Карр Филиппа. Подмененная

   В его отсутствие иногда заходили люди, желавшие изложить свои проблемы, и Селеста была вынуждена выслушивать их, а затем вежливо растолковывать, что дела такого рода можно решить только по возвращении домой ее мужа.
   Однажды, когда Бенедикт отсутствовал в течение нескольких дней, к нам пожаловал один их фермеров.
   Он был озабочен тем, что люди злоупотребляли правом проезда по территории и вытаптывали его посевы.
   Селесты не было дома, но я оказалась там и проводила его в небольшую комнатку, которую выделили под приемную.
   Проведя почти всю жизнь в Кадоре, я сразу уловила суть волновавшего его вопроса — Я помню, как нечто похожее случалось и в Корнуолле, — сказала я ему. — Там фермер установил ограду, оставив лишь место для прохода. Работники быстро управились с этим, и посевы больше не страдали.
   — Я подумывал об этом, да уж больно не хочется тратиться.
   — Расходы оправдают себя, — уверила я его. — Понимаете, ведь существует закон о проезде.
   — Тут вы, конечно, правы, — согласился он. — Я все думаю, может, мистер Лэнсдон чем-нибудь поможет.
   — Закон есть закон, и, пока его не изменили, придется выполнять его.
   — Ну ладно, спасибо, что выслушали меня. Вы, видать, его приемная дочь?
   — Да.
   — Ну, с вами-то лучше говорить, чем с этой иностранной леди.
   — Вы имеете в виду миссис Лэнсдон?
   — С ней говоришь, а она, видать, и половины не не понимает. С вами совсем другое дело. В вас есть здравый смысл.
   — Просто я росла у дедушки с бабушкой, в большом поместье.
   — Так я о том и говорю. Вы сразу поняли, в чем дело. С вами поговорить — одно удовольствие.
   Через несколько дней домой вернулся Бенедикт. Он уже встретился с этим фермером, и тот сообщил ему, что заезжал к нам, и хвалил сообразительную и любезную приемную дочь мистера Лэнсдона.
   Я всегда старалась избегать Лэнсдона, и взаимоотношения между нами оставались по-прежнему натянутыми. То же можно было сказать и о Белинде. Это была его вина. Похоже, он и смотреть на нее не хотел.
   Как ни странно, оживлялся он в обществе Люси, чье существование вроде бы не должно было его заботить вовсе. Зато она не пробуждала в нем никаких неприятных воспоминаний. Люси была привлекательной, хорошо воспитанной девочкой; она не раздражала его, в то время как Белинда осталась ему как бы взамен Анжелет, и он не мог простить ей этого. Белинда была трудным ребенком, но вряд ли можно было винить ее в этом.
   — Я узнал, что ты принимала здесь «пациента», — сказал мне отчим.
   — Так уж получилось.
   — Им не следует приезжать в мое отсутствие. Для этого выделены специальные дни.
   — Должно быть, фермер забыл об этом.
   — Ты произвела на него впечатление. :
   — Там речь шла о праве проезда… похожий случай был у нас в Корнуолле.
   — Он сказал, что приятно поговорить с разумным человеком, который разбирается кое в каких вещах.
   — О… я польщена.
   — Спасибо тебе, Ребекка.
   — Просто я здесь крутилась, и он поймал меня, — сказала я.
   Я была, конечно, недовольна. Мне не хотелось, чтобы Бенедикт подумал, будто я из кожи вон лезу, стараясь помочь ему. Я побыстрее ушла от него.
   Оставалось надеяться, что фермер не намекнул о том, насколько предпочтительнее говорить со мной, чем с Селестой.
   Я все больше жалела Селесту, потому что считала этот брак ошибкой. Я прекрасно понимала это и всю вину возлагала на Бенедикта.
