Ингрид Чарльз. Несущий перемены

   Он сидел, размышляя, стоит ли брать с собой Рэнда и сможет ли он убедить Йорану отпустить его в поездку одного. Убедить ее будет непросто, особенно после случая в Сету, где чоя из Земного дома пожертвовали своим лучшим храмом в попытке прикончить Палатона. Хотя Палатон сомневался, что Дома еще раз попробуют уничтожить наследника, он лишился возможности появляться где-либо неузнанным и без сопровождения. Если он оставит Рэнда, он будет вынужден вновь приставить к нему Траскара, однорукого бывшего тезара, который прежде был телохранителем человека. Палатон доверял Траскару: он был одним из немногих чоя, который часто бывал вне планеты и потому не боялся контактов с инопланетянами.
   Но гораздо охотнее Палатон взял бы Рэнда с собой, ибо пока они были вместе, то делили между собой бахдар и пользоваться им мог не только Рэнд. Это помогало Палатону избавиться от ужасающей пустоты внутри. Он оставался спокойным, пока Рэнд был рядом, не говоря уже о теплом чувстве в присутствии друга.
   Эта мысль вновь потрясла его — друг… Не ребенок, которого надо защищать, но брат по оружию, поддержка, как и обуза. Палатон не знал точно, когда изменилось положение Рэнда — может быть, в Сету. Как наследник престола Чо, Палатон должен был пройти ритуал очищения. В храм Земного дома, Сету, были посланы убийцы, чтобы уничтожить Палатона, не говоря уже о Рэнде. А может, дружба между ними появилась позднее, во время мятежа. Хотя, возможно, Рэнд с самого начала был ему другом.
   Палатон поднялся, размышляя, что Рэнда не следует оставлять во дворце. Теперь это решение казалось самым мудрым. Оставшись в одиночестве, Палатон не имел шансов исследовать руины Мерлона или побеседовать с обитателями маленькой колонии художников, которая чудом уцелела там. И все же он не мог взять с собой Рэнда — ни у кого из чоя там не вызовет сомнений вид инопланетянина и то, чей он спутник. Он был единственным человеком на всей Чо — единственным за прошедшие столетия.
   Наконец Палатон решил: Рэнд останется во дворце. Как-нибудь он сможет убедить Йорану держать его без сопровождения. Оставался только Риндалан и нерешенный между ними вопрос.
   Он проверил хронограф. Ранний вечер, солнце только садится, дневная жара спадает. Ринди может еще бодрствовать, а если нет, по такому случаю стоит разбудить его ненадолго.
 
   Ринди лежал не шевелясь, когда Палатон приблизился к его ложу. Врачи с любопытством взглянули в его сторону, а затем вернулись к своим графикам и приборам, потеряв интерес, как только узнали в пришедшем наследника. Палатон знал, что их беседа не будет записана, что приборы следят только за состоянием Риндалана. Палатону хотелось остаться наедине с Ринди, но это казалось невозможной задачей.
   — Я не сплю, — пробормотал Ринди.
   — Знаю, — ответил Палатон, садясь в кресло. — Если бы ты спал, я бы услышал храп.
   — Об этом я уже знаю от твоего друга, так что незачем повторять еще раз, — изголовье кровати приподнялось, так что теперь Ринди мог смотреть в глаза Палатону.
   — Рэнд по-прежнему приходит сюда?
   — И очень часто. Кажется, люди живут недолго — он взрослеет на глазах. Он смотрит на меня так, как будто я знаю ответы на множество мучающих его вопросов.
   — А ты и в самом деле их знаешь? — слегка поддразнил старика Палатон, наблюдая, как Ринди комкает в руках простыни.
   — Придвинь кресло поближе. Может, я и вобью тебе в голову что-нибудь, если только дотянусь до нее, — Ринди слегка наклонился.
   — Не откажусь, — ответил Палатон. — Потому и пришел.
