Карр Филиппа. Подмененная

   — Патрик, разве ты не знаешь, что с ней?
   Нахмурившись, он покачал головой.
   — Вчера вечером… она вбежала в дом в ужасном состоянии. Возле пруда на нее напали.
   — О, Господи!
   — Ей удалось убежать. Бедное дитя в ужасном состоянии. Бог знает, как все это отразится на ней.
   — Какой ужас…
   — Она знает этого мужчину.
   — Кто это?
   Наступила пауза, а потом дедушка очень жестко произнес:
   — Ты, Патрик.
   — Что?!
   — Лучше ты сам расскажи нам, что произошло.
   — Я ничего не понимаю.
   — Она вбежала и рассказала, что встретила тебя возле пруда Святого Бранока. Она сказала, что ты повалил ее на землю и пытался сорвать с нее одежду.
   — Это… безумие.
   Мы все смотрели на него. Он повернулся ко мне:
   — Ребекка, ты ведь не веришь в это…
   Я молчала. Мне было невыносимо смотреть на него, и я закрыла лицо ладонями.
   Патрик сделал шаг ко мне, но дедушка преградил ему дорогу.
   — Это очень серьезное дело, — сказал он. — Я не знаю, что на тебя нашло, но тебе лучше все нам рассказать. Возможно…
   — Как вы смеете! — воскликнул Патрик. — Как вы смеете предполагать…
   — Ребенок сказал, что это ты.
   — Приведите ее, пусть она повторит это при мне.
   Она лжет.
   Бабушка сказала:
   — Мы не можем подвергать ее таким испытаниям.
   Она в ужасном состоянии. Она была страшно напугана.
   — Я не представляю, как вы могли хотя бы на миг…
   — Послушай, Патрик, — прервал его дедушка, — мы не хотим раздувать это дело. Это был. это был момент безумия?
   — Я повторяю, меня здесь вообще не было.
   Бабушка с дедушкой обменялись взглядами.
   — Если это выплывет наружу, — сказал дедушка, — у наших семей будут неприятности. Я ничего не понимаю, Патрик. Уж от тебя-то…
   — Но ты, как ты могла поверить, Ребекка?
   Он смотрел на меня. В моей голове не укладывалось, что это мог сделать Патрик. Неужели я в нем так ошибалась? Слова Жан-Паскаля убедили меня в том, что я доверчива и мало знала о тайных устремлениях мужчин. Я считала, что хорошо знаю Патрика, но ведь я не могла заглянуть в глубину его души.
   Всего несколько дней назад мои наивность и невежество вовлекли меня в ситуацию, которая могла оставить след на всей моей жизни. Я боялась встретиться взглядом с Патриком.
   Дедушка продолжал:
   — Был ли ты вчера вечером в наших окрестностях?
   — О, Господи! — раздраженно сказал Патрик. — Это допрос? Конечно, как всегда после колледжа я поехал домой.
   — Значит, ты был в кругу своей семьи… — Лицо дедушки просветлело. — Обычно в шесть вечера ты бываешь у Пенкарронов.
   — Да, но…
   Я почувствовала, как меня охватывает страх.
   — Но вчера вечером тебя там не было? — настаивал дедушка.
   — Нет, перед тем как покинуть колледж, я отправился повидать друга, поэтому запоздал.
   — В какое время ты попал домой?
   — Должно быть, около половины восьмого.
   В комнате повисла жуткая тишина.
   — То есть… гораздо позже, чем обычно?
   — Да, примерно на полтора часа.
   Я понимала, о чем думают бабушка с дедушкой.
   Белинда вбежала в дом в начале седьмого.
   — Значит, ты опоздал, потому что зашел к другу?
   Извини, Патрик, но сможет ли это подтвердить твой друг?
   Патрик казался все более разгневанным, но не был ли этот гнев связан с ощущением вины?
   — Да это настоящее следствие! Я являюсь обвиняемым? Я должен представить алиби?
   — Это очень серьезное обвинение. В наших общих интересах добиться полной ясности.
   — Я ничего об этом не знаю Девочка ошиблась.
