Карр Филиппа. Голос призрака

   — Поняла.
   — Забудь все свои сентиментальные представления. Альберик мог быть хорошим мальчиком, но он — шпион, работающий против нашей страны, и получил по заслугам. Помни это. Он сделал бы то же самое со мной, если бы имел эту возможность. Все зависит от удачи.
   — Я понимаю.
   — Хорошо.
   Теперь я уверен, что он мертв. Мы можем спокойно ехать.
   Да и лодки я не вижу.
   О, обломок там, это не часть лодки? Похоже, что это так. Теперь, Клодина, ты успокоилась? Мы должны вернуться в Эверсли, а завтра я уеду. Ты должна продолжать жить, как будто ничего не случилось.
   Можешь всем рассказывать о королевской свадьбе и как принца пришлось поддерживать, потому что он был пьян. Это рассмешит всех. И не проговорись, что знаешь, где Альберик. Надо, чтобы все думали, что он пропал или утонул. Это лучше всего.
   Я села на лошадь и он последовал за мной.
   — Готова? Поехали в Эверсли.
 
   Я объяснила слугам, что мама осталась с Диконом и что мистер Джонатан возвращается завтра в Лондон.
   Они восприняли это как само собой разумеющееся. Дикон и Джонатан все время уезжали и приезжали.
   Мы расстроились, но не очень удивились, обнаружив, что Билли Графтера не было дома.
   — Конечно, его предупредили, — сказал Джонатан. — Но мы его найдем.
   Я была довольна, что Дэвид все еще оставался в Клаверинге. Было бы трудно вести себя с ним естественно.
   Я плохо спала этой ночью, и, когда встала, Джонатан уже уехал.
   Утром один из слуг из Эндерби приехал с запиской от тети Софи. Она знала, что я возвратилась, и хотела повидать меня.
   Я поехала в Эндерби днем. Жанна приветствовала меня:
   — Мадемуазель д'Обинье в постели. Она плохо спала ночью, так как очень беспокоится об Альберике. Вчера он вернулся из Лондона и сразу же уехал. Он не возвращался всю ночь.
   Я услышала свой голос:
   — О, что с ним случилось? Я презирала себя за ложь.
   — Об этом мадемуазель д'Обинье и беспокоится. Он не виделся с ней, когда вернулся, это очень странно. Поднимайтесь.
   Тетя Софи лежала в комнате с голубыми бархатными занавесками. Мои глаза сразу же обратились туда, где, как я знала, была труба для переговоров.
   — Мадам Клодина здесь, — сказала Жанна.
   Тетя Софи выглядела опечаленной. Давно я не видела ее такой. Как сильно она изменилась с того времени, как приехала в Эндерби! Долли Мэйфер сидела у кровати с книгой в руках. Она, очевидно, читала тете Софи.
   — Останься с нами, Жанна, — сказала тетя. Жанна кивнула, поставила у кровати кресло для меня и встала неподалеку.
   — Тебе понравилась поездка? — спросила тетя Софи.
   — Да, было очень интересно.
   — Я волнуюсь за Альберика, — сказала тетя.
   — А что с ним? — тихо спросила я.
   — Он поехал в Лондон по моему делу. Ты знаешь, он хорошо справляется с этим.
   — Я знаю, он часто ездил для тебя — Вчера он вернулся, заскочил на минутку и снова уехал. Он так еще и не вернулся.
   — И ты не предполагаешь…
   — Может быть, он что-то забыл в Лондоне.
   — И не сказал вам? — вставила Жанна. Софи многозначительно улыбнулась.
   — Он так гордился своими лондонскими поручениями. Он всегда старается что-то для меня сделать, и если забывает, о чем я просила, то не хочет, чтобы я знала об этом. Скорее всего, так и было. Это единственное, о чем я могу подумать. Полагаю, ты можешь помочь, Клодина.
   — Я?!
   — Да, ты приезжала вчера, чтобы увидеть его, не так ли? Зачем?
   Меня поймали врасплох.
   Я не ожидала этого.
