Страница:
- К машинам, - прошла команда, и Борис первым спрыгнул на землю,
блаженно размялся. Впрочем, командир разминается не просто ради
удовольствия, а чтобы держать потом в руках подчиненных.
- К машине, - разрешил сойти он и своим саперам.
Ущелье начиналось узкой дорогой, и Ледогоров вдруг вспомнил
эскадрон. Эх, его бы сюда, они бы такие перевалы взяли и в такие щели
протиснулись... Возникло грустное лицо Оксаны, и Ледогоров потряс
головой, прогоняя видение, - он не Буланов, он знает, где и о чем
думать.
Пока пехота распределялась по склонам: один батальон - по хребтам
слева, второй - по хребтам справа, остальные - по дну ущелья, Борис
инструктировал своих саперов. Это только в книгах пишут, что первой
всегда идет разведка. Ерунда и глупости. Впереди разведки пашут
животами землю саперы.
- Пехота будет лезть на самые гребни, но не поддавайтесь, идите
только по краям обрывов, по осыпям - словом, там, где человек не
должен ходить. И тащите их за собой. Если попадутся "игрушки", ни в
коем случае не обезвреживать, подрывать на месте накладными зарядами.
Буланов!
- Я.
- Со своей группой со мной.
- Есть, - недовольно отозвался лейтенант, примерившийся к левому,
попавшему в тень склону. Лейтенантам всегда кажется, что они не успеют
побывать в настоящем деле. - Остальные - по своим местам.
...Горы, горы, одинаково проклятые и воспетые. И вновь
обруганные, и вновь столько же обласканные. Вознесенные выше своих
вершин поэтами и низвергнутые до уничижительной пыли путниками. Не
терпящие физической немощи и пренебрежения к себе и сами поднимающие
дух своих покорителей выше своих вершин.
Вам бы еще быть мирными...
Разрушенный мост за первым же поворотом увидели все. Хотя и
неглубокий, но обрыв разорвал дорогу, а кто-то сбросил вниз, на дно, и
доски, соединявшие берега.
Комбат вопросительно посмотрел на Ледогорова, тот
по-примеривался, рассчитывая возможные варианты, и первым стая
спускаться по еле заметной тропинке вниз. Преграда небольшая, были и
похлеще, но если преодолевать обрыв по дну, то часа на три батальон
застрянет. Надо попробовать вытащить и перебросить доски. Не переход
Суворова через Чертов мост, но повозиться тоже придется. И надо все
делать побыстрее, прочистка местности, как никакая другая операция,
требует скорости.
Но у первых же валунов на дне пропасти Ледогоров замер: за ними
валялись обглоданные хищниками человеческие кости. Что это,
предупреждение им? Кто-то уже не прошел этот путь?
Справа блеснуло что-то красное, и, присмотревшись, Борис увидел
четки, свернувшиеся змеей. Поддел их тонкой стальной иглой щупа,
однако прогнившие нитки не выдержали, и рубиновые камешки, словно
капли крови, упали на землю.
- Чего здесь? - подошел Буланов.
- Кто его знает? Ладно, давай смотреть доски.
Сергей притащил ближнюю, положил краем на камень, подпрыгнул на
ней. Раздался треск.
"Чертов мост отменяется", - понял Ледогоров и махнул глядевшему
на него сверху комбату: давай вниз, на халяву не получится, придется
топать ножками.
Попотел, поматерился батальон, но вытащился часа через два на
противоположный край обрыва. И только собрались идти дальше, захрипела
рация, словно тоже ползла по горам и теперь ей не хватало воздуха.
Комбат приложил трубку к уху, покивал головой на сообщение, подтвердил
прием.
- Что? - поторопил Ледогоров.
- Всем отбой. Возвращаемся назад.
- Нашли?
- Нашли.
- Жива? - вытягивал сведения Борис, хотя по лицу комбата была
ясна другая весть.
Десантник сел на камень, закурил, хотя только что бросил окурок.
Подошли неслышно еще несколько человек, остановились в сторонке:
связью на операции интересуются все, связь - это их судьба, по ней
приходят команды, которые придется выполнять.
- Сухопутчики нашли. Судя по всему, ее затащили в сарай, видимо,
надругались. Каким-то образом она сумела серпом убить охранника,
овладела его автоматом и приняла бой против банды...
- Да, жалко, - проговорил Ледогоров, забыв, что еще недавно, на
постановке задачи, клял неизвестную кассиршу почем зря. Что это из-за
нее сотни людей влезли в чужие, раскаленные горы.
- Жалко, - согласился комбат. - Ну что, назад? - Он оглянулся на
пропасть, из которой они только что вылезли.
Необходимое послесловие.
Однако выход батальона задержит лейтенант Буланов. Вернее, его
сообщение, что впереди саперы обнаружили пещеру. Ох, эти боящиеся
опоздать в бой лейтенанты...
- Глянем, - равнодушно отзовется комбат. - Вроде тогда и не зря
топали.
Лейтенант устремится вперед - вот и он сгодился, но Ледогоров
ухватит его за рукав: остынь, пойдешь после меня. Осторожно осмотрит
вход в пещеру, следы тележек, мусор. Медленно тронется в темноту. До
этого "духи" еще не применяли растяжек, и капитан заденет тонкий
волосок проволоки...
Когда его откопают и вытащат на свежий воздух, лицо Ледогорова
будет залито кровью, а рот забит каменной крошкой. Лейтенант дрожащими
пальцами выковыряет землю, даст вздохнуть полной грудью. Но глаз
капитан не откроет.
Пещеру потом исследуют советские и афганские геологи, найдут
разработки урановой руды. Для афганских специалистов станет ясно,
почему западные геологи не рекомендовали тратить время и средства на
исследования в этом районе, утверждая, что там практически ничего нет.
Политика была превыше всего. И все годы пребывания ограниченного
контингента это место будет охраняться советскими подразделениями.
Ледогорова доставят сначала в ташкентский госпиталь, затем в
московскую клинику. Там к нему, уже знающему, что он теперь никогда не
будет видеть, однажды приедет гостья. Борис услышит осторожные девичьи
шаги, ощутит на своей груди руку и улыбнется:
- Лена...
Рука вздрогнет, и он поймет, что ошибся. Гражданская жизнь
заставит ошибаться многих "афганцев"...
- Это я, Боря. Оксана.
Афганистан будет не только разлучать людей, но и соединять их.
Только через год Борис узнает фамилию кассирши, попавшей к
душманам. Привезет ему эту новость в небольшой узбекский городок, где
располагался единственный в Союзе, кавалерийский эскадрон, старший
лейтенант Буланов. Борис окаменеет, потом попросит жену дать ему
лошадь и уедет на своем Агрессоре далеко в горы...
Был он всего лишь одним из тех многих тысяч, кому выпала судьба
попасть в афганские события. Он мало занял места в повествовании,
потому что мало занимал его и в политике. А политика в те годы была
выше всего. И это тоже примета того времени. Хотя все последующие
события в стране показали, что в этом вопросе мало что изменилось, и
при новых лидерах. Разве только чаще стали клясться от имени народа...
Этим же летом Петя Филиппок создаст новый поисковый отряд и
присвоит ему имя Лены Желтиковой, награжденной согласно выписке из
приказа "за самоотверженный труда традиционным орденом "Дружбы
народов" - войну еще пока скрывали. Останки первых найденных солдат
Великой Отечественной отряд похоронит рядом с могилой Саши Вдовина.
- Вот война с войной и встретились, - проговорит на похоронах
Соня Грач.
- А где Аннушка? - спросит ее Черданцев.