   Должно быть, она перепутала меня с кем-то другим.
   — Это было бы наилучшим выходом, Патрик Если твой друг подтвердит, что ты был с ним, всем станет ясно, что ты не мог находиться возле пруда — Я не был с ним. Его не оказалось дома.
   — Значит, ты не застал его и вернулся домой позже…
   — Да, потому что этот визит задержал меня.
   Мы все сидели молча, напуганные возможным значением его слов.
   — Итак, я признан виновным? — воскликнул он. — Ребекка, но как ты можешь в это верить?
   — Я не могу этому поверить, Патрик, не могу.
   Он хотел приблизиться ко мне, но я отшатнулась, и бабушка сказала:
   — Мы все очень расстроены. Я думаю, в данный момент не следует ничего предпринимать. К счастью, Белинде удалось избежать самого ужасного. Пойми, Патрик, мы должны все обдумать. Может быть, когда девочка оправится от шока, мы сумеем выяснить больше, но сейчас, честно говоря, я боюсь ее расспрашивать.
   — По-моему, тебе лучше оставить нас, Патрик, — добавил дедушка. — Нам нужно некоторое время, чтобы хорошенько поразмыслить.
   Патрик резко повернулся и вышел Из окна я видела, как он вбежал в конюшню. Что-то подсказывало мне: тот Патрик, которого я знала, навсегда ушел из моей жизни.
 
   Мы продолжали обсуждать случившееся. Ли очень беспокоилась за Белинду. Она сказала, что ребенок подавлен и задумчив. Она оставила девочку в своей комнате, потому что той снились кошмары, и Ли постоянно была рядом, чтобы успокоить ее.
   — Мы должны быть очень благодарны Ли, — сказала бабушка. — Никакая мать не смогла бы лучше позаботиться о своем ребенке.
   Мы пытались осторожно расспрашивать девочку, но всякий раз она сжималась и на ее личике появлялось выражение ужаса.
   — Важно, чтобы эти страхи не закрепились в ней, — сказала бабушка. — Она ведь еще маленькая, а дети очень впечатлительны. Ребенку тяжело пережить подобное испытание.
   — Бабушка, — сказала я, — я не верю, что Патрик способен на это.
   Бабушка задумчиво покачала головой:
   — Иногда люди делают довольно неожиданные вещи.
   Никто не в силах до конца понять другого человека.
   Мы не могли думать ни о чем другом. Это грязное дело полностью завладело нашими умами. Мы понимали, что должны предпринять какие-то действия.
   Я не могла есть, не могла спать; бабушка с дедушкой были примерно в таком же состоянии.
   В этот вечер, когда я уже лежала в постели, ко мне зашла бабушка.
   — Я так и думала, что ты не спишь, — сказала она.
   Запахнув халат, она уселась возле меня.
   — Нужно что-то делать, Ребекка. Это не может так продолжаться.
   — Не может, — подтвердила я, — но что делать?
   — Во-первых, Белинда должна уехать отсюда. По словам Ли, она постоянно говорит про то, как искали тебя в пруду, а нашли труп убийцы.
   — Где она про это слышала?
   — Люди всякое болтают. Они не знают, что детям не все можно говорить. А какие поверия связаны с прудом, ты и сама знаешь. Так или иначе, я считаю, что Белинда должна уехать отсюда, но тогда уедешь и ты.
   — Уехать… — повторила я.
   — Да. В Лондоне или в Мэйнорли Белинда будет жить совсем по-другому. Она будет вдали от этого места, и ничто уже не будет ей напоминать о случившемся.
   — Я понимаю причины этого решения.
   — А ты, дорогая, что будет с тобой и с Патриком?
   — Я не верю…
   — Ты не хочешь верить. Скажи мне правду, Ребекка. Ты знаешь, что мне можно довериться.
   — Да… я думаю, ты права.
   Она кивнула:
   — Если ты на некоторое время уедешь, это только пойдет тебе на пользу. Я знаю о твоих чувствах к Патрику. А теперь… теперь тебя одолевают сомнения.
