Страница:
искусство. Берега земель изрезаны мысами, заливами, бухтами, а в воде
сидят рифы и мели, опасные как враг, затаившийся в засаде. Одни
нетерпеливо высовывают в часы отлива зеленоволосые морды и серые спины,
другие никогда не показываются, но они здесь и жадно ждут.
Ют движения драккара берега меняют очертания, подобно бегущим тучам,
а кормчие должны знать их, как знают лица друзей и уловки врагов.
Когда Медведь превратится в Жабу, пора отойти от берега и править на
Человека. А когда Человек начнет исчезать, уходи прямо в море и плыви,
пока не увидишь Башню. Это знак, что пора положить руль на левый борт и
грести до мига, в который из моря высунутся Три Рога... И так неделя за
неделей. Приметы берегов сосчитаны, узнаны и навечно уложены в памяти.
Кормчий знает все ветры и предсказывает перемены погоды. Глядя на
воду даже у чужих берегов, он правильно судит о глубинах и безошибочно
догадывается о близости суши. Недаром кормчий имеет право на три доли,
даже если он не сходит на берег, не принимает участия в бою и в захвате
добычи. В море власть кормчего равна власти ярла.
Викинги гребут сменяясь. На каждом руме сидят четыре викинга, по два
на весло. Прикоснуться к веслу драккара - это высокая честь. Если случай,
необходимость или воля ярла посадят на рум даже клейменого траллса, он,
взявшись за весло, делается свободным человеком навсегда. Скальды
воспевают героев, которые умели грести от восхода и до восхода солнца. О
Гундере. Великом Гребце, который мог сразу грести парой весел, сложены
длинные саги.
Рассказывают, что греки и арабы сажают к веслам рабов и приковывают
их к румам, как викинги приковывают траллсов к рулям барж. Слыша об этом,
дети фиордов презрительно издеваются над воинами с нежными ладонями,
боящимися весла. Таких легко побеждать. В решительную минуту, когда от
гребца зависит все, раб не будет грести до последнего вздоха, как викинг.
Держать на румах траллсов - готовить врага, который ждет минуту, чтобы
перерезать господину подколенную жилу.
Слово "вик" значит вертеть, "инг" - тот, кто держит весло. Соединение
этих двух слов образует название людей, плавающих в морях за добычей.
Викинги. Они населяют море и в нем ищут себе пищу. Но не рыбной ловлей или
охотой на морского зверя! Сами викинги говорят о себе так:
"Мир принадлежит тому, кто храбрее и сильнее. Бедный идет в море за
добычей, богатый - за славой и властью. Мы не воруем, а отнимаем, и это
благородное дело мужчины. Мы не спрашиваем ни о чем, когда берем чью-либо
жизнь и имущество. Мы не верим ни во что кроме силы нашего оружия и нашей
храбрости. Мы всегда довольны нашей верой, и нам не на что жаловаться..."
Викинги гребли и гребли. От Нидароса до проливов в Варяжское море с
попутным ветром дней двадцать пути, а с противным - все тридцать. От
проливов до Скирингссала - дней шесть...
Когда кончались запасы питьевой воды, драккары подходили к берегу.
Среди бесчисленных фиордов кормчие выбирали только те, где не было
населения.
Порой на мысах подскакивали дымки - стража предупреждала владельцев
фиордов о появлении в их водах чужих драккаров. Сигналы тревоги встречали
и провожали флотилию Оттара. Однако зоркие сторожевые посты различали и
нагруженные баржи и глубокую осадку самих драккаров: было время сбора
ярлов и купцов в Скирингссале.
Тревога была уместной. Недоверчивость и хитрость являлись свойствами,
необходимыми для существования. В этих водах никогда не было мира. В любой
час сильный брал у слабого, а сильнейший отнимал у сильного. Редкие
встречные драккары поспешно прятались в извилинах фиордов.
Оттар знал берега не хуже кормчих. Его отец и он сам часто выжимали
страндхуг в местных поселениях свободных бондэров. Законы фиордов
обязывали землепашцев бесплатно снабжать продовольствием викингов,
собравшихся в поход. Тот, кто сидел дома, должен был кормить того, кто
воевал за морем. Свободные ярлы никогда не забывали воспользоваться
выгодным правом страндхуга.
Дни быстро укорачивались, море портилось. По ночам, чтобы не потерять
друг друга, драккары палили факелы из китового жира. Дымное пламя чадило
на корме, на носу зажигали фонарь. Огонь толстой свечи новгородского воска
защищался от ветра и брызг слюдяными пластинками в медных рамках.
На короткой носовой палубе "Дракона" разбили низкую палатку из
плотной тюленьей кожи. В ней жили Гильдис и две сопровождавшие ее женщины.
Туда заползали и спали на белых медвежьих шкурах под теплыми одеялами из
светлого мягкого меха пушистого северного волка.
На рассвете Гильдис высовывала белокурую голову и видела раздутый
черно-красный парус, который выпячивался брюхом и скрывал корму. Тюки и
ящики загромождавшие дно "Дракона", были уложены плотно и правильно, не
нарушая равновесия драккара. Все было влажно от брызг и ночного дождя, и
повсюду спали викинги, в штанах из козьего или овечьего меха и в кожаных
кафтанах.
Попутный ветер - отдых. Не день и не ночь устанавливали на драккарах
часы сна и бодрствования, а ветер и очередь на веслах.
Оттар был где-то там, среди скорченных или вытянутых тел, в такой же
одежде и так же остро пахнущий мужским потом и мокрой шерстью козьей
шкуры. Знакомый с раннего детства аромат благородного человека викинга...
Женщина не могла найти мужа глазами.
Гильдис вставала, потягивалась, закручивала кругом головы
распустившиеся во сне косы и спускалась вниз. Здесь, за высокими бортами и
под прикрытием паруса ветер не чувствовался. Чуть кружилась голова от
густого запаха драккара, от смолы, сала, нечистот и старой крови, которыми
были набиты поры черного, блестящего будто натертого сажей, дерева.
Ароматы драккара и викингов опьяняли Гильдис. Она прикасалась нежным
пальцем к толстым рукояткам положенных по бортам весел и вглядывалась в
чью-нибудь раскрытую ладонь, громадную, бурую от смолы и застаревшей
грязи, с жесткими валами поперечных мозолей от гребли. Рука викинга,
твердая, как кожа моржа, развитая рукояткой тяжелого весла, мощная и
надежная, будто кузнечные клещи или как клешня гигантского краба...
Женщина смотрела на знакомые бородатые лица. Когда мужчина спит, у него
совсем другое лицо, часто смешное...
Поднимая платье, чтобы не задеть спящих, Гильдис смело перепрыгивала
с рума на рум. Ловкая и сильная, она умела не поскользнуться на скамьях,
отлакированных гребцами до блеска. Парус преграждал путь, под ним
приходилось пролезать.
