Карр Филиппа. Подмененная

   — Ну что ж, все мы дети Господни, каким бы образом ни появились на свет. Что же касается этой твари, я надеюсь, что после рождения ребенка они ее вышвырнут. То, что она живет здесь, портит местные нравы.
   — Вы сказали, что ей лишь шестнадцать лет.
   — Достаточно, чтобы уже все понимать.
   — Как бы то ни было, она ведь не первая.
   — Да, многие дорожки ведут в ад.
   — Знаете, ничего особого я в этом не вижу, — заметила моя бабушка.
   — Господь готовит месть свою, — заверила нас миссис Полгенни, поглядывая на стропила, как будто обращаясь к небесам, и я подумала:» Уж не намекает ли она Господу, что он несколько небрежно выполняет свои обязанности?»
   Я чувствовала, что бабушка разрывается между жалостью к непутевой Дейзи и тайным удовольствием от подкалывания миссис Полгенни, которая продолжала:
   — Что творится в Полдери… думаю, если бы вы все узнали, вас бы это потрясло.
   — В таком случае, видимо, я должна благодарить Господа за то, что он оставляет меня в неведении.
   — Настанет день, когда Господь обрушит свою месть… попомните мои слова.
   — Мне и Восточный, и Западный Полдери как-то мало напоминают Содом и Гоморру.
   — Гром грянет, вот увидите.
   — Надеюсь не увидеть. А вот что я вижу хорошо, так это то, что мы мешаем вам работать. Пора нам попрощаться, миссис Полгенни.
   Мы вышли из церкви, и бабушка несколько раз вдохнула полной грудью, словно желая очиститься от атмосферы этой церкви. Потом она повернулась ко мне и со смехом сказала:
   — Надо же, до чего праведная женщина! Я бы предпочла жить бок о бок с любым грешником. Впрочем, акушерка она прекрасная, лучше не найдешь во всем Корнуолле. Знаешь, дорогая, нам придется позаботиться об этой бедной девушке. Пройдусь завтра по этим домам, выясню, что смогу.
   Тут она, видимо, вспомнила о моем возрасте, и ей пришло в голову, что я столкнулась с вещами, которые еще не готова правильно воспринять. Она продолжила:
   — Во второй половине дня мы съездим в Пенкаррон. Правда чудесно, что ты дружишь с Патриком?
 
   Я много думала о миссис Полгенни и всегда внимательно изучала ее дом, когда проходила мимо. Он был расположен на краю Восточного Полдери, и мне частенько приходилось видеть там одежду, развешанную на кустах для просушки. На окнах висели безупречно чистые кружевные занавески, а каменные ступени, ведущие к входной двери, были тщательно вычищены.
   Миссис Полгенни, очевидно, верила в то, что чистота — почти такое же достоинство, как благочестивость, и полагала, что обладает обоими этими качествами.
   Несколько раз я замечала у окна Ли. Должно быть, она сидела там со своим вышиванием, делая стежок за стежком. Изредка она отрывалась от работы и замечала меня. Я улыбалась, махала ей рукой, и она отвечала на мое приветствие.
   Мне очень хотелось поговорить с ней, чтобы узнать, каково живется с такой матерью, как миссис Полгенни, Но я так и не решилась сделать это, потому что у меня всегда складывалось впечатление, будто девушке необходимо срочно завершить работу.
   Бедняжка Ли! Наверное, трудно было быть дочерью столь благочестивой женщины. Если уж она считала своим долгом следить за моралью всей округи, то в доме наверняка царили еще более строгие правила.
   Я благодарила Бога за то, что мать, бабушка с дедушкой и Пенкарроны так непохожи на миссис Полгенни. Возможно, они не слишком строго соблюдали заповеди Господни, но жить с ними было очень легко.
   То лето проходило так же, как и предыдущее.
