Страница:
— Я понимаю, что вы чувствуете.
— Она не могла признаться. Она боялась посмотреть мне в глаза. Я никогда не думала, что такое может случиться. Она должна была прийти ко мне со своей бедой.
— Вы не должны так говорить, миссис Трент.
Я знаю, вы всегда бы помогли ей.
— Я помогла бы… Я учила ее, как правильно жить, и где-то допустила промашку.
— Вы делали, что могли, миссис Трент. Никто не может винить вас. Вы не должны казнить себя.
— Я виню его, — яростно сказала она. — Грязная свинья! Он обманул ее, он… обещал жениться на ней и, когда все произошло, бросил ее и решил жениться на настоящей леди.
Но она и была настоящая леди, моя Эви.
— Да, конечно, миссис Трент.
Она сложила руки вместе, и я поняла, что она представляет, будто схватила за горло Гарри Фаррингдона.
— И теперь… преподобный викарий. Он не хочет взять мою Эви. Он говорит, что таких, как она, нельзя хоронить вместе с истинными христианами.
— Не может быть, миссис Трент!
— Да. Он сказал, что самоубийц не хоронят в освященной земле. Они похоронят ее на перекрестке, в могиле для самоубийц.
Я не могу допустить это, только не мою маленькую Эви.
— С этим что-то надо делать.
Она посмотрела на меня с надеждой.
— Я пойду и поговорю с преподобным Мэннингом. Или это сделает мой муж.
Не беспокойтесь об этом, миссис Трент. Эви, конечно же, похоронят, как подобает.
— Как вы добры… Ради нее. Вы знаете, кто она. Это отличает ее. я полагаю, от прочих.
Но никто и не думает хоронить их не на кладбище.
Я была рада, что смогу что-нибудь сделать, что воскресит ее, хотя ничто уже не сможет вернуть ей Эви. Я сказала:
— Я пойду сейчас к викарию и поговорю с ним. Не волнуйтесь, миссис Трент. Я уверена, что все будет в порядке.
— Спасибо, — сказала она, и в ее глазах блеснула решительность, которую я замечала у нее раньше, до того, как беда обрушилась на нее и превратила в тень былой миссис Трент. — Ради нее, — повторила она твердо.
Долли проводила меня до двери.
— До свидания, — сказала я. — Я сделаю все, что смогу.
Я пошла прямо к викарию. Но все было не так-то просто, как я думала.
Преподобный Ричард Мэннинг был мужчиной, которого я невзлюбила с первого взгляда: напыщенный, самовлюбленный и, я уверена, лишенный всякого сострадания и воображения.
Мы редко видели его, ведь он жил не в Эверсли. У нашей семьи была своя часовня, и до сих пор у нас не было священника при доме. Он жил неподалеку, и в случае необходимости мы приглашали его. Обычно он приходил каждое утро, чтобы прочесть молитвы за здравие домашних.
Юрисдикция нашей семьи не распространялась на Ричарда Мэннинга.
Я сказала ему, что хочу поговорить о погребении Эви Мэйфер.
— Самоубийцы… — произнес он, и я почувствовала жестокость в его холодном и педантичном голосе, когда он говорил об Эви.
— Ее бабушка очень страдает от того, что вы отказались похоронить ее, как всех.
— Я сказал, что в соответствии с законами церкви она не может быть похоронена в освященной земле.
— Почему?
Он удивленно посмотрел на меня:
— Потому что она поступила против законов Божьих.
Она совершила грех, убив живое существо.
— Себя, — сказала я.
— Это грех в глазах церкви.
— Значит, все похороненные в этой земле абсолютно безгрешны?
— Здесь не похоронено ни одного самоубийцы.
— Но ведь есть большие грехи, чем тот, когда человек находит свою жизнь невыносимой и лишает себя ее.
— Это грех против законов Божьих, — самодовольно повторил он.
— Я хочу, чтобы вы поняли, что это ужасный удар для ее семьи. Неужели вы не можете один раз преступить закон и похоронить ее, как остальных смертных?
Это столько для них значит!
— Вы не можете меня просить преступить святые законы!
— Это разве святой закон? Неужели Бог хочет причинить еще большую боль людям, которые и так очень страдают?
— Вы не понимаете в чем дело, миссис Френшоу.
— Наоборот, это вы не понимаете. Но пожалуйста, сделайте это из чувства человечности, хотя бы просто из сострадания.
— Вы не можете просить меня идти против правил церкви.
— Если таковы законы церкви, то я скажу, что они жестокие, злые и безнравственные. Я ничего не хочу иметь с ними общего.
— Вы богохульствуете, миссис Френшоу.
— Я поговорю со своим отчимом.
— Я не подвластен Эверсли, — заявил он. — Это против моих правил, и я не пойду на сделку с совестью.
— Тогда ваша совесть, если в ней есть хоть капля человечности, будет всегда мучить вас.
— Миссис Френшоу, оставьте меня. Я сказал все.
— Но я могу еще много, что сказать.
Я вышла из дома в ярости. Мама удивилась, увидев меня в таком состоянии.
Я рассказала, что случилось.
— О нет! — вскричала она. — Только не это!
— Бедная миссис Трент!
Она так переживает.
— Я понимаю, — сказала мама.
— Что мы можем сделать? Он непреклонен.
— К сожалению, он не подчиняется нам.
— Я знаю. Он дал это понять. Но надо что-то сделать.
У меня есть план.
Я выбрала момент, когда Дикон был один. У нас с отчимом всегда были теплые отношения. Я полагала, что в душе он испытывал обиду, что не он мой отец, ведь он любил маму даже тогда, когда она была замужем за моим отцом.
— Клодина, — сказал он, — вот неожиданная честь!
— Я хочу, чтобы ты кое-что сделал для меня.
— Хорошо, если только в моей власти услужить молодой прекрасной леди, будь уверена, я все сделаю. Чего же ты хочешь?
— Я хочу, чтобы Эви Мэйфер похоронили на кладбище.
— Этот старый идиот Мэннинг отказывается?
— Категорически.
— Да, конечно. Я не могу припугнуть его потерей места, потому что это не в моей власти.
Тем не менее, ты можешь что-то сделать. Он тряхнул головой:
— Нет.
Если он сказал нет, то так и будет.
— Бедная миссис Трент лишилась рассудка!
— Это ужасно. Что за глупышка! Девушки и раньше имели внебрачных детей.
— Гарри Фаррингдон проявил себя с плохой стороны.
Дикон пожал плечами:
— Такие вещи случаются. Она должна была знать, что этот брак едва ли возможен.
— Думаю, он обещал жениться на ней.
— Ей следовало убедиться в этом. Ты очень бесчувственный.
— Нет… я понимаю.
Я просто думаю, она была глупа, вот и все. Если бы она пришла к твоей матери, та помогла бы ей, и ты бы, несомненно, тоже помогла.
