Страница:
тротуару девушке в красном сарафане. - Оксана Сергеевна, помогите.
Вот, адрес наш, а солдата с такой фамилией вроде и не слышал -
Ледогоров.
Сарафан, только что стремительно приближавшийся к КПП, замер,
девушка остановилась, впилась своими огромными глазищами в Лену, и та
поняла: эта Оксана Сергеевна знает Бориса. Но почему так резко
остановилась? Почему молчит? Почему так смотрит? Оценивает?
Сравнивает? С кем? Уж не с собой ли, такой ногастой и лупастой? А
вдруг и правда?
- А вы?.. - наконец проговорила Оксана. - Вы кто ему... Борису?
Какое ее дело? В гости приехала. Родственница.
- В гости... - ответила тем не менее почему-то сдавленно.
Оксана опять придирчиво осмотрела ее, чемодан и сумочку. А Лена
рассматривала ее. Какое это, наверное, счастье, удача для девушки,
когда у нее есть на лице какая-нибудь родинка, небольшой шрамик или
что-то такое, чего нет у других, - это привораживает, притягивает. А
когда к тому же есть такие глаза и такие ноги, как у Оксаны, то не
нужно даже и родинок... И все это, конечно, видел и не мог не оценить
Борис...
- Ледогоров здесь уже не служит, - дошел до Лены голос. И тут же
сам сарафан тоже приблизился, и Лена разглядела, что глаза у Оксаны
хоть и огромные, но какие-то холодные, зеленые. Такие глаза разве
смогут разглядеть Бориса? Сам-то хоть он их рассмотрел?
- Он здесь уже давно не служит, - вновь повторила для нее Оксана.
- А где... он служит?
Спрашивать не хотелось, вернее, не хотелось спрашивать именно у
Оксаны, но солнце уже садилось, солдат ничего не знает, и эта красивая
и холодная девушка - последняя ниточка, которая может привести ее к
Борису. Сказка про злую волшебницу...
Оксана почему-то оглянулась, посмотрела на темно-синие, похожие
на грозовые облака горы на горизонте.
- Он далеко.
- Где?
- Там, - после некоторой паузы кивнула Оксана на горы-тучи.
А что там?
- А как... доехать до него?
Неприятно, ужас как неприятно вымаливать у этого красного, а
теперь уже позеленевшего от глаз сарафана какие-то новости для себя.
Но что поделаешь...
- Понимаете, к нему нельзя доехать. - Оксана, оказывается, все
это время тоже смотрела на горы. - Вася, - вдруг обратилась она к
стоящему рядом дежурному, - иди неси службу. - Убедившись, что дверь
за ним закрылась, перевела взгляд на Лену. - Он... он за границей. Это
все, что я могу вам сказать. Так что не ищите его, а езжайте домой.
За теми горами - граница? И Боря там? А какая страна? Какие у нас
по карте внизу страны? Господи, вся география вылетела из головы.
Китай, Монголия, Индия, Турция... Что-то еще мелкое...
- А... адрес? У вас есть его адрес?
Господи, лишь бы не было. Пусть она не узнает, где Борис, но лишь
бы он никому не писал...
- Дело в том, что адрес у него наш, советский, - медленно,
останавливаясь после каждого слова, словно все еще раздумывая,
говорить или нет, тем не менее сказала Оксана. - Письма уже потом
переправляют к ним туда. Вы меня понимаете?
"Значит, они все-таки переписываются, - думала Лена свое. - Мне -
ни строчки, а этой лупастой-ногастой..."
- А что же вы здесь, если он - там? - закончила свое унижение
презрительным вопросом Лена. У Оксаны от удивления раскрылся рот -
оказывается, он и в самом деле открывается от удивления, это не только
так в книгах пишут, - веки виновато, безответно заморгали, и Лена,
подумав: "Вот так и ходи", - взяла чемоданчик и пошла от КПП.
Необходимое послесловие.
На следующее утро в отделение милиции ташкентского аэропорта
милиционер привел девушку.
- Заграницей интересуется, товарищ капитан, - тихо доложил он
дежурному. - Афганистаном. Твердит, что какой-то старший лейтенант у
нее там служит.
- В Афганистане?
- Так точно.
- А она... не того? - Капитан хотел повертеть у виска, но,
увидев, что задержанная наблюдает за ним издали, лишь поправил
фуражку. Но милиционер понял.
- Вроде нет. Вот документы.
Документы оказались в порядке, рассказ Желтиковой Елены
Викторовны вроде правдоподобный, кроме, конечно, нелепости про службу
старшего лейтенанта в Афганистане.
- А может, где при посольстве? Или советником? - попытался
прояснить капитан у девушки, но для нее эти слова настолько были
далеки и непонятны, что дежурный оставил свои предположения при себе.
Куда-то позвонил, перезвонил, сам дождался звонка и порекомендовал в
конечном итоге девушке поехать в Министерство геологии Узбекистана:
вроде бы там оформляется большая группа для работы в Афганистане.
- Попадете туда - тогда и ищите своего старшего лейтенанта.
25 октября 1979 года. Кабул.
Два раза в год, весной и осенью, в Министерстве обороны СССР
подводят итоги боевой учебы. Со всех округов, флотов, групп войск в
Москву съезжается командование, где каждый и получает по заслугам.
В эту осень на подведение итогов впервые вызвали и "афганцев" -
Горелова и Заплатина. Вызвали срочно - указание пришло вечером, а в
Москву предписывалось явиться уже на следующий день. То ли Устинов
долго раздумывал, то ли сам в последний момент получил команду
представить советников, но в итоге Горелов вынужден был в 23 часа
докладывать Амину о своем убытии.
Амин, уставившись в одну точку, молча выслушал доклад главного
военного советника. Можно было подумать, что он вообще не понял, о чем
идет речь, - настолько отвлеченным казался его взгляд. Горелов же,
замолчав, посмотрел на часы - скоро полночь, а надо еще собираться,
сделать хоть какие-то наброски, если вдруг предложат выступать. А Амин
все сидел, смотрел и думал. Наконец поднял свою большую голову:
- Можно попросить вас об одном одолжении?
- Конечно, - удивился Лев Николаевич: Амин - и что-то просит.
- Я попрошу вас передать мое личное письмо Леониду Ильичу
Брежневу, - медленно, словно еще раздумывая, говорить Горелову это или
нет, и вообще, решиться на это самому или не стоит, начал Амин. - Я
давно прошу о встрече с ним. Но, видимо, мои письма и просьбы до него
по моим каналам не доходят.
- Хорошо, товарищ Амин, я выполню вашу просьбу, - ответил
Горелов, хотя не был уверен, правильно ли поступает. Впрочем, это
личная просьба Амина он просто доложит о ней послу и Иванову, пусть
уже они делают выводы.