Как только Гильдис исчезала за парусом, из-под носовой палубы
высовывался траллс с глубоким ковшом на длинной рукоятке. Он ловко
размахивался и, не теряя ни капли, выплескивал за борт воду и нечистоты. В
носу и в корме драккаров были устроены особые углубления, - черпальни для
сбора воды.
Сильный мужчина, - его достаточно щедро кормили, - этот траллс лет
десять просидел под короткой носовой палубой "Дракона". Прикованный за
ногу длинной цепью, не мешавшей работать, траллс был необходимой и ценной
частью "Дракона". Даже во время схватки он умел выбрать время и, не мешая
викингам, выскочить с полным ковшом, сделать свое дело. Никогда он не мог
бы допустить переполнения черпальни.
Кельт по происхождению, он был ребенком захвачен фризонами и сделан
рабом. А юношей он попал к Рекину, сменил один ошейник на другой и был
заклеймен. Он забыл свой собственный язык и не научился иному. Он сделался
почти или совсем животным, приученным на всю жизнь выполнять одни и те же
движения, как лошадь или осел, запряженные в жернов, или как мул...
Он не обращал внимания на викингов и не боялся их. Но эта белокурая
женщина и притягивала его и внушала ужас. Где-то в его отупевшем сознании
бродили смутные чудовищные образы-воспоминания. Массы людей, собравшихся
ночью к подножью холмов. Первый свет, первый луч солнца, прорвавшийся в
ущелье. И священные женщины с длинными косами, в длинных белых одеждах.
Они золотыми серпами взрезывали груди мужчин, чтобы вырвать живое сердце,
показать его восходящему солнцу, и сжечь в огне, который был разложен на
высоком жертвеннике из четырех громадных каменных плит, поставленных
торчком и прикрытых пятой. Эти женщины были прекрасны и невыразимо
страшны.
У него не было имени, он был черпальщик. Когда он слышал голос
Гильдис, он цепенел, не зная почему. Плеск воды в переполненной черпальне
приводил его в себя...
За парусом для Гильдис открывалась корма с двумя викингами у правила
руля и с бдительным Эстольдом. Кормчие позволяют себе отдохнуть и
довериться помощникам, когда драккар идет на веслах, но ветер - предатель.
Кормчий не должен спать, иначе он упустит превращение союзника во врага.
Гильдис находила мужа и садилась рядом, наблюдая. Оттар казался таким
же, как все викинги. Светлая курчавая борода, коричнево-красное лицо,
глубокие орбиты с сомкнутыми синеватыми веками и руки-клещи. Разошедшиеся
завязки короткого кожаного кафтана обнажали кусок молочно-белой груди.
Женщина прикасалась к ладони, щекотала мозоли. Тщетно, он не
чувствовал. Она продолжала рассматривать мужчину. Нет, даже во сне он не
был таким как другие. Многие викинги Нидароса были выше ростом, их руки
казались сильнее его рук, плечи шире, грудь выше. И все же можно сразу
сказать, кто ярл.
Он часто сердил ее непонятными поступками. Она ссорилась или упорно
молчала. А он всегда оставался господином, даже когда спал.
Женщина рассматривала спокойное лицо ярла и что-то мешало ей
разбудить мужа. С минуту она сидела спокойно. Потом гордость возмутилась.
Гильдис наклонилась и тихо произнесла:
- Оттар.
Этого было достаточно. Ярл открыл глаза. Казалось, он и не спал.
Гильдис не успела заметить усилия, которое сделали мускулы атлета, с
детства развитые воинскими упражнениями, как ярл уже был на ногах.
Взглянув на мужа снизу, женщина заметила, что он смотрит не на нее, а
на море. Это сразу обидело Гильдис. Она проскользнула на корму, к
Эстольду.
Оттар продолжал рассматривать берег, определяя расстояние, которое
прошли драккары во время его сна. Ему нравилось играть с женщиной,
нравились ее гордость и непокорность. Он умел спокойно смирять жену, когда
хотел и так, как хотел. Остерегаясь унизить дочь Вотана и мать будущих
носителей крови рода, он с достоинством сохранял место господина и не
позволял себе быть грубым перед огнем очага.
Да, род должен длиться, и Гильдис обязана дать сыновей чистой крови.
Вне своего дома викинг творит все, что вздумается. Но дочь Бьерна и внучка
Пардульфа - не случайная пленница в день удачного набега на низкие земли.
Рожденная от длинного ряда людей, живших морем и на море, Гильдис
наслаждалась путешествием.
Выдавались прекрасные дни гладкой, блестящей под солнцем воды с
белыми фонтанами китов, с вереницами кувыркающихся морских шутов -
дельфинов.
Высунувшись до пояса из палатки, Гильдис нежилась на пушистой шерсти
белого медведя. Положив подбородок на согнутые ладони, с короной белокурых
волос над лбом, гладким, как кость моржа, женщина мечтательно наблюдала,
как сгибаются и разгибаются спины пятидесяти шести гребцов на четырнадцати
румах "Дракона". Она знала каждую спину так же, как знала лица. Ее,
несмотря на привычку, чаровало единство движений, ее баюкал безупречный
ритм, и она засыпала, не заметив мига, в который гасло сознание.
Очнувшись, Гильдис видела те же спины, те же движения и не знала,
спала она или нет. Эстольд, подбодряя и помогая гребцам, ударял в
бронзовый диск, и женщина примешивала к глубокой звучной ноте металла
мелодичные ноты своего высокого голоса. Она умела безупречно следовать
ритму и, уважая благородных гребцов, никогда не решилась бы помешать им.
Прислушиваясь к голосу жены ярла, Эстольд переставал бить в диск, а
женщина не умолкала. Отдельные ритмичные ноты сливались в песнь без слов.
Чувствуя повиновение могучих рук и тел мужчин, Гильдис пела и пела.
Она наслаждалась властью.
Весла вздымались выше и ударяли сильнее. Драккар ускорял ход.
Натягивался увлекавший баржу канат. Когда весла упирались в воду,
чувствовались рывки - встречая сопротивление, гребцы вкладывали еще больше
силы. Если Гильдис прерывала песню, раздавались хриплые, требовательные
возгласы:
- Еще! Еще!
Борода Эстольда поднималась улыбкой, и он начинал медленный ритм
диском, чтобы умерить порыв "Дракона", наседавшего на баржу, которую тащил
"Орел".
Из-под носовой палубы выскакивал черпальщик с полным ковшом...
Когда же хлестал дождь, когда через борта бросалось море, а драккар
то рвался, то замедлял ход, тормозимый тяжелой баржей, это было еще
прекраснее.
