Страница:
- Здравствуй, Витаутас. Просто я только приехала...
- Да, мне старший лейтенант Ледогоров сказал, что вы приезжаете
сегодня.
- А где он сам?
- Докладываю: старший лейтенант Ледогоров убыл к новому месту
службы.
- К новому месту? Когда? Куда?
- Докладываю: в конце месяца. Перевели за один день к
десантникам. Он попросил меня сообщить вам.
- Спасибо, - прислонилась к косяку Оксана. Перевели... И не
говорил, что добивается этого, смолчал...
- Извините, Оксана Сергеевна, побегу.
- Зайди, гостинцев ребятам...
- Оксана Сергеевна, я в самоволке, времени нет.
- А письмо, записку? - вдогонку спросила она, но сержант на ходу
помотал головой.
Уехал... И ни строчки, ни слова, ни полслова. Крижанаускаса
выбрал, зная, что тот - доложит. Доложил...
Оксана прошла в комнату, опустилась на диван. Вдруг почувствовала
страшную усталость: все эти перелеты, сумки, жара свое дело,
оказывается, делали. Но самая непомерная тяжесть - это от Бориса.
Уехал... Неужели не мог подождать, отпроситься, в конце концов? Мир же
не рушится, попросил бы хорошо - отпустили. А что, если не захотел
отпрашиваться? Вдруг и тогда, в столовой, уже знал, что к концу месяца
его в эскадроне не будет, что не встретит?.. Нет-нет, он так смотрел
на нее! Почему же молчал, что собирается уходить к своим десантникам?
Конечно, мужикам главное - дело, а офицерам еще и служба, погоны.
Разве можно их променять на человека, который... который...
Оксана посмотрела на полураскрытые сумки - и как только довезла?
Правда, надеялась, что Борис встретит. А он...
Встала, подошла к окну. На белой от пыли и солнца улице два
черноголовых пацаненка собирали пыль в бумажные кульки и подбрасывали
в воздух. Визжали под пыльным дождем и принимались за дело снова.
Четвертый год она видит и чувствует одно и то же. Надоело! Завтра
же напишет рапорт на увольнение. Но прежде... прежде еще раз повидает
Бориса. Прямо сегодня. Он не смог приехать, а вот она сможет. Ничего
не станет ему говорить. Просто посмотрит, развернет своего Агрессора -
и уедет. Но теперь уже навсегда.
Быстро, привычно переоделась в форму, опоясалась портупеей.
Приложила ребро ладони к носу и звездочке на берете - сидит ровно.
Порывшись в сумке, достала сапоги со шпорами - выпросила у наездниц в
спортсекции в Ташкенте. Вот так она и предстанет перед Борисом. В
лучшем виде. Пусть знает, кем не дорожит и кого теряет.
Вывела Агрессора на КПП без лишних расспросов - солдаты только
поздравляли с возвращением, приученные к ее вечерним прогулкам. Если
напрямую, через перевалы, то она до десантников доедет часа за три.
Взвилась в седло. Ну, Агрессор, миленький, выручай. Извини, что тебе
имя такое досталось, просто на твой год рождения выпала буква "А", а
по орфографическому словарю дошли до слова "Агрессор". Кому-то
"Адмирал", "Аврора", а тебе вот такое... Но ничего, не в имени дело.
Были бы люди такие же красивые, как лошади, каким прекрасным был бы
тогда мир. И еще извини, что ни кусочка сахара, ни корочки хлеба не
захватила, просто выбит из колеи хозяин. Мы потом мое возвращение
отметим особо. А сегодня надо пройти долгий путь. Выручи, дружок...
Ходко шел Агрессор, застоявшийся в стойле и соскучившийся по
хозяйке. Оксана несколько раз наклонялась, припадала к конской шее,
выражая ему свою признательность и одновременно жалуясь на свою
судьбу, невнимание к себе. Хотя, казалось, ей ли обижаться на это.
Верь эскадрон глаза просматривал, когда она садилась на лошадь - и
женатые, и холостые. В городе тоже узнавали - эта та самая, которая в
кавалерии служит. И льстило, и надоедливо было, но чтобы самой глаза
таращить... Чем же привлек к себе Ледогоров? Или существует, как пишут
в книгах, настрой на одну волну, и, когда пересекаются два
человеческих импульса, уже бесполезно что-либо делать? Импульсы
соединяются и зовут, тянут людей в одну точку, создавая вокруг них
свой ореол, свой мир...
И хотя после первой встречи косились они друг на друга за
обоюдные "любезности", пути и взгляды их пересекались все чаще и чаще.
И уже научились разговаривать выражением глаз, и руки, для всех вроде
случайно, касались друг друга - зрели, зрели "антоновки" для Бориса.
Но потом к сожалению, произошел тот дурацкий разговор перед Новым
годом в кабинете комэска...
- Что ж это такое получается, Оксана Сергеевна? - будто бы
тревожно, но с нужной долей шутливости спросил комэск. - Три с
половиной года все ждали, кому вы позволите восхищаться вами,
надеялись, понимаете ли, а тут появляется десантник и уводит вас
из-под носа всего эскадрона, заставляет таять нашу неприступную
крепость прямо на глазах.
Смутилась тогда, но, опережая подступивший к лицу жар, ответила
специально грубовато, чтобы скрыть смущение:
- А вы и поверили? Да вы бы лучше спросили у него, как я одним
взглядом в первый день заставила этого десантника лезть через забор. -
И хотя никто не тянул за язык, еще и добавила, глупая: - А надо будет
- еще заставим.
И случилось же такое, что именно в тот момент Борис оказался
рядом с канцелярией. То ли шел к комэску, то ли дверь была приоткрыта,
и он саперным слухом выделил, распознал, уловил ее голос, но на обеде,
не дождавшись его в столовой, она расспросила офицеров и нашла Бориса
на конюшне. Он сидел около стойла ее Агрессора, и она, еще ничего не
зная, весело спросила:
- А почему не обедаем?
Борис поднял голову, долго-долго смотрел на нее - как будто
прощается, подумала она еще тогда, - вздохнул и ничего не ответил.
- Что-то случилось? - подошла ближе. - Агрессор, милый, что тебе
рассказал старший лейтенант Ледогоров?
Лошадь потянулась к ней губами, фыркнула.
- Что случилось, Боря?
- Да вот сидел ждал, когда вы меня опять через забор пошлете.
Сказал, резко встал и пошел из конюшни. Она сначала улыбнулась,
ничего не поняв, потом вспомнила про разговор в канцелярии, опять
улыбнулась: она же шутила, но через мгновение уже испугалась - а вдруг
он поверил всерьез? Ну да, он принял все это за чистую монету! Но она
же... она нарочно так сказала, потому что... потому что он первый, кто
заставил ее так волноваться, она сказала это как раз потому, что он
для нее...