— Неужели ты не понимаешь, как чувствует себя девушка в таком положении? И ее бабушка, ты хорошо ее знаешь… Ты должен понять, как она хотела внучке добра и всего того, что сама не получила от жизни.
Он кивнул.
— Мы должны помочь ей, — сказала я.
— Обращаться к старому Мэннингу бесполезно.
— Я знаю, но есть другие пути.
— Какие?
— У нас есть свое собственное кладбище, в Эверсли.
Я имею в виду семейное кладбище.
— Да.
— Я хочу, чтобы Эви похоронили там.
— Среди наших предков?!
— Дикон, — сказала я, — неужели Эви не одна из нас?
Он не выказал и тени удивления:
Ты, должно быть, имеешь в виду небольшую связь между мной и ее бабушкой Эвелиной в далеком прошлом?
— Да.
— Хм.
Это было.
Тогда Эви — твоя внучка.
Возможно.
Эвелина была несколько сварлива.
— Если Ричард Мэйфер твой сын… тогда Эви имеет право лежать в нашей земле.
Я увидела улыбку на его лице.
— Ты мне нравишься, Клодина, — сказал он. — Ты похожа на свою маму.
— Дикон, ты разрешишь?
— Ты знаешь, как мне всегда было сложно отказать молодой красивой девушке в любой просьбе.
— Дикон, спасибо.
Большое спасибо.
Я заплакала. Он снисходительно посмотрел на меня. Вошла мама.
— Что вы здесь делаете? — спросила она.
— Твоя дочь только что сделала предложение, которое я принял.
— Предложение… и она плачет.
Почему ты плачешь, Клодина? Это не похоже на тебя.
Я подошла и поцеловала ее:
— Дикон только что осчастливил меня.
— О? — сказала она в удивлении, глядя то на одного, то на другого.
— Этот старый лицемер Мэннинг, — сказал Дикон, — хотел положить Эви Мэйфер в могилу для самоубийц. Требование церкви!
Старый ханжа!
— И… — начала мама.
— Дикон обещал мне похоронить ее на нашей земле… в Эверсли. О, я так счастлива! Я хочу сообщить миссис Трент сейчас же.
Мама улыбалась.
— О, Дикон, — сказала она. — Спасибо. Ты так великодушен!
Не теряя времени, я отправилась в Грассленд. Меня немедленно провели к миссис Трент, на которой все еще была серая мрачная одежда.
— Не беспокойтесь, миссис Трент. Все будет в порядке, — сказала я.
— Ты видела его… этого викария?
— Не беспокойтесь о нем. Я говорила с отчимом. Эви будет похоронена в Эверсли.
— Освященная земля Эверсли! — воскликнула она, удивление отразилось на ее опустошенном лице.
— Да, — подтвердила я. — Он обещал это.
— О, спасибо, миссис Френшоу. О таком я и не мечтала.
— Хорошо, этот маленький инцидент закончен.
Она кивнула.
— Спасибо, спасибо, — сказала она. Она замолчала на несколько секунд и затем продолжила:
— Я беспокоюсь… я так беспокоюсь о Долли.
— С Долли все будет в порядке, — заверила я ее.
— Если со мной что-либо случится, что станет с ней? Я считала, что, когда Эви выйдет замуж, Долли будет жить с ней.
Все изменилось сейчас.
— Я присмотрю, чтобы все было хорошо, миссис Трент.
Не беспокойтесь о Долли.
— Как в одной семье, — сказала она.
Я чувствовала себя почти счастливой. Как замечательно было дать ей хоть немного радости.
Настал день похорон Эви. Влажный и жаркий воздух был неподвижен, не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка. Стояла гнетущая тишина, и даже люди переговаривались шепотом.
Дикон обещал прийти в часовню попозже, и мы с Дэвидом и мамой отправились вместе. Я была уверена, что это обрадует миссис Трент.
Утром к нам пришел посетитель. Я собирала розы в саду, чтобы положить их на могилу Эви. У меня забилось сердце. Я подбежала к нему.
— Ты не должен был приходить! — воскликнула я. Это было странное приветствие. Он выглядел бледным и обезумевшим.
— Я узнал… — сказал он, — Я был так поражен.
— Неудивительно.
Я ненавидела Гарри Фаррингдона, несмотря на его раскаяние. Я не могла забыть, что, если бы не он, Эви была бы сейчас жива.
— Я не мог не прийти, — сказал он.
— Было бы лучше, если бы ты не приходил.
— Но я любил ее.
— Это обернулось несчастьем для нее.
— Я не могу поверить, что я…
— Гарри, — сказала я, — не заходи в дом.
Думаю, будет лучше, если тебя никто не увидит. Уходи сейчас же. Я не знаю, что будет, если бабушка Эви увидит тебя.
Уверена, что она попытается убить тебя.
— Я плохо поступил.
— Конечно.
— Но это правда… что я слышал о ребенке?
— Да, — сказала я. — Это правда. Эви была на третьем месяце и не могла пережить позор.
— Ты веришь, что я… был этому причиной? Я сердито посмотрела на него.
— Нет, нет! Это не правда, Клодина. Клянусь тебе. Я не мог.
Между нами ничего подобного не было… никакой близости.
Ты думаешь, этому кто-нибудь поверит?
— Да, потому что это правда.
— Мы все знали, что ты увлечен ею.
— Да.
Она мне очень нравилась.
— Настолько, что бросил.
— Мы встречались очень часто.
Ты не любил ее. Ты заставил ее поверить, что твои чувства сильны… и потом это свершилось.
— Уже несколько месяцев я не видел ее. Это не мой ребенок, Клодина.
— Она была такой чистой, нежной девушкой. Пожалуйста, не пытайся очернить ее, Гарри.
— Я бы сделал для нее все, что мог.
— Не очень ценное признание, если учесть, что она больше не нуждается в твоей помощи.
— О, Клодина! Ты обвиняешь меня!
Конечно, я обвиняла его! Мы не слышали, чтобы у нее был другой возлюбленный и сразу же узнали бы, если бы он появился. Кто же это мог быть еще? Я представила Гарри, тайно приезжавшего в Грассленд, их тайные встречи, уговоры стать его любовницей, без сомнения, с обещанием жениться. Это обычная история.
— Гарри, ради Бога, не показывайся здесь.
Дело сделано.
Ничто не вернет ее к жизни.
— Но я любил ее, — начал он.
Я с негодованием посмотрела на него:
— Гарри, уходи. Тебя не должны видеть здесь. Тебя разорвут на части озлобленные люди. Зачем раздражать людей? Не хватало еще скандала на похоронах.
Это было бы последней каплей.
— Я хочу, чтобы ты поверила мне, — сказал он. — Клодина, клянусь всем самым святым для меня, что это не мой ребенок.