   Его все это не волновало. У него была жена, которую положено иметь такому человеку, — хорошая хозяйка и настолько элегантная женщина, что ее вполне можно было назвать красивой. В большем, собственно, он и не нуждался. Приходило ли ему когда-нибудь в голову, что Селеста может не удовольствоваться ролью куклы, помогающей развивать его успех? Приходило ли ему в голову, что она нуждается в любящем муже?
   Я уже достаточно разбиралась в жизни, чтобы понимать: ей не хватает его любви. Она была страстной женщиной, желавшей любить и быть любимой. С его стороны было жестоко жениться, намереваясь с самого начала держаться отстраненно, скорбя о той, что покинула его навсегда.
   Все в этом доме шло не так, как надо. Над ним витал какой-то дух трагедии. Возможно, я давала волю воображению. Может быть, это происходило оттого, что я знала, сколь глубокие чувства связывали его и мою маму — чувства столь сильные, что они не могли угаснуть, когда один из них ушел из жизни. Что происходило в этой тихой комнате, за запертой дверью?
   Ее щетки для волос лежали на столике, ее одежда висела в гардеробе. А что, если она приходила к нему сюда? Я верила, что однажды она приходила и ко мне.
   Может быть, когда человек столь любим, то частица его остается с живыми? Наверное, есть узы, которые не способна разорвать даже смерть.
   Но несчастная Селеста была живым существом из плоти и крови. Она горячо, страстно и искренне желала, но не была желанной. Появилась она в этом доме только потому, что люди, выдвинувшие Бенедикта Лэнсдона в парламент, предпочитали видеть его женатым. Вот что было неладно в этом доме, и здесь все становилось гораздо очевиднее, чем в Лондоне, потому что за этой запертой дверью оставалась моя мать.
   Однажды я сидела в своей комнате, думая о том, стоит ли отправляться на верховую прогулку. Наконец я решила переодеться в костюм для верховой езды и на минутку присела у окна, поглядывая на скамью под дубом, на ту таинственную часть сада, куда, как говорят, приходила леди Фламстед, чтобы повидаться с дочерью, которую она не видела при жизни.
   Раздался тихий стук в дверь. Я резко обернулась.
   Таково было мое настроение в тот момент, что я почти надеялась увидеть на пороге свою мать.
   Дверь медленно открылась, и вошла Селеста.
   — Я так и думала, что ты здесь, Ребекка, — сказала она. — Ты куда-то собираешься?
   — Да, но это неважно. Хочу немного проехаться.
   — Я пришла поговорить насчет миссис Карстон-Брауни, которая всегда пугает меня. Сейчас она сидит внизу. Она так странно говорит, что я не понимаю и половины.
   — А, неутомимый борец за благие цели! Чего она хочет на этот раз?
   — Она говорила о каком-то празднике… о маскараде, кажется. В общем, я сказала, что ты здесь и тебя интересуют такие вещи.
   — Селеста!
   — Прости, но я была в отчаянии.
   — Хорошо, я спущусь.
   В гостиной меня поджидала миссис Карстон-Брауни, крупная добродушная женщина. Она с облегчением вздохнула, увидев меня. Уже второй раз на неделе мне давали понять, что приемную дочь депутата предпочитают его жене.
   — Ах, мисс Мэндвилл… доброе утро. Как хорошо, что вы дома.
   — Доброе утро, миссис Карстон-Брауни. Очень мило с вашей стороны посетить нас. Боюсь, что мистер Лэнсдон уехал.
   — Собственно, мне нужен не он. Наверняка он занят, да и не мужское это дело. Это для нас, женщин… представление, знаете ли.
   — Видите ли, я лишь недавно приехала сюда.
   — Я знаю. Мы должны быть представлены в Вестминстере и не можем ожидать, что депутат постоянно будет находиться здесь. Но это представление мы планировали уже давно. Такое бывает каждый год, и мне хотелось бы рассчитывать на вашу помощь. Мы собираемся поставить сценки о днях молодости Ее Величества и решили разыграть коронацию, поскольку подходит сорокалетие ее восшествия на трон. Живые картины, знаете ли. У некоторых людей получается гораздо лучше, если они не должны говорить. Мы собираем одежду, что-нибудь такое, соответствующее тем временам.