   — Приезжала вчера, верно? — настаивала тетя Софи. Они все смотрели на меня: Софи и Жанна вопросительно, а Долли с непроницаемым выражением на лице.
   — О, я сейчас вспомнила. Это по поводу моей лошади. Мне показалось, что у нее колики. Я слышала, Альберик говорил о каком-то лекарстве из Франции. Я так волновалась, что без промедления поехала к нему.
   — Вам надо сходить на конюшню, — сказала Жанна. — Там должны знать.
   — Нет. Это французское средство. Тем более, сейчас все прошло.
   — Когда ты приехала, то не видела его, ведь так?
   — Да. Сказали, что он уехал.
   — Я слышала, что Билли Графтер тоже пропал, — сказала Жанна. — Он, должно быть, уехал с Альбериком.
   Как быстро распространяются новости среди слуг! Они уже знали, что Билли Графтер пропал, и было естественно, что они связали его исчезновение с отъездом Альберика.
   — Я думала, может быть, ты видела его, — сказала тетя Софи.
   — Нет, он уже уехал.
   — Это на него не похоже, — сказала тетя.
   — Он вернется, — заверила ее Жанна. — Ему здесь слишком хорошо, чтобы покидать Эндерби.
   — Я отругаю его, когда он вернется, — сказала Софи. — Он должен был дать мне знать, что вернулся.
   Я поцеловала ее в щеку и сказала, что скоро приеду еще раз навестить ее.
   — Да, приезжай, — сказала она. Жанна спустилась со мной вниз.
   — Она потеряла его, — сказала она. — Он всегда мог приободрить ее. У него была добрая натура, и она любила с ним беседовать. К счастью, Долли здесь. Она учит ее французскому, вы знаете. У девочки хорошо получается. Она удивляет меня. Она очень умна, хотя это сразу не заметно. Я все еще надеюсь, что Альберик вернется.
   Он не имеет права поступать так.
   — Странно, — сказала я, — что она так беспокоится из-за слуги. Ведь он здесь не так давно.
   — Она всегда кем-нибудь увлекается. Я была так рада, что у нее появился кто-то, кем она заинтересовалась. Он подходил ей, так как они соотечественники. Он знал, как вести себя с ней. Она привязалась к нему с самого начала.
   Я попрощалась с Жанной и ушла, очень огорченная. Я, кажется, заразилась ее меланхолией.
   Тетя Софи. Бедная тетя Софи! Она никогда больше не увидит Альберика.

МОГИЛА САМОУБИЙЦЫ

   На следующий день Дэвид приехал из Клаверинга. Он обрадовался, увидев меня, и я почувствовала к нему глубокую нежность. Я предала его тем, что была так счастлива в день королевской свадьбы. Обаяние Джонатана околдовало меня, и сейчас мне хотелось как-то загладить свою вину.
   Мне казалось, что между нами встал еще один барьер: тайна смерти Альберика, о которой я не могла не думать иначе, как об убийстве.
   Сохранить секрет было не так сложно, как я думала. Казалось, я стала профессиональной лгуньей. Но, наверное, Дэвид был не столь проницателен, как его брат. Я уверена, что никогда не смогла бы ничего скрыть от Джонатана.
   Я рассказала Дэвиду о свадьбе и все, что мне рассказала о церемонии мама. Он подтвердил слухи, что принц напился и провел большую часть брачной ночи, в полном беспамятстве у камина спальни, а невеста довольствовалась созерцанием этой сцены.
   — Было еще хуже, — сказала я. — Мы слышали, что он чуть не нарушил церемонию бракосочетания, но был остановлен отцом. Сколько правды в этих историях? — спросила я. — У мамы и твоего отца осталось впечатление, что все так и было.
   — А ты расстроилась, не получив королевского приглашения?
   — О нет.
   Мы с Джонатаном проехались верхом. Мама настояла, чтобы он сопровождал меня. Они не хотели оставлять меня одну в такой день.
   — Думаю, что они правы. Везде столько мошенников.
   Мы поехали в гостиницу «Собака и свисток» близ Гринвича, и хозяин угостил нас прекрасным ростбифом.
