Карр Филиппа. Голос призрака

   Нам хорошо здесь.
   Дверь закрылась за ним.
   — Как хорошо иметь отдельный кабинет! Обычно здесь много народу. Видишь, насколько мудр я был, придя сюда.
   — Они очень приятные… хозяин и хозяйка.
   — Они хорошая, трудолюбивая пара.
   — И как часто ты бываешь здесь?
   — Частенько. Они хорошо меня знают. Но, уверяю тебя, что я в хороших отношениях со многими хозяевами гостиниц и таверн.
   — О, — сказала я, — это и есть секретная работа… Тебе хочется побольше об этом узнать, не так ли, малышка Клодина?
   — Меня интересует все.
   — Да, ты права. Люди часто бывают в тавернах. Они много пьют, разговаривают. Ты понимаешь?
   — Понимаю. Ты очень загадочный человек.
   — Это и делает меня таким привлекательным.
   — Для людей, подобных Матти, для которых ты знаешь, как правильно смешивать флирт и обходительность.
   — О, ты любишь смеси?
   — Конечно же.
   — Матти любит это.
   — Уверена. Благородный джентльмен… один из тех, кто оставляет деньги в гостинице мужа. Конечно же, ей это нравится.
   — Ты должна была заметить, что тут совсем не так.
   — Абсолютно. Ты обещал забыть все это, вести себя так, как это принято в любом обществе.
   — Не помню точно, что я говорил, но я обещал показать тебе нового Джонатана, человека чести.
   — Думаю, что тебе будет трудно убедить меня.
   — Однако до конца дня тебе придется изменить свое мнение обо мне. Я знаю, что ты любишь меня… в некотором смысле. Это правда, что я нарушаю нормы поведения, которые тебя приучили соблюдать. Поверь мне, это главным образом зависит от того, как трактовать правила.
   — Уверена, хорошее и плохое понимаются одинаково всеми.
   — Это поверхностный взгляд, дорогая Клодина. Есть только понятия хорошего и плохого. И это зависит лишь от точки зрения.
   — У тебя есть талант рассказывать о чем-либо, пытаясь гипнотизировать слушателей, так что спустя некоторое время они начинают сомневаться, что черное действительно черное, а белое — белое.
   — Правда?
   Тогда это еще один мой талант. Не забавно ли… ты и я здесь вместе, разговариваем, просто беседуем. Ты почти никогда не говорила со мной так долго.
   — Мы договорились не возвращаться к этому.
   — Ты первая начала этот разговор.
   — Как часто ты бываешь здесь… по своим делам?
   — Скажем, раз в месяц, — ответил он.
   — И обязанность Матти и Томаса — следить за посетителями? Они слушают их разговоры и докладывают о том, что интересует тебя.
   — Не заходи так далеко.
   — Секретные темы… Думаю, что знаю, чем ты занимаешься.
   — Ты беспокоишься за меня?
   — Я стараюсь не думать о тебе.
   — Это достаточно жестоко.
   — Зато мудро.
   Он внимательно смотрел на меня, в его главах горели голубые огоньки.
   — Я понимаю, с твоей точки зрения глупо думать обо мне.
   — Я хочу забыть, — сказала я. — И зачем мы говорим об этом?
   — Ты опять вспомнила… Это очень глубоко засело в твоей памяти.
   Я встала и прошлась по комнате, рассматривая медные украшения.
   — У Томаса очень хорошие конюшни, — произнес Джонатан. — Это типичная гостиница для проезжающих. Я покажу ее тебе попозже.
   На стенах было несколько старых гравюр с охотничьими сценами. Он объяснял мне, что они изображают, и в это время вошла Матти с супом.
   Это, — сказала она, — согреет вас перед холодным. У меня всегда есть горшок супа. Гости обычно спрашивают его.
   Гороховый суп был вкусен, как и ростбиф с гарниром из трав, поданный с горячим хрустящим хлебом. Затем последовал фруктовый пирог.
   Я сидела совершенно успокоенная. Джонатан внимательно разглядывал меня.
