Страница:
Рабы-мулаты, тела которых лоснились от пота, как крупы лошадей, опустили носилки возле торговца. Человек подождал, пока слуги расстелют ковер, неспешно ступил на него.
Торговец взвился, принялся бегать вокруг знатного покупателя:
— Посмотри, какие рабы, ты нигде не найдешь таких рабов! Смотри, сколь крепок этот, он проживет долго. Он годится для самой тяжелой работы. Может быть, тебе, господин, нужна рабыня? У меня много рабынь. Вот славянка — сильная и выносливая. Она родит тебе сильных рабов. Вот ромейка, она искусна в любви, умеет танцевать и петь веселые песни. Нет, не хочешь? Может быть, тебе нужны умельцы? Вот этот раб знатно мнет кожи, делает сапоги и лошадиную сбрую. Этот, не смотри, что стар, умеет готовить такой кебаб, пальчики оближешь. Нет?! Аи, как я не догадался, наверное, господину нужен мальчик... — На жирном лице растеклась ухмылка.
Старик сделал останавливающий жест:
— Разве я должен слушать твою глупую болтовню? Разве ты не можешь подождать, пока я скажу слово?!
— Конечно, конечно, — стушевался торговец, — я запру сундук красноречия на замок молчания.
Старик подошел к рабам, стал придирчиво осматривать каждого.
— Мне нужен тот, кто сможет продавать товар и считать деньги. А у твоих рабов лица дикарей, они только и годны таскать вьюки.
Торговец запыхтел:
— Разве можно рабу доверить такое дело?
— Ты решил меня учить?! — Брови старика поползли вверх, он что-то крикнул, и несколько слуг тут же подскочили к торговцу, бросили его на колени.
Охранники только посмеивались. Была бы перед ними чернь, они бы проявили преданность, а связываться с влиятельным человеком... Нет, не будут они рисковать головой.
Умар смотрел, как унижают торговца, и ликовал. Так тебе и надо, поганая жаба! Раскрой еще зловонный рот, тебе кишки выпустят! Внезапно мелькнула мысль: «Если меня купит этот старик, не придется выполнять грязную работу».
— Я все умею, что ты сказал! Я был купцом, но все потерял.
Старик подошел к нему, долго смотрел в глаза, не говоря ни слова.
— Ты не лжешь. Я куплю тебя.
— Моя возлюбленная всегда помогала мне, — торопливо проговорил Умар, — если ты купишь и ее, ты будешь очень доволен.
Старик вновь пристально посмотрел ему в глаза, ничего не ответил. Так же молча отсчитал торговцу монеты.
Незаметно отстав от товарищей, арап увязался за знатным покупателем. Долго он шел по итильским улицам, не выпуская из вида носилки с балдахином.
Дорога привела парня в шумное стойбище. Повсюду возвышались шатры и кибитки, на небольшом лужку, что виднелся на окраине лагеря, паслись стреноженные кони, смуглая женщина кормила грудью младенца; поднимая клубы пыли, дрались пятеро мужиков, видно, не поделили что-то.
Сторожко озираясь, негр проследовал туда, куда понесли носилки со стариком. На плече у парня пристроился мешок с белым порошком — опиумом. Опиум он купил по дешевке в пути, в знойных и пыльных горах, где все склоны усыпаны алым маком. Тамошние жители прозябают в такой страшной нищете, что согласны менять опий на муку по весу. Арап сам решил продать дурманящий порошок, разве хуже парень из африканской глубинки, чем Абдульмухаймин? Ничем не хуже, лучше! Пусть спросят любую девушку в его деревне, кто самый сильный и быстрый, у кого самые крепкие зубы и самые курчавые волосы... Абдульмухаймин по сравнению с ним — искра по сравнению с пламенем, песчинка по сравнению с пустыней. Парень из африканской глубинки долго ждал своего часа, высматривал, кому бы продать товар. И вот счастье улыбнулось ему. Знатный старик наверняка даст хорошую цену.
За размышлениями арап не заметил, как был окружен добрым десятком молодок. Девки смеялись, призывно колыхали бедрами, запрокидывали голову, обнажая смуглую шею... Парень из африканской глубинки понимал по-арабски и по-тюркски — он много странствовал и выучил языки. Гордясь познаниями и от того раздуваясь, арап произнес:
— Чиво нала?
— Аи, молодой-красивый, — задушевным голосом принялась вещать девка, из пестрого одеяния которой выглядывала обнаженная грудь, — ждет тебя дальняя дорога, ждет тебя печаль, ждет тебя веселье... — Товарки зазвенели ожерельями из монет, принялись что-то бормотать. — Ой, как нехорошо, — зацокала девка, — ой, беду чую... Отвести беду можно. Дай погадаю, молодой-красивый, дай, всю правду скажу... Не пожалей денежку, позолоти ручку.
Сам не зная почему, парень из африканской глубинки достал из-за щеки монету и отдал молодке. Та ее схватила и спрятала в складках одеяния.
Что произошло потом, арап так и не понял. Девка что-то бормотала, сперва медленно, потом быстрее и быстрее. Звенели ожерелья. Смеялись товарки...
Когда арап очнулся, он был совершенно голый и без мешка. Светила луна. Где-то вдалеке выла собака.
— Я постигла многое, о учитель, — поклонилась девица, — мной овладела жажда обмана.
— Так, — сказал Вишвамитра.
— Я отняла все у доверчивого.
— Что отняла ты? — проговорил Вишвамитра.
— У него была монета и мешок.
— Где они, — спросил Вишвамитра.
— Я принесла все тебе, учитель. — И положила перед гуру и то и другое.
Вишвамитра развязал горловину мешка:
— Ты правильно сделала, что обобрала этого человека. То, что он нес нам, содержит в себе зло. Это дурман, которым опаивают животных, чтобы внушить им покорность. Но ведь мы не животные!
— О, мне подсказало сердце, что неспроста черный человек пришел к нам.
— Ты правильно все сделала, — пристально взглянул на девицу Вишвамитра, — но скажи, молилась ли ты Будде, чтобы обрести спокойствие, или же душа твоя по-прежнему жаждет обмана?
Девица потупилась.
— Иди на берег ручья, что течет недалеко от нашего стойбища, — велел Вишвамитра, — и слушай, что он тебе скажет. Ты просидишь на его берегу до утра и обретешь спокойствие.
Девица поклонилась и вышла из шатра.