   — Значит, тебе там понравилось?
   — О, конечно.
   — И Джонатан сразу же вернулся в Лондон?
   — Да, мама не знает, сколько она пробудет там, и они захотели, чтобы я вернулась сюда раньше тебя.
   — Очень заботливо с их стороны. — Он нежно поцеловал меня. — Тебя так долго не было… тебя и Амарилис.
   Я любила его, нежного, дорогого, надежного. Нет ничего невозможного в том, говорила я себе, чтобы любить двух мужчин сразу, но по-разному. Общение с Дэвидом было подобно глотку кристально чистой воды, когда тебя мучит жажда, в то же время Джонатан был искристым, бодрящим вином.
   Не странно ли это? Если честно признаться, то я хотела их обоих.
   Они были братьями… двойняшками. Может, этим все и объяснялось? Их было трудно представить одним целым. Они были настолько разными. И все-таки… я хотела их обоих.
   — Итак, у нас скоро будет свадьба, — сказал Дэвид. — Должен сказать, что Петтигрю уже начали готовиться к ней.
   Мы заговорили об Амарилис.
   Я проводила много времени в детской. Маленькие девочки быстро росли, они менялись с каждым днем. В детской, глядя на Амарилис, я забывала Джонатана и не думала о нем.
   Через день после возвращения Дэвида налетел шторм. Завывал свирепый ветер, и дождь хлестал по стеклам. Никто не выходил из дома, так как трудно было удержаться на ногах.
   Следующий утром, когда мы встали, вокруг царила тишина. Птицы весело пели, и цветы, которые не прибило дождем и ветром, выглядели свежими и красивыми. Капли падали с деревьев, но быстро высохли под лучами солнца.
   Стояло прекрасное утро.
   Я сказала Дэвиду, что проедусь с ним по усадьбе. Он обрадовался, что я присоединюсь к нему.
   — Столько надо сделать, — сказал он, — после поездки в Клаверинг.
   Когда мы только собирались уезжать, приехал посыльный от Жанны с просьбой немедленно приехать к ним.
   — О, дорогой, — сказала я Дэвиду, — похоже, утро испорчено. Думаю, что-то случилось. Не съездишь ли со мной? Мы не задержимся там надолго.
   Я дрожала, почувствовав, что это могло быть связано с Альбериком, а если предчувствие не обманывало, то мне нужна поддержка Дэвида.
   Нас встретила бледная Жанна. Она выбежала навстречу, так как, должно быть, давно высматривала нас.
   — О, миссис Френшоу, мистер Френшоу, я так рада, что вы приехали! Случилась ужасная вещь.
   — Что? — вскричала я.
   — Альберик. Они нашли его.
   — Нашли его? — закричал Дэвид. — Где он был все это время?
   — Он мертв, мистер Френшоу. Его тело выбросило на берег.
   — Утонул?!
   Жанна опустила голову и несколько секунд молчала. Я дрожала, думая о том, что будет дальше.
   — Все это время, — прошептала Жанна, — мы не знали, где он.
   Утонул? — повторил Дэвид. Убит, — поправила его Жанна. — Сказали, что у него прострелена грудь. Не знаю, что теперь будет.
   — Но кто… — начал Дэвид. — Подождите… Это такой удар.
   О, кажется, жене плохо. Он снял меня с лошади и обнял.
   — Пройдите в дом, — предложила Жанна.
   — Конечно.
   Тебе не лучше, дорогая? — спросил Дэвид.
   Я села в холодном зале, дурнота прошла. Итак, они узнали правду. Что теперь будет? Что подумают о смерти Альберика?
   Последнее время только и говорили, что о смерти Альберика. Слухи ходили разные. Кто убил Альберика? Бедный невинный Альберик, который лишь взял лодку, чтобы покататься.
   Поговаривали, что его друг Билли Графтер, должно быть, тоже был с ним, поскольку исчез, когда Альберик вернулся из Лондона.