   Бабушка посещала береговые дома и носила одежду и еду этой бедной девушке. Когда пришел срок, миссис Полгенни помогла родиться на свет здоровенькому мальчику, и моя бабушка подтвердила, что, какой бы несносной во всех остальных отношениях ни была эта дама, свое дело она знала хорошо и роженицы могли чувствовать себя спокойно, попав в ее руки.
   Кажется, в этом году я чаще, чем обычно, видела Дженни Стаббс. Может быть, я просто стала обращать на нее больше внимания. Мы часто встречались с ней на дорожках. Она работала на одной из ферм и, как я слышала, оказалась хорошей работницей Говорили, что все над ней посмеиваются, и миссис Буллет, жена фермера, старалась избавить ее от насмешек по поводу ее положения.
   — Никому это вреда не приносит, — говорила миссис Буллет, — так что пусть бедняжка лелеет свои фантазии.
   Итак, Дженни, напевающая что-то пронзительным голосом, и миссис Полгенни, проповедующая повсюду нравственность, — вот что мне больше всего запомнилось в это последнее лето.
   Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, насколько важными были эти мелочи.
   Мне так ясно видится мое прощание с бабушкой и дедушкой. Я приняла печальный вид, стараясь скрыть от них радость, которую чувствовала при мысли о том, что вскоре вновь увижу Лондон.
   — Хотелось бы мне, чтобы все мы жили близко друг от друга, — сказала я Патрику.
   Его мучила та же самая проблема. Его бабушка чуть не расплакалась при расставании. Подобно мне, он желал продемонстрировать при прощании печаль, но тоже не мог скрыть возбуждения при мысли о грядущей встрече с родителями. Такое сходство ситуаций всегда очень сближало нас с Патриком Потом мы поспешили в Лондон.
   На вокзале нас встречали родители Патрика. Это был обычный ритуал. Если бы я путешествовала с его родителями, сейчас меня встречала бы моя мать. Было что-то очень уютное в таких сложившихся обычаях, но я не ценила этого, пока все не оборвалось.
   Сначала мы поехали к нашему дому, где должны были выпить по чашечке чая, прежде чем Картрайты отправятся в свой дом — всего в нескольких кварталах от нас, забрав с собой Патрика Нас с Патриком засыпали бесчисленными вопросами, и мы с удовольствием рассказывали о событиях, происшедших в Корнуолле.
   Мы все, в том числе мисс Браун и наставник Патрика, сидели за столом, когда прибыл гость.
   — Мистер Бенедикт Лэнсдон! — объявила Джейн более торжественно, чем обычно И вот он появился — очень высокий и, я бы сказала, очень внушительной наружности.
   — Бенедикт! — воскликнула мама, вставая и подходя к нему.
   Он взял ее за руки, и так, улыбаясь друг другу, они стояли некоторое время. Затем она повернулась к нам:
   — Правда, приятный сюрприз?
   — Я узнал, на каком поезде вы прибываете, — объяснил Бенедикт Лэнсдон.
   — Проходи, садись и выпей с нами чашечку чая, — предложила мама.
   Он улыбнулся нам, и все обменялись приветствиями.
   Я почувствовала некоторое разочарование. Мы уклонились от установленного обычая. Сейчас нам следовало бы продолжать рассказывать о Корнуолле, потом Патрик начал бы собираться вместе со своими родителями домой, а мы уговаривались бы о скорой встрече… Так обычно все происходило.
   — Как там дела в горно-промышленном деле? — с улыбкой спросил Бенедикт у отца Патрика.
   — Да так, то хуже, то лучше, — ответил Джастин Картрайт. — Я думаю, вы знаете об этих делах не меньше меня, разве что олово — не золото.
   — Разница наверняка есть, — согласился Бенедикт Лэнсдон. — Но я давным-давно покончил со всем этим.
   — Ах да, конечно, — ответил Джастин Картрайт.
   — Я вновь решил окунуться в политику, — сказал Бенедикт Лэнсдон, посматривая на мою мать.
   Ее глаза широко раскрылись от радости.