— Хорошо, Гарри, но уходи. Не нужно, чтобы кто-нибудь видел тебя здесь. Хорошо еще, что ты не зашел в дом.
— Эти розы для Эви? — спросил он. Я кивнула.
— О, Клодина, как жаль, что я не смог ей помочь!
— Поздно говорить об этом, Гарри.
Пожалуйста, уходи.
Он пошел прочь, и, когда я смотрела на его удаляющуюся фигуру, мои руки дрожали.
Я всегда чувствовала в нем какую-то слабость. Он никогда не был способен к решительным поступкам. Что бы он не говорил, я все же считала, что Эви забеременела от него. А теперь его мучили угрызения совести. Так и должно было быть.
Какое счастье, что я увидела его! Все могло случиться, если бы он появился на кладбище.
После скромного отпевания в нашей часовне тело Эви отвезли на катафалке из Эверсли на кладбище, где мы и похоронили ее.
Мы молча стояли вокруг могилы, слушая, как земля падает на крышку гроба. Когда я положила розы, собранные в то утро, то заметила, как миссис Трент взяла Долли за руку и крепко ее сжала.
Покидая кладбище, я увидела за кустами мужскую фигуру. Я узнала Гарри Фаррингдона. Значит, он все-таки не смог не прийти.
ПЯТОЕ НОЯБРЯ Наступил август. Со дня похорон Эви прошло уже несколько недель. Я часто ходила на ее могилу и приносила цветы. Я обратила внимание, что кто-то посадил там розы, интересно, кто?
Я вполне могла понять, что сломило ее. Кому, как не мне, были доступны ее переживания? Я часто задумывалась, как жестока жизнь к одним людям и снисходительна к другим. Я совершила более тяжкий грех, чем Эви, — изменила мужу, а между тем пострадала она, а я осталась безнаказанной, если не считать угрызений совести.
«Как несправедлива жизнь! — думала я. — Если бы только Эви доверилась мне, я сумела бы ей помочь! Быть может, я и для себя нашла бы в этом утешение. Какие душевные муки должен испытывать человек, чтобы решиться покончить с собой, не видя иного выхода!»
Миссис Трент почти все время находилась дома, и я редко виделась с ней. Несколько раз я заходила к ней, но, думаю, встречи со мной особенно живо напоминали ей об Эви, и решила не беспокоить ее.
Тетушку Софи потрясло случившееся. Она вообще всегда сочувствовала чужому несчастью и переживала чужое горе как свое собственное. Жанна говорила, что она беспрестанно заводит речь о смерти Эви и о безнравственности мужчин, которые предают женщин.
Малышка Долли проводила с ней очень много времени.
— Бедное дитя! — говорила Жанна. — Для нее это ужасный удар. Она обожала сестру. Долли стала более замкнутой, чем раньше. Но они с мадемуазель находят радость в общении друг с другом.
— Со временем все уляжется, — сказала я. — Так всегда бывает.
Жанна согласилась со мной.
— Со временем, — повторила она, — даже в случае с мадемуазель и малышкой Долли… все уляжется.
В воздухе носился дух перемен. События шли своей чередой, и было ясно, что происходящее на континенте обязательно коснется нашей жизни. Англия действительно была глубоко втянута в противостояние.
В июне в Темпле скончался юный дофин. Ему было двенадцать лет от роду. Теперь короля Франции не существовало. Я часто задумывалась об этом мальчике. Какой печальной была его жизнь! И как, должно быть, он страдал, разлученный со своей матерью, вынужденный выдвигать против нее жестокие и даже непристойные обвинения. А затем… умереть. Как он умер? Мы точно не знали этого.
О, каким жестоким стал этот мир!
Кое-где в нашей стране происходили волнения, вызванные высокими ценами на продовольствие. «Не приложил ли руку к смуте Леон Бланшар? — спрашивала я себя. — Джонатан был прав. Подстрекателей необходимо уничтожать — даже таких молодых людей, как Альберик».
Когда Испания заключила мир с Францией, возникли опасения, что все наши союзники оставляют нас, так как понимают, что Франция во главе с этим корсиканским авантюристом Наполеоном Бонапартом, как бы ни была истерзана революцией, представляет собой силу, с которой следует считаться.
Была середина дня. Возвращаясь из сада, я увидела на лужайке Грейс Сопер с малышками. Джессике был уже год. Амарилис — чуть меньше. Они повсюду ползали и даже могли сделать несколько неуверенных шагов. Скоро они должны были начать вовсю бегать.
— Вот тогда за ними нужен будет глаз да глаз, — сказала Грейс Сопер. — Честное слово, эта мисс Джессика прямо-таки маленькая дама. Подайте ей то, подайте это, и вот что я вам скажу, миссис Френшоу, она не успокоится, пока не получит то, что ей захотелось. А мисс Амарилис — такая хорошая девочка.
Моя мать так же гордилась своенравием Джессики, как я — послушанием Амарилис; в наших глазах они обе были совершенством.
Я заглянула в маленькую коляску, в которой они рядышком спали. Джессика, с ее темными волосами, длинными пушистыми ресницами и легким румянцем на щеках, была поразительно красива. «Она может стать похожей на мою мать, — подумала я, — за тем исключением, что у нее были темные глаза, а у моей матушки — ярко-голубые».
— Должно быть, они у нее от кого-нибудь из ее пылких французских предков, — сказала моя мать.
— Эверсли тоже иногда могут быть пылкими, — ответила я.
С этим она согласилась.
— Амарилис выглядит, как маленький ангел, — сказала она.
Так оно и было — светлые волосики, голубые глаза и некоторая хрупкость в облике, которая иногда беспокоила меня. Но Грейс Сопер говорила, что причиной тому тонкая кость и что здоровье у моей Амарилис такое же прекрасное, как и у крепышки Джессики.
Должно быть, прошло около получаса, когда я услышала пронзительные крики, доносившиеся из сада. Я поспешила вниз и увидела Грейс Сопер и свою мать: обе были в смятении. Матушка только и смогла произнести:
— Этого не может быть… Как такое случилось? Что это значит?
Грейс так дрожала, что едва могла говорить:
— Малышки…
Моя мать заплакала:
— Джессика…
Ее там нет…
Я заглянула в коляску. Меня охватило огромное облегчение, так как Амарилис была на месте и крепко спала. Но затем до меня дошел весь ужас случившегося: Джессики не было.
— Как это случилось?! — закричала я.
— Они спали, — запинаясь, пробормотала Грейс. — Я зашла в дом. Меня не было всего лишь пять минут…
— Она где-нибудь поблизости, — сказала матушка.
— Она могла сама выбраться из коляски? Грейс покачала головой:
— Они были привязаны лямками. Я всегда слежу за этим.
— О, Господи, помоги нам! — взмолилась я. — Кто-то выкрал Джессику.
