Страница:
хранители. В вытертом летнем меху, тощая, - вытянули соболята, - самочка
прыгает за хранителем и слушает его разговор: беличье цокотанье, тоненький
рябчиковый посвист. Отвечает:
- Глупого человека обманывай, не соболя. Делись-ка поскорее. Дай
сладкую птичью головку для моих маленьких!... - и, подпрыгнув, хватает из
рук доброго человека не подачку, а дар дружбы, дар союза людей с лесом.
На повернутых чьей-то великой силой каменных плитах лежат грузные,
как избы, валуны. В разломах торчат сизые мхи, на каменных лбах курчавятся
многоцветные лишаи. Здесь живет священная Сосна.
В борах найдется много деревьев выше нее, но старше нет нигде.
Одинокую не обнимешь и вшестером, в щелистой коре спрячется зверь, ветви
сами как деревья, а корни Великой раздвинули камни. Ей нипочем самые злые
ветроломы, потому что сама Йомала заветным малым семенем посадила Сосну.
Из ее корней течет чистая струйка, наливает глубокий бочаг и вновь уходит
под корни. Это Ручей Йомалы.
По приказу богини два морских гоголя, черный и белый, доставали со
дна моря камни и землю для сотворения угодий. А создавая первого биармина
с биарминкой, Йомала оживила их тела водой этого Ручья. Течет Ручей, стоит
Сосна - и живы биармы.
Святыню кольцом окружают островерхие чумы хранителей. Во многих
жилищах пусто, ни один молодой хранитель не вернулся, нурманны перебили
всех. И сюда придут злые убийцы, срубят Сосну, осквернят Ручей, кончатся
биармы, умрет народ.
Старший хранитель сидел на корне Сосны и смотрел в глубокое зеркало
бочага. Наливающая его струйка была слаба и тонка, подобно непрочной
человеческой жизни.
- Йомала, Йомала, мы бродим во мраке, для нас все непонятно, мы
гибнем...
Над водой столбиками толклась серая мошка. С Сосны упала хвоинка и
поплыла, на широких лыжах скользнул паук. Небо затягивалось тучами, и
гладкое зеркало потемнело.
В памяти хранителей, как кольца в древесных стволах, копилось и
приумножалось завещанное опытом поколений, хранилось в строгом порядке,
как снасти и охотничий припас. Были под рукой, наготове, многократно
проверенные советы и указания на все случаи житейских невзгод. А в самой
глубине лежали страшные, опасные тайны, которых без разрешения богини
нельзя было не только открыть, но даже и вспомнить.
На хвойную крышу упал ливень. Сосна пролила избыток на своего
хранителя. Он, не чувствуя холода, застыл как камень. Тяжелые капли
возмутили зеркало священной воды, он не видел.
Он следил за войной биармов с Хигами. Хиг гнался за малым, как белка,
человеком. Биарм оборачивался, но что он мог сделать костяным копьем и
оленьим рогом, как мог защититься? Его оружие едва царапало толстую
волосатую шкуру великана, а Хиг вдавливал биарма в мох, как муравья.
- Мы бессильны, Йомала, - шептал хранитель.
Хиг одним зубом поднимал чум, находил ребенка и беспощадно губил
нагого человеческого червячка.
- Йомала!..
Отец ребенка крался к опушке и тайно ждал приближения Хига, ждал и
ждал с бесконечным, великим терпением. Вот Хиг повернулся бурым боком к
биарму, и в губу великана угодила стрела. Злой достал длинным носом
колючую игрушку. Он поискал глупого биарма, но человек успел укрыться, и
Хиг забыл ничтожную занозу. Он пасся день, другой, третий. Но почему он
слабеет? Его глаза мутнеют, толстые, как сосны, ноги подгибаются, могучий
ложится и стонет. Он не может пошевелиться, муравьи лезут в пасть, в уши.
В последний раз приподнялся волосатый бок. К вздутому брюху крадутся
пушистые острозубые волки.
Биармы втыкали в спины тухлых красных рыб наконечники стрел и кололи
Хигов. Если Хиг и догонял и убивал биарма, то все же сам великан неизбежно
умирал.
Так богиня указала хранителю на нужную тайну и позволила
воспользоваться запретно-зловещим оружием для спасения народа биармов.
Виденье исчезло.
- Ты научила людей победить злых Хигов. И ты поможешь своему народу
избавиться от убийц нурманнов со злобной душой Хига в теле человека.
Йомала, Йомала, Йомала, Йомала!.. - молился очнувшийся хранитель.
- Нурманны пойдут вверх и разорят колмогорян, как нас, - жалобно ныл
Янша.
- Не разорят, - возразил Сувор, брат Заренки.
Поморянского старшину вывели целым из боя доспехи, когда-то
присланные Изяславом через Тсарга-мерянина. На Суворе были тоже хорошие
доспехи, но он не сумел сберечь лицо, оно раздулось от удара, и раненый
глядел одним глазом, а что с другим - не разберешь.
Как туча на море, так свалились на поморье нурманны, разбросали
буреломом поморян и биарминов. Горе и отчаяние разбитого войска не
измерено. Вольно и невольно его скрывали и сами воины и тот, кто принимал
на себя нерадостный труд рассказа. Летописец испуганно отворачивался,
заглянув в темную глубину. Кто же издали и после времени прикладывал свой
аршин, у того получалось, что и песни пели люди, и ели, и спали, как
всегда, а отступали лишь для того, что это было нужно. Нет, падали честные
сердца, людей гнуло и вбивало в землю отчаяние. Отчаяние побежденного не
порок, а болезнь души. Один - оправится, другой - захиреет.
Биармины крепко понадеялись на поморян, а поморяне полагались на
общую, дружную и многолюдную силу. Готовясь бесхитростным боем сломать
нурманнов, они сами разбились. Между побежденными не было споров, никого
не хулили, ни на кого не сталкивали вину за то, что, желая себя оборонить,
не сумели того сделать по неумению биться. Живые думали о погибших, живым
будет стыдно перед сиротами и вдовами. Они не сдвинулись с места, куда
прибежали после разгрома, и сидели в бездорожном лесу в половине дня
ходьбы от Усть-Двинца. Что в городке делают нурманны - об этом не
спрашивали.
- Надо быть, колмогоряне плывут по Двине. Их на реке нурманны
подушат, как утят, - стонал Янша.
- Подушат, - отзывался другой раненый.
- Будет вам! - оборвал Одинец.
С Янши, как и с иного другого, много не спросишь. Одинец, испытывая
свое умельство, как-то укрепил даренную Изяславом кольчугу коваными
оплечьями и бляхами. Янша же под простой кольчугой, несмотря на надетый
под железной рубашкой полушубок, был так избит и иссечен, что казался не
жильцом на свете. А бился как бешеный...