Побежала за ним - пуст плац, пуст манеж, пуст склад для сена,
общежитие, казарма. Пусто стало и на душе - неужели поверил? А потом
спросила сама себя: а ты бы не поверила? Улыбалась и плакала
одновременно от такой нелепости, продежурила у офицерского общежития
до самой ночи, попросила потом дежурного: если увидит Ледогорова,
пусть тот придет к ней прямо на дом, но ночь провела одна. И на
следующий день, и после пыталась подойти к Борису, объясниться, но он,
не слушая, тут же извинялся и отходил. Она и письмо ему написала, но
после Нового года, просидев одна с двумя фужерами шампанского, тоже
дала себе слово не подходить больше к нему. Гордость на гордость.
Искрили два оголенных провода...
И лишь перед самым ее отпуском их места в очереди в столовой
стали оказываться все ближе и ближе друг к другу. И ради чего,
собственно? Чтобы вот так расстаться?
...Из комнатки КПП у десантников к ней выскочил сразу весь наряд,
уставился, как на инопланетянку. Оксана спрыгнула с лошади, размяла
ноги. Увидев на ее погонах лычки старшего сержанта, дежурный, уже
хотевший было направиться к ней, замер, скосив глаза на свои две
полоски младшего сержанта.
- Скажите, к вам недавно перевели старшего лейтенанта Ледогорова,
- не стала, в отличие от десантников, кичиться апломбом и званиями
Оксана и подошла и дежурному сама. - Не знаете, здесь он сейчас?
- Ледогорова? - переспросил, младший сержант и оглянулся на
помощников. Жест их был красноречивым, но десантник повторил: - Не
знаем, вроде такого нет.
- А уточнить в штабе полка? - подсказала Оксана.
- Точно. Ой, извините, командир полка едет. Может, у него
спросите? - быстро сказал младший сержант и, перепрыгнув через арык,
замер на обочине дороги, поджидая командирский "уазик". Он остановился
около него, дежурный что-то сказал открывшему дверцу подполковнику, и
офицер вылез, подошел к Оксане.
- Здравствуйте. Командир полка подполковник Сердюков.
- Здравия желаю, товарищ подполковник, - тоже по-военному
ответила Оксана. - Извините, я хотела узнать: к вам в конце месяца
перевели служить старшего лейтенанта Ледогорова...
- Ледогорова? Нет, вы ошиблись. Это не ко мне, это к Ломакину.
Только... - комполка посмотрел на часы и задумался. "Говорить или не
говорить?" - прочла его мысли Оксана.
- Только?.. - попросила она.
- Батальон Ломакина скоро улетает.
- Куда?
- Далеко.
- Надолго? - тихо спросила Оксана. Голос командира внушил ей
тревогу, но лучше сразу все узнать.
Однако Сердюков ничего не ответил, а лишь опять посмотрел на
часы. "Говорить или не говорить?"
- Надолго?.. - вновь вымолвила Оксана.
- Они взлетают с ферганского аэродрома, - тихо, чтобы не слышали
десантники, сказал подполковник и, давая понять, что сообщил и так уже
слишком много, пошел к машине. - Поспешите, может, еще успеете! -
крикнул он уже с дороги.
Ворота раскрылись, поглотили машину и тайну Бориса. Значит, он в
самом деле не мог приехать. Но куда улетает?
Оксана оглянулась на Агрессора, обняла, прижалась к его потной
шее: поможешь? выручишь, милый?
Необходимое послесловие.
Да, 7 июля 1979 года для батальона подполковника Ломакина
прозвучал сигнал сбора. На аэродроме около раскрытых рамп уже гудящих
и готовых к взлету самолетов десантникам зачитали приказ. И сразу, не
давая ни секунды на его осмысление, просто на прощание с родной
землей: "По самолетам!" И пошли один за другим самолеты
военно-транспортной авиации на подъем, оставляя под собой исчирканную
резиной колес "взлетку", ограду вокруг аэродрома, неизвестно откуда
появившегося, мчащегося вслед за "анами" и машущего рукой всадника.
Менее чем через час уже другой аэродром подставил самолетам свою
спину для посадки. На самом краю рулежки их встречал главный военный
советник в Афганистане генерал-лейтенант Горелов.
Так оказался в Афганистане первый наш парашютно-десантный
батальон. Рядовые афганцы только утром увидели, что вокруг аэродрома
роют окопы, землянки русские солдаты в панамах и рубашках.
- Откуда, шурави?
- Из Советского Союза.
Первые дни для батальона пролетели в благоустройстве лагеря. На
счастье, Ломакин оказался мужиком с хозяйской жилкой и первым научился
месить глину, обжигать кирпич, из ничего придумывал всевозможные
приспособления для быта. Постепенно начало спадать напряжение и у
солдат: они уже не хватались за оружие при каждом выстреле, звучавшем
в горах или "зеленке", мгновенно нарекли Баграм "Малой землей" - по
аналогии с только что вышедшей книгой Брежнева, и первыми
почувствовали, поняли, что быть им в Афганистане долго - все до
единого постриглись наголо.
Зато наконец-то почувствовали уверенность наши летчики,
развозившие по стране грузы и каждый раз при возвращении на аэродром
не ведавшие, в чьих он руках. Вздохнули облегченно и семьи советников
- есть куда и к кому бежать, если что вспыхнет наподобие Герата.
Никакой связи с прилетом этого батальона и последовавшим затем
вводом ОКСВ не было, хотя потом батальон и станет определенной базой
для постепенного наращивания нашего военного присутствия в стране.
Параллельно с подготовкой Ломакина, но опять же вне зависимости
друг от друга, продолжал тренировки и "мусульманский" батальон
Халбаева. Не имел к нему никакого отношения и штаб ВДВ, кроме как
предоставил в распоряжение командующего ТуркВО несколько солдат и
сержантов южных национальностей.
Оказался среди них и рядовой, "узбек" Юрий Грач, присланный из
Белоруссии...
39-й, "АРАХИСОВЫЙ", ПРЕЗИДЕНТ АМЕРИКИ. -
АРАБЫ И ЕВРЕИ МИРЯТСЯ, США ПОТИРАЮТ РУКИ, -
АМИН - АГЕНТ ЦРУ? - ПОСЛЕДНЯЯ ПОПЫТКА МОСКВЫ,
Конец лета 1979 года.
Ни объявление парламентские каникул в западных странах, ни отдых
в Крыму Л. И. Брежнева и выезды к нему на уже традиционные встречи
лидеров социалистических стран не остановили международных событий.