Глава 2,
Глава 3,
Часть V
Глава 1,
Торговец взвился, принялся бегать вокруг знатного покупателя:
— Посмотри, какие рабы, ты нигде не найдешь таких рабов! Смотри, сколь крепок этот, он проживет долго. Он годится для самой тяжелой работы. Может быть, тебе, господин, нужна рабыня? У меня много рабынь. Вот славянка — сильная и выносливая. Она родит тебе сильных рабов. Вот ромейка, она искусна в любви, умеет танцевать и петь веселые песни. Нет, не хочешь? Может быть, тебе нужны умельцы? Вот этот раб знатно мнет кожи, делает сапоги и лошадиную сбрую. Этот, не смотри, что стар, умеет готовить такой кебаб, пальчики оближешь. Нет?! Аи, как я не догадался, наверное, господину нужен мальчик... — На жирном лице растеклась ухмылка.
Старик сделал останавливающий жест:
— Разве я должен слушать твою глупую болтовню? Разве ты не можешь подождать, пока я скажу слово?!
— Конечно, конечно, — стушевался торговец, — я запру сундук красноречия на замок молчания.
Старик подошел к рабам, стал придирчиво осматривать каждого.
— Мне нужен тот, кто сможет продавать товар и считать деньги. А у твоих рабов лица дикарей, они только и годны таскать вьюки.
Торговец запыхтел:
— Разве можно рабу доверить такое дело?
— Ты решил меня учить?! — Брови старика поползли вверх, он что-то крикнул, и несколько слуг тут же подскочили к торговцу, бросили его на колени.
Охранники только посмеивались. Была бы перед ними чернь, они бы проявили преданность, а связываться с влиятельным человеком... Нет, не будут они рисковать головой.
Умар смотрел, как унижают торговца, и ликовал. Так тебе и надо, поганая жаба! Раскрой еще зловонный рот, тебе кишки выпустят! Внезапно мелькнула мысль: «Если меня купит этот старик, не придется выполнять грязную работу».
— Я все умею, что ты сказал! Я был купцом, но все потерял.
Старик подошел к нему, долго смотрел в глаза, не говоря ни слова.
— Ты не лжешь. Я куплю тебя.
— Моя возлюбленная всегда помогала мне, — торопливо проговорил Умар, — если ты купишь и ее, ты будешь очень доволен.
Старик вновь пристально посмотрел ему в глаза, ничего не ответил. Так же молча отсчитал торговцу монеты.
* * *
Парень из африканской глубинки никому не говорил своего имени. Разве он глупый? У него в деревне никто не говорил настоящего имени даже близкому другу. Всякий знает: тот, кто владеет чужим именем, владеет душой. Скажи он Абдульмухаймину имя, тот наверняка поработит душу, ходи тогда с ним в походы «за так».Незаметно отстав от товарищей, арап увязался за знатным покупателем. Долго он шел по итильским улицам, не выпуская из вида носилки с балдахином.
Дорога привела парня в шумное стойбище. Повсюду возвышались шатры и кибитки, на небольшом лужку, что виднелся на окраине лагеря, паслись стреноженные кони, смуглая женщина кормила грудью младенца; поднимая клубы пыли, дрались пятеро мужиков, видно, не поделили что-то.
Сторожко озираясь, негр проследовал туда, куда понесли носилки со стариком. На плече у парня пристроился мешок с белым порошком — опиумом. Опиум он купил по дешевке в пути, в знойных и пыльных горах, где все склоны усыпаны алым маком. Тамошние жители прозябают в такой страшной нищете, что согласны менять опий на муку по весу. Арап сам решил продать дурманящий порошок, разве хуже парень из африканской глубинки, чем Абдульмухаймин? Ничем не хуже, лучше! Пусть спросят любую девушку в его деревне, кто самый сильный и быстрый, у кого самые крепкие зубы и самые курчавые волосы... Абдульмухаймин по сравнению с ним — искра по сравнению с пламенем, песчинка по сравнению с пустыней. Парень из африканской глубинки долго ждал своего часа, высматривал, кому бы продать товар. И вот счастье улыбнулось ему. Знатный старик наверняка даст хорошую цену.
За размышлениями арап не заметил, как был окружен добрым десятком молодок. Девки смеялись, призывно колыхали бедрами, запрокидывали голову, обнажая смуглую шею... Парень из африканской глубинки понимал по-арабски и по-тюркски — он много странствовал и выучил языки. Гордясь познаниями и от того раздуваясь, арап произнес:
— Чиво нала?
— Аи, молодой-красивый, — задушевным голосом принялась вещать девка, из пестрого одеяния которой выглядывала обнаженная грудь, — ждет тебя дальняя дорога, ждет тебя печаль, ждет тебя веселье... — Товарки зазвенели ожерельями из монет, принялись что-то бормотать. — Ой, как нехорошо, — зацокала девка, — ой, беду чую... Отвести беду можно. Дай погадаю, молодой-красивый, дай, всю правду скажу... Не пожалей денежку, позолоти ручку.
Сам не зная почему, парень из африканской глубинки достал из-за щеки монету и отдал молодке. Та ее схватила и спрятала в складках одеяния.
Что произошло потом, арап так и не понял. Девка что-то бормотала, сперва медленно, потом быстрее и быстрее. Звенели ожерелья. Смеялись товарки...
Когда арап очнулся, он был совершенно голый и без мешка. Светила луна. Где-то вдалеке выла собака.
* * *
В ту же ночь, когда парень из африканской глубинки отправился голым в лагерь бедуинов, виновница его бед вошла в шатер к Вишвамитре.— Я постигла многое, о учитель, — поклонилась девица, — мной овладела жажда обмана.
— Так, — сказал Вишвамитра.
— Я отняла все у доверчивого.
— Что отняла ты? — проговорил Вишвамитра.
— У него была монета и мешок.
— Где они, — спросил Вишвамитра.
— Я принесла все тебе, учитель. — И положила перед гуру и то и другое.
Вишвамитра развязал горловину мешка:
— Ты правильно сделала, что обобрала этого человека. То, что он нес нам, содержит в себе зло. Это дурман, которым опаивают животных, чтобы внушить им покорность. Но ведь мы не животные!
— О, мне подсказало сердце, что неспроста черный человек пришел к нам.