   В глубине души ты веришь, что он не делал этого.
   — Я не знаю…
   — Время лечит раны. Оставшись здесь, ты можешь совершить поступок, о котором потом будешь жалеть.
   — Например? — спросила я.
   Она пожала плечами:
   — Ты можешь выйти за него замуж, а потом выяснится такое, что тебе и в голову не приходило. С другой стороны, ты можешь отвергнуть его и жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Возвращайся в Лондон или в Мэйнорли. Реши для себя, нужен ли тебе Патрик.
   Выясни, действительно ли он для тебя так важен. Ты должна позаботиться о Белинде, она сейчас как никогда нуждается в помощи.
   Она обняла меня. Я жалобно сказала:
   — Все было так чудесно. Был этот дом…
   Тут я вздрогнула. Этот дом уже никогда не будет привлекать меня, потому что там произошла эта ужасная сцена с Жан-Паскалем.
   Я понимала, что бабушка права. Мне не стоило оставаться здесь. Я должна была уехать.
   Существовала и еще одна причина для отъезда, которую я обнаружила после разговора с Ли.
   Мы говорили о Белинде, и бабушка спросила Ли, сможет ли, по ее мнению, ребенок когда-нибудь забыть об этом происшествии.
   Ли встала и выпрямилась, сжав кулаки:
   — Сможет ли она забыть об этом? Ах, мадам, мисс Ребекка, временами мне хочется убить его.
   Я слабо запротестовала.
   — Да, мисс Ребекка, именно это желание я испытываю. Что он сотворил с нашей девочкой? У нее в глазах ужас, она бормочет во сне, а иногда кричит Подобное нескоро пройдет. Если он мне встретится, я за себя не ручаюсь.
   — Не нужно так говорить, Ли, — сказала бабушка. — Все это может оказаться ошибкой. Возможно, она испугалась, не очень хорошо разглядела…
   — Все она разглядела, — заявила Ли. — Все мужчины — грешники. Они думают только о том, как бы ублажить себя. Их жертвы ничего для них не значат.
   Я подумала, что никогда не видела ее в таком возбужденном состоянии.
   — Дорогая Ли, ты всегда замечательно относилась к Белинде, — сказала бабушка. — Ты поможешь ей пройти через это. Она нуждается в очень бережном отношении.
   Ли была настроена решительно:
   — Я не позволю расспрашивать ее. Она должна побыстрее обо всем забыть… это единственный выход.
   — Ты права, — согласилась бабушка.
   Ли закивала. Я заглянула в ее глаза, полные ненависти, и с ужасом поняла, что она полна решимости убить Патрика.
   Позже бабушка сказала мне:
   — Уж очень она разошлась. Конечно, она ухаживала за Белиндой с первых дней ее жизни и относится к ней, как к родной. Надеюсь, что слухи об этой истории не разойдутся. Это убило бы Джошуа.
   — Все это не правда, бабушка. Я сердцем чувствую.
   — Мы знаем Патрика много лет, и это как-то не правдоподобно. Но если все же так и было… нужно подумать о других детях, защитить их.
   — Должно быть какое-то объяснение.
   — Я того же мнения. Не следует предпринимать поспешных действий. Твой дедушка считает, что нам нужно просто выждать несколько дней.
   — Выждать? А чего мы этим добьемся?
   Тем не менее, я чувствовала, что нам необходимо уехать. Это было нужно и мне самой.
   Я написала Патрику. Мне пришлось извести немало бумаги, прежде чем получился окончательный вариант:
   «Дорогой Патрик!
   Я возвращаюсь в Лондон. Я не могу оставаться здесь. С того самого дня я чувствую себя несчастной.
   Знаю, что и ты тоже. Сейчас я в замешательстве и не представляю, что тебе сказать. Бабушка с дедушкой считают, что мне лучше на некоторое время уехать. Мне не хочется верить в случившееся. Я стараюсь не верить. Иногда мне кажется, что все это — совершенная нелепость.
   Попытайся понять меня. Дай мне время.
   Ребекка.»