   — Ах, Бенедикт, это просто чудесно! Я всегда говорила…
   Он, кивая, смотрел на нее. Они явно хорошо понимали друг друга. Я почувствовала себя лишней, словно вдруг осознала, что у мамы есть область жизни, в которую меня не допускают.
   — Да, ты говорила, — подхватил он. — Что ж, теперь это стало реальностью.
   — Расскажите нам последние новости, Бенедикт, — попросила Морвенна, мать Патрика.
   — Здесь нет никаких секретов, — ответил он. — Я собираюсь бороться за место кандидата от Мэйнорли.
   — Ваш старый избирательный округ! — воскликнул Джастин.
   Бенедикт кивнул. Он смотрел прямо на мою мать, и я, прекрасно знавшая ее, ощутила приступ тревоги.
   — Все складывается очень удачно, — сказал Бенедикт. — Неожиданно умер Том Доллис. Бедняга, ведь он был еще так молод. Сердечный приступ. Он пробыл в палате общин совсем недолго. Это значит, что вскоре будут дополнительные выборы.
   — Разве там не цитадель консерваторов? — спросил Джастин.
   Бенедикт согласно кивнул:
   — Так было многие годы, но чаша весов однажды уже чуть не склонилась в другую сторону… — Еще один взгляд в сторону моей мамы. — Если меня выдвинут, — продолжил он, — нам придется постараться, чтобы этот мандат вновь не сменил владельца.
   Нам? Он, кажется, имел в виду и ее. Она приподняла свою чашку с чаем.
   — Поскольку под рукой нет ничего покрепче, я пью этот чай за твой успех, — сказала она.
   — Напиток не играет роли, — произнес Бенедикт. — Главное — это пожелание.
   — Должна сказать, звучит все это соблазнительно.
   Они вновь обменялись улыбками.
   — Вот и мне так кажется, — сказал он. — Я был в тебе уверен.
   В разговор вмешалась Морвенна:
   — Я знаю, что вы страстный сторонник мистера Глад стона.
   — Дорогая Морвенна, он величайший политик нашего столетия.
   — А как же Пиль? А Пальмерстон? — спросил Джастин Картрайт.
   Бенедикт пренебрежительно махнул рукой.
   — Говорят также, что мистер Дизраэли — блестящий государственный деятель, — добавила Морвенна.
   — Этот выскочка! Вся его карьера держится на лести королеве.
   — Ну-ну! — сказал Джастин. — Неужели дело этим и ограничивается? Этот человек гениален.
   — Разве что в искусстве саморекламы.
   — Но он стал премьер-министром.
   — Ну да, на месяц-другой…
   Моя мать рассмеялась:
   — Я чувствую, что сейчас мы окончательно утонем во внутренней политике. Когда состоятся дополнительные выборы, Бенедикт?
   — В декабре.
   — Им придется быстро принимать решение.
   — Да, времени на подготовку мало. Тем не менее, я успею подготовиться.
   Ни я, ни Патрик не могли ни словечка вставить в этот разговор. Интересно, чувствовал ли он то же самое, что и я? О нашем присутствии совершенно позабыли. Обычно после долгой разлуки родители желали выслушать все мельчайшие подробности: каковы наши успехи в верховой езде, научились ли мы брать барьер, чем занимались бабушки с дедушками, какая стояла погода и тому подобное.
   А теперь они были увлечены разговором о реформаторских планах мистера Гладстона в отношении Ирландии. И, конечно, Бенедикт Лэнсдон знал об этом все. Он выступал с речью, а остальные составляли его аудиторию. Мы узнали о том, что мистер Гладстон озабочен состоянием дел в Ирландии и растущими раздорами в этой стране и что он убежден: решение вопроса — в самоуправлении.
   Вот так, по нашему с Патриком мнению, Бенедикт Лэнсдон испортил наше возвращение домой.
