Карр Филиппа. Подмененная

   — Это зависит от того, что вы понимаете под словом» джентльмен «, миссис Эмери.
   — Ну, настоящего джентльмена я всегда отличу. Я всю жизнь у настоящих проработала. Но он, конечно, необычный человек. Для Белинды он прямо, как солнышко.
   — Она быстро привязывается к людям, а особенно к мужчинам.
   — Да уж, когда она вырастет, то будет самой настоящей мадам.
   — Некоторые дети склонны вести себя так. Они увлекаются людьми и возводят их на пьедестал.
   Меня радовало, что Белинда не вспоминала Оливера Джерсона и его место прочно занял Том Марнер.
   — Приятно, когда в доме постоянно звучит смех, — сказала миссис Эмери. — Еще чашечку?
   — Если можно, миссис Эмери. Чай просто великолепен.
   Она удовлетворенно кивнула.
   — А вы заметили, как изменилась Ли?
   — Ли? — удивилась я.
   — Раньше она была прямо ходячее горе. Можно было подумать, будто вся мировая скорбь на ее плечах лежала. Так вот, она изменилась. Теперь, гляжу, смеется вместе с детьми и с этим мистером Марнером. Знаете, я даже слышала, как она поет.
   — Поет? Ли?
   — Я своим ушам не поверила. То она все ходила с такой физиономией, словно на похороны собралась.
   А теперь, глядишь, и с народом болтает, а то всегда помалкивала.
   — Я рада. Мистер Марнер, кажется, завоевал здесь популярность.
   — , По-моему, он скоро уезжает?
   — Боюсь, что так. В детской будут слезы.
   — Миссис Белинда будет очень горевать да и Ли тоже. Кстати, есть хорошие новости насчет этой перетасовки, как ее мистер Эмери называет. Насчет того, что будет с правительством. Похоже, после всех разговоров они действительно берутся за дело.
   — Вы имеете в виду формирование кабинета министров?
   — В этом во всем Эмери здорово разбирается.
   Думаю, он и сам нашел бы, чем там заняться. Он» считает, что у нашего джентльмена хорошие шансы.
   — У мистера Лэнсдона?
   — А у кого же еще? И не только Эмери так думает В газетах то же самое пишут. Эмери, знаете ли, собирает вырезки. Он считает, — что мистер Лэнсдон сможет быть и в министерстве иностранных дел. Или обороны… Так Эмери говорит.
   — Вы очень гордитесь им.
   — Эмери — честолюбивый человек.
   Я не смогла сдержать улыбки, видя столь типичный пример купания в лучах отраженной славы.
   — Мы с Эмери держим за него скрещенные пальцы.
   Я продолжала улыбаться. Беседы с миссис Эмери освежали не меньше, чем чай.
   Когда я проходила мимо кабинета Бенедикта, дверь внезапно отворилась и он с порога улыбнулся мне:
   — Ребекка, ты не уделишь мне минутку?
   — Конечно.
   — Тогда зайди, пожалуйста.
   Я вошла. Бенедикт указал мне на кресло, и я села в него. Он занял место за столом, и некоторое время мы глядели друг на друга.
   — Я думаю, тебе следует об этом знать, — сказал он, — Я покончил со всеми этими клубами. Все документы подписаны.
   — Должно быть, это большое облегчения для вас.
   — Да, конечно. Я решился, когда дело дошло до «Дьявольской короны». Следовало сделать это давным-давно.
   — Я слышала, что есть возможность занять пост в кабинете министров.
   — Возможность есть, — подтвердил он, — Пока это всего лишь возможность, но она может стать реальностью.
   — Желаю вам удачи!
   — Спасибо.
   — Супруги Эмери страстно болеют за вас.
   Бенедикт улыбнулся:
   — Этого следовало ожидать.
   — Они очень преданы вам.
   Он кивнул:
   — В этих делах преданность очень важна.
   — Как и во всех иных.
   — Я подумал, что следует рассказать тебе про клубы, поскольку мы уже говорили на эту тему. Твоя мать была бы рада.