— Ты правильно все сделала, — пристально взглянул на девицу Вишвамитра, — но скажи, молилась ли ты Будде, чтобы обрести спокойствие, или же душа твоя по-прежнему жаждет обмана?
Девица потупилась.
— Иди на берег ручья, что течет недалеко от нашего стойбища, — велел Вишвамитра, — и слушай, что он тебе скажет. Ты просидишь на его берегу до утра и обретешь спокойствие.
Девица поклонилась и вышла из шатра.
Глава 2,
в которой рассказывается о спасителях Умара
Долго петляли плоты по притокам Днепра, несколько раз приходилось перетаскивать их волоком. Водный путь до великой реки Итиль оказался труден. Много времени прошло, прежде чем жители страны Синд поставили шатры на окраине столицы Каганата.
Вишвамитра предстал перед беком и сказал: «Мой народ вынужден скитаться, ибо велики наши прегрешения». И когда бек спросил: «Что же вы совершили?», Вишвамитра ответил: «Мой народ одолели хорезмийцы, и чтобы сохранить наши ничтожные жизни, мы передались богу Аллаху, но вскоре прозрели и вернулись к нашей истинной вере». И когда бек спросил: «Кто же ваш истинный бог?», Вишвамитра ответил: «Яхве. — И добавил: — Когда захватчики покинули пределы нашей страны, мне явился Яхве и приказал моему народу скитаться тысячу лет, чтобы искупить вероотступничество. Позволь нам, могущественный бек, ненадолго задержаться в твоей стране. Мы скоро уйдем, ибо нигде не можем стоять более пяти трав, такова воля Яхве». — «Что умеют делать твои люди?» — осведомился хазарин. «Все они умеют читать книгу человеческих судеб и петь песни, согревающие душу». И бек милостиво согласился: «Я желаю знать, что станет со мной и моими подданными, и я люблю хорошие песни». Все было так, как предсказывал Учитель из страны славян.
Долгое время племя Вишвамитры жило обособленно. В Итиль выбирался лишь Вишвамитра с невеликим эскортом. Ради престижа он завел четырех черных рабов, человек десять своих людей обрядил подороже — пусть будут слугами. А себя стал именовать Чавала-бай. Почти каждый день бек звал Вишвамитру к себе во дворец, и тот приходил. Женщины из его свиты гадали беку по руке, а мужчины и сам Вишвамитра пели задушевные песни. От песен веяло волей. В них пелось о любви и смерти и жизни горькой, как степная полынь. Бек не раз смахивал слезу, лез обниматься к Вишвамитре, сам наполнял кубок греческим вином, подносил ему.
Дождавшись, когда бек особенно расчувствуется, Вишвамитра поднимал руку, блистая перстнями, и женщины почтительно отходили от владетеля, а мужчины переставали петь.
Вишвамитра сам брал ладонь бека, внимательно разглядывал хитросплетение линий, качал головой, тяжко вздыхал, будто не решаясь поведать открывшееся. Бек тревожился, требовал правды. «Будет у тебя и горе, и счастье, — говорил Вишвамитра, — горе пройдет, счастье останется. Многие победы ты одержишь, но много крови воинов будет пролито». — «На то и воины, чтобы проливать их кровь». — «Видишь эту линию, это линия жизни. Видишь, она прямая, словно стрела, ты знаешь, великий бек, что это значит!» Бек пучил глаза, надувался, стараясь не показать свое невежество: «Знаю». — «Твоя воля поразит любого врага, как меткая стрела!»
Вишвамитра плел и плел паутину пророчеств вокруг бека. В словах Чавала-бая было много лести, это забавляло хазарина. Но шаманы, поклоняющиеся духам добра и зла, духам местностей и великому Тенгри, тоже не говорят правды, даже если знают. Они пытаются извлечь выгоду из своего ремесла. Так было всегда и так будет. И шаманы не поют таких песен, как Чавала-бай и его люди. У шаманов нет таких женщин...
Но волю Тенгри нельзя изменить. Судьбу же, написанную на ладони, можно! Лезвием клинка можно прочертить иные линии, надо только понимать тайные знаки. Если власть ускользает из рук, если нет удачи в битве, если любимый конь занедужил — можно все поправить. И бек внимал словам Вишвамитры, стараясь постичь знаки судьбы.
За свои предсказания Вишвамитра получал золотые и серебряные монеты. Бек не скупился.
Соплеменники, что преуспели в тюркском, шастали по Итилю, дергали за полы халатов прохожих, клянчили деньги, предлагая погадать или послушать жалостливую песню. Мужчины уводили коней, да так ловко, что ни разу не попались.
В аскетичных шатрах и кибитках стали появляться роскошные вещи: персидские ковры тонкой работы, дорогое оружие. Кое-кто обзавелся наложницей. Многие перестали довольствоваться простой пищей, покупали у торговцев изысканные лакомства, вместо речной воды пили вино или кумыс.
Вишвамитре это не нравилось. Уж слишком рьяно взялись постигать страсти, как бы во вкус не вошли. И решил: найдет человека, сведущего в торговом деле, и все монеты, что есть в таборе, пустит в оборот. Ему повезло, он нашел раба, который избавит соплеменников от бремени золота. Вишвамитра собирался закупить в Итиле товар и отправиться с караваном в степь. Но вышло иначе.
Работать их не заставляли. Напротив, слуга в тюрбане то и дело приносил яства, кувшины с вином. Абаль строго следила, чтобы Умар не пил. Украдкой выливала вино, отдавала слуге пустую посуду и благодарила за гостеприимство.
— Удача улыбнулась нам, — бормотал Умар, — смотри, мы живы и неразлучны.
Абаль ворчала:
— Неизвестно, что заставят нас делать, не забывай: волю у нас отняли.
Через несколько дней в палатку вошел старик, купивший их. Он сел на войлок, скрестив ноги, долго смотрел на Умара и Абаль.
— Верно ли все, что ты сказал тогда на базаре? — Старик, знавший множество языков, говорил на тюркском, говорил медленно, перебирая жемчужные четки. Умар, проведший много времени в Каганате, хорошо понимал этот язык.
— Я провел половину жизни в пути, я прошагал с караванами полсвета.
— Что ж, — задумчиво сказал старик, — ты купишь на итильском базаре кожи, изюма, фиников, благовоний, лекарственных растений, слоновой кости, корицы, китайского шелка — всего ценного, что имеется в этом великом городе. Всего, что можно выгодно продать. И поведешь караван в степи.