   Он ответил мне:
   «Дорогая Ребекка!
   Я вижу, что ты сомневаешься во мне. Не понимаю, как ты можешь верить в такое. Мне казалось, что ты любишь меня. Теперь я вижу, что ошибался.
   Значит, за все эти годы ты так и не узнала меня, если допускаешь, что я способен напасть на ребенка.
   Все это грубо сфабрикованная ложь. Но ты предпочитаешь верить другим, а не мне.
   Патрик.»
   Я плакала над этим письмом. Мне хотелось поехать к нему и утешить, сказать, что я буду любить его, что бы с ним не случилось.
   Но я не смогла сделать этого. Я понимала, что все время буду искать в нем тайные пороки. Я думала о слабостях мужчин. Бессмысленно было ставить их на пьедестал, считая их безупречными, благородными рыцарями. Как ни странно, я постоянно вспоминала о Бенедикте Лэнсдоне, о том, как они с моей мамой любили друг друга, что не помешало ему в свое время жениться на другой ради золотого рудника. Мама знала об этом и простила его.
   Я не была готова принять какое-либо решение.
   Итак, вместе с Белиндой, Люси, Ли и мисс Стрингер я покинула Кадор и отправилась в Лондон.
 
   Чем ближе мы подъезжали к Лондону, тем больше я жалела о том, что не осталась. Меня безудержно тянуло назад. Если бы я смогла встретиться с Патриком, то объяснила бы ему, что, как мне кажется, произошла какая-то ужасная ошибка. Теперь, удаляясь от него, я все яснее понимала, что он не мог сделать ничего подобного.
   Я наблюдала за Белиндой. Она была бледна и сидела с закрытыми глазами. Люси выглядела слегка растерянной. Мы объяснили ей, что Белинда плохо себя чувствует и не надо ее беспокоить.
   Мисс Стрингер ничего не знала о случившемся.
   Боюсь, она стала бы настаивать на официальном обвинении против Патрика. Представляю, какой бы она вынесла вердикт.
   Что касается Ли, то весь ее темперамент переключился на защиту. Она не сводила глаз с Белинды.
   Возможно, она осуждала себя за то, что не углядела за ребенком, надумавшим вечером отправиться к Мэри Келлоуэй.
   Мне хотелось сказать, что никто не винит ее за это.
   Мы все знали, как упорна бывает Белинда, и, если уж ей захотелось посетить Мэри, она нашла бы способ сделать это.
   Наконец мы добрались до Лондона.
   Бенедикт был дома. Ему не сообщили о причине нашего приезда. Я сказала бабушке, что об этом не нужно беспокоиться. Он вообще не заметит нашего присутствия.
   Нас уже ждал экипаж. Я чувствовала себя ужасно, и единственное, что мне хотелось, — сесть на первый же поезд до Корнуолла.
   Когда мы вошли в дом, Белинда несколько повеселела. Они оказались правы. Ей было необходимо побыстрее уехать оттуда.
   Впереди ожидало множество дел: распаковать вещи, накормить и разместить детей.
   Я заметила, что Белинда ест все без разбору, что ставят перед ней. У нее был очень усталый вид, и я предложила Ли пораньше уложить детей спать.
   Селеста обрадовалась мне, но она вызвала у меня воспоминания о Жан-Паскале, хотя ужас, пережитый мною в Хай-Торе, меркнул перед гораздо большей трагедией.
   Обычно в таких ситуациях люди начинают думать о маловажных вещах, чтобы хоть на время забыть свою беду, и я стала размышлять о том, что же произойдет с Хай-Тором. После этого мои мысли неумолимо вернулись к тем счастливым дням, когда мы мечтали о жизни в этом доме.
   Ужинала я с Бенедиктом и Селестой. Разговор шел в основном о Корнуолле и о бабушке с дедушкой.
   Бенедикт всегда интересовался делами в Корнуолле, становясь при этом печальным, потому что Корнуолл напоминал ему о моей матери. Именно в Корнуолле они познакомились, когда были еще детьми. Об этих местах он говорил с грустью, и Селеста не могла не замечать этого.