- У грушенки. В эту могилу не верит, не ходит к ней. Ждет,
встречает Сашу там.
Михаил Андреевич и в самом деле увидит Аню у грушенки. Она будет
сидеть на подстеленной пиджаке и кормить грудью тряпичную куклу.
- Не буди, Саша только уснул, - шепотом предупредила Аня и
отвернулась.
В тот же вечер майор напишет рапорт на увольнение в запас. На его
место пришлют молоденького капитана с двумя желтыми нашивками за
ранения. Что-что, а место сбора ратников и призывников в России
никогда не пустовало. К сожалению...
Документ (Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 2
января 1980г.):
"Об увеличении численности Вооруженных Сил СССР.
Разрешить Министерству обороны для создания группировки советских
войск в Демократической Республике Афганистан увеличить с 1980 года
лимит численности на пятьдесят тысяч военнослужащих и две тысячи
рабочих и служащих, в том числе 1000 военнослужащих для Комитета
государственной безопасности СССР.
Секретарь Центрального Комитета КПСС Л. Брежнев.
Председатель Совета Министров СССР А. Косыгин".
21 мая 1980 года. Москва. Кремль.
Василий Васильевич Кузнецов, первый заместитель Л. И. Брежнева по
Президиуму, в этот день вручал в Георгиевском зале награды офицерам из
группы "Альфа", особо отличившимся при штурме Дворца Амина и
отмененным 28 апреля особым Указом Президиума Верховного Совета СССР.
Из семи человек, представленных Комитетом госбезопасности к
званию Героя Советского Союза, после проволочек, проверок (а были и
анонимки о якобы вывезенных "Альфой" драгоценностях) в списке осталось
трое: Бояринов Григорий Иванович, 1922 года рождения, Карпухин Виктор
Федорович, 1947 года рождения, и Козлов Эвальд Григорьевич, 1938 года
рождения. Ордена Ленина выпали Романову, Голову и Полякову.
- Главное, не жмите сильно руку, - в который раз напоминали
награжденным, намекая на преклонный возраст Василия Васильевича. - Ну
и, конечно, не обнимать, не целовать, не задавать вопросов.
Заинструктировали так, что Карпухин забыл выступить с ответной
речью...
Следующие награды "альфовцы" будут уже получать за освобождение
заложников, захваты террористов: иногда казалось, что война переползла
через Гиндукуш из Афганистана в нашу страну.
Военный корреспондент "Правды" Виктор Верстаков одну из первых
своих афганских песен посвятит девятой роте Витебской
воздушно-десантной дивизии, вместе с которой "альфовцы" штурмовали
Дворец Амина.
Еще на границе и дальше границы
Стоят в ожидании наш полки.
А там, на подходе к афганской столице,
Девятая рота примкнула штыки.
Девятая рота сдала партбилеты,
Из памяти вычеркнула имена.
Ведь если затянется бой до рассвета,
То не было роты, приснилась она.
Войну мы порой называли "работа",
А все же она называлась войной.
Идет по Кабулу девятая рота,
И нет никого у нее за спиной.
Пускай коротка ее бронеколонна,
Последней ходившая в мирном строю, -
Девятая рота сбивает заслоны
В безвестном декабрьском первом бою.
Прости же, девятая рота, отставших,
Такая уж служба, такой был приказ...
Но завтра зачислят на должности павших
В девятую роту кого-то из нас.
Войну мы подчас называем "работа",
А все же она остается войной.
Идет по столице девятая рота,
И нет никого у нее за спиной...
Песня попадет в черные списки таможенников и первое время будет
отбираться или стираться с магнитофонных кассет, вывозимых из
Афганистана в Союз солдатами и офицерами.
Вообще бардовские песни первыми начали говорить правду об
афганских событиях. Центральная печать первые два-три года, по стихам
того же Верстакова, сообщала, как "мы там пляшем гопака и чиним
местный трактор". А допустим, в солдатской газете десантников вначале
вообще не разрешали писать, что дивизия находится за пределами СССР и
что вообще это десантная газета: на фотографиях заретушевывались
десантные эмблемы, тельняшки, не говоря уже о наградах. Было изменено
и само название газеты, все журналисты печатались под псевдонимами, а
фамилии офицеров, о которых писалось в Союзе, упоминать теперь
запрещалось. Сообщения о геройских поступках звучали примерно так:
"Во время учебного боя рядовой имярек отразил атаку условного
противника. За мужество и находчивость солдат награжден медалью "За
боевые заслуги".
Если бой все-таки расписывался и никуда нельзя было спрятать
раненых и погибших, под материалом просто ставилась пометка: "Из
боевой истории части".
Только к концу 1981 года разрешили наконец писать, что часть -
десантная, потом - что находится в ДРА. Про боевые действия все равно
шло ограничение: в бою участвует не больше батальона, который в свою
очередь ввязался в него в целях самообороны или защиты колонн с
материальными ценностями.
Вот так понемногу, крохами пробивалась через цензорские
ограничения афганская правда. Так что песни бардов и в самом деле были
отдушиной для самих ребят-"афганцев":
Я поднимаю тост за друга старого,
С которым вместе шел через войну.
Земля дымилась, плавилась пожарами,
А мы мечтали слушать тишину.
Я поднимаю тост за друга верного,
Сурового собрата своего.
Я б не вернулся с той войны, наверное,
Когда бы рядом не было его,
Последние патроны, сигареты ли
Мы поровну делили, пополам.
Одною плащ-палаткою согретые,
Мы спали, и Россия снилась нам...
Рассвет встает над городом пожарищем,
По улицам трамваями звеня.
Я пью вино за старого товарища,
А был бы жив он - выпил за меня.
10 ноября 1982 года. Заречье.
Словно что-то подтолкнуло Викторию Петровну, поднявшуюся в этот
день раньше обычного и спустившуюся на кухню, вернуться в спальню.
Тяжело ступая - ноги вновь начало ломить к стылости, - поднялась на
второй этаж дачи. Торопливо открыла дверь и сразу вскрикнула: муж
лежал на спине и, хрипя, силился подтянуть к горлу руки...
На следующий день с утра по радио звучала траурная музыка. В
полдень диктор сообщил, что в 15 часов будет передано важное
правительственное сообщение. И вновь полилась тихая ровная музыка.
Мало кто сомневался, что это будет известие о смерти Брежнева.
Даже несмотря на то что еще на 7 Ноября все видели его на трибуне
Мавзолея, привычно поднимавшего в приветствии руку перед проходившими
по Красной площади войсками. Знало близкое окружение, что 10 ноября
Леонид Ильич запланировал себе выезд на охоту...
Ждали только, кто станет председателем комиссии по похоронам.
Хотя тоже мало кто сомневался, что прозвучит фамилия или Андропова,
или Черненко, нового идеолога страны. Идеология, слово партии
оставались главенствующими в политике страны, и поэтому справа от
Генсека всегда стояли те, кто готовил это слово и кто обеспечивал его
выполнение. Суслову, умершему в январе, уже успели соорудить за
Мавзолеем бюст, хотя было принято решение хоронить там только
генеральных секретарей и участников октябрьских боев. Слово было не
только в начале...
Политбюро ко дню смерти своего Генсека выработало свои незыблемые
правила: что положено при этом ему, а что не положено.
Впервые после смерти Сталина первые полосы газет были в траурных
рамках. Был объявлен и траур по стране - отменялись увеселительные
мероприятия, приспускались государственные флаги. Многие люди, как и
при смерти Сталина, плакали. Не в таком количестве, конечно, и не так
глубоко, но плакали, отдавая должное главному для русских людей итогу
правления: при Брежневе не было войны. Об афганской кампании не
говорили во всеуслышание, да к тому же это была война не народа, а
участие ограниченного контингента войск в гражданской войне на стороне
законного правительства. Мы же со времен Испании - да что Испании! -
всю жизнь русские помогали кому-то воевать. Так что плакали, но
гордились. Только, видно, нельзя плакать так долго, девять лет...