Умар с недоумением уставился на старца:
— Я могу купить, что ты сказал, достопочтенный, но продать мы ничего не сможем.
— Почему?
— Все, что ты желаешь приобрести, привозят купцы, — Умар запнулся, — такие же, каким был когда-то и я. Все это идет из Персии, страны Синд, Хорезма. Если мы купим у купцов то, что ты хочешь, по их цене, то для того, чтобы извлечь выгоду, должны будем продавать много дороже. Ио разве кто-то купит у нас, когда то же самое можно купить у них?
— Ты и впрямь опытен.
— Снарядить караван стоит больших денег, — продолжал Умар, — нужно нанимать охрану, приобретать вьючных животных. Придется купить рабов-погонщиков, придется платить проводникам. В дороге подстерегает множество опасностей...
— Мой муж говорит правду, — встряла Абаль, — но он не говорит, что ты можешь извлечь большую выгоду, не покупая товаров, не снаряжая каравана.
Умар хотел шикнуть на Абаль, чтобы не влезала в мужской разговор, но, заметив, как та зыркнула на него, решил поостеречься. Его Абаль не робкого десятка, что не по ней, может и в глаз кулаком...
— Мой муж, наследник омейадского престола, — гордо сказала Абаль, — просил великого бека Обадию помочь ему вернуть престол халифата. Бек согласился дать Умару войско, но за свою помощь требует пять боевых слонов. Бек сказал, что щедро наградит Умара, если он исполнит повеление. Умар же осыплет милостями того, кто приведет этих дивных животных. Разве в твоей стране нет этих дивных животных? Приведи десять слонов — и мой муж отдаст тебе награду, что предназначена ему. А когда станет халифом, ты и твой народ ни в чем не будете нуждаться. — Абаль строго взглянула на мужа. — Верно я говорю, мой любимый супруг?
— Угу.
Вишвамитра перестал перебирать четки:
— О женщина, не знаю, демоны добра или зла послали тебя, но они добились желаемого. Ты заронила в мою душу сомнение, не сделать ли то, о чем говоришь. Я буду думать.
Старик поднялся и вышел из палатки.
— Ну, что ты наделала, — опечалился Умар, — зачем предложила ему невыполнимое? Теперь на меня точно наденут колодку, а ты пойдешь в гарем этого старца.
— Эх, мой глупый муженек, — вздохнула Абаль, — вечно ты всего боишься. Страх давит на твои плечи хуже всякой колодки. Ты сетуешь на судьбу, словно женщина. И зачем я спасла тебя? В гареме мне было бы лучше, чем с тобой. А для тебя любое ярмо легче, чем страх ожидания.
Вишвамитра предстал перед беком и сказал: «Мой народ вынужден скитаться, ибо велики наши прегрешения». И когда бек спросил: «Что же вы совершили?», Вишвамитра ответил: «Мой народ одолели хорезмийцы, и чтобы сохранить наши ничтожные жизни, мы передались богу Аллаху, но вскоре прозрели и вернулись к нашей истинной вере». И когда бек спросил: «Кто же ваш истинный бог?», Вишвамитра ответил: «Яхве. — И добавил: — Когда захватчики покинули пределы нашей страны, мне явился Яхве и приказал моему народу скитаться тысячу лет, чтобы искупить вероотступничество. Позволь нам, могущественный бек, ненадолго задержаться в твоей стране. Мы скоро уйдем, ибо нигде не можем стоять более пяти трав, такова воля Яхве». — «Что умеют делать твои люди?» — осведомился хазарин. «Все они умеют читать книгу человеческих судеб и петь песни, согревающие душу». И бек милостиво согласился: «Я желаю знать, что станет со мной и моими подданными, и я люблю хорошие песни». Все было так, как предсказывал Учитель из страны славян.
Долгое время племя Вишвамитры жило обособленно. В Итиль выбирался лишь Вишвамитра с невеликим эскортом. Ради престижа он завел четырех черных рабов, человек десять своих людей обрядил подороже — пусть будут слугами. А себя стал именовать Чавала-бай. Почти каждый день бек звал Вишвамитру к себе во дворец, и тот приходил. Женщины из его свиты гадали беку по руке, а мужчины и сам Вишвамитра пели задушевные песни. От песен веяло волей. В них пелось о любви и смерти и жизни горькой, как степная полынь. Бек не раз смахивал слезу, лез обниматься к Вишвамитре, сам наполнял кубок греческим вином, подносил ему.
Дождавшись, когда бек особенно расчувствуется, Вишвамитра поднимал руку, блистая перстнями, и женщины почтительно отходили от владетеля, а мужчины переставали петь.
Вишвамитра сам брал ладонь бека, внимательно разглядывал хитросплетение линий, качал головой, тяжко вздыхал, будто не решаясь поведать открывшееся. Бек тревожился, требовал правды. «Будет у тебя и горе, и счастье, — говорил Вишвамитра, — горе пройдет, счастье останется. Многие победы ты одержишь, но много крови воинов будет пролито». — «На то и воины, чтобы проливать их кровь». — «Видишь эту линию, это линия жизни. Видишь, она прямая, словно стрела, ты знаешь, великий бек, что это значит!» Бек пучил глаза, надувался, стараясь не показать свое невежество: «Знаю». — «Твоя воля поразит любого врага, как меткая стрела!»
Вишвамитра плел и плел паутину пророчеств вокруг бека. В словах Чавала-бая было много лести, это забавляло хазарина. Но шаманы, поклоняющиеся духам добра и зла, духам местностей и великому Тенгри, тоже не говорят правды, даже если знают. Они пытаются извлечь выгоду из своего ремесла. Так было всегда и так будет. И шаманы не поют таких песен, как Чавала-бай и его люди. У шаманов нет таких женщин...
Но волю Тенгри нельзя изменить. Судьбу же, написанную на ладони, можно! Лезвием клинка можно прочертить иные линии, надо только понимать тайные знаки. Если власть ускользает из рук, если нет удачи в битве, если любимый конь занедужил — можно все поправить. И бек внимал словам Вишвамитры, стараясь постичь знаки судьбы.
За свои предсказания Вишвамитра получал золотые и серебряные монеты. Бек не скупился.
Соплеменники, что преуспели в тюркском, шастали по Итилю, дергали за полы халатов прохожих, клянчили деньги, предлагая погадать или послушать жалостливую песню. Мужчины уводили коней, да так ловко, что ни разу не попались.
