Ильин Андрей. Злые стволы

   — Я бил.
   — А чего не попал?
   — Я попал.
   — А чего ж он жив остался?
   — А он руку подставил.
   — И что?
   — Сломал.
   — Чего?
   — Оглоблю.
   — Ну?!
   — Вот те и ну!
   — И мне сломали.
   — Оглоблю?
   — Не. Ногу и руку в двух местах.
   — Вот суки…
   Заявление в милицию туристы подавать не стали и той же ночью покинули поселок.
   — Хорошо, что смотались. Повезло им, — авторитетно заявили деревенские хулиганы, грозя в пустоту гипсовыми культями. — А то бы мы им…
   В ближайшем к негостеприимной деревне населенном пункте туристы послали по известному им адресу телеграмму: «Путешествие успешно завершено. Возвращаемся домой. Места очень понравились».

Глава 18

   Верно говорил в свое время Иосиф Виссарионович — кадры решают все. В том числе и оперативные ребусы.
   «Главный опер» ГРУ закрыл последнюю папку из отобранных им ранее личных дел. И поднял трубку внутреннего телефона.
   — Вызовите-ка ко мне Иванова. Нет, не майора. Прапорщика. Того, который по оружию.
   — На какое время вызвать?
   — На теперешнее.
   — Но у вас через полчаса встреча.
   — Отнесите встречу. Скажите, что генерала нет. Что у него на почве частых застолий случился ураганный понос. Может, в конце концов, у генерала случиться понос? Или он не человек?
   Прапорщик Иванов прибыл через четверть часа. Генерал чуть не минуту пристально смотрел в лицо впавшего в паралич субординации прапорщика, пока тот не начал переминаться с ноги на ногу.
   — Что ж ты молчал, Иванов?
   — О чем?
   — О том, что у тебя брат какой-то там большой водолаз на Тихоокеанском флоте. Так это?
   — Не совсем. То есть не совсем водолаз. Он заведует техническим обеспечением аварийно-спасательной подводной службы.
   — Как понять спасательной? Пляжный ОСВОД, что ли? Что они делают-то?
   — Торпеды потерянные со дна поднимают, подводные лодки затонувшие.
   — Ну вот, лодки со дна поднимает, а ты говоришь, не водолаз. С каких глубин поднимают-то?
   — Я не знаю. Кажется, с больших.
   — С больших. Экий ты нелюбопытный. Родной брат, можно сказать, герой морских пучин, а ты ничего о его подвигах не знаешь. Несолидно. Надо устранять пробелы. Вот что, Иванов, выписывай командировочные, бери билет и езжай на славный орденоносный Тихоокеанский флот. По — общайся с родственником, поинтересуйся его достижениями, на какую глубину он нырял, на какую может нырять. Чего там доставал, чего не доставал. Понял? Нельзя близких забывать. Это дело святое. Ты, поди, с ним уж несколько лет не виделся?
   — Три года.
   — Вот. Три года. Нехорошо. Не по-родственному это. Брат-то, поди, один?
   — Нет, еще один есть.
   — А этот кто?
   — Тракторист на Алтае.
   — Тракторист — это хорошо. Это почетно. С ним тоже давно не виделся?
   — Тоже три года.
   — Это совсем плохо. Его тоже попроведать надо. Но не сейчас. Как говорит мой внук — первое слово дороже второго. Вначале съездишь на Дальний Восток. А потом уже к трактористу. Попозже. В отпуск. За свой счет. Лады?
   — Так точно!
   — А как документы выправишь и соберешься — ко мне зайди. Может, я еще что попрошу тебя узнать. Человек я любопытный. А о водолазах с детства любил читать. Только не всегда все понимал. Может, сейчас пробел восполню. С помощью твоего брата. Как думаешь, не поздно?
   — Никак нет! Не поздно!