 
   С тех пор этот человек занял господствующее положение в нашей жизни. Он стал постоянным гостем в нашем доме. Когда мы с мамой выходили на прогулку в парк, он часто присоединялся к нам. Они разговаривали друг с другом и, казалось, совсем забывали о моем присутствии, хотя время от времени Бенедикт обращался ко мне. Он интересовался моими успехами в верховой, езде и говорил, что неплохо нам будет как-нибудь проехаться всем вместе.
   Как и предполагала моя мама, он был выдвинут кандидатом и подумывал о том, чтобы купить дом в Мэйнорли. Он хотел, чтобы мама съездила туда и дала ему добрый совет.
   Мне не терпелось, чтобы Лэнсдон побыстрее уехал.
   Немного оглядевшись, он снял там меблированный дом, но по-прежнему часто бывал в Лондоне.
   Приближался ноябрь. В парках сгребали в кучи палые листья, и в воздухе постоянно ощущался запах тлеющей листвы. Стояла туманная погода, деревья были погружены в голубоватую дымку, отчего выглядели несколько таинственно. Мы с Патриком всегда любили это время года. Мы разгуливали по ковру из листьев и выдумывали разные фантастические истории с нашим участием. В них мы поражали всех окружающих своей храбростью, изобретательностью и ловкостью.
   Но в этом году не очень-то мечталось. Мной часто овладевало легкое уныние.
   А потом я узнала худшее.
   Я отправилась в постель и, как обычно, читала — мисс Браун разрешала мне это делать до тех пор, пока она не приходила тушить свечи.
   В комнату вошла мама. Ее глаза сияли. Я уже слышала прежде выражение» сияет от счастья «, и именно так выглядела сейчас моя мама. Она светилась каким-то внутренним светом. Я никогда не видела такого откровенного счастья.
   Мама присела на край кровати и обняла меня.
   — Ребекка, — сказала она, — я хочу, чтобы ты узнала об этом первой.
   Я повернулась к ней и уткнулась лицом в ее плечо.
   Она нежно поворошила мои волосы.
   — Мы всегда были вдвоем, правда? Ты и я, вместе.
   Конечно, есть и другие родственники, мы очень любим их всех, но что касается нас, то мы всегда были очень близки и любили друг друга. И так будет всегда, до тех самых пор, пока мы живы.
   Я кивнула. Меня начинал пугать этот разговор, поскольку какой-то инстинкт подсказывал мне, что она собирается сказать. И гром грянул:
   — Я собираюсь снова выйти замуж, Ребекка.
   — Нет, нет, — пробормотала я.
   Она крепко обняла меня.
   — Ты обязательно полюбишь его так же, как я. Это замечательный человек. Я узнала его еще совсем юной… тогда я была чуть-чуть постарше, чем ты сейчас. Нас всегда связывала самая тесная дружба, — Ты вышла замуж за моего отца, — напомнила я.
   — Да… но я уже давно вдова… очень давно.
   — Десять лет, — сказала я. — Он умер еще до моего рождения.
   Она кивнула.
   — Ты не спрашиваешь… — начала она.
   Мне не нужно было спрашивать. Я уже знала. Во всяком случае, не успела я открыть рот, как она произнесла:
   — Это мистер Бенедикт Лэнсдон.
   Хотя я заранее знала ответ, все равно это было для меня ударом. Мама сказала:
   — Ты обязательно полюбишь его, Ребекка. Он совершенно необыкновенный человек.
   Я ничего не сказала, но, когда прозвучала первая фраза, моя душа запротестовала:» Никогда «. Да, я знала, что он необычный человек, но я люблю обычных, милых, добрых людей — — Мы будем жить так же, как и прежде, — продолжала мама.
   — Это невозможно, — возразила я. — «
   — Ну, небольшие изменения, разумеется, произойдут, причем к лучшему. Ах, Ребекка, я так счастлива!
   Я очень давно люблю его. Он отличается от всех, кого я знала. Когда мы были детьми, у нас были общие приключения, но потом он уехал, а я встретила твоего отца.
   — Мой отец был великим человеком… героем…
   — Да, я знаю. Мы были счастливы вместе, но он погиб… и он не хотел бы, чтобы я скорбела по нему вечно. Ребекка, ты будешь довольна. У ребенка должен быть отец.