Поморянский староста не боялся за колмогорян, он посылал к ним гонца
после разгрома. И что нурманны сидят в Усть-Двинце без дела, Одинец тоже
знал.
- Нурманнам выкуп дать, не уйдут ли, - едва понятно прошамкал Игнач.
Ему было трудно говорить. Тело сберегли не то твердые доспехи, не то прыть
- этого не знал сам Игнач. Его скобленули мечом по шлемному наличью, смяли
нос и ссекли с подбородка бороду с мясом. Страшная по виду рана была не
опасна для жизни.
- Тебя им отдать, безносый, - зло оговорил Игнача Карислав. -
Нурманнам выкуп, что рыбе привада. А чего и отдашь-то? Они сами все взяли.
После боя у Карислава левая рука опухла до плеча, как полено. И все
же он бегал вместе с другими к Усть-Двинцу наблюдать за нурманнами. Он
ходил в безрукавной рубахе. На избитое тело не то что кольчуги - нельзя
было надеть и кожаной подкольчужницы. Нынче, на четвертый день, тело
начало подживать и опухоль на руке спадала. Тшуддово лечение помогало.
Израненный Карислав - не воин, одни ноги. Таким надо помалкивать. И
все же его раззадорило чужое нытье:
- Биться и биться!
- Ого! - поддакнул Тролл.
Из Одинцовых друзей-кузнецов с общего двора в живых остался один
Тролл. Онг, Болту, Гинок - там же, где Отеня, Расту, Вечерко и сколько
других! Да. Биться и биться! Но как?.. Одинец по стойбищу стал считать
живых. Поморяне собрались все, около семидесяти. А биармины все еще
собираются, их пришло до тысячи человек, больше, чем в день злосчастного
боя. Биармины говорили об обещанной богиней Йомалой победе над нурманнами
со слов хранителей, переданных из святилища богини. А где же клейменые?!
Их еще нет, они обходят дальние стоянки биарминов.
Но без тяжелых доспехов и без правильного строя нурманны посекут
всех. Нурманны приравнивают каждого своего воина к десяти другим. Чего
хвалиться, одному латнику не диво разогнать и двадцать бездоспешных.
Янша бредил в забытьи, ему не помогало Тшуддово лечение. Незнакомый
биармин кормил Сувора, Игнача и Яншу, которые сами были не в силе жевать.
Как мамка, биармин разжевывал мясо и совал поморянам в рот.
Получили в биарминах золотых друзей, обжились на поморье, добились
хороших достатков... Не бежать ли к колмогорянам и обороняться вместе?
Нет, не выстоять против нурманнского строя.
А не бросить ли все и, как встарь, поискать ватагой нового счастья в
Черном лесу? Одинец вспомнил свое бегство из Новгорода, свою бездумную и
беззаботную молодость. Нельзя бросить Двину и предать биарминов. А сделать
так - не глядеть больше Заренке в глаза.
Просить бы помощи у Новгорода? И придет городская дружина будущим
летом на пустое место, нурманны дочиста разорят и поморье и колмогорье.
Или еще хуже: они, как хвалились через клейменых, укрепятся в устьях
Двины. Они умеют, найдя легкую добычу, сосать ее раз за разом, пока не
бросят сухую кожу. Страшно, страшно! После укрепления первых нурманнов к
ним по морю приплывет такая сила, что с ней не справится и помощь от
Города.
А много ль войска дадут городские старшины и дадут ли еще? Что Городу
дальний малолюдный кусишко, у него хватает своих забот. К тому же иные
старшины не слишком жалуют поморян. Косятся на них Ставр, Гул и Гудим, не
любят бояре Нур, Делота, Синий, Хабар. Все потому, что поморяне не пустили
к себе ничьих приказчиков и сами ведут торги...
Люди зашумели и прервали думы Одинца. Зовут старшину. У Одинца еще
больше упало сердце, он научился бояться вестей.
Собравшись, как на вече, слушали послов нурманнского князя, своих
пятерых раненых, передававших сходные слова с теми, которые принесли
клейменые биармины из рода Расту. Но те хвастливые угрозы звучали не так,
как произносимые после побоища. Заершенными гвоздями входило в головы:
- Все люди, поморяне и биармины, отныне будут нурманнскими рабами.
Будут платить дань, сколько спросит князь-нурманн, жить в его послушании
и, под страхом неминуемой и мучительной смерти, молча ворочать на него
одного...
Очнувшись от забытья, Янша завопил диким голосом:
- Идут, идут!
Люди шарахнулись, не зная куда.
- Не идут, - закричал Одинец, - не идут, не слушайте бреда! Будем же
судить, как нам выйти из тесноты!
...Несчастный Янша вправду ошибся. То не нурманны, а поморянские
стосковавшиеся женщины выходили к лесному приюту.
Викингам достались обильные запасы в погребах и клетях Усть-Двинца.
Море и речное устье кишели рыбой. "Акулы" для развлечения протаскивали
невод, вновь и вновь уловы оказывались сказочно богатыми.
Викинги пользовались домами и имуществом побежденных с особенным
удовольствием, находя во всем прелесть новизны и утверждение превосходства
победителя. Они наслаждались, как крысы, вгрызшиеся в круг сыра, и, умея
длительно поститься, поглощали на отдыхе колоссальные количества пищи,
обнаруживая удивительное сходство с четвероногими хищниками.
Нидаросский ярл был требователен, и охрана бдительна. Но лишь на
седьмой день после боя, когда Оттар уже подумывал о разведках в лесу и в
верховьях Вин-о, - сменный дозор, постоянно наблюдавший с мачты "Дракона",
заметил, как на материковом берегу реки, значительно выше пристани,
появились несколько человек.
Нежданное приятное развлечение, - прилежным наблюдателям надоели
пустынная река и однообразие лесов. Насколько хватало силы зрения, леса
были повсюду, и лишь кое-где, по ступеням, образованным вершинами,
угадывались поляны и неровности почвы на низменностях, окружавших
захваченный город. Лишь тысячи на полторы шагов выше пристани, вверх по
течению коренной лес был вырублен и заменился кустарниками с отдельными
высокими соснами.
Дозорный считал фигурки, показавшиеся на речной отмели - восемь. Они
исчезли. Вскоре какие-то люди опять вышли к реке, уже ближе, и их было не
менее пятнадцати. Звук рога известил ярла о появлении биармов. Оттар
пришел на пристань вместе с Эстольдом. Быть может, биармы хотят выразить
покорность? Вероятно...
Человек двадцать пробирались в кустарнике и остановились на границе
пустыря перед пристанью - на расстоянии приблизительно в два полета
стрелы. В кучке были и люди с густыми бородами, по которым викинги
отличали хольмгардцев от биармов. Все были одеты легко, без доспехов, но
вооружены. Чтобы в их намерениях не было сомнений, один из них, молодой и
безбородый, выбежал вперед и пустил стрелу, сильно растянув тетиву и
целясь вверх. Стрела упала шагах в ста от пристани, знаменуя вызов.