Среди приглашенных на прощание с лидером КПСС и Советского
государства плакали Войцех Ярузельскнй, Фидель Кастро, Густав Гусак.
Они, может быть, первыми почувствовали не только потерю друга,
"старшего брата", но и смогли заглянуть вперед, увидеть нарушение
стабильности между соцстранами и Западом. С Брежневым уходила целая
эпоха, впоследствии названная эпохой застоя. Хотя в истории конечно же
застоев не бывает. Тем более в истории такой огромной, в одну шестую
часть суши, державы. Но слово про застой было сказано, и под его
знаменем ринулись пробуждать, колыхать "уснувшую" страну - рысью,
марш-броском, "до основанья, а затем" - новые поколения
идеологов-политиков.
Но это уже другая и, к сожалению, не менее трагическая история
нашего государства. Это другие книги, другие герои. А тогда, в год
смерти Брежнева, на горных афганских кручах, в ущельях, "зеленке"
разрастались боевые действия моджахедов против правительственных
войск, которых поддерживали бесшабашные, выносливые, рвущиеся в первую
шеренгу советские солдаты - шурави. И уже подсчитывались потери среди
этой первой цепи за 1982 год, да только не значился в этих списках
безвозвратных потерь "афганец номер один" - человек с густыми черными
бровями, любивший быструю езду на автомобилях и старые рубашки,
смотревший по вечерам фильмы про войну или альбомы с фотографиями
природы, скончавшийся в своей постели холодным ранним утром 10 ноября.
Его ружье, приготовленное с вечера для охоты и двадцать лет не
дававшее осечек, на этот раз так и не выстрелило...
Январь 1990 г. - сентябрь 1991 г.
Москва - Кабул - Ташкент -
Термез - Одесса - Киев -
Челябинск - Чернигов -
Карачаевск - Ростов-на-Дону -
Сочи - Ленинград - Каунас -
Витебск.
...И даже поставив точку, не беру на себя смелость сказать, что
выявлены и обозначены все подводные течения, все пружины,
задействованные в афганских событиях.
Помню, покойный Маршал Советского Союза Сергей Федорович
Ахромеев, увидев меня, воскликнул:
- Да сможете ли вы понять все, что происходило в конце
семидесятых в мире?! Сможете ли посмотреть на события
по-государственному?!
Было 30 апреля 1991 года, половина десятого вечера. Именно на это
время маршал назначил мне встречу в Кремле. Когда назвали этот срок, я
даже переспросил его порученца:
- Тридцатого в двадцать один тридцать?
То есть накануне Первомая и в такое позднее время?
В Кремле практически никого уже не было. Сергей Федорович сидел
за столом без кителя, между двумя стопками документов.
- Ну и что вы сможете понять и оценить в вашем возрасте? - назвал
он наконец и причину недовольства.
От роду мне было 35 лет, но я, сам прошедший Афганистан, уже
вдоволь нахлебался всякой мути в залихватских публикациях о начале
афганской эпопеи. Может, у меня и не хватало седых волос, которые
внушали бы доверие, но было много злости и желания начать работу по
сбору материала о политическом решении на ввод войск в Афганистан.
Главным для меня стало понять, не кто вводил войска, а почему их
все-таки решили ввести.
И все же Сергей Федорович вышел из-за своего рабочего стола,
пригласил сесть. И минут сорок отвечал на вопросы.
Еще короче оказалась встреча-беседа с маршалом Николаем
Васильевичем Огарковым. Зная его предвзятое отношение к журналистам и
боясь рисковать, познакомился вначале с секретаршей. Она передала мое
письмо бывшему начальнику Генерального штаба, а потом, когда маршал не
отреагировал на него, соединила меня с ним по телефону.
Каким-то образом удалось уговорить Николая Васильевича на беседу,
и он приказал:
- Через два часа жду у себя в кабинете.
- Ну что вы лезете в это дело? - не менее недовольно, чем
Ахромеев, проговорил Огарков в первую же минуту. - Жареного хочется?
Мне не хотелось "жареного", мне важно было посмотреть на ситуацию
с Афганистаном глазами начальника Генштаба...
- Все, я и так посвятил вам уйму времени, - ровно через двадцать
минут после начала встречи встал Огарков и протянул мне для прощания
руку.
Но я радовался и этим двадцати минутам, и тем торопливым,
обрывочным фразам в блокноте, которые удалось записать (магнитофоном
при сборе этого материала я ни разу не воспользовался и чуть ниже
объясню почему)...
Хотя самые короткие встречи - не более одной минуты - были с
поварами и домработницами с дачи Л. И. Брежнева.
- Мы ничего плохого о Леониде Ильиче говорить не будем, - не
пуская даже на порог, в один голос заявляли они.
- Да о плохом я сам прочту в газетах. Вы расскажите, каким он
запомнился именно вам.
- Хорошим был. Получше всех новых. И при нем стабильность была, а
не застой, как вы, журналисты, пишете. Вы перевернули все с ног на
голову, вот сами и радуйтесь.
Радоваться особо было нечему, но уже вырисовывалась картина в том
материале, что собирал.
А собирать его начал, испытывая журналистский интерес. В конце
восьмидесятых только ленивые газеты и журналы не писали о Громове,
командарме сороковой. Тогда и подумалось: Громов-то - последний, а вот
кто был первым, кто вводил войска в Афганистан?
Поиски увенчались успехом: первый командующий - генерал-лейтенант
Юрий Владимирович Тухаринов уволился в запас, живет в Ташкенте.
Предварительный звонок дал надежду: генерал сам посетовал, что о
первых забыли начисто, что его имя в советской прессе ни разу еще не
упоминалось.
Юрий Владимирович сам пришел ко мне в гостиничный номер. Цепко
оглядел его, кивнул на диктофон:
- Убери. Мало ли что я ляпну в разговоре! И вообще - никогда не
ходи к людям с магнитофоном.
Затем деловито проверил мои документы и неожиданно спросил:
- А разрешение из Министерства обороны есть, чтобы я рассказывал
об этих событиях?
- Откуда?!
- А до какой степени откровенности мне вести разговор, знаешь?
- Да мне бы лучше обо всем...
- Хорошо, а карта Афганистана есть?
- Карта? Зачем?
- А как же я буду показывать, где и как мы шли? Да и названия
выветриваются из памяти, а здесь ошибаться нельзя. Ну а вопросы-то
хоть имеются?
- О, вопросов целых 56 штук!
Мелко исписанный, листок бумаги генерал забрал с собой на сутки
для изучения. Мне этого времени хватило, чтобы слетать в Термез, на
место переправы 40-й армии через Амударью и привезти на память
командарму букет сухого камыша.
И разговор состоялся...
От встречи категорически ушел в сторону Борис Николаевич
Пономарев - заведующий международным отделом ЦК КПСС. Долго изучал
меня Григорий Васильевич Романов, член Политбюро ЦК КПСС. Вообще
Романов - одна из центральных и драматических фигур в окружении
Брежнева. Он и Горбачев, как самые молодые члены Политбюро, были и
самыми перспективными на выдвижение в партийной иерархии. Сам Брежнев,
похоже, сделал выбор в пользу Романова: ему стали поручаться
ответственные визиты за рубеж, в своих речах Генеральный секретарь
словно мимоходом стал называть имя Григория Васильевича в первых
рядах. И тут же в Ленинград зачастили всякого рода бизнесмены,
дипломаты, туристы из США - Романов прощупывался как преемник
Брежнева. Видимо, вывод для них был неутешителен: Романов был до мозга
костей государственник, оборонщик и в рот Западу не смотрел. Поэтому в
перспективе западный мир мог удовлетворить только Горбачев - со всеми
улыбающийся, желающий всем понравиться и прямо-таки светящийся от
своего положения.