- Счастливого полета, - подал руку Амин.
- А... письмо? - спросил Горелов. - Вылет-то рано утром.
- Письмо будет вручено вам позже.
Неприятно попадать в жернова непонятных историй. Рядом что-то
крутится, вертится - а куда, зачем? Шестеренки вон тоже вращаются в
разные стороны, а тем не менее концентрируют силу ради чего-то одного,
размышлял Горелов, возвращаясь от Амина. А какой вал, какой пласт
придет в движение после получения письма? Может, Пузанов сумеет
проанализировать это хотя бы в силу своей большей информированности?
Хотя Амин как раз и дал понять, что именно дипломатическим каналам он
не доверяет. Что же, промолчать, сделать вид, что разговора о письме
не было? По-мужски, по-джентльменски, в конечном счете так и надо
сделать. Но когда дело касается двух стран, это джентльменство может
вылезти еще неизвестно каким боком. К тому же здесь он представляет
интересы своей страны, а за нее решать поручено здесь только одному
человеку - послу.
- Александр Михайлович? Извините, если разбудил, это Горелов. Час
назад я докладывал Амину о своем отъезде, и тот попросил меня передать
его личное послание Брежневу.
- Где письмо?
- Пока нет, сказали, отдадут после.
- Доложите Иванову.
Иванов, Иванов... На этой фамилии, видать, не только Россия
держится, но уже и Афганистан...
- Где письмо? - повторил посла даже в интонации, немного
растерянной, обеспокоенной, представитель КГБ.
- Вручат позже. Когда - не знаю.
Необходимое послесловие.
Письмо передаст Экбаль. Дождавшись, когда Горелов и Заплатин
поднимутся на трап самолета, он догонит их и подаст конверт Заплатину:
- Василий Петрович, прочтите, кому это, - попросит он.
- "Лично Леониду Ильичу Брежневу от Хафизуллы Амина". Понял, -
ответит он, зная от Горелова о просьбе. - А печатей-то сколько
наставил.
Экбаль ничего не ответит, сбежит по трапу. За Гореловым и
Заплатиным закроется дверь самолета.
По прибытии в Москву Горелов будет вызван на доклад к Огаркову, и
Лев Николаевич передаст письмо начальнику Генерального штаба. Амину
так и доложит при возвращении:
- Товарищ Амин, я далек от Леонида Ильича, но письмо передал
лично начальнику Генерального штаба маршалу Огаркову.
Амин кивнет, хотя и не станет скрывать неудовольствия такой
цепочкой.
Начало ноября 1979 года. Москва - Казань - Чита.
Письмо Брежневу состояло всего из двух пунктов. Амин просил
встречи с ним в любое время и в любом месте, и вторая настоятельная
просьба - заменить посла, прислать к нему человека, который не был бы
связан ни с даудовским режимом, ни с Тараки, ни с КГБ, ни с МВД,
Первую просьбу Брежнев отмел сразу: ждать искренности от
человека, убившего своего учителя, пустившего под расстрел собственную
партию в угоду личных амбиций, не приходилось. Просто же смотреть, как
он будет выкручиваться, оправдываться, а в конце концов просить все,
что только можно, - самолеты, бензин, кровати, подушки, гвозди? Нет
уж, пусть знает свое место. Пусть чувствует что прощения за Тараки нет
и не будет.
Другое дело - знать каждый шаг Амина. Пока он не доверяет никому
из советников, кто работал рядом с Даудом и Тараки. Да и какое может
быть доверие и какая может быть информация у того же Пузанова, если
Амин на пресс-конферещии на весь мир заявил, что считает советского
посла причастным к перестрелке с Тараки во Дворце 14 сентября.
Конечно, работы здесь никакой не будет, посла надо менять. А заодно и
главного военного советника, в этой области. Амин должен быть по
крайней мере хотя бы предсказуем. Так что замена посла и советника
сразу поможет убить двух зайцев: и на письмо вроде бы отреагировать, и
свое дело сделать.
- Да, нам надо быстрее определиться с Амином, - прочитав
послание, произнес и Громыко. - А чтобы люди быстрее вошли в курс
дела, видимо, нужно подыскать мусульман, знающих традиции, обычаи,
нравы Востока. Это значительно сократит для них время вхождения в
обстановку.
МИД - с одной стороны, Генеральный штаб - с другой открыли свои
картотеки. Вскоре мидовцами был назван свой кандидат - первый
секретарь Татарского обкома партии Табеев Фикрет Ахмеджанович. На
дипломатической службе никогда не был, но опыт в этой области немалый:
много лет подряд возглавлял все наши дружественные делегации,
отправляемые в страны Азии и Африки.
Суслов, ознакомившись с личным делом первого секретаря, позвонил
в Казань. И уже на следующий день Табеев получал в неприметной на
первый взгляд пристройке рядом со Спасскими воротами пропуск в Кремль.
- Обстановка в Афганистане сложная, Фикрет Ахмеджанович, -
покашливая, говорил Суслов. - И именно поэтому, с одной стороны, выбор
пал на вас. К тому же вы не просто видный партийный работник, хорошо
знающий тот регион, но и человек, до этого никак не связанный с КГБ и
МВД.
Увидев удивленный взгляд Табеева, покачал головой: да-да, именно
так. Но пояснить не успел: вошла с подносом, накрытым салфеткой,
девушка, поставила его на журнальный столик. Суслов пригласил будущего
посла в кресло, первым опустил в стакан с чаем кружок лимона.
- Да, Амин просит к себе именно такого посла. Если боитесь... -
здесь Табеев усмехнулся, и Суслов поправился: - Если есть какая-то
причина не ехать, то будем считать, что разговора этого не было, мы
вас поймем.
- Я согласен, Михаил Андреевич.
- Хорошо. После обеда зайдем к Леониду Ильичу.
Брежнев был еще короче:
- Молодец, что согласился. Мы на это и рассчитывали. Андрей
Андреевич только что сообщил, что они связались с Амином и он доволен
вашей кандидатурой.
У военных тоже особых проблем не возникло. Советником в Монголию
как раз собирался ехать генерал-полковник Магометов Солтан Кеккезович,
карачаевец, первый заместитель командующего Забайкальским военным
округом. И если Табееву Брежнев дал неделю на сборы, то министр
обороны Магометову на все про все, как лейтенанту, - два дня. Утром
Солтан Кеккезович улетел по вызову в Москву, а в обед к его жене
приехал командующий войсками округа генерал-полковник Салманов.
- Александра Ивановна, у меня к вам разговор.