"Дракон" оживал в битве. Гильдис выползала из палатки. Она
закутывалась в непромокаемый плащ из тюленьей кожи, натягивала капюшон и
обнимала чудовищную голову "Дракона". Он поднимался, прыгал, разбивал
воду, резал волны - и женщина вместе с ним. Она наслаждалась. Она умела
услышать крики боя в завываниях и в свисте ветра, в плеске ломающихся
волн, в тяжелых ударах по днищу "Дракона". Кровожадная фантазия дочери
викингов помогала ей заметить кровавый оттенок пены. Но для полноты
наслаждения ей не хватало трупов убитых и полос крови на воде, таких же
красных, как на парусах драккаров. Утомленная, Гильдис возвращалась в
палатку. Глядя на гребцов, она находила спину Оттара, ей хотелось позвать
мужа взглядом, но он не чувствовал, что его ждут в палатке...
И Гильдис брезгливо замечала черпальщика. На голове зверя торчали
короткие черные волосы, черная борода сливалась с черной шерстью на плечах
и груди. На жилистой шее подпрыгивал широкий ошейник из позеленевшей меди.
Человекоподобное существо, предназначенное для выплескивания воды и
нечистот из драккаров сынов Вотана, неуклюже металось перед безразличным
взором Гильдис.
...Под кормовой палубой "Дракона" обитало такое же существо, двойник
по жизненному назначению и почти двойник телом и духом. Каждый драккар
имел двух черпальщиков, по числу черпален. Их кормили досыта, лучше, чем
других траллсов, потому что драккар самое ценное и любимое имущество
ярлов, а черпальщики - часть драккаров. Когда черпальщик заболевал или
впадал в безумие, мешавшее ему быть полезным, его как сломанное весло,
выбрасывали за борт и на освободившуюся, вернее сказать, на опорожнившуюся
цепь сажали нового...
Когда черпальщики оставались одни на драккарах, поставленных у
пристаней, они могли выползать на палубы и, подняв голову над бортом,
видеть других черпальщиков. Это их развлечение, они не одни. Они могли
вспоминать, что на свете есть другие черпальщики, если хотели подумать.
Это помогало им вычерпывать воду, быть может - ощущение присутствия
другого человека, не вестфольдинга. Сознание общности судьбы...
Но не утешение своего горя чужим бедствием! Ложь, ложь! Мысль о
возможности такого утешения - это лживая выдумка господина и средство
успокоения его подлой души при его собственных неудачах.
Черпальщики молчали, им не о чем было говорить, если они еще умели
произносить слова.
В тесном пустом фиорде, защищенном от прибоя каменной грядой,
изогнутой, как меч арабского купца, драккары Оттара брали пресную воду,
перед тем как обогнуть мыс Хиллдур.
"Змей" первым проник в фиорд с последним вздохом прилива, а "Орлу",
"Волку" и "Дракону" пришлось бороться с отливной водой. Пока они набирали
воду, "Змей" ушел с отливом, а трем остальным драккарам пришлось выгребать
против нового прилива. Тем временем "Змей" уже далеко ушел в открытое
море.
Медленно, неотвратимо стирая границу между сушей и водой, с гор
спускался туман. Высовывая рваные языки, серая гряда лилась в море и
догоняла драккары. Иногда туман вздрагивал и подпрыгивал, как от испуга.
Ветра не стало совсем.
Кормчие боятся туманов больше бурь, и драккары спешили в открытое
море. Над серой густой мглой торчали дальние вершины гор. На самых высоких
уже белел снег. Первый посланец зимы, он не растет, как в низинах. Гильдис
вспоминала Нидарос, над которым уже носятся метели. Зима падала на
Гологаланд раньше, чем на южную оконечность страны фиордов...
"Змея" не было. Он успел уйти за Хиллдур и ждет там товарищей. Туман
догнал и утопил драккары. Путеводная оконечность Хиллдура скрылась. Стало
сыро, тепло и темно. С одного борта не было видно другого.
Подняли мачты, и на них залезли наблюдатели. Туман лежал тонким
слоем, и с мачт просматривался Палец на конце мыса. Вернув себе зрение,
кормчие ускорили бег драккаров.
Оттар висел на гибком конце мачты "Дракона". Она была длиннее других,
и ярл видел дальше всех. Когда огибали мыс, Оттар заметил бежавшего
обратно "Змея". За его кормой больше не было баржи!
За "Змеем" гнался такой же большой, как "Дракон", тоже
четырнадцатирумный, драккар. Беглец и преследователь неслись в открытом
море, за рубежом туманного вала. Оттар понимал, как если бы он был на
"Змее", рядом с кормчим: Эйнар тянул чужого в западню, как застрельщик.
Короткими выкриками, точными словами Оттар рассказал о событии и
отдал приказы. "Дракон" обрубил буксирный канат и, освободившись от баржи,
прыгнул, догоняя "Орла" и "Волка". Там тоже бросили баржи и готовились к
бою.
Драккары вестфольдингов не боялись неожиданности. Изнутри на
костылях, в строгом и раз навсегда установленном порядке висели доспехи и
вооружение каждого бойца. Сверху шлем и подкольчужная рубаха из толстой
кожи, под ними поножи, наручни и броня или кольчуга. Щит прикрывал оружие
и латные рукавицы.
Люди, которые с детства учились искусству боя, вооружались со
сказочной быстротой, не думая. Ловко и без просьбы один помогал другому
натянуть кольчугу и застегнуть броню.
Гребцы, продолжая работать одной рукой, другой надели шлемы. А их
вооружившиеся товарищи забросили щиты за спины и, как по команде, сели на
румы, сменив очередных гребцов и давая им возможность вооружиться. Такой
порядок преследовал и еще одну цель - к схватке на веслах сидела свежая
смена. Уменье быстро изготовляться для боя всегда давало племени фиордов
преимущество при внезапных столкновениях. Драккары Оттара не потеряли ход.
На чужом драккаре могли бы заметить фигуры людей, которые бежали по
туману, как по твердой земле. Но там были слишком увлечены погоней. Им
было мало брошенной баржи; волки, преследующие сани, останавливаются перед
сброшенным предметом, люди - умнее. Обладая быстрейшим ходом, они хотели
захватить и "Змея". Иногда восемь пар весел могут уйти от четырнадцати, но
"Змей" был тяжело нагружен.
Оттар различал головное украшение чужого драккара - громадную кабанью
морду, покрытую настоящей щетинистой шкурой. Он узнал "Кабана"
хиллдурского ярла Грольфа. Но и Грольф должен был бы узнать "Змея". Кто в
фиордах не знал старого драккара, который носил еще Гундера? Грольф был
спутником Рекина в его последнем походе... Он жаден, Грольф. Он ищет
легкую добычу? Он получит добычу!..
От восторга Оттар, подражая волку, тихо завыл. Начав высокой нотой,
он завершил удовлетворенным ворчаньем, как зверь, вцепившийся в теплое
горло жертвы.