   — Вот и я говорю, не поздно. Так что зайди. Не поленись. Например, шестнадцатого в четырнадцать сорок пять…

Глава 19

   Оставшийся не у дел майор-Отставник бывшего спецотдела Первого главного управления КГБ Михаил Андреевич Михайлов прибыл в Забайкальский военный округ. С частным визитом. К своему давнему приятелю и однокашнику по общевойсковому, тогда противохимической обороны, училищу.
   — Как живешь, Сема?
   — Служу. А ты?
   — Уже не служу.
   — Ушел в отставку?
   — В нее. Только не ушел, а ушли.
   — Кем ушли?
   — Майором.
   — А где лямку тянул?
   — Вначале в Казахстане, потом в Белоруссии, потом в Москве.
   — Высоко залетел.
   — Зато и больно упал.
   — А к нам по какой надобности?
   — По продуктовой.
   — ???
   — Очень кушать хочется. А за еду деньги просят. Приехал длинный рубль добыть.
   — В наших-то богом забытых краях?
   — Ваши края на золотишке, алмазах и черт его знает еще на чем стоят. Вы только лопатой вглубь копнуть ленитесь.
   — Ты скажи где — я копну. Мне тоже доппаек к окладу не помешает.
   — Дай срок — скажу. А пока помоги чем сможешь.
   — А кому помогать-то? Если официально? Бывший майор вытащил из кармана тисненную золотом визитку.
   — Ого! Полномочный представитель…
   — А ты думал! Хозяева любят пыль в глаза пускать. Снарядили меня, как принца Уэльского. Разве только «Роллс-Ройс» не дали. Ребята они серьезные — и поэтому без результата мне возвращаться назад нельзя. Давать они, как ты видишь, умеют, но и спрашивать тоже. Так что вся надежда на тебя.
   — Да что я могу?
   — Не прибедняйся, — ткнул пальцем на входную дверь майор. — Я, прежде чем зайти, твою визитку тоже прочел.
   — Ну тогда выкладывай, что требуется.
   — Пустяк: рекогносцировка на местности, карты, дороги, дельные советы, кое-что из снабжения. И самое главное — знакомство с нужными людьми. Замолвишь за меня словечко?
   — Смотря какое.
   — Мы ничего предосудительного делать не собираемся. Съемка местности, геологические изыскания, ну и еще кое-что по мелочи Все документы в порядке. Росписи на местах, печати есть.
   — Что ж тебе еще надо?
   — Содействия. Сам понимаешь: бумаги бумагами, а без местной власти в ее владениях — шагу ступить без того, чтобы не споткнуться, невозможно. Сожрут вместе с потрохами и рекомендательными письмами и не поперхнутся. Ты здесь, почитай, десять лет отираешься по части снабжения, все ходы-выходы знаешь…
   — Двенадцать с половиной.
   — Тем более. Тебе и карты в руки А за ценой мы, как в песне поется, не постоим. Соображаешь?
   — Ох, чувствую, в авантюру ты меня втравливаешь. Но отказать другу не могу. Хотя бы из-за совместно проведенных в «окопах» лет. Помнишь училище-то?
   — Как такое забыть?
   — Знаешь, давай так, приходи ко мне сегодня вечерком часам к семи. Посидим. Прошлое повспоминаем. О будущем поговорим. Лады?
   — Лады!
   — Только не вздумай ничего с собой приносить. У нас все есть. Ты же сам говоришь: не край — кладезь.
   — Уговорил. Приду пустой и голодный как медведь-шатун.
   — Жду!
   — Да, еще одна просьба, — припомнил на пороге майор-предприниматель. — Ты обо мне лишнего пока не говори. Ни мне, ни моим хозяевам громкая реклама ни к чему. Мы же не фотомодели и не артисты, чтобы радоваться тому, что каждая собака нас в лицо узнает. Чем меньше о нашем деле народа будет знать, тем меньше будут зубоскалить, когда оно не выгорит. А если вдруг выгорит — меньше конкурентов на хвост насядет. Слышал такое модное слово — промышленный шпионаж?
   — Не дремучие. Газетки почитываем.
   — Если кому что дать надо или с кем переговорить — то с этим, уверен, ты лучше меня справишься. Так?