Та, нащупав кресло, села. Никто, наверное, не шел так трудно в
Вооруженных Силах к званию генерал-полковника, как ее Солтан. В сорок
четвертом, когда Сталин выслал карачаевский народ в казахские степи,
Магометова спасло лишь то, что был на фронте. И даже когда пришло на
все фронта указание срочно отозвать карачаевцев, комполка отправил
своего начальника разведки капитана Магометова в такой глубокий рейд
по тылам противника, что тот вернулся в полк только где-то через
месяц, когда страсти вокруг отзыва карачаевцев приутихли, а большие
чины из особых отделов отъехали подальше от пуль.
После войны в первый же отпуск приехал майор Магометов к себе в
Карачаевск. В комендатуре, куда зашел отметить документы,
фронтовик-капитан затолкал его к себе в кабинет, продержал до вечера:
- Вот что, майор, я тебя не видел, и ты здесь не был. Иди, и
лучше по тропам, и не возвращайся больше сюда. Мне приказано
задерживать и отправлять в комендатуру всех возвращающихся
карачаевцев.
Через год, в следующий отпуск, поехал в Казахстан. Ходил от
селения к селению, от юрты к юрте - искал родственников. Содрогался:
как только смог его теплолюбивый, привыкший к горам народ выжить в
степных холодах? А входить в спецпоселения можно лишь по особым
пропускам, а разговаривать с выселенцами - только в присутствии
оперуполномоченных... Спасло лишь то, что имел полную грудь орденов и
нашивок за ранения. Нашел-таки мать и родственников, сумел даже
поселить их в одном месте. Зато по службе - затор. Дважды подавал
документы в бронетанковую академию, но сначала придрались к оформлению
документов, на второй год уже более существенная зацепка появилась -
нет аттестата за военное училище. Разозлился - экстерном сдал экзамены
в Ленинграде за военное училище. Приняли - со скрипом, но приняли.
Однако злость, видимо, не остыла, потому что за год академии сдал
экзамены сразу за три курса.
Короче, было чего испугаться Александре Ивановне. И хотя на дворе
стоял конец семьдесят девятого, но этот срочный и непонятный вызов в
Москву, приезд самого Салманова...
- Да не беспокойтесь вы, Александра Ивановна, - чувствуя, что
испугал жену своего заместителя, но не поняв чем, попросил
командующий. - Просто ваш муж получил назначение ехать главным военным
советником в Афганистан. Он вернется сегодня вечером, но завтра утром
вы должны уже убыть.
- Как... утром? - Александра Ивановна оглядела только что
полученную квартиру, расставленную мебель. А книги! Книг-то сколько,
на одну их упаковку три вечера надо.
Салманов вздохнул:
- Ничего не поделаешь, Александра Ивановна. Я дам команду, чтобы
прислали взвод солдат, они помогут сколотить ящики, все упаковать.
Солтан Кеккезович прилетел в самом деле под вечер. Ночь сдавал
должность - сейфы, планы, карты, документы, а в шесть утра устроил
прощальный ужин-завтрак.
- Я не могу лететь, у меня температура поднялась от всего этого,
- подошла к командующему Александра Ивановна. - Пусть Солтан летит, я
потом, когда поправлюсь.
- Вы должны лететь вместе, Александра Ивановна. Извините, но я
должен посадить вас в самолет.
- Я правда не могу. У меня тридцать девять с половиной
температура.
- Александра Ивановна, сейчас. Это решение ЦК.
Так вот отбирались в Афганистан те, на кого потом ляжет вся
ответственность за прием и размещение ограниченного контингента. Ходит
у военных байка про Сталина на эту тему. Вроде бы подивилась однажды
Фурцева, почему это военные денег получают больше, чем инженеры.
Сталин попыхтел трубкой, потом велел привести ему с улицы первых
попавшихся инженера и офицера.
Приводят инженера.
- Мы решили, дорогой товарищ, послать вас на работу в Сибирь, -
говорит ему Сталин. - Сколько вам потребуется времени на сборы?
Инженер ни жив ни мертв, но глазами повел, всех осмотрел,
сориентировался:
- Два дня на сдачу дел, день-два на сборы и сдачу квартиры. За
пять дней управлюсь, товарищ Сталин.
Приводят военного.
- Мы решили, дорогой товарищ капитан, послать вас служить в
Сибирь. Сколько вам потребуется времени на сборы? - повторяет свой
вопрос Сталин.
- А сколько времени до отлета самолета, товарищ Сталин? - спросил
капитан.
- Вот за что, товарищ Фурцева, мы и платим военным деньги.
Было, не было такое - скорее всего, конечно, не было, но смысл
улавливаем. И потому сидела, разметавшись от жара в кресле самолета,
жена нового главного военного советника, рядом жались притихшие от
нового поворота в жизни дети - Лиля и Роман. И один Солтан Кеккезовнч
проходил все девять тысяч километров от Читы до Москвы по самолету.
Думал, размышлял. Про мусульманство его никто во время бесед в Москве
не заострял внимания, а вот сирийским опытом его советнической работы
интересовались впрямую. Хотя нет, это Огарков и Устинов расспрашивали
его о Сирии, Андропов же, оказавшийся прекрасным знатоком Кавказа,
спрашивал о традициях горцев, сыпал именами восточных поэтов и воинов,
легко называл даты и события. Об этой встрече у Магометова осталось
самое светлое впечатление - он почувствовал, что есть в Политбюро
человек, прекрасно знающий Восток. Значит, неразумностей из Москвы
ждать не придется. Это отправляясь в Сирию, получил традиционный для
всех совет:
- На месте во всем разберетесь.
Разобраться заставила жизнь. Тогда, в конце шестидесятых,
министром обороны Сирии был нынешний глава правительства Хафес Асад, к
нему и направили Солтана Кеккезовича. Однако Магометов, чуть-чуть
войдя в обстановку, занялся не общими, глобальными для сирийской армии
вопросами, а... одной-единственной зенитной батареей, находившейся на
Голанских высотах.
- Нам нужен хоть небольшой, но успех. Надо воодушевить армию,
показать, что она способна бороться с израильтянами, - доказывал
Магометов офицерам-сирийцам.
С секундомером, картой и курвиметром прожил на батарее несколько
дней. Сделал расчеты - а математик он был прекрасный, - вычислил, что
израильские самолеты тратят на взлет, подлет и бомбежку сирийской
территории пятнадцать минут, зенитчики же полностью готовы к стрельбе
через двадцать. "Стрельба вслед самолетному гулу", - чертыхался
Магометов. Посоветовал в конце концов чуть оттянуться с прежних
позиций - выиграл три минуты, лично тренировал расчет по нормативу -
еще две. И вскоре первый израильский бомбардировщик получил порцию
железа в свое брюхо. Этот день стал праздником для всей страны: все
поверили, что бороться с захватчиками можно.