Вблизи от границы тумана Оттар остановил драккары. Бывают минуты, для
которых стоило родиться на свет...
На носу "Кабана" стояли два ряда лучников. Выставив левую руку с
кистью, защищенной от удара тетивы кожаной рукавичкой, лучники ждали
приказа.
Передний ряд, пустив стрелы, падает на колени и накладывает на тетивы
новые стрелы, открывая цель лучникам второго ряда. Такое чередование
обеспечивает беспрерывный поток стрел.
На корме "Змея" тоже стояли лучники. Старый драккар был почти вдвое
уже "Кабана". Это давало ему возможность терять расстояние медленно, но
места для лучников на его корме было мало. Хотя на румах "Змея" стояли
пращники, но и их было вдвое меньше, чем на "Кабане".
Оттар был уверен, что кормчий "Змея" Эйнар видит своего ярла. Эйнар
не имел опыта старого "Змея", однако он немногим уступал Эстольду, а
Эстольд пользовался славой лучшего кормчего земли фиордов. Оттар не мог бы
пожаловаться и на кормчих "Волка" и "Орла". Могло ли быть иначе?
Нидаросский ярл не ограничивал кормчих традиционными тремя долями, как
прочие ярлы. И кормчие и лучшие викинги получали подарки, стоящие вторых
долей.
Времени больше не было. Оттар соскользнул с мачты и сказал Эстольду,
сказал, а не крикнул, - туман хорошо передает звук, а до "Кабана" было
всего шагов восемьсот:
- Вперед.
Течение медленно тащило драккары. Викинги, затая дыхание, сидели с
поднятыми веслами и ждали так, как умели ждать в засадах, не теряя
равнения весел.
Приказ ярла услышали на всех трех драккарах, и весла ударили воду
почти одновременно. Кормчие давали ритм шипящим свистом и сами,
прислушиваясь к плеску весел соседа, управляли рулями.
Призрачная гонка в тумане продолжалась несколько минут. Очень долго,
как показалось викингам, бесконечно для Гильдис. Палатка для женщин была
сброшена с носовой палубы "Дракона", спутницы жены ярла спокойно
спустились вниз и прикрылись толстыми кожами от стрел и пращных ядер.
Гильдис стояла наверху, в рядах бойцов. В сверкавших серебром латах,
с длинными светлыми косами на груди и в рогатом шлеме, она покажется
валькирией, покажется прекрасной воительницей-юнглингмоер в миг, когда
"Дракон" вырвется из тумана.
Оттар не отказывал жене в прихотях, а ее посеребренные латы были не
менее прочны, чем тяжелые медные латы самого ярла. Двое викингов наблюдали
за Гильдис, они не позволят ей рискнуть жизнью.
Драккары нидаросского ярла выскочили из тумана на открытую воду, как
быки-туры вырываются в поле из леса. Теперь все кормчие отбивали самый
быстрый темп на своих звучных дисках. Пращники завертели тяжелые глиняные
и каменные ядра в кожаных сумках пращей.
Конечно, Эйнар только и ждал своих. "Змей" поднял весла по левому
борту в крутом повороте. И тут же с него в противника полетели стрелы и
камни:
"Кабан" ответил как-то нехотя. Неожиданное появление сильнейшего
привело в замешательство хиллдурского ярла. "Кабан" затормозил веслами.
А старый "Змей" показывал способности свои и Эйнара. Он уже
возвращался, отрезая "Кабану" единственный путь отступления в открытое
море. Чтобы не терять время на поворот, гребцы Грольфа пересели лицом к
носу драккара. Поздно! Они были окружены.
Четыре драккара Оттара не спеша сближались с потерявшим ход
"Кабаном".
Хиллдурский ярл не стал дожидаться, когда на него обрушатся ливни
стрел и камней со всех сторон. Он не мог ни победить, ни уйти, это
понимали все. А погибать он не собирался. Следовало спасать себя и
дружину.
Грольф закричал Оттару:
- Сдаюсь! Сдаюсь!
Он бросил свой щит и снял шлем. Драккары сошлись так близко, что
Оттар видел пасть Грольфа, оскаленную в улыбке. Побежденный ярл
приветственно махал рукой победителю, как игрок, потерявший партию в кости
или проспоривший заклад. Грольф и делал этот условный знак побежденного
игрока - тряс рукой с растопыренными пальцами. На драккарах больше не
гребли, и течение тянуло их, как связанных, обратно на север, к мысу
Хиллдур, который был виден уже весь. Туман рассеивался, в воздухе
посвежело, будет ветер.
"Змей" подошел к "Кабану" вплотную и забросил на высокий борт
пленника абордажные крючья и багры. С "Кабана" передавали оружие и доспехи
побежденных. "Дракон", "Орел" и "Волк" ждали, сурово нацелившись,
разоружения побежденных.
- Торопись, Грольф, торопись! - закричал Оттар, показывая рукой на
берег. Там, в опасной близости к каменной гряде, прикрывавшей от западного
ветра фиорд Грольфа, покачивалась брошенная "Змеем" баржа. Издали
казалось, что неуклюжее тяжелое судно уже вошло в белизну прибоя.
Маленькие фигурки траллсов старались грести рулем, как хвостом рыбы,
и удержать баржу. Другие траллсы, прикованные не к рулю, а к палубе баржи,
кажется, пытались вырвать кольца из балок. И траллс не всегда хочет
умирать. А эти знали, что их продадут в Скирингссале, и мечтали о другом
хозяине, вместо нидаросского ярла, чуть ли не как о свободе...
В ответ на крик Оттара Грольф бешено заметался по "Кабану", торопя
викингов. Гибель баржи была бы дополнительно возложена на его счет. Оружие
и доспехи дружины Грольфа полетели на "Змея". Вскоре Грольф, сохраняя
остроумие, сообщил:
- Все, клянусь мечом, который уже не мой, все!
На высотах Хиллдурского фиорда развевались тревожные дымы. Из-за
каменной гряды, куда тащило брошенную баржу, выскочили два малых драккара.
Один храбро пошел в море, а другой помчался ловить баржу.
Эйнар осмотрел "Кабана" и вернулся к себе. Старый драккар отошел от
"Кабана". Победитель осел почти на целую доску под тяжестью трофеев.
Оттар обнял Грольфа и, по обычаю, выпил с ним пива из деревянного
ковша, как хозяин с гостем.
Безоружный "Кабан" болтался на коротком канате за кормой "Дракона".
Викинги Грольфа оживленно переговаривались с викингами Оттара; большинство
из них были хорошо знакомы друг с другом, а многие были и товарищами.