Ярл приказал Лодину, Бранду и Кануту вернуться в городок. Каждый
возьмет по пятьдесят викингов и скрытно выйдет в лес позади городка. Три
отряда войдут в лес и, описав широкие дуги, отрежут кучку дерзких.
- Брать больше живых, - приказал ярл. Сам он будет отвлекать внимание
биармов во время движения облавы, о длительности которой ярл условился со
своими помощниками.
Биармы и хольмгардцы бездеятельно ждали вне выстрела из лука и
досягаемости пращей.
Не сомневаясь в своей конечной победе, Оттар считал Новый Нидарос
основанным: завоеванный городок стоял на удобном месте, и нечего было
искать другого. Ярл не собирался гадать о ближайших действиях побежденных
биармов. После почти пятидневного плавания от стоянки Расту до устья Вин-о
Оттар сделал правильный вывод о рассеянности мелких поселений биармов. Они
будут еще выжидать, каждый в своей норе, на что-то надеяться, бессмысленно
и тупо, как люди, у которых в жилах нет благородной крови и в руках -
оружия для победы. Низкие племена различаются по количеству уроков, в
которых они нуждаются. Новый Нидарос стоил труда, и Оттар считал себя
терпеливым. Задумчиво, как на прогулке, ярл описывал петли и постепенно
приближался к границе кустов, рассчитывая время, нужное для завершения
облавы. Да, через четыре или пять дней он сам на "Черной" и "Синей Акулах"
поднимется по Вин-о в поисках других поселений. Там, конечно, уж слышали о
нем, и людям пора увидеть господина своими глазами.
Оттар приблизился к кустам почти на полет стрелы, уже различал лица.
Выделялся один человек, высокий, как Свавильд, русобородый. Этого следует
поймать живым. Вообще пора брать живых и больше не истреблять подданных.
Оттар остановил рукой викингов, которые приближались, натягивая луки.
Викинги хотели, как они это умели, выиграть расстояние одним броском и
стрелять на ходу. Рано, условленное время еще не истекло.
Где-то далеко застучал биармовский бубен. Что это значит? Как по
сигналу, кучка биармов и хольмгардцев скрылась в кустах. Викинги начали
погоню. Оттар бежал легко и обогнал своих воинов. Подпрыгивая, ярл
различал в кустах головы беглецов. Биармы увеличивали расстояние. Викинги
тоже ускорили бег, прыгали через пни, проскакивали кусты. Погоня
захватывала.
Эстольд не отставал от своего ярла, хотя был лет на двадцать старше
Оттара.
Еще усилие, и еще... Уже можно добросить стрелу. Среди кустов было
неудобно стрелять, и биармы опять оторвались. Да, они сильнее
лапонов-гвеннов, хотя и говорят одной речью.
Викинги побросали тяжелые копья и щиты. мешавшие бежать. Но доспехи
не сбросишь на ходу.
В лесу стучали несколько бубнов. Ярл был уверен, что его отряды уже
зашли к реке. Скоро убегающие биармы наткнутся на загонщиков. Брать
живьем!
Ярл был в легкой кольчуге, а не в своих тяжелых латах из твердой
кованой меди. Он не бросил щит, как другие. Выносливый, сильный ярл служил
примером для своих викингов. Он не устал от бега.
Он гнал по горячему следу с приятным раздражением кровной гончей,
которая стремится догнать, свалить и растерзать желанную красную дичину.
Кусты сразу оборвались, и вниз покатился крутоватый травянистый
откос. Там, в овраге, протекал ручеек, справа - река, а на другом, пологом
склоне оврага биармы прыгали, как зайцы, к густому лесу, стоявшему стеной
над оврагом.
Кто там, в лесу? Бранд, Лодин? Или Канут сумел опередить своих
товарищей? В несколько прыжков - он ощущал легкость полета - Оттар
оказался перед ручьем и с разбегу взял препятствие.
Тело ярла само делало нужные точные движения, не мешая ему видеть и
соображать. Таков результат подготовки ко всем случайностям боевой жизни с
раннего детства. Слабые дети племени фиордов быстро погибали от
преждевременного истощения, зато тела выживших были закалены, а руки и
ноги послушны. Викинги гнали биармов, как неутомимая волчья стая.
Навстречу вестфольдингам из лесу вышло сразу много людей, - не тех,
кого ждал ярл. Взвилась и упала туча стрел. Оттар закрыл лицо щитом.
Погоня захлебнулась, раздались громкие ругательства. Вырвавшиеся вперед
отступили. Тот, кто бросил щит, оказался в тяжелом положении. В щит и шлем
ярла ударялись и ломались о резьбу тяжелые стрелы. Одна застряла в
подвижных пластинах и уколола бедро.
Викинги опомнились и ответили стрелами на стрелы. Незащищенные
доспехами биармы, продолжая стрелять, спрятались за стволами сосен. Но где
же хотя бы один из облавных отрядов!
Стук биармовских бубнов, напоминая камни, катящиеся по доскам,
посыпался совсем близко. Оттар приказал нападать, но биармы не стали ждать
и исчезли в чаще. Дальнейшее преследование не имело смысла.
Первым появился Канут. Он оправдывался:
- Лес оказался полон биармами, мы не могли пройти незамеченными.
Ничего нельзя было поделать, они не принимали боя. Они отступали и не
жалели стрел. Мы гнали их, гнали, отклонялись и задерживались.
- Хорошо бы охватить лес большим числом викингов, - заметили
опоздавшие Бранд и Лодин.
Сто пятьдесят викингов! Достаточно для победы, но в лесу они
терялись. Никто не сумел поймать пленников. Викинги уверяли, что не все их
стрелы были попусту потеряны стрельбой в лесной чаще, однако ярлу не были
предъявлены обычные доказательства в виде кисти руки или головы врага.
Викинги собирали свои и чужие стрелы, как всегда делалось на поле
боя. На драккарах хранились большие запасы стрел, но это не уменьшало их
ценности. Стрелы биармов были двух образцов: длинные и толстые, как у
викингов, - подобными стрелами в Скирингссале торговали хольмгардские
купцы, - и более слабые стрелы с костяными наконечниками.
Биармы умели пользоваться луками! Все викинги, попавшие в их засаду
вместе с Оттаром, были попятнаны. Особенно пострадали бросившие щиты.
Стрелами в лицо и шею было убито девять воинов.
Отряды Лодина, Канута и Бранда потеряли все вместе четырнадцать
воинов. Они вынесли трупы, как обычно. Биармины умели бить исподтишка.
Проклятый лес!
Тяжелый Свавильд бросил щит, чтобы не отставать от своего ярла.