"В Афганистане, конечно, посложнее будет служить, чем в Монголии,
но все равно, в любом случае - это не Сирия", - пришел к выводу Солтан
Кеккезович.
- Пап, а ведь в Афганистане самые лучшие в мире борзые, - подал
голос Роман.
Да, собаки - это его слабость. Что ж, если повезет заиметь
чистокровную афганскую борзую - это компенсирует исчезнувший
"монгольский" вариант службы.
Документ (перехват зарубежной радиоинформации):
"Голос Америки". Вашингтон.
На русском языке.
18 ноября 1979 года. 23.00.
Судя по сообщениям очевидцев, прибывших в Индию из Афганистана,
сотни женщин и детей собрались в Кабуле у здания министерства
иностранных дел, где был повешен список погибших в заключении после
правительственного переворота в апреле прошлого года. Очевидцы
говорят, что собравшиеся начали называть президента Амина убийцей.
Была вызвана полиция. Судя по спискам, многие погибшие заключенные
были с образованием: учителя, профессора, студенты, правительственные
служащие, муллы и купцы.
С другой стороны, судя по сообщениям Кабульского радио, тысячи
политических заключенных, задержанных предыдущим правительством,
теперь освобождены. Президент Амин возложил вину за гибель
политических заключенных после государственного переворота два года
назад на своего предшественника Тараки.
Однако осведомленные лица, посещающие Афганистан, говорят, что
афганцы настроены скептически и утверждают, что освобождены режимом
Амина мелкие воры и преступники, а не политические заключенные. По их
словам, аресты в Афганистане продолжаются.
Сообщается, что афганцы так же скептически относятся к сообщениям
об обстоятельствах смерти бывшего президента Тараки, утверждая, что он
и его жена были убиты во время стрельбы в Президентском дворце 14
сентября. Кабульское правительство признало, что во Дворце была
перестрелка за два дня до отставки президента Тараки, но что среди
четырех убитых его не было".
Документ (из секретной переписки американских внешнеполитических
ведомств по Афганистану):
"Э 5278.
Класс сообщения - секретно. Не подлежит передаче
иностранцам-союзникам.
Страна: Афганистан, СССР.
Тема: Увеличение советского военного присутствия в Кабуле.
Дата информации - сентябрь - октябрь 1979 года.
Источник: афганский госслужащий среднего уровня. Источник новый и
непроверенный.
5. Наблюдается значительное увеличение числа молодых советских
людей в микрорайоне. 27, 28, 29 и 30 октября между 16.00 и 17.00
большое количество молодых русских собралось на трех спортплощадках
блока Э 5 микрорайона, где шла игра в волейбол. Было насчитано около
300 советских. (Комментарий источника. До августа 1979 года была
только одна волейбольная площадка.) Советские, многие из которых были
одеты в афганскую рабочую форму, были в возрасте 21-22 лет. Все они
имели очень короткие, "военные", прически. Этих русских очень легко
отличить от советников. Советники старше возрастом, обычно одеты в
гражданское платье, имеют более длинные волосы, ходят в сопровождении
жен и детей... 29 и 30 октября наблюдалось три афганских автобуса
советского производства, отвозивших советских детей в школу. Автобусы
были полностью заполнены, во всех трех было приблизительно 100 детей.
(Комментарий источника. Советы не пытаются скрывать свое растущее
присутствие в микрорайоне. Они словно говорят: "Мы здесь, чтобы
остаться. Привыкайте к нам".)
7. Место подготовки информации: Афганистан. Кабул. 30 октября
1979 года.
8. Место исполнения: посольство и военный атташе в Кабуле.
Направить в Лондон, Исламабад, Дели, Карачи, Тегеран, Джидду".
АФГАНИСТАН СПАСАЕТ МИР. -
ЗАСЕДАНИЕ ПОЛИТБЮРО: РЕШЕНИЕ ПРИНЯТО. -
ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ШТАБ ПРОТИВ. - "ВЫЗОВИТЕ ЗАПЛАТИНА".
Вместо предисловия.
Зима 1979 года пришла лютая, снежная. Замело и выстудило все
враз, не оставив никаких надежд на потепление.
Так же резко, даже не по месяцам, а уже по неделям, менялся
климат и в международных делах. Пик разрядки - 1975 год с его встречей
в Хельсинки и подписанием Соглашения по безопасности и сотрудничеству
в Европе - остался далеко позади, и теперь не то что взойти на него
вновь, просто помыслить о новом восхождении к столу переговоров никто
не пытался: все равно бесполезно при всеобщей подозрительности и
недоверии друг к другу. Соединенные Штаты практически начали установку
своих крылатых ракет в Западной Европе и теперь могли поразить любой
город Советского Союза в европейской части за 5-7 минут. Подписанный
летом между Брежневым и Картером Договор по ОСВ-2 на глазах
превращался в фиговый листок: конгресс США не собирался его
ратифицировать. Передышка, на которою в определенной мере рассчитывали
обе стороны, получилась короткой, в полглотка. И Политбюро набросилось
на Устинова: почему мы ничего не можем противопоставить крылатым
ракетам? где наша армия и чем занимается военная промышленность?
Промышленность занималась СС-20 - новой межконтинентальной
ракетой, а пока Министерство обороны в срочном порядке
отмобилизовывало Западную группировку войск. Делать это приходилось с
потерями: на переговорах в Вене политикам нужен был удар козырной
картой, и Брежнев пообещал, что к концу года из ГДР выведет первые
полторы тысячи военнослужащих с оружием и боевой техникой. Ответных
уступок от НАТО не последовало, но слово приходилось сдерживать -
эшелоны стали под погрузку. Ничего не ответил Запад и на предложение
министров иностранных дел социалистических государств не предпринимать
никаких действий, направленных на изменение обстановки в мире.
Не давали спокойно спать и восточные проблемы. Китай с его
200-миллионным населением вдоль советско-китайской границы глыбой
нависал над 2 миллионами дальневосточников и сибиряков, проживающих на
нашей стороне в зоне первого броска. Время проведения командно-штабных
учений в Генеральном штабе сузилось до одного дня: что будет после
нанесения противником ядерных ударов, никто не мог предположить...
Ясно было только одно: европейская часть СССР лежит в развалинах,
Сибирь отходит к Китаю.
Как снег на голову свалились Ангола с Эфиопией - окруженные
врагами, вымолили военных советников и оружие. Но не успела эта помощь
прибыть в страны, как неторопливая, привыкшая повелевать, а оттого
резкая в поступках и движениях, "обидевшаяся" Америка тут же
ограничила торговлю с Советским Союзом. К противостоянию военному
добавилось и экономическое.