   Встав из-за стола, я поспешила в свою комнату.
   Вероятно, Седеете хотелось поговорить со мной, но сегодня мне было этого не выдержать. Я продолжала вспоминать Жан-Паскаля (в конце концов, он был ее братом), а мне хотелось по мере возможности выбросить его из головы. Я помнила о том, что время от времени он будет появляться в нашем доме и мне придется избегать его.
   Впереди меня ожидало еще много неприятных проблем, и мне хотелось подумать о них в одиночестве.
   Селеста сказала:
   — Конечно, ты устала. Мы поболтаем завтра утром.
   Я была благодарна ей за это.
   Поднимаясь наверх, я проходила мимо кабинета Бенедикта. В это время дверь открылась, он вышел и сказал мне:
   — Ребекка, я хотел бы поговорить с тобой. Ты не возражаешь?
   Я прошла за ним в кабинет, и он захлопнул дверь.
   Испытующе посмотрев на меня, он сказал:
   — Что-то случилось, не так ли?
   Я замялась:
   — Ну… Белинда не очень хорошо себя чувствует.
   — Да, это я понял. А ты? Ты сама неважно выглядишь.
   — Неужели?
   — Похоже, ты чем-то удивлена.
   — О… Я удивлена тем, что вы это заметили.
   — Я все замечаю, — улыбнулся он. — Я хочу, чтобы у тебя все было в порядке.
   — О, благодарю вас.
   — Я понимаю, что не слишком ярко демонстрирую свои чувства, но это вовсе не значит, что я безразличен.
   — В самом деле?
   — Да. Мне хотелось бы… — Он пожал плечами. — Я хочу, чтобы ты знала: если есть что-нибудь…
   — Что-нибудь?
   — Какой-нибудь способ помочь тебе…
   — Спасибо, я не нуждаюсь в помощи. У меня все в порядке.
   — Все-таки не забывай о моих словах. Твоя мать хотела, чтобы мы были друзьями. Она всегда этого хотела.
   Я была изумлена: Бенедикт смотрел на меня чуть ли не умоляюще. Он продолжал:
   — Я, видишь ли… я просто хочу, чтобы ты знала: если я могу быть тебе хоть чем-нибудь полезен, то ты всегда можешь рассчитывать на меня.
   На секунду я забыла обо всем остальном. Что случилось с этим человеком? Конечно, в марте были выборы и мистер Гладстон, его кумир, стал премьер-министром. Возможно, Бенедикта ожидал пост в правительственном кабинете. Должно быть, от этого мир стал казаться ему более уютным местом. Он даже заметил меня… и Белинду.
 
   Прошла неделя, но трагедия не потеряла своей остроты. Сидя в одиночестве в своей спальне, я часами размышляла. Мне следовало остаться в Корнуолле.
   Однако Белинду необходимо было оттуда увезти. Вместе с ней должна была ехать Люси, а за Люси ответственность несла я. Она не имела никакого отношения к;
   Бенедикту. Я не могла позволить ей уехать без меня.
   И все-таки сердцем я рвалась в Корнуолл, к Патрику.
   Мне хотелось написать ему, что мне все равно, что бы он ни сделал, точнее, было бы все равно в любом другом случае. Пусть бы он был вором, пусть бы даже убил кого-нибудь, но думать именно об этом было для, меня невыносимо.
   Мы поговорили с Селестой, у которой были собственные проблемы. Она сказала мне:
   — Ты несчастна, но не хочешь говорить об этом.
   Я покачала головой.
   — Любовные дела?
   Я кивнула.
   — Кто-то в Корнуолле. Наверняка это Патрик Картрайт. Я всегда считала его превосходным молодым человеком. Значит, что-то пошло не так?
   — Да, — ответила я, — все пошло не так.
   — Моя бедная Ребекка! И ты любишь его?
   — Да.
   — Как все это печально! Жизнь бывает жестокой, не правда ли? Любить и быть отвергнутой — это ужасно.
   Я молчала, думая о Патрике. Ведь это я отвергла его. Мы клялись друг другу в том, что наша любовь будет длиться вечно, но первое же дуновение холодного ветра развеяло ее.