   — Ну, в общем и целом…
   — Вот и славно. Можешь считать себя министром с портфелем и соответствующим содержанием. А вечером, я надеюсь, мы скрепим наш перспективный договор по всей форме. — И майор многозначительно щелкнул себя пальцем по шее. — Так ты говоришь, в девятнадцать ноль-ноль?
   — Так точно! В ноль-ноль!

Глава 20

   Прапорщик Иванов прибыл с Дальнего Востока, что называется, сыт, пьян и нос в табаке. Три недели он вдохновенно изображал первого человека в непоследнем ведомстве. В чем и преуспел. Немало он за свою боевую, за дверьми многочисленных оружейных и материально-технических складов, послушал различных военных баек. Так что порассказать ему было чего. такого, что слушателей мороз по коже пробирал, даже если сидели они под потолком в банной парилке.
   — Ну, в общем, так. Они слева, и справа, и сзади. Нас — один я. Их — взвод. Ну, может быть, полвзвода. Считать по головам некогда. Ну, думаю, все, кранты приходят. Суши, Сашка, весла. Взвожу свой автомат, как сейчас помню, инвентарный номер 197514, выдергиваю чеку из гранаты «РДГ» второй категории хранения и говорю им так спокойно…
   — Ну! — удивлялись слушатели очередному подвигу рассказчика. — Быть не может.
   — Может. У нас и не такое может быть. Что в принципе соответствовало истине.
   — Да у тебя за такие дела за орденами груди должно быть не видно.
   — Нам не положено, — скромно отвечал складской прапорщик. — Для нас это обычная работа. Нас если и награждают, то посмертно. А у вас как?
   — Да так, нормальная служба. То в лоб, то по лбу. Квартир нет, зарплаты смешные, оборудование старое, изношенное. Тоска. Идешь на глубину и не знаешь, то ли вынырнешь обратно, то ли на корм рыбе останешься. То шланг лопнет, то лебедка заест.
   — Да, скучно у вас.
   — Уж как есть, — разводили руками моряки.
   — То ли дело у нас. Вызывает меня, к примеру, — прапорщик ударил пальцем по погону и многозначительно задрал его вверх, — Сам. Фамилии, конечно, сказать не могу. И говорит: «На тебя, Иванов, вся надежда. Бери командировочные, бери что хочешь, езжай, выручай». Я, конечно, отказываться. Я только что со службы — боевой, — а он ни в какую. «Дело, — говорит, — государственной важности, а послать некого…»
   Ну как ему не верить? И вызов был, и генерал, и командировочное удостоверение — вот оно, в наличии.
   — Еле уговорил. Я в самолет — и сюда…
   — А зачем?
   — А зачем, сказать не могу. Хоть убейте. Государственная тайна.
   И, посерьезнев и осмотрев присутствующих подозрительным взглядом, прапорщик опрокидывал в рот очередную рюмку водки, заедая ее ложкой красной икры.
   — Вот так, мужики!
   В общем, оторвался прапорщик. На все сто плюс один процент.
   Но не зарвался. Спирт с водкой попил, икры поел, в бане попарился, о покупке машины импортной на будущий год договорился, но и дела не забыл. Того, что касалось поиска и подъема утерянных торпед и достижения при этом максимальных глубин. Не стал брательник скрывать своих возможностей. Тоже расхвастался в ответ на излияния прапорщика о его боевой биографии. И оказалось, что возможности его побольше, чем в официальных отчетах указывались. Если, конечно, головой рискнуть.
   — Ну что ты торопишься? Что частишь, как пулемет «максим»? Ты мне подробности обскажи. Что да как. Я страсть какой любопытный. И море всегда любил, — просил генерал.
   — А что еще рассказывать?
   — То, что тебе рассказывали. Истории всякие. Как поднимали. Как опускали. Только лишнего не сочиняй. Отсебятина, она рассказ портит.
   Прапорщик и рассказывал. Почти дословно.
   — Ну! — удивлялся генерал. — Вот это да! Вот это молодцы морячки! Не жизнь — а приключенческая книга.