Каждому здравомыслящему политику становилось ясно, что разрядка
Вот, адрес наш, а солдата с такой фамилией вроде и не слышал -
Ледогоров.
Сарафан, только что стремительно приближавшийся к КПП, замер,
девушка остановилась, впилась своими огромными глазищами в Лену, и та
поняла: эта Оксана Сергеевна знает Бориса. Но почему так резко
остановилась? Почему молчит? Почему так смотрит? Оценивает?
Сравнивает? С кем? Уж не с собой ли, такой ногастой и лупастой? А
вдруг и правда?
- А вы?.. - наконец проговорила Оксана. - Вы кто ему... Борису?
Какое ее дело? В гости приехала. Родственница.
- В гости... - ответила тем не менее почему-то сдавленно.
Оксана опять придирчиво осмотрела ее, чемодан и сумочку. А Лена
рассматривала ее. Какое это, наверное, счастье, удача для девушки,
когда у нее есть на лице какая-нибудь родинка, небольшой шрамик или
что-то такое, чего нет у других, - это привораживает, притягивает. А
когда к тому же есть такие глаза и такие ноги, как у Оксаны, то не
нужно даже и родинок... И все это, конечно, видел и не мог не оценить
Борис...
- Ледогоров здесь уже не служит, - дошел до Лены голос. И тут же
сам сарафан тоже приблизился, и Лена разглядела, что глаза у Оксаны
хоть и огромные, но какие-то холодные, зеленые. Такие глаза разве
смогут разглядеть Бориса? Сам-то хоть он их рассмотрел?
- Он здесь уже давно не служит, - вновь повторила для нее Оксана.
- А где... он служит?
Спрашивать не хотелось, вернее, не хотелось спрашивать именно у
Оксаны, но солнце уже садилось, солдат ничего не знает, и эта красивая
и холодная девушка - последняя ниточка, которая может привести ее к
Борису. Сказка про злую волшебницу...
Оксана почему-то оглянулась, посмотрела на темно-синие, похожие
на грозовые облака горы на горизонте.
- Он далеко.
- Где?
- Там, - после некоторой паузы кивнула Оксана на горы-тучи.
А что там?
- А как... доехать до него?
Неприятно, ужас как неприятно вымаливать у этого красного, а
теперь уже позеленевшего от глаз сарафана какие-то новости для себя.
Но что поделаешь...
- Понимаете, к нему нельзя доехать. - Оксана, оказывается, все
это время тоже смотрела на горы. - Вася, - вдруг обратилась она к
стоящему рядом дежурному, - иди неси службу. - Убедившись, что дверь
за ним закрылась, перевела взгляд на Лену. - Он... он за границей. Это
все, что я могу вам сказать. Так что не ищите его, а езжайте домой.
За теми горами - граница? И Боря там? А какая страна? Какие у нас
по карте внизу страны? Господи, вся география вылетела из головы.
Китай, Монголия, Индия, Турция... Что-то еще мелкое...
- А... адрес? У вас есть его адрес?
Господи, лишь бы не было. Пусть она не узнает, где Борис, но лишь
бы он никому не писал...
- Дело в том, что адрес у него наш, советский, - медленно,
останавливаясь после каждого слова, словно все еще раздумывая,
говорить или нет, тем не менее сказала Оксана. - Письма уже потом
переправляют к ним туда. Вы меня понимаете?
"Значит, они все-таки переписываются, - думала Лена свое. - Мне -
ни строчки, а этой лупастой-ногастой..."
- А что же вы здесь, если он - там? - закончила свое унижение
презрительным вопросом Лена. У Оксаны от удивления раскрылся рот -
оказывается, он и в самом деле открывается от удивления, это не только
так в книгах пишут, - веки виновато, безответно заморгали, и Лена,
подумав: "Вот так и ходи", - взяла чемоданчик и пошла от КПП.
Необходимое послесловие.
На следующее утро в отделение милиции ташкентского аэропорта
милиционер привел девушку.
- Заграницей интересуется, товарищ капитан, - тихо доложил он
дежурному. - Афганистаном. Твердит, что какой-то старший лейтенант у
нее там служит.
- В Афганистане?
- Так точно.
- А она... не того? - Капитан хотел повертеть у виска, но,
увидев, что задержанная наблюдает за ним издали, лишь поправил
фуражку. Но милиционер понял.
- Вроде нет. Вот документы.
Документы оказались в порядке, рассказ Желтиковой Елены
Викторовны вроде правдоподобный, кроме, конечно, нелепости про службу
старшего лейтенанта в Афганистане.
- А может, где при посольстве? Или советником? - попытался
прояснить капитан у девушки, но для нее эти слова настолько были
далеки и непонятны, что дежурный оставил свои предположения при себе.
Куда-то позвонил, перезвонил, сам дождался звонка и порекомендовал в
конечном итоге девушке поехать в Министерство геологии Узбекистана:
вроде бы там оформляется большая группа для работы в Афганистане.
- Попадете туда - тогда и ищите своего старшего лейтенанта.
25 октября 1979 года. Кабул.
Два раза в год, весной и осенью, в Министерстве обороны СССР
подводят итоги боевой учебы. Со всех округов, флотов, групп войск в
Москву съезжается командование, где каждый и получает по заслугам.
В эту осень на подведение итогов впервые вызвали и "афганцев" -
Горелова и Заплатина. Вызвали срочно - указание пришло вечером, а в
Москву предписывалось явиться уже на следующий день. То ли Устинов
долго раздумывал, то ли сам в последний момент получил команду
представить советников, но в итоге Горелов вынужден был в 23 часа
докладывать Амину о своем убытии.
Амин, уставившись в одну точку, молча выслушал доклад главного
военного советника. Можно было подумать, что он вообще не понял, о чем
идет речь, - настолько отвлеченным казался его взгляд. Горелов же,
замолчав, посмотрел на часы - скоро полночь, а надо еще собираться,
сделать хоть какие-то наброски, если вдруг предложат выступать. А Амин
все сидел, смотрел и думал. Наконец поднял свою большую голову:
- Можно попросить вас об одном одолжении?
- Конечно, - удивился Лев Николаевич: Амин - и что-то просит.
- Я попрошу вас передать мое личное письмо Леониду Ильичу
Брежневу, - медленно, словно еще раздумывая, говорить Горелову это или
нет, и вообще, решиться на это самому или не стоит, начал Амин. - Я
давно прошу о встрече с ним. Но, видимо, мои письма и просьбы до него
по моим каналам не доходят.
- Хорошо, товарищ Амин, я выполню вашу просьбу, - ответил
Горелов, хотя не был уверен, правильно ли поступает. Впрочем, это
личная просьба Амина он просто доложит о ней послу и Иванову, пусть
уже они делают выводы.