К счастью, Дикон был дома и в своей спокойной манере взялся за поиски.
— Лямка могла ослабнуть, и Джессика развязала ее.
— Даже в этом случае ей было бы нелегко выбраться, — возразила мама. — Кто-то взял ее. О, Дикон… кто?
Кто?
Мы должны найти ее.
— Мы ее найдем, — сказал Дикон. — Сейчас же нам, прежде всего, нужно тщательно обыскать сад и все вокруг. Возможно, она сама выбралась. Она могла заползти куда-нибудь в кусты. Там мы ее найдем. Не будем больше терять времени.
Из дома тем временем выбежали слуги. Все были глубоко потрясены случившимся. Начались поиски; однако, хотя сад тщательно прочесали, никаких следов Джессики не нашли.
Я взяла Амарилис на руки, чтобы она была поближе ко мне. Бедняжка Грейс Сопер совсем пала духом, она во всем винила себя, а мы убеждали ее, что это не так. Она была великолепной няней и с усердием ухаживала за малышками. Она всего лишь только на пять минут оставила их спящими в коляске.
Осмотр лямок ничего не дал. Они были в полном порядке, и это привело нас к единственному выводу: Джессику похитили.
Дикон сказал, что, скорее всего, теперь у нас потребуют выкуп.
— Если бы так, — причитала матушка. — Если бы так… поскорее… все, что угодно, лишь бы вернуть мою крошку.
Дикон лично возглавил поиски и опросил всех в имении.
Не знаю, как мы дожили до конца этого дня. Мама была вне себя, да, думаю, и все мы тоже. Это случилось так неожиданно.
Дикон немедленно распорядился повесить в городе афиши с объявлением награды за любые сведения о его дочери. Он разослал гонцов во все соседние города и порты.
К концу дня все мы были в изнеможении от тревоги. Наступила ночь, и по-прежнему никаких признаков ребенка. Мы знали, что ничего не можем поделать, и, безмолвные и отчаявшиеся, сидели в пуншевой.
Грейс Сопер была наверху, в детской. Она ни за что не пожелала идти спать и несла вахту у постели Амарилис. Дикон сказал:
— Можете не сомневаться, что утром все прояснится. Они тянут время, чтобы измотать нас. Я знаю этих людей. Вот увидите, они известят нас.
Мы просидели так всю ночь. Матушка, прижавшись к Дикону, неподвижно смотрела прямо перед собой. Время от времени, пытаясь утешить ее, он шептал:
— Вот увидишь, мы что-нибудь услышим утром. Я знаю, как поступают такие люди.
— Но что они с ней сделают… с моей крошкой? Она ведь проголодается…
— Нет, нет. Они позаботятся о ней. Вот увидишь. Утром…
Узнаем ли мы что-нибудь утром? Меня одолевали сомнения.
Дэвид обнял меня одной рукой. Он знал, что я боюсь за Амарилис.
Мы прождали весь следующий день. Никаких новостей не поступило. Пошли обычные слухи, так как вся округа знала об исчезновении Джессики. Кто-то видел незнакомку с младенцем, которая торопливо шла по главной улице города. Дикон и Дэвид бросились наводить справки, а когда эту женщину отыскали, оказалось, что она навещала в городе родственников, — естественно, что многие ее знали.
Я никогда не забуду выражения безнадежности в глазах матушки, когда он вернулся.
Мне кажется, что в таких обстоятельствах труднее всего переносить чувство безысходности, полнейшей беспомощности из-за незнания, что делать.
— Как можно быть настолько жестокими, чтобы так поступать? — в который раз произнесла я. — Разве они не думают о матерях…
Дэвид утешал меня.
— Дикон прав. Им нужны деньги. Они потребуют выкуп.
— Мы заплатим, и они вернут ее. Ты действительно так думаешь?
— Они знают, что отец — богатый человек. Никакой другой причины быть не может. И какой может быть смысл плохо обращаться с Джессикой?
Я покачала головой:
— Не понимаю, почему люди хотят мучать других… без причины?
— Причина всегда есть. В данном случае это деньги. Вот увидишь, Дикон заплатит. Он что угодно отдаст ради семьи… и в особенности ради твоей матери.
Я знала, что это так. Но это ожидание… и тревога… кошмарный страх неизвестности… как тяжко было их переносить!
Матушка была похожа на привидение. Казалось, из нее высосали все соки. Я попыталась убедить ее отдохнуть, и мне-таки удалось заставить ее ненадолго прилечь. Я села у ее кровати, но слова, которые могли бы утешить ее, не приходили в голову. Она тихо лежала, неподвижно глядя перед собой, а затем встала, сказав, что не может больше ничего делать, хотя что еще мы могли предпринять?
Я пошла в детскую, чтобы поиграть с Амарилис. Мне было так радостно, что она в безопасности. Однако сам вид ее еще острее напоминал об ужасной утрате.
Бедняжка Грейс Сопер продолжала винить себя. Она нуждалась в утешении. Она говорила, что кто-то должен присматривать за Амарилис днем и ночью и что она позаботится о том, чтобы никто не добрался до нашей дорогой крошки.
Долгое утро закончилось, и начался не менее долгий, тягостный день.
Новостей не было. «Скорее бы что-нибудь произошло! — молилась я, — Мы так долго не выдержим».
Дикона и Дэвида не было весь день. Они обшарили все, где, как им казалось, она могла бы быть; они встречались со всеми, кто хоть чем-то мог помочь им, а когда они возвратились, то даже Дикон был удручен. Его предположение о том, что у нас потребуют выкуп, не сбылось.
В эту ночь мы сделали вид, что отправляемся спать, но всем нам было не до отдыха.
Мы с Дэвидом провели всю ночь в бессвязных разговорах. Джессика отсутствовала уже два дня, и мы начинали опасаться самого худшего.
Мне пришла в голову жуткая мысль. Я ничего не сказала матери, но с Дэвидом все же поделилась ею, так как хотела, чтобы он разубедил меня, сказав, что это не так.
— Дэвид, у твоего отца, должно быть, много врагов.
Дэвид задумался.
Я продолжала:
— У человека с его положением они наверняка должны быть. Он богат, а богатым завидуют. Это может быть своего рода местью.
Слова Дэвида повергли меня в ужас.
— Я уже думал над этим, — сказал он. — Он связан со многими… и не только в нашей стране, но и за границей. И, должно быть, многие хотели бы тем или иным образом навредить ему.
— Я знаю, что существуют всякие тайные дела, в которых участвуют они с Джонатаном.
— Это так. Ты помнишь тех людей, которые пришли переночевать? Им было нужно что-то в его кабинете. Какой-то секретный документ. И они нашли его. Если живешь опасной жизнью, то необходимо быть готовым к тому, что враги нанесут удар там, где ты этого не ожидаешь.
— Значит, кто-то выкрал Джессику… чтобы отомстить Дикону?