   — Понимаю, — кивнула я. — Не знаю, найдется ли что-нибудь, но я посмотрю.
   — Мы подумали, что и ваши девочки тоже могут выступить. Дети так милы. Дочь депутата, безусловно, должна быть там, да и та малышка, которую вы приняли в дом.
   — Принимать участие в живых картинках?
   — Вот именно. Там будет сцена, когда королева просыпается и ей объявляют, что она — королева, а потом ее коронация и свадьба. В общем, хлопот полон рот, но это поможет собрать средства для церкви, конечно. Я подумала, что девочки могли бы появиться как раз в сцене свадьбы, сопровождать королеву.
   — Я уверена, что они с радостью согласятся.
   — У нас обычно получается очень хорошо, а все доходы идут церкви. Преподобный Уайт очень озабочен состоянием крыши. Он говорит, что если мы возьмемся за нее сейчас, то это поможет избежать в будущем крупных расходов.
   — А благотворительный базар прошел удачно?
   — Исключительно успешно.
   — Миссис Лэнсдон искренне сожалеет о том, что отсутствовала и не могла помочь вам.
   Миссис Карстон-Брауни холодно кивнула Седеете, принимая ее сожаление.
   — Нам было необходимо находиться в Лондоне, — сказала Селеста. — Вы ведь знаете, что у Ребекки был сезон?
   — Да, мы читаем газеты.
   — Неужели об этом писали в Газетах? — спросила я.
   — В местной газете. Приемная дочь члена парламента ..
   — Да, конечно…
   — Я уверена, мисс Мэндвилл, вы сумеете одеть детишек.
   — А я уверена, что это сумеет сделать миссис Лэнсдон. Возможно, она поможет вам и с костюмами.
   В этом она разбирается блестяще.
   — О? — недоверчиво протянула миссис Карстон-Брауни.
   — Да, она тонко чувствует, какая одежда подходит для того или иного случая.
   — Думаю, это будет нам полезно. Могу ли я надеяться встретить вас завтра в «Елях»в пол-одиннадцатого, чтобы обсудить все поподробнее?
   Я взглянула на Селесту, которая казалась несколько ошеломленной.
   — Мне кажется, это достаточно удобно, — сказала я.
   Миссис Карстон-Брауни встала и наклонилась за зонтиком, причем перо на ее шляпе качнулось, затем она выпрямилась и обозрела нас: меня — с одобрением, а Селесту — с некоторым подозрением. Я проводила ее до крыльца, где ее ждал экипаж.
   — Как я рада, что здесь оказались вы, мисс Мэндвилл! — сказала она.
   Я постояла несколько секунд, прислушиваясь к стуку копыт по мощеному двору.
   Что со мной происходит? Неужели я невольно начала помогать ему? Нет, надо как можно быстрее уехать в Корнуолл. Я не желаю что-либо менять в наших взаимоотношениях. Смерть мамы по-прежнему вызывала у меня чувства горечи и обиды. Я действительно не хотела ничего менять. В то же время мне было жаль Селесту. Она старалась занять место моей матери, а это никому не удалось бы.
   Селеста, очутившаяся рядом со мной, ваяла меня под руку.
   — Спасибо тебе, Ребекка, — сказала она.
   И тогда мне ста., полегче.
 
   В течение следующих двух недель мы занимались подготовкой к празднику, который должен был состояться первого сентября. Люси с радостью приняла в нем участие. Белинда — тоже, однако она делала вид, что это не доставляет 1Й особого удовольствия.
   Селеста пересмотрела наши запасы материи. Ли была выдающейся рукодельницей, так что благодаря художественному чутью Селесты и мастерству Ли из наших девочек получились очень привлекательные представители королевской свиты.
   Хорошей королевой могла бы стать Селеста, которая была такого же небольшого роста, хотя, возможно, слишком стройна и элегантна, чтобы изобразить маленькую пухлую королеву. К тому же зрители возмутились бы, увидев в этой роли иностранку.