В аскетичных шатрах и кибитках стали появляться роскошные вещи: персидские ковры тонкой работы, дорогое оружие. Кое-кто обзавелся наложницей. Многие перестали довольствоваться простой пищей, покупали у торговцев изысканные лакомства, вместо речной воды пили вино или кумыс.
Вишвамитре это не нравилось. Уж слишком рьяно взялись постигать страсти, как бы во вкус не вошли. И решил: найдет человека, сведущего в торговом деле, и все монеты, что есть в таборе, пустит в оборот. Ему повезло, он нашел раба, который избавит соплеменников от бремени золота. Вишвамитра собирался закупить в Итиле товар и отправиться с караваном в степь. Но вышло иначе.
* * *
Умара и Абаль поселили в просторной палатке, кормили досыта. Они могли бы без труда бежать. Только куда? С одной стороны бек, с другой — бедуины. Будто два берега несущегося со скалы потока. Попадешь в него, разве спасет тебя берег? Расшибешь голову, и будет швырять тебя, мертвого, с камня на камень!Работать их не заставляли. Напротив, слуга в тюрбане то и дело приносил яства, кувшины с вином. Абаль строго следила, чтобы Умар не пил. Украдкой выливала вино, отдавала слуге пустую посуду и благодарила за гостеприимство.
— Удача улыбнулась нам, — бормотал Умар, — смотри, мы живы и неразлучны.
Абаль ворчала:
— Неизвестно, что заставят нас делать, не забывай: волю у нас отняли.
Через несколько дней в палатку вошел старик, купивший их. Он сел на войлок, скрестив ноги, долго смотрел на Умара и Абаль.
— Верно ли все, что ты сказал тогда на базаре? — Старик, знавший множество языков, говорил на тюркском, говорил медленно, перебирая жемчужные четки. Умар, проведший много времени в Каганате, хорошо понимал этот язык.
— Я провел половину жизни в пути, я прошагал с караванами полсвета.
— Что ж, — задумчиво сказал старик, — ты купишь на итильском базаре кожи, изюма, фиников, благовоний, лекарственных растений, слоновой кости, корицы, китайского шелка — всего ценного, что имеется в этом великом городе. Всего, что можно выгодно продать. И поведешь караван в степи.
Умар с недоумением уставился на старца:
— Я могу купить, что ты сказал, достопочтенный, но продать мы ничего не сможем.
— Почему?
— Все, что ты желаешь приобрести, привозят купцы, — Умар запнулся, — такие же, каким был когда-то и я. Все это идет из Персии, страны Синд, Хорезма. Если мы купим у купцов то, что ты хочешь, по их цене, то для того, чтобы извлечь выгоду, должны будем продавать много дороже. Ио разве кто-то купит у нас, когда то же самое можно купить у них?
— Ты и впрямь опытен.
— Снарядить караван стоит больших денег, — продолжал Умар, — нужно нанимать охрану, приобретать вьючных животных. Придется купить рабов-погонщиков, придется платить проводникам. В дороге подстерегает множество опасностей...
— Мой муж говорит правду, — встряла Абаль, — но он не говорит, что ты можешь извлечь большую выгоду, не покупая товаров, не снаряжая каравана.
Умар хотел шикнуть на Абаль, чтобы не влезала в мужской разговор, но, заметив, как та зыркнула на него, решил поостеречься. Его Абаль не робкого десятка, что не по ней, может и в глаз кулаком...
— Мой муж, наследник омейадского престола, — гордо сказала Абаль, — просил великого бека Обадию помочь ему вернуть престол халифата. Бек согласился дать Умару войско, но за свою помощь требует пять боевых слонов. Бек сказал, что щедро наградит Умара, если он исполнит повеление. Умар же осыплет милостями того, кто приведет этих дивных животных. Разве в твоей стране нет этих дивных животных? Приведи десять слонов — и мой муж отдаст тебе награду, что предназначена ему. А когда станет халифом, ты и твой народ ни в чем не будете нуждаться. — Абаль строго взглянула на мужа. — Верно я говорю, мой любимый супруг?
— Угу.
Вишвамитра перестал перебирать четки:
— О женщина, не знаю, демоны добра или зла послали тебя, но они добились желаемого. Ты заронила в мою душу сомнение, не сделать ли то, о чем говоришь. Я буду думать.
Старик поднялся и вышел из палатки.
— Ну, что ты наделала, — опечалился Умар, — зачем предложила ему невыполнимое? Теперь на меня точно наденут колодку, а ты пойдешь в гарем этого старца.
— Эх, мой глупый муженек, — вздохнула Абаль, — вечно ты всего боишься. Страх давит на твои плечи хуже всякой колодки. Ты сетуешь на судьбу, словно женщина. И зачем я спасла тебя? В гареме мне было бы лучше, чем с тобой. А для тебя любое ярмо легче, чем страх ожидания.
Глава 3,
в которой Вишвамитра принимает решение
Вишвамитра думал. Думал весь оставшийся день, ночь и следующий день. То, что сказала эта женщина, растревожило его. Молодость проплывала перед ним. Он видел хижину посреди джунглей, ручных попугаев, прихорашивающихся на изгороди, обезьян, раскачивающихся на лианах, швыряющих в него — тогда несмышленого малыша — кокосами и палками, верещащих, словно лесные духи. Отец отгонял бестий громким окриком, но те возвращались вновь и вновь. Вишвамитра помнил, как в бесконечной листве тонуло ярко-красное солнце, помнил ночи, источающие мириады запахов, рычащие, воющие, ухающие, стонущие... Он помнил нескончаемые дожди. И как пах лес во время дождя. И как казалось, что потоки воды смоют хижину.
Его отец ведал язык зверей и птиц и был великим охотником. Он же, Вишвамитра, рос в окружении деревьев и зверей. Однажды отец ушел в джунгли. Минул день, минул второй, ветрами пролетела осень над верхушками деревьев, зарядили дожди... Отец так и не вернулся. Духи леса забрали его... Сколько ему было? Тридцать? Сорок? Вишвамитра и себя-то плохо помнил, что говорить об отце.