   — В самом деле? — Риндалан откашлялся. — Я мог бы и сам послушать тебя — ведь я давно нигде не бываю. По крайней мере, до завтрашнего утра, когда с меня обещали снять все эти провода и начать легкий курс терапии.
   — Тебе разрешат ходить?
   — К счастью, да. Но предупреждаю тебя — я больше не хочу отвечать на вопросы о том, кто пытался убить меня. Даже если бы я знал это, не ответил бы. Йорана меня достала, и я бы не хотел вновь отбиваться — на этот раз от тебя.
   — Тогда я воздержусь от вопросов. Мне нужна твоя помощь против Йораны, — объяснил Палатон.
   — Против Йораны? Мальчик мой, в битве между полами я никогда не одерживал верх даже в молодости, тем более сейчас.
   — Нет, дело в другом, — Палатон взял Ринди за руку, чувствуя тепло от невысокой температуры, сухость кожи и распухшие старческие суставы. — Несколько дней назад уничтожили мой бывший Дом. Мне удалось поговорить с дедом, и он рассказал то, о чем я даже не догадывался.
   Голубые глаза Ринди, до сих пор пристально смотревшие на собеседника, метнулись в сторону.
   — Неужели он отправил тебя ко мне? — нехотя спросил он. Палатону стало ясно, что если бы дед ничего не рассказал, то эта обязанность легла бы на Ринди.
   — Нет. Он имел смелость сам признаться во всем. Я пришел потому, что должен отправиться в Мерлон, выяснить, что случилось с Трезой и то, кто был моим отцом.
   Рука Ринди сжалась.
   — Если он из Огненного дома, он никогда в этом не признается.
   — Если узнает, кто я, наверняка промолчит. Если я приеду с охраной, то лишусь всяких шансов. Я поеду один, и мне нужна помощь, чтобы убедить Йорану в необходимости такого поступка.
   — Ты уже говорил с ней?
   — Не могу. Пусть все это останется между нами, она по-прежнему будет работать для престола, на котором до сих пор находится Паншинеа. Не хочу, чтобы она оказалась в двусмысленном положении.
   — Ты был бы удивлен, — перебил Ринди, — узнав о чувствах Йораны.
   Палатон пропустил это замечание между ушей. Он рассказал Риндалану о видении, и Прелат прищурился.
   — Кто, по-твоему, это мог быть?
   — Самые сильные подозрения — на Земной дом. Они уже несколько раз покушались на меня, но после Двухдневной войны я решил, что все кончено. Есть шанс, что они хотят заставить меня действовать — так, чтобы я лишился поддержки.
   — Мне казалось, что покушение в Сету было совершено на наследника престола, а не просто на тебя.
   Палатон понял, что подразумевает Прелат.
   Он покачал головой.
   — Насколько мне известно, справедливо и то, и другое. Но когда мы спрятались в катакомбах храма, я нашел архив Дома.
   Ринди присвистнул, а затем поморщился от боли в сломанном ребре.
   — Так и знал, что его прячут в храме. Думаешь, при пожаре архив погиб?
   — Сомневаюсь. После начала пожара нас уже не преследовали. Думаю, они занялись прежде всего эвакуацией. Но я видел доказательства: они искали потомков Огненного дома, где только могли, надеясь пополнить свои возможности новыми и неожиданными. Но когда эти возможности обернулись против них, они начали систематическое уничтожение. И хотя о том, что мой отец неизвестен знают немногие, должно быть, они что-то заподозрили, едва Паншинеа обратил на меня внимание.
   — Есть и другой вариант, — возразил Ринди.
   — Какой?
   — Видение мог оставить сам твой отец, побуждая найти его.
   Палатон отпустил руку Ринди. Это предположение ошеломило его. Он взвесил возможности и признал:
   — Я никогда не думал об этом.