— Она не могла признаться. Она боялась посмотреть мне в глаза. Я никогда не думала, что такое может случиться. Она должна была прийти ко мне со своей бедой.
— Вы не должны так говорить, миссис Трент.
Я знаю, вы всегда бы помогли ей.
— Я помогла бы… Я учила ее, как правильно жить, и где-то допустила промашку.
— Вы делали, что могли, миссис Трент. Никто не может винить вас. Вы не должны казнить себя.
— Я виню его, — яростно сказала она. — Грязная свинья! Он обманул ее, он… обещал жениться на ней и, когда все произошло, бросил ее и решил жениться на настоящей леди.
Но она и была настоящая леди, моя Эви.
— Да, конечно, миссис Трент.
Она сложила руки вместе, и я поняла, что она представляет, будто схватила за горло Гарри Фаррингдона.
— И теперь… преподобный викарий. Он не хочет взять мою Эви. Он говорит, что таких, как она, нельзя хоронить вместе с истинными христианами.
— Не может быть, миссис Трент!
— Да. Он сказал, что самоубийц не хоронят в освященной земле. Они похоронят ее на перекрестке, в могиле для самоубийц.
Я не могу допустить это, только не мою маленькую Эви.
— С этим что-то надо делать.
Она посмотрела на меня с надеждой.
— Я пойду и поговорю с преподобным Мэннингом. Или это сделает мой муж.
Не беспокойтесь об этом, миссис Трент. Эви, конечно же, похоронят, как подобает.
— Как вы добры… Ради нее. Вы знаете, кто она. Это отличает ее. я полагаю, от прочих.
Но никто и не думает хоронить их не на кладбище.
Я была рада, что смогу что-нибудь сделать, что воскресит ее, хотя ничто уже не сможет вернуть ей Эви. Я сказала:
— Я пойду сейчас к викарию и поговорю с ним. Не волнуйтесь, миссис Трент. Я уверена, что все будет в порядке.
— Спасибо, — сказала она, и в ее глазах блеснула решительность, которую я замечала у нее раньше, до того, как беда обрушилась на нее и превратила в тень былой миссис Трент. — Ради нее, — повторила она твердо.
Долли проводила меня до двери.
— До свидания, — сказала я. — Я сделаю все, что смогу.
Я пошла прямо к викарию. Но все было не так-то просто, как я думала.
Преподобный Ричард Мэннинг был мужчиной, которого я невзлюбила с первого взгляда: напыщенный, самовлюбленный и, я уверена, лишенный всякого сострадания и воображения.
Мы редко видели его, ведь он жил не в Эверсли. У нашей семьи была своя часовня, и до сих пор у нас не было священника при доме. Он жил неподалеку, и в случае необходимости мы приглашали его. Обычно он приходил каждое утро, чтобы прочесть молитвы за здравие домашних.
Юрисдикция нашей семьи не распространялась на Ричарда Мэннинга.
Я сказала ему, что хочу поговорить о погребении Эви Мэйфер.
— Самоубийцы… — произнес он, и я почувствовала жестокость в его холодном и педантичном голосе, когда он говорил об Эви.
— Ее бабушка очень страдает от того, что вы отказались похоронить ее, как всех.
— Я сказал, что в соответствии с законами церкви она не может быть похоронена в освященной земле.
— Почему?
Он удивленно посмотрел на меня:
— Потому что она поступила против законов Божьих.
Она совершила грех, убив живое существо.
— Себя, — сказала я.
— Это грех в глазах церкви.
— Значит, все похороненные в этой земле абсолютно безгрешны?
— Здесь не похоронено ни одного самоубийцы.
— Но ведь есть большие грехи, чем тот, когда человек находит свою жизнь невыносимой и лишает себя ее.
— Это грех против законов Божьих, — самодовольно повторил он.
— Я хочу, чтобы вы поняли, что это ужасный удар для ее семьи. Неужели вы не можете один раз преступить закон и похоронить ее, как остальных смертных?
Это столько для них значит!
— Вы не можете меня просить преступить святые законы!
— Это разве святой закон? Неужели Бог хочет причинить еще большую боль людям, которые и так очень страдают?
— Вы не понимаете в чем дело, миссис Френшоу.
— Наоборот, это вы не понимаете. Но пожалуйста, сделайте это из чувства человечности, хотя бы просто из сострадания.
— Вы не можете просить меня идти против правил церкви.
— Если таковы законы церкви, то я скажу, что они жестокие, злые и безнравственные. Я ничего не хочу иметь с ними общего.
— Вы богохульствуете, миссис Френшоу.
— Я поговорю со своим отчимом.
— Я не подвластен Эверсли, — заявил он. — Это против моих правил, и я не пойду на сделку с совестью.
— Тогда ваша совесть, если в ней есть хоть капля человечности, будет всегда мучить вас.
— Миссис Френшоу, оставьте меня. Я сказал все.
— Но я могу еще много, что сказать.
Я вышла из дома в ярости. Мама удивилась, увидев меня в таком состоянии.
Я рассказала, что случилось.
— О нет! — вскричала она. — Только не это!
— Бедная миссис Трент!
Она так переживает.
— Я понимаю, — сказала мама.
— Что мы можем сделать? Он непреклонен.
— К сожалению, он не подчиняется нам.
— Я знаю. Он дал это понять. Но надо что-то сделать.
У меня есть план.
Я выбрала момент, когда Дикон был один. У нас с отчимом всегда были теплые отношения. Я полагала, что в душе он испытывал обиду, что не он мой отец, ведь он любил маму даже тогда, когда она была замужем за моим отцом.
— Клодина, — сказал он, — вот неожиданная честь!
— Я хочу, чтобы ты кое-что сделал для меня.
— Хорошо, если только в моей власти услужить молодой прекрасной леди, будь уверена, я все сделаю. Чего же ты хочешь?
— Я хочу, чтобы Эви Мэйфер похоронили на кладбище.
— Этот старый идиот Мэннинг отказывается?
— Категорически.
— Да, конечно. Я не могу припугнуть его потерей места, потому что это не в моей власти.
Тем не менее, ты можешь что-то сделать. Он тряхнул головой:
— Нет.
Если он сказал нет, то так и будет.
— Бедная миссис Трент лишилась рассудка!
— Это ужасно. Что за глупышка! Девушки и раньше имели внебрачных детей.
— Гарри Фаррингдон проявил себя с плохой стороны.
Дикон пожал плечами:
— Такие вещи случаются. Она должна была знать, что этот брак едва ли возможен.
— Думаю, он обещал жениться на ней.
— Ей следовало убедиться в этом. Ты очень бесчувственный.
— Нет… я понимаю.
Я просто думаю, она была глупа, вот и все. Если бы она пришла к твоей матери, та помогла бы ей, и ты бы, несомненно, тоже помогла.