   — Согласись, я привез тебя в стоящую гостиницу. Еда очень вкусная.
   — Представляю, что приготовила бы Матти, если бы знала, что мы приедем.
   — Лучше и быть не может.
   — О, ты не знаешь Матти.
   Мы хвалили ее, пока она не вышла. Джонатан предложил немного отдохнуть, прежде чем завершить наше путешествие.
   Я чувствовала себя счастливой. Я знала, что этою не нужно делать, но воздействие Джонатана было очень сильным. Это было своего рода наваждение. В моем мозгу звучали голоса, напоминающие, что все может повториться снова. Этого не должно было случиться.
   Я продолжала уверять себя, что нахожусь здесь не по своей воле. Оправдания, если нуждаешься в них, находятся быстро.
   Я знала, что хочу, чтобы это продолжалось. Я никогда не чувствовала подобного с кем-нибудь другим. Ни с кем больше я не испытывала желания остановить время и удерживать его, продлевая миг навечно.
   Он рассказал о Лондоне, что все чаще и чаще приходится бывать здесь, поскольку отец постепенно передавал дела в Лондоне ему.
   — Это прекрасно, — сказал он, — что нас двое… и таких разных.
   Дэвид сельский житель, а я — городской.
   — Я думаю, что отец продумал это.
   — Ты считаешь его настолько умным?
   — Похоже, он всегда получает то, что хочет.
   — Черта, которую, я искренне надеюсь, он передал своему сыну.
   — Несомненно, ты отчасти унаследовал его характер.
   — Отчасти? Я надеялся, что полностью.
   — Да, ты еще очень молод. Не думаю, что когда он был в твоем возрасте, то все буквально падало ему в руки. Хотя бы один пример — он хотел мою маму и не получил ее.
   Это произошло позже.
   — Но, в конце концов, он добился своего.
   — Только спустя много времени.
   — И слава Богу, что так получилось, иначе где бы мы с тобой были сегодня, где-нибудь, где живут нерожденные… если есть такое место. — Он встал. — Пошли, проедемся вдоль реки. Там есть несколько красивых мест. Это то, что очаровывает в Лондоне. Жизнь разнообразна… и на некоторое время ты можешь обо всем забыть.
   Что это был за чудесный полдень! Мы попрощались с Матти и Томасом, поблагодарив их за прекрасную еду, осмотрели конюшню, сели на отдохнувших лошадей и поехали.
   Через милю от гостиницы мы выехали на берег, заросший травой, Джонатан предложил привязать лошадей к ближайшему кусту и полюбоваться рекой. Прошло несколько судов… часть из них возвращалась домой после празднований в городе.
   Довольные, мы сидели на траве, забыв все страхи, спокойно наблюдая рябь на воде, глядя на случайные суда, проплывающие мимо.
   Вдруг Джонатан сказал:
   — Нам следовало пожениться, Клодина. Это было бы прекрасно, не так ли? Ты и я… любим… действительно любим друг друга.
   — Мне нужен преданный муж, а ты никогда бы не стал им.
   — А вдруг бы и стал, кто знает?
   — Нет, — ответила я. — Это против твоей натуры.
   — Посмотри на моего отца.
   У него были раньше приключения, и какие! А сейчас нет более преданного мужа.
   — Он стал зрелым и мудрым. Ты еще слишком молод.
   — Моя дорогая Клодина, неужели ты хочешь, чтобы мы состарились?
   — Я хочу…
   — Ну расскажи, чего ты хочешь. Ты хотела бы не выходить поспешно замуж за моего брата. Ты знаешь, что тебе нужен только я. Ты страстно хочешь жить той жизнью, что и я… полной волнений, авантюризма.
   — Твоя жена не будет счастлива.
   — Будет. После расставаний всегда бывают встречи. И как будто все начинается сначала… медовый месяц, непрекращающийся медовый месяц.
   — Нет, — твердо сказала я. — Я счастливее, чем думаю.
   — Ты просто принимаешь жизнь такой, как есть, Клодина.
   — Ты, кажется, забываешь, что скоро сам станешь мужем.
   — Это не позволит мне все забыть.