   — Такое возможно, — задумчиво заметил Ринди. — Я честно хранил твою тайну. Твои результаты… с моей помощью они стали не чрезмерно высокими для ребенка, но тем не менее заметными. Я понял, что перед нами — не только потенциальный и ценный кандидат в тезары, но нечто большее, почти неопределимое, чего не должно было быть. Прежде чем сообщить твои результаты Волану, я несколько ночей просидел в библиотеках, роясь в книгах, пытаясь разгадать твою тайну. Я так и не нашел то, что хотел узнать — даже не подтвердил подозрения, — Ринди прищелкнул языком. — Но стоило бы мне оказаться в архиве, спрятанном в Сету…
   — Вряд ли теперь мы доберемся туда.
   — Да, — Ринди вздохнул. — Бог с ними, с чоя из Земного дома. Не могу порицать их за тщеславие. Они были нашим слабым местом в течение веков. Среди Заблудших они — соль земли, но они не рождены летать среди звезд — в отличие от нас или сыновей Небесного дома. Даже взойдя на престол, они вряд ли смогут удержать его.
   — Но как насчет чоя из Огненного дома? Есть ли такие среди них?
   Ринди помолчал и покачал головой.
   — В нынешнем положении — вряд ли. Мы знаем слишком мало и ввиду собственного невежества не можем полагаться на догадки. Но если когда-нибудь этот Дом воскреснет, его возрождение будет великим примером силы и упорства. Ты думаешь об этом, Палатон?
   — Не знаю. Пожалуй, сейчас речь идет о выживании.
   — Хорошая мысль, — Ринди шевельнулся, и на лице у него появилось выражение боли. Оно медленно исчезло. — Итак, ты направляешься в Мерлон. Один?
   — В том-то все и дело.
   — Йорана, Рэнд и Гатон не обрадуются такой перспективе. И, разумеется, ты не сможешь открыть им истинную причину этой поездки.
   Палатон был намерен рассказать обо всем Рэнду, но заметил только:
   — Я готов принять любые предложения.
   — Тебе придется выдержать с Йораной настоящий бой. Даже если ты заверишь ее в своей безопасности, не думай, что она ни о чем не догадывается — я почти уверен, что на тебя уже составляется подробное досье. Она не отпустит тебя — особенно теперь, после Сету. У тебя нет выбора, кроме как дать ей приказ, которому она не осмелится противиться. Что касается Рэнда, он нам поможет — он уже находится в таком положении, что способен стать хорошей опорой.
   — Я скажу ему, — сухо ответил Палатон, уже предвидя вероятную реакцию Рэнда. А Йорана… он надеялся только, она его простит. Он поднялся, и оживление на лице Ринди сменилось явной усталостью. — Спокойной ночи, Ринди.
   Прелат внимательно всмотрелся в его лицо.
   — Я хочу, чтобы ты пришел сюда, как только вернешься.
   — Обязательно.
   Палатон отступил, наблюдая, как изголовье кровати опускается. Ринди задыхающимися голосами произнес:
   — Не тревожься. Ты на верном пути. Палатон вышел из комнаты Прелата, думая о том, что совершает единственно возможный поступок. Одобрение Ринди помогло ему облегченно вздохнуть.
 
   От свободы у Алексы кружилась голова. Она бродила по станции с опьяняющим чувством, поскольку даже в лабораторию доктора Марена ей был открыт доступ. Отец постоянно сидел в кабине связи, разбираясь с делами Союза. Сейчас Алекса наблюдала, как врач вскрывает абсцесс на шее Недара — в том месте, куда был вживлен симбионт. Она поднесла руку к собственному затылку, ощутив еле выступающий тонкий шрам.
   Недар оглядел ее с непроницаемой маской на лице. Волосы чоя были недавно подстрижены и вымыты, зачесаны назад с высокого лба. Алекса думала, что чоя выглядят одновременно как суровые и утонченные воины. Действительно, он даже не поморщился, когда врач совместил края раны и принялся быстро зашикать их.
   Доктор Марен не был симпатичен Алексе, но, по крайней мере, он был человеком. Алекса наблюдала, как быстро и ловко он работает, продолжая процедуру. Это профессионал, поняла она.