— Неужели ты не понимаешь, как чувствует себя девушка в таком положении? И ее бабушка, ты хорошо ее знаешь… Ты должен понять, как она хотела внучке добра и всего того, что сама не получила от жизни.
Он кивнул.
— Мы должны помочь ей, — сказала я.
— Обращаться к старому Мэннингу бесполезно.
— Я знаю, но есть другие пути.
— Какие?
— У нас есть свое собственное кладбище, в Эверсли.
Я имею в виду семейное кладбище.
— Да.
— Я хочу, чтобы Эви похоронили там.
— Среди наших предков?!
— Дикон, — сказала я, — неужели Эви не одна из нас?
Он не выказал и тени удивления:
Ты, должно быть, имеешь в виду небольшую связь между мной и ее бабушкой Эвелиной в далеком прошлом?
— Да.
— Хм.
Это было.
Тогда Эви — твоя внучка.
Возможно.
Эвелина была несколько сварлива.
— Если Ричард Мэйфер твой сын… тогда Эви имеет право лежать в нашей земле.
Я увидела улыбку на его лице.
— Ты мне нравишься, Клодина, — сказал он. — Ты похожа на свою маму.
— Дикон, ты разрешишь?
— Ты знаешь, как мне всегда было сложно отказать молодой красивой девушке в любой просьбе.
— Дикон, спасибо.
Большое спасибо.
Я заплакала. Он снисходительно посмотрел на меня. Вошла мама.
— Что вы здесь делаете? — спросила она.
— Твоя дочь только что сделала предложение, которое я принял.
— Предложение… и она плачет.
Почему ты плачешь, Клодина? Это не похоже на тебя.
Я подошла и поцеловала ее:
— Дикон только что осчастливил меня.
— О? — сказала она в удивлении, глядя то на одного, то на другого.
— Этот старый лицемер Мэннинг, — сказал Дикон, — хотел положить Эви Мэйфер в могилу для самоубийц. Требование церкви!
Старый ханжа!
— И… — начала мама.
— Дикон обещал мне похоронить ее на нашей земле… в Эверсли. О, я так счастлива! Я хочу сообщить миссис Трент сейчас же.
Мама улыбалась.
— О, Дикон, — сказала она. — Спасибо. Ты так великодушен!
Не теряя времени, я отправилась в Грассленд. Меня немедленно провели к миссис Трент, на которой все еще была серая мрачная одежда.
— Не беспокойтесь, миссис Трент. Все будет в порядке, — сказала я.
— Ты видела его… этого викария?
— Не беспокойтесь о нем. Я говорила с отчимом. Эви будет похоронена в Эверсли.
— Освященная земля Эверсли! — воскликнула она, удивление отразилось на ее опустошенном лице.
— Да, — подтвердила я. — Он обещал это.
— О, спасибо, миссис Френшоу. О таком я и не мечтала.
— Хорошо, этот маленький инцидент закончен.
Она кивнула.
— Спасибо, спасибо, — сказала она. Она замолчала на несколько секунд и затем продолжила:
— Я беспокоюсь… я так беспокоюсь о Долли.
— С Долли все будет в порядке, — заверила я ее.
— Если со мной что-либо случится, что станет с ней? Я считала, что, когда Эви выйдет замуж, Долли будет жить с ней.
Все изменилось сейчас.
— Я присмотрю, чтобы все было хорошо, миссис Трент.
Не беспокойтесь о Долли.
— Как в одной семье, — сказала она.
Я чувствовала себя почти счастливой. Как замечательно было дать ей хоть немного радости.
Настал день похорон Эви. Влажный и жаркий воздух был неподвижен, не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка. Стояла гнетущая тишина, и даже люди переговаривались шепотом.
Дикон обещал прийти в часовню попозже, и мы с Дэвидом и мамой отправились вместе. Я была уверена, что это обрадует миссис Трент.
Утром к нам пришел посетитель. Я собирала розы в саду, чтобы положить их на могилу Эви. У меня забилось сердце. Я подбежала к нему.
— Ты не должен был приходить! — воскликнула я. Это было странное приветствие. Он выглядел бледным и обезумевшим.
— Я узнал… — сказал он, — Я был так поражен.
— Неудивительно.
Я ненавидела Гарри Фаррингдона, несмотря на его раскаяние. Я не могла забыть, что, если бы не он, Эви была бы сейчас жива.
— Я не мог не прийти, — сказал он.
— Было бы лучше, если бы ты не приходил.
— Но я любил ее.
— Это обернулось несчастьем для нее.
— Я не могу поверить, что я…
— Гарри, — сказала я, — не заходи в дом.
Думаю, будет лучше, если тебя никто не увидит. Уходи сейчас же. Я не знаю, что будет, если бабушка Эви увидит тебя.
Уверена, что она попытается убить тебя.
— Я плохо поступил.
— Конечно.
— Но это правда… что я слышал о ребенке?
— Да, — сказала я. — Это правда. Эви была на третьем месяце и не могла пережить позор.
— Ты веришь, что я… был этому причиной? Я сердито посмотрела на него.
— Нет, нет! Это не правда, Клодина. Клянусь тебе. Я не мог.
Между нами ничего подобного не было… никакой близости.
Ты думаешь, этому кто-нибудь поверит?
— Да, потому что это правда.
— Мы все знали, что ты увлечен ею.
— Да.
Она мне очень нравилась.
— Настолько, что бросил.
— Мы встречались очень часто.
Ты не любил ее. Ты заставил ее поверить, что твои чувства сильны… и потом это свершилось.
— Уже несколько месяцев я не видел ее. Это не мой ребенок, Клодина.
— Она была такой чистой, нежной девушкой. Пожалуйста, не пытайся очернить ее, Гарри.
— Я бы сделал для нее все, что мог.
— Не очень ценное признание, если учесть, что она больше не нуждается в твоей помощи.
— О, Клодина! Ты обвиняешь меня!
Конечно, я обвиняла его! Мы не слышали, чтобы у нее был другой возлюбленный и сразу же узнали бы, если бы он появился. Кто же это мог быть еще? Я представила Гарри, тайно приезжавшего в Грассленд, их тайные встречи, уговоры стать его любовницей, без сомнения, с обещанием жениться. Это обычная история.
— Гарри, ради Бога, не показывайся здесь.
Дело сделано.
Ничто не вернет ее к жизни.
— Но я любил ее, — начал он.
Я с негодованием посмотрела на него:
— Гарри, уходи. Тебя не должны видеть здесь. Тебя разорвут на части озлобленные люди. Зачем раздражать людей? Не хватало еще скандала на похоронах.
Это было бы последней каплей.
— Я хочу, чтобы ты поверила мне, — сказал он. — Клодина, клянусь всем самым святым для меня, что это не мой ребенок.