Ярлы беседовали о погоде истекшего лета, о китовой и рыбной ловле, о
результатах хозяйства в своих владениях и прочих делах, имевших общий
сидят рифы и мели, опасные как враг, затаившийся в засаде. Одни
нетерпеливо высовывают в часы отлива зеленоволосые морды и серые спины,
другие никогда не показываются, но они здесь и жадно ждут.
Ют движения драккара берега меняют очертания, подобно бегущим тучам,
а кормчие должны знать их, как знают лица друзей и уловки врагов.
Когда Медведь превратится в Жабу, пора отойти от берега и править на
Человека. А когда Человек начнет исчезать, уходи прямо в море и плыви,
пока не увидишь Башню. Это знак, что пора положить руль на левый борт и
грести до мига, в который из моря высунутся Три Рога... И так неделя за
неделей. Приметы берегов сосчитаны, узнаны и навечно уложены в памяти.
Кормчий знает все ветры и предсказывает перемены погоды. Глядя на
воду даже у чужих берегов, он правильно судит о глубинах и безошибочно
догадывается о близости суши. Недаром кормчий имеет право на три доли,
даже если он не сходит на берег, не принимает участия в бою и в захвате
добычи. В море власть кормчего равна власти ярла.
Викинги гребут сменяясь. На каждом руме сидят четыре викинга, по два
на весло. Прикоснуться к веслу драккара - это высокая честь. Если случай,
необходимость или воля ярла посадят на рум даже клейменого траллса, он,
взявшись за весло, делается свободным человеком навсегда. Скальды
воспевают героев, которые умели грести от восхода и до восхода солнца. О
Гундере. Великом Гребце, который мог сразу грести парой весел, сложены
длинные саги.
Рассказывают, что греки и арабы сажают к веслам рабов и приковывают
их к румам, как викинги приковывают траллсов к рулям барж. Слыша об этом,
дети фиордов презрительно издеваются над воинами с нежными ладонями,
боящимися весла. Таких легко побеждать. В решительную минуту, когда от
гребца зависит все, раб не будет грести до последнего вздоха, как викинг.
Держать на румах траллсов - готовить врага, который ждет минуту, чтобы
перерезать господину подколенную жилу.
Слово "вик" значит вертеть, "инг" - тот, кто держит весло. Соединение
этих двух слов образует название людей, плавающих в морях за добычей.
Викинги. Они населяют море и в нем ищут себе пищу. Но не рыбной ловлей или
охотой на морского зверя! Сами викинги говорят о себе так:
"Мир принадлежит тому, кто храбрее и сильнее. Бедный идет в море за
добычей, богатый - за славой и властью. Мы не воруем, а отнимаем, и это
благородное дело мужчины. Мы не спрашиваем ни о чем, когда берем чью-либо
жизнь и имущество. Мы не верим ни во что кроме силы нашего оружия и нашей
храбрости. Мы всегда довольны нашей верой, и нам не на что жаловаться..."
Викинги гребли и гребли. От Нидароса до проливов в Варяжское море с
попутным ветром дней двадцать пути, а с противным - все тридцать. От
проливов до Скирингссала - дней шесть...
Когда кончались запасы питьевой воды, драккары подходили к берегу.
Среди бесчисленных фиордов кормчие выбирали только те, где не было
населения.
Порой на мысах подскакивали дымки - стража предупреждала владельцев
фиордов о появлении в их водах чужих драккаров. Сигналы тревоги встречали
и провожали флотилию Оттара. Однако зоркие сторожевые посты различали и
нагруженные баржи и глубокую осадку самих драккаров: было время сбора
ярлов и купцов в Скирингссале.
Тревога была уместной. Недоверчивость и хитрость являлись свойствами,
необходимыми для существования. В этих водах никогда не было мира. В любой
час сильный брал у слабого, а сильнейший отнимал у сильного. Редкие
встречные драккары поспешно прятались в извилинах фиордов.
Оттар знал берега не хуже кормчих. Его отец и он сам часто выжимали
страндхуг в местных поселениях свободных бондэров. Законы фиордов
обязывали землепашцев бесплатно снабжать продовольствием викингов,
собравшихся в поход. Тот, кто сидел дома, должен был кормить того, кто
воевал за морем. Свободные ярлы никогда не забывали воспользоваться
выгодным правом страндхуга.
Дни быстро укорачивались, море портилось. По ночам, чтобы не потерять
друг друга, драккары палили факелы из китового жира. Дымное пламя чадило
на корме, на носу зажигали фонарь. Огонь толстой свечи новгородского воска
защищался от ветра и брызг слюдяными пластинками в медных рамках.
На короткой носовой палубе "Дракона" разбили низкую палатку из
плотной тюленьей кожи. В ней жили Гильдис и две сопровождавшие ее женщины.
Туда заползали и спали на белых медвежьих шкурах под теплыми одеялами из
светлого мягкого меха пушистого северного волка.
На рассвете Гильдис высовывала белокурую голову и видела раздутый
черно-красный парус, который выпячивался брюхом и скрывал корму. Тюки и
ящики загромождавшие дно "Дракона", были уложены плотно и правильно, не
нарушая равновесия драккара. Все было влажно от брызг и ночного дождя, и
повсюду спали викинги, в штанах из козьего или овечьего меха и в кожаных
кафтанах.
Попутный ветер - отдых. Не день и не ночь устанавливали на драккарах
часы сна и бодрствования, а ветер и очередь на веслах.
Оттар был где-то там, среди скорченных или вытянутых тел, в такой же
одежде и так же остро пахнущий мужским потом и мокрой шерстью козьей
шкуры. Знакомый с раннего детства аромат благородного человека викинга...
Женщина не могла найти мужа глазами.
Гильдис вставала, потягивалась, закручивала кругом головы
распустившиеся во сне косы и спускалась вниз. Здесь, за высокими бортами и
под прикрытием паруса ветер не чувствовался. Чуть кружилась голова от
густого запаха драккара, от смолы, сала, нечистот и старой крови, которыми
были набиты поры черного, блестящего будто натертого сажей, дерева.
Ароматы драккара и викингов опьяняли Гильдис. Она прикасалась нежным
пальцем к толстым рукояткам положенных по бортам весел и вглядывалась в
чью-нибудь раскрытую ладонь, громадную, бурую от смолы и застаревшей
грязи, с жесткими валами поперечных мозолей от гребли. Рука викинга,
твердая, как кожа моржа, развитая рукояткой тяжелого весла, мощная и
надежная, будто кузнечные клещи или как клешня гигантского краба...
Женщина смотрела на знакомые бородатые лица. Когда мужчина спит, у него
совсем другое лицо, часто смешное...
Поднимая платье, чтобы не задеть спящих, Гильдис смело перепрыгивала
с рума на рум. Ловкая и сильная, она умела не поскользнуться на скамьях,
отлакированных гребцами до блеска. Парус преграждал путь, под ним
приходилось пролезать.