   Врач положил полоску синтетического пластыря поверх раны со словами: — Это поможет коже срастись.
   Недар мрачно поблагодарил его и поднялся с кресла, а Марен отошел к столу с инструментами и выбрал пневматический шприц. Оглянувшись, он окинул взглядом Алексу, словно измерял ее.
   Она наблюдала, как врач выбирает инструменты, испытывая сложные чувства. Покончить со всеми мрачными снами, никогда не слышать в голове голос ГНаска — это было бы неплохо. Но с другой стороны, она бы утратила инстинкты выживания, такие, которыми не обладала сама. Интересно, сколько инъекций понадобится, чтобы она утратила вновь приобретенные качества?
   Должно быть, всего одна.
   Как будто уловив ее мысли, доктор Марен заметил:
   — Три инъекции, с полугодовыми промежутками — это самое меньшее. Однако наверняка говорить невозможно. Вирус может регенерировать, но если возникнут проблемы, препарат легко поддается изменениям. Его можно изготовить в виде таблеток для регулярного приема, если это понадобится.
   — В самом деле? — Она оглядывала шприц, морщась от воспоминаний о боли. Недар не назвал врачу причину своей инфекции, и Алекса ждала, что будет дальше. Надо ли выдать тайну, которую скрывал чоя? Врач прервал ее мысли.
   — Мне казалось, ваш отец обсудил все с вами, — заметил Марен, нахмурившись, и по его гладкому, тонкому лицу проскользнуло странное выражение.
   Недар стоял неподалеку, скрестив руки на груди, облаченный в чистую, новую форму, полученную из прачечной станции. Он по-прежнему казался страшно исхудавшим, но выглядел, как и подобало тезару.
   — А какую дозу вы бы назначили чоя?
   — Вам? — Марен удивленно обернулся и туг же отвел глаза, на его гладком, будто лакированном лице ни одно выражение не задерживалось надолго. — Это зависит от степени инвазии. Вероятно, вдвое большую, чем человеку. Исследователь помедлил. — А вы боитесь заражения?
   — Они наверняка попытались это сделать, резонно заметил Недар. — Было бы глупо отказываться от лечения, если оно доступно, не правда ли?
   — Да, — согласился Марен, возбужденно облизывая губы. — Препарата у меня достаточно. Но могут возникнуть побочные эффекты…
   — За которые, несомненно, понесут ответственность абдрелики, — Недар закатал рукав куртки, готовясь к инъекции, а Марен отложил шприц, выбранный для Алексы, и взял другой. Он умно избежал вопросов, думала Алекса, наблюдая за уколом. Затем она сама обнажила руку и подошла к доктору Марену. Препарат вспрыснулся ей в кровь, мгновение она ничего не чувствовала, затем ее обдало жаром, кожа запылала, и Алекса испытала головокружение, прежде чем обмякла на руках врача.

Глава 18

   Недар поглядывал на упавшую девушку с чувством рассеянного любопытства. Он считал людей достаточно крепкими существами. И действительно, вдвоем им довелось многое пережить, и Алекса никогда еще не выказывала признаков слабости. Она даже заслужила его насмешливое уважение своей твердостью и целеустремленностью — Недар начинал думать о ней, прибегая к выражениям, лестным даже для чоя. А теперь она билась в конвульсиях на руках Марена, бессознательно борясь с препаратом, распространяющимся в ее организме.