   Некоторое время мы молчали. Затем он спросил:
   — Кстати, не крутится ли где-нибудь поблизости Джерсон?
   Я тут же вспомнила, как он выходил из «Судьи-вешателя» вместе с Селестой:
   — Возле дома? Нет, по-моему.
   — Это хорошо. Я так и не узнал, как он раздобыл этот ключ. А хотелось бы знать. Боюсь, что этого я никогда не узнаю. Такие события неприятно воздействуют на человека. Я всегда был осторожен с этим ключом.
   — Да, — согласилась я, — это какая-то загадка.
   Я встала. Разговор, похоже, подошел к концу, а наши взаимоотношения хотя и изменились, но еще не стали теплыми. Я сказала:
   — Хорошо, что с клубами покончено. Уверена, это к лучшему.
   Он кивнул:
   — Я решил, что тебе надо рассказать.
   Я направилась к двери, но в этот момент он произнес:
   — Ты не должна так много времени проводить в провинции. Тебе надо быть в Лондоне, появляться в свете. Для этого и был организован твой сезон.
   — Я предпочитаю быть здесь.
   — И не пожалеешь об этом впоследствии?
   Я пожала плечами.
   — Что-то случилось? — спросил он.
   — Что-то случилось… — глупо повторила я.
   — Ты в последнее время какая-то подавленная. Тебя что-то угнетает?
   — Со мной все в порядке.
   — Если я могу чем-то помочь…
   Я покачала головой.
   — Я действительно думаю, что ты делаешь ошибку, затворяясь здесь. Куда смотрит Морвенна Картрайт?
   Разве не она должна была выводить тебя в общество?
   — В свое время она так и делала.
   — Ну, а сейчас?
   — Я считаю, что уже представлена обществу.
   — Нехорошо прятаться от мира в глуши.
   — Уверяю вас, со мной все в порядке.
   — Что ж, если ты так хочешь…
   — Я этого хочу.
   — Ты уверена, что все нормально? Не могу ли я чем-нибудь помочь?
   — Спасибо, мне ничего не нужно.
   Бенедикт слегка насмешливо смотрел на меня. Он честно старался наладить отношения между нами, должно быть, внушив себе, что обязан сделать это ради моей мамы. Теперь он покончил с клубами, потому что именно об этом в свое время она просила его. Нет. Не из-за этого. Разве все эти годы он не держался за них?
   Нет, просто он решил стать членом кабинета министров и поэтому решил избавиться от грязных дел. Я не должна забывать о том, что он держал секретные документы в комнате, считавшейся святилищем моей матери.
   При всей своей сентиментальности Бенедикт всегда был практичен.
   Я вышла и закрыла за собой дверь.
 
   Бенедикт отправился в Лондон, но Селеста не поехала с ним. Она была какой-то притихшей, и я спрашивала себя, не встречается ли она с Оливером Джерсоном.
   Меня несколько угнетали угрызения совести, ведь, когда Бенедикт спросил, не видела ли я его, я ответила отрицательно. А что я еще могла сказать? Если бы открылось, что существуют какие-то взаимоотношения между Джерсоном и Селестой…
   Поздним утром в мою комнату вошла миссис Эмери.
   Я сразу же поняла, что случилась какая-то неприятность.
   — В чем дело? — спросила я.
   — Миссис Лэнсдон…
   — Что с ней? — с тревогой спросила я.
   — Ее нет в комнате. И кровать даже не расстелена.
   — Может быть, она уехала в Лондон?
   Миссис Эмери покачала головой:
   — Такое впечатление, что все ее вещи здесь.
   — Вы хотите сказать, что она просто ушла, ничего не взяв?
   — Так получается, мисс Ребекка.
   — Я схожу туда.
   Я пошла в их спальню. Комната была приведена в порядок. Горничная перестелила кровать, как делала это каждый вечер, и она действительно выглядела так, будто с вечера в нее никто не ложился. Я неуверенно посмотрела на миссис Эмери.