   Полдня рассказывал прапорщик. Как Шехерезада.
   — Вот видишь, — подвел итог наслушавшийся морских историй генерал, стуча пальцем по лежащей на столе бумаге. — А они вот тут пишут, что такие работы невозможны, что такие глубины для них запредельные. Даже и не знаю, кому верить: им или брату твоему?
   — Брату.
   — Как же брату? Здесь же черным по белому написано.
   — Я не знаю, что написано, а только брату верю. Он лишь то рассказывал, что сам лично делал. И мужики его подтверждали. Я их спрашивал. Они сказали, что ограничения эти приняты при царе Горохе и давно морально устарели. Но отменять их начальство опасается, хотя и знает, что их все равно никто не соблюдает. Им, если все инструкции выполнять, так в воду вообще нельзя соваться. Если глубже чем по колено. Так они сказали.
   — Вот оно в чем дело. Выходит — непосредственное начальство о потенциальных возможностях собственных работников не осведомлено. А если осведомлено, то от общественности эти сведения скрывает. От нас с тобой скрывает. Чтобы не знал никто о каждодневных трудовых свершениях героев-водолазов. Или лишней работы на свои бюрократические задницы нахомутывать не желают. Нехорошо получается. Одни могут, а другие не хотят. Революционная ситуация. Ну ладно, Иванов. Спасибо тебе большое от лица службы. Выручил ты меня сильно. А заодно и отдохнул. Отдохнул?
   — Отдохнул маленько.
   — Маленько! Чего уж скромничать. Хотел бы я на твоем месте оказаться, чтобы неделю ничего не делать, как только икру килограммами лопать.
   — Я не килограммами. Я вам, товарищ генерал, тоже маленько привез. В подарок.
   — Кто это тебя надоумил?
   — Брат.
   — Видишь, какой брат у тебя заботливый. Принимал, как короля. О начальнике твоем не забыл. Хорошо принимал?
   — Хорошо.
   — Неудобно получается — к тебе всей душой, морскими деликатесами закормили, а ты ничем и не ответил. Хлопнул дверью, и поминай как звали. Не стыдно?
   Прапорщик виновато засопел.
   — Надо исправлять твою ошибку Давай-ка так сделаем: ты ему отпиши встречное приглашение, зазови, прими как следует, накорми-напои-попарь, как тебя там не поили, не кормили и не парили. Чтобы не стыдно было. Чтобы марку нашу поддержать! Или мы хуже флотских? И не затягивай. Гость дорог к обеду
   — Да кто же его отпустит сейчас?
   — Ты, главное, пригласи. Попытка, она не пытка. А я по своей линии поспособствую. Где надо, словечко замолвлю. Может, что совместными усилиями и получится. Давай действуй, Иванов. А то я не люблю в долгах оставаться, — кивнул генерал на литровую банку с икрой, неловко удерживаемую прапорщиком. — Долг платежам красен. Сегодня и отпиши. К чему оттягивать. В приемной. Бумагу и ручку тебе дадут.
   В тот же день из канцелярии Министерства обороны на Тихоокеанский флот ушла шифрограмма об откомандировании капитана второго ранга Иванова в распоряжение генерала Федорова сроком на две недели. Об исполнении надлежало доложить в течение десяти часов.

Глава 21

   Артель геологов-старателей выбирала место под лагерь очень долго и очень придирчиво. Избалованные они какие-то были. Тут слишком высоко, там слишком низко, здесь комары и мошка, там нет водоема, там есть, но в нем опять-таки нет любимой породы рыб. Привереды.
   Наконец остановились на месте слияния двух таежных рек. Примерно там, где недавно проплыла группа туристов-водников. Местечко было глухое, удаленное от ближайшего населенного пункта чуть не на полторы сотни километров.