Богатырь высасывал кровь из обеих проткнутых стрелами ладоней, которыми он
закрывал лицо от биарминовских лучников. В кустах он злобно закричал:
- Клянусь Локи, я узнаю место, здесь они убили Галля! И мне не
удалось никого поймать!..
Шел дождь, на растоптанной ногами земле у пристани и в городке стало
скользко, мох наполнялся водой стволы сосен почернели со стороны моря. В
начале второй половины дня, сразу после полудня, дозорные вновь заметили
биармов. Отступив перед викингами, биармы вернулись почти сразу.
Показываясь на тех же местах они осторожно, чтобы не попасть в засаду,
пробирались в кустах к пристани, к драккарам. Ярл не оставил засады в
кустах.
Он решил повторить до мельчайших подробностей все, что было только
что проделано, и этим обмануть биармов. Вновь Оттар руководил
преследованием вдоль реки, а отряды Канута, Бранда и Лодина пытались
осуществить охват.
Ни один биарм не был отрезан и захвачен, хотя на этот раз три отряда
прошли лесом по знакомым местам и не дали себя отвлечь. Отряды заметили,
что биармы не только отступали перед ними, но и шли следом. Все викинги
были хорошо защищены доспехами, ни один не бросил щита. Потери
уменьшились, лишь четверо были убиты и один тяжело ранен в горло. Отряд
Канута нашел два трупа биармов, викинги принесли в доказательство кисти
правых рук. Лодин слышал стук бубнов сверху, биармы прятали своих
наблюдателей на высоких деревьях. В чаще было невозможно разобрать - где.
В последней части дня биармы предложили викингам и в третий раз ту же
игру. Очевидно, они ничего не боялись в своем лесу. И опять, изучая
биармов, ярл повторил те же приемы. Оттар не ждал, что биармы догадаются.
Но на этот раз он послал кормчего "Черной Акулы" Гатто с семьюдесятью
викингами вслед за первыми тремя отрядами. Пока те, без большой надежды на
успех, в третий раз проделают обходное движение, Гатто должен был
продвинуться глубже в лес и устроить засаду.
Гатто выполнил приказ, но вскоре был обнаружен. Засада сорвалась.
Вместо того чтобы дождаться биармов и захватить людей, ничего не ожидающих
после прохода первых трех отрядов, Гатто был вынужден надавить на биармов.
Они так же легко отступили перед отрядом кормчего "Черной Акулы", как
перед другими. Но, отходя, биармы затянули викингов Гатто в болото, через
которое они сами, конечно, знали проходы. А тяжело вооруженные викинги
завязли и не сумели помочь в охвате, который в третий раз ничего не дал
Оттару.
Приобретая опыт и изучив лес, отряды Канута, Бранда и Лодина потеряли
всего двух викингов. Но Гатто лишился десяти воинов, из которых пятеро
утонули в трясине. Биармы остались неуловимыми.
Викинги были раздражены. В открытом поле они могли истребить тысячи
биармов, без хвастовства. В лесах же не было противника для удара могучей
силой железного строя, в котором каждый знал свое место, строем,
ударявшим, как одна многопалая рука. Тот, кто безошибочно пускал стрелу с
качающегося на волне борта драккара, не умел целиться в лесу. Ветки
отклоняли стрелу, цеплялись за тетиву и закрывали цель. Стрела вонзалась
не в тело, а в ствол сосны или ели. Расстояние не определялось с нужной
точностью, противники появлялись и исчезали сразу в нескольких местах,
рассеивая внимание. В лесу терялась общая линия, свой казался чужим, один
мешал другому.
К концу дня биармы вынудили ярла ввести в бесплодную игру больше
трехсот викингов. За день было разбросано около двух тысяч стрел, а
собрано меньше тысячи. Биармы пользовались стрелами викингов, кричали
проклятия и угрожали местью Йомалы. Кто знал язык лапонов-гвеннов, понимал
брань биармов.
Леса берегов Вин-о могли так же гореть, как в земле фиордов, жарче
ячменной или овсяной соломы. Ярл зажег бы лес, но дожди повторялись и мхи
были насыщены водой. Пожар был возможен как помощник Оттара в такое
нечастое лето, когда стоит сушь и мох превращается в трут, почти пригодный
для огнива и кремня.
Оттар еще думал о толпе дикарей, делающей беспорядочные усилия. Быть
может, они сделают попытку отбить свой городок. Пусть, этим закончится их
сопротивление.
Летний день в устье Вин-о был не так длинен, как в Гологаланде, а
ночь - темнее. В мглистых сумерках, сгущенных туманом, охрана драккаров
заметила движение на реке выше пристани. Очертания были неопределенны, и
только вдруг вспыхнувший свет пожара открыл опасность. На пристань
надвигались шесть больших лодок, нагруженных сучьями и сеном выше носа
"Дракона" и охваченных жарким пламенем.
Наибольшая опасность грозила крайнему драккару - "Черной Акуле".
Викинги охраны в последнюю минуту успели поднять якоря. Вслед за ними
течение медленно понесло "Синюю Акулу", на которой обрубили якорные
канаты.
Плавучие костры подходили к пристани, и "Дракону" грозила
непосредственная опасность. "Орел" был причален сзади "Дракона", и лучший
драккар Нидароса не мог отойти, не навалившись на "Орла".
Викинги встретили пламя, ощетинившись веслами и абордажными баграми.
Если бы ярл не удвоил на ночь охрану, "Дракон" бы не спасся. Викингам
удалось удержать и оттолкнуть горящие лодки. Когда Оттар вскочил на борт,
"Орел" отходил, освобождая "Дракону" отступление, в котором уже не было
нужды.
Пламя попортило гордую голову "Дракона", его янтарные глаза лопнули,
выпали белые зубы из моржовых клыков. По правому борту драккара выступила
смола, но само дерево не пострадало.
Горящие лодки, ярко освещая темные берега реки, медленно удалялись к
морю, следуя за отливным течением полуночи. "Акулы" и "Орел" возвращались.
Огонь уничтожил канаты, связывавшие предательские лодки и они разделились.
Оттар был в ярости, он никогда не простит биармам покушения на его
драккары! Ярл строго судил себя. Увеличив на ночь охрану, он спас
драккары. Он поступил так, лишь следуя своему общему правилу быть всегда
зорким, всегда готовым ко всему. Но он не думал о подобной дерзкой попытке
биармов, нет, не думал. Случай, а не сознательное действие ярла спасло
"Дракона" и другие драккары. Оттар был унижен, создавалось какое-то
подобие равенства между ним и каким-либо биармом или хольмгардцем,
сумевшим придумать и осуществить нападение, не предвиденное им,
господином.
"Одно это - поражение, поражение, поражение", - повторял себе Оттар.