   Праздник предстояло открывать Бенедикту, а живые картины предполагалось устраивать с получасовыми интервалами — примерно столько времени занимала подготовка каждой из них. Были установлены прилавки, где желающие могли купить всевозможные товары — от кексов и домашнего желе до любых овощей и цветов. Здесь же находились традиционные развлечения, например, «колодцы желаний»с удочками, при помощи которых, если повезет, можно было выловить игрушечную рыбку, дававшую право на получение приза. К этому все привыкли и с нетерпением ожидали живых картин, которые устраивались впервые.
   Мы с Селестой провели большую часть времени за сценой, помогая одевать участников картин. Белинда бегала вокруг в состоянии крайнего возбуждения оси тоже была взволнована. У них были одинаковые платья — белые атласные с кружевами — и веночки из анемонов на голове. Выглядели девочки совершенно очаровательно.
   Первая сцена, где королева в домашнем платье принимала архиепископа Кентерберийского и лорда Чемберлена, сообщавших о том, что она стала королевой, имела большой успех. Это было действительно эффектно: лорд Чемберлен целовал ей руку, а архиепископ стоял рядом, готовясь сделать то же самое.
   Коронация имела еще больший успех, но настоящий шквал аплодисментов сорвала сцена свадьбы — с королевой, ее мужем и со свитой, среди которой находились Белинда и Люси, расположившиеся на весьма заметных позициях — видимо, из-за их принадлежности к семье члена парламента.
   Гремели аплодисменты. Занавес опустился, и картинка ожила. Участники вышли к рампе, чтобы раскланяться публике.
   Глаза Белинды сияли. Я знала, как ей трудно стоять на одном месте, и боялась, что она вот-вот запрыгает.
   Она улыбалась, кланялась и махала рукой, что очень понравилось зрителям.
   Весь вечер Белинда не могла говорить ни о чем другом, кроме своей роли. Она рассмешила нас, сказав:
   — Я боялась, что у меня с головы упадут анонимы.
   У Люси тоже чуть не упали.
   — Их называют анемоны, — поправила ее Люси.
   Белинда не способна была признать, что ошиблась.
   — У меня были анонимы, — сказала она.
   Когда я пожелала детям спокойной ночи, их глаза все еще сияли.
   — Актрисы все время на сцене, — сказала Белинда. — «Когда я вырасту, то тоже стану актрисой.
   Намерение Белинды стать актрисой выдержало несколько недель. Больше всего ей нравилось переодеваться. Однажды я обнаружила ее в своей комнате, когда она примеряла мою шляпу и короткий плащ.
   Меня это очень позабавило. Белинда хотела спуститься в таком виде в кухню и показаться всем. Пришлось разрешить ей это.
   — Меня зовут мисс Ребекка Мэндвилл, — заносчиво и надменно объявила она, погрешив против правды, поскольку я никогда так не разговаривала. — Я только что окончила свой лондонский сезон.
   Присутствующие немало повеселились.
   Миссис Эмери, восседавшая во главе стола (как раз, было время чая), сказала, что Белинда — настоящее чудо. Горничная Джейн захлопала в ладоши, и к ней присоединились остальные. Белинда стояла посреди кухни, раскланиваясь и посылая зрителям воздушные поцелуи. Затем она торжественно вышла из кухни.
   — Настоящая маленькая мадам, ничего не скажешь, — заявила миссис Эмери. — За ней нужен глаз да глаз. Того и гляди, что-нибудь выкинет… и мисс Люси за собой потянет.
   Ли, наблюдавшая эту сценку, с трудом скрывала свою гордость. Я уже давно подозревала, что Белинда является ее любимицей. Должно быть, ее привлекала бьющая через край энергия девочки. Кроме того, не следовало забывать, что Белинда была дочерью хозяина дома, в то время как Люси — всего-навсего найденыш, которого я довольно эксцентрично ввела в дом своих, тоже настолько необычных, бабушки и дедушки.