Политика двигалась порой сама по себе, даже вне воли первых лиц стран
и государств, ибо политика - это в конечном счете жизнь человечества:
она может изменяться, но никогда не остановится совсем. Одним словом,
газетчики практически ежедневно задерживали выпуск газет, ожидая
свежих сообщений своих информационных агентств.
А главное историческое событие произошло, конечно, 18 июня в
Вене, когда Брежнев и Картер подписали Договор по ОСВ-2. Это давало не
только Москве, но и Вашингтону передышку в той дикой гонке, что шла по
всем видам создания вооружения. Вооружения наступательного, самого
дорогостоящего, но об обороне говорить в ту пору не приходилось. А
может, и не о передышке думали лидеры двух сверхдержав, а о
перегруппировке сил, но тем не менее никто не мог утвердительно
ответить, достанет ли авторучку за столом переговоров Джимми Картер,
тридцать девятый, президент Америки, в свое время выращивавший арахис
на своей родине.
Но, видимо, снижение уровня жизни американцев за годы его
правления - а этого они крайне не любят, - а также рост инфляции и
увеличение безработицы заставили его искать и предпринимать шаги,
которые бы накануне назначенных на 1980 год президентских выборов
заставили бы говорить о нем как о политике мирового масштаба. Год
назад он выступил посредником между Египтом и Израилем, и те
подписали-таки в его резиденции в Кэмп-Дэвиде соглашение по мирному
урегулированию арабо-израильских дел. Пусть остальной мир назвал это
сепаратистской сделкой, но Америка оценила поступок своего президента:
дружбы и согласия между арабами и евреями, конечно, никогда не будет,
а вот увеличить свое военное присутствие на Ближнем Востоке,
обеспечить гарантии своим экономическим интересам в том регионе после
этого соглашения удалось.
Но то было в сентябре прошлого года, а значит, уже и не было -
Америке подавай события на каждый день. И Картер сделал ставку на
ОСВ-2.
При подписании Договора была минута, когда авторучка президента,
образно говоря, замерла в воздухе - он заговорил об Афганистане.
- Мы крайне озабочены гражданской войной, которая идет там. И мы,
конечно, знаем, что СССР делает большие вложения в эту страну. Нам,
господин председатель, небезразлично, как будет вести себя СССР там в
дальнейшем.
Он деликатно намекал, предостерегал от большего вмешательства, но
Брежнев, к тому времени уже практически не отрывавшийся от
заготовленных текстов, на этот раз спокойно и вовремя отреагировал:
- А мы Афганистану, господин президент, помогаем со времен
Ленина. Лично у нас здесь нет никаких проблем.
Нет, так нет. И авторучка Картера опустилась на документ.
Конечно, были еще десятки дел, которые делались Джеймсом Эрли во
благо нации, но о которых нельзя было говорить вслух. Это в первую
очередь направление усилии Администрации на возвращение утраченного,
то есть Ирана и Афганистана. Ради этого пришлось даже перенести
региональную штаб-квартиру ЦРУ из Тегерана в Пакистан, "в центр
проблемы", как сказал Бжезинский. Пришлось закрыть глаза и на то, что
для доставки оружия афганским мятежникам приходится использовать и
каналы, по которым идут в Афганистан наркотики. Политик, по словам
Даля, которым так восхищаются и гордятся русские, - это как раз и есть
умный и ловкий, не всегда честный государственный деятель, в целом
скрытный и хитрый человек, умеющий вовремя молвить и вовремя смолчать
и наклоняющий дела в свою пользу... (Джеймс Эрли - настоящее имя
Джимми Картера.)
Москва тоже подсчитывала свои потери и приобретения и тоже делала
ходы, которые необязательно надо было знать широкому кругу и которые
тоже подходили под определения Даля. Политика в этом случае
становилась одеялом, наброшенным в холодную пору на плечи
человечеству, которое каждый тянет на себя. И здесь проигрывал тот,
кто первый закрывал глаза и терял бдительность - хватай потом руками
воздух.
Но вот афганский лоскут этого покрывала ускользал для Москвы
постоянно, хотя над ним-то глаза не закрывались ни на миг. Несмотря на
всю противоречивость сведений, приходивших из Кабула, ясным было одно:
между Тараки и Амином возникает все больше противоречий. Вернее, даже
не между ними, они по-прежнему внимательны и любезны по отношению друг
к другу. Угроза раскола в руководстве ДРА исходит от тех, кто окружает
двух афганских лидеров.
Ради спасения революции одному из них следовало бы уйти, чтобы
сделать Ревсовет единым и монолитным. Но кто уйдет добровольно? Амин
более работоспособен и деятелен, но в то же время более хитер и
коварен. Тараки - это истинное знамя, его поддерживает большинство
образованных афганцев. Но все прекрасно видят, что он всего-навсего
номинальный лидер. Стоящие за его спиной понимают, что в случае
прихода к полной власти такого человека, как Амин, по партии будет
нанесен страшнейший удар: Хафизулла не простит тех, кто не с ним.
По сообщению посольства, в июле в афганской столице появились
листовки против Амина, рисующие его как агента ЦРУ. Сам Амин в одном
из своих выступлений подчеркнул, что был бы разочарован, если за этими
попытками поменять руководство страны стоит советская сторона. И в то
же время отверг какой бы то ни было компромисс: классы, свергнутые в
ходе революции, никогда не будут подпущены к управлению страной. И
даже духовенство, все века направлявшее мусульман на путь истинный.
Тараки, как всегда, промолчал, давая возможность событиям развиваться
так, как развиваются, и это показывало, что, несмотря на листовки,
Амин более уверенно чувствует себя у штурвала афганского корабля. Еще
бы, за ним - армия, а за Тараки - только прошлая слава.
Но в то же время - что еще будет с Амином, а нынешний и законный
глава правительства - это Тараки. С ним можно было попробовать и
третий путь в преодолении кризиса в руководстве ДРА: каким-то образом
повлиять, заставить самого Тараки быть более жестким и деятельным.
Показать свою власть. Представился и прекрасный случай поговорить на
эту тему в нейтральной, неофициальной обстановке: на начало сентября в
Гаване намечалась встреча глав государств и правительств
неприсоединившихся стран, и маршрут Тараки мог бы пролечь через
Москву. Хотя, если честно, Тараки вообще бы не следовало в
складывающейся ситуации покидать Кабул, оставлять Хафизуллу одного.
Ему намекнули об этом, но он улыбнулся беспокойству представителя КГБ
и подтвердил о своей поездке на Кубу. Тогда и решили просто еще раз
поговорить с ним в Москве.
Такое пожелание было передано послу Пузанову...
Необходимое послесловие.