   — О, Джонатан, неужели тебе совсем не стыдно? Ты будешь обманывать Миллисент. То, что мы сделали, ты и я… ты не раскаиваешься…
   — Как я могу раскаиваться в самом волнующем, что было в моей жизни?
   — Оставь это для твоих доверчивых жертв.
   — В данном случае я говорю правду.
   Я люблю тебя, Клодина. Люблю с первого взгляда. Ты помнишь… маленькая девочка, которая говорила на ломаном английском. Я тогда подумал: «Она моя». С первого же момента, как увидел тебя, я так и подумал.
   — Мы совершаем ужасную вещь, Джонатан.
   — Неужели любить ужасно?
   — При таких обстоятельствах да.
   Я обманываю мужа. Ты обманываешь брата. Конечно же, ты знаешь, что это подло. Я не могу понять, почему тебе не стыдно.
   Неужели нет?
   — Нет, — холодно ответил он.
   — Ты не думаешь, что мы поступаем дурно?
   — Будет плохо, если нас раскроют. — Он улыбнулся. — Ты удивлена. Послушай, Клодина, вот как я это представляю. — Он поднял камень и бросил его в реку. — Грех… безнравственность ранят других. Если же никто не страдает от того, что делают другие, то никто и не поступает дурно.
   — Но мы-то знаем, что мы делаем…
   — Конечно, знаем… и я никогда не забуду. Я постоянно вспоминаю тебя… нас в той комнате. Я никогда это не забуду. Я не раскаиваюсь… пока Дэвид не знает ничего, какие страдания мы причиняем ему?
   — Ты аморален… и безнравственен.
   — Может быть, ты права. Мы были счастливы, ты и я. А счастье — это редкий и прекрасный подарок. Разве это грех — взять то, что тебе предлагают?
   — Но это нарушение брачных обязательств и предательство по отношению к брату.
   — Я повторяю, что, если никто не страдает, нет нужды раскаиваться. Твоя беда, Клодина, в том, что ты была воспитана почитать обычаи. Ты веришь, что они нерушимы. Есть правда и ложь, и нарушение обычаев вызывает гнев Божий… или, в конце концов, гнев твоих родственников. Вот простой пример: никого не обижай, доставляй людям радость. Это очень хорошие заповеди.
   — Неужели ты не видишь, как жестоко мы поступаем, ты и я, по отношению к Дэвиду?
   — Он будет страдать, только если узнает. Если же не узнает, то чего и страдать? Могу тебе сказать, что редко видел Дэвида таким счастливым, как сейчас.
   — Ты не хочешь понять мои доводы.
   — Это твои доводы, Клодина. А я пытаюсь заставить тебя понять мои.
   Твои подобраны так, чтобы оправдать тебя.
   — Наверное, твои тоже.
   — Есть еще кое-что, — продолжала я, — что я должна сказать тебе.
   Кто-то знает о наших отношениях.
   — Что?
   Кто?
   — Я не знаю. Ты смеялся над голосами, которые я слышала. Они не были выдумкой. Жанна обнаружила что-то вроде переговорной трубы, которая ведет из той комнаты в кухню. Итак, кто-то был в кухне Эндерби, когда мы были там. Я слышала голос этого человека.
   — Это правда?
   — Да. Это тебя удивило, не так ли? Видишь, если кто-то знает, то твои теории можно оставить в стороне. Если этот кто-то расскажет о нас Дэвиду, что тогда?
   — Кто это может быть? — спросил он.
   — Я не знаю. Подозреваю, что миссис Трент.
   — Эта вредная старуха!
   — Она ничего не сказала мне, но пыталась шантажировать… нет, не то слово… предлагала мне помочь Эви с Гарри Фаррингдоном. Она сказала, что ее сын Ричард был сыном Дикона.
   — Я знаю про эти слухи. Отец немного помогал ей. Пастбища очень плохо возделывались, и он вложил в них деньги. Ричард Мэйфер был игроком и слишком много пил. Он разрушил семью. Отец помог им.
   — Так ты думаешь, что она права, и Ричард родился от твоего отца?