   Инстинкты абдреликов заставили Недара позабыть обо всем, и он уставился на девушку жадным и голодным взглядом. Его алчность нарастала вместе с каждым движением и судорогой ее тела, напоминающими беспомощные трепыхания раненой добычи. Ему хотелось выследить ее в темных, вязких, илистых болотах, догнать и вгрызться в нежную плоть, пока горячая, дымящаяся кровь не потечет ему в рот…
   Пилот вздрогнул. Желание достигло предела и теперь угрожало лишить его всякого здравого смысла. Будто хватаясь за соломинку, он прикрыл глаза и начал вспоминать о школах Соляных Утесов и Голубой Гряды, об упражнениях для развития дара, о запуске со стартовой площадки в горах перед слепым полетом в плотном, закрывающем глаза шлеме. Он заставлял себя думать о ветре — едва ощутимом, порывистом и голубоватом потоке воздуха под крыльями планера, поднимающем его из грязи и злобы абдреликов к вершинам разума и души.
   Ему казалось, что кровь вот-вот закипит в его теле. На лбу выступил пот. Сердце колотилось так, как будто он пробежал немыслимое расстояние, борясь с притяжением планеты. В ушах зашумело. На какой-то момент Недару показалось, что сейчас он оступится и упадет — в точности, как девушка.
   Эта мысль отрезвила его. Недар со вздохом запрокинул голову, и это движение сотрясло его, из глаз брызнули слезы. Нечто произошло болезненно, как начало кровообращения в застывшей плоти, но желанно, как прилив воздуха в заполненные водой легкие, как пища для изголодавшегося существа. Его бахдар! Свой, а не украденный у беспомощной жертвы — свой, изливающийся из некоего скрытого убежища, о существовании которого Недар даже не подозревал. Он узнал свой бахдар, свой «душевный огонь», и теперь упивался им.
   Он вновь был свободен!
   Недар открыл глаза. Над головой его смутно тянулся потолок лазарета, но Недар не обращал на него внимания. Ему представлялись вихри Хаоса, все его бесконечные лабиринты — Поющая Чоя, Поваленное Дерево, Горы Восходящего Солнца, Мотылек и все остальные. Он чувствовал Барос в кабине пилота и еще полдюжины чоя, находящихся на станции, их корабли, расставленные по докам и зависшие вокруг базы. Он ощутил яростную борьбу Алексы с чуждыми инстинктами, прижившимися в ее теле, и на мгновение испытал жалость. Затем все остальные чувства перекрыла гигантская волна ликования.
   Бахдар!
   Марен взглянул на него, еще успокаивая бьющуюся девушку, и произнес слова, которые Недар не расслышал, а скорее ощутил:
   — С вами все в порядке?
   — Да, — вынудил себя ответить Недар. Он пересек лабораторию, взял девушку из рук врача, чувствуя, как сам вновь наливается силой чоя, и положил ее на стол. Алекса застучала ногами по столу, но вскоре утомленно затихла. Осторожно коснувшись ее бахдаром, Недар убедился, что она приходит в себя, и отошел.
   Марен склонился, проверяя пульс — казалось, он не доверяет приборам в своей лаборатории. Покачав головой, он вновь повернулся к чоя.
   — Вы уверены, что с вами все в порядке? Недар улыбнулся.
   — Никогда еще не чувствовал себя лучше. А теперь я бы хотел уйти к себе.
   — Но вы же не можете оставить меня с ней в таком…
   — Я не врач, — перебил пилот. — Здесь работает связь. Вызовите медика со станции.
   О девушке он больше не тревожился и не мог оставаться здесь. Больше всего Недар хотел остаться в одиночестве и обдумать, что с ним случилось. Неужели это одно из свойств препарата? Если так, то предстоящие возможности казались безграничными. Им можно исцелить всех тезаров. Недар не мог оставить подобное открытие в руках народа, едва допущенного в Союз. Ему было необходимо подумать.
   Он повернулся и вышел, радостно шагая по знакомым коридорам, где даже металл, казалось, пел под его ногами. Бахдар еле уловимо подрагивал от тревоги, отмечая, что не все в порядке, что где-то совсем рядом ждет опасность, что абдрелики, от которых он избавился, подбираются все ближе. Но пилот слишком долго не пользовался бахдаром, он был ошеломлен, озадачен, а также слишком уверен в своей радости, чтобы предчувствовать беду.