В 1980 году Дж. Картер проиграет борьбу за президентское кресло
лидеру республиканской партии Р. Рейгану. Однако до этого времени
успеет выдвинуть "доктрину Картера", по которой США имели "право"
использовать для "обеспечения своих жизненных интересов" любые
средства, "включая военную мощь". С именем Картера связывают и
принятую так называемую "президентскую директиву Э 59", которая
предусматривала ради интересов США возможность "ограниченной ядерной
войны" против СССР.
Договор ОСВ-2, подписанный им, не будет ратифицирован
американским сенатом.
Брежнев в 1981 году на одном из заседаний Политбюро вдруг
неожиданно для всех заговорит о преемнике и уходе па пенсию, - мол,
пора и честь знать, одолевают болезни, да и возраст напоминает о
покое.
В наступившей тишине задвигает кресло Черненко. В последнее время
он и так исполнял практически за Леонида Ильича все обязанности главы
партии и государства, и взоры всех присутствовавших сойдутся на нем.
Он? Инициативу перехватит Устинов:
- Да что вы, Леонид Ильич. Вот подлечитесь - и все будет в
порядке. Товарищи, - обратился уже ко всем. - Что это мы будем делить
шкуру неубитого медведя? Леонид Ильич, наше мнение таково, что ваш
опыт и авторитет еще долго послужат Родине.
Черненко втянул голову в плечи, Брежнев промолчал, и больше
разговор на эту тему на Политбюро не возникал.
Иная участь ждала Тараки, получившего предложение сделать краткую
остановку в Москве. Да, собственно, иного пути до Гаваны и не было,
кроме как через Москву...
Документ (из секретной переписки американских внешнеполитических
ведомств по Афганистану):
"18 июля 1979 г., Э 5433.
Из посольства США в Кабуле.
Госсекретарю. Вашингтон.
Тема (ограниченное служебное пользование): О возможных советских
попытках побудить ДРА найти политическое решение внутреннего
конфликта.
1. (Полный текст документа - секретно.)
2. Несколько недавних событий в Афганистане позволяют
предположить, что, возможно, в Кабуле проводится советская кампания,
цель которой - "помочь" осажденному руководству ДРА найти скорее
политические, чем чисто военные, средства, чтобы противостоять росту
внутренней и внешней оппозиции. "Добровольный" уход одного или
нескольких членов высшего руководства ДРА, видимо, необходим, если
Москва не хочет услышать от ДРА сигнал бедствия, призывающий к прямому
военному вмешательству с целью помочь остаться халькистам на плаву.
9. Наиболее возможной и, вероятно, наиболее необходимой была бы
перемена в высшем руководстве ДРА, сопровождающаяся уходом Амина, или
Тараки, или их обоих... Тараки все больше выглядит как номинальный
лидер, которого нельзя воспринимать всерьез.
Действительный злодей - это Амин, который считается ответственным
помимо всего остальною за аресты, пытки и казни, а также движущей
силой вызывающих сопротивление внутренних реформ и политики страстных
объятий Афганистана с Советским Союзом. Поэтому любая искренняя
попытка примирения сил, действующих в Афганистане, через изменение в
руководстве должна была бы, видимо, включать в себя уход, а еще лучше
- смерть Амина. (В этой стране кровавой мести некоторые халькистские
лидеры должны заплатить традиционную цену за тысячи смертей.)
11. Советские просчеты или неуклюжесть, а может, и заключение
Тараки - Амина о том, что у них действительно нет иного выхода, кроме
немедленного продвижения вперед нынешним курсом, вполне вероятно,
могут задержать поиски невоенного подхода к восстанию. Мы сомневаемся,
что Советы хотят или могут заставить уйти какое-либо афганское
руководство, хотя Москва может при определенных обстоятельствах
принять решение оказать "поддержку" каким-либо элементам, которые
проявят склонность быстро разрешить конфликт с помощью просьбы о
прямой советской военной помощи. Этой помощью мог стать прямой военный
переворот.
13. Заключение. Мы, возможно, переживаем период, когда Советы
пытаются подтолкнуть афганскую политику в направлениях, которые могли
бы прекратить рост внутренней оппозиции и уменьшить внутреннюю и
внешнюю враждебность по отношению к нынешнему режиму, чтобы Москве не
пришлось оказаться перед лицом афганского обращения за прямой военной
помощью. В то же время заявления советских высокопоставленных лиц и
признаки увеличивающегося советского военного участия дают возможность
предполагать наличие параллельной политики, цель которой -
гарантировать будущее революции, хотя, возможно, и без нынешнего
состава афганского руководства.
Амстутц".
10 сентября 1979 года. Ташкент.
- Сначала должен умереть ты, Хабиб Таджибаевич, а уж потом только
этот человек. - Полковник Колесов показал Халбаеву фотографию пожилого
мужчины с благородной сединой в волосах. ("Тараки", - знал комбат по
газетным снимкам президента Афганистана.) - Вернее, скажем так: что бы
ни случилось там, куда вы летите, но мы поймем тебя лишь в одном
случае: если этот человек погибнет, то значит, ни твоего батальона, ни
тебя самого уже нет в живых. Извини, но...
- Короче, отвечаю головой. - Комбат взял в руки фотографию, более
внимательно посмотрел на Тараки.
- Да. Задачу по охране поставил лично Леонид Ильич Брежнев. Все.
Работаем по второму варианту. Я сейчас в штаб округа, потом к вам на
аэродром...
- Ясно, - кивнул Халбаев, возвращая снимок. Наконец-то все стало
на свои места с его батальоном. Не дай Бог еще кому-нибудь оказаться в
подобной ситуации: полгода упорнейших тренировок, а зачем - одни
догадки. Офицеры, не говоря уже о солдатах, думали, что он хоть что-то
знает из их будущего, а ему обо всем - одновременно о батальоном.
Ладно, охранять так охранять, умирать так... Короче, задача
поставлена, будем выполнять.
- По машинам! - крикнул застывшему на плацу батальону.
Не было дела в этот день ташкентцам до колонны шестьдесят шестых
"газонов", выбирающейся из городских улиц в сторону военного
аэродрома. Может, пришли самолеты с продовольствием, а может, и
подготовка к параду 7 Ноября началась - военные жуть как любят парады.
Как в той песенке: "Я бы землю одел всю в плац, я бы выдал всем
сапоги..."
Словом, шла колонна, тыркаясь у светофоров, дергаясь на
поворотах, шла с включенными фарами, с машинами ВАИ впереди и позади -
все, как обычно. Кому могло прийти в голову сопоставить их движение с
прибытием в Москву из Гаваны афганского лидера и исчезновением со
страниц газет информации из Кабула.
Единственное, что мог бы при желании приметить опытный глаз в
движении колонны, - не свойственную поездкам по городу
сосредоточенность солдат, их очень загорелые лица. Такой загар не
- Да, мне старший лейтенант Ледогоров сказал, что вы приезжаете
сегодня.