Нет, он никогда не признает равенства. Но холодный расчет свободного ярла,
короля моря, стремящегося к надежному пристанищу, сменялся ненавистью к
прыгает за хранителем и слушает его разговор: беличье цокотанье, тоненький
рябчиковый посвист. Отвечает:
- Глупого человека обманывай, не соболя. Делись-ка поскорее. Дай
сладкую птичью головку для моих маленьких!... - и, подпрыгнув, хватает из
рук доброго человека не подачку, а дар дружбы, дар союза людей с лесом.
На повернутых чьей-то великой силой каменных плитах лежат грузные,
как избы, валуны. В разломах торчат сизые мхи, на каменных лбах курчавятся
многоцветные лишаи. Здесь живет священная Сосна.
В борах найдется много деревьев выше нее, но старше нет нигде.
Одинокую не обнимешь и вшестером, в щелистой коре спрячется зверь, ветви
сами как деревья, а корни Великой раздвинули камни. Ей нипочем самые злые
ветроломы, потому что сама Йомала заветным малым семенем посадила Сосну.
Из ее корней течет чистая струйка, наливает глубокий бочаг и вновь уходит
под корни. Это Ручей Йомалы.
По приказу богини два морских гоголя, черный и белый, доставали со
дна моря камни и землю для сотворения угодий. А создавая первого биармина
с биарминкой, Йомала оживила их тела водой этого Ручья. Течет Ручей, стоит
Сосна - и живы биармы.
Святыню кольцом окружают островерхие чумы хранителей. Во многих
жилищах пусто, ни один молодой хранитель не вернулся, нурманны перебили
всех. И сюда придут злые убийцы, срубят Сосну, осквернят Ручей, кончатся
биармы, умрет народ.
Старший хранитель сидел на корне Сосны и смотрел в глубокое зеркало
бочага. Наливающая его струйка была слаба и тонка, подобно непрочной
человеческой жизни.
- Йомала, Йомала, мы бродим во мраке, для нас все непонятно, мы
гибнем...
Над водой столбиками толклась серая мошка. С Сосны упала хвоинка и
поплыла, на широких лыжах скользнул паук. Небо затягивалось тучами, и
гладкое зеркало потемнело.
В памяти хранителей, как кольца в древесных стволах, копилось и
приумножалось завещанное опытом поколений, хранилось в строгом порядке,
как снасти и охотничий припас. Были под рукой, наготове, многократно
проверенные советы и указания на все случаи житейских невзгод. А в самой
глубине лежали страшные, опасные тайны, которых без разрешения богини
нельзя было не только открыть, но даже и вспомнить.
На хвойную крышу упал ливень. Сосна пролила избыток на своего
хранителя. Он, не чувствуя холода, застыл как камень. Тяжелые капли
возмутили зеркало священной воды, он не видел.
Он следил за войной биармов с Хигами. Хиг гнался за малым, как белка,
человеком. Биарм оборачивался, но что он мог сделать костяным копьем и
оленьим рогом, как мог защититься? Его оружие едва царапало толстую
волосатую шкуру великана, а Хиг вдавливал биарма в мох, как муравья.
- Мы бессильны, Йомала, - шептал хранитель.
Хиг одним зубом поднимал чум, находил ребенка и беспощадно губил
нагого человеческого червячка.
- Йомала!..
Отец ребенка крался к опушке и тайно ждал приближения Хига, ждал и
ждал с бесконечным, великим терпением. Вот Хиг повернулся бурым боком к
биарму, и в губу великана угодила стрела. Злой достал длинным носом
колючую игрушку. Он поискал глупого биарма, но человек успел укрыться, и
Хиг забыл ничтожную занозу. Он пасся день, другой, третий. Но почему он
слабеет? Его глаза мутнеют, толстые, как сосны, ноги подгибаются, могучий
ложится и стонет. Он не может пошевелиться, муравьи лезут в пасть, в уши.
В последний раз приподнялся волосатый бок. К вздутому брюху крадутся
пушистые острозубые волки.
Биармы втыкали в спины тухлых красных рыб наконечники стрел и кололи
Хигов. Если Хиг и догонял и убивал биарма, то все же сам великан неизбежно
умирал.
Так богиня указала хранителю на нужную тайну и позволила
воспользоваться запретно-зловещим оружием для спасения народа биармов.
Виденье исчезло.
- Ты научила людей победить злых Хигов. И ты поможешь своему народу
избавиться от убийц нурманнов со злобной душой Хига в теле человека.
Йомала, Йомала, Йомала, Йомала!.. - молился очнувшийся хранитель.
- Нурманны пойдут вверх и разорят колмогорян, как нас, - жалобно ныл
Янша.
- Не разорят, - возразил Сувор, брат Заренки.
Поморянского старшину вывели целым из боя доспехи, когда-то
присланные Изяславом через Тсарга-мерянина. На Суворе были тоже хорошие
доспехи, но он не сумел сберечь лицо, оно раздулось от удара, и раненый
глядел одним глазом, а что с другим - не разберешь.
Как туча на море, так свалились на поморье нурманны, разбросали
буреломом поморян и биарминов. Горе и отчаяние разбитого войска не
измерено. Вольно и невольно его скрывали и сами воины и тот, кто принимал
на себя нерадостный труд рассказа. Летописец испуганно отворачивался,
заглянув в темную глубину. Кто же издали и после времени прикладывал свой
аршин, у того получалось, что и песни пели люди, и ели, и спали, как
всегда, а отступали лишь для того, что это было нужно. Нет, падали честные
сердца, людей гнуло и вбивало в землю отчаяние. Отчаяние побежденного не
порок, а болезнь души. Один - оправится, другой - захиреет.
Биармины крепко понадеялись на поморян, а поморяне полагались на
общую, дружную и многолюдную силу. Готовясь бесхитростным боем сломать
нурманнов, они сами разбились. Между побежденными не было споров, никого
не хулили, ни на кого не сталкивали вину за то, что, желая себя оборонить,
не сумели того сделать по неумению биться. Живые думали о погибших, живым
будет стыдно перед сиротами и вдовами. Они не сдвинулись с места, куда
прибежали после разгрома, и сидели в бездорожном лесу в половине дня
ходьбы от Усть-Двинца. Что в городке делают нурманны - об этом не
спрашивали.
- Надо быть, колмогоряне плывут по Двине. Их на реке нурманны
подушат, как утят, - стонал Янша.
- Подушат, - отзывался другой раненый.
- Будет вам! - оборвал Одинец.
С Янши, как и с иного другого, много не спросишь. Одинец, испытывая
свое умельство, как-то укрепил даренную Изяславом кольчугу коваными
оплечьями и бляхами. Янша же под простой кольчугой, несмотря на надетый
под железной рубашкой полушубок, был так избит и иссечен, что казался не
жильцом на свете. А бился как бешеный...