   — По крайней мере, — сказала Селеста, — ты вовремя это выяснила. В отличие от…
   Я переключилась со своей беды на ее трагедию. Она продолжала:
   — Я знаю, что говорить об этом больно, ведь прошло так мало дней. Со временем боль не уходит, но говорить об этом легче. Ты тоже страдаешь…
   Я взяла ее за руки. Она добавила:
   — Порой я думаю, как жить дальше. Когда он уезжает, мне становится легче. Тогда удается обманывать себя… немножко. Но когда он здесь и так явно показывает… тогда я спрашиваю себя: зачем он на мне женился?
   — Должно быть, он любил тебя, иначе бы не сделал этого.
   — Он сделал это, как бы правильнее сказать, без размышлений.
   — Под влиянием минуты. Только я не верю, что он может в таких вопросах действовать поспешно. Должно быть, он считал, что вместе вы будете счастливы.
   — Возможно. Поначалу я и сама так считала… но он продолжает любить ее. Он не может забыть.
   — Он по-прежнему ходит в запертую комнату?
   Она кивнула:
   — А я, печальная и одинокая, поджидаю мужа, которому не нужна.
   — Моя бедная Селеста!
   — Мне нужна любовь. Я не создана для одиночества, — Быть может, со временем…
   — Со временем? Прошли годы с тех пор, как она умерла… но она остается с ним. Все так, будто она продолжает жить в этом доме. Не знаю, долго ли я выдержу… — Она уставилась в пространство. — Я могла бы завести любовника… или лишить себя жизни… ему было бы все равно.
   — Ах, Селеста, не нужно так говорить.
   — Видишь ли, я люблю его. Я нуждаюсь в нем так же, как он нуждается в своей покойной жене. Мы оба в тупике, в поисках невозможного.
   — Все, в конце концов, наладится, — Возможно, — согласилась она. — Это слово не наполняет меня надеждами.
   — Наверное, не стоит слишком привязываться к людям. Иногда это причиняет боль.
   Селеста кивнула.
   — И все-таки он любил тебя, раз женился, — настаивала я.
   — Ему нужна была жена. Я умею принимать его гостей. Это помогает ему делать карьеру. Я похожа на его первую жену. Он женился на ней ради золота.
   — Я думаю, он испытывает к тебе привязанность, но, видишь ли, с моей матерью у него были особые отношения… он действительно не может забыть ее.
   — Я постоянно чувствую здесь ее присутствие.
   — Да, я понимаю…
   И между нами с Патриком встала преграда, как между Селестой и Бенедиктом встала тень моей матери.
   Очень может быть, что я правильно поступила, уехав оттуда. После случившегося мы никогда не сможем быть счастливы. Это воспоминание всю жизнь будет всплывать в самые неподходящие моменты.
   Я была рада уехать из Лондона в Мэйнорли.
   Увидев меня, миссис Эмери пришла в ужас.
   — Боже милосердный, мисс Ребекка! — воскликнула она. — До чего же вы бледная да и в весе наверняка потеряли. Да, уж это точно, вы же были налитая, как стручочек. Вот что с вами Корнуолл сделал. Ладно, поглядим, как это можно исправить. Мы еще возвратим румянец на щечки да и мяса на косточки нарастим.
   Я частенько усаживалась у окна и смотрела на Гермеса в крылатых сандалиях, на пруд, на зачарованную скамью под дубом. Если бы здесь была моя мама, она посоветовала бы мне, что делать.
   Приехал Оливер Джерсон. И я, и дети обрадовались встрече с ним. Он относился к тем людям, которые уже самим своим появлением рассеивают грусть.
   Он выразил восторг по поводу нашего воссоединения и всем поцеловал руки. Белинда, кажется, впервые забыла о пережитой трагедии. Она весело прыгала вокруг него. Люси была почти также довольна.
   — Какая приятная для всех встреча! — сказал Джерсон. — В том, что я сам очень счастлив, я ничуть не сомневаюсь, но радостно сознавать, что другие разделяют мои чувства.