   — Пожалуй. У него всегда было много женщин, и это произошло между ними в годы его юности. Она надеется, что у нее есть некоторые права… или, в конце концов, у дочери Ричарда.
   — Да, она это и подразумевала. Она ничем не угрожала, но во время разговора несколько раз намекнула, что что-то знает обо мне.
   — Мы не потерпим шантажа.
   — Я сделала, что могла, для Эви… Но только потому, что мне было жаль ее и я не знала, как реагировать на старые скандалы.
   Он наклонился ко мне и взял мою руку.
   — Если она попробует причинить тебе неприятности, не пытайся решить их сама. Дай мне знать. Я сразу же все улажу.
   Я почувствовала облегчение. Мое беспокойство усилилось с тех пор, как Жанна показала мне трубу в Эндерби.
   — Спасибо, — сказала я.
   — В конце концов, — он подошел ко мне, улыбаясь, — это наша тайна, не так ли… твоя и моя?
   — Я никогда не соглашусь с тобой относительно этих вещей.
   — Может быть… со временем. Это мудрый взгляд.
   — Я никогда не забуду своей вины. Каждый раз, глядя на Амарилис…
   — Это моя дочь, не так ли?
   — Не знаю. И никогда не узнаю, кто ее отец.
   — Я буду думать о ней как о своей, а Дэвид — как о своей.
   — Дэвид обожает ее, — сказала я. — Думаю, что ты редко думаешь о ней.
   — Ты так мало знаешь обо мне, Клодина. Целую жизнь может занять изучение всех лабиринтов моей души и ее скрытых тайников.
   — Я оставлю Миллисент это путешествие за открытиями.
   — Она даже не попытается. Миллисент принимает это, как и ты. Наша женитьба будет идеальной с точки зрения обеих семей. Богатые семьи преследуют одну цель — объединяться. Они делают это веками. Это основа, на которой зиждется большинство наших благородных домов. Маленькие семьи разрастаются, большие становятся огромными. Они увеличивают благосостояние и вес в обществе. Их девиз: благополучие и власть через союз.
   — Это все очень цинично.
   — И, тем не менее, мудро.
   — Как же тогда люди, которые строят эти великие сооружения? Они ничего не значат?
   — Они крайне важны. Они — кирпичики и камни, которые один за другим ложатся в башню могущества. Только объединение делает нас такими, какие мы есть.
   — Моя мама ничего не внесла. Правда, когда-то и она была очень богата.
   — И это пленило Дикона.
   Он так любил ее, что взял без единого пенни… как я тебя.
   — Но твой отец выполнил долг, женившись на моей матери. Я думаю, что она много сделала для увеличения благосостояния Эверсли.
   — О да, конечно. Особенно в Лондоне. Банки… и все связанное с ними.
   Мой отец много сделал для благополучия семьи и этим заслужил право жениться по любви.
   — Ты самый циничный человек, которого я когда-либо встречала.
   — Потому что я называю вещи своими именами, потому что я не развожу сентименты.
   — Ты не любишь Миллисент.
   — Мне нравится Миллисент. Она забавляет меня. Между нами будут споры, потому что она очень сильная дама и любит командовать. Она похожа на свою мать, которая честно переигрывает старого Петтигрю. Посмотри на леди Петтигрю, и ты увидишь Миллисент через тридцать лет.
   — И это не беспокоит тебя?
   — Конечно, нет. Я восхищаюсь леди Петтигрю. Я не хочу мягкой глупой жены. Споры больше возбуждают, чем надоедливые упреки.
   — Возможно, упреки будут.
   — Безусловно.
   — Ты показал себя в очень плохом свете.
   — Хотя я все еще не теряю надежды, что ты расположена ко мне, Клодина. Не так ли?
   — Я думаю, что ты именно тот, кого называют обольстителем.
   — Я польщен.
   — Я видела тебя с дамами, с Миллисент… а как на тебя смотрят горничные и сегодня Матти. Это похоже на влечение полов.
   Он засмеялся:
   — Я люблю женщин. На них так приятно смотреть, а когда они умны, с ними так интересно разговаривать. Я люблю споры… словесные сражения.