   Началось следствие. Не было сомнений, что в Альберика стреляли, из-за чего он и утонул. Вердикт был следующим: убит неизвестным лицом или лицами.
   Было трудно хранить тайну. Меня мучили ночные кошмары, и я с плачем просыпалась. Дэвид прижимал меня к себе, утешал и я радовалась, что он со мной. Я была благодарна ему за заботу.
   Утром я попыталась успокоить себя. Джонатан был прав. Времена были опасные. Мне следовало помнить, что случилось с мамой и с бабушкой, Сепфорой. Воображение рисовало мне, как они в дивной карете с гербом д'Обинье отправились в маленький город за покупками и оказались в толпе черни. Смерть Альберика была возмездием. На это нельзя было смотреть иначе. Это было логично. Это был закон выживания.
   Днем я верила в справедливость возмездия, ночью же приходили ужасные сны.
   Джонатан вернулся для дачи показаний в Эверсли.
   Я не встречала его, но, как только допрос закончился, он сразу же улучил момент, чтобы повидаться со мной.
   — Они будут искать убийцу, Джонатан? — спросила я.
   Он тряхнул головой и насмешливо взглянул на меня:
   — Они говорят о расследовании.
   Они сделают из этого спектакль. Но могу тебя заверить, что ничего не будет раскрыто. Об этом позаботились.
   Это сделано для безопасности страны, что прекрасно понимают в некоторых кругах.
   — Это так… омерзительно.
   Он засмеялся:
   — Что ты ожидала? В этом-то и суть дела. Как ты сейчас себя чувствуешь? Ты никому не говорила?
   Я тихо тряхнула головой.
   — Даже Дэвиду? Он бы, конечно, понял. Он всегда логичен.
   Но зачем ему забивать голову ненужными вещами? Мне жаль, что ты видела это.
   — Что с Билли Графтером? — спросила я.
   — Он исчез. Но это ничего не значит. Мы знаем, как он выглядит. Он может навести на след остальных. Леон Бланшар сейчас в Лондоне, а может, уже и уехал. Я скоро снова должен быть там и, когда вернусь назад, обещаю, Дикон с мамой приедут со мной.
   Я приложила руку к голове и устало сказала:
   — Надеюсь, что все это скоро кончится.
   — Бедная Клодина! Жизнь очень сложна, не так ли?
   — Я хочу, чтобы моя была простой, тихой.
   — О, ты слишком молода для покоя! — Затем он быстро поцеловал меня. — До свидания, моя любовь!
   Я обрадовалась его уходу. Он растревожил мою и так неспокойную душу.
 
   Я поехала повидаться с тетей Софи.
   Жанна приветствовала меня:
   — Она в постели. Ей было плохо. Это расстроило ее больше, чем я думала.
   Она лежала в постели с голубыми занавесками и выглядела измученной.
   — О, Клодина! — сказала она.
   — Дорогая тетя Софи, тебе было плохо… Жанна рассказала мне.
   — Это дом печали, Клодина, — ответила она. Ее пальцы все время теребили пододеяльник. — Почему жизнь всегда так несправедлива ко мне? Почему, стоит мне только полюбить человека, как с ним случается беда?
   — Вокруг нас всегда трагедии, тетя Софи.
   — Особенно вокруг меня, — сказала она.
   — Мне жаль…
   — Этот мальчик, этот бедный невинный мальчик…
   — О, тетя Софи, не такой уж он и невинный. Удивительно как мало мы знаем о тех, с кем живем рядом.
   — Что он сделал?
   Он только взял лодку, чтобы развлечься, и какой-то негодяй убил его. Ты можешь это понять? — настаивала она. — Это бессмысленно, — печально добавила она.
   — Это трудно понять, тетя Софи. Почему, ты думаешь, он оказался в лодке? Разве он не должен был вернуться в Лондон? Ты думаешь, что он поехал обратно, потому что забыл что-то. Но почему же тогда он решил покататься на лодке?
   — Причуда, — сказала она. — У людей есть причуды. Его любимый конь Принц нашел обратный путь. Альберик, должно быть, добрался до моря на нем.