— Хорошо, Гарри, но уходи. Не нужно, чтобы кто-нибудь видел тебя здесь. Хорошо еще, что ты не зашел в дом.
— Эти розы для Эви? — спросил он. Я кивнула.
— О, Клодина, как жаль, что я не смог ей помочь!
— Поздно говорить об этом, Гарри.
Пожалуйста, уходи.
Он пошел прочь, и, когда я смотрела на его удаляющуюся фигуру, мои руки дрожали.
Я всегда чувствовала в нем какую-то слабость. Он никогда не был способен к решительным поступкам. Что бы он не говорил, я все же считала, что Эви забеременела от него. А теперь его мучили угрызения совести. Так и должно было быть.
Какое счастье, что я увидела его! Все могло случиться, если бы он появился на кладбище.
После скромного отпевания в нашей часовне тело Эви отвезли на катафалке из Эверсли на кладбище, где мы и похоронили ее.
Мы молча стояли вокруг могилы, слушая, как земля падает на крышку гроба. Когда я положила розы, собранные в то утро, то заметила, как миссис Трент взяла Долли за руку и крепко ее сжала.
Покидая кладбище, я увидела за кустами мужскую фигуру. Я узнала Гарри Фаррингдона. Значит, он все-таки не смог не прийти.
ПЯТОЕ НОЯБРЯ Наступил август. Со дня похорон Эви прошло уже несколько недель. Я часто ходила на ее могилу и приносила цветы. Я обратила внимание, что кто-то посадил там розы, интересно, кто?
Я вполне могла понять, что сломило ее. Кому, как не мне, были доступны ее переживания? Я часто задумывалась, как жестока жизнь к одним людям и снисходительна к другим. Я совершила более тяжкий грех, чем Эви, — изменила мужу, а между тем пострадала она, а я осталась безнаказанной, если не считать угрызений совести.
«Как несправедлива жизнь! — думала я. — Если бы только Эви доверилась мне, я сумела бы ей помочь! Быть может, я и для себя нашла бы в этом утешение. Какие душевные муки должен испытывать человек, чтобы решиться покончить с собой, не видя иного выхода!»
Миссис Трент почти все время находилась дома, и я редко виделась с ней. Несколько раз я заходила к ней, но, думаю, встречи со мной особенно живо напоминали ей об Эви, и решила не беспокоить ее.
Тетушку Софи потрясло случившееся. Она вообще всегда сочувствовала чужому несчастью и переживала чужое горе как свое собственное. Жанна говорила, что она беспрестанно заводит речь о смерти Эви и о безнравственности мужчин, которые предают женщин.
Малышка Долли проводила с ней очень много времени.
— Бедное дитя! — говорила Жанна. — Для нее это ужасный удар. Она обожала сестру. Долли стала более замкнутой, чем раньше. Но они с мадемуазель находят радость в общении друг с другом.
— Со временем все уляжется, — сказала я. — Так всегда бывает.
Жанна согласилась со мной.
— Со временем, — повторила она, — даже в случае с мадемуазель и малышкой Долли… все уляжется.
В воздухе носился дух перемен. События шли своей чередой, и было ясно, что происходящее на континенте обязательно коснется нашей жизни. Англия действительно была глубоко втянута в противостояние.
В июне в Темпле скончался юный дофин. Ему было двенадцать лет от роду. Теперь короля Франции не существовало. Я часто задумывалась об этом мальчике. Какой печальной была его жизнь! И как, должно быть, он страдал, разлученный со своей матерью, вынужденный выдвигать против нее жестокие и даже непристойные обвинения. А затем… умереть. Как он умер? Мы точно не знали этого.
О, каким жестоким стал этот мир!
Кое-где в нашей стране происходили волнения, вызванные высокими ценами на продовольствие. «Не приложил ли руку к смуте Леон Бланшар? — спрашивала я себя. — Джонатан был прав. Подстрекателей необходимо уничтожать — даже таких молодых людей, как Альберик».
Когда Испания заключила мир с Францией, возникли опасения, что все наши союзники оставляют нас, так как понимают, что Франция во главе с этим корсиканским авантюристом Наполеоном Бонапартом, как бы ни была истерзана революцией, представляет собой силу, с которой следует считаться.
Была середина дня. Возвращаясь из сада, я увидела на лужайке Грейс Сопер с малышками. Джессике был уже год. Амарилис — чуть меньше. Они повсюду ползали и даже могли сделать несколько неуверенных шагов. Скоро они должны были начать вовсю бегать.
— Вот тогда за ними нужен будет глаз да глаз, — сказала Грейс Сопер. — Честное слово, эта мисс Джессика прямо-таки маленькая дама. Подайте ей то, подайте это, и вот что я вам скажу, миссис Френшоу, она не успокоится, пока не получит то, что ей захотелось. А мисс Амарилис — такая хорошая девочка.
Моя мать так же гордилась своенравием Джессики, как я — послушанием Амарилис; в наших глазах они обе были совершенством.
Я заглянула в маленькую коляску, в которой они рядышком спали. Джессика, с ее темными волосами, длинными пушистыми ресницами и легким румянцем на щеках, была поразительно красива. «Она может стать похожей на мою мать, — подумала я, — за тем исключением, что у нее были темные глаза, а у моей матушки — ярко-голубые».
— Должно быть, они у нее от кого-нибудь из ее пылких французских предков, — сказала моя мать.
— Эверсли тоже иногда могут быть пылкими, — ответила я.
С этим она согласилась.
— Амарилис выглядит, как маленький ангел, — сказала она.
Так оно и было — светлые волосики, голубые глаза и некоторая хрупкость в облике, которая иногда беспокоила меня. Но Грейс Сопер говорила, что причиной тому тонкая кость и что здоровье у моей Амарилис такое же прекрасное, как и у крепышки Джессики.
Должно быть, прошло около получаса, когда я услышала пронзительные крики, доносившиеся из сада. Я поспешила вниз и увидела Грейс Сопер и свою мать: обе были в смятении. Матушка только и смогла произнести:
— Этого не может быть… Как такое случилось? Что это значит?
Грейс так дрожала, что едва могла говорить:
— Малышки…
Моя мать заплакала:
— Джессика…
Ее там нет…
Я заглянула в коляску. Меня охватило огромное облегчение, так как Амарилис была на месте и крепко спала. Но затем до меня дошел весь ужас случившегося: Джессики не было.
— Как это случилось?! — закричала я.
— Они спали, — запинаясь, пробормотала Грейс. — Я зашла в дом. Меня не было всего лишь пять минут…
— Она где-нибудь поблизости, — сказала матушка.
— Она могла сама выбраться из коляски? Грейс покачала головой:
— Они были привязаны лямками. Я всегда слежу за этим.
— О, Господи, помоги нам! — взмолилась я. — Кто-то выкрал Джессику.
К счастью, Дикон был дома и в своей спокойной манере взялся за поиски.