   — Ты любишь, флиртуя, поддразнивать, и здесь ты великолепен.
   — Ты также, Клодина.
   — Не могу понять, почему ты решил это.
   — Потому что ты это хорошо делаешь. Люди всегда любят то, что они хорошо делают.
   Он повернулся, чтобы взглянуть на меня, и я, увидев сверкающую голубизну его глаз, подумала: «Нет, нет! Только не это. Это не должно снова произойти».
   — Клодина, — сказал он серьезно. — Я люблю тебя и всегда буду любить, ты знаешь.
   Он притянул меня к себе, и в этот счастливый миг я почувствовала, что снова поддаюсь ему. Я хотела быть с ним, опять хотела очутиться в той маленькой комнате. Он снова околдовал меня своими чарами, и что-то говорило мне, что он никогда меня не отпустит.
   — Нам надо возвращаться.
   — А не рано? На улицах полно народу. Церемония во дворце еще не закончилась. Слуги и подмастерья еще гуляют. Их трудно удержать в такой день.
   Мы можем куда-нибудь пойти… побыть наедине… вместе.
   На мгновение я почти поддалась на уговоры. Потом стыд наполнил меня.
   — Нет, — сказала я строго, — больше это не повторится. Иногда я встаю ночью и думаю…
   — Обо мне… о нас, — сказал он.
   — О тебе и о себе, и я ненавижу себя. Твои правила не для меня. Ты скоро женишься. К свадьбе уже почти все готово.
   И я замужем за Дэвидом, твоим родным братом.
   Он такой хороший человек.
   — Да, Дэвид хороший.
   — Он сегодня в Клаверинге, как всегда, работает, думая, вероятно, что мы скоро будем вместе. Ты пытался открыть мне… твою жизненную философию. Она так цинична, Джонатан. Ты мало думаешь о том, что важно для меня.
   — Мы не причинили Дэвиду боли. Он никогда не узнает.
   — Как ты можешь быть уверен? Я умру, если он узнает.
   — Он не заподозрит. Он никогда не усомнится в тебе. Верный тебе, он думает, что и другие похожи на него, особенно ты. Он живет по установленным канонам. Я хорошо его знаю. Мы вместе росли, нас воспитывал один учитель. Я был хитер и искал приключений. Я часто следил за своей старой нянькой, когда она тронулась умом.
   Ее так расстроила смерть моей матери, что она стала следить за отцом, надеясь поймать его за каким-нибудь нехорошим делом. Она хотела знать о каждой женщине, интересовавшей моего отца. Мне нравилось это. Однажды я пошел за ним и твоей мамой в Эндерби. Этот старый дом, как он притягивает! Он оказался прекрасным местом для тайных встреч. Дэвид прост… я не имею в виду умственно. Он очень умен, даже более, чем я.
   Но он не обращает внимания на жизнь… жизнь в моем понимании.
   Он живет, как все, думает, как все, и считает, что и все такие же.
   Поэтому он никогда не заподозрит.
   — И если то зло, которое я ему причинила…
   — Я сказал тебе, это будет злом, только если оно откроется.
   — Мне не подходят твои циничные рассуждения. И если то зло, которое я причинила ему, можно утаить, то я никогда, никогда не сделаю то, что снова сможет ранить его.
   — Глупо давать такие клятвы, Клодина. Я встала, Джонатан тоже поднялся.
   — Какой прекрасный день! — сказал он. — Река, тишина… и ты здесь одна вместе со мной.
   — Давай вернемся, — ответила я.
   Мы поехали назад, и, когда достигли города, толпы все еще были на улицах.
   В доме было несколько слуг. Они сказали, что свободны до вечера, пока не вернутся остальные.
   Было около пяти часов.
   Джонатан сказал:
   — Если ты не хочешь оставаться дома, давай уйдем через час? Возьмем лодку, и я прокачу тебя вниз по реке… или вверх, если хочешь.
   Решай.
   Я была так счастлива, да и день еще не кончился. Мне так хотелось побыть с ним. Я наслаждалась битвой и была уверена, что смогу совладать с собой.