   — Зачем вам эта глухомань? Вон в шестидесяти верстах от райцентра, вверх по течению, есть заброшенная воинская часть. Казармы, склады, кухня, забор. Даже баня! На века строилось. Все в целости-сохранности. Надо только кое-где стены подновить — снаружи подкрасить, внутри побелить — да окна вставить, и вселяйся. Если самим мараться не хочется, можно пару взводов солдат подбросить. Они в день со всем управятся. Тем более дорога к самым воротам. Чего еще для полного удовольствия надо? Ну что, по рукам? Нет? Почему? От места работы далеко? Зато от баз снабжения близко. Все равно не устраивает? Ну, тогда хозяин — барин.
   Груз на место будущего геолого-разведывательного лагеря забрасывали вертолетом. Летали ранним утром и поздним вечером, потому что днем арендовать летное время не было никакой возможности. Вначале прямо в реку, на мелководье сбросили разведку и первую партию груза.
   — Другие вещи мочить можно? — спросили вертолетчики.
   — Не хотелось бы.
   — Тогда топчите площадку на берегу. Где-нибудь вон там. Чтобы мы сесть могли.
   — Как топтать?
   — Квадратом. Сорок на сорок. Выломайте кусты и срубите вон те деревья. Успеете до второго рейса?
   — Успеем.
   Следующие тюки бросали уже на землю и откатывали под навес, наскоро сколоченный из тонких жердин, густо накрытых сверху еловыми ветками. Артельщики работали споро, без перекуров и обычных для таких дел суеты и мата. Пилоты вначале сильно удивлялись тишине на разгрузочной площадке, но потом привыкли. Понятное дело — артельщики. Это вам не обычные геологи, за которых государство платит. Эти денежки из своего кармана вынимают. Им каждая лишняя минута простоя вертолета в прямой убыток. Здесь, прежде чем языки чесать или сигаретки крутить — сто раз подумаешь. Здесь работать надо. В прямом смысле — не покладая рук.
   — Все?
   — Все! Фюзеляж чист. Можно взлетать.
   — Тогда от винта.
   — Сколько еще сегодня ходок успеете сделать?
   — Если такими темпами — то еще рейса два.
   — А если темпы увеличить?
   — А не сдохнете?
   — Не сдохнем.
   — Тогда три.
   — Тогда четыре.
   — Ладно, четыре. Нам что? У нас коробка железная, — удивлялись вертолетчики.
   Это же какие деньги должны мужикам платить, чтобы они так пупы надсаживали! Интересно было бы узнать.
   — Эй, ребята, вам помощники в бригаду не требуются?
   — Да вроде нет.
   — Смотрите. Если вдруг будет вакансия — шепните. Может, и мы переквалифицируемся.
   Еще четыре заброски. И еще три на следующий день.
   — Все. Эта ходка последняя. Аэродром пуст.
   — Ну, значит, шабаш.
   Артельщики уселись на сброшенные тюки, закурили. Подошли, встали рядом вертолетчики. Тоже закурили, на дорожку. Предложили за-ради шутки:
   — Может, передумаете? Может, с нами обратно9 Пока мошка вас не сожрала?
   — Нет, не передумаем. Поздно уже.
   — На все лето?
   — На все. Возможно, еще и на осень.
   — Как же вы будете шесть месяцев без свежего пива? И без баб?
   — А мы привычные.
   — Ох, мужики, не завидуем мы вам.
   — Мы сами себе не завидуем. Раскрутились винты, обдали траву и сидящих на ней людей ветром.
   — Счастливо!
   — И вам того же.
   Вертолет набрал высоту, завис на мгновение, развернулся и взял курс на базу. Последняя ниточка с внешним миром оборвалась. До ближайшего населенного пункта от места десантирования геолого-разведывательного отряда было сто верст. Это если по прямой, если через непроходимую тайгу, болота и урманы. А если по реке, то и все сто пятьдесят. Глухое место. Глуше не бывает.
   Артельщики оттащили поклажу поглубже в лес и, не откладывая в долгий ящик, принялись за обустройство лагеря. Если бы вертолетчики увидели их сейчас, они бы удивились еще больше, чем раньше. Дело было даже не в том, что, не успев завершить разгрузку, артельщики вновь принялись за работу (простые работяги непременно отметили бы день приезда и второй день и после еще дня два приходили в трудоспособное состояние), — дело было в характере этих работ. Другие бы непременно начали с землянок или палаток, с кухни, с продуктового склада. Эти — с господствующих над местностью высот.