   — У меня есть отец.
   — Я имею в виду любящего человека, который всегда будет рядом и поможет тебе советом.
   — Но я ему не дочь.
   — Ты станешь его приемной дочерью. Ребекка, не пытайся все испортить. Я так счастлива сегодня. Я и не надеялась найти в жизни такое счастье. Тебе нужно привыкнуть к этой мысли. Что ты там читаешь?
   — «Робинзона Крузо».
   — Интересно, правда? Накануне я видела, как эту же книгу читал Патрик.
   Я кивнула. Она расцеловала меня.
   — Я просто хотела, чтобы ты была первой, кто узнает об этом. Спокойной ночи, милая.
   Ей было слегка не по себе, потому что по моей вине ее счастье затмилось небольшим облачком. Я понимала, что она воспринимает меня всего лишь как ребенка, возможно, немножко ревнивого и побаивающегося того, что между нами встанет Бенедикт Лэнсдон.
   Но она считала, что это естественно.
   Возможно, мне следовало сделать вид, что я довольна, но на такое притворство я не была способна.
 
   Вся семья была обрадована. Дядя Питер устроил праздничный обед в честь помолвки. Свадьба была не за горами.
   На церемонию в Лондон собирались приехать мои бабушка с дедушкой. Они прислали письмо с поздравлениями, выразив удовольствие по случаю предстоящего брака. Больше всех был доволен дядя Питер. Он любил мою мать и очень гордился Бенедиктом, сумевшем без его помощи стать весьма состоятельным человеком. Мне казалось, что он больше интересовался им, чем своим сыном Питеркином, посвятившим жизнь миссионерству, и дочерью Еленой, ставшей идеальной женой Мэтью Хьюма.
   Атмосфера в нашем доме изменилась, я ощущала, что все подавлены и полны опасений.
   При мне слуги не высказывали своих страхов, но я довольно бесцеремонно подслушивала их, считая, что имею право знать о происходящем в доме. В таком небольшом доме, как наш, подслушивать было несложно, и я вовсю пользовалась этой возможностью.
   Как-то раз я услышала разговор мистера и миссис Эмери. Она укладывала вещи в бельевой шкаф, а он помогал ей. Это происходило в помещении напротив моей комнаты, дверь в которую была слегка приоткрыта (об этом я позаботилась заранее), так что мне удалось кое-что услышать. Она говорила ему:
   — Беспокоиться тут нечего. Все в свое время выяснится.
   — Дело в том, что они приобретают новый дом. Но, насколько я знаю, миссис Мэндвилл не из тех, кто забывает своих верных слуг.
   — Все будет хорошо, если решать будет она, только вот…
   — А почему же не она? Она ведь станет хозяйкой, верно?
   — Ну да… думаю, такое он предоставит решать ей.
   — Сомневаюсь, что он купит этот дом, если его не изберут.
   — Ох, не знаю. У него ведь один раз уже почти получилось, так? То есть если он проиграет в первый раз, так может выиграть в следующий. Скоро ведь будут и всеобщие выборы… должны быть. Да, думаю, раз его выдвинули, так он захочет купить этот дом.
   — И ты считаешь, он попадет в парламент?
   — Он, кажется, из тех, кто добивается своего.
   — А ты не забывай, что было в прошлый раз…
   Настоящий скандал, вот что.
   Я прижала ухо к самой двери. Этого никак нельзя было пропустить. Что за скандал? Знала ли о нем моя мать?
   — Ну, так ведь все прояснилось, правда?
   — Вроде бы. Он ее не убивал. Поначалу-то думали именно так.
   — Оказалось, что эту гадость она проглотила сама.
   — Очень удобно, верно?
   — Удобно! Это-то, говорят, и стоило ему депутатского мандата. Иначе его обязательно бы выбрали.
   — Кто знает? Там всегда хозяйничали тори, а он ведь либерал.