И вскоре через одно из посольств - то ли Малайзии, то ли какого
другого государства - пришла в Москву весть: свадьбу своей дочери
Григорий Романов устроил в Эрмитаже, где гостей потчевали из царской
посуды. Слух пошел гулять по стране, в Ленинград срочно отправилась на
проверку комиссия. Брежнев, сам, кстати, совершенно равнодушно
относившийся к роскоши, впервые глянул на своего любимца с
подозрением. Этого оказалось достаточно, чтобы перехватилась
инициатива.
Прежде чем завершить рассказ о Романове, приведу еще один
документ, касающийся Афганистана и Горбачева в бытность его
Генеральным секретарем. Он здесь как нельзя кстати, ибо Михаила
Сергеевича отличали не только самовлюбленность и желание всем
понравиться. Бывший Генсек постоянно являл миру свою неосведомленность
во всем, что касалось трагических событий в стране во время его
правления. То он ничего не знал про Тбилиси, то про Вильнюс, а уж про
трагические дни в Баку и вообще слыхом не слыхивал.
Обходит в своих воспоминаниях он стороной и Афганистан. Но уж
если писать историю, то пусть появится на свет хотя бы один документ,
утверждающий: все знал Михаил Сергеевич и про все ведал.
Документ (Послание т. Горбачева М. С. т. Наджибулле.
Утверждено на заседании Политбюро ЦК КПСС от 11 декабря 1989 года.
Протокол Э 175):
"...В деле отражения варварских действий оппозиций в отношении
городов, мирного гражданского населения, срыва ее наступательных акций
большое значение имеют, несомненно, ответные ракетные удары. Советская
Сторона приняла некоторое время назад, как Вам известно, решение о
выделении дополнительно для афганских друзей 500 ракет Р-300. В связи
с этим крайне желательно, чтобы поставляемые ракеты Р-300
расходовались наиболее рациональным образом. Хочу особо подчеркнуть,
что мы пошли на это путем изъятия таких ракет из советских воинских
подразделений. Возобновлены поставки такого эффективного средства,
каким является "Луна-М". С конца ноябри до нового, 1990 года Афганской
стороне будет передано 100 таких ракет.
Мы подтверждаем свою готовность поставить вам современные
самолеты МиГ-29..."
Так вот, это о конкуренте Романова на пост Генсека. А самого
Романова я разыскал на даче, которую ему разрешили снимать на летние
месяцы. Шел мелкий дождик, в дачном поселке не было видно ни души,
чтобы спросить, где живут Романовы. Вдруг увидел человека в спортивном
костюме, который подкапывал грядку у крылечка.
Я подошел. То ли в самом деле неслышно, то ли дождь перебивал все
звуки, но когда я кашлянул над дачником, он достаточно откровенно
испуганно поднял голову. Я не поверил своим глазам - это был как раз
сам Романов.
Поняв, что невольно испугал человека, я торопливо представился:
- Извините, Григорий Васильевич, но я ищу как раз вас. - И, чтобы
совсем успокоить его, добавил: - Я - майор Иванов.
А теперь представьте: вечер, дождь, совершенно пустой поселок,
незаметно подошедший человек в гражданском плаще, который сообщает,
что он майор и что ищет как раз Романова. А на дворе - буйство дикой
демократии, когда самые рьяные радикалы требовали мщения для всех
бывших работников ЦК, не говоря уже о Политбюро.
По крайней мере, к испугу, непониманию происходящего добавилось
выражение и обреченности. Однако вскоре все выяснилось, Григорий
Васильевич взял мои вопросы и пообещал найти меня сам, если сочтет это
нужным. Потом мне передавали офицеры из разных ведомств, что мной
интересуется в разных инстанциях бывший член Политбюро товарищ
Романов. Однако что-то, видимо, не понравилось ему то ли во мне, то ли
в оценках, которые мне кем-то давались, и к Григорию Васильевичу я
приглашен не был. О чем сожалею до сих пор.
Но тем не менее материал накапливался, уже можно было садиться за
его систематизацию, работу над какими-то главами. Но тут случился
полет в космос японского журналиста. Я, конечно, как и многие военные
коллеги по печати, написал рапорт начальнику Центра подготовки
космонавтов. Перебирая, приводя в порядок свой афганский архив после
окончания работы над романом, я обнаружил и эту свою просьбу.
"Начальнику Центра подготовки космонавтов
от майора ИВАНОВА Николая Федоровича
Рапорт
Прошу рассмотреть мою кандидатуру для подготовки к космическому
полету на орбитальной станции "Мир" в качестве журналиста. Готов также
выполнять любой другой объем работ, необходимый в полете.
32 года, семь лет служил в дивизионках воздушно-десантных войск,
имею около пятидесяти прыжков с парашютом из различных типов
самолетов. В качестве корреспондента солдатской газеты полтора года
служил в Афганистане, имею орден "За службу Родине в ВС СССР" III ст.,
медаль "За отвагу" и знак ЦК ВЛКСМ "Воинская доблесть". Последние
четыре года возглавлял отдел очерка и публицистики журнала "Советский
воин". Неоднократно бывал на Байконуре, писал о нем, освещал на
страницах журнала полет "Бурана". Ныне - сотрудник
Военно-художественной студии писателей.
Член Союза журналистов СССР, автор двух книг.
Воинское звание - майор. Член КПСС с 1975 года.
Рост 172 см. Занимался борьбой, гимнастикой.
Женат, двое детей. Живу в Москве. Родом - из села Страчево
Брянской области".
Кстати, первого афганского космонавта готовил в полет один из
героев книги полковник Аслам Ватанджар, назначенный в 1987-1988 гг.
руководителем программы космического полета.
Я имел определенные шансы на то, чтобы по крайней мере мой
рапорт, если бы я его подал, не затерялся: в плюс шла моя
воздушно-десантная подготовка, журнальные материалы по космической
тематике, и я был в хороших отношениях с генерал-лейтенантом И. И.
Куринным, членом Военного совета космических частей, который в свою
очередь познакомил меня с Германом Степановичем Титовым.
Но выше космоса и звезд оказалось все-таки слово: я прекрасно
понимал, что, случись удача при отборе кандидатов в космонавты, о
работе над романом придется забыть. А письменный стол все притягивал и
притягивал. И после долгих и мучительных раздумий я отказался от этой
затеи и взял билет в очередную командировку по сбору материалов об
Афгане.
Так рождалась и складывалась эта книга. Повторюсь, что конечно же
не все в ней сказано и последняя точка не поставлена. Буду крайне
признателен всем, кто добавит в нее свои, неизвестные ранее страницы.
Эта тема, право, стоит того, чтобы возвращаться к ней еще и еще раз...
Иванов Н. Ф.
И20 Операцию "Шторм" начать раньше...: Роман. - М., Воениздат, 1993. - 382 с.
ISBN 5-203-01602-Х
Кто был "за", кто "против" ввода советских войск в Афганистан? Как готовилась операция "Шторм"? И почему она началась на 4 часа 35 минут раньше времени "Ч"? Все это и многое другое восстановлено по дням и по часам на основе секретных документов США и
бывшего СССР писателем Николаем Ивановым, участником боев на афганской земле.