— Лямка могла ослабнуть, и Джессика развязала ее.
— Даже в этом случае ей было бы нелегко выбраться, — возразила мама. — Кто-то взял ее. О, Дикон… кто?
Кто?
Мы должны найти ее.
— Мы ее найдем, — сказал Дикон. — Сейчас же нам, прежде всего, нужно тщательно обыскать сад и все вокруг. Возможно, она сама выбралась. Она могла заползти куда-нибудь в кусты. Там мы ее найдем. Не будем больше терять времени.
Из дома тем временем выбежали слуги. Все были глубоко потрясены случившимся. Начались поиски; однако, хотя сад тщательно прочесали, никаких следов Джессики не нашли.
Я взяла Амарилис на руки, чтобы она была поближе ко мне. Бедняжка Грейс Сопер совсем пала духом, она во всем винила себя, а мы убеждали ее, что это не так. Она была великолепной няней и с усердием ухаживала за малышками. Она всего лишь только на пять минут оставила их спящими в коляске.
Осмотр лямок ничего не дал. Они были в полном порядке, и это привело нас к единственному выводу: Джессику похитили.
Дикон сказал, что, скорее всего, теперь у нас потребуют выкуп.
— Если бы так, — причитала матушка. — Если бы так… поскорее… все, что угодно, лишь бы вернуть мою крошку.
Дикон лично возглавил поиски и опросил всех в имении.
Не знаю, как мы дожили до конца этого дня. Мама была вне себя, да, думаю, и все мы тоже. Это случилось так неожиданно.
Дикон немедленно распорядился повесить в городе афиши с объявлением награды за любые сведения о его дочери. Он разослал гонцов во все соседние города и порты.
К концу дня все мы были в изнеможении от тревоги. Наступила ночь, и по-прежнему никаких признаков ребенка. Мы знали, что ничего не можем поделать, и, безмолвные и отчаявшиеся, сидели в пуншевой.
Грейс Сопер была наверху, в детской. Она ни за что не пожелала идти спать и несла вахту у постели Амарилис. Дикон сказал:
— Можете не сомневаться, что утром все прояснится. Они тянут время, чтобы измотать нас. Я знаю этих людей. Вот увидите, они известят нас.
Мы просидели так всю ночь. Матушка, прижавшись к Дикону, неподвижно смотрела прямо перед собой. Время от времени, пытаясь утешить ее, он шептал:
— Вот увидишь, мы что-нибудь услышим утром. Я знаю, как поступают такие люди.
— Но что они с ней сделают… с моей крошкой? Она ведь проголодается…
— Нет, нет. Они позаботятся о ней. Вот увидишь. Утром…
Узнаем ли мы что-нибудь утром? Меня одолевали сомнения.
Дэвид обнял меня одной рукой. Он знал, что я боюсь за Амарилис.
Мы прождали весь следующий день. Никаких новостей не поступило. Пошли обычные слухи, так как вся округа знала об исчезновении Джессики. Кто-то видел незнакомку с младенцем, которая торопливо шла по главной улице города. Дикон и Дэвид бросились наводить справки, а когда эту женщину отыскали, оказалось, что она навещала в городе родственников, — естественно, что многие ее знали.
Я никогда не забуду выражения безнадежности в глазах матушки, когда он вернулся.
Мне кажется, что в таких обстоятельствах труднее всего переносить чувство безысходности, полнейшей беспомощности из-за незнания, что делать.
— Как можно быть настолько жестокими, чтобы так поступать? — в который раз произнесла я. — Разве они не думают о матерях…
Дэвид утешал меня.
— Дикон прав. Им нужны деньги. Они потребуют выкуп.
— Мы заплатим, и они вернут ее. Ты действительно так думаешь?
— Они знают, что отец — богатый человек. Никакой другой причины быть не может. И какой может быть смысл плохо обращаться с Джессикой?
Я покачала головой:
— Не понимаю, почему люди хотят мучать других… без причины?
— Причина всегда есть. В данном случае это деньги. Вот увидишь, Дикон заплатит. Он что угодно отдаст ради семьи… и в особенности ради твоей матери.
Я знала, что это так. Но это ожидание… и тревога… кошмарный страх неизвестности… как тяжко было их переносить!
Матушка была похожа на привидение. Казалось, из нее высосали все соки. Я попыталась убедить ее отдохнуть, и мне-таки удалось заставить ее ненадолго прилечь. Я села у ее кровати, но слова, которые могли бы утешить ее, не приходили в голову. Она тихо лежала, неподвижно глядя перед собой, а затем встала, сказав, что не может больше ничего делать, хотя что еще мы могли предпринять?
Я пошла в детскую, чтобы поиграть с Амарилис. Мне было так радостно, что она в безопасности. Однако сам вид ее еще острее напоминал об ужасной утрате.
Бедняжка Грейс Сопер продолжала винить себя. Она нуждалась в утешении. Она говорила, что кто-то должен присматривать за Амарилис днем и ночью и что она позаботится о том, чтобы никто не добрался до нашей дорогой крошки.
Долгое утро закончилось, и начался не менее долгий, тягостный день.
Новостей не было. «Скорее бы что-нибудь произошло! — молилась я, — Мы так долго не выдержим».
Дикона и Дэвида не было весь день. Они обшарили все, где, как им казалось, она могла бы быть; они встречались со всеми, кто хоть чем-то мог помочь им, а когда они возвратились, то даже Дикон был удручен. Его предположение о том, что у нас потребуют выкуп, не сбылось.
В эту ночь мы сделали вид, что отправляемся спать, но всем нам было не до отдыха.
Мы с Дэвидом провели всю ночь в бессвязных разговорах. Джессика отсутствовала уже два дня, и мы начинали опасаться самого худшего.
Мне пришла в голову жуткая мысль. Я ничего не сказала матери, но с Дэвидом все же поделилась ею, так как хотела, чтобы он разубедил меня, сказав, что это не так.
— Дэвид, у твоего отца, должно быть, много врагов.
Дэвид задумался.
Я продолжала:
— У человека с его положением они наверняка должны быть. Он богат, а богатым завидуют. Это может быть своего рода местью.
Слова Дэвида повергли меня в ужас.
— Я уже думал над этим, — сказал он. — Он связан со многими… и не только в нашей стране, но и за границей. И, должно быть, многие хотели бы тем или иным образом навредить ему.
— Я знаю, что существуют всякие тайные дела, в которых участвуют они с Джонатаном.
— Это так. Ты помнишь тех людей, которые пришли переночевать? Им было нужно что-то в его кабинете. Какой-то секретный документ. И они нашли его. Если живешь опасной жизнью, то необходимо быть готовым к тому, что враги нанесут удар там, где ты этого не ожидаешь.
— Значит, кто-то выкрал Джессику… чтобы отомстить Дикону?