   Наверное, Люси сознавала это. Я должна была объяснить ей, что она мне ничуть не менее близка, чем единоутробная сестра Белинда.
   Удачное выступление в роли мисс Ребекки вызвало у Белинды желание развить успех, и она объявила, что вместе с Люси хочет устроить для нас живую картину, но с диалогами. Мы все должны были собраться в кухне и ожидать их выхода.
   Потом я очень радовалась тому, что это представление не видела Селеста. Она отправилась с визитом к жене поверенного — это была ее обязанность, которую она выполняла.
   Так или иначе, но в данном случае это было к лучшему.
   Когда мы рассаживались на стульях, слуги уже начали посмеиваться. По одну сторону от меня сидела миссис Эмери, сложив руки на коленях, покрытых бумазеей, по другую сторону расположились Ли и мисс Стрингер.
   При появлении детей я ощутила тревогу, поскольку на Белинде были цилиндр и плащ, явно позаимствованные из гардероба Бенедикта. Выглядела она совершенно нелепо. Я стала задумываться, что же последует дальше и не пора ли положить конец этим вторжениям в чужие комнаты.
   Рядом с ней появилась Люси с волосами, заколотыми на макушке, неузнаваемая в одном из самых элегантных платьев Селесты, которое висело на ней мешком и волочилось на полу.
   Воцарилось молчание.
   — Я ваш член парламента, — объявила Белинда. — Вы должны делать то, что я вам скажу. У меня есть большой дом в Лондоне, но для вас он слишком хорош, потому что у меня там просто замечательные слуги… и к нам ходят очень важные люди. Иногда премьер-министр, а иногда — королева… если я ее приглашу.
   Вперед выступила Люси.
   — А ты уходи, — продолжила Белинда. — Ты мне не нужна. Ты мне не очень-то нравишься. Мне нравится мама Белинды. Я хожу к ней и запертую комнату. Так что ты мне не нужна.
   Мисс Стрингер полупривстала в своем кресле. Ли побледнела. У миссис Эмери отвалилась челюсть, а Джейн что-то бормотала.
   С ужасом предположив, что скажет Белинда дальше, я встала и подошла к ней.
   — Ну-ка, немедленно снять все это, — велела я. — Обеим. Отправляйтесь и верните вещи на те места, где вы их взяли. Никогда, никогда не смейте брать одежду из комнат других людей. Вам дали одежду, в которую вы можете переодеваться. Вот ею и пользуйтесь… и только ею.
   Белинда вызывающе посмотрела на меня.
   — Мы хорошо играли! — воскликнула она, — Это была настоящая картина… как у королевы на свадьбе.
   — Не правда, — сказала я. — Это было очень глупо.
   Немедленно переодевайтесь. Ли…
   Ли и мисс Стрингер устремились вперед. Ли взяла за руку Белинду, мисс Стрингер — Люси, и они тут же исчезли.
   В кухне стояла тишина. Я повернулась и пошла вслед за, ними по лестнице.
 
   Я пришла поговорить с миссис Эмери в ее личной гостиной.
   — Вот такая эта мисс Белинда, — сказала она. — Никогда не знаешь, чего от нее ждать. За ней нужен глаз да глаз. Всюду свой нос сует.
   — Откуда она знает про ту комнату?
   — А откуда они обо всем знают? И у стен есть уши, а уж у мисс Белинды ушки в десять раз больше, чем надо. Глазки так и бегают: а это что? А это откуда?
   И со служанками постоянно болтает. Я не могу это прекратить — . При мне они, конечно, на такое не решаются, но за моей спиной каждая готова посплетничать.
   — Слава Богу, что не было миссис Лэнсдон.
   — Да, некрасиво бы получилось.
   — Миссис Эмери, но откуда она могла такое узнать»?