Книга рассчитана на массового читателя.
блаженно размялся. Впрочем, командир разминается не просто ради
удовольствия, а чтобы держать потом в руках подчиненных.
- К машине, - разрешил сойти он и своим саперам.
Ущелье начиналось узкой дорогой, и Ледогоров вдруг вспомнил
эскадрон. Эх, его бы сюда, они бы такие перевалы взяли и в такие щели
протиснулись... Возникло грустное лицо Оксаны, и Ледогоров потряс
головой, прогоняя видение, - он не Буланов, он знает, где и о чем
думать.
Пока пехота распределялась по склонам: один батальон - по хребтам
слева, второй - по хребтам справа, остальные - по дну ущелья, Борис
инструктировал своих саперов. Это только в книгах пишут, что первой
всегда идет разведка. Ерунда и глупости. Впереди разведки пашут
животами землю саперы.
- Пехота будет лезть на самые гребни, но не поддавайтесь, идите
только по краям обрывов, по осыпям - словом, там, где человек не
должен ходить. И тащите их за собой. Если попадутся "игрушки", ни в
коем случае не обезвреживать, подрывать на месте накладными зарядами.
Буланов!
- Я.
- Со своей группой со мной.
- Есть, - недовольно отозвался лейтенант, примерившийся к левому,
попавшему в тень склону. Лейтенантам всегда кажется, что они не успеют
побывать в настоящем деле. - Остальные - по своим местам.
...Горы, горы, одинаково проклятые и воспетые. И вновь
обруганные, и вновь столько же обласканные. Вознесенные выше своих
вершин поэтами и низвергнутые до уничижительной пыли путниками. Не
терпящие физической немощи и пренебрежения к себе и сами поднимающие
дух своих покорителей выше своих вершин.
Вам бы еще быть мирными...
Разрушенный мост за первым же поворотом увидели все. Хотя и
неглубокий, но обрыв разорвал дорогу, а кто-то сбросил вниз, на дно, и
доски, соединявшие берега.
Комбат вопросительно посмотрел на Ледогорова, тот
по-примеривался, рассчитывая возможные варианты, и первым стая
спускаться по еле заметной тропинке вниз. Преграда небольшая, были и
похлеще, но если преодолевать обрыв по дну, то часа на три батальон
застрянет. Надо попробовать вытащить и перебросить доски. Не переход
Суворова через Чертов мост, но повозиться тоже придется. И надо все
делать побыстрее, прочистка местности, как никакая другая операция,
требует скорости.
Но у первых же валунов на дне пропасти Ледогоров замер: за ними
валялись обглоданные хищниками человеческие кости. Что это,
предупреждение им? Кто-то уже не прошел этот путь?
Справа блеснуло что-то красное, и, присмотревшись, Борис увидел
четки, свернувшиеся змеей. Поддел их тонкой стальной иглой щупа,
однако прогнившие нитки не выдержали, и рубиновые камешки, словно
капли крови, упали на землю.
- Чего здесь? - подошел Буланов.
- Кто его знает? Ладно, давай смотреть доски.
Сергей притащил ближнюю, положил краем на камень, подпрыгнул на
ней. Раздался треск.
"Чертов мост отменяется", - понял Ледогоров и махнул глядевшему
на него сверху комбату: давай вниз, на халяву не получится, придется
топать ножками.
Попотел, поматерился батальон, но вытащился часа через два на
противоположный край обрыва. И только собрались идти дальше, захрипела
рация, словно тоже ползла по горам и теперь ей не хватало воздуха.
Комбат приложил трубку к уху, покивал головой на сообщение, подтвердил
прием.
- Что? - поторопил Ледогоров.
- Всем отбой. Возвращаемся назад.
- Нашли?
- Нашли.
- Жива? - вытягивал сведения Борис, хотя по лицу комбата была
ясна другая весть.
Десантник сел на камень, закурил, хотя только что бросил окурок.
Подошли неслышно еще несколько человек, остановились в сторонке:
связью на операции интересуются все, связь - это их судьба, по ней
приходят команды, которые придется выполнять.
- Сухопутчики нашли. Судя по всему, ее затащили в сарай, видимо,
надругались. Каким-то образом она сумела серпом убить охранника,
овладела его автоматом и приняла бой против банды...
- Да, жалко, - проговорил Ледогоров, забыв, что еще недавно, на
постановке задачи, клял неизвестную кассиршу почем зря. Что это из-за
нее сотни людей влезли в чужие, раскаленные горы.
- Жалко, - согласился комбат. - Ну что, назад? - Он оглянулся на
пропасть, из которой они только что вылезли.
Необходимое послесловие.
Однако выход батальона задержит лейтенант Буланов. Вернее, его
сообщение, что впереди саперы обнаружили пещеру. Ох, эти боящиеся
опоздать в бой лейтенанты...
- Глянем, - равнодушно отзовется комбат. - Вроде тогда и не зря
топали.
Лейтенант устремится вперед - вот и он сгодился, но Ледогоров
ухватит его за рукав: остынь, пойдешь после меня. Осторожно осмотрит
вход в пещеру, следы тележек, мусор. Медленно тронется в темноту. До
этого "духи" еще не применяли растяжек, и капитан заденет тонкий
волосок проволоки...
Когда его откопают и вытащат на свежий воздух, лицо Ледогорова
будет залито кровью, а рот забит каменной крошкой. Лейтенант дрожащими
пальцами выковыряет землю, даст вздохнуть полной грудью. Но глаз
капитан не откроет.
Пещеру потом исследуют советские и афганские геологи, найдут
разработки урановой руды. Для афганских специалистов станет ясно,
почему западные геологи не рекомендовали тратить время и средства на
исследования в этом районе, утверждая, что там практически ничего нет.
Политика была превыше всего. И все годы пребывания ограниченного
контингента это место будет охраняться советскими подразделениями.
Ледогорова доставят сначала в ташкентский госпиталь, затем в
московскую клинику. Там к нему, уже знающему, что он теперь никогда не
будет видеть, однажды приедет гостья. Борис услышит осторожные девичьи
шаги, ощутит на своей груди руку и улыбнется:
- Лена...
Рука вздрогнет, и он поймет, что ошибся. Гражданская жизнь
заставит ошибаться многих "афганцев"...
- Это я, Боря. Оксана.
Афганистан будет не только разлучать людей, но и соединять их.
Только через год Борис узнает фамилию кассирши, попавшей к
душманам. Привезет ему эту новость в небольшой узбекский городок, где
располагался единственный в Союзе, кавалерийский эскадрон, старший
лейтенант Буланов. Борис окаменеет, потом попросит жену дать ему
лошадь и уедет на своем Агрессоре далеко в горы...
Был он всего лишь одним из тех многих тысяч, кому выпала судьба
попасть в афганские события. Он мало занял места в повествовании,
потому что мало занимал его и в политике. А политика в те годы была
выше всего. И это тоже примета того времени. Хотя все последующие
события в стране показали, что в этом вопросе мало что изменилось, и
при новых лидерах. Разве только чаще стали клясться от имени народа...
Этим же летом Петя Филиппок создаст новый поисковый отряд и
присвоит ему имя Лены Желтиковой, награжденной согласно выписке из
приказа "за самоотверженный труда традиционным орденом "Дружбы
народов" - войну еще пока скрывали. Останки первых найденных солдат
Великой Отечественной отряд похоронит рядом с могилой Саши Вдовина.
- Вот война с войной и встретились, - проговорит на похоронах
Соня Грач.
- А где Аннушка? - спросит ее Черданцев.
- У грушенки. В эту могилу не верит, не ходит к ней. Ждет,
встречает Сашу там.