   — Но тори пришлось-таки понервничать. Похоже было, что он выиграет… побьет рекорд. Первый раз за сто, а то и больше лет выгнать оттуда тори!
   — Однако этого не случилось.
   — Да, потому что эта несчастная, никому не нужная жена умерла при таинственных обстоятельствах — Но я же говорю тебе, все было в порядке. Он ее не убивал.
   — Думаю, все вышло к лучшему. Место сохранилось за тори.
   — Ой, опять ты со своими тори! Я вот немножко склоняюсь к либералам.
   — Что ты в этом понимаешь?
   — Да уж не меньше тебя. Ой, поздно-то как! Давай-ка заканчивать, мне еще нужно позаботиться об обеде.
   Я тихонько отошла от двери, ощущая волнение и в то же время разочарование.
   Он уже был однажды женат. Его жена умерла при загадочных обстоятельствах. Его первая жена! А моя мать получила предложение стать второй женой.
   Что же мне теперь делать? Предупредить ее? Но она, должно быть, знает об этом давнем скандале. Она не обратила на это внимания, потому что очарована.
   Он околдовал ее.
   Мне хотелось с кем-нибудь поговорить об этом. Я знала, что бесполезно расспрашивать супругов Эмери или горничных. Они мне все равно не расскажут.
   У меня был единственный выход — призвать на помощь Патрика. Вместе мы сумели бы выяснить, в чем там дело.
   Патрик с готовностью согласился помочь мне и расспросил их дворецкого, с которым был в дружеских отношениях. Тот сообщил, что несколько лет назад Бенедикт Лэнсдон был кандидатом на выборах в Мэйнорли и перед самыми выборами у него умерла жена. Она была тихой, несколько нервной женщиной, а он в те времена очень дружил с миссис Грейс Хьюм.
   Пошли слухи, что Бенедикт убил свою жену, чтобы избавиться от нее. Все это было лишь слухами, и ко времени выборов ничего не было доказано, но если бы не это происшествие, Бенедикт Лэнсдон почти наверняка победил бы на выборах. Из-за этого скандала он потерпел поражение, потеряв всякие шансы стать членом парламента. Позже было найдено письмо, написанное его женой перед смертью. В письме говорилось, что она добровольно уходит из жизни, поскольку страдает неизлечимым заболеванием и мучается от нестерпимых болей.
   Так он был очищен от подозрений, но выборы проиграл и в любом случае решил устраниться от политики.
   Значит, в его прошлом была тайна. И этот человек собирался жениться на моей матери, отнять ее у меня!
 
   Потом, дела пошли все хуже. Я редко виделась с мамой, потому что шли приготовления к свадьбе. Дядя Питер хотел отпраздновать ее пышно.
   — Ничто так не нравится народу, как любовные истории, — заявил он, — и если ты желаешь баллотироваться в парламент, очень неплохо будет покрасоваться на публике, если, конечно, умно все устроить.
   — Очень похоже на дядю Питера, — рассмеялась мама. В последнее время она постоянно смеялась. — Лично мне все равно, какая у меня будет свадьба.
   Тетя Амарилис была на стороне дяди Питера. Она всегда его поддерживала.
   Бенедикт Лэнсдон занимался покупкой дома в Мэйнорли. Мама отвезла меня туда, чтобы я смогла осмотреть дом.
   — Полагаю, что большую часть времени мы будем проводить именно здесь, — сказала она. — Нам следует побольше общаться со своими избирателями.
   — А что же будет с нашим домом? — спросила я.
   — Ну, я думаю, мы продадим его. В Лондоне у нас будет дом твоего… отчима.
   Я почувствовала, что краснею. Отчим! Как же мне обращаться к нему? Я ведь не могу называть его мистером Лэнсдоном. Дядя Бенедикт? Он не приходился мне дядей. Впрочем, в нашем семействе я ко многим мужчинам обращалась «дядя», хотя они и не являлись таковыми. «Дядя» было какой-то расплывчатой формой обращения. Я сказала Патрику, что это насмешка над званием, и он согласился со мной. Все это казалось серьезной проблемой, и я сама удивлялась тому, что такая мелочь имеет столь важное значение для меня. Но как же мне все-таки называть его?