 
   — Сведения подтвердились, — произнес ррРаск. — Крейсер с Земли стоит на станции Скорби А-11. Мы можем достичь его, если вы прикажете, но не рекомендую этого делать. Следы замести будет слишком трудно, к тому же вторжение не удастся приписать ошибке. Мы находимся слишком близко от Скорби и можем привлечь нежелательное внимание.
   ГНаск сидел в ванне, прислушиваясь к уютным движениям тарша на его теле.
   — Твои советы?
   — Подождем отлета крейсера, проследим его курс и захватим его прямо перед входом в Хаос.
   — Возможное место назначения?
   ррРаск раздраженно прищелкнул клыками. Откуда ему догадаться, куда направятся люди? Но предположения у него все же были, и он решил ими воспользоваться.
   — Скорбь. Или Земля. Думаю, Скорбь все-таки вероятнее.
   — Чтобы получить максимальную защиту? — ГНаск издал горлом чавкающий звук. — На его месте я поступил бы так же. Этот паразит нуждается в защите. Единственная наша надежда — если чоя умрет в нем. Тогда, возможно, мы смогли бы разыскать его и уничтожить.
   ррРаск хранил молчание, наблюдая за своим начальником, нежащимся в ванне. Кожа ррРаска нестерпимо ныла, кремы и мази помогали намного хуже тарша, оставленного дома, в колонии абдреликов. Мундир тер ему под мышками и на боках, живот нервно подергивался. Это могло подвергнуть опасности всю его карьеру, и ррРаск прекрасно понимал это, но ничем не мог себе помочь. Его жизнь сейчас находилась в бесцеремонных руках ГНаска, и только знание мучительных проблем самого посланника приносило ррРаску некоторое облегчение.
   Никто на Абдреле не знал, что ГНаск совершил немыслимое, вживив своего симбионта в плоть инопланетянина. Но едва этот факт откроется, ГНаск станет отверженным среди собственного народа — если, конечно, не докажет значительные преимущества своего поступка. ррРаск вспомнил о большеглазой, бледнолицей девушке, которая прежде сопровождала ГНаска. Она была абдреликом больше, чем рожденные вне брака детеныши его сестры.
   Немыслимым было то, что девушка невольно проникла в самую глубину жизни абдреликов. Она знала их сокровенные тайны, хотя и не подавала виду. ГНаску не следовало отпускать ее — девушка могла предать их всех. Абдрелик, который не имел тарша с самого начала жизни, был всего лишь болотным хищником. Именно симбионт помогал им подняться выше уровня животных, придавал им разум, способность обратить себе на пользу собственное искусство, позволил им летать между звезд.
   Если ронины, иврийцы или Нортоны что-нибудь заподозрят, биологическое благополучие колоний абдреликов нарушится ввиду потери утонченных, очень нежных созданий — таршей. ррРаск поежился при этой мысли, и на его боках перекатились складки кожи. Абдреликам удавалось жить и без симбионтов, но гораздо предпочтительнее было бы не расставаться с ними.
   Глазки ГНаска, спрятанные среди толстых складок, устремились на него.
   — Девчонку надо вернуть, — заявил он. — Или уничтожить. Отправь на станцию наблюдателей. Дай мне знать, когда крейсер вылетит с нее.
   — Слушаюсь, — ответил генерал. Он вышел отдать приказ одному из абдреликов, радуясь возможности сделать что-нибудь, а не томиться в ожидании. Для межпространственного прыжка необходимо ускорение, а крейсер не способен набрать его сразу. Полностью вооруженному боевому кораблю абдреликов не составит труда опередить его.
 
   Алекса со стоном очнулась. Казалось, ее кожа стала тоньше бумаги, спеклась до состояния пепла под какой-то яркой вспышкой, все нервы были обнажены, глаза мучительно ныли. Но когда она опускала веки, ничего не менялось. Закрытыми были ее глаза или открытыми, перед ними висел настоящий калейдоскоп видений, суета, напоминающая о взгляде в микроскоп, где цвета и формы перемешивались без малейшего смысла и порядка. От этой картины у нее закружилась голова. Атональная симфония аккомпанировала визуальной неразберихе. Алекса опять застонала и уронила голову на стол, желая вновь потерять сознание. — Мисс Томас?