   — Ты знала, что у него есть лодка?
   — Нет. Он никогда о ней не говорил. Они с Билли Графтером держали это в тайне. Бедные мальчики, бедные наивные мальчики.
   — Кажется странным, что они оба решили покататься.
   Но тетю Софи не интересовало, почему они уехали. Она думала лишь о своей печали. Я вообще не хотела говорить, потому что не хотела обманывать ее. Пусть она думает, что этот молодой человек, побывав в Лондоне, так соскучился по свежему воздуху, что решил отправиться в море на лодке.
   Тетя Софи сказала:
   — Убит! Погибнуть в расцвете сил! Он был прекрасным мальчиком, светлым нежным. Я была счастлива с ним.
   — Мне жаль, тетя Софи.
   — Дитя мое, что ты знаешь об одиночестве? У тебя есть муж, любимый ребенок. Ты счастлива, а я…
   — Но, тетя Софи, мы здесь. Мы — твоя семья. Моя мама…
   — Твоей маме всегда везло. Фортуна улыбалась ей. У нее был Шарль де Турвиль и сейчас муж, который так заботится о ней. О, я знаю, она красива и у нее такая натура, что люди любят ее, но это так несправедливо, Клодина, так несправедливо. И только потому, что этот молодой человек был приятен мне, развлекал меня, и мне было приятно видеть его в доме, кто-то убил его.
   Я беспомощно смотрела на опустившую плечи Жанну. Думаю, что она взяла на себя большую часть горя тети Софи.
   Софи взглянула на меня:
   — Я не успокоюсь, пока не узнаю, кто убил его. А когда узнаю, то покончу с ним. Я сделаю это.
   — О, тетя Софи…
   — Не пытайся утешать меня. Я лежу здесь, Клодина, и единственное, что мне осталось, это ненависть… моя жажда мести. Когда я узнаю, кто убил Альберика, я найду возможность расквитаться с ним.
   Я не смогла скрыть дрожи. Она, с фанатичным блеском в глазах, выглядела безумной. Ее капор упал с головы. Я мельком увидела скрываемую с такой болезненность, ее морщинистую обнаженную кожу. Бледность лица особенно подчеркивали шрамы.
   Я чувствовала переполняющую меня жалость и в то же время страх, потому что где-то в глубине сознания понимала, что если она узнает правду, то назовет меня убийцей. Не важно, что стреляла не я, но без меня не было бы и того выстрела. Никто, кроме меня, не узнал бы о тайной жизни Альберика; он радовал бы тетю Софи и работал против нас в пользу своей страны.
   Я сказала, что должна идти. Я поцеловала тетю Софи. Она сжала мои руки:
   — Если что-нибудь узнаешь, — сказала она, — дай мне знать. Я поклялась найти убийцу Альберика.
   Жанна спустилась со мной.
   — Такая она почти все время, — сказала она. — Иногда мне кажется, что это к лучшему. Когда она думает о мести, то забывает о его смерти.
   Я кивнула, и Жанна продолжала:
   — Она со временем успокоится. Хочешь-не хочешь, а со смертью придется смириться.
   Я не торопясь отправилась в Эверсли.
 
   К концу мая о смерти Альберика стали забывать. Сначала люди ожидали необычных открытий. Ходили слухи, что у него были враги среди соседей, хотя было трудно представить, кто из них хотел убить столь дружелюбного молодого человека. Проходили недели, а ничего не происходило. Люди ждали, когда на берег выбросит тело Билли Графтера, и даже ходила нелепая история, что его тело нашли на пляже, изрешеченное пулями. Эта версия, просуществовав две недели, отмерла. Думаю, люди постепенно смирились с тайной смерти Альберика и исчезновением Билли Графтера.
   Матушка пришла в мою комнату в первый же вечер после возвращения из Лондона.
   — Не расстраивайся, — сказала она. — Это должно было случиться. Он был шпионом. Мы не могли позволить ему уйти, каким бы приятным он ни был. Верь мне, Клодина, я много страдала из-за шпионов. Я видела Арманда, еле живого после пребывания в Бастилии, куда он попал по их вине. Можно сказать, они убили его.