- А где он сам?
- Докладываю: старший лейтенант Ледогоров убыл к новому месту
службы.
- К новому месту? Когда? Куда?
- Докладываю: в конце месяца. Перевели за один день к
десантникам. Он попросил меня сообщить вам.
- Спасибо, - прислонилась к косяку Оксана. Перевели... И не
говорил, что добивается этого, смолчал...
- Извините, Оксана Сергеевна, побегу.
- Зайди, гостинцев ребятам...
- Оксана Сергеевна, я в самоволке, времени нет.
- А письмо, записку? - вдогонку спросила она, но сержант на ходу
помотал головой.
Уехал... И ни строчки, ни слова, ни полслова. Крижанаускаса
выбрал, зная, что тот - доложит. Доложил...
Оксана прошла в комнату, опустилась на диван. Вдруг почувствовала
страшную усталость: все эти перелеты, сумки, жара свое дело,
оказывается, делали. Но самая непомерная тяжесть - это от Бориса.
Уехал... Неужели не мог подождать, отпроситься, в конце концов? Мир же
не рушится, попросил бы хорошо - отпустили. А что, если не захотел
отпрашиваться? Вдруг и тогда, в столовой, уже знал, что к концу месяца
его в эскадроне не будет, что не встретит?.. Нет-нет, он так смотрел
на нее! Почему же молчал, что собирается уходить к своим десантникам?
Конечно, мужикам главное - дело, а офицерам еще и служба, погоны.
Разве можно их променять на человека, который... который...
Оксана посмотрела на полураскрытые сумки - и как только довезла?
Правда, надеялась, что Борис встретит. А он...
Встала, подошла к окну. На белой от пыли и солнца улице два
черноголовых пацаненка собирали пыль в бумажные кульки и подбрасывали
в воздух. Визжали под пыльным дождем и принимались за дело снова.
Четвертый год она видит и чувствует одно и то же. Надоело! Завтра
же напишет рапорт на увольнение. Но прежде... прежде еще раз повидает
Бориса. Прямо сегодня. Он не смог приехать, а вот она сможет. Ничего
не станет ему говорить. Просто посмотрит, развернет своего Агрессора -
и уедет. Но теперь уже навсегда.
Быстро, привычно переоделась в форму, опоясалась портупеей.
Приложила ребро ладони к носу и звездочке на берете - сидит ровно.
Порывшись в сумке, достала сапоги со шпорами - выпросила у наездниц в
спортсекции в Ташкенте. Вот так она и предстанет перед Борисом. В
лучшем виде. Пусть знает, кем не дорожит и кого теряет.
Вывела Агрессора на КПП без лишних расспросов - солдаты только
поздравляли с возвращением, приученные к ее вечерним прогулкам. Если
напрямую, через перевалы, то она до десантников доедет часа за три.
Взвилась в седло. Ну, Агрессор, миленький, выручай. Извини, что тебе
имя такое досталось, просто на твой год рождения выпала буква "А", а
по орфографическому словарю дошли до слова "Агрессор". Кому-то
"Адмирал", "Аврора", а тебе вот такое... Но ничего, не в имени дело.
Были бы люди такие же красивые, как лошади, каким прекрасным был бы
тогда мир. И еще извини, что ни кусочка сахара, ни корочки хлеба не
захватила, просто выбит из колеи хозяин. Мы потом мое возвращение
отметим особо. А сегодня надо пройти долгий путь. Выручи, дружок...
Ходко шел Агрессор, застоявшийся в стойле и соскучившийся по
хозяйке. Оксана несколько раз наклонялась, припадала к конской шее,
выражая ему свою признательность и одновременно жалуясь на свою
судьбу, невнимание к себе. Хотя, казалось, ей ли обижаться на это.
Верь эскадрон глаза просматривал, когда она садилась на лошадь - и
женатые, и холостые. В городе тоже узнавали - эта та самая, которая в
кавалерии служит. И льстило, и надоедливо было, но чтобы самой глаза
таращить... Чем же привлек к себе Ледогоров? Или существует, как пишут
в книгах, настрой на одну волну, и, когда пересекаются два
человеческих импульса, уже бесполезно что-либо делать? Импульсы
соединяются и зовут, тянут людей в одну точку, создавая вокруг них
свой ореол, свой мир...
И хотя после первой встречи косились они друг на друга за
обоюдные "любезности", пути и взгляды их пересекались все чаще и чаще.
И уже научились разговаривать выражением глаз, и руки, для всех вроде
случайно, касались друг друга - зрели, зрели "антоновки" для Бориса.
Но потом к сожалению, произошел тот дурацкий разговор перед Новым
годом в кабинете комэска...
- Что ж это такое получается, Оксана Сергеевна? - будто бы
тревожно, но с нужной долей шутливости спросил комэск. - Три с
половиной года все ждали, кому вы позволите восхищаться вами,
надеялись, понимаете ли, а тут появляется десантник и уводит вас
из-под носа всего эскадрона, заставляет таять нашу неприступную
крепость прямо на глазах.
Смутилась тогда, но, опережая подступивший к лицу жар, ответила
специально грубовато, чтобы скрыть смущение:
- А вы и поверили? Да вы бы лучше спросили у него, как я одним
взглядом в первый день заставила этого десантника лезть через забор. -
И хотя никто не тянул за язык, еще и добавила, глупая: - А надо будет
- еще заставим.
И случилось же такое, что именно в тот момент Борис оказался
рядом с канцелярией. То ли шел к комэску, то ли дверь была приоткрыта,
и он саперным слухом выделил, распознал, уловил ее голос, но на обеде,
не дождавшись его в столовой, она расспросила офицеров и нашла Бориса
на конюшне. Он сидел около стойла ее Агрессора, и она, еще ничего не
зная, весело спросила:
- А почему не обедаем?
Борис поднял голову, долго-долго смотрел на нее - как будто
прощается, подумала она еще тогда, - вздохнул и ничего не ответил.
- Что-то случилось? - подошла ближе. - Агрессор, милый, что тебе
рассказал старший лейтенант Ледогоров?
Лошадь потянулась к ней губами, фыркнула.
- Что случилось, Боря?
- Да вот сидел ждал, когда вы меня опять через забор пошлете.
Сказал, резко встал и пошел из конюшни. Она сначала улыбнулась,
ничего не поняв, потом вспомнила про разговор в канцелярии, опять
улыбнулась: она же шутила, но через мгновение уже испугалась - а вдруг
он поверил всерьез? Ну да, он принял все это за чистую монету! Но она
же... она нарочно так сказала, потому что... потому что он первый, кто
заставил ее так волноваться, она сказала это как раз потому, что он
для нее...