   Алекса Тейлор Томас — это она. Что за глупец этот человек, почему он называет ее по фамилии? Она лежала тихо, прислушиваясь к тому, как воздух растекается по ее легким — с шумом, подобным шуму трещотки. Игла впилась ей в руку.
   — Вы чуть не убили меня, — обвинила она врача. Даже не открывая глаз, она поняла, что доктор Марен стоит рядом, вводя иглу в вену.
   — Доза… — исследователь помедлил, — …была слишком высокой и мощной для концентрации чужеродного вещества у вас в крови. Простите. Такого исхода я не мог предвидеть.
   — В следующий раз прежде опробуйте дозу на крысах, — предложила ему Алекса. Она приподнялась на локте. — Вы едва не отправили меня на тот свет. — Сквозь бесконтрольно подрагивающие ресницы она видела стоящую рядом фигуру человека.
   — Инвазивные элементы борются — они удивительно живучи и уже успели поменять структуру. Правда, пока действие препарата опережает их работу на один шаг, но понадобится не менее полдюжины инъекций, прежде чем ваша кровь очистится. Даже в этом случае… — он помолчал.
   Алекса поторопила его.
   — Что?
   — Они могут метастазировать. По-видимому, вам понадобится лечение до конца жизни.
   Слыша подобные слова и прежде, Алекса почти не испытала беспокойства. Она повертела головой. Шейные позвонки при этом хрустнули пару раз, но Алекса нигде не заметила чоя.
   — А где Недар?
   — Ушел к себе. Он перенес инъекцию гораздо легче.
   Алекса заметила странноватое выражение на лице врача и догадалась, что тот чего-то не договаривает. Какой была реакция Недара? Почему он не остался в лазарете, под наблюдением — неужели Марен был настолько занят с ней, что не смог остановить чоя? Алекса задумалась, не успел ли чоя сбежать.
   Она села. Черт побери его скрытность! Пилот никуда не должен деваться без нее. Игла прошла вену насквозь, и прибор подал протяжный сигнал. Досадливо прищелкивая языком, Марен поправил иглу и надавил рукой на плечо Алексы, заставляя ее лечь. Она ответила ему взглядом абдреликов — взглядом хищника среди черной грязи и камней, и увидела, как врач содрогнулся.
   Она Опустила ноги со стола. Внезапная слабость овладела ею, и Алекса подавила ее только яростным усилием воли.
   — Уберите иглу, — приказала она. — Со мной все хорошо.
   Врач покачал головой и нахмурился.
   — Ложитесь.
   Алекса легла, не желая показывать врачу свой истинный характер. Пульс участился, затем выровнялся. К ней пришло ледяное спокойствие. Симбионт не был удален, но значительно ослаб. Впервые за много лет Алекса осталась наедине сама с собой. Она улыбнулась.
   — Когда я смогу увидеться с отцом?
 
   Джон сидел у экрана, беспомощно глядя на показываемый Барос сектор и различая длинный, острый силуэт боевого корабля абдреликов, ждущего у входа в Хаос.
   Чоя сидела рядом с ним у пульта.
   — Что вы предлагаете?
   Он не думал, что ГНаск отважится на ответный маневр, но просчитался. Джон проклял себя за легкомыслие, за то, что обрадовался победе. Неужели они рискнут провести ответную атаку здесь, чтобы отбить пленников?
   — Ничего не приходит в голову, — признался он.
   Вести со Скорби тоже не были утешительными. Последний грузовой контракт был отвергнут. При этом комиссия сослалась на нехватку пилотов, но Джон не поверил этому. Он повернулся в кресле, чтобы взглянуть на Барос.