Михаил Андреевич и в самом деле увидит Аню у грушенки. Она будет
сидеть на подстеленной пиджаке и кормить грудью тряпичную куклу.
- Не буди, Саша только уснул, - шепотом предупредила Аня и
отвернулась.
В тот же вечер майор напишет рапорт на увольнение в запас. На его
место пришлют молоденького капитана с двумя желтыми нашивками за
ранения. Что-что, а место сбора ратников и призывников в России
никогда не пустовало. К сожалению...
Документ (Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 2
января 1980г.):
"Об увеличении численности Вооруженных Сил СССР.
Разрешить Министерству обороны для создания группировки советских
войск в Демократической Республике Афганистан увеличить с 1980 года
лимит численности на пятьдесят тысяч военнослужащих и две тысячи
рабочих и служащих, в том числе 1000 военнослужащих для Комитета
государственной безопасности СССР.
Секретарь Центрального Комитета КПСС Л. Брежнев.
Председатель Совета Министров СССР А. Косыгин".
21 мая 1980 года. Москва. Кремль.
Василий Васильевич Кузнецов, первый заместитель Л. И. Брежнева по
Президиуму, в этот день вручал в Георгиевском зале награды офицерам из
группы "Альфа", особо отличившимся при штурме Дворца Амина и
отмененным 28 апреля особым Указом Президиума Верховного Совета СССР.
Из семи человек, представленных Комитетом госбезопасности к
званию Героя Советского Союза, после проволочек, проверок (а были и
анонимки о якобы вывезенных "Альфой" драгоценностях) в списке осталось
трое: Бояринов Григорий Иванович, 1922 года рождения, Карпухин Виктор
Федорович, 1947 года рождения, и Козлов Эвальд Григорьевич, 1938 года
рождения. Ордена Ленина выпали Романову, Голову и Полякову.
- Главное, не жмите сильно руку, - в который раз напоминали
награжденным, намекая на преклонный возраст Василия Васильевича. - Ну
и, конечно, не обнимать, не целовать, не задавать вопросов.
Заинструктировали так, что Карпухин забыл выступить с ответной
речью...
Следующие награды "альфовцы" будут уже получать за освобождение
заложников, захваты террористов: иногда казалось, что война переползла
через Гиндукуш из Афганистана в нашу страну.
Военный корреспондент "Правды" Виктор Верстаков одну из первых
своих афганских песен посвятит девятой роте Витебской
воздушно-десантной дивизии, вместе с которой "альфовцы" штурмовали
Дворец Амина.
Еще на границе и дальше границы
Стоят в ожидании наш полки.
А там, на подходе к афганской столице,
Девятая рота примкнула штыки.
Девятая рота сдала партбилеты,
Из памяти вычеркнула имена.
Ведь если затянется бой до рассвета,
То не было роты, приснилась она.
Войну мы порой называли "работа",
А все же она называлась войной.
Идет по Кабулу девятая рота,
И нет никого у нее за спиной.
Пускай коротка ее бронеколонна,
Последней ходившая в мирном строю, -
Девятая рота сбивает заслоны
В безвестном декабрьском первом бою.
Прости же, девятая рота, отставших,
Такая уж служба, такой был приказ...
Но завтра зачислят на должности павших
В девятую роту кого-то из нас.
Войну мы подчас называем "работа",
А все же она остается войной.
Идет по столице девятая рота,
И нет никого у нее за спиной...
Песня попадет в черные списки таможенников и первое время будет
отбираться или стираться с магнитофонных кассет, вывозимых из
Афганистана в Союз солдатами и офицерами.
Вообще бардовские песни первыми начали говорить правду об
афганских событиях. Центральная печать первые два-три года, по стихам
того же Верстакова, сообщала, как "мы там пляшем гопака и чиним
местный трактор". А допустим, в солдатской газете десантников вначале
вообще не разрешали писать, что дивизия находится за пределами СССР и
что вообще это десантная газета: на фотографиях заретушевывались
десантные эмблемы, тельняшки, не говоря уже о наградах. Было изменено
и само название газеты, все журналисты печатались под псевдонимами, а
фамилии офицеров, о которых писалось в Союзе, упоминать теперь
запрещалось. Сообщения о геройских поступках звучали примерно так:
"Во время учебного боя рядовой имярек отразил атаку условного
противника. За мужество и находчивость солдат награжден медалью "За
боевые заслуги".
Если бой все-таки расписывался и никуда нельзя было спрятать
раненых и погибших, под материалом просто ставилась пометка: "Из
боевой истории части".
Только к концу 1981 года разрешили наконец писать, что часть -
десантная, потом - что находится в ДРА. Про боевые действия все равно
шло ограничение: в бою участвует не больше батальона, который в свою
очередь ввязался в него в целях самообороны или защиты колонн с
материальными ценностями.
Вот так понемногу, крохами пробивалась через цензорские
ограничения афганская правда. Так что песни бардов и в самом деле были
отдушиной для самих ребят-"афганцев":
Я поднимаю тост за друга старого,
С которым вместе шел через войну.
Земля дымилась, плавилась пожарами,
А мы мечтали слушать тишину.
Я поднимаю тост за друга верного,
Сурового собрата своего.
Я б не вернулся с той войны, наверное,
Когда бы рядом не было его,
Последние патроны, сигареты ли
Мы поровну делили, пополам.
Одною плащ-палаткою согретые,
Мы спали, и Россия снилась нам...
Рассвет встает над городом пожарищем,
По улицам трамваями звеня.
Я пью вино за старого товарища,
А был бы жив он - выпил за меня.
10 ноября 1982 года. Заречье.
Словно что-то подтолкнуло Викторию Петровну, поднявшуюся в этот
день раньше обычного и спустившуюся на кухню, вернуться в спальню.
Тяжело ступая - ноги вновь начало ломить к стылости, - поднялась на
второй этаж дачи. Торопливо открыла дверь и сразу вскрикнула: муж
лежал на спине и, хрипя, силился подтянуть к горлу руки...
На следующий день с утра по радио звучала траурная музыка. В
полдень диктор сообщил, что в 15 часов будет передано важное
правительственное сообщение. И вновь полилась тихая ровная музыка.
Мало кто сомневался, что это будет известие о смерти Брежнева.
Даже несмотря на то что еще на 7 Ноября все видели его на трибуне
Мавзолея, привычно поднимавшего в приветствии руку перед проходившими
по Красной площади войсками. Знало близкое окружение, что 10 ноября
Леонид Ильич запланировал себе выезд на охоту...
Ждали только, кто станет председателем комиссии по похоронам.
Хотя тоже мало кто сомневался, что прозвучит фамилия или Андропова,
или Черненко, нового идеолога страны. Идеология, слово партии
оставались главенствующими в политике страны, и поэтому справа от
Генсека всегда стояли те, кто готовил это слово и кто обеспечивал его
выполнение. Суслову, умершему в январе, уже успели соорудить за
Мавзолеем бюст, хотя было принято решение хоронить там только
генеральных секретарей и участников октябрьских боев. Слово было не
только в начале...
Политбюро ко дню смерти своего Генсека выработало свои незыблемые
правила: что положено при этом ему, а что не положено.
Впервые после смерти Сталина первые полосы газет были в траурных
рамках. Был объявлен и траур по стране - отменялись увеселительные
мероприятия, приспускались государственные флаги. Многие люди, как и
при смерти Сталина, плакали. Не в таком количестве, конечно, и не так
глубоко, но плакали, отдавая должное главному для русских людей итогу
правления: при Брежневе не было войны. Об афганской кампании не
говорили во всеуслышание, да к тому же это была война не народа, а
участие ограниченного контингента войск в гражданской войне на стороне
законного правительства. Мы же со времен Испании - да что Испании! -
всю жизнь русские помогали кому-то воевать. Так что плакали, но
гордились. Только, видно, нельзя плакать так долго, девять лет...