- Счастливого полета, - подал руку Амин.
- А... письмо? - спросил Горелов. - Вылет-то рано утром.
- Письмо будет вручено вам позже.
Неприятно попадать в жернова непонятных историй. Рядом что-то
крутится, вертится - а куда, зачем? Шестеренки вон тоже вращаются в
разные стороны, а тем не менее концентрируют силу ради чего-то одного,
размышлял Горелов, возвращаясь от Амина. А какой вал, какой пласт
придет в движение после получения письма? Может, Пузанов сумеет
проанализировать это хотя бы в силу своей большей информированности?
Хотя Амин как раз и дал понять, что именно дипломатическим каналам он
не доверяет. Что же, промолчать, сделать вид, что разговора о письме
не было? По-мужски, по-джентльменски, в конечном счете так и надо
сделать. Но когда дело касается двух стран, это джентльменство может
вылезти еще неизвестно каким боком. К тому же здесь он представляет
интересы своей страны, а за нее решать поручено здесь только одному
человеку - послу.
- Александр Михайлович? Извините, если разбудил, это Горелов. Час
назад я докладывал Амину о своем отъезде, и тот попросил меня передать
его личное послание Брежневу.
- Где письмо?
- Пока нет, сказали, отдадут после.
- Доложите Иванову.
Иванов, Иванов... На этой фамилии, видать, не только Россия
держится, но уже и Афганистан...
- Где письмо? - повторил посла даже в интонации, немного
растерянной, обеспокоенной, представитель КГБ.
- Вручат позже. Когда - не знаю.
Необходимое послесловие.
Письмо передаст Экбаль. Дождавшись, когда Горелов и Заплатин
поднимутся на трап самолета, он догонит их и подаст конверт Заплатину:
- Василий Петрович, прочтите, кому это, - попросит он.
- "Лично Леониду Ильичу Брежневу от Хафизуллы Амина". Понял, -
ответит он, зная от Горелова о просьбе. - А печатей-то сколько
наставил.
Экбаль ничего не ответит, сбежит по трапу. За Гореловым и
Заплатиным закроется дверь самолета.
По прибытии в Москву Горелов будет вызван на доклад к Огаркову, и
Лев Николаевич передаст письмо начальнику Генерального штаба. Амину
так и доложит при возвращении:
- Товарищ Амин, я далек от Леонида Ильича, но письмо передал
лично начальнику Генерального штаба маршалу Огаркову.
Амин кивнет, хотя и не станет скрывать неудовольствия такой
цепочкой.
Начало ноября 1979 года. Москва - Казань - Чита.
Письмо Брежневу состояло всего из двух пунктов. Амин просил
встречи с ним в любое время и в любом месте, и вторая настоятельная
просьба - заменить посла, прислать к нему человека, который не был бы
связан ни с даудовским режимом, ни с Тараки, ни с КГБ, ни с МВД,
Первую просьбу Брежнев отмел сразу: ждать искренности от
человека, убившего своего учителя, пустившего под расстрел собственную
партию в угоду личных амбиций, не приходилось. Просто же смотреть, как
он будет выкручиваться, оправдываться, а в конце концов просить все,
что только можно, - самолеты, бензин, кровати, подушки, гвозди? Нет
уж, пусть знает свое место. Пусть чувствует что прощения за Тараки нет
и не будет.
Другое дело - знать каждый шаг Амина. Пока он не доверяет никому
из советников, кто работал рядом с Даудом и Тараки. Да и какое может
быть доверие и какая может быть информация у того же Пузанова, если
Амин на пресс-конферещии на весь мир заявил, что считает советского
посла причастным к перестрелке с Тараки во Дворце 14 сентября.
Конечно, работы здесь никакой не будет, посла надо менять. А заодно и
главного военного советника, в этой области. Амин должен быть по
крайней мере хотя бы предсказуем. Так что замена посла и советника
сразу поможет убить двух зайцев: и на письмо вроде бы отреагировать, и
свое дело сделать.
- Да, нам надо быстрее определиться с Амином, - прочитав
послание, произнес и Громыко. - А чтобы люди быстрее вошли в курс
дела, видимо, нужно подыскать мусульман, знающих традиции, обычаи,
нравы Востока. Это значительно сократит для них время вхождения в
обстановку.
МИД - с одной стороны, Генеральный штаб - с другой открыли свои
картотеки. Вскоре мидовцами был назван свой кандидат - первый
секретарь Татарского обкома партии Табеев Фикрет Ахмеджанович. На
дипломатической службе никогда не был, но опыт в этой области немалый:
много лет подряд возглавлял все наши дружественные делегации,
отправляемые в страны Азии и Африки.
Суслов, ознакомившись с личным делом первого секретаря, позвонил
в Казань. И уже на следующий день Табеев получал в неприметной на
первый взгляд пристройке рядом со Спасскими воротами пропуск в Кремль.
- Обстановка в Афганистане сложная, Фикрет Ахмеджанович, -
покашливая, говорил Суслов. - И именно поэтому, с одной стороны, выбор
пал на вас. К тому же вы не просто видный партийный работник, хорошо
знающий тот регион, но и человек, до этого никак не связанный с КГБ и
МВД.
Увидев удивленный взгляд Табеева, покачал головой: да-да, именно
так. Но пояснить не успел: вошла с подносом, накрытым салфеткой,
девушка, поставила его на журнальный столик. Суслов пригласил будущего
посла в кресло, первым опустил в стакан с чаем кружок лимона.
- Да, Амин просит к себе именно такого посла. Если боитесь... -
здесь Табеев усмехнулся, и Суслов поправился: - Если есть какая-то
причина не ехать, то будем считать, что разговора этого не было, мы
вас поймем.
- Я согласен, Михаил Андреевич.
- Хорошо. После обеда зайдем к Леониду Ильичу.
Брежнев был еще короче:
- Молодец, что согласился. Мы на это и рассчитывали. Андрей
Андреевич только что сообщил, что они связались с Амином и он доволен
вашей кандидатурой.
У военных тоже особых проблем не возникло. Советником в Монголию
как раз собирался ехать генерал-полковник Магометов Солтан Кеккезович,
карачаевец, первый заместитель командующего Забайкальским военным
округом. И если Табееву Брежнев дал неделю на сборы, то министр
обороны Магометову на все про все, как лейтенанту, - два дня. Утром
Солтан Кеккезович улетел по вызову в Москву, а в обед к его жене
приехал командующий войсками округа генерал-полковник Салманов.
- Александра Ивановна, у меня к вам разговор.