Они жили вдвоем. Мать умерла, кажется, от какой-то болезни. Как он выжил? Вишвамитра смутно помнил, как скитался в джунглях. Его вырастили джунгли. Прибился к волчьей стае? Возможно ли?! Помнил пантеру, возившую его на спине. Или это ему приснилось? Помнил разрушенный, переплетенный лианами город, кишащий змеями. Что это? Майа — вселенский морок, в котором живет каждое существо? Или просто сон? Стоит открыть глаза — и ты вернешься к себе, сидящему на берегу лесного ручья. Останется лишь подняться с колен и вернуться в хижину, чтобы следующим утром вновь погрузиться в созерцание бытия...
Металась душа Вишвамитры. Рвалась в джунгли. Снова вдохнуть запах трав. Воздух... словно тонешь в нем. Кричит лес. Жизнь, смерть — круговорот вселенной. Кто он, чтобы противиться этому?
Приемная мать как-то в сердцах сказала, что нашла его в логове тигра. Он был уже юноша...
Вспомнил Вишвамитра, как они с отцом во главе нескольких десятков охотников ловили слонов для персидского владыки. Персидский шах послал в страну Синд своих слуг, чтобы те привели боевых слонов. И слуги исполнили повеление. Они наняли охотников, платили за каждого слона золотом. Каждый, кто был тогда с Вишвамитрой, сделался богат и знатен. Но лишь Вишвамитра понял, что богатство не в золоте, а в знании. Лишь Вишвамитра встал на путь, ведущий к прозрению.
Что это были за облавы! Казалось, джунгли восстанут и покарают охотников за их дерзость. Верещали макаки, волки то и дело подходили к стоянкам охотников. Вишвамитра помнил, как в ночи горели волчьи глаза — угольки, парящие во тьме. Несколько раз на охотников нападали тигры. Вишвамитра отгонял их, рыча, как рычат эти большие полосатые кошки, когда кто-то из собратьев покушается на добычу. Тигры думали, что охотников уже разодрали, и убирались восвояси.
Для того чтобы приручить слона, требуются годы. Берут несмышленого детеныша, и человек становится ему вместо матери. По прошествии нескольких лет слон слушает этого человека, к другим же людям относится с настороженностью. Поэтому погонщиком боевого слона чаще всего становится тот, кто его воспитал.
Однако Вишвамитра знал тайну зверей. Вишвамитра сделался великим охотником. Он мог подчинить взрослого слона.
Вишвамитра слышал их мысли. Они думают не так, как люди. Слоны, как и другие звери, думают не головой — брюхом, сердцем, селезенкой, ногами, шеей... Когда слон озлоблен, у него горит брюхо и бешено колотится сердце, когда мирно пасется — ноги будто каменные столбы. При опасности болит шея, потому что слон опускает голову, направляя бивни на врага, который много ниже его. Если слон смертельно ранен, душа его пребывает в селезенке, а когда желает самку, душа рвется через хобот вместе с трубным звуком.
Вишвамитра выслеживал одиноких слонов и давал знак охотникам. Те закидывали слона дротиками, смазанными сонным зельем, опутывали крепкими сетями, сплетенными из лиан. В тот момент, когда слон открывал глаза, Вишвамитра вливал ему в глотку дурманящий отвар (главным компонентом которого был опиум) и произносил мантру подчинения, протяжную и тонкую, как писк комара — жалящего демона, который крапивил кожу в стране славян. Эту мантру знают лишь истинно великие охотники — они могут не только убивать животных, но и подчинять своей воле. После этого слон подчинялся тому, кто давал ему дурманящее зелье.
Слоны по своей природе добродушны, но им предстояло стать воинами. И Вишвамитра делал из гигантов свирепых хищников. Он день за днем, пока не отдавал покупателям, опаивал животных зельем и пробуждал в них жажду крови. Великий охотник заставлял слонов бросаться на буйволов и тигров, которых специально запускали в загон, где содержались гиганты. Слоны протыкали жертву бивнями и, растоптав, отправляли кровавую кашу в рот. Подопечные Вишвамитры не брезговали и человечиной. По этой причине слоновщики, ухаживающие за гигантами, менялись довольно часто... Вишвамитра не корил себя. Такая уж у них карма!
Слоны высоко ценились за свирепость и всеядность. До Вишвамитры доходили слухи, что персы, покупавшие гигантов, кормят слонов не только сеном и овощами, но и пленными, добытыми в походах. Многие охотники упрекали Вишвамитру в бессердечии: зачем он превращает слонов в людоедов. Но гуру лишь улыбался в ответ. Не он убивал пленных и даже не персы, а КАРМА. Кому суждено быть съеденным слоном, того не загрызет тигр.
Мало-помалу воспоминания отпускали. Молодость, полная тревог, необузданная, улетучивалась в прошлое. Вишвамитра открыл глаза. Он все так же сидел в шатре. Огонь погас, и камни очага простыли. Снаружи раздавались песни и смех. В дымовое отверстие заглядывало солнце.
Вишвамитра поднялся, вышел из шатра и направился к ручью, который журчал недалеко от стойбища. Внутри у Вишвамитры царила пустота, и, кажется, никто не заметил, как он прошел через табор.
Вишвамитра опустился на берегу, прислушался к звону насекомых... И погрузился в созерцание. На сей раз он созерцал не прошлое — будущее. Вишвамитра желал узнать дорогу, по которой надлежит идти его племени в страну персов, чтобы... добыть боевых слонов.
Ведь всем известно, что боевые слоны стоят на границах Персии. И всем известно, что всему есть своя цена. И тем слонам...
А в страну Синд племя не пойдет. Хлопотно. Да и охотников, умеющих ловить слонов, уж не собрать. Минули времена, изменились люди. А с воинами-персами Вишвамитра договорится, ведь с помощью чернобородого учителя Вишвамитра постиг высокое искусство обмана!
— Ко мне пришел твой слуга, он говорит, что в его жилах течет высокородная кровь халифов.
— У меня был этот человек, — важно ответствовал хазарин.
— Я прочитал по его руке, что все сказанное им правда. Он наказал мне отправиться в страну персов, там у него много друзей, и привести тебе десять боевых слонов. Я принял его, как своего владыку, и повинуюсь его воле.
Бек удивленно взглянул на гуру:
— Слышали мы, что Умар был куплен тобой на невольничьем рынке.
— Его заключили в колодку враги! — возмущенно воскликнул Вишвамитра. — У правителей всегда много врагов. А Умар к тому же правитель в изгнании. Я видел его ладонь, и линии сказали, что этого человека не оставит удача. Я гадал на внутренностях черного барана, и они сказали, что он добьется, чего желает. Я вопрошал духов земли и духов неба, и они ответили, что я должен выполнить все, что скажет халиф Умар.