Поморянский староста не боялся за колмогорян, он посылал к ним гонца
после разгрома. И что нурманны сидят в Усть-Двинце без дела, Одинец тоже
знал.
- Нурманнам выкуп дать, не уйдут ли, - едва понятно прошамкал Игнач.
Ему было трудно говорить. Тело сберегли не то твердые доспехи, не то прыть
- этого не знал сам Игнач. Его скобленули мечом по шлемному наличью, смяли
нос и ссекли с подбородка бороду с мясом. Страшная по виду рана была не
опасна для жизни.
- Тебя им отдать, безносый, - зло оговорил Игнача Карислав. -
Нурманнам выкуп, что рыбе привада. А чего и отдашь-то? Они сами все взяли.
После боя у Карислава левая рука опухла до плеча, как полено. И все
же он бегал вместе с другими к Усть-Двинцу наблюдать за нурманнами. Он
ходил в безрукавной рубахе. На избитое тело не то что кольчуги - нельзя
было надеть и кожаной подкольчужницы. Нынче, на четвертый день, тело
начало подживать и опухоль на руке спадала. Тшуддово лечение помогало.
Израненный Карислав - не воин, одни ноги. Таким надо помалкивать. И
все же его раззадорило чужое нытье:
- Биться и биться!
- Ого! - поддакнул Тролл.
Из Одинцовых друзей-кузнецов с общего двора в живых остался один
Тролл. Онг, Болту, Гинок - там же, где Отеня, Расту, Вечерко и сколько
других! Да. Биться и биться! Но как?.. Одинец по стойбищу стал считать
живых. Поморяне собрались все, около семидесяти. А биармины все еще
собираются, их пришло до тысячи человек, больше, чем в день злосчастного
боя. Биармины говорили об обещанной богиней Йомалой победе над нурманнами
со слов хранителей, переданных из святилища богини. А где же клейменые?!
Их еще нет, они обходят дальние стоянки биарминов.
Но без тяжелых доспехов и без правильного строя нурманны посекут
всех. Нурманны приравнивают каждого своего воина к десяти другим. Чего
хвалиться, одному латнику не диво разогнать и двадцать бездоспешных.
Янша бредил в забытьи, ему не помогало Тшуддово лечение. Незнакомый
биармин кормил Сувора, Игнача и Яншу, которые сами были не в силе жевать.
Как мамка, биармин разжевывал мясо и совал поморянам в рот.
Получили в биарминах золотых друзей, обжились на поморье, добились
хороших достатков... Не бежать ли к колмогорянам и обороняться вместе?
Нет, не выстоять против нурманнского строя.
А не бросить ли все и, как встарь, поискать ватагой нового счастья в
Черном лесу? Одинец вспомнил свое бегство из Новгорода, свою бездумную и
беззаботную молодость. Нельзя бросить Двину и предать биарминов. А сделать
так - не глядеть больше Заренке в глаза.
Просить бы помощи у Новгорода? И придет городская дружина будущим
летом на пустое место, нурманны дочиста разорят и поморье и колмогорье.
Или еще хуже: они, как хвалились через клейменых, укрепятся в устьях
Двины. Они умеют, найдя легкую добычу, сосать ее раз за разом, пока не
бросят сухую кожу. Страшно, страшно! После укрепления первых нурманнов к
ним по морю приплывет такая сила, что с ней не справится и помощь от
Города.
А много ль войска дадут городские старшины и дадут ли еще? Что Городу
дальний малолюдный кусишко, у него хватает своих забот. К тому же иные
старшины не слишком жалуют поморян. Косятся на них Ставр, Гул и Гудим, не
любят бояре Нур, Делота, Синий, Хабар. Все потому, что поморяне не пустили
к себе ничьих приказчиков и сами ведут торги...
Люди зашумели и прервали думы Одинца. Зовут старшину. У Одинца еще
больше упало сердце, он научился бояться вестей.
Собравшись, как на вече, слушали послов нурманнского князя, своих
пятерых раненых, передававших сходные слова с теми, которые принесли
клейменые биармины из рода Расту. Но те хвастливые угрозы звучали не так,
как произносимые после побоища. Заершенными гвоздями входило в головы:
- Все люди, поморяне и биармины, отныне будут нурманнскими рабами.
Будут платить дань, сколько спросит князь-нурманн, жить в его послушании
и, под страхом неминуемой и мучительной смерти, молча ворочать на него
одного...
Очнувшись от забытья, Янша завопил диким голосом:
- Идут, идут!
Люди шарахнулись, не зная куда.
- Не идут, - закричал Одинец, - не идут, не слушайте бреда! Будем же
судить, как нам выйти из тесноты!
...Несчастный Янша вправду ошибся. То не нурманны, а поморянские
стосковавшиеся женщины выходили к лесному приюту.
Викингам достались обильные запасы в погребах и клетях Усть-Двинца.
Море и речное устье кишели рыбой. "Акулы" для развлечения протаскивали
невод, вновь и вновь уловы оказывались сказочно богатыми.
Викинги пользовались домами и имуществом побежденных с особенным
удовольствием, находя во всем прелесть новизны и утверждение превосходства
победителя. Они наслаждались, как крысы, вгрызшиеся в круг сыра, и, умея
длительно поститься, поглощали на отдыхе колоссальные количества пищи,
обнаруживая удивительное сходство с четвероногими хищниками.
Нидаросский ярл был требователен, и охрана бдительна. Но лишь на
седьмой день после боя, когда Оттар уже подумывал о разведках в лесу и в
верховьях Вин-о, - сменный дозор, постоянно наблюдавший с мачты "Дракона",
заметил, как на материковом берегу реки, значительно выше пристани,
появились несколько человек.
Нежданное приятное развлечение, - прилежным наблюдателям надоели
пустынная река и однообразие лесов. Насколько хватало силы зрения, леса
были повсюду, и лишь кое-где, по ступеням, образованным вершинами,
угадывались поляны и неровности почвы на низменностях, окружавших
захваченный город. Лишь тысячи на полторы шагов выше пристани, вверх по
течению коренной лес был вырублен и заменился кустарниками с отдельными
высокими соснами.
Дозорный считал фигурки, показавшиеся на речной отмели - восемь. Они
исчезли. Вскоре какие-то люди опять вышли к реке, уже ближе, и их было не
менее пятнадцати. Звук рога известил ярла о появлении биармов. Оттар
пришел на пристань вместе с Эстольдом. Быть может, биармы хотят выразить
покорность? Вероятно...
Человек двадцать пробирались в кустарнике и остановились на границе
пустыря перед пристанью - на расстоянии приблизительно в два полета
стрелы. В кучке были и люди с густыми бородами, по которым викинги
отличали хольмгардцев от биармов. Все были одеты легко, без доспехов, но
вооружены. Чтобы в их намерениях не было сомнений, один из них, молодой и
безбородый, выбежал вперед и пустил стрелу, сильно растянув тетиву и
целясь вверх. Стрела упала шагах в ста от пристани, знаменуя вызов.