   Миссис Эмери покачала головой:
   — Знаете, в доме мало такого, о чем прислуга не могла бы узнать. Все на виду… мы видим, как он относится к этой француженке, и знаем, как он жил с вашей матушкой. Ее он обожал. Они оба были как одно… Весь дом об этом знал, и, когда она умерла, это его подкосило. Вот и комнату эту он сохранил.
   — Не нравится мне это, миссис Эмери.
   — Если б только вам не нравилось, мисс Ребекка!
   Ведь уже разговоры пошли. Поговаривают, что в комнате живет ее привидение. Приказано, чтобы, кроме меня, никто туда не заходил. Да сказать по-честному, мне было бы и не заставить никого другого заходить туда… а тем более в одиночку. Я считаю, если дверь открыть, вещи вынести, кое-что там переставить, гораздо лучше было бы. Эта комната, как гробница, мисс Ребекка… а когда такое творится в доме, простому народу всякое может привидеться.
   — Вы совершенно правы, миссис Эмери, но что же мы можем поделать?
   — Ну, это уж решать ему. Если бы он постарался забыть ее, создать нормальную жизнь для нынешней миссис Лэнсдон… вы, наверное, понимаете, что я имею в виду.
   — Да, я понимаю.
   — Если бы кто объяснил ему… — Взглянув на меня, она вновь пожала плечами. — Я-то думаю, кроме вас — некому. Но мне известно, какие у вас отношения. Вас не назовешь любящей дочерью и нежным папашей.
   Я подумала: «Вся наша жизнь прозрачна для слуг.
   Они замечают все происходящее. В этом доме понимают, что Селеста страстно влюблена в своего мужа, а он отвергает ее, так как до сих пор настолько любит свою покойную жену, что сотворил из нее кумира и проводит ночи в той комнате, куда запрещен вход нынешней миссис Лэнсдон».
   — Поживем — увидим, — сказала я. — Возможно, подвернется подходящий момент и я смогу завести подобный разговор.
   Она покивала:
   — Нехорошо будет, пока ее комната заперта. Я. всегда это говорила и на том буду стоять. Не нравится мне это, мисс Ребекка. Совсем не нравится.
   Я была согласна с ней. Мне это тоже не нравилось.
 
   Белинда стала очень замкнутой. Она почти не разговаривала со мной, и мисс Стрингер сказала, что справляться с ней стало еще труднее.
   Люси тоже была подавлена. Она была чувствительным ребенком и расстраивалась, считая, что я рассержена на нее. Я объяснила ей:
   — Я не сержусь. Просто хочу, чтобы ты поняла: невежливо передразнивать людей. Ничего плохого нет в том, чтобы изобразить королеву, архиепископа Кентерберийского или лорда Чемберлена, потому что все они далеко, да и времени прошло очень много с тех пор, когда королеву подняли с постели и объявили, что она становится королевой, когда ее короновали и она вышла замуж. Но изображать близких людей — совсем другое дело. Этим можно их обидеть.
   Она все поняла и раскаялась.
   Белинде понадобилось несколько дней, чтобы прийти в себя, но, в конце концов, уныние покинуло ее.
   Я заметила мисс Стрингер, что девочка, кажется, отказалась от своих театральных амбиций. Мисс Стрингер сказала:
   — Это было мимолетным капризом, вызванным миссис Карстон-Брауни и ее живыми картинами.
   Я с ней согласилась.
   Как-то раз, когда дети находились в саду с Ли, я присоединилась к ним. Вскоре к нам, задыхаясь, подбежала одна из служанок:
   — Мисс Ребекка, там этот новый мальчик-садовник рубит старый дуб.
   — Это невозможно! — воскликнула я. — Дерево слишком большое.
   Я побежала по лужайке к тому месту, на которое так часто смотрела из своего окна. Мальчик всего лишь подрезал ветки.
   — Кто тебе велел это сделать? — спросила я.
   — Никто, мисс. Я просто думал, что его надо привести в порядок.
   — Мы не любим, когда трогают старый дуб.