Среди приглашенных на прощание с лидером КПСС и Советского
государства плакали Войцех Ярузельскнй, Фидель Кастро, Густав Гусак.
Они, может быть, первыми почувствовали не только потерю друга,
"старшего брата", но и смогли заглянуть вперед, увидеть нарушение
стабильности между соцстранами и Западом. С Брежневым уходила целая
эпоха, впоследствии названная эпохой застоя. Хотя в истории конечно же
застоев не бывает. Тем более в истории такой огромной, в одну шестую
часть суши, державы. Но слово про застой было сказано, и под его
знаменем ринулись пробуждать, колыхать "уснувшую" страну - рысью,
марш-броском, "до основанья, а затем" - новые поколения
идеологов-политиков.
Но это уже другая и, к сожалению, не менее трагическая история
нашего государства. Это другие книги, другие герои. А тогда, в год
смерти Брежнева, на горных афганских кручах, в ущельях, "зеленке"
разрастались боевые действия моджахедов против правительственных
войск, которых поддерживали бесшабашные, выносливые, рвущиеся в первую
шеренгу советские солдаты - шурави. И уже подсчитывались потери среди
этой первой цепи за 1982 год, да только не значился в этих списках
безвозвратных потерь "афганец номер один" - человек с густыми черными
бровями, любивший быструю езду на автомобилях и старые рубашки,
смотревший по вечерам фильмы про войну или альбомы с фотографиями
природы, скончавшийся в своей постели холодным ранним утром 10 ноября.
Его ружье, приготовленное с вечера для охоты и двадцать лет не
дававшее осечек, на этот раз так и не выстрелило...
Январь 1990 г. - сентябрь 1991 г.
Москва - Кабул - Ташкент -
Термез - Одесса - Киев -
Челябинск - Чернигов -
Карачаевск - Ростов-на-Дону -
Сочи - Ленинград - Каунас -
Витебск.
...И даже поставив точку, не беру на себя смелость сказать, что
выявлены и обозначены все подводные течения, все пружины,
задействованные в афганских событиях.
Помню, покойный Маршал Советского Союза Сергей Федорович
Ахромеев, увидев меня, воскликнул:
- Да сможете ли вы понять все, что происходило в конце
семидесятых в мире?! Сможете ли посмотреть на события
по-государственному?!
Было 30 апреля 1991 года, половина десятого вечера. Именно на это
время маршал назначил мне встречу в Кремле. Когда назвали этот срок, я
даже переспросил его порученца:
- Тридцатого в двадцать один тридцать?
То есть накануне Первомая и в такое позднее время?
В Кремле практически никого уже не было. Сергей Федорович сидел
за столом без кителя, между двумя стопками документов.
- Ну и что вы сможете понять и оценить в вашем возрасте? - назвал
он наконец и причину недовольства.
От роду мне было 35 лет, но я, сам прошедший Афганистан, уже
вдоволь нахлебался всякой мути в залихватских публикациях о начале
афганской эпопеи. Может, у меня и не хватало седых волос, которые
внушали бы доверие, но было много злости и желания начать работу по
сбору материала о политическом решении на ввод войск в Афганистан.
Главным для меня стало понять, не кто вводил войска, а почему их
все-таки решили ввести.
И все же Сергей Федорович вышел из-за своего рабочего стола,
пригласил сесть. И минут сорок отвечал на вопросы.
Еще короче оказалась встреча-беседа с маршалом Николаем
Васильевичем Огарковым. Зная его предвзятое отношение к журналистам и
боясь рисковать, познакомился вначале с секретаршей. Она передала мое
письмо бывшему начальнику Генерального штаба, а потом, когда маршал не
отреагировал на него, соединила меня с ним по телефону.
Каким-то образом удалось уговорить Николая Васильевича на беседу,
и он приказал:
- Через два часа жду у себя в кабинете.
- Ну что вы лезете в это дело? - не менее недовольно, чем
Ахромеев, проговорил Огарков в первую же минуту. - Жареного хочется?
Мне не хотелось "жареного", мне важно было посмотреть на ситуацию
с Афганистаном глазами начальника Генштаба...
- Все, я и так посвятил вам уйму времени, - ровно через двадцать
минут после начала встречи встал Огарков и протянул мне для прощания
руку.
Но я радовался и этим двадцати минутам, и тем торопливым,
обрывочным фразам в блокноте, которые удалось записать (магнитофоном
при сборе этого материала я ни разу не воспользовался и чуть ниже
объясню почему)...
Хотя самые короткие встречи - не более одной минуты - были с
поварами и домработницами с дачи Л. И. Брежнева.
- Мы ничего плохого о Леониде Ильиче говорить не будем, - не
пуская даже на порог, в один голос заявляли они.
- Да о плохом я сам прочту в газетах. Вы расскажите, каким он
запомнился именно вам.
- Хорошим был. Получше всех новых. И при нем стабильность была, а
не застой, как вы, журналисты, пишете. Вы перевернули все с ног на
голову, вот сами и радуйтесь.
Радоваться особо было нечему, но уже вырисовывалась картина в том
материале, что собирал.
А собирать его начал, испытывая журналистский интерес. В конце
восьмидесятых только ленивые газеты и журналы не писали о Громове,
командарме сороковой. Тогда и подумалось: Громов-то - последний, а вот
кто был первым, кто вводил войска в Афганистан?
Поиски увенчались успехом: первый командующий - генерал-лейтенант
Юрий Владимирович Тухаринов уволился в запас, живет в Ташкенте.
Предварительный звонок дал надежду: генерал сам посетовал, что о
первых забыли начисто, что его имя в советской прессе ни разу еще не
упоминалось.
Юрий Владимирович сам пришел ко мне в гостиничный номер. Цепко
оглядел его, кивнул на диктофон:
- Убери. Мало ли что я ляпну в разговоре! И вообще - никогда не
ходи к людям с магнитофоном.
Затем деловито проверил мои документы и неожиданно спросил:
- А разрешение из Министерства обороны есть, чтобы я рассказывал
об этих событиях?
- Откуда?!
- А до какой степени откровенности мне вести разговор, знаешь?
- Да мне бы лучше обо всем...
- Хорошо, а карта Афганистана есть?
- Карта? Зачем?
- А как же я буду показывать, где и как мы шли? Да и названия
выветриваются из памяти, а здесь ошибаться нельзя. Ну а вопросы-то
хоть имеются?
- О, вопросов целых 56 штук!
Мелко исписанный, листок бумаги генерал забрал с собой на сутки
для изучения. Мне этого времени хватило, чтобы слетать в Термез, на
место переправы 40-й армии через Амударью и привезти на память
командарму букет сухого камыша.
И разговор состоялся...
От встречи категорически ушел в сторону Борис Николаевич
Пономарев - заведующий международным отделом ЦК КПСС. Долго изучал
меня Григорий Васильевич Романов, член Политбюро ЦК КПСС. Вообще
Романов - одна из центральных и драматических фигур в окружении
Брежнева. Он и Горбачев, как самые молодые члены Политбюро, были и
самыми перспективными на выдвижение в партийной иерархии. Сам Брежнев,
похоже, сделал выбор в пользу Романова: ему стали поручаться
ответственные визиты за рубеж, в своих речах Генеральный секретарь
словно мимоходом стал называть имя Григория Васильевича в первых
рядах. И тут же в Ленинград зачастили всякого рода бизнесмены,
дипломаты, туристы из США - Романов прощупывался как преемник
Брежнева. Видимо, вывод для них был неутешителен: Романов был до мозга
костей государственник, оборонщик и в рот Западу не смотрел. Поэтому в
перспективе западный мир мог удовлетворить только Горбачев - со всеми
улыбающийся, желающий всем понравиться и прямо-таки светящийся от
своего положения.