Побежала за ним - пуст плац, пуст манеж, пуст склад для сена,
общежитие, казарма. Пусто стало и на душе - неужели поверил? А потом
спросила сама себя: а ты бы не поверила? Улыбалась и плакала
одновременно от такой нелепости, продежурила у офицерского общежития
до самой ночи, попросила потом дежурного: если увидит Ледогорова,
пусть тот придет к ней прямо на дом, но ночь провела одна. И на
следующий день, и после пыталась подойти к Борису, объясниться, но он,
не слушая, тут же извинялся и отходил. Она и письмо ему написала, но
после Нового года, просидев одна с двумя фужерами шампанского, тоже
дала себе слово не подходить больше к нему. Гордость на гордость.
Искрили два оголенных провода...
И лишь перед самым ее отпуском их места в очереди в столовой
стали оказываться все ближе и ближе друг к другу. И ради чего,
собственно? Чтобы вот так расстаться?
...Из комнатки КПП у десантников к ней выскочил сразу весь наряд,
уставился, как на инопланетянку. Оксана спрыгнула с лошади, размяла
ноги. Увидев на ее погонах лычки старшего сержанта, дежурный, уже
хотевший было направиться к ней, замер, скосив глаза на свои две
полоски младшего сержанта.
- Скажите, к вам недавно перевели старшего лейтенанта Ледогорова,
- не стала, в отличие от десантников, кичиться апломбом и званиями
Оксана и подошла и дежурному сама. - Не знаете, здесь он сейчас?
- Ледогорова? - переспросил, младший сержант и оглянулся на
помощников. Жест их был красноречивым, но десантник повторил: - Не
знаем, вроде такого нет.
- А уточнить в штабе полка? - подсказала Оксана.
- Точно. Ой, извините, командир полка едет. Может, у него
спросите? - быстро сказал младший сержант и, перепрыгнув через арык,
замер на обочине дороги, поджидая командирский "уазик". Он остановился
около него, дежурный что-то сказал открывшему дверцу подполковнику, и
офицер вылез, подошел к Оксане.
- Здравствуйте. Командир полка подполковник Сердюков.
- Здравия желаю, товарищ подполковник, - тоже по-военному
ответила Оксана. - Извините, я хотела узнать: к вам в конце месяца
перевели служить старшего лейтенанта Ледогорова...
- Ледогорова? Нет, вы ошиблись. Это не ко мне, это к Ломакину.
Только... - комполка посмотрел на часы и задумался. "Говорить или не
говорить?" - прочла его мысли Оксана.
- Только?.. - попросила она.
- Батальон Ломакина скоро улетает.
- Куда?
- Далеко.
- Надолго? - тихо спросила Оксана. Голос командира внушил ей
тревогу, но лучше сразу все узнать.
Однако Сердюков ничего не ответил, а лишь опять посмотрел на
часы. "Говорить или не говорить?"
- Надолго?.. - вновь вымолвила Оксана.
- Они взлетают с ферганского аэродрома, - тихо, чтобы не слышали
десантники, сказал подполковник и, давая понять, что сообщил и так уже
слишком много, пошел к машине. - Поспешите, может, еще успеете! -
крикнул он уже с дороги.
Ворота раскрылись, поглотили машину и тайну Бориса. Значит, он в
самом деле не мог приехать. Но куда улетает?
Оксана оглянулась на Агрессора, обняла, прижалась к его потной
шее: поможешь? выручишь, милый?
Необходимое послесловие.
Да, 7 июля 1979 года для батальона подполковника Ломакина
прозвучал сигнал сбора. На аэродроме около раскрытых рамп уже гудящих
и готовых к взлету самолетов десантникам зачитали приказ. И сразу, не
давая ни секунды на его осмысление, просто на прощание с родной
землей: "По самолетам!" И пошли один за другим самолеты
военно-транспортной авиации на подъем, оставляя под собой исчирканную
резиной колес "взлетку", ограду вокруг аэродрома, неизвестно откуда
появившегося, мчащегося вслед за "анами" и машущего рукой всадника.
Менее чем через час уже другой аэродром подставил самолетам свою
спину для посадки. На самом краю рулежки их встречал главный военный
советник в Афганистане генерал-лейтенант Горелов.
Так оказался в Афганистане первый наш парашютно-десантный
батальон. Рядовые афганцы только утром увидели, что вокруг аэродрома
роют окопы, землянки русские солдаты в панамах и рубашках.
- Откуда, шурави?
- Из Советского Союза.
Первые дни для батальона пролетели в благоустройстве лагеря. На
счастье, Ломакин оказался мужиком с хозяйской жилкой и первым научился
месить глину, обжигать кирпич, из ничего придумывал всевозможные
приспособления для быта. Постепенно начало спадать напряжение и у
солдат: они уже не хватались за оружие при каждом выстреле, звучавшем
в горах или "зеленке", мгновенно нарекли Баграм "Малой землей" - по
аналогии с только что вышедшей книгой Брежнева, и первыми
почувствовали, поняли, что быть им в Афганистане долго - все до
единого постриглись наголо.
Зато наконец-то почувствовали уверенность наши летчики,
развозившие по стране грузы и каждый раз при возвращении на аэродром
не ведавшие, в чьих он руках. Вздохнули облегченно и семьи советников
- есть куда и к кому бежать, если что вспыхнет наподобие Герата.
Никакой связи с прилетом этого батальона и последовавшим затем
вводом ОКСВ не было, хотя потом батальон и станет определенной базой
для постепенного наращивания нашего военного присутствия в стране.
Параллельно с подготовкой Ломакина, но опять же вне зависимости
друг от друга, продолжал тренировки и "мусульманский" батальон
Халбаева. Не имел к нему никакого отношения и штаб ВДВ, кроме как
предоставил в распоряжение командующего ТуркВО несколько солдат и
сержантов южных национальностей.
Оказался среди них и рядовой, "узбек" Юрий Грач, присланный из
Белоруссии...
39-й, "АРАХИСОВЫЙ", ПРЕЗИДЕНТ АМЕРИКИ. -
АРАБЫ И ЕВРЕИ МИРЯТСЯ, США ПОТИРАЮТ РУКИ, -
АМИН - АГЕНТ ЦРУ? - ПОСЛЕДНЯЯ ПОПЫТКА МОСКВЫ,
Конец лета 1979 года.
Ни объявление парламентские каникул в западных странах, ни отдых
в Крыму Л. И. Брежнева и выезды к нему на уже традиционные встречи
лидеров социалистических стран не остановили международных событий.