   — А почему вы не приехали в Корнуолл? — спросила Белинда.
   — Я занятой человек.
   — Я знаю, — сказала Белинда. — Вы работаете у моего отца.
   — И это очень удачно, потому что это дает мне возможность время от времени встречаться с очаровательными членами его семьи.
   Наши глаза встретились, и он тепло улыбнулся мне.
   — Я не знал, когда вы возвратитесь из Корнуолла, — сказал он.
   — Мы хотели жить там долго, — пояснила Люси. — А потом Белинда заболела.
   — Ах, моя бедная! — озабоченно повернулся Джерсон к Белинде.
   — Со мной уже все в порядке, — сказала она. — Что мы теперь будем делать?
   — Ну, для начала мне придется посовещаться с твоим отцом. После этого я буду свободен часок-другой. Может быть, прокатимся верхом, как в те дни, когда вы еще не бросили меня?
   — Мы вас не бросали, — твердо заявила Белинда. — Просто у нас были дела в Корнуолле.
   — И теперь вы рады возвращению?
   Белинда запрыгала и закивала головой.
   — Ну что ж, как говорится, все хорошо, что хорошо кончается. Теперь, если ваше величество изволит простить меня, — к радости Белинды он отвесил в ее сторону изящный поклон, — я обращусь к исполнению своего долга, а позже мы сможем покататься все вместе: мисс Ребекка, Белинда и Люси, а я буду вашим проводником.
   — Поторопитесь, — приказала Белинда.
   Он вновь отвесил низкий поклон:
   — Ваше желание — закон, моя королева.
   Как он очаровал ее! Он часто приезжал в наш дом, и Белинда ежедневно высматривала его. По-видимому, она совершенно забыла об этом ужасном происшествии в Корнуолле и вновь стала прежней.
   Джерсон и в самом деле стал частым посетителем, как обещал, но в те дни, когда его не было, Белинда становилась угрюмой и несносной. Ли сохраняла невозмутимое спокойствие.. Как она была предана этой девочке! К Люси, наверное, это тоже относилось, но Люси была более послушной, а для Белинды всегда находилось оправдание.
   Мы часто катались верхом, и общество Оливера Джерсона оказывалось полезным даже мне. Для детей он постоянно устраивал различные соревнования, гонки проверки наблюдательности, поэтому каждая прогулка становилась для них увлекательным приключением. Они всегда были готовы к каким-нибудь новым заданиям, причем в них пробудился дух соперничества, что, по словам мисс Стрингер, было важно для детей. Она тоже подпала под обаяние чар Джерсона.
   Однажды мы отыскали таверну, на которой раскачивалась скрипучая вывеска «Судья-вешатель». Белинда немедленно поинтересовалась:
   — Это значит, что он там висит?
   — О нет, — ответил Оливер. — Его прозвали вешателем за то, что он приказывал вешать за шею людей.
   У Белинды загорелись глаза.
   — Давайте зайдем и слегка освежимся, — предложил он.
   Мне было немного неприятно вести детей в такое место, но он уверенно взял меня за руку.
   — Им здесь понравится, — шепнул он, — Это для них что-то новенькое. Я уверен, что все будет в порядке.
   Его обаяние действовало на всех. Он о чем-то поговорил с женой хозяина, та заговорщицки кивнула, и мы уселись в гостиной с нависающими дубовыми балками, которая выглядела очень романтично.
   Детям принесли разбавленный сидр, и все взялись за свои кружки. Ни Белинда, ни Люси раньше не бывали в тавернах. Их глаза округлились от удивления, и было ясно, что они считают это настоящим приключением.
   Белинде захотелось побольше узнать про судью-вешателя, и Оливер рассказал девочкам о герцоге Монмуте, сыне Карла II, считавшем, что у него больше прав на трон, чем у брата короля, Джеймса, о том, как произошла битва, при которой Монмут потерпел поражение, как его людей захватили в плен и поставили перед жестоким судьей.
   — Все западные графства были уставлены виселицами, — говорил он.