   На макушках двух самых высоких сосен они сколотили импровизированные «вороньи гнезда», навесили веревки с подъемными механизмами, вкрутили в стволы дополнительные ветки. На дальних подступах к лагерю навесили на кусты тонкую, почти не различимую глазом проволоку. Такую же проволоку растянули вдоль реки. Палатку поставили только потом. Но опять-таки не для того, чтобы втащить туда раскладные походные койки, которые обычно используют геологи, а для того, чтобы установить какую-то непонятную аппаратуру. Похоже, эта аппаратура была им важнее их самих. В первую ночь спать они легли не в палатке, палатка была занята, а под открытым небом, накрывшись полиэтиленом. Не все легли, двое остались нести сторожевую вахту продолжительностью три часа. Через три часа они будили смену и заползали под полиэтилен.
   А чего им, спрашивается, сторожить? У геологов на что, бывает, хранятся в лагере взрывчатые вещества, запалы, оружие и немалые суммы денег, и то они ночью дрыхнут без задних ног. А эти бродят по тайге, выпучивая глаза словно совы. Впрочем, даже и не глаза, а приборы ночного видения, надеваемые на лицо словно очки. Откуда у простых артельщиков взялись такие аппараты?
   — Запад-север — чисто.
   — Восток-юг — все нормально. Без происшествий.
   А что должно случиться, что приходится вот так, ни сна ни отдыха не зная, мотаться по округе и лазить по соснам?
   Видно, что-то должно. Только что — посторонний знать не может. А артельщики не скажут.

Глава 22

   — Все, — сказала жена отставного полковника, а нынче уже совершенно опустившегося бытового алкоголика Зубанова Г. С. — Всякому терпению приходит конец. Моему пришел сегодня. Я развожусь!
   — С кем?
   — С тобой. Алкаш!
   — Я не алкаш! Я под забором не валяюсь.
   — Будешь валяться! Потому я и развожусь сейчас. Пока до забора дело не дошло.
   — Ну и хрен с тобой! — сказал Зубанов Г. С. — Но только — что это ты сейчас надумала? А не раньше, когда ты как сыр в масле… Раньше ты отчего не хотела разводиться? Денег было жалко? И автомобиля персонального? А сейчас, когда я никем стал, тебе свободу подавай! Чтобы по кобелям бегать? Стерва ты! Причем меркантильная!
   — Ну при чем здесь деньги! При чем автомобиль! Ты же другим стал. Ты же горьким пьяницей стал! Неужели тебе самому не противно?
   — Противно иметь женой такую подколодную змеюку, как ты! С жалом вместо языка! Я, может, и сам хотел на развод. Давно. Да тебя, дуру, жалел!
   — Ты?! Меня?!
   — Тебя! Кому ты такая будешь нужна! Антикварная вешалка.
   — Я? Вешалка?!
   — Ну не крючок же!
   — Ох, какой же ты гад стал!
   — Я гад? А ты тогда жена гада! Значит, гадина! В общем, тварь ползучая. С ядовитыми зубами.
   — Завтра же заявление! Сегодня же! Сейчас же!
   — Ну и не очень-то напугала! — сказал Зубанов и пошел в ближайшую пивную заливать горе.
   — Главное, пока я был в силе, она ни-ни. Козой вокруг ходила. А как я, а как меня… она сразу рожу кривить. Плохой я сразу стал. А раньше хороший. А чем я изменился? Что, у меня рожу перекосило?
   — Бабы сволочи! — отвечал сидящий рядом оппонент. — И проститутки.
   — Моя нет. Моя сволочь! Но не проститутка.
   — Проститутка! — убежденно говорил собу… собеседник. — Они все проститутки. С пеленок. И в пеленках проститутки!
   — Ты считаешь?
   — Знаю!
   — А я тогда кто? Я тогда, получается, сутенер?