   — Должно быть, она ушла вечером, — сказала она.
   — Ушла? Куда ушла?
   — Вот уж не знаю, — ответила миссис Эмери. — Она могла уйти куда угодно.
   — Но что она забрала с собой?
   — Пока я ничего не замечаю. Лучше позвать сюда Иветту. Она всегда была ее личной горничной. Может, она что-нибудь знает.
   — Пусть она придет поскорее.
   Пришла Иветта.
   — Когда ты в последний раз видела миссис Лэнсдон? — спросила я.
   — Вроде бы вчера вечером, мадемуазель.
   — Ты знаешь, где она сейчас?
   Иветта была в замешательстве:
   — Она посылает за мной, когда готова, чтобы причесать ее. А сегодня утром она меня не вызывала.
   Я подумала, что не нужна ей…
   — А как она выглядела вчера вечером?
   — Может, слегка притихшей. Но вообще-то такое с ней бывает время от времени.
   — Она не говорила, что собирается с кем-то встретиться?
   — Нет, мадемуазель. Мне она ничего не говорила.
   — Ты ей ничего не приносишь по утрам? Чай, шоколад, кофе?
   — Если спрашивает — приношу. Если нет, то и не захожу. Бывает, она хочет поспать подольше.
   — Взгляни на ее одежду, Иветта, и скажи, чего здесь не хватает.
   Девушка осмотрела гардероб и шкаф, заглянула в ящики.
   — Все здесь, кроме серого бархатного платья, в котором она была вчера вечером.
   — Значит, все остальное на месте?
   — Да, мадемуазель, кроме серых туфель, которые она носит с этим платьем.
   — А плащ?
   — Есть у нее плащ, который подходит к этому платью. Вот он. Кое от чего она избавилась на, той неделе. Как обычно, раздала людям из окрестных домишек. Все остальное на месте.
   — А ее сумочка?
   — У нее красивая сумочка из крокодиловой кожи.
   Она здесь.
   — Получается, что она просто вышла в том, что было на ней.
   — Может быть, она решила прогуляться?
   — На ночь глядя? Разве у нее была такая привычка?
   Иветта отчаянно замотала головой.
   — Нет, нет, нет, — с жаром заявила она.
   Я отпустила Иветту и обратилась к миссис Эмери:
   — Все это очень загадочно, — сказала я. — Где же она может быть?
   Миссис Эмери покачала головой.
   — Что же мы будем делать? — спросила я.
   — Может быть, она пошла погулять, упала и ушиблась и теперь не может добраться до дому. Да, наверное, это так.
   — Пусть мистер Эмери организует поиски. Должно быть, она где-то неподалеку отсюда. Иветта говорит, что она не любит гулять. Но тут ничего нельзя утверждать. Желание могло возникнуть неожиданно. Давайте немедленно начнем поиски.
   Мы отыскали мистера Эмери, который тут же взялся за дело. К поискам подключился Том Марнер. Он хорошо разбирался в таких вещах. После того как обследование окрестностей не дало результатов, начали искать дальше.
   К полудню все еще не было обнаружено никаких следов Селесты. Затягивать с сообщением этой новости Бенедикту было невозможно, и в Лондон отправили телеграмму об исчезновении его жены.
 
   Я сидела в комнате миссис Эмери. Она была не на шутку обеспокоена.
   — Теперь слуги начнут болтать, — сказала она. — И по округе разнесется. Где же она может быть? Если бы она только появилась! Эмери беспокоится. Он говорит, что газеты набросятся на такой лакомый кусочек. Мистеру Лэнсдону это пользы не принесет. В общем, не нравится мне все это, мисс Ребекка.
   — Не удивительно. Мне это тоже не нравится.
   — Взяла и ушла, да еще ничего с собой не взяла.
   Лучше бы уж взяла.
   — Почему?
   — Ну, тогда мы хотя бы знали, что она ушла по собственной воле. А так…
   — Миссис Эмери, что вы имеете в виду?
