфиденциальных заданий. В частном, за единовременную оплату, порядке.
«Кадр» был высококлассным снайпером. Вначале он служил в действующей армии. Инструктором снайперской школы. Потом в спецчастях безопасности. В самых разных странах. Потом ушел на вольные хлеба и постреливал уже не по должности, а для удовольствия. И для заработка. Постреливал очень редко, но, как говорится, очень метко. Всегда в одну точку — в левую бровь.
Раньше с «кадром» всегда работал Зубанов. Он один. Он звонил по контактному телефону, говорил условную фразу. Одну из трех, в зависимости от места, где предполагалась встреча. И ждал.
В назначенное время в условленном месте к нему подходил снайпер. И получал очередное задание: место, время акции, адрес и фотографию «объекта». И еще задаток. Большего ему не требовалось. Никаких договоров или трудовых соглашений не заключалось. Снайпер отказывался ставить росписи под какими-либо документами. Категорически. Он получал задание без свидетелей, брал деньги без ведомости и работал без помощников. Он был волк-одиночка. И тем очень устраивал безопасность. Он не оставлял следов. В первую очередь следов, которые подшиваются в папки в ведомственных архивах. Которые самые опасные.
В архивах хранились только бухгалтерские ведомости, где значилось, что бригада штукатуров-маляров выполнила подрядные работы на сумму… Далее указывалась разнесенная на несколько десятков фамилий сумма и проставлялись «липовые» росписи.
Меж тем как работник был один. Который совершенно не умел штукатурить. Но умел выполнять конфиденциальные, не оставляющие опасных следов задания.
Полковник Зубанов не знал, кто теперь курирует снайпера. Но очень надеялся, что никто. Что за время его отсутствия снайпера еще не задействовали. По той простой причине, что работа, для которой он был предназначен, подворачивалась не так уж часто. На его веку последний раз года два назад.
Со стоящего особняком телефона-автомата полковник набрал условный номер. — Алле.
— Позовите, пожалуйста, Митрофана Архипыча.
— Такого здесь нет.
— Это телефон 212-17-24?
— Это другой телефон. Вы ошиблись. Встреча была назначена. 24-го, в семнадцать часов, в месте, условно обозначенном цифрой 212.
24-го в 17.00 полковник Зубанов неспешной походкой обходил 212-й маршрут. Как было договорено, с севера на юг. Чтобы дать возможность опознать себя невидимому им наблюдателю. В середине пути он устал и присел на случайно встретившуюся скамейку. С другой стороны к ней подошел другой «уставший» гражданин. И тоже сел.
— Здорово, полковник.
— Здравствуй.
— Я нужен?
— Нужен.
— Кто?
— На этот раз никто. На этот раз задание особого рода.
Снайпер удивленно приподнял бровь.
— На этот раз, боюсь, одному тебе не справиться.
— Я всегда справлялся. Я всегда справлялся один.
— Но не в этом случае.
— «Объектов» несколько?
— «Объектов» много. Предполагается нападение на один особо секретный объект. От того, сможем мы его защитить или нет, зависит жизнь многих людей. Очень многих.
— Не агитируй меня. Я не пионер. И сколько людей погибнет или спасется, меня не интересует. Скажи, сколько.
Зубанов назвал цифру. Очень большую. Такую, которой у него не было.
— Прилично, — сказал снайпер. — Раньше столько не платили.
— Раньше были другие задания. Раньше ты мог справиться один.
— Мне нужны будут помощники?
— Да. Охраняемый объект имеет площадь в несколько квадратных километров. Одним стволом всех дыр не закрыть. Тебе понадобятся помощники.
— На мой выбор?
— На твой.
— Сколько?
— Сколько ты посчитаешь нужным. Я дам тебе подробный план и описание местности.
— Я говорю не про местность. Я говорю, сколько ты заплатишь.
— Но я уже назвал сумму.
— Это ты заплатишь мне. Сколько ты заплатишь им?
— Ты не жадничаешь?
— В самый раз. Я знаю свои расценки. В этом деле я работаю не один. В этом деле я рискую раскрыть себя. После него мне придется уйти на покой. Ну, или залечь на многие годы. Сколько?
— Половину того, что назначено тебе. Но после завершения дела.
— Добро. Когда аванс?
— Когда ты дашь согласие.
— Считай, что дал.
Полковник Зубанов поставил на скамью сумку. С деньгами. Со всеми деньгами, что у него остались из выданных генералом оперативных сумм. С теми деньгами, что он фактически украл у заговорщиков.
— Когда остальное?
— Остальное по результату.
«Остальных» денег не было. Полковник блефовал. Ему ничего не оставалось делать, как блефовать. Запроси снайпер хоть на тысчонку больше своего обычного аванса, и от его услуг пришлось бы отказываться. И остаться одному. Против всех.
* * *
— Ладно, согласен.— Что ты хочешь делать дальше?
Снайпер удивился. Раньше его не спрашивали, что он собирается предпринять для того, чтобы получить вторую половину причитающейся ему суммы. Раньше он сам решал, где, каким образом и с помощью какого оружия решить дело.
— Здесь ситуация особая, — попытался объяснить Зубанов. — Я вынужден. Начальство…
— Вначале я хочу отсмотреть место действия. Потом, в зависимости от условий, подобрать команду.
— Из кого?
— Из своих старых учеников. В которых уверен.
— А если?..
— «Если» исключено. Хотя бы потому, что мне моя голова важнее успешного выполнения операции. И если она будет провалена или получит огласку, мне не жить.
— Ну, почему так?.. Так мрачно.