Как только Гильдис исчезала за парусом, из-под носовой палубы
высовывался траллс с глубоким ковшом на длинной рукоятке. Он ловко
размахивался и, не теряя ни капли, выплескивал за борт воду и нечистоты. В
носу и в корме драккаров были устроены особые углубления, - черпальни для
сбора воды.
Сильный мужчина, - его достаточно щедро кормили, - этот траллс лет
десять просидел под короткой носовой палубой "Дракона". Прикованный за
ногу длинной цепью, не мешавшей работать, траллс был необходимой и ценной
частью "Дракона". Даже во время схватки он умел выбрать время и, не мешая
викингам, выскочить с полным ковшом, сделать свое дело. Никогда он не мог
бы допустить переполнения черпальни.
Кельт по происхождению, он был ребенком захвачен фризонами и сделан
рабом. А юношей он попал к Рекину, сменил один ошейник на другой и был
заклеймен. Он забыл свой собственный язык и не научился иному. Он сделался
почти или совсем животным, приученным на всю жизнь выполнять одни и те же
движения, как лошадь или осел, запряженные в жернов, или как мул...
Он не обращал внимания на викингов и не боялся их. Но эта белокурая
женщина и притягивала его и внушала ужас. Где-то в его отупевшем сознании
бродили смутные чудовищные образы-воспоминания. Массы людей, собравшихся
ночью к подножью холмов. Первый свет, первый луч солнца, прорвавшийся в
ущелье. И священные женщины с длинными косами, в длинных белых одеждах.
Они золотыми серпами взрезывали груди мужчин, чтобы вырвать живое сердце,
показать его восходящему солнцу, и сжечь в огне, который был разложен на
высоком жертвеннике из четырех громадных каменных плит, поставленных
торчком и прикрытых пятой. Эти женщины были прекрасны и невыразимо
страшны.
У него не было имени, он был черпальщик. Когда он слышал голос
Гильдис, он цепенел, не зная почему. Плеск воды в переполненной черпальне
приводил его в себя...
За парусом для Гильдис открывалась корма с двумя викингами у правила
руля и с бдительным Эстольдом. Кормчие позволяют себе отдохнуть и
довериться помощникам, когда драккар идет на веслах, но ветер - предатель.
Кормчий не должен спать, иначе он упустит превращение союзника во врага.
Гильдис находила мужа и садилась рядом, наблюдая. Оттар казался таким
же, как все викинги. Светлая курчавая борода, коричнево-красное лицо,
глубокие орбиты с сомкнутыми синеватыми веками и руки-клещи. Разошедшиеся
завязки короткого кожаного кафтана обнажали кусок молочно-белой груди.
Женщина прикасалась к ладони, щекотала мозоли. Тщетно, он не
чувствовал. Она продолжала рассматривать мужчину. Нет, даже во сне он не
был таким как другие. Многие викинги Нидароса были выше ростом, их руки
казались сильнее его рук, плечи шире, грудь выше. И все же можно сразу
сказать, кто ярл.
Он часто сердил ее непонятными поступками. Она ссорилась или упорно
молчала. А он всегда оставался господином, даже когда спал.
Женщина рассматривала спокойное лицо ярла и что-то мешало ей
разбудить мужа. С минуту она сидела спокойно. Потом гордость возмутилась.
Гильдис наклонилась и тихо произнесла:
- Оттар.
Этого было достаточно. Ярл открыл глаза. Казалось, он и не спал.
Гильдис не успела заметить усилия, которое сделали мускулы атлета, с
детства развитые воинскими упражнениями, как ярл уже был на ногах.
Взглянув на мужа снизу, женщина заметила, что он смотрит не на нее, а
на море. Это сразу обидело Гильдис. Она проскользнула на корму, к
Эстольду.
Оттар продолжал рассматривать берег, определяя расстояние, которое
прошли драккары во время его сна. Ему нравилось играть с женщиной,
нравились ее гордость и непокорность. Он умел спокойно смирять жену, когда
хотел и так, как хотел. Остерегаясь унизить дочь Вотана и мать будущих
носителей крови рода, он с достоинством сохранял место господина и не
позволял себе быть грубым перед огнем очага.
Да, род должен длиться, и Гильдис обязана дать сыновей чистой крови.
Вне своего дома викинг творит все, что вздумается. Но дочь Бьерна и внучка
Пардульфа - не случайная пленница в день удачного набега на низкие земли.
Рожденная от длинного ряда людей, живших морем и на море, Гильдис
наслаждалась путешествием.
Выдавались прекрасные дни гладкой, блестящей под солнцем воды с
белыми фонтанами китов, с вереницами кувыркающихся морских шутов -
дельфинов.
Высунувшись до пояса из палатки, Гильдис нежилась на пушистой шерсти
белого медведя. Положив подбородок на согнутые ладони, с короной белокурых
волос над лбом, гладким, как кость моржа, женщина мечтательно наблюдала,
как сгибаются и разгибаются спины пятидесяти шести гребцов на четырнадцати
румах "Дракона". Она знала каждую спину так же, как знала лица. Ее,
несмотря на привычку, чаровало единство движений, ее баюкал безупречный
ритм, и она засыпала, не заметив мига, в который гасло сознание.
Очнувшись, Гильдис видела те же спины, те же движения и не знала,
спала она или нет. Эстольд, подбодряя и помогая гребцам, ударял в
бронзовый диск, и женщина примешивала к глубокой звучной ноте металла
мелодичные ноты своего высокого голоса. Она умела безупречно следовать
ритму и, уважая благородных гребцов, никогда не решилась бы помешать им.
Прислушиваясь к голосу жены ярла, Эстольд переставал бить в диск, а
женщина не умолкала. Отдельные ритмичные ноты сливались в песнь без слов.
Чувствуя повиновение могучих рук и тел мужчин, Гильдис пела и пела.
Она наслаждалась властью.
Весла вздымались выше и ударяли сильнее. Драккар ускорял ход.
Натягивался увлекавший баржу канат. Когда весла упирались в воду,
чувствовались рывки - встречая сопротивление, гребцы вкладывали еще больше
силы. Если Гильдис прерывала песню, раздавались хриплые, требовательные
возгласы:
- Еще! Еще!
Борода Эстольда поднималась улыбкой, и он начинал медленный ритм
диском, чтобы умерить порыв "Дракона", наседавшего на баржу, которую тащил
"Орел".
Из-под носовой палубы выскакивал черпальщик с полным ковшом...
Когда же хлестал дождь, когда через борта бросалось море, а драккар
то рвался, то замедлял ход, тормозимый тяжелой баржей, это было еще
прекраснее.