— Что ж, — сказал бек, — я не стану тебе мешать.
— Знаю, о достойнейший из достойных, заботясь о халифе Умаре, ты приставил к нему своих лучших воинов, которые не сводят с него глаз и следуют за ним по пятам, оберегая от недругов.
Бек усмехнулся:
— У твоих смуглолицых слуг слишком длинные языки и слишком большие уши... Тот, у кого такие слуги, нечасто умирает своей смертью.
Вишвамитра пропустил угрозу:
— О сын неба, в моем племени халифу Умару и его верной жене не будет угрожать опасность. Нет нужды тратить силы твоих воинов. Без него мы не сможем привести боевых слонов, ведь только Умар знает дорогу.
Когда Вишвамитра сказал это, к беку наклонился его верный слуга одноглазый Силкер-тархан и что-то прошептал на ухо. Лицо бека на миг озарилось улыбкой.
— Пусть идет, я не буду его держать. Но знай, предводитель неведомого народа, твоя смерть всегда у тебя за спиной. Ступай!
Вишвамитра с достоинством поклонился и вышел из дворца.
Вскоре он собрал племя и сказал:
— Время праздности закончилось, наступило время деяний. Мы отправляемся в путь.
И табор погрузился на плоты и отправился вниз по Итилю туда, где плещутся волны Гелянского моря.
Его отец ведал язык зверей и птиц и был великим охотником. Он же, Вишвамитра, рос в окружении деревьев и зверей. Однажды отец ушел в джунгли. Минул день, минул второй, ветрами пролетела осень над верхушками деревьев, зарядили дожди... Отец так и не вернулся. Духи леса забрали его... Сколько ему было? Тридцать? Сорок? Вишвамитра и себя-то плохо помнил, что говорить об отце.
Они жили вдвоем. Мать умерла, кажется, от какой-то болезни. Как он выжил? Вишвамитра смутно помнил, как скитался в джунглях. Его вырастили джунгли. Прибился к волчьей стае? Возможно ли?! Помнил пантеру, возившую его на спине. Или это ему приснилось? Помнил разрушенный, переплетенный лианами город, кишащий змеями. Что это? Майа — вселенский морок, в котором живет каждое существо? Или просто сон? Стоит открыть глаза — и ты вернешься к себе, сидящему на берегу лесного ручья. Останется лишь подняться с колен и вернуться в хижину, чтобы следующим утром вновь погрузиться в созерцание бытия...
Металась душа Вишвамитры. Рвалась в джунгли. Снова вдохнуть запах трав. Воздух... словно тонешь в нем. Кричит лес. Жизнь, смерть — круговорот вселенной. Кто он, чтобы противиться этому?
Приемная мать как-то в сердцах сказала, что нашла его в логове тигра. Он был уже юноша...
Вспомнил Вишвамитра, как они с отцом во главе нескольких десятков охотников ловили слонов для персидского владыки. Персидский шах послал в страну Синд своих слуг, чтобы те привели боевых слонов. И слуги исполнили повеление. Они наняли охотников, платили за каждого слона золотом. Каждый, кто был тогда с Вишвамитрой, сделался богат и знатен. Но лишь Вишвамитра понял, что богатство не в золоте, а в знании. Лишь Вишвамитра встал на путь, ведущий к прозрению.
Что это были за облавы! Казалось, джунгли восстанут и покарают охотников за их дерзость. Верещали макаки, волки то и дело подходили к стоянкам охотников. Вишвамитра помнил, как в ночи горели волчьи глаза — угольки, парящие во тьме. Несколько раз на охотников нападали тигры. Вишвамитра отгонял их, рыча, как рычат эти большие полосатые кошки, когда кто-то из собратьев покушается на добычу. Тигры думали, что охотников уже разодрали, и убирались восвояси.
Для того чтобы приручить слона, требуются годы. Берут несмышленого детеныша, и человек становится ему вместо матери. По прошествии нескольких лет слон слушает этого человека, к другим же людям относится с настороженностью. Поэтому погонщиком боевого слона чаще всего становится тот, кто его воспитал.
Однако Вишвамитра знал тайну зверей. Вишвамитра сделался великим охотником. Он мог подчинить взрослого слона.
Вишвамитра слышал их мысли. Они думают не так, как люди. Слоны, как и другие звери, думают не головой — брюхом, сердцем, селезенкой, ногами, шеей... Когда слон озлоблен, у него горит брюхо и бешено колотится сердце, когда мирно пасется — ноги будто каменные столбы. При опасности болит шея, потому что слон опускает голову, направляя бивни на врага, который много ниже его. Если слон смертельно ранен, душа его пребывает в селезенке, а когда желает самку, душа рвется через хобот вместе с трубным звуком.
Вишвамитра выслеживал одиноких слонов и давал знак охотникам. Те закидывали слона дротиками, смазанными сонным зельем, опутывали крепкими сетями, сплетенными из лиан. В тот момент, когда слон открывал глаза, Вишвамитра вливал ему в глотку дурманящий отвар (главным компонентом которого был опиум) и произносил мантру подчинения, протяжную и тонкую, как писк комара — жалящего демона, который крапивил кожу в стране славян. Эту мантру знают лишь истинно великие охотники — они могут не только убивать животных, но и подчинять своей воле. После этого слон подчинялся тому, кто давал ему дурманящее зелье.
Слоны по своей природе добродушны, но им предстояло стать воинами. И Вишвамитра делал из гигантов свирепых хищников. Он день за днем, пока не отдавал покупателям, опаивал животных зельем и пробуждал в них жажду крови. Великий охотник заставлял слонов бросаться на буйволов и тигров, которых специально запускали в загон, где содержались гиганты. Слоны протыкали жертву бивнями и, растоптав, отправляли кровавую кашу в рот. Подопечные Вишвамитры не брезговали и человечиной. По этой причине слоновщики, ухаживающие за гигантами, менялись довольно часто... Вишвамитра не корил себя. Такая уж у них карма!
Слоны высоко ценились за свирепость и всеядность. До Вишвамитры доходили слухи, что персы, покупавшие гигантов, кормят слонов не только сеном и овощами, но и пленными, добытыми в походах. Многие охотники упрекали Вишвамитру в бессердечии: зачем он превращает слонов в людоедов. Но гуру лишь улыбался в ответ. Не он убивал пленных и даже не персы, а КАРМА. Кому суждено быть съеденным слоном, того не загрызет тигр.