   — Я думаю, что ему это вовсе не пойдет на пользу.
   Если бы она бросила его ради кого-то другого… ну, конечно, это неприятно, но его нельзя винить за это, хотя газеты все же попробовали бы отыграться на нем.
   В общем, не придумаешь более подходящего момента.
   — В прошлый раз…
   — Да, я помню про это. Когда он первый раз избирался от Мэйнорли, у него умерла жена и все начали говорить про какие-то таинственные обстоятельства. Вроде бы он был в этом виноват… Это стоило ему места в парламенте.
   — Да, помню, я слышала об этом.
   — Если опять поднимется скандал, вспомнят и про то дело. Начнут копаться в прошлом.
   — Миссис Эмери, она должна быть где-то поблизости. Она не убежала бы от него без всего… только в том, что было на ней.
   — Ума не приложу, к чему бы все это.
   — Я тоже.
   Миссис Эмери продолжала:
   — По-моему, она ушла из дому не по собственной воле.
   — Разве может быть иначе?
   — Если бы она вышла из дома на ночь глядя, забрав с собой полный чемодан вещей, тут был бы какой-то смысл Но она ушла без ничего, а мы обыскали всю округу и даже следов никаких не нашли.
   — Не знаю, как это можно объяснить, — сказала я.
   — Вот что меня пугает, — сказала миссис Эмери.
   Меня это тоже пугало.
 
   Приехал Бенедикт, и мы начали понимать, насколько серьезно все случившееся. Он подробно расспросил нас, и не осталось сомнений в том, что Селеста покинула дом накануне вечером. Поиски были расширены, но не дали результатов.
   Мы понимали, что это не удастся долго сохранить в тайне. Появились заметки в газетах даже раньше, чем мы могли ожидать.
   «ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ЖЕНЫ ИЗВЕСТНОГО ПАРЛАМЕНТАРИЯ
   Вновь в центре внимания оказался злосчастный Бенедикт Лэнсдон. Его жена, миссис Селеста Лэнсдон, исчезла из дома мужа в Мэйнорли. Так как она ничего не взяла с собой, по поводу случившегося выдвигаются самые тревожные предположения. Следует напомнить, что первая жена Бенедикта Лэнсдона умерла во время его первой, неудавшейся избирательной кампании в Мэйнорли, и по этому поводу тогда ходили различные слухи. Впоследствии выяснилось, что она страдала неизлечимой болезнью и добровольно ушла из жизни. Несчастный мистер Лэнсдон сейчас находится в своем поместье в Мэйнорли, где ведутся интенсивные поиски, которые, несомненно, приведут к разрешению этой загадки.»
   Дом был взбудоражен. Прислуга шепталась по углам.
   Представляю, какие при этом строились предположения. Я видела на из лицах возбужденное выражение . конечно, подавляемое беспокойством, но все же… Они ждали каких-то сенсаций. Не знаю, многие ли из слуг знали о напряженных отношениях между хозяйкой и хозяином.
   Задумывалась я и над тем, что откроется, когда сюда ворвется пресса и начнет расспрашивать слуг, этих наиболее информированных сыщиков, пристально наблюдающих за нашей жизнью. Что удастся разузнать от них полиции? Я могла представить себе эти вопросы и ответы…
   Большим благом для нас оказалось присутствие Тома Марнера. Он взял на себя заботу о детях. Они много ездили верхом, и он часто бывал в детской. Я слышала их смех, странно звучавший в доме, наполненном страхами.
   Мы чувствовали себя беспомощными. Что мы могли предпринять? Что произошло с Селестой? Если бы только она вошла в дом и сказала, что с ней все в порядке!.. Если бы мы только знали! Хуже всего была неизвестность. Селеста просто бесследно исчезла.
   Прошло несколько дней. Множились предположения и слухи. Приехала полиция Полицейский долго беседовал с Бенедиктом. Допросил некоторых из нас, включая и меня. Видела ли я ее в тот вечер? Не заметила ли я чего-нибудь необычного?