Ярл приказал Лодину, Бранду и Кануту вернуться в городок. Каждый
возьмет по пятьдесят викингов и скрытно выйдет в лес позади городка. Три
отряда войдут в лес и, описав широкие дуги, отрежут кучку дерзких.
- Брать больше живых, - приказал ярл. Сам он будет отвлекать внимание
биармов во время движения облавы, о длительности которой ярл условился со
своими помощниками.
Биармы и хольмгардцы бездеятельно ждали вне выстрела из лука и
досягаемости пращей.
Не сомневаясь в своей конечной победе, Оттар считал Новый Нидарос
основанным: завоеванный городок стоял на удобном месте, и нечего было
искать другого. Ярл не собирался гадать о ближайших действиях побежденных
биармов. После почти пятидневного плавания от стоянки Расту до устья Вин-о
Оттар сделал правильный вывод о рассеянности мелких поселений биармов. Они
будут еще выжидать, каждый в своей норе, на что-то надеяться, бессмысленно
и тупо, как люди, у которых в жилах нет благородной крови и в руках -
оружия для победы. Низкие племена различаются по количеству уроков, в
которых они нуждаются. Новый Нидарос стоил труда, и Оттар считал себя
терпеливым. Задумчиво, как на прогулке, ярл описывал петли и постепенно
приближался к границе кустов, рассчитывая время, нужное для завершения
облавы. Да, через четыре или пять дней он сам на "Черной" и "Синей Акулах"
поднимется по Вин-о в поисках других поселений. Там, конечно, уж слышали о
нем, и людям пора увидеть господина своими глазами.
Оттар приблизился к кустам почти на полет стрелы, уже различал лица.
Выделялся один человек, высокий, как Свавильд, русобородый. Этого следует
поймать живым. Вообще пора брать живых и больше не истреблять подданных.
Оттар остановил рукой викингов, которые приближались, натягивая луки.
Викинги хотели, как они это умели, выиграть расстояние одним броском и
стрелять на ходу. Рано, условленное время еще не истекло.
Где-то далеко застучал биармовский бубен. Что это значит? Как по
сигналу, кучка биармов и хольмгардцев скрылась в кустах. Викинги начали
погоню. Оттар бежал легко и обогнал своих воинов. Подпрыгивая, ярл
различал в кустах головы беглецов. Биармы увеличивали расстояние. Викинги
тоже ускорили бег, прыгали через пни, проскакивали кусты. Погоня
захватывала.
Эстольд не отставал от своего ярла, хотя был лет на двадцать старше
Оттара.
Еще усилие, и еще... Уже можно добросить стрелу. Среди кустов было
неудобно стрелять, и биармы опять оторвались. Да, они сильнее
лапонов-гвеннов, хотя и говорят одной речью.
Викинги побросали тяжелые копья и щиты. мешавшие бежать. Но доспехи
не сбросишь на ходу.
В лесу стучали несколько бубнов. Ярл был уверен, что его отряды уже
зашли к реке. Скоро убегающие биармы наткнутся на загонщиков. Брать
живьем!
Ярл был в легкой кольчуге, а не в своих тяжелых латах из твердой
кованой меди. Он не бросил щит, как другие. Выносливый, сильный ярл служил
примером для своих викингов. Он не устал от бега.
Он гнал по горячему следу с приятным раздражением кровной гончей,
которая стремится догнать, свалить и растерзать желанную красную дичину.
Кусты сразу оборвались, и вниз покатился крутоватый травянистый
откос. Там, в овраге, протекал ручеек, справа - река, а на другом, пологом
склоне оврага биармы прыгали, как зайцы, к густому лесу, стоявшему стеной
над оврагом.
Кто там, в лесу? Бранд, Лодин? Или Канут сумел опередить своих
товарищей? В несколько прыжков - он ощущал легкость полета - Оттар
оказался перед ручьем и с разбегу взял препятствие.
Тело ярла само делало нужные точные движения, не мешая ему видеть и
соображать. Таков результат подготовки ко всем случайностям боевой жизни с
раннего детства. Слабые дети племени фиордов быстро погибали от
преждевременного истощения, зато тела выживших были закалены, а руки и
ноги послушны. Викинги гнали биармов, как неутомимая волчья стая.
Навстречу вестфольдингам из лесу вышло сразу много людей, - не тех,
кого ждал ярл. Взвилась и упала туча стрел. Оттар закрыл лицо щитом.
Погоня захлебнулась, раздались громкие ругательства. Вырвавшиеся вперед
отступили. Тот, кто бросил щит, оказался в тяжелом положении. В щит и шлем
ярла ударялись и ломались о резьбу тяжелые стрелы. Одна застряла в
подвижных пластинах и уколола бедро.
Викинги опомнились и ответили стрелами на стрелы. Незащищенные
доспехами биармы, продолжая стрелять, спрятались за стволами сосен. Но где
же хотя бы один из облавных отрядов!
Стук биармовских бубнов, напоминая камни, катящиеся по доскам,
посыпался совсем близко. Оттар приказал нападать, но биармы не стали ждать
и исчезли в чаще. Дальнейшее преследование не имело смысла.
Первым появился Канут. Он оправдывался:
- Лес оказался полон биармами, мы не могли пройти незамеченными.
Ничего нельзя было поделать, они не принимали боя. Они отступали и не
жалели стрел. Мы гнали их, гнали, отклонялись и задерживались.
- Хорошо бы охватить лес большим числом викингов, - заметили
опоздавшие Бранд и Лодин.
Сто пятьдесят викингов! Достаточно для победы, но в лесу они
терялись. Никто не сумел поймать пленников. Викинги уверяли, что не все их
стрелы были попусту потеряны стрельбой в лесной чаще, однако ярлу не были
предъявлены обычные доказательства в виде кисти руки или головы врага.
Викинги собирали свои и чужие стрелы, как всегда делалось на поле
боя. На драккарах хранились большие запасы стрел, но это не уменьшало их
ценности. Стрелы биармов были двух образцов: длинные и толстые, как у
викингов, - подобными стрелами в Скирингссале торговали хольмгардские
купцы, - и более слабые стрелы с костяными наконечниками.
Биармы умели пользоваться луками! Все викинги, попавшие в их засаду
вместе с Оттаром, были попятнаны. Особенно пострадали бросившие щиты.
Стрелами в лицо и шею было убито девять воинов.
Отряды Лодина, Канута и Бранда потеряли все вместе четырнадцать
воинов. Они вынесли трупы, как обычно. Биармины умели бить исподтишка.
Проклятый лес!
Тяжелый Свавильд бросил щит, чтобы не отставать от своего ярла.