   Отцом? Никогда! Пусть он будет «дядей», решила я, хотя при этом буду испытывать неловкость.
   Мама продолжала делать вид, что не замечает моей растерянности, хотя прекрасно все понимала.
   — У нас будет этот дом в Лондоне, и он, слава Богу, достаточно просторен, а к тому же поместье в Мэйнорли. Ах, как это будет чудесно, Бекка! — Она называла меня моим детским именем в те моменты, когда хотела проявить особую нежность. — Ты полюбишь его. Этот дом в Мэйнорли стоит сразу за городской чертой, так что можно считать, будто мы живем в деревне. Ты полюбишь его. Представляешь, какие там возможности для верховой езды! Там у тебя будет прекрасная классная комната. Мисс Браун, да и мы все возлагаем на тебя большие надежды.
   — А что будет с мистером и миссис Эмери?
   — О, я уже говорила, то есть мы говорили об этом.
   Я собираюсь просить их переехать вместе с нами в Мэйнорли.
   После этих слов мне стало немного легче. По крайней мере, там будут хоть какие-то знакомые лица.
   Кроме того, я знала, что они боятся потерять работу.
   Я радостно воскликнула:
   — Ой, они будут так довольны! Я слышала, как они разговаривали…
   — Да? И что же они говорили?
   — Они не знали, что с ними теперь будет, но верили, что ты сумеешь позаботиться о них.
   — Разумеется, я немедленно поговорю с ними. А они решат, переезжать туда или нет. А о чем они еще говорили?
   Я молчала, слушая, как тикают часы. Я была уже готова рассказать маме о том, что слышала про первую жену Бенедикта. Возможно, мне удалось бы предупредить ее, но подходящий момент прошел. Она, кажется, не заметила этой вынужденной паузы.
   — Да ничего, по-моему… не помню… — сказала я.
   Насколько могу вспомнить, я впервые солгала маме.
   Бенедикт Лэнсдон, действительно начал разделять нас.
 
   В Лондон приехали бабушка с дедушкой.
   Я была расстроена, потому что они, видимо, восхищались Бенедиктом Лэнсдоном и радовались этому браку.
   Велись бесконечные разговоры об избирательном округе и о возможности всеобщих выборов.
   — Пока шансов не слишком много, — сказал дедушка. — Гладстон сидит крепко… разве что он опять потерпит крах с ирландским вопросом.
   — Все в свое время, — сказала моя мать. — Мы не слишком спешим. Бенедикту нужно время, чтобы все почувствовали его присутствие.
   — Это у него получится, — заверила моя бабушка.
   Вскоре она заметила, что со мной творится что-то неладное.
   Мы вдвоем отправились в парк на прогулку, и я быстро поняла, что бабушка устроила ее специально для того, чтобы нам поговорить с глазу на глаз.
   Был один из последних осенних деньков. Туман лишь слегка колыхался от легкого влажного ветерка, дувшего с северо-запада и заставлявшего гореть кожу на лице. В воздухе стоял обычный для осени запах, на деревьях оставались лишь редкие пожухлые листья.
   Когда мы проходили возле Серпантина, бабушка сказала мне:
   — Кажется, ты чувствуешь себя немножко выбитой из колеи. Это верно, милая?
   Я промолчала. Она обняла меня.
   — Не нужно так переживать. Между вами останутся прежние отношения.
   — Разве это возможно? — спросила я. — Он ведь постоянно будет рядом.
   — Тебе понравится его общество. Он станет для тебя отцом.
   — У меня может быть только один отец.
   — Милое мое дитя, твой отец погиб еще до того, как ты родилась на свет. Ты ни разу не видела его.
   — Я знаю, что он погиб, спасая жизнь отца Патрика, и никакого другого отца мне не нужно.