   — Нет. Ничего необычного я не заметила.
   Не выглядела ли миссис Лэнсдон расстроенной, напуганной? Не упоминала ли она о каких-нибудь угрозах в ее адрес?
   — Конечно, нет Эти вопросы пугали меня. Они содержали предположения о какой-то грязной игре.
   Не знаю ли я причины, по которой» она так внезапно ушла из дома?
   Я ничего не знала. Селеста не была любительницей прогулок. Пожелав друг другу спокойной ночи, мы разошлись по своим комнатам.
   — В какое время?
   — Около девяти.
   — Кто-нибудь видел ее после девяти?
   — По моему мнению — нет.
   Очень подробно расспрашивали Иветту. Она не заметила ничего необычного.
   — Были ли у миссис Лэнсдон причины оставить дом?
   Иветта не знала таких причин.
   Я поняла, что полиция не исключала возможности убийства.
 
   В Мэйнорли приехал Жан-Паскаль. Встреча с ним стала бы для меня тяжелым испытанием, если бы не случившаяся трагедия, на фоне который все остальное выглядело малозначительным.
   Брат Селесты был совершенно убит горем. Он долго беседовал с Бенедиктом в его кабинете и вышел оттуда бледным и расстроенным. Он сообщил нам, что его родители очень встревожены. Они были не в состоянии приехать, и он собирался вернуться к ним, продолжая поддерживать с нами тесный контакт.
   Перед его отъездом у нас с ним состоялся разговор.
   — Не думайте обо мне слишком дурно, — сказал он. — Я раскаиваюсь. Я искренне сожалею о случившемся, Ребекка. Я не правильно оценил вас. Несколько раз я собирался приехать сюда, но не представлял, какой прием может меня ожидать.
   — Боюсь, он был бы не слишком любезным.
   — Так я и предполагал. Какое ужасное событие! В последние годы мы не слишком часто виделись, но она была… она — моя сестра.
   — Если что-нибудь выяснится, мы немедленно дадим вам знать.
   Он нахмурился:
   — А между ними… было все в порядке?
   — Что вы имеете в виду?
   — Ну, судя по всему, она пропала.
   — Мистера Лэнсдона не было в это время здесь. Он находился в Лондоне. Пришлось посылать за ним.
   — Понятно.
   — Можете быть уверены, — повторила я, — что мы немедленно известим вас, если что-то выяснится.
   — Благодарю вас.
   Когда он уехал; я почувствовала облегчение.
   Прошла неделя. В газетах продолжали появляться статьи.
   «ГДЕ ЖЕ МИССИС ЛЭНСДОН?»— эти заголовки бросались в глаза. Можно было представить себе, как вся страна обсуждает эту тему.
   Бабушка написала мне:
   «Должно быть, тебе тяжело находиться в центре этих событий. Не хочешь ли ты на некоторое время приехать в Корнуолл?
   При мысли об этом я содрогнулась. Слишком много воспоминаний было у меня связано с Корнуоллом. Все там будет напоминать о Патрике… придется видеться с его бабушкой и дедушкой. Я была рада, что нахожусь не в Лондоне и благодаря этому избегала встреч с Морвенной и Джастином Картрайтами. Вероятно, они возлагали на меня вину за разрыв помолвки, в результате чего Патрик отправился на другой конец света. Мне было невыносимо даже думать о встрече с ними, Я не смогла бы объяснить им случившегося, а пребывание в Кадоре вновь оживило бы воспоминания о том, что произошло.
   Кроме всего прочего, я сейчас должна была находиться здесь. Как ни странно, я считала, что Бенедикт Лэнсдон нуждается в моей помощи.
   Не знаю, откуда возникло такое ощущение. Я всегда считала его своим врагом. Я понимала завуалированные предположения по поводу случившегося. У безжалостного, тщеславного человека исчезает жена.
   Почему? Не мешала ли она ему? Не было ли у него каких-то планов, в которые она не входила?