— Потому! Потому что не надо делать из меня идиота. Я знаю правила игры. Вашей игры. И потому людей, в надежности которых сомневаюсь, привлекать не буду. Из чувства самосохранения. Кадровая политика — это мое дело.
— Согласен. Это твое дело. Когда ты будешь готов?
— Тогда, когда мне будет приказано быть готовым!
— А если вчера? Если надо было быть готовым вчера?
— Значит, можешь считать, что я готов со вчерашнего вечера…
— Ладно, убедил. Полторы недели! Полторы недели на все! Подробности в сумке с деньгами. Согласование через восемь дней на этом же месте, в это же время.
— Что согласовывать?
— Готовность. И участие других задействованных в операции подразделений.
— Добро! На том же месте, в тот же час. Как в песне…
Глава 95
Командиру разведывательной службы Китайской народной армии доложили о возможности нанесения ракетно-ядерного удара по территории его страны. Одной враждебно настроенной к успехам китайского социалистического строительства супердержавой. Расположенной севернее территории КНР. Командир вышел рапортом на свое непосредственное командование.
— А ты уверен, что это не политическая провокация русских милитаристов?
— Полной гарантии нет. Равно как нет гарантии, что удар не состоится и не причинит урон народу свободного Китая…
— Что ты предлагаешь?
— Сформировать усиленный диверсионно-разведывательный отряд…
— Для чего?
— Для выполнения задания по скрытному блокированию объекта угрозы. С целью предотвращения возможного боевого пуска. И защиты населения и территории Китайской Народной Республики от ревизионистских планов северного соседа.
— И хорошо бы пару эскадрилий штурмовой авиации в поддержку?
— Я бы не против…
— Я бы тоже не против… двинуть через границу всю северную группировку. Давно не против. Только кто нам с тобою это позволит? Никто не позволит! В первую очередь партия не позволит! Которая для армии старший брат и путеводный маяк. И без которой армия, то есть мы с тобой…
— Это вы верно сказали.
— Боюсь, даже отдельный отряд задействовать не позволят. Максимум, что я тебе могу разрешить своей властью, — это рекогносцировка объекта силами отдельной разведгруппы. Без авиации, тяжелого вооружения и лишнего шума. Тихо прийти — тихо уйти. Все остальное — вне моей компетенции. Со всем остальным мне придется обращаться к старшим товарищам по партии. А там… Там еще неизвестно, куда повернет.
В общем, так. Соберешь сведения об экспансионистских планах… Доказательства подготовки к провокационному пуску с целью причинения материальных и людских потерь. А уж тогда… Понял?
— Понял.
— Ну, тогда действуй. На всякий случай залегендируй своих бойцов под корейский спецназ или еще кого-нибудь. Выдай соответствующее стране обмундирование, вооружение. Проинструктируй на случай провала. Особенно командира. Чтобы ни один боец в руки врага живым! Скажи, если мертвыми — произведем в национальные герои. Если даже раненными — по всей строгости революционного закона ответят родственники.
Пусть все посмотрят, проверят и немедленно обратно.
— А что делать, если запуск не провокация? Если они действительно хотят осуществить свои реваншистские планы?
— Если не провокация? Если хотят осуществить? Тогда предотвратить, всеми возможными способами. Но так, чтобы не демаскировать свою воинскую принадлежность. Чтобы не попасться живыми.
— А ты уверен, что это не политическая провокация русских милитаристов?
— Полной гарантии нет. Равно как нет гарантии, что удар не состоится и не причинит урон народу свободного Китая…
— Что ты предлагаешь?
— Сформировать усиленный диверсионно-разведывательный отряд…
— Для чего?
— Для выполнения задания по скрытному блокированию объекта угрозы. С целью предотвращения возможного боевого пуска. И защиты населения и территории Китайской Народной Республики от ревизионистских планов северного соседа.
— И хорошо бы пару эскадрилий штурмовой авиации в поддержку?
— Я бы не против…
— Я бы тоже не против… двинуть через границу всю северную группировку. Давно не против. Только кто нам с тобою это позволит? Никто не позволит! В первую очередь партия не позволит! Которая для армии старший брат и путеводный маяк. И без которой армия, то есть мы с тобой…
— Это вы верно сказали.
— Боюсь, даже отдельный отряд задействовать не позволят. Максимум, что я тебе могу разрешить своей властью, — это рекогносцировка объекта силами отдельной разведгруппы. Без авиации, тяжелого вооружения и лишнего шума. Тихо прийти — тихо уйти. Все остальное — вне моей компетенции. Со всем остальным мне придется обращаться к старшим товарищам по партии. А там… Там еще неизвестно, куда повернет.
В общем, так. Соберешь сведения об экспансионистских планах… Доказательства подготовки к провокационному пуску с целью причинения материальных и людских потерь. А уж тогда… Понял?
— Понял.
— Ну, тогда действуй. На всякий случай залегендируй своих бойцов под корейский спецназ или еще кого-нибудь. Выдай соответствующее стране обмундирование, вооружение. Проинструктируй на случай провала. Особенно командира. Чтобы ни один боец в руки врага живым! Скажи, если мертвыми — произведем в национальные герои. Если даже раненными — по всей строгости революционного закона ответят родственники.
Пусть все посмотрят, проверят и немедленно обратно.
— А что делать, если запуск не провокация? Если они действительно хотят осуществить свои реваншистские планы?
— Если не провокация? Если хотят осуществить? Тогда предотвратить, всеми возможными способами. Но так, чтобы не демаскировать свою воинскую принадлежность. Чтобы не попасться живыми.