   Затем была моя мать. Я никогда не забуду это и что бы они сделали со мной, если бы не Дикон. Пройти через это — что-то да значит. Это позволяет понимать, что врагов государства следует уничтожать.
   И чем быстрее, тем лучше, как в случае с Альбериком.
   Жаль только, что все это случилось у тебя на глазах.
   — Это моя вина. Джонатан велел мне уехать, но я осталась.
   — Увидев это, ты пришла в ужас. Надеюсь, ты не винила Джонатана. Он делал то, что должен был сделать.
   — Я все видела, — ответила я. — Но надеялась, что этого не произойдет.
   — Моя дорогая девочка, мы все на это надеемся. Мы должны обо всем забыть. Дэвид сказал, что тебя мучают ночные кошмары. Это так?
   Я кивнула.
   — Мне жаль тебя.
   Но ты должна избавиться от этого.
   Со мной было то же самое после ночи возле мэрии, когда толпа требовала моей смерти. Эти воспоминания живы еще и сейчас. Нельзя пройти через подобные испытания так, чтобы они не оставили следа в душе. Можно сделать лишь одну вещь — забыть их, принять как неизбежность нашего мира.
   — Конечно, ты права. Дорогая мама, я постараюсь. Я буду думать о том, что они пытались сделать с тобой. Я буду думать о бабушке и тогда пойму, что нужно делать.
   Она улыбнулась.
   — А сейчас у нас готовится свадьба.
   Я должна напомнить тебе об этом. Прежде всего, я думаю, что мы не должны брать детей.
   — Конечно. Я думала об этом.
   — Грейс Сопер в состоянии позаботиться о них.
   — Ей это предстоит делать в любом случае.
   — Она обожает детей, и они отвечают ей тем же. Я не представляю путешествия с ними.
   Да и жить придется в незнакомом месте, и, кроме того, мы будем отсутствовать несколько дней.
   Я согласилась с ней.
   Потом мы заговорили о нарядах, но мои мысли постоянно возвращались к Джонатану и Миллисент, связывающих себя клятвой, которой он вряд ли будет верен.
   Свадьба должна была состояться первого июня. Несколькими днями раньше наша компания выехала в Петтигрю, который находился между Лондоном и Эверсли.
   Мама и я поехали в экипаже с Мэри Ли, маминой служанкой, которая помогала нам обоим. Мы везли сундуки с одеждой и всем необходимым. Дэвид и Дикон ехали верхом, и мы потратили на дорогу день, выехав рано, и приехали в шесть часов в Петтигрю-холл.
   Нас тепло встретили лорд и леди Петтигрю. Джонатан был уже здесь.
   Петтигрю-холл выглядел более современным, чем Эверсли, но был возведен на сто лет позже. Это было квадратное каменное сооружение, внутри которого был двор. Кухня, кладовые и чуланы находились внизу. Величественная лестница извивалась пролет за пролетом до самого верха, откуда можно было видеть расположенный внизу зал.
   Гостиная находилась на первом этаже, стеклянные двери которой выходили в необычайно красивый парк. Из обеденной комнаты, которая располагалась на этом же этаже, открывался не менее великолепный вид. Здесь было очень много спален. Комнаты для прислуги находились в мансарде. Дом был богато обставлен: стены были украшены гобеленами, которые стали производить во Франции около ста лет назад.
   Вкус леди Петтигрю казался мне несколько тяготеющим к чрезмерной пышности. Весь дом был уставлен богато инкрустированной мебелью. Обивка кроватей и занавеси отличались яркостью тонов, а некоторые потолки украшали аллегорические сцены. Казалось, она хотела доказать свою значимость всему миру, что особенно подчеркивал ее дом.
   Комната, которую отвели для нас с Дэвидом, располагалась рядом с комнатой мамы и Дикона. Они были больше и светлее, чем наши, построенные в елизаветинском стиле, и, благодаря своим высоким окнам и мраморным каминам, показались мне очаровательными.