   Какой-то репортер загнал в угол Иветту. Путем хитроумных расспросов ему удалось выяснить, что отношения между супругами складывались далеко не идеально. В результате мы прочитали в газете:
   « Как утверждает ее камеристка, у него никогда не находилось времени для нее. Ее это очень огорчало. Ее видели плачущей. Иногда, казалось, она впадала в отчаяние…»
   Прочитав это, Иветта пришла в ужас. Я предположила, что ее не всегда идеальный английский язык был причиной того, что она сказала больше, чем хотела.
   — Я не говорила этого, не говорила, — плакала она. — Он сам все время… он заставлял меня говорить то, чего я не думала…
   Бедная Иветта! Она, конечно, не собиралась бросать подозрения на мужа своей хозяйки. Но за это ухватились. Появились неприятные намеки. Одна из наименее респектабельных газет писала:
   « Депутату от Мэйнорли не везет в любви или, скажем, в браке. Его первая жена Лиззи, которая принесла ему в приданое золотой рудник, что сделало его мультимиллионером, покончила с собой; его вторая жена умерла при родах; и вот теперь третья — Селеста — исчезла. Впрочем, может быть, у последней истории будет счастливый Конец. Полиция ведет следствие и надеется вскоре разрешить загадку.»
   Прошла неделя, а никаких сведений о Седеете не поступило. Полиция продолжала искать ее. Мистер Эмери сообщил, что они вели земляные работы на трехакровой лужайке возле загона, поскольку там вроде бы заметили свежевскопанную почву.
   Это было ужасное время. Я боялась, что они найдут там труп Селесты. Но ничего не нашли, и в течение нескольких дней никаких новых сведений, не поступало.
   В заголовках новостей тему об исчезновении Селесты сменила тема формирования нового кабинета министров. Думаю, никто не был удивлен тем, что в этом кабинете не нашлось места для Бенедикта. В утренних газетах по этому поводу появились сообщения:
   « В новом кабинете не нашлось места для члена парламента, чья жена таинственно исчезла. Мистер Бенедикт Лэнсдон, которого все прочили на высокий пост в этом кабинете, оказался обойденным. Полиция продолжает утверждать, что вскоре сумеет объяснить эту загадочную историю.»
   Какая коварная жестокость была в том, что исчезновение его жены связывали с его политической карьерой! Мы все понимали, что его надежды разбиты в прах именно этим, но зачем нужно было подчеркивать этот факт? Это было почти равно обвинению Бенедикта в убийстве жены, на что, несомненно, и рассчитывали авторы заметки.
   Бенедикт забрал газеты в свой кабинет. При мысли о том, что он почувствует, читая эти жестокие слова, я вдруг приняла решение и постучалась в его дверь.
   — Войдите, — сказал он.
   Я вошла. Он сидел за столом, забросанным газетами — Мне очень жаль, — сказала я.
   Он понял, что я имею в виду, потому что ответил:
   — Это было неизбежно.
   Я прошла в комнату и села в кресло напротив него.
   — Это не может долго продолжаться, — сказала я. — Скоро все выяснится.
   Он пожал плечами.
   — Бенедикт… вы не возражаете, если я буду называть вас так? Я не могу называть вас мистером Лэнсдоном, а…
   Он кисло улыбнулся:
   — Очень странно сейчас беспокоиться по такому поводу. Ты не можешь заставить себя называть меня отцом или отчимом… я всегда понимал это. Зови меня Бенедиктом. Почему бы и нет? Как будто мы с тобой друзья. Возможно, одна из причин, по которым ты не желала признавать меня, крылась в том, что ты не знала, как ко мне обращаться.
   Он рассмеялся, но смех его был невеселым. Я чувствовала, что он сильно встревожен и обеспокоен.
   — Что теперь будет? — спросила я.
   — Вот этого я не могу сказать. Где она может быть, Ребекка? У тебя есть какие-нибудь предположения?
   — Куда она могла пойти в таком виде? Она ведь ничего не взяла с собой, даже сумочку… и она без денег.
   — Видимо, с нею что-то произошло. Полиция считает, что она мертва, Ребекка.