Политика двигалась порой сама по себе, даже вне воли первых лиц стран
и государств, ибо политика - это в конечном счете жизнь человечества:
она может изменяться, но никогда не остановится совсем. Одним словом,
газетчики практически ежедневно задерживали выпуск газет, ожидая
свежих сообщений своих информационных агентств.
А главное историческое событие произошло, конечно, 18 июня в
Вене, когда Брежнев и Картер подписали Договор по ОСВ-2. Это давало не
только Москве, но и Вашингтону передышку в той дикой гонке, что шла по
всем видам создания вооружения. Вооружения наступательного, самого
дорогостоящего, но об обороне говорить в ту пору не приходилось. А
может, и не о передышке думали лидеры двух сверхдержав, а о
перегруппировке сил, но тем не менее никто не мог утвердительно
ответить, достанет ли авторучку за столом переговоров Джимми Картер,
тридцать девятый, президент Америки, в свое время выращивавший арахис
на своей родине.
Но, видимо, снижение уровня жизни американцев за годы его
правления - а этого они крайне не любят, - а также рост инфляции и
увеличение безработицы заставили его искать и предпринимать шаги,
которые бы накануне назначенных на 1980 год президентских выборов
заставили бы говорить о нем как о политике мирового масштаба. Год
назад он выступил посредником между Египтом и Израилем, и те
подписали-таки в его резиденции в Кэмп-Дэвиде соглашение по мирному
урегулированию арабо-израильских дел. Пусть остальной мир назвал это
сепаратистской сделкой, но Америка оценила поступок своего президента:
дружбы и согласия между арабами и евреями, конечно, никогда не будет,
а вот увеличить свое военное присутствие на Ближнем Востоке,
обеспечить гарантии своим экономическим интересам в том регионе после
этого соглашения удалось.
Но то было в сентябре прошлого года, а значит, уже и не было -
Америке подавай события на каждый день. И Картер сделал ставку на
ОСВ-2.
При подписании Договора была минута, когда авторучка президента,
образно говоря, замерла в воздухе - он заговорил об Афганистане.
- Мы крайне озабочены гражданской войной, которая идет там. И мы,
конечно, знаем, что СССР делает большие вложения в эту страну. Нам,
господин председатель, небезразлично, как будет вести себя СССР там в
дальнейшем.
Он деликатно намекал, предостерегал от большего вмешательства, но
Брежнев, к тому времени уже практически не отрывавшийся от
заготовленных текстов, на этот раз спокойно и вовремя отреагировал:
- А мы Афганистану, господин президент, помогаем со времен
Ленина. Лично у нас здесь нет никаких проблем.
Нет, так нет. И авторучка Картера опустилась на документ.
Конечно, были еще десятки дел, которые делались Джеймсом Эрли во
благо нации, но о которых нельзя было говорить вслух. Это в первую
очередь направление усилии Администрации на возвращение утраченного,
то есть Ирана и Афганистана. Ради этого пришлось даже перенести
региональную штаб-квартиру ЦРУ из Тегерана в Пакистан, "в центр
проблемы", как сказал Бжезинский. Пришлось закрыть глаза и на то, что
для доставки оружия афганским мятежникам приходится использовать и
каналы, по которым идут в Афганистан наркотики. Политик, по словам
Даля, которым так восхищаются и гордятся русские, - это как раз и есть
умный и ловкий, не всегда честный государственный деятель, в целом
скрытный и хитрый человек, умеющий вовремя молвить и вовремя смолчать
и наклоняющий дела в свою пользу... (Джеймс Эрли - настоящее имя
Джимми Картера.)
Москва тоже подсчитывала свои потери и приобретения и тоже делала
ходы, которые необязательно надо было знать широкому кругу и которые
тоже подходили под определения Даля. Политика в этом случае
становилась одеялом, наброшенным в холодную пору на плечи
человечеству, которое каждый тянет на себя. И здесь проигрывал тот,
кто первый закрывал глаза и терял бдительность - хватай потом руками
воздух.
Но вот афганский лоскут этого покрывала ускользал для Москвы
постоянно, хотя над ним-то глаза не закрывались ни на миг. Несмотря на
всю противоречивость сведений, приходивших из Кабула, ясным было одно:
между Тараки и Амином возникает все больше противоречий. Вернее, даже
не между ними, они по-прежнему внимательны и любезны по отношению друг
к другу. Угроза раскола в руководстве ДРА исходит от тех, кто окружает
двух афганских лидеров.
Ради спасения революции одному из них следовало бы уйти, чтобы
сделать Ревсовет единым и монолитным. Но кто уйдет добровольно? Амин
более работоспособен и деятелен, но в то же время более хитер и
коварен. Тараки - это истинное знамя, его поддерживает большинство
образованных афганцев. Но все прекрасно видят, что он всего-навсего
номинальный лидер. Стоящие за его спиной понимают, что в случае
прихода к полной власти такого человека, как Амин, по партии будет
нанесен страшнейший удар: Хафизулла не простит тех, кто не с ним.
По сообщению посольства, в июле в афганской столице появились
листовки против Амина, рисующие его как агента ЦРУ. Сам Амин в одном
из своих выступлений подчеркнул, что был бы разочарован, если за этими
попытками поменять руководство страны стоит советская сторона. И в то
же время отверг какой бы то ни было компромисс: классы, свергнутые в
ходе революции, никогда не будут подпущены к управлению страной. И
даже духовенство, все века направлявшее мусульман на путь истинный.
Тараки, как всегда, промолчал, давая возможность событиям развиваться
так, как развиваются, и это показывало, что, несмотря на листовки,
Амин более уверенно чувствует себя у штурвала афганского корабля. Еще
бы, за ним - армия, а за Тараки - только прошлая слава.
Но в то же время - что еще будет с Амином, а нынешний и законный
глава правительства - это Тараки. С ним можно было попробовать и
третий путь в преодолении кризиса в руководстве ДРА: каким-то образом
повлиять, заставить самого Тараки быть более жестким и деятельным.
Показать свою власть. Представился и прекрасный случай поговорить на
эту тему в нейтральной, неофициальной обстановке: на начало сентября в
Гаване намечалась встреча глав государств и правительств
неприсоединившихся стран, и маршрут Тараки мог бы пролечь через
Москву. Хотя, если честно, Тараки вообще бы не следовало в
складывающейся ситуации покидать Кабул, оставлять Хафизуллу одного.
Ему намекнули об этом, но он улыбнулся беспокойству представителя КГБ
и подтвердил о своей поездке на Кубу. Тогда и решили просто еще раз
поговорить с ним в Москве.
Такое пожелание было передано послу Пузанову...
Необходимое послесловие.