"Дракон" оживал в битве. Гильдис выползала из палатки. Она
закутывалась в непромокаемый плащ из тюленьей кожи, натягивала капюшон и
обнимала чудовищную голову "Дракона". Он поднимался, прыгал, разбивал
воду, резал волны - и женщина вместе с ним. Она наслаждалась. Она умела
услышать крики боя в завываниях и в свисте ветра, в плеске ломающихся
волн, в тяжелых ударах по днищу "Дракона". Кровожадная фантазия дочери
викингов помогала ей заметить кровавый оттенок пены. Но для полноты
наслаждения ей не хватало трупов убитых и полос крови на воде, таких же
красных, как на парусах драккаров. Утомленная, Гильдис возвращалась в
палатку. Глядя на гребцов, она находила спину Оттара, ей хотелось позвать
мужа взглядом, но он не чувствовал, что его ждут в палатке...
И Гильдис брезгливо замечала черпальщика. На голове зверя торчали
короткие черные волосы, черная борода сливалась с черной шерстью на плечах
и груди. На жилистой шее подпрыгивал широкий ошейник из позеленевшей меди.
Человекоподобное существо, предназначенное для выплескивания воды и
нечистот из драккаров сынов Вотана, неуклюже металось перед безразличным
взором Гильдис.
...Под кормовой палубой "Дракона" обитало такое же существо, двойник
по жизненному назначению и почти двойник телом и духом. Каждый драккар
имел двух черпальщиков, по числу черпален. Их кормили досыта, лучше, чем
других траллсов, потому что драккар самое ценное и любимое имущество
ярлов, а черпальщики - часть драккаров. Когда черпальщик заболевал или
впадал в безумие, мешавшее ему быть полезным, его как сломанное весло,
выбрасывали за борт и на освободившуюся, вернее сказать, на опорожнившуюся
цепь сажали нового...
Когда черпальщики оставались одни на драккарах, поставленных у
пристаней, они могли выползать на палубы и, подняв голову над бортом,
видеть других черпальщиков. Это их развлечение, они не одни. Они могли
вспоминать, что на свете есть другие черпальщики, если хотели подумать.
Это помогало им вычерпывать воду, быть может - ощущение присутствия
другого человека, не вестфольдинга. Сознание общности судьбы...
Но не утешение своего горя чужим бедствием! Ложь, ложь! Мысль о
возможности такого утешения - это лживая выдумка господина и средство
успокоения его подлой души при его собственных неудачах.
Черпальщики молчали, им не о чем было говорить, если они еще умели
произносить слова.
В тесном пустом фиорде, защищенном от прибоя каменной грядой,
изогнутой, как меч арабского купца, драккары Оттара брали пресную воду,
перед тем как обогнуть мыс Хиллдур.
"Змей" первым проник в фиорд с последним вздохом прилива, а "Орлу",
"Волку" и "Дракону" пришлось бороться с отливной водой. Пока они набирали
воду, "Змей" ушел с отливом, а трем остальным драккарам пришлось выгребать
против нового прилива. Тем временем "Змей" уже далеко ушел в открытое
море.
Медленно, неотвратимо стирая границу между сушей и водой, с гор
спускался туман. Высовывая рваные языки, серая гряда лилась в море и
догоняла драккары. Иногда туман вздрагивал и подпрыгивал, как от испуга.
Ветра не стало совсем.
Кормчие боятся туманов больше бурь, и драккары спешили в открытое
море. Над серой густой мглой торчали дальние вершины гор. На самых высоких
уже белел снег. Первый посланец зимы, он не растет, как в низинах. Гильдис
вспоминала Нидарос, над которым уже носятся метели. Зима падала на
Гологаланд раньше, чем на южную оконечность страны фиордов...
"Змея" не было. Он успел уйти за Хиллдур и ждет там товарищей. Туман
догнал и утопил драккары. Путеводная оконечность Хиллдура скрылась. Стало
сыро, тепло и темно. С одного борта не было видно другого.
Подняли мачты, и на них залезли наблюдатели. Туман лежал тонким
слоем, и с мачт просматривался Палец на конце мыса. Вернув себе зрение,
кормчие ускорили бег драккаров.
Оттар висел на гибком конце мачты "Дракона". Она была длиннее других,
и ярл видел дальше всех. Когда огибали мыс, Оттар заметил бежавшего
обратно "Змея". За его кормой больше не было баржи!
За "Змеем" гнался такой же большой, как "Дракон", тоже
четырнадцатирумный, драккар. Беглец и преследователь неслись в открытом
море, за рубежом туманного вала. Оттар понимал, как если бы он был на
"Змее", рядом с кормчим: Эйнар тянул чужого в западню, как застрельщик.
Короткими выкриками, точными словами Оттар рассказал о событии и
отдал приказы. "Дракон" обрубил буксирный канат и, освободившись от баржи,
прыгнул, догоняя "Орла" и "Волка". Там тоже бросили баржи и готовились к
бою.
Драккары вестфольдингов не боялись неожиданности. Изнутри на
костылях, в строгом и раз навсегда установленном порядке висели доспехи и
вооружение каждого бойца. Сверху шлем и подкольчужная рубаха из толстой
кожи, под ними поножи, наручни и броня или кольчуга. Щит прикрывал оружие
и латные рукавицы.
Люди, которые с детства учились искусству боя, вооружались со
сказочной быстротой, не думая. Ловко и без просьбы один помогал другому
натянуть кольчугу и застегнуть броню.
Гребцы, продолжая работать одной рукой, другой надели шлемы. А их
вооружившиеся товарищи забросили щиты за спины и, как по команде, сели на
румы, сменив очередных гребцов и давая им возможность вооружиться. Такой
порядок преследовал и еще одну цель - к схватке на веслах сидела свежая
смена. Уменье быстро изготовляться для боя всегда давало племени фиордов
преимущество при внезапных столкновениях. Драккары Оттара не потеряли ход.
На чужом драккаре могли бы заметить фигуры людей, которые бежали по
туману, как по твердой земле. Но там были слишком увлечены погоней. Им
было мало брошенной баржи; волки, преследующие сани, останавливаются перед
сброшенным предметом, люди - умнее. Обладая быстрейшим ходом, они хотели
захватить и "Змея". Иногда восемь пар весел могут уйти от четырнадцати, но
"Змей" был тяжело нагружен.
Оттар различал головное украшение чужого драккара - громадную кабанью
морду, покрытую настоящей щетинистой шкурой. Он узнал "Кабана"
хиллдурского ярла Грольфа. Но и Грольф должен был бы узнать "Змея". Кто в
фиордах не знал старого драккара, который носил еще Гундера? Грольф был
спутником Рекина в его последнем походе... Он жаден, Грольф. Он ищет
легкую добычу? Он получит добычу!..
От восторга Оттар, подражая волку, тихо завыл. Начав высокой нотой,
он завершил удовлетворенным ворчаньем, как зверь, вцепившийся в теплое
горло жертвы.