   — Откуда такая уверенность?
   — Ты, должно быть, слышал, что они копали на трехакровой лужайке. Зачем бы это? А затем, что предполагали найти там ее тело.
   — О нет!
   — Я уверен, что они подозревают убийство.
   Конечно, ему уже пришлось пройти через нечто подобное, когда его первая жена умерла, приняв чрезмерную дозу лекарства. Поэтому он был особенно чувствителен к намекам и одновременно являлся вдвойне уязвимым для подозрений.
   — Но кто… — начала я.
   — В таких случаях первым подозреваемым бывает муж.
   — О нет! Да и как это возможно? Вас здесь не было.
   — А что мне мешало проникнуть в дом, убить ее, а потом избавиться от тела?
   Я в ужасе смотрела на него.
   — Я не делал этого, Ребекка. Я ничего не знал о ее исчезновении, пока не получил вашу телеграмму.
   Ты веришь мне?
   — Конечно, верю.
   — Надеюсь, что это так и есть.
   — Я не понимаю, как вы могли хотя бы на секунду засомневаться, что я вам верю.
   — Спасибо. Очень неприятное дело. Чем же оно закончится?
   — Может быть, она вернется.
   — Ты думаешь?
   — Да, я думаю, что она вернется.
   — Но откуда и почему? Все это мне кажется какой-то бессмыслицей…
   — Все загадки кажутся такими, пока не найдено решение.
   — Я вновь и вновь ищу возможную разгадку, но не могу найти удовлетворительного объяснения. Это неприятный вопрос, и виноват в этом только я, Ребекка. Я несу за это ответственность не меньшую, чем если бы задушил ее подушкой.
   Не нужно так говорить. Это не правда.
   — Ты знаешь, что это правда. Ты ведь знаешь, что я сделал ее несчастной, правда?
   — Да.
   — Она говорила с тобой об этом?
   — Немного.
   — Вот видишь, что бы она ни сделала, я несу за это ответственность. Мне следовало прилагать больше усилий.
   — Вряд ли Это помогает в любви.
   — Мне не надо было жениться на ней, но я считал, что со временем все уладится. Было глупо с моей стороны пытаться найти замену Анжелет.
   — Это было невозможно. Тем не менее, вы могли бы принести друг другу радость. Она искренне любила вас.
   — Она была слишком требовательной. Если бы не это, может быть, все сложилось бы иначе. Я не оправдываюсь. Мне уже приходилось переживать нечто подобное, Ребекка. Если окажется, что я убил ее своим безразличием, своей любовью к Анжелет, мне будет нелегко жить, сознавая это. Отчего жизнь бывает так жестока? Я считал, что добился всего, чего хотел. Мы оба желали этого ребенка, а потом я мгновенно лишился всего. Почему? Все из-за… Белинды. И зачем я рассказываю тебе это?
   — Потому что теперь мы друзья.
   Легкая улыбка заиграла на его губах. Потом он сказал:
   — А что происходит с тобой, Ребекка? Ты несчастлива. Я уже давно заметил это.
   — Вы заметили?!
   — Я хотел узнать, что произошло. Но ведь мы были далеки друг от друга, верно? Между нами не было дружбы. Мы веди себя как противники, готовые вступить в войну, если подвернется хоть какой-нибудь предлог.
   — Да, все было именно так, — согласилась я.
   — Теперь ты знаешь, что у меня на душе, — сказал он. — Что же происходит с тобой?
   — Я очень несчастна.
   — Любовные дела?
   — Да.
   — Мое бедное дитя, чем я могу помочь тебе?
   — Мне никто не поможет.
   — Ты не хочешь рассказать мне?
   Я заколебалась.
   — Если ты не расскажешь, — продолжал он, — я не буду уверен в том, что мы с тобой стали друзьями. А это для меня значит очень многое.
   — Мне кажется, вы в любом случае не одобрили бы это. Вы хотели устроить мне блестящую партию, потому что я — ваша приемная дочь.