В 1980 году Дж. Картер проиграет борьбу за президентское кресло
лидеру республиканской партии Р. Рейгану. Однако до этого времени
успеет выдвинуть "доктрину Картера", по которой США имели "право"
использовать для "обеспечения своих жизненных интересов" любые
средства, "включая военную мощь". С именем Картера связывают и
принятую так называемую "президентскую директиву Э 59", которая
предусматривала ради интересов США возможность "ограниченной ядерной
войны" против СССР.
Договор ОСВ-2, подписанный им, не будет ратифицирован
американским сенатом.
Брежнев в 1981 году на одном из заседаний Политбюро вдруг
неожиданно для всех заговорит о преемнике и уходе па пенсию, - мол,
пора и честь знать, одолевают болезни, да и возраст напоминает о
покое.
В наступившей тишине задвигает кресло Черненко. В последнее время
он и так исполнял практически за Леонида Ильича все обязанности главы
партии и государства, и взоры всех присутствовавших сойдутся на нем.
Он? Инициативу перехватит Устинов:
- Да что вы, Леонид Ильич. Вот подлечитесь - и все будет в
порядке. Товарищи, - обратился уже ко всем. - Что это мы будем делить
шкуру неубитого медведя? Леонид Ильич, наше мнение таково, что ваш
опыт и авторитет еще долго послужат Родине.
Черненко втянул голову в плечи, Брежнев промолчал, и больше
разговор на эту тему на Политбюро не возникал.
Иная участь ждала Тараки, получившего предложение сделать краткую
остановку в Москве. Да, собственно, иного пути до Гаваны и не было,
кроме как через Москву...
Документ (из секретной переписки американских внешнеполитических
ведомств по Афганистану):
"18 июля 1979 г., Э 5433.
Из посольства США в Кабуле.
Госсекретарю. Вашингтон.
Тема (ограниченное служебное пользование): О возможных советских
попытках побудить ДРА найти политическое решение внутреннего
конфликта.
1. (Полный текст документа - секретно.)
2. Несколько недавних событий в Афганистане позволяют
предположить, что, возможно, в Кабуле проводится советская кампания,
цель которой - "помочь" осажденному руководству ДРА найти скорее
политические, чем чисто военные, средства, чтобы противостоять росту
внутренней и внешней оппозиции. "Добровольный" уход одного или
нескольких членов высшего руководства ДРА, видимо, необходим, если
Москва не хочет услышать от ДРА сигнал бедствия, призывающий к прямому
военному вмешательству с целью помочь остаться халькистам на плаву.
9. Наиболее возможной и, вероятно, наиболее необходимой была бы
перемена в высшем руководстве ДРА, сопровождающаяся уходом Амина, или
Тараки, или их обоих... Тараки все больше выглядит как номинальный
лидер, которого нельзя воспринимать всерьез.
Действительный злодей - это Амин, который считается ответственным
помимо всего остальною за аресты, пытки и казни, а также движущей
силой вызывающих сопротивление внутренних реформ и политики страстных
объятий Афганистана с Советским Союзом. Поэтому любая искренняя
попытка примирения сил, действующих в Афганистане, через изменение в
руководстве должна была бы, видимо, включать в себя уход, а еще лучше
- смерть Амина. (В этой стране кровавой мести некоторые халькистские
лидеры должны заплатить традиционную цену за тысячи смертей.)
11. Советские просчеты или неуклюжесть, а может, и заключение
Тараки - Амина о том, что у них действительно нет иного выхода, кроме
немедленного продвижения вперед нынешним курсом, вполне вероятно,
могут задержать поиски невоенного подхода к восстанию. Мы сомневаемся,
что Советы хотят или могут заставить уйти какое-либо афганское
руководство, хотя Москва может при определенных обстоятельствах
принять решение оказать "поддержку" каким-либо элементам, которые
проявят склонность быстро разрешить конфликт с помощью просьбы о
прямой советской военной помощи. Этой помощью мог стать прямой военный
переворот.
13. Заключение. Мы, возможно, переживаем период, когда Советы
пытаются подтолкнуть афганскую политику в направлениях, которые могли
бы прекратить рост внутренней оппозиции и уменьшить внутреннюю и
внешнюю враждебность по отношению к нынешнему режиму, чтобы Москве не
пришлось оказаться перед лицом афганского обращения за прямой военной
помощью. В то же время заявления советских высокопоставленных лиц и
признаки увеличивающегося советского военного участия дают возможность
предполагать наличие параллельной политики, цель которой -
гарантировать будущее революции, хотя, возможно, и без нынешнего
состава афганского руководства.
Амстутц".
10 сентября 1979 года. Ташкент.
- Сначала должен умереть ты, Хабиб Таджибаевич, а уж потом только
этот человек. - Полковник Колесов показал Халбаеву фотографию пожилого
мужчины с благородной сединой в волосах. ("Тараки", - знал комбат по
газетным снимкам президента Афганистана.) - Вернее, скажем так: что бы
ни случилось там, куда вы летите, но мы поймем тебя лишь в одном
случае: если этот человек погибнет, то значит, ни твоего батальона, ни
тебя самого уже нет в живых. Извини, но...
- Короче, отвечаю головой. - Комбат взял в руки фотографию, более
внимательно посмотрел на Тараки.
- Да. Задачу по охране поставил лично Леонид Ильич Брежнев. Все.
Работаем по второму варианту. Я сейчас в штаб округа, потом к вам на
аэродром...
- Ясно, - кивнул Халбаев, возвращая снимок. Наконец-то все стало
на свои места с его батальоном. Не дай Бог еще кому-нибудь оказаться в
подобной ситуации: полгода упорнейших тренировок, а зачем - одни
догадки. Офицеры, не говоря уже о солдатах, думали, что он хоть что-то
знает из их будущего, а ему обо всем - одновременно о батальоном.
Ладно, охранять так охранять, умирать так... Короче, задача
поставлена, будем выполнять.
- По машинам! - крикнул застывшему на плацу батальону.
Не было дела в этот день ташкентцам до колонны шестьдесят шестых
"газонов", выбирающейся из городских улиц в сторону военного
аэродрома. Может, пришли самолеты с продовольствием, а может, и
подготовка к параду 7 Ноября началась - военные жуть как любят парады.
Как в той песенке: "Я бы землю одел всю в плац, я бы выдал всем
сапоги..."
Словом, шла колонна, тыркаясь у светофоров, дергаясь на
поворотах, шла с включенными фарами, с машинами ВАИ впереди и позади -
все, как обычно. Кому могло прийти в голову сопоставить их движение с
прибытием в Москву из Гаваны афганского лидера и исчезновением со
страниц газет информации из Кабула.
Единственное, что мог бы при желании приметить опытный глаз в
движении колонны, - не свойственную поездкам по городу
сосредоточенность солдат, их очень загорелые лица. Такой загар не