Вблизи от границы тумана Оттар остановил драккары. Бывают минуты, для
которых стоило родиться на свет...
На носу "Кабана" стояли два ряда лучников. Выставив левую руку с
кистью, защищенной от удара тетивы кожаной рукавичкой, лучники ждали
приказа.
Передний ряд, пустив стрелы, падает на колени и накладывает на тетивы
новые стрелы, открывая цель лучникам второго ряда. Такое чередование
обеспечивает беспрерывный поток стрел.
На корме "Змея" тоже стояли лучники. Старый драккар был почти вдвое
уже "Кабана". Это давало ему возможность терять расстояние медленно, но
места для лучников на его корме было мало. Хотя на румах "Змея" стояли
пращники, но и их было вдвое меньше, чем на "Кабане".
Оттар был уверен, что кормчий "Змея" Эйнар видит своего ярла. Эйнар
не имел опыта старого "Змея", однако он немногим уступал Эстольду, а
Эстольд пользовался славой лучшего кормчего земли фиордов. Оттар не мог бы
пожаловаться и на кормчих "Волка" и "Орла". Могло ли быть иначе?
Нидаросский ярл не ограничивал кормчих традиционными тремя долями, как
прочие ярлы. И кормчие и лучшие викинги получали подарки, стоящие вторых
долей.
Времени больше не было. Оттар соскользнул с мачты и сказал Эстольду,
сказал, а не крикнул, - туман хорошо передает звук, а до "Кабана" было
всего шагов восемьсот:
- Вперед.
Течение медленно тащило драккары. Викинги, затая дыхание, сидели с
поднятыми веслами и ждали так, как умели ждать в засадах, не теряя
равнения весел.
Приказ ярла услышали на всех трех драккарах, и весла ударили воду
почти одновременно. Кормчие давали ритм шипящим свистом и сами,
прислушиваясь к плеску весел соседа, управляли рулями.
Призрачная гонка в тумане продолжалась несколько минут. Очень долго,
как показалось викингам, бесконечно для Гильдис. Палатка для женщин была
сброшена с носовой палубы "Дракона", спутницы жены ярла спокойно
спустились вниз и прикрылись толстыми кожами от стрел и пращных ядер.
Гильдис стояла наверху, в рядах бойцов. В сверкавших серебром латах,
с длинными светлыми косами на груди и в рогатом шлеме, она покажется
валькирией, покажется прекрасной воительницей-юнглингмоер в миг, когда
"Дракон" вырвется из тумана.
Оттар не отказывал жене в прихотях, а ее посеребренные латы были не
менее прочны, чем тяжелые медные латы самого ярла. Двое викингов наблюдали
за Гильдис, они не позволят ей рискнуть жизнью.
Драккары нидаросского ярла выскочили из тумана на открытую воду, как
быки-туры вырываются в поле из леса. Теперь все кормчие отбивали самый
быстрый темп на своих звучных дисках. Пращники завертели тяжелые глиняные
и каменные ядра в кожаных сумках пращей.
Конечно, Эйнар только и ждал своих. "Змей" поднял весла по левому
борту в крутом повороте. И тут же с него в противника полетели стрелы и
камни:
"Кабан" ответил как-то нехотя. Неожиданное появление сильнейшего
привело в замешательство хиллдурского ярла. "Кабан" затормозил веслами.
А старый "Змей" показывал способности свои и Эйнара. Он уже
возвращался, отрезая "Кабану" единственный путь отступления в открытое
море. Чтобы не терять время на поворот, гребцы Грольфа пересели лицом к
носу драккара. Поздно! Они были окружены.
Четыре драккара Оттара не спеша сближались с потерявшим ход
"Кабаном".
Хиллдурский ярл не стал дожидаться, когда на него обрушатся ливни
стрел и камней со всех сторон. Он не мог ни победить, ни уйти, это
понимали все. А погибать он не собирался. Следовало спасать себя и
дружину.
Грольф закричал Оттару:
- Сдаюсь! Сдаюсь!
Он бросил свой щит и снял шлем. Драккары сошлись так близко, что
Оттар видел пасть Грольфа, оскаленную в улыбке. Побежденный ярл
приветственно махал рукой победителю, как игрок, потерявший партию в кости
или проспоривший заклад. Грольф и делал этот условный знак побежденного
игрока - тряс рукой с растопыренными пальцами. На драккарах больше не
гребли, и течение тянуло их, как связанных, обратно на север, к мысу
Хиллдур, который был виден уже весь. Туман рассеивался, в воздухе
посвежело, будет ветер.
"Змей" подошел к "Кабану" вплотную и забросил на высокий борт
пленника абордажные крючья и багры. С "Кабана" передавали оружие и доспехи
побежденных. "Дракон", "Орел" и "Волк" ждали, сурово нацелившись,
разоружения побежденных.
- Торопись, Грольф, торопись! - закричал Оттар, показывая рукой на
берег. Там, в опасной близости к каменной гряде, прикрывавшей от западного
ветра фиорд Грольфа, покачивалась брошенная "Змеем" баржа. Издали
казалось, что неуклюжее тяжелое судно уже вошло в белизну прибоя.
Маленькие фигурки траллсов старались грести рулем, как хвостом рыбы,
и удержать баржу. Другие траллсы, прикованные не к рулю, а к палубе баржи,
кажется, пытались вырвать кольца из балок. И траллс не всегда хочет
умирать. А эти знали, что их продадут в Скирингссале, и мечтали о другом
хозяине, вместо нидаросского ярла, чуть ли не как о свободе...
В ответ на крик Оттара Грольф бешено заметался по "Кабану", торопя
викингов. Гибель баржи была бы дополнительно возложена на его счет. Оружие
и доспехи дружины Грольфа полетели на "Змея". Вскоре Грольф, сохраняя
остроумие, сообщил:
- Все, клянусь мечом, который уже не мой, все!
На высотах Хиллдурского фиорда развевались тревожные дымы. Из-за
каменной гряды, куда тащило брошенную баржу, выскочили два малых драккара.
Один храбро пошел в море, а другой помчался ловить баржу.
Эйнар осмотрел "Кабана" и вернулся к себе. Старый драккар отошел от
"Кабана". Победитель осел почти на целую доску под тяжестью трофеев.
Оттар обнял Грольфа и, по обычаю, выпил с ним пива из деревянного
ковша, как хозяин с гостем.
Безоружный "Кабан" болтался на коротком канате за кормой "Дракона".
Викинги Грольфа оживленно переговаривались с викингами Оттара; большинство
из них были хорошо знакомы друг с другом, а многие были и товарищами.
Ярлы беседовали о погоде истекшего лета, о китовой и рыбной ловле, о
результатах хозяйства в своих владениях и прочих делах, имевших общий