   — Оденься во что-нибудь другое, не слишком выбирай, — сказал он. — Не стоит привлекать внимание карманников и жуликов. Мы будем выглядеть, как торговец с женой, которые хотят хорошо повеселиться.
   Мы вышли из дома около шести часов. Река тоже была переполнена гуляющими, и таверны ломились от посетителей. Джонатан взял меня под руку и, защищая, прижал плотно к себе, пока мы шли к берегу реки, где он нанял лодку.
   На реке было много судов, и Джонатан сказал, что мы должны выбраться из толчеи. Это было непросто, но Джонатан был опытен, и поскольку большинство людей не хотели удаляться от центра, где шло празднество, то мы решили пройти мимо Кью к Ричмонду.
   Было какое-то очарование в этом вечере, или, может быть, я это чувствовала, поскольку Джонатан был со мной. Он с легкостью управлял лодкой. Я опустила руку в воду и подумала: «Какая же я счастливая! Я хочу, чтобы это продолжалось бесконечно. Нет вреда в том, чтобы стать счастливой, ведь так?»
   — Правда, приятно? — спросил он.
   — Очень.
   Ты выглядишь довольной. Мне нравится, когда ты такая. Для меня это прекрасный день, Клодина.
   — Мне он тоже очень понравился.
   — А ты не чувствуешь, что знаешь меня теперь немного больше?
   — Да, наверное.
   — И я стал лучше при близком знакомстве? Я промолчала.
   — Лучше? — настаивал он.
   — Я никогда не смогу думать так, как ты, Джонатан. Я не могу так смотреть на жизнь.
   — Итак, ты будешь страдать от угрызений совести, когда в этом нет необходимости?
   — О, Джонатан, я вижу то, что есть.
   — Однажды я заставлю тебя посмотреть на жизнь с моей точки зрения.
   — Слишком поздно, — ответила я. — Я замужем за Дэвидом, а ты женишься на Миллисент. Пусть тебя утешит, если тебе надо утешение, что финансовые интересы ее отца станут очень крепкими кирпичами в великом здании семьи, которое так важно построить. Если бы ты женился на мне, я ничего бы не принесла в дом. Подумай, что ты потерял.
   — Тогда бы Дэвид женился на Миллисент.
   — Дэвид…
   Миллисент. О нет!
   — Думаю, что он женился бы на ней. Принимай жизнь, как есть, Клодина. Он выбрал тебя, я взял Миллиеент. Но ты и я пойманы любовью, и если человек не может иметь все, что хочет в жизни, то он должен, в конце концов, взять то, что может.
   — Я никогда раньше не думала, как великодушно было со стороны твоего отца разрешить одному из своих сыновей жениться на бедной девушке.
   — Все зависело от обстоятельств.
   Это произошло под влиянием твоей матери, да и ты не была обычной бедной девушкой. Поскольку один из нас взял Миллисент, другой мог взять тебя.
   — Я не могу поверить, что это правда.
   — Не столь явная.
   Эти мотивы скрывались под вежливыми предложениями. Но их смысл от этого не изменился. И вообще, стоит ли тратить вечер на такие грустные разговоры? Тебе здесь нравится, Клодина? Скоро появятся звезды. Я знаю очень хорошую гостиницу рядом с Ричмондским бечевником .
   — Как хорошо ты знаешь все гостиницы страны.
   — Это искусство знать, где можно вкусно поесть.
   — Еще одни из твоих друзей?
   — Все хозяева гостиниц — мои друзья. Да, я прав, вот первая звезда. Думаю, это Венера. Посмотри, какая она яркая. Звезда любви…
   — Это может быть и Марс, — сказала я.
   — О, Клодина, зачем ты так поступаешь? Как бы мы вдвоем могли повеселиться! Твоя жалкая совесть нагоняет сон.
   — Ты обещал не говорить об этом, — сказала я.
   — Я так и делаю… и, думаю, что гостиница близко. Вот она. Ты видишь огни? Я подгребу к скрытому причалу и привяжу лодку.