   Служанка, которая, прибежала, чтобы сообщить о происходящем, сказала:
   — Привидениям это не понравится.
   Мальчишка с раскрытым ртом уставился на дерево.
   — Есть в этом доме старая легенда, — сказала я. — В общем, я думаю, не стоит его трогать. Конечно, если мистер Кемпс решит, что это необходимо, пусть он обратится к нам. Но пока оставь дерево в покое.
   — Я б ни за что его не тронула, — сказала служанка. — Хорошо, что я вовремя его заметила, мисс Ребекка. Надо же была додуматься трогать это дерево. Бог знает, что могло бы случиться.
   — Значит, оно заколдованное? — спросила Люси.
   — Ну, это просто сказки.
   — Какие сказки? — поинтересовалась Белинда.
   — Кто-то что-то рассказывал. Я уже забыла.
   — А привидения не любят, когда люди забывают про них, — сказала Белинда. — Тогда они приходят и пугают, чтобы их не забывали.
   — Все это чепуха, — сказала я. — Не покататься ли нам верхом всем вместе?
 
   Пришел ноябрь. — осенний месяц туманов, и дни стали такими короткими, что после четырех часов уже темнело.
   С тех пор как помощник садовника решил подрезать ветви старого дуба, началось возрождение суеверий. Одна из служанок клялась, что заметила в окне запертой комнаты какую-то тень. Она с воплями в6 жала в дом. Некоторых слуг трудно было заставить выйти из дому с наступлением сумерек и тем более приблизиться в такое время к дубу.
   На меня это тоже начинало действовать, и часто вечерами я поглядывала в окно, почти надеясь увидеть там леди Фламстед или ее дочь… и многое я отдала бы за то, чтобы увидеть свою маму.
   Я много размышляла над тем, что миссис Эмери говорила о запертой комнате. Можно ли остановить распространение небылиц в таком доме, где все погружены в нездоровую атмосферу, созданную мужем, не любящим свою молодую жену и продолжающим оплакивать ту, которую потерял? Я понимала его страстную одержимость; я и сама испытывала нечто подобное, потому что была не в состоянии забыть ее, но Бенедикта я все же осуждала. Возможно, все это объяснялось тем, что мы жили в доме теней, где прошлое вторгалось в настоящее, где ни он, ни я не могли принять жизнь такой, какая она есть, и оба изо всех сил стремились к невозможному — к возвращению в те дни, когда с нами была мама.
   Я подумывала, не поговорить ли с ним о запертой комнате. Но как это сделать? Он не стал бы меня слушать, потому что находил там утешение, общаясь с ней. Однажды я и сама ощутила ее присутствие.
   Может быть, она приходила утешать его?
   Селеста спросила меня про болтовню слуг о привидениях.
   — Мне кажется, в таком доме, как этот, где в течение нескольких столетий жило множество людей, может появиться чувство, будто те, кто давно ушли, оставили что-то от себя.
   — А что за история связана с этим домом? — спросила Селеста.
   — Давным-давно здесь жила женщина. Она была молодой женой пожилого мужчины, обожавшего ее.
   При родах она умерла и затем возвращалась с того света, чтобы разговаривать со своей дочерью, которую ей не удалось повидать при жизни. Говорят, они встречались под этим дубом.
   — Значит, это доброе привидение?
   — Несомненно.
   — А где теперь эта дочь?
   — Она умерла. Все люди, причастные к этой истории, давно умерли. Ведь для того, чтобы стать привидением, нужно умереть.
   — И умерла она при родах? Так же, как…
   — Да, — подтвердила я, — но, думаю, такое случается достаточно часто.
   Селеста кивнула:
   — Я понимаю. Но почему леди Фламстед решила вновь появиться здесь?
   — Потому что слугам напомнили о ней. Они вообразили, будто мальчишка-садовник, попытавшийся подстричь дерево, потревожил старые привидения. Если спросите их, они будут утверждать, что привидения вернулись, чтобы предупредить людей: нельзя трогать их святыню.