Та, нащупав кресло, села. Никто, наверное, не шел так трудно в
Вооруженных Силах к званию генерал-полковника, как ее Солтан. В сорок
четвертом, когда Сталин выслал карачаевский народ в казахские степи,
Магометова спасло лишь то, что был на фронте. И даже когда пришло на
все фронта указание срочно отозвать карачаевцев, комполка отправил
своего начальника разведки капитана Магометова в такой глубокий рейд
по тылам противника, что тот вернулся в полк только где-то через
месяц, когда страсти вокруг отзыва карачаевцев приутихли, а большие
чины из особых отделов отъехали подальше от пуль.
После войны в первый же отпуск приехал майор Магометов к себе в
Карачаевск. В комендатуре, куда зашел отметить документы,
фронтовик-капитан затолкал его к себе в кабинет, продержал до вечера:
- Вот что, майор, я тебя не видел, и ты здесь не был. Иди, и
лучше по тропам, и не возвращайся больше сюда. Мне приказано
задерживать и отправлять в комендатуру всех возвращающихся
карачаевцев.
Через год, в следующий отпуск, поехал в Казахстан. Ходил от
селения к селению, от юрты к юрте - искал родственников. Содрогался:
как только смог его теплолюбивый, привыкший к горам народ выжить в
степных холодах? А входить в спецпоселения можно лишь по особым
пропускам, а разговаривать с выселенцами - только в присутствии
оперуполномоченных... Спасло лишь то, что имел полную грудь орденов и
нашивок за ранения. Нашел-таки мать и родственников, сумел даже
поселить их в одном месте. Зато по службе - затор. Дважды подавал
документы в бронетанковую академию, но сначала придрались к оформлению
документов, на второй год уже более существенная зацепка появилась -
нет аттестата за военное училище. Разозлился - экстерном сдал экзамены
в Ленинграде за военное училище. Приняли - со скрипом, но приняли.
Однако злость, видимо, не остыла, потому что за год академии сдал
экзамены сразу за три курса.
Короче, было чего испугаться Александре Ивановне. И хотя на дворе
стоял конец семьдесят девятого, но этот срочный и непонятный вызов в
Москву, приезд самого Салманова...
- Да не беспокойтесь вы, Александра Ивановна, - чувствуя, что
испугал жену своего заместителя, но не поняв чем, попросил
командующий. - Просто ваш муж получил назначение ехать главным военным
советником в Афганистан. Он вернется сегодня вечером, но завтра утром
вы должны уже убыть.
- Как... утром? - Александра Ивановна оглядела только что
полученную квартиру, расставленную мебель. А книги! Книг-то сколько,
на одну их упаковку три вечера надо.
Салманов вздохнул:
- Ничего не поделаешь, Александра Ивановна. Я дам команду, чтобы
прислали взвод солдат, они помогут сколотить ящики, все упаковать.
Солтан Кеккезович прилетел в самом деле под вечер. Ночь сдавал
должность - сейфы, планы, карты, документы, а в шесть утра устроил
прощальный ужин-завтрак.
- Я не могу лететь, у меня температура поднялась от всего этого,
- подошла к командующему Александра Ивановна. - Пусть Солтан летит, я
потом, когда поправлюсь.
- Вы должны лететь вместе, Александра Ивановна. Извините, но я
должен посадить вас в самолет.
- Я правда не могу. У меня тридцать девять с половиной
температура.
- Александра Ивановна, сейчас. Это решение ЦК.
Так вот отбирались в Афганистан те, на кого потом ляжет вся
ответственность за прием и размещение ограниченного контингента. Ходит
у военных байка про Сталина на эту тему. Вроде бы подивилась однажды
Фурцева, почему это военные денег получают больше, чем инженеры.
Сталин попыхтел трубкой, потом велел привести ему с улицы первых
попавшихся инженера и офицера.
Приводят инженера.
- Мы решили, дорогой товарищ, послать вас на работу в Сибирь, -
говорит ему Сталин. - Сколько вам потребуется времени на сборы?
Инженер ни жив ни мертв, но глазами повел, всех осмотрел,
сориентировался:
- Два дня на сдачу дел, день-два на сборы и сдачу квартиры. За
пять дней управлюсь, товарищ Сталин.
Приводят военного.
- Мы решили, дорогой товарищ капитан, послать вас служить в
Сибирь. Сколько вам потребуется времени на сборы? - повторяет свой
вопрос Сталин.
- А сколько времени до отлета самолета, товарищ Сталин? - спросил
капитан.
- Вот за что, товарищ Фурцева, мы и платим военным деньги.
Было, не было такое - скорее всего, конечно, не было, но смысл
улавливаем. И потому сидела, разметавшись от жара в кресле самолета,
жена нового главного военного советника, рядом жались притихшие от
нового поворота в жизни дети - Лиля и Роман. И один Солтан Кеккезовнч
проходил все девять тысяч километров от Читы до Москвы по самолету.
Думал, размышлял. Про мусульманство его никто во время бесед в Москве
не заострял внимания, а вот сирийским опытом его советнической работы
интересовались впрямую. Хотя нет, это Огарков и Устинов расспрашивали
его о Сирии, Андропов же, оказавшийся прекрасным знатоком Кавказа,
спрашивал о традициях горцев, сыпал именами восточных поэтов и воинов,
легко называл даты и события. Об этой встрече у Магометова осталось
самое светлое впечатление - он почувствовал, что есть в Политбюро
человек, прекрасно знающий Восток. Значит, неразумностей из Москвы
ждать не придется. Это отправляясь в Сирию, получил традиционный для
всех совет:
- На месте во всем разберетесь.
Разобраться заставила жизнь. Тогда, в конце шестидесятых,
министром обороны Сирии был нынешний глава правительства Хафес Асад, к
нему и направили Солтана Кеккезовича. Однако Магометов, чуть-чуть
войдя в обстановку, занялся не общими, глобальными для сирийской армии
вопросами, а... одной-единственной зенитной батареей, находившейся на
Голанских высотах.
- Нам нужен хоть небольшой, но успех. Надо воодушевить армию,
показать, что она способна бороться с израильтянами, - доказывал
Магометов офицерам-сирийцам.
С секундомером, картой и курвиметром прожил на батарее несколько
дней. Сделал расчеты - а математик он был прекрасный, - вычислил, что
израильские самолеты тратят на взлет, подлет и бомбежку сирийской
территории пятнадцать минут, зенитчики же полностью готовы к стрельбе
через двадцать. "Стрельба вслед самолетному гулу", - чертыхался
Магометов. Посоветовал в конце концов чуть оттянуться с прежних
позиций - выиграл три минуты, лично тренировал расчет по нормативу -
еще две. И вскоре первый израильский бомбардировщик получил порцию
железа в свое брюхо. Этот день стал праздником для всей страны: все
поверили, что бороться с захватчиками можно.