   — Ты дурак.
   — Почему?
   — Потому что женился. На проститутке!
   — Ты так считаешь?
   — Знаю!
   — Откуда?..
   Вечером Зубанов приползал домой и долго тарабанил в закрытую дверь.
   — Открой, стерва! Открой, проститутка! Я здесь живу! Я здесь прописан…
   Из соседних дверей выглядывали соседи.
   — Ну, чего надо? — спрашивал Зубанов. — Не видите, я домой пришел. К стерве. А она не открывает…
   Соседи качали головами и захлопывали двери.
   — Открывай давай! А то дверь выломаю… Но жена дверь не открывала, и Зубанов, утомившись, затихал. И засыпал на пороге.
   — Совсем опустился. А каким приятным мужчиной был, — вздыхали идущие на работу жильцы. — Наверное, так всегда бывает: кто долго держится, потом очень быстро наверстывает…
   Утром жена открывала дверь.
   — Проспался?
   — Я тебе развод Не дам. Вот тебе развод, — говорил трясущийся от холода и похмелья Зубанов и тыкал снизу вверх в нос жене грязную фигушку.
   — Дашь. Куда ты денешься?..
   — Не дам! Если ты мне ящик не поставишь! Жена одевалась и собиралась уходить.
   — Ну, или за пол-ящика, — уступал половину страдающий от похмельного синдрома муж. Жена выходила на лестничную площадку.
   — Ну дай на бутылку. Ну чего тебе стоит, — кричал вслед Зубанов. — Стерва старая!
   Дверь захлопывалась.
   Пора было что-то предпринимать.
   Зубанов шел в ванную и совал голову под ледяную струю. А потом шел в спальню и перетряхивал женину тумбочку. Находил шкатулку с украшениями, вываливал их на постель и выбирал самые ее любимые сережки. На бутылку и скандал хватит, прикидывал он. И шел на улицу толкать домашнюю ценность.
   — Ну, на бутылку всего. Это же чистое серебро. С пробой. Оно же вдесятеро стоит! Ну, точно тебе говорю. Сам супруге на именины покупал. Ну, возьми, мужик. Для своей возьми. Потом, когда прижмет, тоже продашь…
   С противоположного тротуара за действиями объекта наблюдал лениво читающий газету молодой человек.
   «С… по… на пересечении улиц… объект продавал какие-то домашние вещи, по всей видимости, украшения, с целью приобретения ликеро-водочных изделий…»
   Зубанов еще немножко приставал к прохожим и направлялся прямо к молодому человеку. Который единственный не пытался от него убежать.
   — Вот вы, я вижу, очень умный молодой человек, — вежливо говорил он. — Потому что уже полчаса читаете газету. И значит, вы сможете по достоинству оценить эту вещицу. Ведь это серебро? Ну возьмите, взгляните. Серебро?
   Растерявшийся молодой человек брал в руки сережки и рассматривал, стараясь отвернуть лицо от дышащего перегаром собеседника.
   — Ну что, серебро? Серебро?
   — Серебро, — соглашался молодой человек.
   — И я говорю, серебро. Ну так и возьми его своей бабе.
   — У меня нет бабы.
   — Были бы сережки, баба появится. Они страсть как всякие висюльки любят. Моя аж тряслась, когда я ей их подарил. Возьми, парень. Не пожалеешь.
   — Да у меня и денег нет.
   — А я много не попрошу. Сколько у тебя? Где они? Давай посмотрим.
   И опустившийся алкоголик начинал похлопывать любителя чтения на свежем воздухе по карманам.
   — Здесь или здесь? Не жмись. Я же вижу, что сережки тебе понравились.
   — Ну хорошо, хорошо, — соглашался молодой человек, которому запрещено было вступать в прямой контакт с объектом Наблюдения. — Я дам деньги.
   — Ну так давай! Я сразу понял, что ты знаток! И баб любишь.
   Наблюдатель выворачивал карманы и отдавал всю мелочь, что у него была при себе. И срывался с места действия, забыв даже взять приобретенные сережки.