Мало-помалу воспоминания отпускали. Молодость, полная тревог, необузданная, улетучивалась в прошлое. Вишвамитра открыл глаза. Он все так же сидел в шатре. Огонь погас, и камни очага простыли. Снаружи раздавались песни и смех. В дымовое отверстие заглядывало солнце.
Вишвамитра поднялся, вышел из шатра и направился к ручью, который журчал недалеко от стойбища. Внутри у Вишвамитры царила пустота, и, кажется, никто не заметил, как он прошел через табор.
Вишвамитра опустился на берегу, прислушался к звону насекомых... И погрузился в созерцание. На сей раз он созерцал не прошлое — будущее. Вишвамитра желал узнать дорогу, по которой надлежит идти его племени в страну персов, чтобы... добыть боевых слонов.
Ведь всем известно, что боевые слоны стоят на границах Персии. И всем известно, что всему есть своя цена. И тем слонам...
А в страну Синд племя не пойдет. Хлопотно. Да и охотников, умеющих ловить слонов, уж не собрать. Минули времена, изменились люди. А с воинами-персами Вишвамитра договорится, ведь с помощью чернобородого учителя Вишвамитра постиг высокое искусство обмана!
* * *
Вскоре Вишвамитра пришел к беку и сказал то, чему научил его новый раб, вернее, возлюбленная нового раба. Вишвамитра сказал:— Ко мне пришел твой слуга, он говорит, что в его жилах течет высокородная кровь халифов.
— У меня был этот человек, — важно ответствовал хазарин.
— Я прочитал по его руке, что все сказанное им правда. Он наказал мне отправиться в страну персов, там у него много друзей, и привести тебе десять боевых слонов. Я принял его, как своего владыку, и повинуюсь его воле.
Бек удивленно взглянул на гуру:
— Слышали мы, что Умар был куплен тобой на невольничьем рынке.
— Его заключили в колодку враги! — возмущенно воскликнул Вишвамитра. — У правителей всегда много врагов. А Умар к тому же правитель в изгнании. Я видел его ладонь, и линии сказали, что этого человека не оставит удача. Я гадал на внутренностях черного барана, и они сказали, что он добьется, чего желает. Я вопрошал духов земли и духов неба, и они ответили, что я должен выполнить все, что скажет халиф Умар.
— Что ж, — сказал бек, — я не стану тебе мешать.
— Знаю, о достойнейший из достойных, заботясь о халифе Умаре, ты приставил к нему своих лучших воинов, которые не сводят с него глаз и следуют за ним по пятам, оберегая от недругов.
Бек усмехнулся:
— У твоих смуглолицых слуг слишком длинные языки и слишком большие уши... Тот, у кого такие слуги, нечасто умирает своей смертью.
Вишвамитра пропустил угрозу:
— О сын неба, в моем племени халифу Умару и его верной жене не будет угрожать опасность. Нет нужды тратить силы твоих воинов. Без него мы не сможем привести боевых слонов, ведь только Умар знает дорогу.
Когда Вишвамитра сказал это, к беку наклонился его верный слуга одноглазый Силкер-тархан и что-то прошептал на ухо. Лицо бека на миг озарилось улыбкой.
— Пусть идет, я не буду его держать. Но знай, предводитель неведомого народа, твоя смерть всегда у тебя за спиной. Ступай!
Вишвамитра с достоинством поклонился и вышел из дворца.
Вскоре он собрал племя и сказал:
— Время праздности закончилось, наступило время деяний. Мы отправляемся в путь.
И табор погрузился на плоты и отправился вниз по Итилю туда, где плещутся волны Гелянского моря.
Часть V
ТРЕВОЖНАЯ ЗИМА
Глава 1,
в которой Степана, Алатора и Гридю берут в плен
Зима Года Смуты. Куяб и Полянские земли
— Где это видано, чтобы колдуны друг с другом якшались, — ворчал Алатор, покачиваясь в седле. — Ладно бы напасть какая свалилась общая, вроде мора или недорода, тогда еще куда ни шло. Но сейчас-то на кой ляд им с тобой разговоры разговаривать. Сам рассуди: Истома из Куяба ушел, Любомира старейшины родов Полянских в вожди воинские определили, а тот враз полюдье отменил — живи да радуйся. Оно, конечно, хазары вроде наведаться должны. Так то ж слухи...
— Не слухи, а разведданные, — бурчал Степан.
— Вот все у тебя не как у людей — и словечки-то заковыристые говоришь, будто срамно ругаешься... Бабий треп — все твои разведданные. А стало быть, може, и пронесет.
— А коли не пронесет?
— Ну и чего? Колдуны, что ли, встанут за Полянщину, коли хазары попрут? Может, порчу на войско ихнее напустят? — Алаторов скакун прянул ушами и фыркнул. — Вон конька даже насмешил.
Гридя, доселе державший язык за зубами, подал голос:
— Зря ты, порча — дело велико-о-е. Вот был у нас в Дубровке мужичок один, так помер от сглазу-то. А то еще говорят...
— Где это видано, чтобы колдуны друг с другом якшались, — ворчал Алатор, покачиваясь в седле. — Ладно бы напасть какая свалилась общая, вроде мора или недорода, тогда еще куда ни шло. Но сейчас-то на кой ляд им с тобой разговоры разговаривать. Сам рассуди: Истома из Куяба ушел, Любомира старейшины родов Полянских в вожди воинские определили, а тот враз полюдье отменил — живи да радуйся. Оно, конечно, хазары вроде наведаться должны. Так то ж слухи...
— Не слухи, а разведданные, — бурчал Степан.
— Вот все у тебя не как у людей — и словечки-то заковыристые говоришь, будто срамно ругаешься... Бабий треп — все твои разведданные. А стало быть, може, и пронесет.
— А коли не пронесет?
— Ну и чего? Колдуны, что ли, встанут за Полянщину, коли хазары попрут? Может, порчу на войско ихнее напустят? — Алаторов скакун прянул ушами и фыркнул. — Вон конька даже насмешил.
Гридя, доселе державший язык за зубами, подал голос:
— Зря ты, порча — дело велико-о-е. Вот был у нас в Дубровке мужичок один, так помер от сглазу-то. А то еще говорят...