Богатырь высасывал кровь из обеих проткнутых стрелами ладоней, которыми он
закрывал лицо от биарминовских лучников. В кустах он злобно закричал:
- Клянусь Локи, я узнаю место, здесь они убили Галля! И мне не
удалось никого поймать!..
Шел дождь, на растоптанной ногами земле у пристани и в городке стало
скользко, мох наполнялся водой стволы сосен почернели со стороны моря. В
начале второй половины дня, сразу после полудня, дозорные вновь заметили
биармов. Отступив перед викингами, биармы вернулись почти сразу.
Показываясь на тех же местах они осторожно, чтобы не попасть в засаду,
пробирались в кустах к пристани, к драккарам. Ярл не оставил засады в
кустах.
Он решил повторить до мельчайших подробностей все, что было только
что проделано, и этим обмануть биармов. Вновь Оттар руководил
преследованием вдоль реки, а отряды Канута, Бранда и Лодина пытались
осуществить охват.
Ни один биарм не был отрезан и захвачен, хотя на этот раз три отряда
прошли лесом по знакомым местам и не дали себя отвлечь. Отряды заметили,
что биармы не только отступали перед ними, но и шли следом. Все викинги
были хорошо защищены доспехами, ни один не бросил щита. Потери
уменьшились, лишь четверо были убиты и один тяжело ранен в горло. Отряд
Канута нашел два трупа биармов, викинги принесли в доказательство кисти
правых рук. Лодин слышал стук бубнов сверху, биармы прятали своих
наблюдателей на высоких деревьях. В чаще было невозможно разобрать - где.
В последней части дня биармы предложили викингам и в третий раз ту же
игру. Очевидно, они ничего не боялись в своем лесу. И опять, изучая
биармов, ярл повторил те же приемы. Оттар не ждал, что биармы догадаются.
Но на этот раз он послал кормчего "Черной Акулы" Гатто с семьюдесятью
викингами вслед за первыми тремя отрядами. Пока те, без большой надежды на
успех, в третий раз проделают обходное движение, Гатто должен был
продвинуться глубже в лес и устроить засаду.
Гатто выполнил приказ, но вскоре был обнаружен. Засада сорвалась.
Вместо того чтобы дождаться биармов и захватить людей, ничего не ожидающих
после прохода первых трех отрядов, Гатто был вынужден надавить на биармов.
Они так же легко отступили перед отрядом кормчего "Черной Акулы", как
перед другими. Но, отходя, биармы затянули викингов Гатто в болото, через
которое они сами, конечно, знали проходы. А тяжело вооруженные викинги
завязли и не сумели помочь в охвате, который в третий раз ничего не дал
Оттару.
Приобретая опыт и изучив лес, отряды Канута, Бранда и Лодина потеряли
всего двух викингов. Но Гатто лишился десяти воинов, из которых пятеро
утонули в трясине. Биармы остались неуловимыми.
Викинги были раздражены. В открытом поле они могли истребить тысячи
биармов, без хвастовства. В лесах же не было противника для удара могучей
силой железного строя, в котором каждый знал свое место, строем,
ударявшим, как одна многопалая рука. Тот, кто безошибочно пускал стрелу с
качающегося на волне борта драккара, не умел целиться в лесу. Ветки
отклоняли стрелу, цеплялись за тетиву и закрывали цель. Стрела вонзалась
не в тело, а в ствол сосны или ели. Расстояние не определялось с нужной
точностью, противники появлялись и исчезали сразу в нескольких местах,
рассеивая внимание. В лесу терялась общая линия, свой казался чужим, один
мешал другому.
К концу дня биармы вынудили ярла ввести в бесплодную игру больше
трехсот викингов. За день было разбросано около двух тысяч стрел, а
собрано меньше тысячи. Биармы пользовались стрелами викингов, кричали
проклятия и угрожали местью Йомалы. Кто знал язык лапонов-гвеннов, понимал
брань биармов.
Леса берегов Вин-о могли так же гореть, как в земле фиордов, жарче
ячменной или овсяной соломы. Ярл зажег бы лес, но дожди повторялись и мхи
были насыщены водой. Пожар был возможен как помощник Оттара в такое
нечастое лето, когда стоит сушь и мох превращается в трут, почти пригодный
для огнива и кремня.
Оттар еще думал о толпе дикарей, делающей беспорядочные усилия. Быть
может, они сделают попытку отбить свой городок. Пусть, этим закончится их
сопротивление.
Летний день в устье Вин-о был не так длинен, как в Гологаланде, а
ночь - темнее. В мглистых сумерках, сгущенных туманом, охрана драккаров
заметила движение на реке выше пристани. Очертания были неопределенны, и
только вдруг вспыхнувший свет пожара открыл опасность. На пристань
надвигались шесть больших лодок, нагруженных сучьями и сеном выше носа
"Дракона" и охваченных жарким пламенем.
Наибольшая опасность грозила крайнему драккару - "Черной Акуле".
Викинги охраны в последнюю минуту успели поднять якоря. Вслед за ними
течение медленно понесло "Синюю Акулу", на которой обрубили якорные
канаты.
Плавучие костры подходили к пристани, и "Дракону" грозила
непосредственная опасность. "Орел" был причален сзади "Дракона", и лучший
драккар Нидароса не мог отойти, не навалившись на "Орла".
Викинги встретили пламя, ощетинившись веслами и абордажными баграми.
Если бы ярл не удвоил на ночь охрану, "Дракон" бы не спасся. Викингам
удалось удержать и оттолкнуть горящие лодки. Когда Оттар вскочил на борт,
"Орел" отходил, освобождая "Дракону" отступление, в котором уже не было
нужды.
Пламя попортило гордую голову "Дракона", его янтарные глаза лопнули,
выпали белые зубы из моржовых клыков. По правому борту драккара выступила
смола, но само дерево не пострадало.
Горящие лодки, ярко освещая темные берега реки, медленно удалялись к
морю, следуя за отливным течением полуночи. "Акулы" и "Орел" возвращались.
Огонь уничтожил канаты, связывавшие предательские лодки и они разделились.
Оттар был в ярости, он никогда не простит биармам покушения на его
драккары! Ярл строго судил себя. Увеличив на ночь охрану, он спас
драккары. Он поступил так, лишь следуя своему общему правилу быть всегда
зорким, всегда готовым ко всему. Но он не думал о подобной дерзкой попытке
биармов, нет, не думал. Случай, а не сознательное действие ярла спасло
"Дракона" и другие драккары. Оттар был унижен, создавалось какое-то
подобие равенства между ним и каким-либо биармом или хольмгардцем,
сумевшим придумать и осуществить нападение, не предвиденное им,
господином.
"Одно это - поражение, поражение, поражение", - повторял себе Оттар.
Нет, он никогда не признает равенства. Но холодный расчет свободного ярла,
короля моря, стремящегося к надежному пристанищу, сменялся ненавистью к