   Он, улыбаясь, поднял меня на несколько секунд в воздух. Затем взял за руку и мы вошли в расположенную на берегу гостиницу. Посетителей было немного. Они пили пиво и закусывали снетками, которые были фирменным блюдом гостиницы.
   Я была удивлена, как легко Джонатан приспосабливается к любым компаниям. Мы сели за один из столиков и взяли пиво с рыбой.
   — Итак, — сказал он, — ты никогда раньше не посещала таких мест?
   — Никогда, — согласилась я.
   — Тебе нравится?
   — Очень.
   — Место или компания? Ну, Клодина, будь честной.
   — Думаю, и то и другое.
   Он подцепил снеток на вилку.
   — Вкусно, — сказал он. — Маленькая рыбка, но это ничуть не портит ее. Неудивительно, что снетки становятся все более популярными.
   Кто-то запел. У певца был хороший тенор, но его песня явно не подходила к сегодняшнему дню. Я хорошо ее знала, как и многие другие. Она была написана йоркширцем Уильямом Антоном о своей возлюбленной. Но она прекрасно подходила и к другой паре, что делало ее весьма популярной. Ричмонд-хилл в песне мог быть Ричмондом в Йоркшире, но был еще и Ричмонд близ Лондона, и миссис Фитцгерберт жила неподалеку в Марбл-хилле. Более того, ходили слухи, что они с принцем встретились на Ричмондском бечевнике. Благодаря любовному роману принца эта песня стала популярной во всей стране. Без этого песня мистера Антона прошла бы незамеченной.
   Есть в Ричмонд-хилле красотка одна,
   Краше девиц не бывает.
   Как майское утро, она свежа,
   Улыбкой сердца пленяет.
   О, нежная роза без шипов,
   Ты станешь навеки милой!
   Корону отдать за тебя готов,
   Красотка из Ричмонд-хилла.
   (Перевод стихов Н.Васильевой.)
   Последняя строчка почти соответствовала действительности, потому что был момент, когда принц Уэльский решил, как утверждали некоторые, отказаться от короны ради Марии Фитцгерберт. Тем не менее, все это уже прошло. Он отверг Марию, и если его новой женой стала Карелина Брунсвик, то его любовницей была леди Джерси.
   Кое-кто подхватил песню, зато другие неодобрительно хранили молчание.
   Внезапно один мужчина поднялся и, взяв певца за отвороты камзола одной рукой, закричал:
   — Это оскорбление королевской семьи!
   Затем он выплеснул остатки вина из своей кружки в лицо певца.
   Сразу же в распавшейся компании началась потасовка.
   Джонатан схватил меня за руку и потащил через толпу. Когда мы оказались снаружи, он сказал:
   — Предоставим роялистам и республиканцам разбираться между собой.
   — Думаешь, это серьезно? — спросила я. — Мне хотелось бы остаться посмотреть, чем это кончится.
   — Они слишком много выпили.
   — У певца приятный голос, и я уверена, он не имел в виду ничего плохого.
   — Он выбрал неподходящую песню для такого дня. Люди ищут повода выступить против монархии. Петь о возлюбленной принца в день свадьбы в глазах некоторых граничит с государственным преступлением… и, вполне возможно, джентльмен столь грациозно вылил свое питье в лицо другому главным образом для того, чтобы начать драку. Мне жаль хозяина гостиницы, он хороший человек и содержит приличный дом.
   Ночной воздух содрогался от долетающих до нас криков.
   — Вот лодка, — сказал Джонатан.
   — Ты быстро нашел ее.
   — Я узнал надписи, и, кроме того, у меня ценное поручение. Я обещал твоей маме, что присмотрю за тобой, и не хочу подвергать тебя хоть малому риску.
   Он взял весла и мы отчалили от берега. Я смотрела на гостиницу. Некоторые посетители с руганью покидали ее.
   — Мне понравились снетки, — заметила я.
   — А мне общество… так как я до сих пор наслаждаюсь их воплями; маленькие рыбки не волнуют меня. До конца вечера будет еще много небольших столкновений, будь уверена.