   На время свадьбы здесь остановилось несколько гостей, и, конечно же, среди них были лучшие друзья Петтигрю Фаррингдоны. Леди Петтигрю сказала, что поднимется с нами, чтобы показать наши комнаты, а затем познакомит нас с семейством Браунингов. Они были необычайно милыми людьми, и она считала, что нам понравится компания сэра Джорджа, его жены Кристины и их необычайно милой дочери Фионы. Когда мы остались одни, Дэвид сказал:
   — Она, конечно же, властная женщина, и, кажется, дочь пошла в нее.
   Но не думаю, чтобы она могла подчинить себе Джонатана, как леди Петтигрю своего мужа.
   — Я уверена, что Джонатан знает, как себя держать, — ответила я.
   — О да.
   В этом ты можешь быть уверенной. Свадьба обещала быть пышной. Лорд Петтигрю имел большое влияние в банковских кругах и, подозреваю, в политических тоже. А это означало, что свадьба его дочери — незаурядное событие. Желающих попасть на свадьбу было много.
   Церемония должна была состояться в деревенской церкви утром, после чего планировался прием в Петтигрю-холле. Ожидалось много гостей как из Лондона, так и из соседних поместий. Мы, Фаррингдоны и Браунинги оказались единственными, кто остановился в доме, хотя некоторые тоже могли бы остаться на ночь, поскольку леди Петтигрю не хотела отпускать их рано.
   Когда вечером мы вышли к обеду, нас встречали Фаррингдоны — Гвен, Джон и Гарри, а также Джордж и Кристина Браунинги с дочерью Фионой, которой было около восемнадцати лет.
   — Все собрались? — спросила леди Петтигрю, обводя нас взглядом. — Пройдемте в столовую. Полагаю, все проголодались. Путешествие так утомляет. Я рада, что вы не торопитесь, как многие из гостей, и останетесь на ночь. Да и как же иначе может быть? Очень многие хотят увидеть свадьбу моей дочери.
   Джордж Фаррингдон подтвердил, что это, конечно же, весьма счастливое событие.
   — И в немалой степени потому, что мы так долго этого ждали, — добавила Гвен.
   — О, обстоятельства… обстоятельства! — воскликнула леди Петтигрю, подняв руку, будто желая отмахнуться от этих обстоятельств. Она, конечно же, имела в виду смерть Сабрины, из-за которой была отложена свадьба. — Теперь пойдемте. Джордж, ты сядешь с Гвен, а Джон — с Кристиной. Теперь, Джонатан, я хочу все перемешать. Ты сядешь отдельно от Миллисент, ее проводит к столу Дэвид, а ты помоги Клодине.
   Я почувствовала себя неловко, когда взяла его под руку. Он одарил меня улыбкой, и я вновь почувствовала, что мы связаны тайной.
   — Мне жаль, что все так перемешалось, — прошептала я.
   Он положил свою руку на мою и осторожно пожал ее.
   — Даже мимолетное прикосновение, подобное этому, доставляет мне райское наслаждение.
   Я тихо рассмеялась.
   — Нелепо, как всегда… даже накануне твоей свадьбы.
   Я сидела рядом с ним. Миллисент напротив, рядом с Дэвидом. Леди Петтигрю, расположившись во главе стола, глядела на нас, как генерал на своих офицеров, и одновременно приглядывала за слугами, приходившими из кухни. Я увидела на другом конце стола лорда Петтигрю, следившего за ней со смешанными чувствами восхищения и нежности. Я подумала, что он очень отличается от Джонатана. И если окажется, что с годами Миллисент будет все больше походить на мать, то супружеская жизнь для Джонатана станет нелегким делом.
   Сидевшие рядом начали переговариваться, и за столом поднялся шум. Но леди Петтигрю не терпела, чтобы ее влияние хоть ненадолго ослабевало. Она любила быть в курсе всего, что обсуждалось за столом, и в этом проявлялась ее властная натура, так что разговор вскоре стал общим.
   Через некоторое время затронули проблему войны в Европе и, в частности, успехи Наполеона Бонапарта.