"В Афганистане, конечно, посложнее будет служить, чем в Монголии,
но все равно, в любом случае - это не Сирия", - пришел к выводу Солтан
Кеккезович.
- Пап, а ведь в Афганистане самые лучшие в мире борзые, - подал
голос Роман.
Да, собаки - это его слабость. Что ж, если повезет заиметь
чистокровную афганскую борзую - это компенсирует исчезнувший
"монгольский" вариант службы.
Документ (перехват зарубежной радиоинформации):
"Голос Америки". Вашингтон.
На русском языке.
18 ноября 1979 года. 23.00.
Судя по сообщениям очевидцев, прибывших в Индию из Афганистана,
сотни женщин и детей собрались в Кабуле у здания министерства
иностранных дел, где был повешен список погибших в заключении после
правительственного переворота в апреле прошлого года. Очевидцы
говорят, что собравшиеся начали называть президента Амина убийцей.
Была вызвана полиция. Судя по спискам, многие погибшие заключенные
были с образованием: учителя, профессора, студенты, правительственные
служащие, муллы и купцы.
С другой стороны, судя по сообщениям Кабульского радио, тысячи
политических заключенных, задержанных предыдущим правительством,
теперь освобождены. Президент Амин возложил вину за гибель
политических заключенных после государственного переворота два года
назад на своего предшественника Тараки.
Однако осведомленные лица, посещающие Афганистан, говорят, что
афганцы настроены скептически и утверждают, что освобождены режимом
Амина мелкие воры и преступники, а не политические заключенные. По их
словам, аресты в Афганистане продолжаются.
Сообщается, что афганцы так же скептически относятся к сообщениям
об обстоятельствах смерти бывшего президента Тараки, утверждая, что он
и его жена были убиты во время стрельбы в Президентском дворце 14
сентября. Кабульское правительство признало, что во Дворце была
перестрелка за два дня до отставки президента Тараки, но что среди
четырех убитых его не было".
Документ (из секретной переписки американских внешнеполитических
ведомств по Афганистану):
"Э 5278.
Класс сообщения - секретно. Не подлежит передаче
иностранцам-союзникам.
Страна: Афганистан, СССР.
Тема: Увеличение советского военного присутствия в Кабуле.
Дата информации - сентябрь - октябрь 1979 года.
Источник: афганский госслужащий среднего уровня. Источник новый и
непроверенный.
5. Наблюдается значительное увеличение числа молодых советских
людей в микрорайоне. 27, 28, 29 и 30 октября между 16.00 и 17.00
большое количество молодых русских собралось на трех спортплощадках
блока Э 5 микрорайона, где шла игра в волейбол. Было насчитано около
300 советских. (Комментарий источника. До августа 1979 года была
только одна волейбольная площадка.) Советские, многие из которых были
одеты в афганскую рабочую форму, были в возрасте 21-22 лет. Все они
имели очень короткие, "военные", прически. Этих русских очень легко
отличить от советников. Советники старше возрастом, обычно одеты в
гражданское платье, имеют более длинные волосы, ходят в сопровождении
жен и детей... 29 и 30 октября наблюдалось три афганских автобуса
советского производства, отвозивших советских детей в школу. Автобусы
были полностью заполнены, во всех трех было приблизительно 100 детей.
(Комментарий источника. Советы не пытаются скрывать свое растущее
присутствие в микрорайоне. Они словно говорят: "Мы здесь, чтобы
остаться. Привыкайте к нам".)
7. Место подготовки информации: Афганистан. Кабул. 30 октября
1979 года.
8. Место исполнения: посольство и военный атташе в Кабуле.
Направить в Лондон, Исламабад, Дели, Карачи, Тегеран, Джидду".
АФГАНИСТАН СПАСАЕТ МИР. -
ЗАСЕДАНИЕ ПОЛИТБЮРО: РЕШЕНИЕ ПРИНЯТО. -
ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ШТАБ ПРОТИВ. - "ВЫЗОВИТЕ ЗАПЛАТИНА".
Вместо предисловия.
Зима 1979 года пришла лютая, снежная. Замело и выстудило все
враз, не оставив никаких надежд на потепление.
Так же резко, даже не по месяцам, а уже по неделям, менялся
климат и в международных делах. Пик разрядки - 1975 год с его встречей
в Хельсинки и подписанием Соглашения по безопасности и сотрудничеству
в Европе - остался далеко позади, и теперь не то что взойти на него
вновь, просто помыслить о новом восхождении к столу переговоров никто
не пытался: все равно бесполезно при всеобщей подозрительности и
недоверии друг к другу. Соединенные Штаты практически начали установку
своих крылатых ракет в Западной Европе и теперь могли поразить любой
город Советского Союза в европейской части за 5-7 минут. Подписанный
летом между Брежневым и Картером Договор по ОСВ-2 на глазах
превращался в фиговый листок: конгресс США не собирался его
ратифицировать. Передышка, на которою в определенной мере рассчитывали
обе стороны, получилась короткой, в полглотка. И Политбюро набросилось
на Устинова: почему мы ничего не можем противопоставить крылатым
ракетам? где наша армия и чем занимается военная промышленность?
Промышленность занималась СС-20 - новой межконтинентальной
ракетой, а пока Министерство обороны в срочном порядке
отмобилизовывало Западную группировку войск. Делать это приходилось с
потерями: на переговорах в Вене политикам нужен был удар козырной
картой, и Брежнев пообещал, что к концу года из ГДР выведет первые
полторы тысячи военнослужащих с оружием и боевой техникой. Ответных
уступок от НАТО не последовало, но слово приходилось сдерживать -
эшелоны стали под погрузку. Ничего не ответил Запад и на предложение
министров иностранных дел социалистических государств не предпринимать
никаких действий, направленных на изменение обстановки в мире.
Не давали спокойно спать и восточные проблемы. Китай с его
200-миллионным населением вдоль советско-китайской границы глыбой
нависал над 2 миллионами дальневосточников и сибиряков, проживающих на
нашей стороне в зоне первого броска. Время проведения командно-штабных
учений в Генеральном штабе сузилось до одного дня: что будет после
нанесения противником ядерных ударов, никто не мог предположить...
Ясно было только одно: европейская часть СССР лежит в развалинах,
Сибирь отходит к Китаю.
Как снег на голову свалились Ангола с Эфиопией - окруженные
врагами, вымолили военных советников и оружие. Но не успела эта помощь
прибыть в страны, как неторопливая, привыкшая повелевать, а оттого
резкая в поступках и движениях, "обидевшаяся" Америка тут же
ограничила торговлю с Советским Союзом. К противостоянию военному
добавилось и экономическое.
Каждому здравомыслящему политику становилось ясно, что разрядка