И вскоре через одно из посольств - то ли Малайзии, то ли какого
другого государства - пришла в Москву весть: свадьбу своей дочери
Григорий Романов устроил в Эрмитаже, где гостей потчевали из царской
посуды. Слух пошел гулять по стране, в Ленинград срочно отправилась на
проверку комиссия. Брежнев, сам, кстати, совершенно равнодушно
относившийся к роскоши, впервые глянул на своего любимца с
подозрением. Этого оказалось достаточно, чтобы перехватилась
инициатива.
Прежде чем завершить рассказ о Романове, приведу еще один
документ, касающийся Афганистана и Горбачева в бытность его
Генеральным секретарем. Он здесь как нельзя кстати, ибо Михаила
Сергеевича отличали не только самовлюбленность и желание всем
понравиться. Бывший Генсек постоянно являл миру свою неосведомленность
во всем, что касалось трагических событий в стране во время его
правления. То он ничего не знал про Тбилиси, то про Вильнюс, а уж про
трагические дни в Баку и вообще слыхом не слыхивал.
Обходит в своих воспоминаниях он стороной и Афганистан. Но уж
если писать историю, то пусть появится на свет хотя бы один документ,
утверждающий: все знал Михаил Сергеевич и про все ведал.
Документ (Послание т. Горбачева М. С. т. Наджибулле.
Утверждено на заседании Политбюро ЦК КПСС от 11 декабря 1989 года.
Протокол Э 175):
"...В деле отражения варварских действий оппозиций в отношении
городов, мирного гражданского населения, срыва ее наступательных акций
большое значение имеют, несомненно, ответные ракетные удары. Советская
Сторона приняла некоторое время назад, как Вам известно, решение о
выделении дополнительно для афганских друзей 500 ракет Р-300. В связи
с этим крайне желательно, чтобы поставляемые ракеты Р-300
расходовались наиболее рациональным образом. Хочу особо подчеркнуть,
что мы пошли на это путем изъятия таких ракет из советских воинских
подразделений. Возобновлены поставки такого эффективного средства,
каким является "Луна-М". С конца ноябри до нового, 1990 года Афганской
стороне будет передано 100 таких ракет.
Мы подтверждаем свою готовность поставить вам современные
самолеты МиГ-29..."
Так вот, это о конкуренте Романова на пост Генсека. А самого
Романова я разыскал на даче, которую ему разрешили снимать на летние
месяцы. Шел мелкий дождик, в дачном поселке не было видно ни души,
чтобы спросить, где живут Романовы. Вдруг увидел человека в спортивном
костюме, который подкапывал грядку у крылечка.
Я подошел. То ли в самом деле неслышно, то ли дождь перебивал все
звуки, но когда я кашлянул над дачником, он достаточно откровенно
испуганно поднял голову. Я не поверил своим глазам - это был как раз
сам Романов.
Поняв, что невольно испугал человека, я торопливо представился:
- Извините, Григорий Васильевич, но я ищу как раз вас. - И, чтобы
совсем успокоить его, добавил: - Я - майор Иванов.
А теперь представьте: вечер, дождь, совершенно пустой поселок,
незаметно подошедший человек в гражданском плаще, который сообщает,
что он майор и что ищет как раз Романова. А на дворе - буйство дикой
демократии, когда самые рьяные радикалы требовали мщения для всех
бывших работников ЦК, не говоря уже о Политбюро.
По крайней мере, к испугу, непониманию происходящего добавилось
выражение и обреченности. Однако вскоре все выяснилось, Григорий
Васильевич взял мои вопросы и пообещал найти меня сам, если сочтет это
нужным. Потом мне передавали офицеры из разных ведомств, что мной
интересуется в разных инстанциях бывший член Политбюро товарищ
Романов. Однако что-то, видимо, не понравилось ему то ли во мне, то ли
в оценках, которые мне кем-то давались, и к Григорию Васильевичу я
приглашен не был. О чем сожалею до сих пор.
Но тем не менее материал накапливался, уже можно было садиться за
его систематизацию, работу над какими-то главами. Но тут случился
полет в космос японского журналиста. Я, конечно, как и многие военные
коллеги по печати, написал рапорт начальнику Центра подготовки
космонавтов. Перебирая, приводя в порядок свой афганский архив после
окончания работы над романом, я обнаружил и эту свою просьбу.
"Начальнику Центра подготовки космонавтов
от майора ИВАНОВА Николая Федоровича
Рапорт
Прошу рассмотреть мою кандидатуру для подготовки к космическому
полету на орбитальной станции "Мир" в качестве журналиста. Готов также
выполнять любой другой объем работ, необходимый в полете.
32 года, семь лет служил в дивизионках воздушно-десантных войск,
имею около пятидесяти прыжков с парашютом из различных типов
самолетов. В качестве корреспондента солдатской газеты полтора года
служил в Афганистане, имею орден "За службу Родине в ВС СССР" III ст.,
медаль "За отвагу" и знак ЦК ВЛКСМ "Воинская доблесть". Последние
четыре года возглавлял отдел очерка и публицистики журнала "Советский
воин". Неоднократно бывал на Байконуре, писал о нем, освещал на
страницах журнала полет "Бурана". Ныне - сотрудник
Военно-художественной студии писателей.
Член Союза журналистов СССР, автор двух книг.
Воинское звание - майор. Член КПСС с 1975 года.
Рост 172 см. Занимался борьбой, гимнастикой.
Женат, двое детей. Живу в Москве. Родом - из села Страчево
Брянской области".
Кстати, первого афганского космонавта готовил в полет один из
героев книги полковник Аслам Ватанджар, назначенный в 1987-1988 гг.
руководителем программы космического полета.
Я имел определенные шансы на то, чтобы по крайней мере мой
рапорт, если бы я его подал, не затерялся: в плюс шла моя
воздушно-десантная подготовка, журнальные материалы по космической
тематике, и я был в хороших отношениях с генерал-лейтенантом И. И.
Куринным, членом Военного совета космических частей, который в свою
очередь познакомил меня с Германом Степановичем Титовым.
Но выше космоса и звезд оказалось все-таки слово: я прекрасно
понимал, что, случись удача при отборе кандидатов в космонавты, о
работе над романом придется забыть. А письменный стол все притягивал и
притягивал. И после долгих и мучительных раздумий я отказался от этой
затеи и взял билет в очередную командировку по сбору материалов об
Афгане.
Так рождалась и складывалась эта книга. Повторюсь, что конечно же
не все в ней сказано и последняя точка не поставлена. Буду крайне
признателен всем, кто добавит в нее свои, неизвестные ранее страницы.
Эта тема, право, стоит того, чтобы возвращаться к ней еще и еще раз...
Иванов Н. Ф.
И20 Операцию "Шторм" начать раньше...: Роман. - М., Воениздат, 1993. - 382 с.
ISBN 5-203-01602-Х
Кто был "за", кто "против" ввода советских войск в Афганистан? Как готовилась операция "Шторм"? И почему она началась на 4 часа 35 минут раньше времени "Ч"? Все это и многое другое восстановлено по дням и по часам на основе секретных документов США и
бывшего СССР писателем Николаем Ивановым, участником боев на афганской земле.
Книга рассчитана на массового читателя.